Или как хвалить за то, чего никогда не будет
Средство скорой помощи при тяжелых кризисных состояниях. Может оказаться единственным спасением при угрозе отчаянного поступка, сумасшествия, самоубийства, при начинающейся наркомании. Может восстановить разрушившиеся отношения. Требует особого вдохновения ‑ состояния исступленной влюбленности. Оно всегда с нами, только вовремя угадать…
Знать меру… А как ее знать?
особая четкость с детьми ‑ инвалидами
Если ребенок страдает непоправимым недостатком (скажем, косоглазие, глухота, малый рост или последствия ДЦП), то, перехвалив и переласкав его, добавим еще и недостаток душевный, получим избалованного деспота с физическим недостатком, инвалида‑тирана.
Где начинается пряниковый перебор, как заметить?… Если слишком сладенько выхвалить, и дебил поймет: наживка, покупка. Если первые каракули, а «у тебя уже каллиграфический почерк»; если первое сочинение, а «ты уже пишешь, как Лев Толстой»…
Смотреть в оба. Улавливать выражение глаз, интонации… Вот замечаем, что одобрение наше уже не дает той радости и расправления‑распрямления, что до сих пор ‑ принимается как долженствование, как обычный фон и уже требуется что‑то особенное… Все ‑ подсадка произошла, грань проскочили, уже «торчит» на крючке ‑ сбавить срочно, только не резко, а плавно, хотя и твердо.
Чем меньше отличается обращение с инвалидом от обращения со здоровым, тем лучше.
|
|
|
Поблажки? ‑ Нет, и еще раз нет. Спокойный учет реальных возможностей, вот и все.
Не забудем: главный творец характера, «пятьдесят один процент решающих акций» ‑ все‑таки сам характер, его саморазвитие, а не средовые воздействия, какими бы они ни были мощными, не удары судьбы и не поцелуи ее, а Внутренний Человек. Ребенок‑инвалид будет таким, каков есть и каким может быть, а не исключительным плодом своей инвалидности.
Наше дело ‑ ему способствовать быть Собой.
Не выше других, а выше себя
Малыш Наполеон Бонапарте, Омега, сделал себя Альфой годам к семнадцати. Ему здорово повезло, что вначале он был Омегой; но миру не поздоровилось…
Так же вот повезло и малышу Суворову, малышу Лермонтову и очень‑очень многим еще бывшим Омегам.
Потому что те Альфы, которые Альфы сразу, с пеленок ‑ обычно годам к семнадцати уже, наоборот, вянут, растрачиваются или зацикливаются на своих успехах, уже рабы своего дарованного типажа.
Увидеть легко ‑ заметен: здоров, жизнерадостен, энергичен, блестящ, удал‑разудал. Все легко, во всем первый. Щедрость природы, избыток сил.
Таких крайних спереди, как и крайних сзади, немного ‑ один‑два на класс, а то и на целую школу. Альфа может быть скромен, великодушен, совестлив, благороден ‑ ему быть таким легче прочих, ему и это даровано… И все же, вместе с осознанием своих преимуществ ‑ при неотвратимости вовлечения в Оценочный Мир ‑ у такого ребенка неизбежно будет расти и потребность в их подтверждении, говоря проще, в признании.
|
|
|
Талант нуждается в поклонниках, это закон Природы, одолеваемый только на высших ступенях духовности…
Если Альфу не поощрять, если воспитывать только требованиями, в спартански‑суровом стиле ‑ не пропадет, но может себя загнать или расточить, расплескаться, а то и удариться во все тяжкие…
Да, много дано ‑ много и спрашивать, но и давать обратную связь. Не хвалить за способности, но непременно хвалить за труд их развития ‑ за превышение своей, а не средней нормы. «Не выше других, а выше себя».
Похвала Омеге ‑ пособие для малоимущих.
