Глава I. ТЛИНКИТЫ И ИХ ПРОТИВНИКИ: ТАКТИКА, ВОЕННЫЕ ОБЫЧАИ, ВООРУЖЕНИЕ

Спасибо, что скачали книгу в бесплатной электронной библиотеке Royallib.ru

Все книги автора

Эта же книга в других форматах

 

Приятного чтения!

 

А. В. Зорин

Индейская война в Русской Америке

 

В В Е Д Е Н И Е.

 

Взаимоотношения русских первопроходцев Аляски и индейцев-Тлинкитов в силу своей исторической значимости и внешней красочности неизбежно привлекали к себе внимание практически всех исследователей и литераторов, обращавшихся к раннему, барановскому , периоду в истории Российско-Американской Компании (РАК) и Русской Америки. Однако, несмотря на достаточное количество источников, позволяющих довольно верно реконструировать ход событий, выявить их глубинные причины и закономерности развития, единого мнения среди исследователей на сей счёт не сложилось и до сих пор. Немаловажной причиной тому были общие тенденции развития историографии российской колонизации, обусловленные различными, в том числе политическими и идеологическими соображениями. Это относится как к отечественным, так и к зарубежным трудам по истории Русской Америки. Многие из них грешат предвзятостью в оценках, ошибками и даже намеренным искажением фактической стороны событий. Обычно, более или менее детальный обзор событий, иногда с анализом спорных моментов, давался в обобщающих трудах по истории Русской Америки и российской колонизации Аляски. Это неизбежно приводило к определённой поверхностности в изложении и анализе материала. В настоящее время созрели все условия, позволяющие посвятить данной теме отдельное исследование.

Предметом данной работы является история военного столкновения между промышленными людьми Российско-Американской компании и индейцами, населявшими Северо-Западное побережье Северной Америки, которое представляет собой цепь событий, сыгравших в своей совокупности ключевую роль во всей последующей истории Русской Америки.

Исследование охватывает период 1741-1821 гг., начиная с момента первой встречи русских мореплавателей с Тлинкитами и вплоть до затухания военного конфликта между индейцами и РАК. Начальная дата даёт возможность проследить истоки русско-тлинкитских противоречий, конечная – позволяет подвести итоге важному этапу в истории взаимоотношений русских и индейцев и истории Российско-Американской компании в целом.

Описываемые события разворачивались на обширной территории побережья юго-восточной Аляски от залива Портленд-Канал на юге до залива Якутат на севере, а также на прилегающих островах архипелага Александра – в стране Тлинкитов.

Литература. В русской дореволюционной исторической литературе, как правило, не предпринималось серьёзных попыток разобраться в коренных причинах противоречий, возникавших между РАК и Тлинкитами. Основной акцент делался тут на врождённой воинственности индейцев и подстрекательстве со стороны иностранных купцов – конкурентов РАК. Служащий компании и её историк К.Т. Хлебников категорически утверждал, что “озлобление сих диких народов есть произведение просвещённой зависти”. [1] По его мнению, не может быть и речи о том, что причиной вспыхнувшей вражды могла быть месть индейцев за нанесённые им обиды – “мщение следует только тогда, когда обиженным не заплатят по доброй воле условную цену за убитых”, а Тлинкиты не предъявляли, по словам Хлебникова, подобных требований к русским. Тлинкиты рассматривались им, как послушные орудия в руках корыстолюбивых иностранцев. Официальный историк РАК П.А. Тихменев видел корень зла в “вероломстве дикарей”, а также в “противодействии распоряжениям Баранова тех из служивших компании, которые по званию своему считали себя в праве уклоняться от исполнения его приказаний”, что демонстрировало туземцам внутреннюю слабость русских и тем самым спровоцировало их на нападение. [2] Из рассуждений Хлебникова и Тихменева вытекает вывод, что если бы русские соблюдали большую бдительность в отношениях с Тлинкитами, то те просто не решились бы их атаковать и война таким образом была бы предотвращена. В этой связи характерно имеющееся у Хлебникова противопоставление осмотрительных действий А.А. Баранова по замирению бросивших ему вызов ситкинцев безалаберности В.Г. Медведникова, не придававшего значения недвусмысленным предостережениям относительно грозящей опасности. В целом же дореволюционные авторы не видели в столкновениях с индейцами ничего странного или из ряда вон выходящего. Такова была колониальная повседневность XIX века, отрицать которую и в голову не приходило современникам Кавказской войны и покорения Средней Азии.

Не вдаваясь глубоко во внутреннюю суть событий, эти историки достаточно чётко отобразили их внешнюю сторону. В своей статье “Первоначальное поселение русских в Америке” К.Т. Хлебников дал классическую картину уничтожения европейской колонии враждебными аборигенами. В написанной им биографии А.А. Баранова он детально изложил общую канву событий, заложив тем самым основу для будущих исследований. Особую ценность трудам Хлебникова придаёт то, что, будучи сам на службе РАК, он встречался с живыми очевидцами и участниками описываемых событий, воспоминания которых использовал в своих работах. Что же касается П.А. Тихменева, то для него столкновение с Тлинкитами – всего лишь неприятный эпизод в обширной картине великой деятельности компании, нашедшей отражение в его двухтомном труде. Однако именно он ввёл в научный оборот целый ряд ценных документов, относящихся к этой теме, опубликовав их в Приложениях ко второй части своей книги.

Ранняя советская, “довоенная”, историография среди прочих своих особенностей отличалась и резко-обличительным характером в отношении колониальной политики старой России. [3] Эта направленность отчётливо прослеживается в монографии С.Б. Окуня, посвящённой Российско-Американской компании. [4] Не разбирая подробно вопрос о военных столкновениях аборигенов с русскими колонизаторами, он объясняет их жестокостью и хищничеством нарождающейся российской буржуазии, находившейся на стадии первоначального накопления капитала. В целом же С.Б. Окунь не видел в русском освоении американского континента никаких особенностей, которые бы в выгодную сторону отличали бы этот процесс от аналогичных действий других европейских колонизаторов.

Коренным образом изменилась позиция отечественной историографии по данному вопросу в послевоенный период. В частности о С.Б. Окуне тогда было заявлено, что он “не сумел… воздать должного тем простым русским людям, которые… положили начало прочному развитию производительных сил далёкой северной страны”. [5] Общепринятым (несмотря на отдельные исключения [6]) стало мнение, что проникновение русских на Аляску “носило ярко выраженный мирный характер, в противоположность паразитической колонизации Нового Света англо-саксами и испанцами, которые использовали для этой цели отряды авантюристов, бродяг и преступников”. [7] Естественно, что при таком подходе не могло быть и речи о каких-либо вооружённых столкновениях между русскими и аборигенами. Даже само понятие “колонизация” было исключено из обихода и заменено более обтекаемым термином “освоение”. Распространился взгляд на русское продвижение в Сибири и Америке, как на некий особый процесс, когда дружественные отношения с аборигенами нарушались лишь изредка и то из-за происков зловредных иностранцев. Так, В.А. Дивин, хотя и признавал, что “недовольство среди местных жителей вызывали также действия самих промышленников”, но главную вину за конфликты между русскими и аборигенами возлагал на иностранных торговцев. По его мнению, “стремясь подорвать влияние России на Алеутских островах и Аляске, англичане, испанцы и американцы вооружали аборигенов и подстрекали их к нападению на русские поселения и корабли”. [8] Г.А. Агранат считал, что русская колонизация Аляски имела “относительно прогрессивный для своего времени характер”, обусловленный демократическим составом колонистов. Мирное взаимодействие русских крестьян и ссыльных с аборигенами он резко противопоставлял “грабежу местного населения”, которым занимались купцы и миссионеры из Компании Гудзонова Залива. [9] Общим местом в литературе стало обвинение английских и американских торговцев (в первую очередь Г. Барбера) в разорении русской крепости на острове Ситка в 1802 г.

