Невоспитанный, грубый (итал.) 22 страница
Я знаю, что моя запись написана дрожащим почерком.
Я дрожу от мысли, что мы действительно будем искать две половинки лисьего ключа, который поможет нам выкрасть Стефана из тюрьмы.
О, уже поздно, и я не могу… не могу писать о Стефане.
Быть здесь, в одном городе с ним, знать, где находится его тюрьма… и вовсе не иметь возможности увидеть его.
Мои глаза застилают слезы, и я не вижу что пишу.
Я хочу выспаться, чтобы на следующий день носиться по делам, контролировать все и наблюдать за тем как поместье Леди Ульмы расцветает словно роза, но сейчас я боюсь ночных кошмаров, в которых я вижу как рука Стефана, выскальзывает из моей».
Глава 22
Этой «ночью» они переехали, выбрав час, когда в других поместьях, мимо которых они проезжали, было темно и тихо. Елена, Мередит и Бонни выбрали себе по комнате на верхнем этаже, которые находились близко друг от друга. Поблизости была роскошная комната для купания, с бело-голубым мраморным полом, с уникальной формы бассейном в виде розы, достаточно большим, чтобы плавать в нем, и теплой водой, подогреваемой древесным углем улыбчивым слугой.
Елена была в восторге от того, что происходило потом.
Деймон по-тихому купил много рабов у уважаемых дилеров, а затем освободил их всех, предложил работу с оплатой и выходными. Почти все бывшие рабы с радостью согласились остаться, и только несколько человек предпочли уйти, это были в основном женщины, которые искали свои семьи. Они перейдут к Леди Ульме, когда Деймон, Елена, Бонни и Мередит выполнят свою миссию.
|
|
|
Леди Ульма получила «главную» комнату внизу, хотя Деймону пришлось чуть ли не применить грубую силу, чтобы она осталась там. Сам же он выбрал комнату, которая днем служила кабинетом, так как он в любом случае проводил большую часть ночи вне дома.
Было небольшое замешательство по этому поводу.
Большинство персонала знало, как обычно питаются хозяева-вампиры, и молодые девушки и женщины — приходящие швеи или живущие в имении поварихи и горничные, словно ожидали, что он предъявит им расписание с тем, когда именно они станут донорами. Деймон объяснил это Елене, которая отвергла эту идею прежде, чем она могла быть осуществлена.
Она могла сказать, что Деймон надеялся на непрерывный поток девушек от хрупких до краснощеких и жизнерадостных, которые будут рады быть «вскрыты» словно бочки с пивом за симпатичные браслеты или другие безделушки, которые обычно давали в таких случаях.
Аналогичным образом Елена расправилась с идеей охоты на прокат.
Сейдж упомянул о слухах, что якобы существует связь с внешним миром, продвинутый курс тренировок для спецназа ВМС.[22]
|
|
|
— И из тьмы во свет войдут они лишь только как вампиры-котики, — с сарказмом выдала Елена, на этот раз перед группой рабов мужчин. — Они могут выходить и кусать акул. Конечно, вы парни можете выйти и охотиться на людей как пара сов, охотящихся на мышей только, не трудитесь потом возвращаться домой, потому что двери будут закрыты… навсегда.
Она пристально посмотрела на Сейджа, а когда в ее глазах появились стальные блики, он поспешил найти себе какое-нибудь занятие в другой части поместья. Елена не возражала, что Сейдж без всяких формальностей также переехал вместе с ними. А, узнав как Сейдж спас Деймона от толпы, устроившей ему засаду на пути к месту встречи, она решила для себя, что если Сейдж когда-нибудь захочет ее крови, она даст ее ему без колебаний.
Через несколько дней, когда он остановился в доме рядом с доктором Меггаром, а потом переехал с ними в особняк леди Ульмы, ей стало интересно, не помешали ли ему ее спрятанная аура и немногословность Деймона узнать то, что ему необходимо было знать.
