И начался самый напряженный период работы над будущей «Войной и миром». 11 страница
В следующем письме от 11 апреля Фет опять возвращается к повести Толстого: «Казаки» — Аполлон Бельведерский. Там отвечать не за что. Все человечно, понятно, ясно, ярко-сильно»67.
Тургенев писал И. П. Борисову 5 июня 1864 года: «На днях перечел я роман Л. Н. Толстого «Казаки» и опять пришел в восторг. Это вещь поистине удивительная и силы чрезмерной»68.
И позднее Тургенев не изменил своего восторженного отношения к повести Толстого. В 1868 году он писал относительно Бальзака: «Все его лица колют глаза своей типичностью, выработаны и отделаны изысканно до мельчайших подробностей — и ни одно из них никогда не жило и жить не могло; ни в одном из них нет и тени той правды, которой, например, так и пышут лица в «Казаках» нашего Л. Н. Толстого»69.
Из рядовых читателей повесть Толстого особенно понравилась «кавказцам», которые были «в полном от нее восхищении», как 6 мая 1863 года писал Толстому А. Е. Берс70.
Что касается «Поликушки», то эта замечательная повесть при своем появлении прошла почти не замеченной критикой.
Газета «Сын отечества» увидала в повести одну только «ложь, неестественность и клевету на жизнь». Поликей, как привычный вор, не мог исправиться от увещаний барыни; он не мог
- 610 -
также потерять деньги, потому что только об этом и думал — самоуверенно и без доказательств заявляет критик71.
«Одесский вестник»72, признавая в повести блестящие частности, «живо схваченные краски и черты быта», вследствие чего повесть читается с захватывающим интересом, тем не менее утверждал, что по окончании повести у читателя должен появиться вопрос: «К чему потрачено столько таланта, наблюдательности и ума?.. Для нас литература игрушка», — заканчивал свою статью критик, совершенно не понявший идеи повести Толстого.
|
|
|
И, наконец, газета «Северная пчела» свою хвалебную статью о «Казаках» заканчивала такими словами: «Все нами сказанное о «Казаках» относится и к другому прекрасному очерку гр. Л. Н. Толстого «Поликушка», также в «Русском вестнике»73. Больше в статье ничего не было сказано о повести Толстого.
Этими тремя отзывами исчерпывается все написанное критикой при появлении «Поликушки» в печати.
По своему обыкновению оценил по достоинству повесть Толстого Тургенев. 25 января 1864 года он писал Фету:
«Прочел я после вашего отъезда «Поликушку» Толстого и удивился силе этого крупного таланта. Только материалу уж больно много потрачено, да и сынишку он напрасно утопил. Уж очень страшно выходит. Но есть страницы поистине удивительные! Даже до холода в спинной кости пробирает, а ведь у нас она уже и толстая и грубая. Мастер, мастер!»74
Сам же Фет, как и следовало ожидать от поэта «чистого искусства», совершенно не понял и не оценил «Поликушку». В том же письме от 11 апреля 1863 года, где он называл «Казаков» «Аполлоном Бельведерским», он писал: «В «Поликушке» всё рыхло, гнило, бедно, больно... Все верно, правдиво, но тем хуже. Это глубокий, широкий след богатыря, но след, повернувший в трясину... Я даже не против сюжета, а против отсутствия идеальной чистоты. Венера, возбуждающая похоть, плоха. Она должна только петь красоту в мраморе. Самая вонь должна в создании благоухать, прошедши durch das Labyrinth der Brust [через лабиринт сердца] художника. А от «Поликушки» несет запахом этой исковерканной среды. Это такие-то вчерашние зады. Вот мое личное впечатление. Если я не прав, тем хуже для меня».
|
|
|
- 611 -
XII
18 июня 1863 года в дневнике Толстого находим подлинный вопль души, вызванный сознанием несоответствия своей жизни со своими стремлениями.
«Где я? — с отчаянием спрашивает себя Толстой, — тот я, которого я сам любил и знал, который выйдет иногда наружу весь и меня самого радует и пугает. Я маленький и ничтожный. И я такой с тех пор, как женился на женщине, которую люблю». И далее неожиданное признание:
«Всё писанное в этой книжке почти вранье — фальшь. Мысль, что она и тут читает из-за плеча, уменьшает и портит мою правду».
|
|
|
Речь идет здесь о тех местах дневника, в которых Толстой писал о своем семейном счастье.