Причины такой “смены курса” кроются в особенностях внешне- и внутриполитической обстановки конца 1940-х – начала 1950-х гг. В этот период, как верно отметил в своём историографическом обзоре А.В. Гринёв, “официальные власти СССР сделали ставку на «русский патриотизм», а также старались отмежеваться от колониального прошлого России… и одновременно всячески дискредитировать «американский империализм»”. [10]

Наиболее ярко апологетика русской колонизации проявилась в творчестве С. Н. Маркова. В его научно-популярной работе “Летопись Аляски” безапелляционно утверждается, будто “главным виновником ситхинской резни” был английский капитан Генри Барбер, коего автор именует не иначе, как чёрный корсар . Война Тлинкитов против русских поселений и промысловых партий характеризуется, как “измена”, а ситкинский вождь Катлиан аттестуется, как “тойон, променявший дружбу с Барановым на барберовский ром”. Кроме того, при изложении фактов неоднократно допускаются их искажения и намеренные умолчания. [11]

Большинство же авторов, занимавшихся историей Русской Америки, предпочитало просто обходить столь неудобную тему или же упоминать об этих событиях походя, вскользь. В частности, это касается и тех исследователей, которые посвятили свои труды биографиям российских путешественников и мореплавателей, чья деятельность так или иначе была связана с Русской Америкой того периода – Ю.Ф. Лисянского, В.М. Головнина, Н.П. Резанова, Г.И. Лангсдорфа. [12]

Впервые тема русско-тлинкитских взаимоотношений получила в отечественной литературе объективное освещение на современном научном уровне лишь в 1985 г. в статье А.А. Истомина. [13] Однако обзорный характер работы, а также особенности стоявшей перед автором задачи не позволили ему более детально проанализировать ряд возникающих в ходе исследования проблем. А.А. Истомин пришёл к важнейшему выводу, что “в основе враждебности Тлинкитов лежали русско-тлинкитские противоречия, связанные с использованием природных богатств края”. Отметил он и то, что влияние на “специфику русско-тлинкитских контактов оказал уровень развития тлинкитского общества”, а также “отсутствие у русских монополии на контакты с коренным населением”. [14]

К сходным выводам пришёл и А.В. Гринёв – автор единственной пока в отечественной литературе монографии, посвящённой Тлинкитам и ряда статей по данной тематике. [15] Им была впервые проанализирована почти вся совокупность известных науке материалов о русско-тлинкитских взаимоотношениях и военных действиях начала XIX в., сделана попытка на новом уровне реконструировать ход событий, разобран ряд спорных и неясных вопросов (численность воинских сил и число погибших, причины столкновений, общий ход боевых действий, роль англо-американских торговцев в разжигании конфликта). События 1802 г. А.В. Гринёв характеризует как “восстание”, которое стало, по его мнению, крупнейшим выступлением аборигенов за всю историю Русской Америки. Особое значение имеет исследование им комплекса проблем, связанных с историей русского поселения в Якутате и его гибелью.

Помимо конкретных вопросов, связанных непосредственно с русско-тлинкитским конфликтом, важную роль играют и выводы А.В. Гринёва и А.А. Истомина относительно общих закономерностей во взаимоотношениях между русскими и аборигенами Аляски, изложенные ими в ряде работ. Согласно этим положениям, российская колонизация Аляски в отношении коренного населения напоминала испанскую колонизацию Нового Света и имела ряд черт, родивших её с процессом освоения Канады французами. Туземцы включались в структуру колоний в качестве необходимого элемента и подвергались в основном докапиталистическим формам эксплуатации. [16]

В последние годы бурные события в российских владениях на Аляске начала XIX в. всё более привлекают к себе внимание отечественных исследователей. Причины русско-тлинкитской вражды были исследованы в одной из статей Г.И. Дзенискевич. [17] По мнению автора, “поводом к трагическому инциденту могло… послужить… грубое нарушение традиционного этикета, связанного, в частности, с передачей эмблем.” Г.И. Дзенискевич считает, что знаки, вручаемые русскими мореплавателями и служащими РАК индейским вождям, расценивались последними “как залог обеспечения каких-то новых экономических привилегий” – подобно их собственным тотемным реликвиям. То, что пришельцы односторонне пользовались предоставленными им взамен правами, не выполняя “данных“ ими обязательств, якобы и вызвало гнев индейцев, повлёкший столь страшные последствия. Отдельную работу начальному этапу освоения русскими Ситки посвятил А.Р. Артемьев, основавшийся на предшествовавших ему трудах К.Т. Хлебникова и А.В. Гринёва. [18] Проблему, связанную с первым появлением русских в земле Тлинкитов, рассматривали в своих работах Я.М. Свет, С.Г. Фёдорова и С.А. Корсун. [19]

Не меньшее внимание уделялось Тлинкитам и в этнографической литературе, где среди прочих аспектов рассматривались их военные обычаи и особенности вооружения. Одним из первых тлинкитское оружие и доспехи исследовал, опираясь на коллекции МАЭ, С.А. Ратнер-Штернберг. [20] В своих работах он детально описал боевые шлемы, панцири и кинжалы, привёл немало ценных сведений относительно военного дела Тлинкитов. Вопросы вооружения, тактики и военной обрядности рассматривались также в трудах Ю.П. Аверкиевой и А.В. Гринёва. В частности, Ю.П. Аверкиева отмечала, что “война в тлинкитском обществе имела уже значение регулярного промысла, не менее важного, чем рыболовство, но наиболее почётного и достойного племенной знати занятия.” [21] Она же высоко оценивала роль работорговли и рабовладения, как стимула военных набегов, но при этом явно преувеличивала, говоря, будто у племён Северо-Западного побережья ко времени их контакта с европейцами уже формировался “военно-дружинный слой, нередко диктовавший вождям свою волю на племенных советах”. [22] Кроме того, говоря о месте войны в тлинкитском обществе она практически игнорировала роль кланов и межклановой вражды.

Изучая эволюцию тлинкитского общества, А.В. Гринёв проследил также изменения, произошедшие в области военного дела за период существования Русской Америки. Согласно его выводам, “Тлинкиты были воинственным народом”, однако у них так и не сложилось “сословие людей, посвятивших себя исключительно военной деятельности” или “особая группа военных предводителей”. [23] По его наблюдениям, “контакты с европейцами не изменили тактику ведения боевых действий Тлинкитов”, но существенно повлияли на материальную часть военного дела. Это проявилось в быстром и повсеместном распространении огнестрельного оружия, эволюции защитных доспехов, оснащении крепостей артиллерией. [24]

В целом в отечественной исторической науке ныне прочно наметился отход от старых стереотипов в освещении истории Русской Америки, что наглядно продемонстрировал вышедший в 1997 г. первый из запланированных трёх томов коллективного обобщающего труда по данной теме. [25] Немалое место в нём уделено “индейскому фактору” развития российских колоний в Америке, в том числе и взаимоотношениям русских промышленников с Тлинкитами.

Не обходили своим вниманием вопросы русско-тлинкитских взаимоотношений и зарубежные, в первую очередь американские, учёные. Тлинкитам, Русской Америке и морской мехоторговле в США посвящена обширная научная и научно-популярная литература. [26] Ряд трудов, особенно общего характера, не избежали ошибок, делая их иной раз даже при изложении общеизвестных фактов. Смещены и искажены события в научно-популярной биографии А.А. Баранова, написанной Г. Шевиньи, которая выдержала ряд переизданий. [27] В частности, описывая гибель Михайловской крепости на Ситке, автор утверждает, что среди американских судов, находившихся в те дни у берегов острова, находилась “Каролина” под командованием Уильяма Стёрджиса, в то время, как на самом деле третьим после судов Барбера и Эббетса в Ситкинской бухте находился “Глобус” Уильяма Каннингема. Не вдаётся Шевиньи и в глубокий разбор причин войны, ограничиваясь следованием внешней канве событий.

События 1802-1804гг. излагались и в обобщающих трудах по истории Аляски Г. Бэнкрофта и К. Эндрюса. [28] Но оба эти историка основывались в первую очередь лишь на известных им работах К.Т. Хлебникова, почти не привлекая других источников. Большой вклад в изучение истории и этнографии Русской Америки внесли труды Ф. де Лагуны, посвящённые Тлинкитам Якутата. Ею был собран, обобщён и проанализирован богатейший материал индейских преданий, позволяющий взглянуть на ход событий с новой точки зрения, увидеть их глазами аборигенов. [29]

Не менее важная работа была проделана Норой и Ричардом Дауэнхауерами в отношении исторических преданий Тлинкитов Ситки. Чрезвычайно любопытны выводы, к которым пришли исследователи. Сравнив между собой английские, американские, русские и индейские источники, они, как и А. В. Гринёв, но независимо от него, пришли к мнению, что события 1802 года на Ситке были “частью хорошо спланированного, хорошо скоординированного и хорошо вооружённого одновременного нападения на позиции русских от Якутата до Кэйка”, а возвращение русскими Ситки в 1804 года, хотя и выглядит, как “месть русских и их рабов-Алеутов, но свидетельства говорят о наличии большой конфедерации из русских и их союзников, хорошо организованной и сконцентрированной”. Авторы высоко оценивают историческое значение боёв на Ситке: “Подобно Геттисбергу или Сталинграду, Ситка стала поворотным пунктом в американской истории. Подобно битве за Мидуэй, она решала вопрос о контроле над севером Тихого океана.” [30]

Более сдержан в своих оценках Джонатан Р. Дин. По его мнению, “эти битвы имели, несомненно, большое значение для Ситка-куана, но это не означает, что они отражали “тлинкитские” интересы, так как в них был вовлечён только клан киксади.” [31] Он считает, что эти “битвы были спором из-за ресурсов, который явился casus belli и повлёк последующую вражду. Это проистекало из вопроса о земле Киксади у Старой Ситки и прав на рыболовство в прилегающих районах.” [32] Однако и он не избежал частных фактических ошибок, к числу которых, например, относятся отождествление тойона Михайлы (Скаутлелта) с Катлианом, а также утверждение, будто нападение на Михайловскую крепость было одиночным эпизодом, отделённым от других сходных событий двумя-тремя годами.

