Беседа в среду 4-й недели Великого поста. На слова из Бытия 3,8-13

 

«И услышаста глас Господа Бога ходяща в рай по полудни: и скрыстася Адам же и жена его от лица Господа Бога посреде древа райского. И призва Господь Бог Адама и рече ему: Адаме, где еси? Ирече Ему: глас слышах Тебе ходяща в рай, и убояхся, яко наг есмь, и скрыхся. И рече ему Бог: кто возвести тебе, яко наг еси, аще не бы от древа, егоже заповедах тебе сего единого не ясти, от него ял еси? И рече Адам: жена, юже дал еси со мною, та ми даде от древа, и ядох. И рече Господь Бог жене: что сие сотворила еси; Ирече жена: змий прельсти мя, и ядох» (Быт. 3; 8-13).

Как ни велико было преступление прародителей наших, как ни глубока бездна, в которую с высоты богоподобия низринул нас враг искуситель, но если бы бедственное состояние наше было немедля осознано и понято нами, как должно, если бы вместо бегства, скрытности и извинений мы сами поспе­шили явиться пред Господа, исповедали пред Ним искренно свои грехи, пали со смирением и любовью к стопам Его и предали бы судьбу свою в волю Его Преблагого, - то, без сомнения, нам отпущено было бы многое из того, что теперь, хотя и не ко вреду, а к пользе нашей, так сильно тяготеет над нами. Ибо если истинное раскаяние и вне рая преклоняет гнев Божий на милость и производит чудеса милосердия, то чего не могло бы оно произвести, прине­сенное в раю, у древа жизни, тотчас по падении, когда яд греха не успел еще проникнуть в нас всецело и соделать рану нашу такой лютой и злокачествен­ной? Исправительное наказание за грех, конечно, не могло быть снято с нас -вовсе; но, по всей вероятности, наложено было бы на нас не в настоящем его, таком грозном и удручительном виде, а в другом, более легком и тихом, так что, может быть, нам дозволено было бы всю епитимию нашу за грех понести и совершить не на сей преданной проклятию земле изгнания, а среди того же рая сладости.

Но, увы, мы и чувствовали, по-видимому, грехопадение свое и не чув­ствовали; не хотели уже более внимать змию, но не желали видеть и Господа; стыдились наготы телесной и как будто ни во что ставили наготу духовную; сознавали, что с нами худо, что мы лишились многого, но все еще думали по­мочь страшной беде своей собственным умом и усилием!.. «И скрыстася Адам же и жена его от лица Господа Бога посреде древа райскаго».

Таков, братие мои, до сих пор каждый грешник! Таковы все мы! Чтобы почувствовать всю гнусность своих грехов, для сего мало нашей, самой тонкой по видимому чувствительности, а потребна особенная благодать Божия. Без сего, как бы ни были мы обременены грехами, чтобы даже ни терпели от них в своих делах и жизни, в нас никогда не явится истинного чувства раскаяния. Будем сознавать и говорить, что мы грешники, будем являться по временам пред служителем алтаря и хладнокровно, а иногда и со слезами, рассказывать о сво­их падениях, - но не достигнем того сокрушения о своих грехах, того покаяния, как выражается апостол, нераскаянного во спасение, которое состоит в невоз­вратном отвращении от прежних путей беззакония и в несовратимом шествии до конца жизни по стезям заповедей Господних. Ибо одно из самых гибельных свойств греха состоит в том, что он ослепляет наш ум, ожесточает сердце и делает его нечувствительным к истине и добру. Чтобы изменить нас в сем отно­шении, чтобы отнять у нашей души это бесчувствие и онемение, для сего по­требно действие Того, Кто есть «болий... сердца нашего» (1 Ин. 3; 20), может, как выражается слово Божие, «от камения... воздвигнути чада Аврааму» (Лк. 3; 8).