Как оказывается, повод к этой записи был самый незначительный: «видимое удовольствие» жены «болтать и обратить на себя внимание» «самого ничтожного» человека — учителя Эрленвейна.
«Стоит это прочесть, — пишет Толстой далее, — и сказать: «Да, знаю — ревность», и еще успокоить меня и еще что-нибудь сделать, чтобы успокоить меня, чтобы скинуть меня опять во всю с юности ненавистную пошлость жизни. А я живу в ней девять месяцев. Ужасно. Я игрок и пьяница. Я в запое хозяйства погубил невозвратимые девять месяцев, которые могли бы быть лучшими, а которые я сделал чуть ли не из худших в жизни... Сколько раз я писал: «Нынче кончено». Теперь не пишу. Боже мой, помоги мне. Дай мне жить всегда в этом сознании тебя и своей силы».
И далее обращение к жене: «Я тебя ищу, чем бы обидеть невольно. Это скверно и пройдет, но не сердись, я не могу не не любить тебя».
Толстой поправляет свое утверждение о том, что все, что он писал в дневнике о своих отношениях к жене, неправда. Он говорит: «Должен приписать, для нее — она будет читать — для нее я пишу не то, что неправда, но выбирая из многого то, что для себя одного я не стал бы писать». Смысл этой несколько туманной фразы, повидимому, тот, что Толстой не стал бы, может быть, писать в дневнике о своей любви к жене и отношениях с ней, если бы писал только для себя.
|
|
|
«Я за эти девять месяцев самый ничтожный, слабый, бессмысленный и пошлый человек», — пишет Толстой далее. «Нынче луна подняла меня кверху». (Лунные ночи всегда оказывали на Толстого сильное действие.)
Так чувствовал себя Толстой на девятом месяце после женитьбы.
- 612 -
Что же касается его жены, то в дневниках ее за пять месяцев (февраль — июнь 1863 года) видна любовь к мужу и одновременно требование полной отдачи его ей. Достаточно ему задержаться по хозяйству на два часа против обещанного часа возвращения, как Софья Андреевна уже называет его «дурным человеком» за то, что «у него даже нет жалости, которую имеет всякий мало-мальски не злой человек ко всякому страдающему существу». Останется она одна — у нее появляется «злость», она «готова упрекать ему» за то, что у нее «нет экипажа кататься» и что он о ней «мало заботится».
С волнением и беспокойством ожидал Толстой появления своего первого ребенка, надеясь, что это приведет к большим переменам в его жизни.
- 613 -
Глава двенадцатая
Л. Н. ТОЛСТОЙ В 1863—1869 ГОДАХ
I
28 июня 1863 года у Толстых родился сын Сергей.
О том, как серьезно смотрел Толстой на семейную жизнь, дает представление начатый им 5 августа «материнский дневник» — описание родов его жены. Он рассказывает, как в ожидании родов он поехал в Тулу за акушеркой, и как ему было странно, что «Копылов [купец] хочет, как всегда, говорить о политике, аптекари запечатывают коробочки»... Возвратившись домой, он вошел к жене. «Милая, как она была серьезно, честно, трогательно и сильно хороша... Она про меня не думала, и серьезное, строгое было в ней... Глаза всё горели спокойно и торжественно...»
Это описание не было закончено.
Первые месяцы после рождения ребенка были омрачены для Толстого вскоре начавшейся болезнью Софьи Андреевны. Доктора запретили ей кормить; пришлось взять кормилицу. Это нарушало представление Толстого о нормальной семейной жизни; он находил, что со стороны матери «уродство не ходить за своим ребенком». Гостившая в то время в Ясной Поляне Т. А. Берс (Кузминская) рассказывает в своих воспоминаниях, что «Льву Николаевичу не удавалось победить в себе неприязненное чувство к детской с кормилицей и няней... Когда Лев Николаевич входил в детскую, на его лице проглядывала брюзгливая неприязнь»1.