Важное значение имеют также работа американского историка Ф. Хоуэя, посвящённая торговому мореплаванию на Северо-Западном побережье в конце XVIII- начале XIX вв. и ряд его статей, освещающих столкновения между индейцами и морскими торговцами. Собранные им сведения помогают более объективно оценить сущность взаимоотношений между Тлинкитами и англо-американскими торговцами, учесть всё многообразие их контактов. [33] Важной вехой в изучении Русской Америки стал биографический словарь, составленный профессором Ричардом Пирсом – здесь содержится весьма ценная информация относительно торговых английских и американских кораблей и их капитанов, действовавших у берегов Аляски в тот период. [34]

Первостепенное значение имеют труды американских этнографов, детально и всесторонне изучивших военное дело и вооружение Тлинкитов. Среди них в первую очередь следует назвать капитальный труд Дж.Т. Эммонса, изданный посмертно под редакцией и с дополнениями Ф. де Лагуны. [35] Важные сведения содержатся и в трудах других учёных из США. [36] Авторы. широко используя личные наблюдения и результаты опроса информаторов из числа аборигенов, детально раскрывают особенности военных обычаев Тлинкитов, иллюстрируя это многочисленными примерами из тлинкитских родовых легенд. Там же даётся описание предметов вооружения, анализируются взаимоотношения между индейцами и европейцами.

В целом же американские историки видят в русско-тлинкитских столкновениях лишь одну из многочисленных индейских войн , неизбежно возникавших в процессе колонизации Америки белыми. Ни о каком “особом” пути русского освоения Аляски здесь, разумеется, нет и речи, хотя и отмечаются специфические особенности этого процесса.

В заключение историографического обзора стоит упомянуть и заслуживающие особого разбора построения известного этноисторика Л.Н. Гумилёва, не обошедшего своим вниманием и Русскую Америку. Он объясняет специфику взаимоотношений русских с аборигенами Аляски с точки зрения неких зарядов комплиментарности этносов. С Алеутами, поскольку они были “положительно заряженными” к русским монголоидами, у первопроходцев “ отношения вообще были замечательные… На Аляске этнические контакты тоже не осложнялись, пока русские не столкнулись с индейцами-американоидами… Атапаски русских на свои земли просто не пустили. Тлинкиты вообще объявили войну.” В итоге Аляску пришлось оставить из-за враждебности местного коренного населения. [37] Исходя из данной схемы, можно предположить, что с историей Русской Америки Л.Н. Гумилёв знакомился не по документам и даже не по серьёзным научным исследованиям, а скорее по популярным книжкам типа сочинений С.Н. Маркова. Иначе он знал бы о беспрестанных кровавых столкновениях, которые сопровождали ранний этап колонизации Алеутских островов, о том, что первые русские заселения на материке были основаны именно в землях Атапасков-Танайна (кенайцев), а также и то, что контакты русских с Тлинкитами отнюдь не представляли собой беспрерывную войну, поскольку в таком случае Русская Америка не просуществовала бы до 1867 г., когда её уступили Соединённым Штатам и вовсе не по причине восстаний аборигенов, а исходя из совсем иных соображений. Впрочем, всё это вряд ли бы смутило автора теории этногенеза, привычного к более чем вольному обращению с фактами.

Не менее вольно обходятся с фактами и авторы художественных произведений, посвящённых данной теме. Стоит для примера упомянуть некоторые наиболее известные из них, поскольку во многом именно на них основываются массовые представления о Русской Америки, формируются устойчивые стереотипы.

Роман Ивана Кратта “Остров Баранова”, первая часть дилогии “Великий океан”, вышел в свет ещё в 1949 г. и с тех пор не раз переиздавался, а в 1989 г. удостоился полумиллионного тиража. Но историческим этот роман можно назвать разве что в насмешку над жанром – столь полно использовал его автор своё право на творческий вымысел. Столкновение русских с Тлинкитами оборачивается у него борьбой с пиратами, главарь которых рассуждает следующим образом: “Корсарам нужно было поддерживать борьбу… против русских, чтобы сохранить свои разбойничьи гавани… Нельзя, чтобы в конце концов индейцы убедились, что русские их лучше защищают от грабежей, чем они бы смогли сделать это сами. Русские проявляют чересчур много заботы о дикарях.” [38] Здесь, правда, не совсем ясно, от чьих грабежей страдали могущественные Тлинкиты, господствовавшие на Северо-Западном Побережье благодаря своей воинственности и отличному вооружению. Далее автор описывает, как в 1804 году, во время штурма русскими индейской крепости, Тлинкиты, по наущению всё того же неизбежного злодея-корсара, руководившего(!) обороной их форта, прикрывались живым щитом – русскими пленниками, захваченными два года назад и с тех пор содержавшихся в неких жутких подземельях этой же крепости, которая, таким образом, превратилась в нечто-то вроде средневекового замка. “Истощённые, согнутые, в одних лохмотьях, некоторые не в силах были держаться на ногах…Голая женщина с седыми космами шла как лунатик, шаря тонкими высохшими пальцами впереди себя… Атакующие попятились.” [39] Потребность в столь бредовом нагнетании страстей совершенно необъяснима, особенно если учесть, что существует детальный и яркий отчёт о тех событиях, автором которого является их очевидец и активный участник – Ю.Ф. Лисянский. В полном соответствии с духом времени написания романа, русские (пусть даже в царской России) несут аборигенам светлую жизнь, что, в конечном итоге, понимает даже их упорный противник “старый вождь Котлеан”. В момент просветления он вдруг осознаёт, что “боролся за старую жизнь. Русские несли новую. Они гибли… но продолжали строить и созидать”, – любопытный пример преломления старой идеи “бремени белого человека” в произведении соцреализма 40-х годов! В историческом плане роман Кратта представляет собой дикую смесь из детских впечатлений автора от чтения Эмара и Майн Рида, разоблачений “царского колониализма” и апологетики бескорыстных русских первопроходцев. А.А. Баранов в его изображении периодически напоминает главаря карательной экспедиции: он радостно сообщает о сожжении двадцати “чугайских жил”, отдаёт приказы типа “ Спалить и уничтожить дотла… Коли попадётся вождь, отрубить голову, воткнуть на пику. Пускай узнают силу”, или же вешает за измену какого-то “князька”. Впрочем, истинный уровень знаний автора об Аляске, индейцах и Северной Америке вообще выдаёт только одна фраза: “дымовой виток тянулся со стороны ущелий, где кочевали Ирокезы”. [40] Комментарии здесь излишни.

Роман К.С. Бадигина “Ключ от заколдованного замка” [41] выдаёт более основательное знакомство автора с историческими материалами, причём подлинные документы зачастую просто пересказываются автором близко к тексту. Однако надлежащие умолчания и дополнения сводят на нет весь кажущийся историзм повествования. Английский пират на сей раз не участвует лично в обороне индейской крепости, но зато его зловещий зелёный бриг в страшный день резни “ мирно покачивался на волнах Ситкинского залива”, а подосланный им матрос коварно отворяет Тлинкитам ворота русского форта. Из индейцев на первый план выдвигается Скаутлелт, неведомо отчего ставший вдруг “чильхатским тойоном”. Заменив своего племянника Катлиана, он, по воле автора, активно действует вплоть до 1807 г. Вообще, несмотря на то, что в подзаголовке роман назван исторической хроникой , события в нём перетасованы так, что нелегко бывает восстановить их реальную последовательность и выяснить подлинные имена иных из действующих лиц. Так, например, крушение шхуны “Святой Николай” и приключения её команды отнесены с 1808-1810 гг. ко всё тому же 1802 году, а приказчик Тимофей Тараканов поименован Слепцовым.