Судя по такому свойству греха и по тому, что прародители хотят теперь сокрыться от лица Божия, нельзя не вывести того печального заключения, что если бы Господь не явился им по падении, а предоставил их самим себе, то они, может быть, и никогда, по крайней мере долго, не пришли бы в полное сознание своего греха, не подумали бы обратиться с покаянием к своему Со­здателю. И что было бы тогда? Яд греха, не остановленный в действии испове­дью и покаянием, проник бы природу нашу еще более и глубже; а за сим, по необходимости уже, потребовалось бы для исправления нашего еще большее наказание и горчайшее врачевство.

Но благ и милосерд Господь наш: является «не ищущым» Его и обретается «не вопрошающим о Нем» (Ис.65; 1). Так поступил Он с нами еще в Едеме, показуя Своим примером, как должно поступать и нам, когда согрешит кто-либо против нас. «И услышаста глас Господа Бога ходяща в рай по полудни: и скрыстася... посреде древа райскаго». Напрасно, основываясь на сем, так ска­зать, бегстве прародителей от Господа, подумал бы кто, что явление Его сопровождалось чем-либо страшным и поражающим: нет, хотя забытый, презренный и промененный, так сказать, на змия, Творец и Благодетель имел все право явиться теперь, облекшись ужасом и грозой, но подобного ничего не было. Явление Господа и теперь было так же кротко, благо и просто, как преж­де, и имело весь вид посещения дружеского. Чтобы не привести в ужас бед­ных и трепещущих уже от своего жалкого положения грешников внезапнос­тью явления, Господь является даже не вдруг, а предваряет свое свидание с ними хождением в раю, то есть в некоей дали от того места, где находились прародители. «И услышаста глас Господа Бога ходяща в рай».

«Глас Господа Бога». Не членораздельный, как может подумать кто-либо, голос, ибо беседа начнется после, - а некий шум, происходящий - от движения, к коему Адам и Ева уже до того привыкли, что тотчас могли распознавать и отличать его от всего прочего. Между тем обстоятельство сие, равно как и сле­дующая за ним беседа Божия с ними, достаточно показывают, что настоящее Богоявление происходило в образе человеческом. Поелику же из трех лиц Бо­жества всего свойственнее было принять сей образ Тому, Кто на самом деле имел некогда облечься плотию, то есть Сыну Божию, то не без основания, можно сказать, что мы были допрашиваемы и судимы в раю не другим кем, а Самим Искупителем нашим, и, следовательно, не столько судимы и осуждаемы, сколь­ко, как увидим, щадимы и милуемы.

Святой бытописатель указует еще при сем на самое время Богоявления, говоря, что оно последовало по полудни, или, точнее с еврейского, «в прохладе дня», что обыкновенно бывает в знойные дни под вечер. Господь явился и не вдруг по падении, дабы падшие имели время прийти в чувство и размыслить о своем поступке, и не долго спустя, а в тот же самый день, дабы не дать погру­зиться им в бесчувствие и нераскаянность. Отовсюду видны были любовь к нам и милосердие!

Но, увы, грех, соделав нас недостойными любви Божией, в то же время отнял у нас способность чувствовать ее цену и наслаждаться ею. «И услышас­та глас Господа Бога ходяща в рай по полудни: и скрыстася Адам же и жена его от лица Господа Бога посреде древа райского».

«Скрыстася», - то есть нарочно удалились в чащу дерев от того места, ко­торое служило им обыкновенным пребыванием, и где находил их дотоле Гос­подь. Думали, что Он поищет их, не найдет и возвратится на небо. До того затмилось от греха в душе понятие о совершенствах Божиих, что на Вездесу­щего, потому только, что Он был теперь в ограниченном образе, взирали яко на обыкновенного человека, от коего можно убежать и скрыться. "Ибо таков обычай согрешающих, - замечает святитель Златоуст, - что они хотя и не мо­гут сокрыться, однако сокрытися тщатся".

