Человеку, мстить за причиненную боль. Гибель волчат в результате 13 страница

400

ство русской национальной гордости. В то же время прозрение при­ходит к окруженным немецким солдатам, к тем, кто несколько ме­сяцев назад давил в себе остатки сомнений, убеждал себя в правоте фюрера и партии подобно обер-лейтенанту Баху. Сталинградская операция определила исход войны, но молчаливый спор между побе­дившим народом и победившим государством продолжается. Так кто же победит — государство или человек? Ведь с человека начина­ется свобода. Тоталитарная власть подавляет, чувство страха за жизнь сковывает, рождает покорность перед этой властью. Однако многие люди искренне верят, что в преклонении перед государст­вом, партией, в восприятии высказываний вождя как святых истин заключена их сила. Такие могут не согнуться перед страхом смерти, но с содроганием отвергают сомнения в том, во что верили на протя­жении жизни. Таков старый большевик, ленинец Мостовской, услы­шав из уст гестаповца Лисса то, что мучило его, в чем он даже в ду­ше боялся себе признаться, лишь на мгновение утрачивает уверен­ность: «Надо отказаться от того, чем жил всю жизнь, осудить то, что защищал и оправдывал». Этот сильный, несгибаемый человек сам ищет несвободу, чувствует облегчение, вновь подчиняясь воле пар­тии, одобряя отправку в лагерь смерти презирающего насилие Ер­шова. Иным, подобным Магару, Крымову, Штруму, потребовалось поражение для того, чтобы очеловечиться, увидеть правду, вернуть свободу своей душе. Крымов прозревает, попав в камеру, Магар, ли­шившись свободы, пытается донести свои выводы ученику Абарчу-ку: «Мы не понимаем свободы, мы раздавали ее... Она основа, смысл, -базис над базисом». Но, столкнувшись с недоверием, фана­тичной слепотой, Магар кончает жизнь самоубийством. Дорогую це­ну заплатил он за духовное раскрепощение. Теряя иллюзии, Магар теряет и смысл существования. Особенно убедительно показано вли­яние свободы на мысли, поведение человека на примере Штрума. Именно в тот момент, когда «могучая сила свободного слова» цели­ком поглотила мысли, приходит к Штруму его научная победа, его открытие. Именно тогда, когда отвернулись от него друзья и сила тоталитарного государства давила и угнетала, Штрум найдет в себе силы не погрешить против собственной совести, почувствовать себя свободным. Но звонок Сталина задувает эти ростки свободы, и, лишь подписав подлое, лживое письмо, он ужаснется содеянному, и это поражение вновь откроет его сердце и разум свободе. Самой же силь­ной, несломленной, непорабощенной человеческой личностью ока­жется в романе жалкий заключенный немецкого лагеря Иконников, провозглашавший смешные и нелепые категории надклассовой мо­рали. Он найдет в себе силы понять, что прежний идеал его лжив, и найти правду, смысл жизни в доброте, в «эволюции добра». Прав Ре­марк, говоря: «Когда у человека не окажется уже ничего святого, все вновь, но гораздо более человечным образом, становится для не­го святым». И лишь человеческая доброта спасет мир. Та доброта, что заставит Даренского заступиться за обессилевшего немецкого пленного, а немолодую, обездоленную войной женщину побудит протянуть пленному кусок хлеба. Иконников, веря в доброту, погиб­нет раскрепощенным, провозгласит перед смертью свободу человека перед судьбой. «Если и теперь человеческое не убито в человеке, то

401

злу уже не одержать победы» — к такому выводу придет он. «Разви­ваться будет не только мощь человека, но и любовь, душа его... Сво­бода, жизнь победят рабство», — скажет и Ченыжин.

Писатель во всей глубине изведал трагическую сложность конф­ликта человека и государства в сталинскую эпоху. Автор «Жизни и судьбы» ведет к мысли, что, пройдя через великие трагические ис­пытания XX века — кошмары гитлеризма и сталинизма, — челове­чество начинает сознавать тот факт, что покорность, зависимость личности от обстоятельств, рабство внутри него оказались гораздо сильнее, чем можно было предполагать. Писателя нельзя счесть ни пессимистом, ни оптимистом. Художественное видение современно­го мира у В. Гроссмана трагедийное.