Похвала Альфе ‑ гормон совершенства, нужный тем менее, чем оно ближе…
Рассмотрим Тэту
Назовем его той же буквой, которой принято обозначать мозговой биоритм эмоционального напряжения. Достаточно здоров и развит, не без способностей. Вполне, казалось бы, благополучен. И тем не менее резко обостренная чувствительность к оценкам, проявляющаяся едва ли не с первого года жизни.
|
|
|
Не выносит ни малейшего неодобрения, страшно расстраивается, и какой‑то неутолимый аппетит к похвале. Всасывает, как песок воду, и наищедрейшей ‑ ненадолго хватает. Это тот, кто может потом оказаться и преуспевающим деятелем, и озлобленным неудачником. Интриганом, завистником, преследователем и хуже того…
А может стать и героем, добиться невероятного.
В семейной жизни и с собственными детьми, скорее всего, будет тяжел, деспотичен и неуравновешен.
В наиболее безобидном облике немножко хвастунишка, немножко задавала, немножко позер.
Или ничего, кроме некоторой напряженности, когда хвалят других, некой склонности спорить, критиковать. Приветлив, вежлив, но втайне обидчив…
Что здесь врожденного, а что от привнесенного ‑ не всегда понятно, но своевременная диагностика крайне важна. Именно Тэте, с вечно голодной самооценкой, похвала столь же нужна, сколь и вредна.
Кризисы нарастают исподволь, а проявляются неожиданно ‑ в виде ли конфликтов, внезапного отказа воли или прыжка из окна…
«Ты высокого роста, годишься для баскетбола», «У тебя математические способности», «У тебя абсолютный слух» и даже: «Ты умен», «Ты красива» ‑ просто сообщения, сведения, более или менее объективные. Будут ли эти сведения выражать одобрение, неодобрение или останутся просто сведениями?…
|
|
|
При воспаленной самооценке одобрение и неодобрение выискиваются в любом междометии. Сегодня повышенно самолюбив, завтра обидчив и подозрителен, послезавтра ‑ весь мир враждебен, кошмар и бред…
Профилактика: как можно меньше оценок как отрицательных, так и положительных. Любая оценка имеет опасное побочное действие: фиксирует человека на себе, приковывает к собственной личности, эгоцентрирует.
Всякому пожелаем и знать себя, и любить себя, и быть к себе требовательным, но никому не желаем заклиниваться на себе ‑ положительно ли, отрицательно ли.
Самолюбие ‑ прекрасный стимул развития, но только в некоей дозе. Дальше наоборот ‑ ограничивает и уродует. Дозу эту в цифрах не выразить, но чувствовать необходимо. Как можно меньше оценочных сравнений!
Поможем и Тэте, если мягко и постепенно сумеем развенчать в его глазах игру в «лучше ‑ хуже»; если покажем, что отношения типа «выиграл ‑ проиграл» в жизни не самые главные (а прежде всего убедимся сами!), что жизнь при всей неизбежности таких отношений к ним вовсе не сводится, что не в оценке чьей бы то ни было заключено счастье и сокровенный смысл…
В чем же?… Может быть, в удивлении. В познании без корысти или в любви без надежды ‑ о, сколько еще непостигнутых, необжитых смыслов жизни!…
Пока дает нам радость Бог,
давай запутаем клубок?…
Ну, а распутаем потом,
когда я сделаюсь котом.
Жизнь ‑ рынок сбыта или полет?…
Ребенку лет до 10‑ти достаточно быть просто уверенным, что он хороший, по крайней мере, не хуже других. Он и уверен в этом, если его не убеждают в обратном.
Но с началом полового созревания, где‑то около 12 (плюс‑минус 2), самооценка вступает в новое качество.
Мальчику вдруг нужно узнать, и немедленно:
‑ слабый я или сильный?
‑ Трус или смелый?
‑ Имею ли силу воли?
‑ Дурак или умный?
‑ Смешной или нет?
‑ Честный или подлец?
‑ Могу ли нравиться?
Девочке:
‑ красивая или симпатичная?
‑ Симпатичная или ничего?
‑ Ничего или уродина?
‑ Модная или немодная?
‑ Умная или дура?
‑ Порядочная или непорядочная?
‑ Могла бы понравиться такому‑то?