С каждым разом она все более явно намекала ему об этом, пока однажды он не загнулся от смеха и со слезами на глазах (но было ли это лишь от смеха?) и процитировал ей поговорку, которую обычно говорят американцы. Ты можешь отвести лошадь к воде, но заставить ее пить не сможешь.
|
|
|
— А в нашем случае, — сказал он, — ты можешь отвести черную рычащую пантеру (именно так она мысленно изображала для себя Деймона) к воде, если у тебя есть электрошокер и железная палка, но ты будешь полным дураком, если повернешься к ней спиной.
Елена смеялась до тех пор, пока из ее глаз тоже не брызнули слезы, но она все еще считала, что если он хочет ее крови, она даст ее ему в разумном количестве. А сейчас она просто была счастлива оттого, что он рядом.
Ее сердце было слишком наполнено чувствами к Стефану, Деймону — и даже Мэтту, несмотря на его очевидный побег, — чтобы ей грозила опасность влюбиться в еще одного вампира, абсолютно не важно насколько он был бы привлекателен. Она высоко ценила Сейджа и как друга, и как покровителя.
Елена была удивлена, насколько она стала полагаться на Лакшми. Лакшми была как неугомонный суслик: делала все вещи по дому, от которых другие отказывались, но чаще и чаще она выполняла роль девочки на побегушках для леди Ульмы, и была источником информации об этом мире для Елены.
Леди Ульма все еще официально соблюдала постельный режим, поэтому Лакшми, которая в любое время дня или ночи могла отправлять ее сообщения, была для нее настоящим спасением. Также она была практически единственной, кто не смотрел на Елену как на сумасшедшую, когда та задавала ей вопросы о происходящем в этом мире. Нужно ли им купить тарелки или пища подавалась на большом лаваше, который использовался еще и как салфетка, для жирных пальцев? (Тарелки были введены здесь недавно, наряду с вилками, которые были сейчас в моде.) Какую сумму мужчины и женщины из обслуги должны получать в качестве зарплаты (которая должна была быть вычислена на пустом месте, так как ни один другой домовладелец не платил своим рабам, просто обеспечивая их униформой, и позволяя им один или два «праздника» в год)? В своем возрасте Лакшми была честной и смелой и Елена готовила ее стать правой рукой Леди Ульмы, когда та станет полноценной хозяйкой поместья.
|
|
|
Глава 23
«Дорогой дневник!
Завтра вечером будет наш первый прием — или даже торжественный ужин.
Но большого праздника я не ощущаю.
Я слишком сильно скучаю по Стефану.
Также, я беспокоюсь о Мэтте.
Как он уехал прочь, такой разгневанный на меня, что даже не оглянулся.
Он не понял, как я могла заботиться о… Деймоне, и в то же время очень сильно любить Стефана, было такое чувство, словно мне разбили сердце».
Елена положила ручку, и тупо уставилась на дневник.
Горе от разбитого сердца проявлялось реальной болью в груди, и если бы она не знала, что было причиной этой боли, то она была бы очень напугана. Она так отчаянно скучала по Стефану, что с трудом могла есть, едва ли могла спать. Он был словно частью ее сознания, постоянно горящей, точно несуществующая конечность, которая никогда не исчезнет. Даже запись в дневнике не помогла бы ей сегодня вечером. Все о чем она могла написать, были крайне болезненные воспоминания, о тех добрых временах, которые она разделила вместе со Стефаном.
Как же было прекрасно лишь повернуть голову, и заранее знать, что она увидит его — какое это было счастье! И вот теперь оно ушло, а на его место пришла путаница, чувство вины и тревоги. Что с ним происходит, именно сейчас, когда она уже не может просто повернуть голову и, увидеть его? Было ли ему… очень больно?
«Боже, если бы…
Если бы я заставила его запереть все окна в его комнате в пансионе…
Если бы я с большим подозрением отнеслась к Деймону…
Если бы только я догадалась, что у него было что-то плохое на уме тем вечером…
Если бы только… Если только…»
Эти мысли ударялись о ее мозг в такт с ударами сердца. Из ее груди вырывались рыдания, веки все плотнее сжимались, ее кулаки были сжаты.
«Если я позволю себе поддаться этим чувствам — если они смогут разрушить меня изнутри — я стану мизерной точкой в пространстве. Уж лучше уйти в небытие, чем так нуждаться в нем».