Несколько более соответствует своему подзаголовку другая историческая хроника – книга Г.П. Чижа “К неведомым берегам”. [42] Но и здесь всё те же благостные и добродетельные россияне ведут неустанную борьбу с коварством белых пиратов и бедными, одураченными этими злодеями, индейцами. В целом же, по сравнению с книгами, посвящёнными истории Русской Америки, даже романы Гюстава Эмара, не говоря уже о Купере и Майн Риде, кажутся верхом историзма в художественной литературе, примером образцовой работы с источниками.

Источники. Сведения о русско-тлинкитском конфликте начала XIX в. содержатся как в русских, так и английских, американских и собственно тлинкитских источниках, письменных и устных.

Среди русских источников следует в первую очередь выделить сообщения, оставленные непосредственными очевидцами и участниками событий, часть которых была опубликована ещё П.А. Тихменевым. Донесения, записанные со слов Абросима Плотникова и Екатерины (Пиннуин) Лебедевой, содержат яркое и подробное описание гибели Михайловской крепости на Ситке в июне 1802 г. Рапорт И.А. Кускова сообщает о событиях на севере страны Тлинкитов, а также содержит ряд дополнительных подробностей, раскрывающих планы и замыслы индейцев, освещающих обстоятельства, предшествовавшие гибели крепости. Письма А.А. Баранова, Е. Пуртова и Д. Куликалова, И. Репина, Ф.А. Кашеварова рисуют картины первых встреч русских с Тлинкитами, встреч мирных и враждебных. Они представляют собой по большей части достоверные и непредвзятые свидетельства, авторами которых были люди, чьи руки более привычны к ружью и веслу, нежели к перу и бумаге. [43] Важные, хотя и порой малодостоверные сведения, содержатся в официальных документах, связанных с деятельностью РАК, которые были опубликованы в серии “Внешняя политика России XIX и начала XX века”. [44] Они отражают не столько реальные события, сколько ту картину, которая создавалась Главным Правлением компании с целью достижения для себя наибольших выгод. Однако, поскольку со временем тактика компании менялась, то соответственно менялось подчас и изображение одних и тех же событий, что хорошо прослеживается на примере гибели Михайловской крепости на Ситке в июне 1802 года. (подробнее см. Приложение III).

Ценные сведения для разработки данной темы содержатся в неопубликованных документах, относящихся к деятельности И.А. Кускова, которые хранятся в фондах РГБ (Отдел Рукописей). Они освещают обстоятельства ведения промысла в Проливах, затрагивают положение в колониях в 1803 году и сообщают подробности относительно попыток А. А. Баранова освободить пленников, захваченных Тлинкитами после разгрома Якутата в 1805 г. [45] Не менее важные материалы хранятся и в фондах Архива внешней политики Российской империи. Среди них, в частности, документы, относящиеся к событиям 1802-1804 годах на Ситке, гибели Якутата в 1805 году, положению в Ново-Архангельске в период пребывания там Н.П. Резанова. [46] Ценные сведения относительно основания и ранних этапов существования русских поселений на Ситке и в Якутате содержатся в документах А.А. Баранова из фондов РГАДА. [47] В фондах ГАКО были выявлены материалы, проливающие свет на биографию ряда служащих РАК, принимавших активное участие в событиях начала XIX в. (Н.И. Мухин, Т.Н. Тараканов). [48] Архивные материалы доносят до нас живые свидетельства очевидцев, добавляют яркие штрихи к картине событий.

Большое значение имеют для воссоздания реальной картины событий записки русских путешественников, посещавших в тот период американские владения РАК. Ясно, подробно и точно излагает ход военных действий и переговоров с индейцами Ю.Ф. Лисянский; [49] дополнительные детали и подробности событий содержатся в записках приказчиков РАК Н.И. Коробицына и Ф.И. Шемелина, а также в письмах и заметках иеромонаха Гедеона, сопровождавшего Ю.Ф. Лисянского в кругосветном плавании на борту "Невы". [50] Значение источников имеет также ряд работ К.Т. Хлебникова, а также книги и рапорты В.М. Головнина – оба они встречались с непосредственными участниками событий, записывали их рассказы. [51]

Важные сведения о ранних встречах русских и Тлинкитов даны Дж. Ванкувером в книге о его путешествии. [52] Они особенно ценны тем, то для сравнения с ними имеется и русское сообщение о тех же событиях – рапорт Егора Пуртова (1794 г.). Сличение русского и английского источников позволяет отделить реальные факты от намеренных искажений, допущенных в отчёте Пуртова. О резне на Ситке в июне 1802 г. имеется сообщение активного участника этой истории – британского капитана Генри Барбера. [53] В своём сообщении он предстаёт гуманным спасителем женщин и детей, умалчивая при этом о собственных неблаговидных махинациях с доставкой пленников на Кадьяк. Описание событий и датировка их в опубликованных отрывках из бортового журнала Барбера намеренно искажены и во многом не стыкуются с данными русских источников. Несколько дополняют его рассказ сведения, содержащиеся в дневнике американского моряка Уильяма Стёрджиса, который излагает ход событий с явной симпатией к индейцам и чья оценка произошедшего во многом перекликается с мнением капитана В.М. Головнина. По словам Стёрджиса, Тлинкитов побуждала к мщению “потеря друзей и родственников”, а также то, что “источники их богатства и самого существования “ были захвачены чужаками, самовольно обосновавшимися на их земле. [54] Это почти дословно совпадает с выводами В.М. Головнина, согласно которым Тлинкитов возмущало, что “на берегах их начинает селиться народ, числом малолюдный, но сильный оружием своим; что народ сей принуждает их променивать им свои промыслы за безделицы, отгоняет их от мест, где водится много бобров, а часто и силою отнимает у них собственную их добычу.” [55] Действия Барбера, Эббетса и Каннингема вызывают у Стёрджиса негодование – он не может “представить себе джентльменов, которые бы до такой степени игнорировали все законы божеские и человеческие”. Однако, сведения, приводимые как Барбером, так и Стёрджисом, следует принимать во внимание с равной осторожностью – британец был лично заинтересован в определённой подаче информации, а американец не был непосредственным очевидцем происходящего.

Особой группой источников, ставшей доступной исследователям лишь в самое последнее время, являются устные предания Тлинкитов, собранные и опубликованные благодаря усилиям американских этнографов и историков. Первая попытка такого рода была предпринята ещё Францем Боасом, записавшим в конце прошлого века со слов неизвестного Киксади предание о путешествиях Баранова и гибели русских на Ситке. Легенда эта, однако, имеет весьма малую научную ценность, поскольку изобилует фантастическими деталями, хотя в некоторых частностях и может быть соотнесена с более реалистическими сообщениями, записанными позднее. В предании рассказывается, как Нанак (А.А. Баранов) высадился на Ситке во главе Алеутов, выстроил крепость, а затем уехал, оставив начальником своего сына. Между Алеутами и Тлинкитами возникла вражда, оскорблённый индейцами сын Нанака вышел воевать, но был разбит и с горя бросился в пламя горящей крепости. Ситкинцы выстроили себе форт, а когда вернувшийся Баранов атаковал их, нанесли русским новое поражение. Баранова уверили, будто его сын куда-то уплыл и далее в легенде описываются фантастические плавания русских, посещавших в поисках сына Нанака всяческие сказочные страны и даже подземный мир. [56]

Ценные сведения, касающиеся военных обычаев Тлинкитов, войн между кланами, вооружения и тактики индейцев, содержатся в преданиях, опубликованных Дж.Р. Свэнтоном и Р.Л. Олсоном. Особый интерес представляют также собранные Р. Олсоном со слов туземных информаторов сведения о клановых территориях и взаимоотношениях, что проливает новый свет на некоторые детали событий начала XIX в. [57]

Легенды Тлинкитов Якутата содержатся в труде Ф. де Лагуны. Они посвящены не только истории взаимоотношений местных индейцев с русскими, но и событиям, последовавшим за уничтожением русской крепости. Несмотря на имеющиеся детали сказочного характера, в целом тексты легенд представляют собой ценнейший исторический источник (См. Приложение VI).