Финал романа в соответствии с этим видением печален. И в этом тоже заключена глубина его правды, правды автора.

РЕЦЕНЗИЯ НА РОМАН В. С. ГРОССМАНА «ЖИЗНЬ И СУДЬБА» (III вариант)

Роман Василия Гроссмана «Жизнь и судьба» — одно из тех про­изведений, путь к читателю которых складывался непросто. Роман писался почти три десятилетия назад, но не был напечатан. Как и многие, он увидел свет уже после смерти автора. Можно сказать, что это одно из самых ярких и значительных произведений послевоен­ной русской литературы. «Жизнь и судьба» охватывает события во­енных и предвоенных лет, захватывает важнейшие события нашего бытия. Через весь роман проходит мысль о том, что во всех жизнен­ных ситуациях главное — судьба человека, что каждый человек — это целый мир, который нельзя ущемить, не ущемляя одновременно интересов всего народа. Эта мысль глубоко гуманистична.

Утверждая высокий гуманистический идеал любви и уважение к человеку, В. Гроссман разоблачает все то, что направлено против человека, что уничтожает его неповторимую личность. В романе со­поставляются два режима — гитлеровский и сталинский. По-мое­му, В. Гроссман одним из первых наших писателей, критикуя то, что мы сегодня смело называем «сталинщиной», пытается опреде­лить корни, причины этого явления. Как гитлеризм, так и стали­низм уничтожают в человеке главное — его достоинство. Вот поче­му роман, воюя со сталинизмом, защищает, отстаивает достоинство личности, рассматривая ее в самом центре всех поставленных во­просов. Личная судьба человека, живущего в тоталитарном госу­дарстве, может сложиться благополучно или драматически, но она всегда трагична, так как человек не может исполнить свое жизнен­ное предназначение иначе, как став деталью машины. Если маши­на совершает преступление, человек не может отказаться быть ее соучастником. Он им станет — хотя бы в качестве жертвы. Жертва может сгнить в лагере или счастливо умереть в кругу семьи.

Трагедия народа, по В. Гроссману, заключается в том, что, ведя освободительную войну, он, по сути дела, ведет войну на два фрон­та. Во главе народа-освободителя стоит тиран и преступник, кото­рый усматривает в победе народа свою победу, победу своей личной власти.

402

На войне человек получает право стать личностью, он получает возможность выбора. В доме «шесть дробь один» Греков совершает один выбор, а Крымов, пишущий на него донос, — другой. И в этом выборе выражается суть данного человека.

Идея романа, мне кажется, заключается в том, что война у В. Гроссмана — огромная беда и в то же время огромное очищение. Война точно определяет, кто есть кто и кто чего стоит. Есть Нови­ков, и есть Гетманов. Есть майор Ершов, и есть те, кто даже на краю смерти шарахаются от его смелости и свободы.

Новиков — умный, совестливый комкор, который не может от­носиться к солдатам как к живой силе и побеждает врага военным умением на поле боя. Рядом с ним бригадный комиссар Гетма­нов — человек номенклатуры. На первый взгляд он кажется обая­тельным и простым, но на самом деле он живет по классовым зако-' нам: к себе он применяет одни мерки, а к другим — иные.

И побеждает только совесть, правда, человечность, проходящая жестокое испытание. Ни соображения Сталина, ни его лозунги и призывы не были победоносны. Дрались за другое, что-то светлое и необходимое, даже если оно прикрывалось звонким лозунгом. Де­ление на категории, навешиванье ярлыков «врагов народа» — все это ушло, как навязанная фальшь. Открылось главное: во имя чего и ради чего должен жить человек, ценящий себя и свободу духа. Очень ярким в этом смысле мне кажется образ Грекова, один из са­мых привлекательных в романе. Греков не боится никого — ни не­мцев, ни начальства, ни комиссара Крымова. Это смелый, внутрен­не свободный, независимый человек.