Надлежало посему взыскать заблудших: «и призва Господь... Адаме, где еси?» Глас кротости и дружелюбия - прежнее имя: «Адаме» - и прежняя любовь: «где еси?» Можно бы сказать: где ты, преступник заповеди? куда бежал от сты­да и казни, тебя ожидающих? Но ничего подобного, даже и похожего на то, не было. Вопрошающий как будто не ведает о происшедшем; пришел не обли­чать и судить, а только навестить своего любимца и друга; хочет видеть его, побеседовать с ним, оставить ему, может быть, новый знак любви и благорас­положения; и, не находя его дома, ищет и спрашивает: «Адаме, где еси?» - где, в каком ты месте? А еще более: в каком ты состоянии? с тобою произошло что-то особенное, притом нерадостное, Я всегда заставал тебя на своем месте; ты сам, бывало, спешил ко Мне навстречу; теперь другое - прихожу и не вижу тебя: что с тобою? «Адаме, где еси?» "Так глубоко было падение наше, - замеча­ет при сем случае один святой отец, - что самое всеведение Божие как бы потеряло нас из виду и принуждено вопрошать: где мы?"

На такой глас уже нельзя было не отозваться. И вот, Адам и Ева исходят пред Господа из среды древ райских, но исходят с препоясанием - не по одно­му телу, а еще более по душе; то есть с несчастным запасом извинений и отго­ворок, кои отнимут, как увидим, едва не всю цену у их самопризнания во гре­хе. Чтобы не показаться убегающим от Самого Бога по личному отвращению от Его присутствия, Адам спешит объявить причину своего удаления от лица Божия и говорит, что причина сия в нем самом и есть ни что иное, как страх от своей наготы: «глас слышах» Твой «и убояхся, яко наг есмь... Убояхся», - наготы надлежало более стыдиться, нежели бояться; но Адам приходит от нее в страх, обнаруживая сим, что чувство наготы соединено в нем с чувством нарушения заповеди. Примечательно также, что хотя сокрывался не один он, а с Евой, но упоминает только об одном себе, как бы Евы вовсе не было с ним. Так скоро грех успел уже породить в человеке "самость", заключить его любовь и попе­чение в одном себе и разъединить с самыми первыми ближними. То же самое увидим и далее - Адам и Ева будут извинять только каждый себя одного, даже слагать вину свою друг на друга, не жалея никого, кроме себя.

«Убояхся, яко наг есмь, и скрыхся». Если я, как бы так говорит Адам, не поспешил к Тебе навстречу, то это было не по недостатку усердия, не по неже­ланию видеть Тебя; нет, причина сего не в Тебе, а во мне: я наг, мне стыдно и страшно в таком виде явиться пред Тобою: «убояхся, яко наг есмь, и скрыхся». То же самое, хотя о сем и не говорится, было, без сомнения, и с Евой.

Но, признавая в себе таким образом следствие греха, Адам медлит однако же признать самый грех. Что бы сказать (что случилось, если бы он сказал -ред.) прямо: я сокрылся потому, что наг, а наг потому, что вкусил от древа, преступил заповедь Твою? Сего чувства, сей полной откровенности не было: до самого конца останемся непризнательны, неискренни и нераскаянны!

Подивимся же, братие мои, долготерпению Господа. Несмотря на такую неискренность, Человеколюбец все еще помедлит обличать и осуждать нас, и новым кротким вопросом даст нам время одуматься, прийти в чувство, рас­крыть добровольно свои раны и просить на них врачевства. «И рече ему Бог: кто возвести тебе, яко наг еси, аще не бы от древа, егоже заповедал тебе сего единого не ясти, от него ял еси?»

«Кто возвести»? от Меня ты не слышал сего, сам не знал о сем, в раю неко­му было сказать этого, как же ты узнал, что ты наг? Одно было средство к тому: не вкусил ли ты от древа запрещенного?