Нарушение нормального, с его точки зрения, течения семейной жизни сделало Толстого особенно чувствительным к недостаткам характера его жены, которые стали для него теперь особенно заметны.
- 614 -
6 августа, не дописав начатый им «материнский дневник», Толстой прерывает его словами: «Я не докончил этого и не могу [не] писать дальше о настоящем мучительном». И далее пишет:
«Ее характер портится с каждым днем, я узнаю в ней и Поленьку2 и Машеньку3 с ворчаньем и озлобленными колокольчиками. Правда, что это бывает в то время, как ей хуже; но несправедливость и спокойный эгоизм пугают и мучают меня... Или она никогда не любила меня, а обманывалась. Я пересмотрел ее дневник — затаенная злоба на меня дышит из-под слов нежности. В жизни часто то же. Если это так, и все это с ее стороны ошибка — то это ужасно. Отдать все... всю поэзию любви, мысли и деятельности народной променять на поэзию семейного очага, эгоизма ко всему, кроме к своей семье, и на место всего получить заботы кабака, детской присыпки, варенья, с ворчаньем и без всего, что освещает семейную жизнь, без любви и семейного тихого и гордого счастья. А только порывы нежности, поцелуев и т. д. Мне ужасно тяжело... С утра я прихожу счастливый, веселый и вижу графиню, которая гневается и которой девка Душка4 расчесывает волосики, и мне представляется Машенька в ее дурное время, и все падает, и я, как ошпаренный, боюсь всего и вижу, что только там, где я один, мне хорошо и поэтично. Мне дают поцелуи, по привычке нежные, и начинается придиранье к Душке, к тетеньке, к Тане5, ко мне, ко всем, и я не могу переносить этого спокойно, потому что всё это не просто дурно, но ужасно в сравнении с тем, что я желаю... А малейший проблеск понимания и чувства — и я опять весь счастлив и верю, что она понимает вещи, как и я. Верится тому, чего сильно желаешь. И я доволен тем, что только меня мучают... Нет, она не любила и не любит меня. Мне это мало жалко теперь, но за что было меня так больно обманывать».
Тяжесть семейной жизни настолько давила Толстого, что он ухватывается за представившуюся, как ему казалось сначала, возможность выйти из-под ее гнета.
22 сентября, накануне годовщины свадьбы, Софья Андреевна записывает в дневнике, что муж объявил ей о своем желании отправиться на войну, если она начнется (ожидались осложнения с Францией в связи с польским восстанием). Софья Андреевна не догадывалась о причинах этого внезапного, как ей казалось, решения ее мужа. Плохо читавшая Севастопольские рассказы, в которых Толстой с самого начала предупреждает читателя,
- 615 -
что он будет описывать войну «не в правильном, красивом и блестящем строе с музыкой и барабанным боем, с развевающимися знаменами и гарцующими генералами», а будет описывать войну в ее «настоящем выражении, в крови, в страданиях, в смерти», — Софья Андреевна вообразила себе, что муж ее намеревается пойти на войну потому, что ему хочется «весело скакать на лошади, любоваться, как красива война, и слушать, как летают пули».
Между тем вполне достаточное психологическое объяснение желания Толстого пойти на войну находим в его произведениях. В одном из вариантов «Казаков», написанном в 1862 году и рассказывающем о том, что Оленин женится на Марьяне, он в письме к товарищу, описав перестрелку с горцами, прибавляет: «Мне жутко. Никогда так мне не бывало страшно смерти, как теперь. Боюсь, не хочу смерти теперь»6. Оленин не хочет умирать потому, что счастлив своей любовью к Марьяне.
Иначе чувствует себя князь Андрей в «Войне и мире», у которого семейная жизнь сложилась неудачно. Когда Пьер Безухов спрашивает его, зачем он идет на войну, князь Андрей откровенно отвечает ему: «Я иду потому, что эта жизнь, которую я веду здесь, эта жизнь — не по мне!».