Дискуссии о свободе, о добре и доброте, о дружбе, о причинах полной покорности человека перед лицом тотального насилия раз­вертываются у В. Гроссмана под пулями, на пороге газовой каме­ры, на квартирах ученых в Казани и в камерах Лубянки. В. Гросс­ман погружается в самые ндзы бесчеловечной войны и бросает взгляд на ее верхи: в штаб Еременко и в штаб Паулюса. Писатель наблюдает воронку, в которой одновременно прячутся от смерти русские и немец, видит физический страх и духовное благородство, святой порыв и предательство, грубость, нежность, слезы. Греков уже недвусмысленно поглядывает на радистку Катю, желая урвать от жизни хоть что-то, пока он жив. Но и это циничное чувство в конце концов растворяется в самоотрешении, и он отсылает Катю и ее возлюбленного Сережу прочь из дома, спасая их самих и их лю­бовь.

Вместе с тем В. Гроссман показывает и античеловеческую сущ­ность войны: осажденный Сталинград воюет на последней кромке берега, героически сопротивляются защитники города. А рядом — будничные заботы, борьба зависти, тщеславия и настоящей любви.

Впервые писатель показывает не сюжет, а философствует о вой­не. Широкомасштабность охвата явлений роднит роман В. Гроссма­на с толстовской эпопеей «Война и мир». У В. Гроссмана тот же размах, то же сплетение линий жизни, судеб в один узел, их схож­дение в одно историческое действо.

403

РЕЦЕНЗИЯ НА ПОВЕСТЬ В. П. НЕКРАСОВА ■ «В ОКОПАХ СТАЛИНГРАДА*

Повесть «В окопах Сталинграда» посвящена героической оборо­не города в 1942—1943 годах.

Это произведение впервые было напечатано в 1946 году в жур­нале «Знамя». Но сразу же было запрещено, так как в нем показы­валось автором «действительное лицо» войны со всеми поражения­ми и неудачами. Но самое главное заключалось в том, что в этом произведении Виктор Некрасов рассказывал, какой ценой русский народ добился долгожданной Победы!

Эта повесть очень легко читается. Она написана обыденно, про­стым языком. Но это свойственно автору.

Нельзя не сказать и о том, что автор написал это произведение от первого лица, а один из главных героев — лейтенант Кержен­цев — это сам автор, благородно защищавший Сталинград.

Повесть «В окопах Сталинграда» — это фронтовой дневник ав­тора, в котором от начала до конца он описывает тяжелые бои, трудности, с которыми сталкивались солдаты во время войны.

Есть еще одна особенность у этого произведения: если внимате­льно вчитаться, то можно заметить, что оно открыто противостоя­ло законам того времени, когда государством управлял Сталин. В повести нет генералов, нет политработников, нет «руководящей роли партии», а есть только солдаты и их командиры, есть ста­линградский окоп, мужество, героизм и патриотизм русского на­рода.

Командир и его солдаты — это главные герои, все без исключе­ния. Все они разные, но объединены одной целью — защитить Ро­дину!

Солдаты, героически оборонявшие Сталинград, не вымышлен­ные люди, а фронтовые товарищи самого автора. Поэтому все про­изведение пронизано любовью к ним.

Создавая образ Керженцева и других героев, Виктор Некрасов пытается рассказать нам, как война изменила судьбы, характеры людей, что такими, какими люди были раньше, до войны, они уже не станут.

Автор с глубочайшим сожалением пишет о гибели родного горо­да, в котором он вырос, который он горячо любил.

Виктор Некрасов стремился донести до читателей, что только благодаря патриотизму русского народа была выиграна эта вой­на!

И пусть немецкие войска были больше подготовлены к военным действиям, пусть у них было все необходимое для этого, но Победа осталась за нами! «Мы будем воевать до последнего солдата. Рус­ские всегда так воюют», до окончательной победы. Эта мысль це­почкой проходит через всю повесть и является основной идеей это­го произведения.

Эта повесть стала бесценным даром, который оставил после себя Виктор Платонович Некрасов. Цель, которую он ставил перед со­бой — изобразить войну такой, какая она есть, — была выполнена им полностью.

404

В нашей стране с давних пор не любили тех, кто говорил людям правду. Поэтому судьба его была определена, и ему ничего не оста­валось, как уехать за границу, где он мог писать свои произведе­ния и дарить их людям.

