Сакральное: сокрытое и Другое
Феномен Женского и фигура Сакрального, Екатерина Васильева
Кандидат искусствоведения, доцент Санкт Петербургского государственного университета, член Союза художников России. Автор и редактор журналов «Афиша», ELLE и «КоммерсантЪ Weekend» в Петербурге. Читает лекции по теории современного искусства и фотографии в Санкт-Петербургском государственном университете, Высшей школе экономики (Москва) и Центре современного искусства «Гараж» (Москва), информационно образовательном центре «Фотодепартамент» и Государственном центре фотографии.
Женское как сакральное: терминологическая система
В современном аналитическом пространстве обсуждение проблемы сакрального заняло одно из центральных положений. Отчасти интерес к теме сакрального связан со стремлением реанимировать академический статус теорий, ставящих под сомнение рациональную программу как единственно возможную. С другой стороны, он продиктован желанием систематизировать представления о сакральном и методологию его исследования. Наконец, одно из направлений европейской аналитической традиции — изучение священного как содержательного прецедента, создание его единой теории и попытка объяснения сакрального как феномена. По большому счету, до сих пор не существует универсального определения сакрального, нет понимания его смысловой системы и представления о том, чтó именно мы можем называть сакральным и чтó относить к этой категории.
|
|
|
В ситуации с понятием сакрального возникает неизбежная терминологическая путаница. «Сакральное», «священное», «святое» используются как синонимы и в то же время очевидным образом не совпадают по своему значению. «Священное» представляется более открытым термином, который маркирует принадлежность социальной сфере. «Сакральное» — более замкнутое внутреннее явление, наполнение которого закрыто, герметично и не до конца ясно. Оно определяет феномен не только изолированный, но и противостоящий принятой системе идентификации содержания и смысла, противостоящий принципу знакового обмена.
Дополнительные сложности с терминами возникают в тот момент, когда рядом с понятиями «сакрального» и «священного» возникает определение «женского». Оно относится к другой системе координат, вбирает биологические, социальные, гендерные аспекты и рассматривается как автономное обособленное явление. В то же время в своих интерпретациях категория «женского» находит много общего с явлениями «сакрального» и «священного». Исследование сакрального в некоторых случаях развивается как изучение женского и гетерогенного, и его определения столь же неустойчивы. Стремление идентифицировать характер, социальную и гендерную принадлежность феминного приводит к появлению общих, часто спекулятивных рассуждений, но ни общая теория женского, ни базовые концепции сакрального, по большому счету, не сформированы. Специфика феномена женского остается закрытой, и, по большому счету, от нас ускользает само понимание предмета: мы не всегда можем отчетливо идентифицировать объект исследования, что приводит к непониманию и разрушению методологической системы. Это одна из причин, по которым феномен женского, как и фигура сакрального, изучен весьма относительно. Мы можем очертить круг проблем, связанных с теорией идентичности и манифестацией женского начала — представлений как общепринятых, традиционных, так и маргинальных. Но феномен женского ускользает от нашего понимания и в академической аналитике, и в сфере социальной критики.
|
|
|
Идея слияния женского и сакрального, сопоставление внутреннего священного и скрытого женского — возможный аналитический вектор. Следует учитывать, что в данной теме может быть несколько направлений и уровней исследования — от изучения роли женского начала в построении и развитии сакральных культов до сопоставления содержательной основы женского и сакрального в рамках феноменологической системы (Ibid.). Сопоставление женского и сакрального — многоуровневая проблема, основанная на понимании принципов их сходства и на признании сходных механизмов разрушения. Здесь мы отталкиваемся от наблюдения Юлии Кристевой о том, что изменение статуса женского в современной социальной сфере приводит к изменению чувства сакрального. В некотором смысле этот тезис стал отправной точкой настоящей работы. Изменение социальной идентичности, гендерной принадлежности и общественной структуры влечет за собой изменение сакрального, и это одно из самых фундаментальных преобразований, происходящих в обществе в течение последних десятилетий. Трансформация феномена женского влечет за собой преобразование формы сакрального.
|
|
|
Социальные, экономические, идеологические и гендерные подвижки в манифестации женского ведут к реорганизации положения сакрального, к разрушению идеи священного как такового. Уничтожение или редукция женского начала становится истреблением идеи невидимого, латентного, внутреннего. Смысл не только в нарушении условных границ священного (к слову сказать — очень неясных и неустойчивых) — речь о стирании сакрального как феномена, каким бы странным, условным и архаичным ни казалось это понятие.