Предания, записанные на Ситке, в отличие от якутатских, лучше стыкуются с данными письменных источников. Марк Джейкобс-мл. в своём сообщении передаёт ценные, хотя иной раз и спорные подробности событий 1802-1804 гг., известные ему со слов деда, Джорджа Льюиса-ст., прямого потомка знаменитого вождя Катлиана. [58] Рассказ Алекса Эндрюса из рода Кагвантан (отпрыск Киксади) был записан в 1960 г. Он содержит в себе предысторию русско-тлинкитской вражды, описание повода к нападению на русскую крепость и самого нападения с перечислением подвигов героев и изложением их родословной. Описание событий 1804 года, данное Эндрюсом, близко перекликается с данными Лисянского, что лишний раз подтверждает надёжность обоих источников. События излагаются подробно и в хронологическом порядке. [59] В 1958 году был записан рассказ 93-летней православной Тлинкитки Салли Хопкинс (Shxaasti, в крещении Пелагея). По происхождению она была Киксади (отпрыск ангунских Вушкеттан) из Дома Глины (S’e Hit). Родившись в 1877 году, она училась в русской школе, владела славянской грамотой и была членом общины Св. Гавриила при кафедральном соборе в Ситке. При этом она являлась подлинной хранительницей родовых преданий вековой давности. [60] Четверть её сообщения составляют родословные участников событий с указанием старинных названий местности, кланов и клановых домов. После изложения событий войны она уделяет внимание и более позднему периоду жизни Тлинкитов, доводя повествование до времён своего девичества. Оба рассказа были обработаны и опубликованы в пересказе американскими исследователями Норой и Ричардом Дауэнхауерами. Они же провели дополнительные изыскания, позволившие им выяснить некоторые любопытные подробности относительно судеб отдельных участников событий и даже отыскать их потомков. [61] Важные подробности событий 1804 г. содержит сообщение другого тлинкитского сказителя, Херба Хоупа, Киксади из Дома Мыса. [62] К сожалению, до сих пор не изучена алеутская традиция, относящаяся к событиям начала XIX в. Привлечение этих данных, несомненно, пролило бы новый свет на некоторые неясные моменты в истории русско-тлинкитских взаимоотношений того периода. В этом смысле показателен пример использования исторических преданий Эскимосов-Чугачей: содержащиеся в них сведения о столкновениях с русскими и Тлинкитами весомо дополняют и уточняют картину русско-тлинкито-чугачских отношений. Особенно любопытны в этом отношении исторические легенды, записанные в 1933 г. со слов эскимосского старшины Макария Чумовицкого (чугачское имя Aligun Nupatlkertlugoq Anqakhuna) – православного 86-летнего Чугача "с русской кровью в жилах", чьим прадедом был якутатский Тлинкит Аташа, женатый на дочери эскимосского вождя, а бабка происходила с Кадьяка. [63]

В целом использование преданий аборигенов Аляски помогает более объективно оценить ход событий, известный по письменным источникам, даёт возможность дополнить их яркими и важными подробностями. К сожалению, отечественные историки пока ещё мало внимания уделяют вводу в научный оборот и применению в исследованиях этой группы источников. Между тем, лишь сочетание всех видов исторических источников, как письменных, так и устных, отражающих различные точки зрения всех участников событий, могут дать возможность в полной мере воссоздать картину русско-тлинкитских взаимоотношений в ранний период существования Российско-Американской компании, восстановить ход и подробности противостояния РАК и одного из наиболее могущественных племён Северо-Западного побережья Северной Америки в конце XVIII) – начале XIX вв. Всестороннее исследование этой “индейской войны” позволит заполнить пробелы, существующие в истории российских владений на американском континенте.

Целью данной работы является проследить ход и оценить последствия военного конфликта между РАK и Тлинкитами в конце XVIII) – начале XIX вв., выявить его причины, а также проанализировать ряд спорных моментов в истории данного столкновения. Достичь данной цели можно лишь решив ряд конкретных задач. Среди них: максимально детальная реконструкция общего хода событий на основе сопоставления сведений русских, индейских, английских и американских источников; определение соотношения сил сторон, а также численности погибших в ходе конфликта.; установление точной датировки событий; выяснение роли иностранных морских торговцев в русско-индейском конфликте.

В завершении вступительной части уместно будет привести тлинкитское изречение, предпосланное Норой и Ричардом Дауенхауэрами сборнику индейских биографий. [64] Как нельзя более точно отражает оно суть и назначение любого исторического исследования:

diseigu aa uhaan написано для тех, кто живёт ныне

ka haa eeteex kei kana.en aa и для тех, кто ещё не родился

kagei yiS в память о тех,

haa leelk’w has kaadei кто ушёл до нас.

 

Автор пользуется случаем, чтобы выразить свою глубокую признательность сотрудникам Архива внешней политики Российской империи (Москва) и г-же Дан Л. Блэк (Кодьяк, США) за их неоценимую помощь, оказанную в сборе материала; благодарит кандидата исторических наук А. В. Гринёва (Санкт-Петербург), любезно согласившегося взять на себя труд редактирования работы и внёсшего ряд важных замечаний по данной теме; а также приносит свою благодарность С. В. Исаеву, замечательному фотографу и человеку, и А. А. Федину за долговременную техническую поддержку.

 

Глава I. ТЛИНКИТЫ И ИХ ПРОТИВНИКИ: ТАКТИКА, ВОЕННЫЕ ОБЫЧАИ, ВООРУЖЕНИЕ

 

Продвигаясь на юг вдоль материкового побережья Аляски в поисках более богатых промысловых угодий, русские партии охотников на морского зверя постепенно приближались к территории, заселённой Тлинкитами – одним из наиболее могущественных и грозных племён Северо-Западного побережья. Русские называли их Колошами (Колюжами ). Имя это происходит от обычая тлинкитских женщин вставлять в разрез на нижней губе деревянную планку – калужку , отчего губа вытягивалась и отвисала. "Злее самых хищных зверей", "народ убийственный и злой", "кровожаждущие варвары" – в таких выражениях отзывались о Тлинкитах русские первопроходцы. И на то у них были свои причины.

Выразительное описание внешности Тлинкита дал в конце XIX в. архимандрит Анатолий (Каменский): "Аляскинский индианин, или Тлинкит, высок ростом, нередко шести футов, имеет длинное, почти круглое туловище, сильно развитую грудь и руки, несколько вогнутые в коленах наружу ноги, как у истых наездников степи. Впрочем, на кривизну ног могло не мало влиять постоянное сиденье в узкой лодке. Походка медленна и некрасива с покачиванием в стороны… Безобразие нижней части тела скрашивается верхнею – головой, обыкновенно прямо и гордо сидящей на толстой шее поверх широких могучих плеч. Лицо типичного индианина выразительно, сильно очерчено и подвижно. В большинстве случаев лицо кругло и безбородо, но встречаются нередко лица продолговатые, сухие, с орлиными хищными носами… Если бы не цвет кожи, слегка отливающей медью, иного статного индианина или индианку трудно было бы распознать и отличить от европейца." [65]

К концу XVIII в. Тлинкиты занимали побережье юго-восточной Аляски от залива Портленд-Канал на юге до залива Якутат на севере, а также прилегающие острова архипелага Александра. Скалистые материковые берега были изрезаны бесчисленными глубокими фьордами и заливами, высокие горы с вечными снегами и ледниками отделяли страну Тлинкитов от внутриматериковых районов, где обитали Атапаски, а дремучие, в основном хвойные леса покрывали, словно косматой шапкой, многочисленные гористые острова. Климат Тихоокеанского побережья – относительно мягкий и влажный. "Беспрестанная мрачность, мелкий дождь и сырость воздуха есть обыкновенное явление атмосферы… нет правил без исключений и встречается хорошая погода… Но господствующая погода есть пасмурность и дождь, то есть круглый год осень," [66] – отмечает один из старожилов Русской Америки.

Страна Тлинкитов делилась на территориальные подразделения – куаны  (Ситка, Якутат, Хуна, Хуцнуву, Акой, Стикин, Чилкат и др.). В каждом из них могло быть несколько крупных зимних деревень, где проживали представители различных родов (кланов, сибов), принадлежавших к двум большим фратриям племени – Волка/Орла и Ворона. Эти кланы – Киксади, Кагвантан, Дешитан, Тлукнахади, Текуеди, Нанъяайи и т. д. – нередко враждовали между собой. Именно родовые, клановые связи и были наиболее значимыми и прочными в тлинкитском обществе.

Численность Тлинкитов к началу XIX в. составляла, вероятно, более 10 тысяч человек, причём наиболее густонаселёнными были куаны Чилкат, Ситка и Стикин. [67]

Селения Тлинкитов включали в себя от 4-5 до 25 больших дощатых домов, стоящих чередой вдоль берега моря или реки фасадами к воде. Дома имели каждый своё имя (Дом Касатки, Дом Звезды, Дом Костей Ворона и пр.), которое зависело от родового тотема, местоположения, размеров. При постройке или перестройке дома приносились человеческие жертвы – под его опорными столбами закапывались тела убитых рабов. Фасады и внутренние перегородки украшались резьбой, перед входом иногда ставились тотемные столбы.