РЕЦЕНЗИЯ НА РОМАН А. Н. РЫБАКОВА «ДЕТИ АРБАТА»

Во многих откликах на «Детей Арбата» один и тот же мотив: как же вовремя вышла эта книга! Считается, что книги все-таки должны выходить по мере их написания.

Отнюдь не отказавшись от этой мысли, сегодня критики правы. Теперь, когда страсти вокруг рыбаковского романа поулеглись и яростные споры о нем отошли в область хоть и недавней, но все же истории, даже самые активные противники «Детей Арбата» вряд ли станут отрицать, что этой книге было суждено сыграть особую роль в нашем общественном развитии.

Именно в ходе полемики вокруг «Детей Арбата» шел невидан­ный прежде процесс объединения и размежевания разных литера­турных — и не только литературных — сил. Именно в ходе этой полемики обозначились отчетливые контуры грядущих обществен­ных противостояний. И для «левых» и для «правых» роман явля­ется чем-то вроде испытательного полигона: в ходе пробных боев многое уточнялось, укреплялись позиции, неизбежно становилось легче двигаться дальше. Именно после публикации'«Детей Арбата» и вызванной ими полемики вовсю развернулся и сделался практи­чески неуправляемым поток «возвращаемой» литературы. И — оглянемся еще раз — после «антисталинских» «Детей Арбата» по-настоящему пошел, раскрутился разговор о нашей сравнительно близкой и чуть более отдаленной истории, дошедший от разоблаче­ния беспримерных злодеяний «отца народов» до анализа глубин­ных начал большевистского государства и личности его основателя, Разговор, в свете которого потерял недавнюю остроту и сам прогре­мевший роман Рыбакова. Этот взгляд можно позволить отнюдь не для того, чтобы убедить читателей, открывших для себя «Детей Арбата», будто бы все это произошло благодаря одному-единствен­ному произведению. Но так уж сложилось, что этому роману выпа­ло оказаться камнем преткновения. Начну с последнего. Нам уже доводилось сравнивать литературу советского периода с айсбер­гом — на поверхности видна лишь верхушка, все остальное спрята­но под водой. В те далекие годы, как бы то ни было, но полностью «распахнуться» в ту пору было дано далеко не каждому, у каждого ставились свои пределы. Все светские люди мечтали, что пределов в обозримом будущем вообще не будет — такую перспективу с огромным трудом способно было переварить сознание человека. Но даже самые вольнодумные из нас продолжали оставаться советски­ми людьми, воспитанниками этой системы.

Словом, в той или иной мере, с теми или иными оговорками на­ше сознание оставалось «айсбергом». Такими и пришли к чтению романа «Дети Арбата».

Резонанс в печати, какого еще не вызывало ни одно произведе­ние тогдашней литературы. Тому виной служили несколько при-

405

чин. И первой, главной была фигура Сталина, которой автор отдал первостепенное место. Если вспомнить тот образ человека с труб­кой, который еще недавно во множестве копий представал перед нами из книг, — контраст был разительным. Не «строгий, но спра­ведливый» Отец, несущий тяжкое бремя ответственности за под­данных своей необъятной державы, — кровавый деспот, паук, пле­тущий нити заговора против своих вчерашних соратников, хладно­кровно подготавливающий убийство Кирова, чтобы развязать тер­рор. Показывая своего героя изнутри, раскрывая отчасти в подроб­ных внутренних монологах его психологию и, главное, философию, Рыбаков обращался к самым серьезным вопросам нашего историче­ского бытия — вопросам, которые в таком прямом виде еще никог­да не вставали со страниц нашей литературы. Сталин, Киров, Яго­да, Ежов. Арестованные, допрашиваемые, ссыльные. Коридоры тю­рьмы и — коридоры власти. Скрытая от посторонних взоров жизнь НКВД. Подоплека политических процессов. А ведь еще Москва тридцатых годов, где страх и подступающие прозрения мешают с бесшабашным весельем, где не только томятся в тюремных очере­дях, но и коротают время в «подвальчиках», прожигают жизнь в ресторанах, от души смеются и от души танцуют, заводят знаком­ства.