|
|
|
Что мы подразумеваем, говоря о близости женского и сакрального? Прежде всего, мы исходим из сходства и содержательной близости этих феноменов. Институциональная идентичность позволяет воспринимать женское как сакральное и сакральное как женское. Сходство моделей и механизмов позволяет говорить об условном равенстве двух явлений. И женское, и сакральное обращены к сокрытому, неясному, не-артикулированному и так или иначе воспроизводят сходные конструкции и механизмы. Обнаружение содержательного вектора, объединяющего понятия «сакрального» и «женского», изучение точек соприкосновения и сходства этих категорий можно назвать одним из направлений данной работы. И сакральное, и женское — неясная территория, территория сокровенного, тайного, пространство секретной мимикрии, смысл и границы которой очень не просто идентифицировать. Сходное качество двух начал — неясность контуров, наполнения и содержания.
Другой момент — и это важное обстоятельство — и женское, и сакральное игнорируют монетарный количественный принцип, положенный в основу цивилизационной системы. Сакральное поддерживает экономику значения, исключающую феномен знака. Оно не воспроизводит последовательную перверсию означающего и означаемого — принцип обмена, положенный в основу цивилизационного сознания. Принцип, который в рамках цивилизационной системы дает о себе знать в различных институциях от структуры языка до товарно-денежной формы. Своей неколичественной формой и своим неисчисляемым принципом священное оказывается одним из феноменов, который противостоит монетарной системе и тем самым обнаруживает действие внерациональной модели. Вторжение системного, монетарного, профанного способно нарушить целостность, неприкосновенность и герметичность как сакрального, так и женского. В этом смысле оба феномена объединяет единый механизм распада. Как женское, так и сакральное плохо манифестируются — попытка декларации одного или другого начала приводит к утрате их формы, к разложению сути. Объявление, идентификация, обнаружение, проговаривание или выявление рационального смысла приводит к редукции и исчезновению как женского, так и сакрального. И в конечном итоге последовательная декларация женского приводит к исчезновению сакрального. Разрушение институции феминного, связанное с изменением социальной системы, становится одной из форм исчезновения сакрального. Реорганизация социального каркаса и гендерных позиций — это деструкция сакрального как системы.
Отчасти мы недооцениваем масштабность последствий, которыми оборачиваются изменения в сфере социальных ролей. Изменение гендерных ценностей влечет за собой нарушение идеологических и понятийных систем. Трансформация социальных позиций, связанных с категорией женского, ведет к модификации чувства сакрального. Речь — о глобальных изменениях: преобразование, исчезновение или ограничение сакрального как формы подразумевает трансформацию современной цивилизационной структуры. Редукция священного — это исчезновение системы, которая игнорирует форму знаковой перверсии. Перед нами — ситуация искажения или исчезновения феномена, который противостоит как формальному знаковому обмену, так и монетарной форме. Исчезновение сакрального — это исчезновение модели, способной использовать внемонетарный принцип и способной формировать систему, альтернативную экономике знака. Исчезновение священного (или редукция фигуры женского) подразумевает отстранение принципиально важного референта — формы неясного, не-артикулированного, хаотичного, внутреннего, невыраженного, нелогичного, невидимого. Референта, который, несмотря на свою внерациональную суть, может быть воспринят формообразующей основой цивилизационной системы — как элемент, формирующий антитезу рациональной форме и позволяющий определить ее границы. В данном случае речь не об этике и не о гуманистической ценности обращения к сакральному как к фигуре Иного. Утрата женского как сакрального подразумевает исчезновение основы, которая, несмотря на свой внелогический характер, обеспечивает устойчивость рационального механизма.
Сакральное: сокрытое и Другое
В исследованиях священного, которые проводились на протяжении ХХ века, сакральное было связано с неясным, неопределенным и не-артикулированным. «Для всякой теистической идеи Бога вообще, а для христианской по преимуществу и исключительно, существенным является то, чтобы посредством нее божество постигалось в ясной определенности. <…> Поэтому все эти предикаты суть ясные и отчетливые понятия, они доступны для мышления и мыслящего разграничения, даже для дефиниции», — пишет в самом начале своей работы Рудольф Отто.
В этом — одна из особенностей сакрального — не только в приблизительной условности характеристик, но и в неспособности соответствовать строгим определениям вообще. Неустойчивость дефиниций и отсутствие четких границ понятия — таковы особенности священного. Смысл сакрального в том, что оно уведено в тень, обнаруживает свое присутствие через неприкосновенность и существует до тех пор, пока не дезавуировано.