После указания на древо нельзя уже было скрывать греха; и вот, уста тре­пещущего прародителя нашего разверзаются, наконец, для исповеди; но само­любие и ложный стыд тотчас портят ее суетным извинением: «и рече Адам: жена, юже дал ми еси... та ми даде от древа, и ядох». Видите по самой расста­новке слов, где поставлен грех? В самом конце - «ядох», а спереди и вблизи: жена, за нею - Тот, Который дал ее... И для чего все это? Дабы показать, что если Адам и согрешил, то невольно; если в происшедшем и есть какая-либо вина, то общая, часть коей падает на Самого Бога. «Жена, юже дал ми еси со мною, та ми даде от древа, и ядох». Я сам, как бы так говорил прародитель, и не думал преступать заповеди; но явилась жена, та самая, которую Ты мне привел и назвал моей помощницей, подала мне плод запрещенный, и я съел. Как было, подразумевалось, не съесть поданного из таких рук? мог ли я ду­мать, что погибну от той, которая дана Тобою?

Но, злополучный праотец, разве жена была дана тебе в руководители? Разве повелено слушать ее, когда бы она подала и плод запрещенный? Она слышала о заповеди из твоих уст, и могла еще, пожалуй, думать, так ли она (заповедь) выслушана тобою, как должно, и понят ли истинный смысл ее? Ты, напротив, сам принял заповедь прямо от Бога, и потому не мог иметь в ней никакого сомнения. А между тем, поступил так же легкомысленно, как и она, тебя во всем слабейшая.

Подобного, однако же, ничего не было сказано Адаму; а поелику он ссы­лался на жену, то речь обращена к ней.

«И рече Господь Бог жене: что сие сотворила еси?» Для чего и сама вкуси­ла, и мужа склонила к тому же, впав таким образом в сугубое преступление заповеди? «Что... сотворила?» чувствуешь ли, как важен проступок твой? ви­дишь ли бездну, в которую зашла сама и завела мужа? «Что сотворила еси?»..

«И рече жена: змий прельсти мя». И я, то есть, не сама задумала зло, а введена в грех другим. Вольно же - подразумевалось - позволять змиям брать на себя вид таких злохитрых искусителей и говорить такую обольститель­ную ложь...

Открыто, таким образом, Адамом и Евой то, чего нельзя было уже скры­вать долее; но открытое опять тотчас старались закрыть обвинением других. Выходило, - хотя прямо того и не говорили, - что если виноваты Адам и Ева, то не прав и Сам Законодатель.

Сами чувствуете, братие мои, как неприлично было поступать нам таким образом по преступлении заповеди Божией? Это значило как бы заводить не­которым образом спор и хотеть препираться с Самим Богом, якобы мы были невинны. Но где эта невинность? Самая нагота наша, страх наш не давали ли уже нам знать, что мы были и совершенно виновны, и совершенно безответ­ны? Между тем, такая нераскаянность наша вполне обнаруживала, как необ­ходимо было для нас наказание. Иначе что бы могло образумить нашу гор­дость и обратить нас к смирению и покаянию?

Творец и Благодетель наш не будет оправдываться пред прародителями нашими (это было бы недостойно Его величия), а в самом наказании покажет им, что оно не столько зависит от Его произвола, сколько само собою прямо выходит из их преступления. - Это мы увидим в следующий раз. А теперь обратимся к себе самим и посмотрим, не поступаем ли и мы в подобных об­стоятельствах так же, как прародители наши.

И к нам, недостойным, после каждого нового грехопадения является, мож­но сказать, Сам Господь; и нас, падших посреди рая, еже есть Церковь Христо­ва, взыскует Он то внутренним гласом совести, то внешним вещанием духов­ных пастырей наших; извнутри, говорю, и совне грешник, если не закрывает слуха своего, всегда может слышать древний глас: «Адаме, где еси?»