Елена подняла глаза… и уставилась на свою голову, лежащую на дневнике. Она задыхалась. Ее первой реакцией, как и раньше, было вообразить, что она умерла. А потом, медленно, приходя в себя после стольких пролитых слез, она осознала, что сделала это снова.
Она была вне своего тела.
На этот раз она даже не знала о сознательном решении, куда пойти.
Она летела, настолько быстро, что не могла сказать, в каком направлении она движется. Это было, как если бы ее тянули, как если бы она была хвостом кометы, которая быстро падала вниз. Однажды она поняла в знакомом ужасе, что проходила через предметы, и затем поворачивала, как если бы она была концом кнута в игре Треск Кнута, и затем она катапультировалась в тюремную камеру Стефана. Она все еще хлюпала носом, когда приземлилась в клетке, не уверенная в своей гравитации и на секунду забыв обо всем. Единственное, что у нее было это время повидаться со Стефаном, очень худым, но улыбающимся во сне, и затем она была сброшена на него, в него, и все еще рыдая, она подпрыгнула, так легко как перо, и Стефан проснулся.
— О, разве ты не можешь дать мне спокойно поспать хотя бы несколько минут? — отрезал Стефан и прошептал еще несколько слов на итальянском, которые Елене до этого слышать еще не приходилось.
У Елены немедленно случился «приступ всех красавиц» — она стала рыдать так сильно, что была не в состоянии слушать — не говоря о том, чтобы услышать — любое ласковое успокаивающее слово, которое последовало дальше. Они проделывали ужасные вещи с ним, а для этого использовали ее образ. Это было слишком ужасно. Они довели Стефана до ненависти к ней. Она возненавидела себя. Все в мире ненавидели ее…
— Елена! Елена, не плачь, любовь моя!
Елена невыносимо печальная прекратила рыдания, ее взгляд сразу остановился на груди Стефана, а потом она снова захныкала, пытаясь утереть свой нос его тюремной одеждой, которая определенно требовала починки. Конечно, она не могла этого сделать; так же, как не могла почувствовать руку, которая пыталась нежно обнять ее. Ее тела не было с нею. Но, так или иначе, она могла плакать, и чувствовать холод, и тут жесткий голос в ее голове произнес: «Не трать их просто так, идиотка! Используй свои слезы. Если ты собираешься рыдать, хотя бы рыдай над его лицом и руками. Да, кое-что еще, все ненавидят тебя. Даже Мэтт ненавидит тебя, а Мэтт обычно любит всех», — продолжил тоненький жестокий отрезвляющий голос, и Елена снова заревела, рассеянно отмечая эффект каждой слезинки.
Каждая капелька, падая на его белую кожу, превращала ее цвет в розовый, который волнами растекался вокруг падающих слезинок, как будто Стефан был бассейном, а она лежала на его поверхности, вода, покоящаяся на воде. Кроме того, ее слезы текли с такой скоростью, что это было подобно грозе на Ивовом озере.
Это вдруг заставило ее вспомнить тот случай, когда Мэтт прыгнул в озеро, пытаясь спасти маленькую девочку, которая провалилась под лед, а также то, что Мэтт сейчас ненавидел Елену.
— Не надо, о, не надо, не надо, моя прекрасная любовь, — просил Стефан настолько искренне, что любой поверил бы в чистоту его намерений.
Но как он мог? Елена знала, как она должна выглядеть: лицо опухло, залито слезами, — о какой «прекрасной любви» может идти речь?! И он, наверное, с ума сошел, если хочет, чтобы она прекратила плакать: ее слезы, соприкасаясь с его кожей, давали ему новую жизнь. И, наверное, бурные старания Елены выплакаться принесли свои плоды, потому что его телепатический голос стал сильнее и увереннее.
— Елена, прости меня — о, Господи, прошу, дай только мгновение побыть с ней! Только одно единственное мгновение! И я смогу вынести все, даже настоящую смерть.
Только мгновение, чтобы почувствовать ее!