Вдруг драма из‑за неудачной прически, трагедия из‑за несостоявшегося телефонного разговора…
Кто теперь объяснит, что жизнь не рынок сбыта товаров, будь этот товар даже самой что ни на есть полноценной личностью, а сокровенное кипение, тайный полет, что ценность человеческая неразменна и абсолютна?…
Раньше знание этого ‑ знание бессознательное ‑ прочно жило внутри, питало и охраняло душу.
А теперь новый зов властно гонит в зависимость от внешних оценок, от рынка жизни.
Кто я? Что я собой представляю?
Кому я нужен? Зачем я?
Кто может меня любить?
Теперь ты должен не просто жить, но доказывать свое право на жизнь: должен чем‑то обладать, кем‑то быть ‑ иначе тебя не примут, не выберут, не войдешь в круг, не найдешь ту (того), без кого одинок, не познаешь то, без чего не продолжишься…
Раньше тебя любили ни за что, и ты это втайне знал, даже когда внушали обратное. А теперь то ли будут любить, то ли нет ‑ за что‑то конкретное, лотерейное…
Самый прочный бастион прежней уверенности может рухнуть в секунду. От того, какой образ «Я» утвердится в этот период, дальше зависит успех или неуспех в карьере, в любви и семейной жизни, во всем…
Ты хорош(а) уже тем, что живешь на свете; такого (такой), как ты, не было, нет и не будет;
ты ‑ капля росы,
успевающая отразить солнце, и это чудо, ты ‑ чудо!…
Завтра, может быть, это откроет избранник, избранница, но шансов не так уж много, откроет ли?…
А сегодня, сейчас ‑ кто, если не ты, родитель?…
Теперь главное. Любят не за, а вопреки. Любовь и оценивание ‑ несовместимы. Любовь не имеет никакого отношения к похвале. Любовь только вынуждена пользоваться поощрением, как и наказанием ‑ по несовершенству, по слабости духа. Истинная любовь есть любовь на за что и несмотря ни на что.
«Любите ли вы меня или любите мои достоинства?… А если завтра несчастье, и я все потеряю?… А если завтра вам это не понадобится?»
Полет начинается сверху
из письма Д.С. коллеге‑психологу
…Пишу наутро после нашей встречи втроем с твоим оболтусом. Диагностика ‑ терпи…
Основной упрек тебе, увы, совпадает с главной претензией сына. Я бы это назвал боязнью душевного труда. Преобладает труд по защите себя от сына. Если не хватает любви, это надо честно перед собою признать. К этому не обяжешь. Тогда ‑ что?…
Простая ответственность породившего.
Еще что?… Простая разумность.
Стенка между вами, а видишь ты ее только как стенку в нем, в виде его виновностей и пороков.
Душевный труд ‑ что разумею?
Не только принимать и прощать…
Живи вместе с ним ‑ да, в его жалком и пустоватом мирке, кажущемся таким с твоей колокольни, а на самом деле полном вопросительных знаков. Да, на его уровень спускайся. (Но может быть, кое в чем и поднимешься?…)
Входи к нему не с поучениями, оценками и суждениями умудренного господина. Входи просто, легко, наивно, пускай даже и глупо. Будь вместе с ним, понимаешь?…
Не играй в это, а постарайся, отбросив свой достопочтенный жизненный опыт, оживить в себе пацана ‑ мальчишку, подростка, юношу… Хоть перед телевизором, хоть на рыбалке ‑ забывай иногда, что ты Господин Родитель, и давай, главное, забывать ему! Страшно важно!!!…
Только решись ‑ окупится с лихвой, заживете живее, и с бытом станет нечаянно повеселее…
Впускай в свою жизнь. Что бы он ни болтал, каким бы чудовищем ни величал тебя, ты ему интересен. И не только корыстно. Верь в это, даже если это не так!
Пусть болтается с тобой и при тебе, где только захочет. Таскай его и по делам, и по гостям… Не всюду понравится, не пойдет?… Не надо. Но чтобы знал, что такая возможность у него есть, что ты разделяешь с ним и его мир, и свой. Вот чего жаждет он!… Сам этого не понимает еще, но ты верь, это так. И так будет…
Сначала впускай, потом втягивай. Впадаешь в общеизвестную ошибку: «сначала аэродром (быт, порядок…), а потом взлет». Сначала материя, потом дух…
А все ровно наоборот. Полет души начинается только сверху. Аэродром строится полетом. Сначала общение, а потом мытье посуды и туалета.