Достаточно далеко, как и у многих других племён Северо-Западного побережья, зашло у Тлинкитов социальное расслоение общества. В каждом куане имелись свои люди высокого ранга, анъяди , в число которых входили также и вожди селений, кланов, главы домохозяйств; простолюдины – тлинкит или канаш-киде , и рабы. [68] Власть вождей, однако, была невелика. Важным фактором для определения статуса человека служили благородство происхождения и богатство, которое раздавалось на устраиваемых им потлачах – церемониальных пиршествах с раздачей подарков. Уважением и весом в обществе пользовались также шаманы и мастера-ремесленники (например, резчики по дереву), широко было распространено занятие торговлей. Несмотря на свою воинственность, отмечаемую всеми ранними путешественниками и исследователями, Тлинкиты вовсе не были примитивными дикарями-грабителями. То был народ не только воинов, но и охотников, рыбаков, ремесленников, торговцев. Куаны, населённые соперничающими кланами, соединялись между собой прочными торговыми связями. При обмене роль денег выполняли выделанные оленьи шкуры (ровдуги ), а позднее одеяла. Раб в первой половине XIX в. стоил 15-20 ровдуг, каноэ – от 10 до 15. [69] Тлинкитские торговцы бдительно оберегали сферы своего влияния от проникновения нежелательных конкурентов, будь то индейцы или белые.

Хотя далее речь пойдёт преимущественно о военном быте Тлинкитов, следует иметь в виду, что главным в их жизни была всё же не война, и не торговля, а морской промысел. Вся их жизнь, как и жизнь прочих прибрежных племён, была тесно связана с морем и полностью зависела от него. [70]

Труды практически всех исследователей, записки путешественников и собственные родовые предания Тлинкитов свидетельствуют о том, что война занимала в их жизни одно из важнейших мест. Однако при этом, как верно подметил Дж. Т. Эммонс, в истории Тлинкитов нам практически неизвестны внешние войны, в которых весь народ мог бы сражаться против общего врага. Война всегда оставалась частным делом того или иного клана, куана или, в крайнем случае, коалиции нескольких из них. Причиной тому – описанная выше своеобразная организация племени. По этой же причине были невозможны междоусобные войны, в которых все кланы одного куана совместно действовали бы против врага из другой общины – "браки, дружеские связи и экономические интересы являлись сильными факторами племенного единства, а сосуществование одних и тех же кланов в различных племенах [куанах] предотвращало их объединение с другими кланами друг против друга, так как клан был основной единицей в жизни Тлинкитов. Он не признавал превосходства племенной власти. Все его члены были братьями и… никогда не объединялись с другими против своих." [71] Однако на свирепость и частоту междуклановых столкновений это никоим образом не влияло. Клановые истории полны описаний резни, кровной мести, войн между кланами, среди которых лишь иногда встречаются сообщения о стычках с соседями – Экимосами-Чгачами, индейцами Хйда и Цимшиан.

Война обычно вырастала на почве кровной мести, а вызывал её ряд причин: убийство (зачастую на почве ревности), за которое не было уплачено достойной виры; оскорбление и ранение в ссоре; вторжение в чужие охотничьи угодья и спор из-за добычи; походы предпринимались также с целью грабежа и захвата рабов (в основном на юг) или для защиты своих торговых интересов (как то случилось в 1851 г., когда чилкатские Кагвантаны разорили английский форт Селкирк в верховьях Юкона). Вспыхивали конфликты и по иным причинам. Так в год плохого улова лосося, будучи не в состоянии обеспечить себя припасами на зиму, жители Хуна-куана выслали на север военный отряд, который, однако, был истреблён чилкатцами. Американский исследователь Р. Олсон отмечал, что "даже ссоры между детьми могли вылиться в более серьёзные неприятности между кланами." [72] При этом более могучие кланы гораздо скорее и охотнее реагировали на обиды и стремились к мщению, чем то делали представители слабейших родов.

Превосходство родовых связей над всеми прочими вело к ослаблению понятий о общеплеменной собственности на территорию. Отдельные местности – рыболовные, охотничьи, промысловые угодья – находились в коллективном владении тех или иных домохозяйств и кланов. Районы, не использующиеся ими, считались "ничейными" и посягательство на них чужаков не вело к войне. Примером тому может служить переселение людей Танта-куана к Кэйп-Фокс, близ которого стоял посёлок Санъя-куана, а также вторжение Хайда-Кайгани на острове Принца Уэльского. В обоих случаях войны не последовало, ибо пришельцами не были затронуты клановые владения аборигенов. [73]

Межклановые войны могли быть остановлены лишь при достижении равновесия потерь или же путём уплаты выкупа за ещё неотмщённых погибших. При подобных столкновениях прочие жители селения или куана оставались лишь зрителями или, в лучшем случае, посредниками-миротворцами (na'cani). "Частота клановых войн происходила из-за отсутствия индивидуальной ответственности, так как каждое действие отдельной личности вовлекало в события весь клан, фактически не имевший отношения к происшествию, – пишет Дж. Эммонс, -… различная ценность жизни личностей, основанная на их социальном статусе, делала затруднительным уравнивание результатов. Жизнь вождя равнялась нескольким жизням людей иного общественного положения." [74]

Хотя тлинкитское общество и не создало прослойки профессиональных воинов или военных предводителей, каждый Тлинкит был превосходно снаряжён для битвы.

Неотъемлемой принадлежностью каждого мужчины, самым распространённым среди Тлинкитов оружием был кинжал. Он постоянно носился в ножнах из жёсткой кожи, которые вешались на шею на широком ремне. На ночь его клали у постели. Оружие это так и называлось чиханат  - "справа от меня, всегда наготове" или "вещь под рукой". [75] Изначально кинжалы были каменные. Затем камень сменили медь и железо. Позднее появились кинжалы типа гватла (от gwala – "ударить"), с одним лезвием и резным тотемным навершием, но ранние кинжалы имели иногда два клинка – нижнее, колющее, и верхнее, более короткое, режущее. Находящаяся между ними рукоять обматывалась полоской кожи, коры или шнуром из человеческих волос. Закреплялось это длинным ремешком, который дважды обвивался вокруг запястья. Воин пропускал свой средний палец сквозь разрез на конце этого ремня – таким образом боевой нож намертво крепился к его руке и его невозможно было вырвать даже у убитого. [76]

Капитан Этьен Маршан, побывавший на Ситке в 1791 г., так говорит о вооружении Тлинкитов: "Тхинкитанайаны (Tchinkitanayans) все вооружены металлическими кинжалами 15 или 16 дюймов длиной, от двух с половиной до трёх шириной, завершающимися остриём, обоюдоострыми – это оружие они наиболее тщательно хранят и с удовольствием чистят и полируют: гренадер не более гордится своей саблей, чем Тхинкитанайан своим кинжалом; он носит его на заплечном ремне в кожаных ножнах и никогда не бывает без него, ни днём, ни ночью." [77]

К оружию ближнего боя относились также копья и палицы. Палицы, изготовлявшиеся из дерева, камня, кости и даже металла, применялись Тлинкитами сравнительно редко. Уже в начале XIX в. они переходят в разряд фамильных реликвий. Согласно устным преданиям, увесистые дубинки с резными каменными навершиями носились вождями скрытно под одеялами и использовались при внезапных нападениях на личных врагов. [78] Распространённым был тип палицы в виде кирки (так называемый slave-killer ), представлявший собой церемониальное оружие вождей для ритуального убийства рабов. Это оружие состояло из слегка изогнутого отполированного каменного острия, насаженного на деревянную рукоять или вправленного в неё. Гораздо чаще, чем на войне, дубинки применялись в морском промысле.

Копья использовались равно и на войне, и на охоте (особенно медвежьей). Оба вида этого оружия представляли собой листовидный наконечник, металлический или каменный, прикреплённый к древку длиной в 6- 8 футов. Подобные копья не метались, но вонзались в противника в рукопашной схватке. при умелом использовании то было грозное оружие. В коллекции Дж. Т. Эммонса находилось копьё, которым в бою ситкинцев со стикинцами был нанесён удар такой страшной силы, что оно прошло сквозь одного стикинца и пронзило другого, стоявшего позади. [79]

Подобно копью, лук также использовался и на войне, и на охоте, но на войне гораздо реже. Это объясняется отчасти тем, что Тлинкиты обычно нападали на противника на рассвете, когда эффективность стрельбы из лука была минимальной. К тому же тлинкитские воины предпочитали рукопашную схватку, в которой не было места для лука и стрел. Известны, однако, факты применения этого оружия во время "морских битв" на каноэ, когда для защиты от стрел был разработан целый ряд специальных манёвров. При стрельбе лук держался горизонтально – также, возможно, чтобы удобнее было целиться с борта каноэ. Позднее, однако, лук был быстро вытеснен широким распространением огнестрельного оружия.