И, возможно, Бог действительно обратил вниз свой сочувствующий взор. Губы Елены задрожали, затрепетали над губами Стефана, как будто она таким образом могла украсть у него поцелуй, что она раньше уже проделывала с ним, спящим.
Но на секунду Елене показалось, что она почувствовала теплую плоть на своих губах и взмах ресниц Стефана на своих веках, когда его глаза распахнулись от удивления. Тут же они замерли вдвоем, с широко раскрытыми глазами, ни один из них не был настолько глуп, чтобы хоть чуть-чуть пошевелиться.
Елена ничего не могла с собой поделать. Как только поток тепла от губ Стефана пронзил все ее тело потоком тепла, она растаяла в этом поцелуе и, осторожно пытаясь удержать свое тело в том же положении, почувствовала, как ее взгляд становится размытым, и ее глаза закрываются.
Как только ее ресницы задели нечто материальное, мгновение счастья подошло к концу. У Елены было два пути: она могла закричать и снова телепатически перенестись к Господу, чтобы тот дал им то, о чем просил Стефан, или она могла собрать свою волю в кулак, улыбнуться и, возможно, успокоить Стефана.
Лучшие стороны ее натуры возобладали, и когда Стефан открыл глаза, она наклонилась к нему, сделала вид, будто отдыхает на его груди, согнув руки в локтях. Она улыбалась ему и пыталась пригладить свои волосы. Успокоенный Стефан улыбнулся ей в ответ. Как будто он мог вынести все, что угодно, лишь бы ей не причиняли вреда.
— Деймон сейчас был бы более практичным, — поддразнила она его. — Он не успокаивал бы меня, а дал бы мне выплакаться, потому что в итоге его здоровье сейчас было бы главнее.
И он молил бы о… — она сделала паузу и, в конце концов, рассмеялась, что заставило и Стефана улыбнуться.
— Не могу представить, — завершила она свою мысль, — не думаю, что Деймон молится.
— Наверное, нет, — сказал Стефан. — Когда мы были юными и еще живыми, городской священник ходил с тростью, которую с большим наслаждением пускал в ход, чтобы преподать уроки провинившимся юнцам, чем использовал ее по прямому назначению.
Елена подумала о хрупком мальчике, прикованном к большому и тяжелому валуну с секретами. Была ли религия одной из тех вещей, запертых там за многими секретными дверями, как в подводной лодке со множеством отсеков? Получается, что все, чему он придавал значение, было внутри этой лодки?
Она не спросила об этом у Стефана. Вместо этого она сказала, понижая свой голос до тихого телепатического шепота, малейшего колебания нейронов в сознании Стефана:
«Подумай еще тех практических вещах, о которых бы вспомнил Деймон, будь он на твоем месте? О том, что касается побега из тюрьмы».
«Ну… для побега из тюрьмы? Первое что приходит на ум — вы должны хорошо ориентироваться в городе. Меня привели сюда с завязанными глазами, но, поскольку у них нет силы снимать заклинания с вампиров и превращать их в людей, я все еще мог воспользоваться своими другими органами чувств. Я бы сказал, что этот город по размерам равен Нью-Йорку и Лос-Анджелесу вместе взятым».
«Большой город», — заметила Елена, мысленно делая пометки в своей голове.
«Но к счастью, все, что нас интересует в этом городе — это юго-западный район.
Городом скорей всего управляют стражи — но они пришли с Другой Стороны, а демоны и вампиры здесь давно поняли, что люди больше боятся их, нежели стражей.
Сейчас в городе власть поделена между двенадцатью или пятнадцатью феодальными замками или поместьями и каждое из этих поместий контролирует большое количество земельных владений вне города. Они производят собственные уникальные продукты и продают их. Например, эти вампиры культивируют вино «Черная магия» Клариона Лоэсса».
«Понятно», — сказала Елена, которая понятия не имела, о чем он говорит, не считая вина «Черная магия», — но все, что нам надо знать, это как добраться до Ши-но-Ши — твоей тюрьмы».