Затем князь Андрей произносит свое известное наставление Пьеру: «Никогда, никогда не женись, мой друг; вот тебе мой совет: не женись до тех пор, пока ты не скажешь себе, что ты сделал все, что мог, и до тех пор, пока ты не перестанешь любить ту женщину, которую ты выбрал, пока ты не увидишь ее ясно; а то ты ошибешься жестоко и непоправимо. Женись стариком, никуда не годным... А то пропадет все, что в тебе есть хорошего и высокого. Все истратится по мелочам... Ежели ты ждешь от себя чего-нибудь впереди, то на каждом шагу ты будешь чувствовать, что для тебя всё кончено, все закрыто... Боже мой, чего бы я не дал теперь, чтобы не быть женатым!..»7
Автобиографичность этих речей князя Андрея, так напоминающих строки дневника Толстого, не подлежит сомнению8.
Но войны, как известно, не последовало, да если бы война и началась, то несомненно чувство долга перед своей семьей не
- 616 -
позволило бы Толстому подвергать свою жизнь смертельной опасности.
II
Проходят два месяца, и 6 октября Толстой записывает в дневнике, что все то, о чем он писал в предыдущей записи, «все это прошло и все неправда». «Я ею счастлив, — говорит Толстой, — но я собой недоволен страшно. Я качусь, качусь под гору смерти и едва чувствую в себе силы остановиться. А я не хочу смерти, я хочу и люблю бессмертие». Здесь под словом «смерть» Толстой разумел жизнь, не удовлетворяющую требованиям сознания. «Выбирать незачем, — пишет Толстой далее. — Выбор давно сделан: литература — искусство, педагогика и семья».
Литературные занятия, о которых упоминает здесь Толстой, состояли в работе над будущей «Войной и миром». Несмотря на свое увлечение хозяйством, Толстой возобновил эти занятия еще летом. 18 июля 1863 года гостившая в Ясной Поляне Т. А. Берс пишет своему знакомому М. А. Поливанову: «Левочка большей частью сидит у себя. Он принялся за свой новый начатый роман»9. И Софья Андреевна отмечает в своем дневнике 3 августа, что Лев Николаевич «пишет».
В конце августа или в начале сентября Толстой обратился к Елизавете Андреевне Берс с просьбой поискать ему источников для его романа — книг о военных событиях 1812 года, а — главное — записок современников об общественной жизни того времени. Е. А. Берс исполнила просьбу Толстого и 14 или 15 сентября отправила ему письмо со списком тех русских книг, какие ей удалось найти по интересовавшему его вопросу. Этот список был очень неполон. Е. А. Берс писала даже, что «очерков из общественной жизни» того времени «почти совсем нет; все так много заботились о политических событиях, и их было так много, что никто и не думал описывать домашнюю и общественную жизнь того времени», — что было, конечно, неверно.
Андрей Евстафьевич с большим участием отнесся к замыслу Толстого. В письме к нему от 5 сентября 1863 года Берс писал: «Вчера вечером мы много говорили о 1812 годе по случаю намерения твоего написать роман, относящийся к этой эпохе». Далее Берс сообщал некоторые воспоминания свои и своих знакомых о войне 1812 года. Позднее Берс устроил Толстому свидание с лейб-медиком Маркусом, бывшим в 1812 году полковым
- 617 -
врачом и близким человеком графа М. С. Воронцова, участника кампании10.
С наступлением осени работа над романом пошла успешнее, и 17 октября Толстой писал тетушке Александре Андреевне: «Я никогда не чувствовал свои умственные и даже все нравственные силы столько свободными и столько способными к работе. И работа эта есть у меня. Работа эта — роман из времени 1810-х и 20-х годов, которая занимает меня вполне с осени».
Далее Толстой делится со своим другом той переменой во взглядах на жизнь, которая произошла в нем за последнее время. Он пишет: «Доказывает ли это слабость характера или силу — я иногда думаю и то и другое — но я должен признаться, что взгляд мой на жизнь, на народ и на общество теперь совсем другой, чем тот, который у меня был в последний раз, как мы с с вами виделись. Их можно жалеть, но любить — мне трудно понять, как я мог так сильно».
«Детей и педагогику я люблю, — писал Толстой далее, — но мне трудно понять себя таким, каким я был год тому назад... Я теперь писатель всеми силами своей души и пишу и обдумываю, как я еще никогда не писал и не обдумывал».