Кремнёвые ружья конца XVIII – начала XIX вв. били на 300-400 шагов, причём нарезные винтовки отличались большей кучностью боя. "Патрон состоял из бумажной гильзы, в которой помещались пороховой заряд и свинцовая круглая пуля. Для заряжания ружья необходимо было поставить курок на предохранительный взвод, полка должна была быть открыта; "скусить патрон", т. е. оторвать зубами донце гильзы так, чтобы не рассыпать пороха и не замочить его слюной; отсыпать из гильзы немного пороха (по возможности всегда одинаковое количество, чтобы заполнить им только желобок полки); зажать патрон двумя пальцами, закрыть полку; поставить ружьё прикладом на землю и всыпать остальной порох в ствол, при этом следует осторожно разминать патрон пальцами, чтобы в нём не осталось пороха; вставить в ствол пулю так, чтобы скомканная бумага осталась поверх пули. Шомполом досылали пулю к пороху, слегка прибивая её, но не сильными ударами, чтобы не раздробить пороховых зерен, потому что тогда отдача становилась сильнее и бой ружья изменялся. Шомпол ставили на место, курок взводили на боевой взвод: ружьё готово к выстрелу… на один выстрел с заряжанием требовалось 1-1,5 минуты. При исправном оружии и припасах более ловкие стрелки могли делать 2-3 выстрела в минуту… 5-6 выстрелов в минуту… была рекордная цифра при самых благоприятных условиях стрельбы… Заряжание нарезных кремнёвых ружей происходило подобным же способом, с той лишь разницей, что, когда заряд пороха всыпан был в ствол, пулю клали на кусочек просаленной тряпки (т. н. пластырь), положенной на дуло ружья; пулю вжимали в ствол ударами деревянной колотушки и досылали к заряду ударами шомпола. Заряжание нарезного ружья требовало гораздо больше времени сравнительно с гладкими ружьями." [80] Но, несмотря на все недостатки огнестрельного оружия той эпохи, оно играло решающую роль в военных столкновениях, что быстро осознали индейцы Северо-Западного побережья.

Если при нападении на партию А. А. Баранова в 1792 г. Тлинкиты ещё не применяли огнестрельного оружия, то уже в 1794 г., согласно рапорту Е. Пуртова и Д. Куликалова, у якутатцев было "множество… ружей, а снарядов, как то пороху и свинцу сколко есть неизвестно." [81] Ю. Ф. Лисянский сообщает, что в его время Тлинкиты уже практически оставили лук, заменив его огнестрельным оружием. Оружие это получалось с европейских торговых судов в обмен на шкуры морских выдр. Для XIX в. наиболее типичным оружием такого рода является мушкет Компании Гудзонова Залива. Для него отливались свинцовые пули, но он мог стрелять и галькой. Известны и медные пули. [82] Ружьё называлось уна ("нечто стреляющее") или хан уна ("военное ружьё").

Воин, вооружённый мушкетом, должен был иметь при себе порох, пыжи, пули, а позднее и капсюли. Заряды хранились в особой корзине или в кисете из птичьей шкурки. Порох и капсюли помещались в сумочку из кишок. Использовались и пороховые рога. В коллекции, собранной Дж. Т. Эммонсом, имеется мерка для пороха из рога горного козла, вырезанная в виде орла. Она имеет "линию, размечающую внутри уровень 4-х драхм – полновесный заряд для охотничьего ружья 12-го калибра или лёгкий заряд для 10-го калибра. Ремешок, на котором она держалась, проходил через клюв орла." [83]

Известны и случаи использования Тлинкитами пушек (анту уна – "ружьё внутри города"), как приобретённых у европейских купцов, так и захваченных у русских. Широко применялись на Северо-Западном побережье мушкетоны, стрелявшие картечью. Благодаря своим конструктивным особенностям, они были весьма эффективным оружием в ближнем бою, особенно против превосходящих сил неприятеля. Большой популярностью пользовались они среди морских торговцев: опасаясь внезапного нападения индейцев, они помещали на реи матросов, вооружённых мушкетонами.

Для сравнения следует отметить, что подчинённые РАК Эскимосы и Алеуты, составлявшие большую часть промысловых партий и боевых ополчений компании, в основном применяли на войне то же оружие, что и на промысле. По наблюдениям Ю. Ф. Лисянского, "кадьякское оружие состоит в длинных пиках, гарпунах и стрелках, которыми промышляются морские звери, как-то: киты, нерпы, касатки и бобры. Когда жители вели войну между собою, то вооружались большими луками… и стрелами с аспидными или медными носками… Китовый гарпун имеет в длину около 10 футов, с аспидным копьём, сделанным на подобие ножа с обоих сторон острого, который вставляется довольно слабо. Нерпячий не короче китового, с костяным носком или копьём, на котором нарезано несколько зубцов… Здешние стрелки бросаются с узких дощечек (правою или левою рукою), которые держать должно указательным пальцем с одной стороны, а тремя меньшими с другой, для чего вырезаются ямки. Они кладутся перяным концом в небольшой желобок, вырезанный посреди вышеозначенной дощечки, и бросаются прямо с плеча." [84]

Нет сведений о применении кадьякцами и Чугачами защитного вооружения в боях с Тлинкитами, хотя сохранились образцы подобных доспехов и подробное их описание, сделанное иеромонахом Гедеоном. Он писал, что кадьякцы "на войне употребляли щиты кубахкинак из деревянных, толщиною менее полвершка, шириною в вершок и длиною на спине в 3 ¹/₂, а напереди в 2 четверти, крепко между собою жильными нитками связанных дощечек, к которым ещё прикрепляется нагрудник хакаать из тоненьких палочек в 1 четверть длины, так искусно и прочно между собою теми же нитками переплетённых, что копьё сильного ратника удерживать мог. Бывали также щиты, подобные нагруднику: ими прикрывали одно только туловище. Сверх сих щитов [доспехов] надевали ещё плащ улихтать , таким же образом из длинных дощечек сделанный, смотря по росту человека. Ошейником служила жильная сетка, коею, крепко скрутив, обвёртывали шею. Шапку имели из топольного дерева или из толстой звериной кожи. Вымарав краскою всё лицо, выходили на войну, держа в правой руке костяное копьё, а в левой лук. Колчан со стрелами повешен также на левой стороне. Лук бывает сделан в 2 аршина длины из американского кипариса… У стрелок древко бывает длиною в 3 четверти и более, с наконечником оленьей кости, при трёх в одну четверть насечках и с каменным или медным на нём копьецом в полтора вершка." [85]

Огнестрельное оружие туземным союзникам РАК доверялось лишь в исключительных случаях и правление компании придерживалось такой практики вплоть до конца второго десятилетия XIX в., когда беспрестанные стычки с Тлинкитами вынудили его пойти на снабжение ружьями и пистолетами своих партовщиков-аборигенов. В целом же и по вооружению, и по боевым качествам туземные ополчения РАК сильно уступали своему главному противнику – тлинкитским военным отрядам.

Вооружение самих русских промышленных также отнюдь не превосходило тлинкитских арсеналов ни численно, ни качественно. В 1803 г. укрепления РАК были снабжены медными единорогами (чугунных пушек, как отмечает К. Т. Хлебников, "было весьма немного"), а на вооружении артелей и гарнизонов находилось в общей сложности до 1 500 "ружей, винтовок и штуцеров." [86] Относительно сравнительного достоинства огнестрельного оружия Тлинкитов и русских, красноречиво свидетельствуют слова Н. П. Резанова, который в 1805 году писал о Колошах: "у них ружья английские, а у нас Охотские, которые по привозе отдаются прямо в магазины в приращение капитала компании и никогда никуда за негодностию их не употребляются." [87] Подобный паритет в вооружении (а то и перевес в нём на сторону Тлинкитов) является одной из главных особенностей русской колонизации Северо-Западного побережья. Это, в сочетании с малочисленностью собственно русских – служащих РАК, во многом объясняет тот факт, что обычно инициатива в военных действиях находилась в руках индейцев. За весь период вооружённых столкновений Компания предприняла лишь одно наступательное действие – знаменитый поход Баранова на Ситку в 1804 г., для осуществления которого пришлось напрячь все силы и даже использовать помощь извне (прибытие "Невы" под командованием Ю. Ф. Лисянского). В большинстве случаев русские предпочитали действовать путём дипломатии и на этом поприще приказчики и комиссионеры РАК стали настоящими мастерами.