«И, правда. Ну, самый простой путь — это найти сектор китцунов. Ши-но-Ши — это группа зданий, с одним самым большим — без крыши, закругленной формы, правда, если смотреть на него снизу, то этого не увидишь…»
«Зданием, что выглядит как Колизей? — охотно перебила его Елена, — «когда я прихожу сюда я могу видеть город с высоты птичьего полета».
«То здание, которое выглядит как Колизей, и есть Колизей, — улыбнулся Стефан.
Он и, правда, улыбнулся. Он чувствует себя достаточно хорошо, чтобы улыбаться, Елена молча порадовалась этому.
«Итак, чтобы вытащить тебя отсюда мы должны пройти за Колизей ближе к воротам в наш мир», — сказала Елена, — «но чтобы освободить тебя, нам надо собрать кое-что, а это, возможно, находится в разных частях города».
Она попыталась вспомнить, описывала ли она Стефану когда-нибудь лисий ключ близнецов китцуна или нет. Лучше было этого не делать, если она уже не сделала этого.
«Тогда бы я нанял местного проводника», — тут же сказал Стефан. — «Я не так хорошо знаю город, только то, что говорят мне охранники, но я не уверен, можно ли им доверять. Но низшее сословие — обычные люди — должны скорей всего знать интересующие тебя вещи».
«Хорошая идея», — сказала Елена.
Она прозрачным пальцем рисовала невидимые узоры у него на груди.
— Думаю, Деймон и правда старается сделать все возможное, чтобы помочь нам.
— Я ценю уже то, что он пришел сюда, — сказал Стефан, словно обдумывал все происходящее. — Он держит свое слово, так ведь?
Елена кивнула. Глубоко-глубоко в ее сознании всплыла мысль: «его слово, данное мне, что он позаботится о тебе. Его слово тебе, что он позаботится обо мне. Деймон всегда держит слово».
«Стефан» — сказала она, снова в самой глубине его сознания, там, где она могла поделиться информацией, как она надеялась, в тайне он всех, — «тебе стоило его увидеть, правда. Когда я накрыла его Крыльями Искупления и все плохое, что держало его или делало его жестоким, ушло. А когда я окутала его Крыльями Очищения и вся каменная оболочка, закрывающая его душу, раскрошилась на мелкие кусочки… не думаю, что ты можешь представить, какой он был. Он был таким совершенным — и таким обновленным. И потом, когда он заплакал…»
Елена почувствовала три слоя эмоций внутри Стефана, которые практически беспрестанно преобладали друг над другом. Неверие в то, что Деймон может плакать, не смотря на то, что Елена рассказывает об этом. Потом вера и удивление, как только он увидел образы из ее воспоминаний. И, в конце концов, необходимость утешить ее, когда поймал в ее сознании ее образ, смотрящий на Деймона, навсегда угодившего в путы раскаяния. Такого Деймона больше никто никогда не увидит.
— Он спас тебя, — прошептала Елена, — но он не стал спасать себя. Он даже не торговался с Шиничи и Мисао. Он просто позволил забрать им все его воспоминания о том времени.
— Возможно, они причиняли ему слишком много боли.
— Да, — сказала Елена, специально устраняя заслоны, чтобы Стефан мог почувствовать боль, нового и совершенного существа, которое она создала, боль, когда оно осознало, что совершало жестокие действия, предавало — это заставило бы передернуться от страха даже человека с очень сильным самообладанием.
— Стефан, я думаю, он чувствует себя очень одиноким.
— Да, ангел. Думаю, ты права.
На этот раз Елена думала намного дольше, прежде чем сказать:
— Стефан? Я не уверена, что он понимает как это — быть любимым.
И пока он думал, как ответить, она сидела как на иголках. Потом очень мягко и очень медленно он ответил:
— Да, ангел. Думаю, ты права.
О, как она любила его. Он всегда понимал ее. Он всегда был самым храбрым и галантным, и доверяющим, когда ей этого требовалось.
— Стефан? Можно мне снова остаться на ночь?
— А сейчас ночь, моя прекрасная любовь? Ты можешь остаться — если только они не придут, чтобы забрать меня.
Стефан сразу стал серьезным, удерживая ее взгляд.
— Но если они придут — ты обещаешь, что уйдешь тогда, правда?
Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 158; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!