Я молчал, но хотел, чтобы ты чувствовал, что в этом я на его стороне. А ты защищался все новыми повторами своих бытовых претензий, в отдельности справедливых, а в целом пошлых. Диалог глухих звучал так: «Вы меня не любите». ‑ «А вы мне писаете в чайник».
Будь тверд в строго определенных вещах. Денег даю столько‑то на такое‑то время. Все. Точка.
Решения такого рода иногда стоит фиксировать письменно (на какой‑то срок) и взаимно подписывать, чтобы не было потом разночтений. Лучше в порядке шутки, но все же железно. Бытовой контракт может висеть на кухне в виде, допустим, графика дежурств.
При составлении не обойтись без препирательств, с гарантией ‑ но если решение все‑таки удастся выработать, это облегчит многое.
Скажешь: но выполняться‑то все равно не будет, испробовано!… Весьма вероятно ‑ и в этом случае применяй заранее оговоренные санкции. Предлагаю так: стипендия сбавляется за нарушение обязательств и снимается за крайние проступки. Но не следует при этом производить «маневр общением». Продолжай общаться!…
Допускай нежность. Позволь себе обнимать и целовать сына, трепать по голове… Нужно, обязательно нужно это общение прикосновением ‑ сразу пролом стены, словесного дерьма уничтожение.
Подходи к нему, когда он лежит в постели, иногда утром, иногда вечером, перед сном, если ложится раньше, даже если уснул уже… Ну просто чмокнуть, посидеть минутку‑другую рядышком… Рассказать глупость какую‑нибудь, да, как маленькому…
Вот он, его самый нерв‑то болящий. Нежностью недокормлен. Щенок несогретый ‑ и это при том, что и баловали его, и развращали поблажками. Ведь не это надо, а вот прикосновение, вот тепло без всяких слов…
Тоска по этому так и брызжет из него, неужто не видишь?… И может растаять, не сразу, но постепенно…
Почему ‑ когда лежит? Потому что это самое детское положение, самое беспомощное. В постели каждый ‑ ребенок. И каждый рядом стоящий ‑ большой и сильный, от которого ты зависишь.
Если хоть раз в неделю будешь подходить к нему засыпающему и тихо гладить по голове, все‑все очень скоро у вас встанет на места… Глубиной раннего детства, еще недалекого, будет вспоминать, как ты брал его на руки…
Выравнивай роли. Имеется в виду отмена как Роли Сверху («я старше тебя», «помолчи, слушай, что тебе говорят», «не суй нос куда не просят», «не хватай, не крути, сядь как следует», «учись, думай, соображай», «я же тебе сказал», «изволь потрудиться» и пр., не только и не столько в словах, сколько в интонациях), так и Роли Снизу (весь букет твоего чувства вины: непоследовательность, раздражение, попытки откупиться деньгами…)
Перестань шпынять, прекрати поминание старых грехов и обид. Это так и прет из тебя. Унижает обоих.
Первое, что ты сказал ему, когда мы уселись за стол: «Не хватай чужое», «Дай сюда, не трогай», «Не хватай зажигалку». И это семнадцатилетнему парню, которого ты через минуту объявляешь Совсем Взрослым, обязанным открывать свое сердце людям и прочее. И еще пару таких же штучек успел ввернуть, прежде чем разгорелся весь сыр‑бор. Не замечаешь, как лезет из тебя на него постоянная мелкая въедливая агрессивность. Сдача сторицей. Прикуси язык, отец, прикуси.
Очень типичный для неудачливых воспитателей шизофренный разрыв: одновременно и недооценка, и переоценка возможностей воспитуемого. И недоуважение, и переуважение, как‑то так. По меньшей мере 30 раз за вчерашний вечер ты так или иначе дал ему понять, что он еще головастик, а не лягушка, ничтожество, эгоист с холодным сердцем, поганец…
Но главное ‑ головастик, имеющий все шансы остаться в своей тине все тем же головастиком, а по ходу неизбежной моральной деградации превратиться в глиста, а в дальнейшем в палочку Коха.