Смысл священного — в неприкосновенности. Бенвенист в «Словаре индоевропейских терминов» различает два понятия: sacer и sanctus, где sacer настаивает на скрытом характере священного и подразумевает запрет на прикосновение, а sanctus представляет собой рафинированное святое, очищенное, горнее. Прикосновение, обнаружение ведет не только к осквернению сакрального, когда оно перестает быть чистым. Формой разрушения сакрального становится идентификация — герметичность сохраняет не только чистоту сакрального, но и естественность его состояния.
Сходное деление отстаивает Мондзен в своих исследованиях образа и, в частности, образа фотографического. Рассматривая византийскую ортодоксальную традицию, связанную с противостоянием иконоборцев и иконопочитателей, она говорит о двух способах понимания божественного. Первое исходит из практики рукотворного сакрального: созданное человеком посвящение божеству приобретает священный статус в результате практических и ритуальных действий. Созданное человеком становится формой божественного посвящения. Иконопо-читатели, напротив, настаивали на священном вне мирского происхождения: икона воспринималась прямым отпечатком и продолжением божественного. Смысл иконического — не в ритуальных действиях, а в преемственности невидимого сакрального.
Это изначально затрудняет любые определения и аналитику священного. Как только сакральное заявлено — оно теряет смысл, как только артикулировано — перестает существовать. Сходные характеристики можно обнаружить и в представлении женского: оно может быть определено через отсутствие, нехватку, неопределенность. Сложность идентификации женского как цельного феномена — в создании генеральной дефиниции. Все, что формируется в рамках рационального подхода, стремление к разграничению и разъяснению, не достигает своей цели. Все, что складывается за пределами рациональной парадигмы, — не имеет смысла: не возникает ни определения, ни понятия. Атрибуция священного и феномен женского растворяются в неясности границ, в неопределенности элементов: наполнение категорий ускользает от нашего взгляда.
Один из параметров определения сакрального — представление о нем как о Другом. Сакральное — то, что принадлежит иной действительности и не подчиняется рациональной логике окружающего мира. Его инородность — в неспособности идентификации и строгого определения объектов. Применительно к сакральному невозможно оперировать категориями части или целого: оно игнорирует эти понятия. Фактор инородности — неуловимость и неустойчивость: невозможно зафиксировать устойчивое состояние и потому — невозможно определить дробные элементы и обозначить характер феномена. Нас интересует не столько батаевский тезис, рассматривающий инородное как отвергнутое, вынесенное за пределы ценности и общества (отходы, вещи, утратившие социальный и практический статус, девиантное) (Батай 1995), но возможность принципиально Иного — существующего вне рациональных категорий и не подчиненного принципам языкового сознания. Иное Сакральное — то, что существует вне системы определений, вне четких разграничений и понятийного аппарата.
То, что формируется за пределами идентифицированных, обозначенных и противопоставленных элементов. Здесь не может быть антитезы возвышенного и заурядного, центрального и окраинного, нормального и девиантного, так же как не может быть устойчивых структур, форм и дефиниций. Иное Сакральное не предполагает ни центристской топографии Элиаде, построенной на противопоставлении «хорошего» центра и «скверной» периферии, ни психиатрической топонимики Фрейда, где рациональное Я соотносится с изжитым за пределы нормы Оно. В этом смысле священное не предполагает сопоставления иррационального и логического — они не обозначены в его природе. Сакральный и обыденный мир образуют две разные иерархии.
В сходных терминах мы открываем и женское начало. Деление женского и мужского не является видовым различием. Содержательное разграничение мужского и женского формирует фигуру принципиально Иного. На это, в частности, обстоятельство обращает внимание Эммануэль Левинас: «Различие полов — это формальная структура, но она членит реальность в другом направлении и обусловливает саму возможность реальности как множественной в противоположность единству бытия, провозглашенному Парменидом». Левинас настаивает на том, что парность и двойственность предполагают предшествующее целое. В артикуляции женского как сакрального важнее другое: неспособность Иного к акцентированному делению и бессмысленность категории двойника (или пары) по отношению к Иному вообще. Говоря о феномене женского, Левинас замечает: «Все его могущество заключается в бытии другим». Смысл как женского, так и сакрального в том, что оно ускользает от рационалистических делений. Позиция Иного — в равнодушии к привычным директивным и конечным делениям. Это принадлежность качественно иной системе — и с точки зрения принадлежности, и с точки зрения наличия, и в смысле стандартной системы последовательностей. Здесь уместно вспомнить реплику Михаила Ямпольского о том, что обращение к сакральному (в какой бы форме ни осуществлялось это действие) — всегда выход из исторического, отклонение от смысловой и хронологической последовательности истории. Бессмысленно перечислять авторов, у которых сфера мифологического или сакрального оказалась противопоставлена историческому — перечень чрезвычайно велик: от Фрэзера и Леви-Стросса до Элиаде и Кайуа. Важен сам факт противостояния исторического и сакрального как один из фактов принадлежности Иному.