Все другое, на что Толстой ранее затрачивал «силы своей души», теперь для него более не существовало.
Софья Андреевна 28 октября записывает в дневнике, что Лев Николаевич «сильно занят, но невесело занят». Эта «невеселость» могла происходить оттого, что работа над романом в первые месяцы, когда автору еще не вполне был ясен план всего произведения, представляла особенные трудности и требовала большого напряжения.
16 декабря Софья Андреевна писала родителям: «Лева перевел опять кабинет вниз и целый день пишет»11. 19 декабря Толстой писал И. П. Борисову: «Я все пишу длинный роман, который кончу только, ежели долго проживу».
III
Как ни усиленно занимался Толстой своим романом, все же занятия эти не достигли еще в то время такой степени напряжения (как это бывало с Толстым в других случаях), чтобы он не мог заняться чем-нибудь другим.
В декабре 1863 и в январе 1864 года Толстой отвлекся от романа работой над комедией, впоследствии получившей название «Зараженное семейство». О работе над этой комедией писала
- 618 -
Софья Андреевна своей сестре Тане 22 декабря 1863 года: «Лева очень занят писательством». 24 февраля 1864 года Толстой извещал свою сестру, что «между прочим» он написал комедию, которая «вся написана в насмешку эмансипации женщин и так называемых нигилистов». Комедия была закончена вчерне к 1 февраля и в ближайшие 2—3 дня окончательно исправлена11а.
Толстому хотелось поставить свою комедию на сцене Малого театра в Москве; он даже набросал вчерне проект распределения ролей между артистами этого театра. Переговоры с дирекцией Малого театра он поручил своему шурину Александру Андреевичу Берсу. 11 января А. А. Берс сообщил С. А. Толстой, что режиссер Малого театра А. Ф. Богданов с большим сочувствием отнесся к мысли о постановке комедии Толстого в его бенефис, который состоится в ближайшее время, и потому просит как можно скорее прислать ему пьесу12. Бенефис Богданова состоялся 21 января, но комедия к этому сроку еще не была закончена.
Около 3 февраля Толстой вместе с женой приехал в Москву, во-первых, для того, чтобы жена могла повидаться со своими родными, и, во-вторых, для того, чтобы хлопотать о постановке своей пьесы. Но было уже поздно, театральный сезон заканчивался 23 февраля, и постановка комедии не состоялась.
Толстому хотелось узнать мнение Островского о своей пьесе, он пригласил его к себе и прочитал ему пьесу. Островскому комедия не понравилась. Толстому он высказал свое мнение в смягченной форме, сказав, что в пьесе «мало действия, надо переделать»13. «Куда торопиться, поставь лучше на будущий год». На возражение Толстого, что его пьеса «очень современная и к будущему году не будет иметь того успеха», Островский отозвался иронически: «Что же, боишься, за год поумнеют?»14 В письме к Некрасову от 7 марта 1864 года Островский более откровенно
- 619 -
высказался о «Зараженном семействе»: «Когда я еще только расхварывался, утащил меня к себе Л. Н. Толстой и прочел мне свою новую комедию; это такое безобразие, что у меня положительно завяли уши от его чтения»15.
Мнение Островского, очевидно, произвело впечатление на Толстого. 24 февраля, извещая сестру о том, что он не успел поставить комедию до окончания театрального сезона, Толстой прибавлял: «Да и комедия, кажется, плоха».
Уезжая из Москвы около 20 февраля, Толстой поручил хлопоты по проведению его комедии через цензуру и постановке ее на сцене В. Л. Соллогубу. Неизвестно, предпринял ли Соллогуб какие-либо шаги в этом направлении, но ни в печати, ни на сцене комедия Толстого не появилась16.
Когда в августе 1864 года Фет вместе с В. П. Боткиным, по дороге из своего имения в Петербург, заехал в Ясную Поляну, Толстой прочел им «Зараженное семейство».
Боткин нашел, что комедия «вовсе не так дурна, как говорили». К числу недостатков комедии Боткин относил то, что «первый и второй акты растянуты, и вообще нет комической струи».
Дата добавления: 2022-12-03; просмотров: 28; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!