Все это в репризах, в тирадах, в интонациях, в междометиях, а также в сурово‑глубокомысленном: «Я не на допросе». Он действительно невероятно хамски пер на тебя, так что у меня заложило уши.
Но один‑два раза он тебя нормально спросил о чем‑то, элегантно прижал к стене ‑ и в эти моменты тебя не хватило на искреннее, спокойное, высокое признание себя дураком. Пли хотя бы не совсем правым…
Уже говорил тебе: при всей его дикости и дремучести ты недооцениваешь живость его интеллекта, богатство души, способность к развитию. Уверяю тебя, он своеобразный и интересный человек. Эгоизм, грубость, равнодушие, злоба ‑ только поверхность его, но не суть.
«Чтобы общаться на уровне, нужно иметь уровень». Очень жестоко с твоей стороны требовать от него авансовых доказательств его достойности общаться с тобой. Ведь ты же сам не даешь ему на это времени и пространства, не прибавляешь сил, не ищешь пути вместе с ним.
От птенца требуешь трансатлантического перелета. С горы вопишь застрявшему в болоте: «Ну что ж ты, лентяи, не поднимаешься ко мне?!»
Прости, если перегорчил. Ты еще не опоздал…
Зарубка на носу
Воскрешение детства
У нас есть великое поле для изучения детской души ‑ наше детство, запечатленное в памяти. Мы помним свое детство, помним все, нам только кажется, что мы почти все забыли… Так трудно достать лежащее в глубине, но ведь оно есть! Так свежий снег заносит ранее выпавший…
Вспомним, какими длинными, долгими были сутки, какая даль ‑ от утра до вечера!… Проснувшись, мы успевали слетать на Солнце; к Реке Умывания вела извилистая Тропа Одевания; на Холмах Завтрака строили пирамиды из манной каши, не торопясь, ибо знали: Долина Обеда еще скрыта в тумане, а Горы Ужина ‑ по ту сторону горизонта… Каким несбыточным было «завтра», каким несуществующим ‑ «послезавтра», а уж «через неделю» ‑ не может быть!
Мы казались взрослым нетерпеливыми, невнимательными, бестолковыми, безответственными… Они не понимали, что наш мир несравнимо подробнее их мира, что наше время во много раз емче, плотнее. Сравнили: их минута и наша минута! За нашу мы успевали раза по три устать‑отдохнуть, расстроиться и утешиться, захотеть спать и забыть об этом, посмеяться, подраться и помириться, заметить ползущего жучка и придумать о нем сказку, еще раз посмеяться, забыв над чем, и еще чуть‑чуть повзрослеть… А они только и успевали, что сделать какое‑нибудь замечание…
Оживим первые воспоминания
…Лежу в кроватке. Надо мною склоняется…
…Сад, залитый солнцем. Иду‑бегу‑падаю…
…Сижу на горшке. Играю погремушкой. Забываю, зачем сижу…
…Темно. Никого. Страшно. Кричу ‑ никого…
…На плечах у папы, вцепившись в волосы… потолок рядом, вот он!…
Если хотите понять ребенка, понять себя ‑ хотя бы минуту в день погружайтесь в воспоминания детства, живите в них. Если трудно с ребенком, всего лишь минуту в день отдайте воспоминанию о себе в том же возрасте, в положении, в чем‑то схожем…
Усилие оправдается, найдется, быть может, решение…
Вспомним себя
ничего не знающими, совершенно неопытными; но не знающими об этом
ко всему любопытными; но всего боящимися
готовыми поверить кому и чему угодно; никому, ничему не верящими
зависимыми от больших и сильных; совершенно самодостаточными
влюбленными в родителей; ненавидящими родителей
эгоистичными и жестокими; но не знающими об этом
влюбленными во весь мир; ненавидящими целый мир
мудрыми и добрыми; но не знающими об этом
а теперь знающими…
Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 169; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!