Возможность сакрального — это возможность Другого, растворенного в мире, — как в социальной сфере, так и в системе представлений. Присутствие сакрального подразумевает наличие невидимого, которое рассредоточено в обществе и включено в его структуру. Это система, ускользающая от рационального прочтения, но определяющая институциональные и общественные механизмы. Сакральное, как и женское, — скрытая система, которая не может быть удалена из общественного пространства и которую при этом сложно обнаружить. Сакральное — то, что присутствует повсеместно, и то, что не может быть учтено. Оно идентифицируется как тайное — как то, что не может и не должно быть дезавуировано. Секретное определено как способ и условие его существования. Сокрытое, невидимое — способ присутствия Иного. И одновременно — единственная возможность функционирования сакрального. Прикосновение, открытие, актуализация его уничтожает, лишает священного статуса, переводит в категорию про-фанного, обыденного, привычного. Сокрытие есть способ сакрализации, оно меняет качественную характеристику предмета.
Священное существует в сокрытии. Его значительность не имеет ничего общего ни с потребительской, ни с меновой стоимостью. Это не дефицит и недоступность, уводящие к парадоксам Адама Смита. Содержание сакрального — в герметичности, в неясности того, что скрывает секрет. Несколько перефразируя Левинаса, можно заметить, что женское заключается не в стремлении к свету, а в сохранении целостности, неприкосновенности, герметичности. «…И я не вижу иного выхода, кроме как назвать его тайной», — пишет он. Актуализация обесценивает священное, переводя его в категорию профанного, — акцентуация истребляет содержание сакрального как Другого.
Сакральное нерафинировано, неочищено и туманно — его идея не в чистоте, а в неясности, в невозможности идентифицировать его содержание, компоненты и части. Неделимое, неустойчивое, подвижное, оно скрывает чудо преображения, которое может никогда не состояться. Представления о священном как о чудодейственном связаны не с условной эффективностью его магических свойств, а с их неопределенностью. И в то же время чудесное, заложенное в священном, сис темно: если чудо однажды имело место, оно может быть повторено. Таинство сакрального — в способности существования на границе действительного и небытия.
Сакральное, как и женское, в этом смысле имеет мало общего с фигурой возвышенного. И женское, и сакральное, как Другое, отстранено от романтического переживания. Левинас по этому поводу замечает: «Я имею в виду, что не нужно понимать эту тайну в каком-то возвышенно-литературном ключе; самая грубая, бесстыдная и прозаическая материальность, где может появиться женское, не отменяет ни его тайны, ни целомудрия». Идиллическая мечтательная женственность — очень приблизительный поверхностный фасад, позволяющий адаптировать феминное в манифестарной европейской культуре, привязанной к идее итогового значения. Женское нерафи-нировано, но неприкосновенно. Его идея — в сокрытии, в удалении дезавуирующих признаков вне зависимости от того, светлые или сумеречные стороны может обнаружить дезавуирующее начало. «В этом представлении о женском мне важна не только непознаваемость, но и способ его бытия, заключающийся в уклонении от света», — замечает Левинас. Фигура женского — не причастие, а мистерия. Принадлежность женскому — спрятанная от посторонних глаз ритуальная форма.
Реструктуризация идеи женского, в свою очередь, становится нарушением идеи Другого. Декларация женского начала, изменение его социального статуса меняет отношение к нему как к Иному. Феминное становится частью объективного начала, оно включено в общественный и политический оборот, но оно утрачивает концепт Другого, инакового, отстраненного и в то же время — референтного. Включение женского в активную социальную программу актуализирует его общественную динамику и уничтожает его дистанцированное положение. Феминное приобретает статус актуального, но утрачивает значение Иного, перестает быть точкой интерсубъективного. И в конечном итоге это ведет к утрате Другого как феномена, для которого сакральное и женское является одной из форм существования.
Дата добавления: 2018-11-24; просмотров: 196; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!