Как же отвечаем мы на милосердие Господа, нас взыскующего? Увы, многие, подобно прародителям, явно убегают в сем случае от лица Божия и сокрываются; и если бы еще, подобно им, сокрывались в чаще древ райских! нет, убегают, можно сказать, в чащу древ адских, то есть в тьму своих гордых и нечестивых помыслов и дерзких мудрований о Таинстве Покаяния и Испо­веди. "Зачем я пойду на исповедь2 - говорят нагло таковые. - Кому какое дело до моих грехов? Хочу, раскаюсь в них; не захочу, останусь таким, как есмь. Мои грехи, - мое и дело". Откуда такой несчастный образ мыслей, как не из ада, как не от духа злобы, этой древней гордыни, которая потому и неисправи­ма, что не знает смирения и исповеди? Увы, бедный грешник, нас с тобою тревожит то, что нами занимается, о нас печется Сам Бог!.. И как же бы, ска­жи, Творец мог забыть и оставить Свое творение, в коем Его образ? Сними с себя, если можешь, сей образ и тогда говори, что никому нет дела до твоих грехов. И не ты ли взыскиваешь строго с слуг твоих за неисполнение твоих, часто безумных, повелений? Господу ли неба и земли не требовать у нас отче­та в исполнении Своего закона, в коем заключены и Его слава, и наше соб­ственное блаженство?

"Но я вижу во время исповеди пред собою не Бога, а подобного мне чело­века!" А разве бы тебе лучше, если бы предстал для суда над тобою Сам Бог? Не растаял ли бы ты с твоей греховной нечистотой от неприступной славы Вседержителя? Моисей и Илия не могли взирать на явление Его; Ангелы и Архангелы закрывают от Него лица свои; а мы нашими больными очами хо­тим смотреть прямо на это Солнце? Пред тобою в Таинстве Исповеди чело­век, тебе подобный; но он послан от Бога; ему дано право вопрошать тебя и произнести суд над тобою. И какой суд? Не казни, которую мы стократ заслу­жили, а милости и прощения. И после сего мы будем медлить принять соб­ственное спасение?

Другая, большая часть из нас, волей и неволей, является, подобно Адаму, пред Господа, то есть приходит ежегодно на исповедь; но с чем? Не с действи­тельным раскаянием в грехах, не с сердцем сокрушенным и духом смирен­ным, а с нечувствием и хладностью, с извинениями и отговорками, с явным почти желанием сокрыть свой грех, если бы то было возможно, не только от духовника, - от Самого Бога! Признают, подобно прародителям, свои грехи; но не чувствуют и не видят, что в сих грехах пагуба душевная и вечная смерть. Говорят: "согрешил - прости", - но не из глубины сердца, а по одному обычаю и уставу; дают обещание избегать грехов, но без внутренней твердой решимо­сти выполнить обещанное. Ссылаются в извинение себе то на свое сложение и природу человеческую, то на обстоятельства и положение свое в свете, то на примеры других людей. Как будто бы существовал какой грех, от коего нельзя было удержаться при помощи благодати Божией! Как будто бы собственная польза наша не требовала оставить, если то нужно, все самое любезное, ре­шиться на жертвы, самые тяжкие, только бы не погубить души своей и не ли­шиться блаженной вечности!..

Престанем же, братие мои, поступать таким образом, дабы, в противном случае, самое врачевство, то есть Таинство Покаяния, не обращалось во вред и не служило к ожесточению наших душевных ран и недугов. Сбросим с себя все смоковничные препоясания; явимся пред Господа, нас взыскующего, во всей наготе греховной, и да речет каждый: се аз и несчастные дела мои! нет у меня извинения о гресех моих; мог я избегнуть соблазна, или устоять против него; мог, если бы захотел пребыть верным закону Твоему; и если падал сто­кратно, то от самого себя, от моего легкомыслия, от моей злобы, от произволь­ной нечистоты в мыслях и чувствах, оттого, что не употреблял, безрассудный, тех средств, кои в избытке даны и указаны мне к ограждению себя от греха и соблазна. Чувствую всю тяжесть вины моей и возвергаю надежду на единое милосердие Твое: помилуй мя падшего! Отселе я столько же возлюблю закон Твой святой, сколько любил прежде беззаконные удовольствия плоти и мира; так же буду внимать совести, как слушался доселе страстей своих. Точию Ты не лиши меня милости и благодати Твоей, и укрепи на камени заповедей ко­леблющиеся стопы мои! Твой есмь отныне аз, спаси мя! Аминь.

 

---

Дата добавления: 2015-12-20; просмотров: 16; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!