«Дети Арбата» вышли «достаточно полнокровными — достаточ­но для того, чтобы выглядеть «живыми людьми». Прочтение под­линных миссий, неизбежная дань «правилам игры», которые за­ставляли писателя даже в самой смелой своей смелости проявить осторожность. Сегодня можно сказать, что это была полемика с кляпом во рту, во всяком случае, начиналась она именно так. Сам роман был поставлен в ложное положение: как в старые добрые времена. В результате «Дети Арбата» были выдернутыми из общего литературного ряда.

В романе автор учит нас, как достойно сражаться с противни­ком, использующим то обстоятельство, что писатель делает предме­том изображения Москву 1934 года, для обвинений его в равноду­шии к судьбам российской деревни тридцатых—тридцать третьего годов? С противником, из того факта, что автор рисует героев рома­на детьми своего времени, живущими в Москве на Арбате, делаю­щим вывод, будто его волнует лишь трагедия «своих» в противопо­ложность трагедии «общенародной», — вот смысл названия романа Рыбакова «Дети Арбата». Давал ли автор повод упрекать себя в равнодушии к судьбам российского крестьянства, в том, что за тра­гедией арбатских детей и коммунистов он не увидел трагедии «на­рода»? Нет, не давал. Давал ли он повод упрекнуть свой роман в сложности понимания? Был ли он полностью свободен в своих воз­зрениях на истоки потрясших Россию катаклизмов? А ведь «Дети Арбата» были к тому же произведением незаконченным, может быть, крайне важной, но все-таки частью полотна, задуманного пи­сателем. В самом деле, откуда нам знать, как будет развиваться за­мысел и к чему в конце концов придет автор и его герои? Даже и сейчас, когда прочитаны еще две книги, продолжившие «Детей Ар­бата», мы не имеем права сказать, будто этот замысел нам стопро­центно ясен. В «Детях Арбата» Саша Панкратов говорит философу

406

Всеволоду Сергеевичу: «Ленин тоже не отрицал вечные истины, он сам на них вырос. Его слова об особой классовой нравственности были вызваны требованиями момента, революция — это война, а война жестока. То, что для Ленина было временным, вызванным жестокой необходимостью, Сталин возвел в постоянное, вечное, возвел в догму». «При всем вашем благородстве, Саша, — отвечает Всеволод Сергеевич, — у вас есть одна слабинка: из осколков своей веры вы пытаетесь испить другой сосуд. Но не получится: осколки соединяются только в своей прежней форме». Слова слишком зна­чимы, чтобы оказаться в романе случайно. Но теперь не до конца понятен замысел автора... В «Тридцать пятом...» показано, как осколки мировоззрения сами соединились в прежней форме.

Новый роман не подтвердил догадки критики. Но означает ли это, что догадка в принципе была неверна? Если подумать прежде всего потому, что все мы слишком хорошо знаем, как долго и му­чительно избавлялось наше общество от иллюзий, как, даже прой­дя через испытания, несопоставимые с Сашиными, люди продол­жали держаться пусть не за Сталина, так хоть за Ленина, некото­рые герои романа пытаются жить по меркам партии, они не знают весь ужас, который творится буквально у них под носом, а кто не может привыкнуть ко лжи, те погибают, не выдерживая «паути­ны» Сталина. Так что, рисуя своих героев такими, писатель не по­грешил против истины. И, видно, правда Сашиного характера и ха­рактера времени заключается как раз в том, что ни на Арбате, ни в тюремной камере, ни даже в сибирской ссылке не дано ему еще бы­ло прозреть. Лишь пройдя через мытарства главного героя Саши, человека с «минусом» в паспорте, через унижения, связанные с устройством на работу, с ежедневным страхом снова «загреметь» и увлечь за собой других, лишь совершив над собой нравственное на­силие и подняв руку за смертную казнь людям, — лишь пройдя че­рез все это, Саша Панкратов начинает догадываться и о своей вине: «То, что происходит сейчас, — неизбежное следствие того, что про­исходит тогда. Тогда он сам требовал от других победных гимнов, теперь того же требуют от него».

---

Дата добавления: 2019-02-26; просмотров: 141; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!