Русские промышленные применяли в Америке, вероятно, огнестрельное оружие того же типа, что и охотники Восточной Сибири – кремнёвые винтовки, иногда переделанные из ружей военного образца. О применении характерных для сибирских охотничьих ружей сошек сведений не имеется. Известный знаток охоты А. А. Черкасов так описывал обращение с оружием восточносибирского промышленника: "На охоте в случае надобности промышленник быстро ставит или, лучше сказать, бросает саженки на землю, кладёт на них винтовку и, не торопясь, выцеливает свою добычу. Конечно, новичок, неопытный и непривычный к этому охотник, пожалуй, прокопается с таким инструментом и не скоро выстрелит; но зато посмотрите, как проворно и ловко стреляют из винтовок привычные зверовщики!… Без сошек или без саженок сибиряки стреляют незавидно… Здешние винтовки довольно тяжелы, почему держать их на весу, без помощи сошек, трудно… средний вес сибирской винтовки с сошками можно принять от 12- 14 фунтов." [88] Немногим, вероятно, различалось и снаряжение сибирских и американских промышленников: "промышленник… надевает на себя через плечо широкий ремень, называемый натрускою, к которому привешены всевозможные принадлежности охоты, а именно: спереди небольшая роговая пороховница, которая кладётся за пазуху; тут же заткнуты два готовых заряда в костяных трубочках… сзади к ремню прикрепляется и отвёртка, и мешочек с запасными кремнями – всё это затыкается сзади за пояс, равно как и ножик… и огниво с кремнем и трутом, и маленькая медная чашечка (с напёрсток) с горючей серой: это для того, чтобы можно было добыть огонь и во время самого сильного ненастья…" [89]

Поскольку снабжение колоний оружием осуществлялось нерегулярно и без определённой программы, то вооружение служащих компании было зачастую весьма разнообразным. К судну В.М. Головнина в 1810 г. подъехали промышленные "вооружённые саблями, пистолетами и ружьями;" [90] начальник якутатской крепости подарил индейскому вождю шпагу-трость, сохранившуюся до настоящего времени; [91] после первого столкновения с облачёнными в доспехи Тлинкитами, А. А. Баранов потребовал присылки ему кольчуг и панцирей. Подобные предосторожности были отнюдь не лишними, поскольку из-за отсутствия в колониях какой-либо квалифицированной медицинской помощи любая серьёзная рана могла оказаться смертельной. "Лечимся мы здесь, как Бог послал, – говорил А. А. Баранов в беседе с В. М. Головниным, – а кто получит опасную рану, или такую, которая требует операции, тот должен умереть." [92] В особенно невыгодном положении оказывались промышленные при рукопашных схватках, которые были в такой чести у Тлинкитов.

Тело тлинкитского воина было надёжно защищено против всех видов известного ему оружия, за исключением пушек. К числу санке'т , доспехов, относились: деревянные шлем и забрало ("воротник"), дощатые деревянные кирасы, наголенники и наручи, рубахи-безрукавки из толстой кожи, боевые плащи из согнутых вдвое лосиных шкур, а позднее ещё и "куяки", усиленные металлическими полосами.

Шлем вырезался из древесного узла или корня, изображая собой лицо человека или морду животного, раскрашивался или покрывался шкурой, украшался инкрустацией из меди и раковин, пучками человеческих волос. Шлем одевался на голову поверх меховой шапки и крепился под подбородком кожаными ремешками. Шею и лицо до уровня глаз покрывал воротник-забрало, который поддерживался на месте петлёй или продолговатой деревянной пуговицей, зажатой в зубах воина. [93]

Кираса имела несколько разновидностей. Она изготовлялась из дощечек или комбинации дощечек и палочек, которые скреплялись вместе и оплетались тонко скрученными нитями сухожилий. отдельные части доспехов скреплялись кожаными связками. Нагрудник имел внизу V-образный выступ для защиты живота и гениталий. Руки от запястий до локтевого сгиба защищали наборные деревянные наручи, а такие же дощатые наголенники прикрывали ноги от колен до подъёма ступни.

Деревянные доспехи могли носиться в сочетании с кожаными доспехами. Кожаные рубахи-безрукавки достигали бедра, а иногда спускались и ниже колен. Они состояли из одного или нескольких слоёв шкур морского льва, лося или карибу. Многослойными бывали и боевые плащи. Подобные доспехи изготовлялись из согнутой пополам шкуры, где сбоку прорезалось отверстие для левой руки, а верхние края скреплялись, оставляя отверстие для головы. Защищённая левая сторона подставлялась врагу в боях, особенно во время поединка на ножах. Внешняя поверхность расписывалась тотемными символами. В 1870 г. американскими этнографами на Ситке были приобретены два своеобразных "жилета" из трёх слоёв дублёной кожи с пришитым воротником. Они были обшиты вертикальными рядами медных матросских пуговиц и китайских монет. Этот тип, бесспорно, появился уже в результате тесных связей с европейцами. [94] Тлинкитские доспехи успешно выдерживали удары не только копий и стрел, но иногда даже мушкетных пуль.

Одно из ранних описаний бойца в полном вооружении дал в 1791 г. испанский художник Т. Суриа, участвовавший в экспедиции Маласпины в Якутат: "Сражающиеся индейцы надевают всё своё вооружение, нагрудник, спинные латы, шлем с забралом или тем, что выполняет его роль. Грудные и спинные доспехи есть род кольчуги из досок в два пальца толщиной, соединённых шнуром, который переплетает их как спереди, так и изнутри, равно соединяя их. В этих точках соединения нить берёт противоположное направление; получается чехол, который не может пробить стрела даже здесь, а тем более в толстых частях досок. Этот нагрудник привязывается изнанкой к телу. Они носят передник или броню от талии до колен, того же самого рода, который может мешать им ходить. Тем же самым материалом они покрывают себе руки от плеча к локтю, а на ногах носят некие ноговицы, достигающие середины бедра, шерстью внутрь. Шлемы они изготовляют различных форм; обычно это кусок дерева, крупный и толстый, столь большой, что когда я надел один такой, то весил он так же, как если бы был из железа… чтобы прикрыть лицо они опускают от шлема кусок дерева, который окружает его и висит на неких кожаных подвязках, соединяясь с другими, одна из которых идёт вверх из-под подбородка. они соединяются у носа, оставляя в месте стыковки смотровую щель. Примечательно, что перед тем, как одеть свои доспехи, они облачаются в платье, подобное женскому, но тяжелее и толще, особо обработанное. Они вешают catucas [колчаны] и перекидывают луки через плечо, позади которого и висит колчан. Они сжимают в руках короткое копьё, нож и топор. Таково снаряжение воина. Копьё есть тяжёлый шест из чёрного дерева, хорошо обработанный, к концу которого привязано лезвие большого ножа, какие получают они от англичан в обмен на свои шкуры… Топор – из чёрного камня, размера, формы и заострённости наших железных топоров. Они крепят его к прочной палке и используют как на войне, так и для других нужд." [95]

Кинжалы, палицы, а также боевые шлемы и ружья, подобно домам и каноэ, получали особые названия (например, кинжал-Касатка, шлем Шапка Ворона и пр.).

Каждый мужчина-Тлинкит постоянно готовился к войне и подготовка эта велась с самого раннего детства. Уже с трёхлетнего возраста тела мальчиков закалялись ежедневными купаниями в холодной воде, а периодические порки приучали их терпеливо переносить боль. "Когда дитя начинает говорить, – отмечает К. Т. Хлебников, – то родственники его, дяди и другие, имеют обязанность каждое утро купать его в речной или морской воде, не взирая ни на какие морозы, до тех пор, пока привыкает терпеть холод… дядя, исполняя обыкновение, за непослушание и крик сечёт розгами." [96] В сказании об акойском герое Дахкувадене говорится, что "в то время индейцы полагали, что ледяная вода делает храбрым и сильным", а потому дед купал мальчика в море до тех пор, пока "тело его не коченело, словно у мертвеца." Дахкуваден плавал в ледяной воде, спал без одеяла и в результате "стал сильным, как скала." Кроме того, "чтобы показать свою храбрость, укрепить тело и дух", взрослые мужчины также подвергали себя бичеванию, а иногда даже наносили себе во время купания в морской воде раны острыми камнями. [97]

Вопросы войны и мира решались советом мужчин клана. Помимо того, предводитель похода (обычно клановый вождь, его брат или племянник) совещался с шаманом, который провидел планы противника и боролся с враждебными духами. Личность самого предводителя играла столь важную роль, что о сама война расценивалась, как его личное дело. "Чья это война?" – спрашивали воинов, встреченного на пути отряда. "Это война такого-то," – отвечали они. [98]

Согласно общепринятым правилам, нападение на врага происходило спустя несколько месяцев после формального объявления войны. За это время противники успевали приготовиться в враждебным действиям – запастись продовольствием и выстроить себе крепость (ну ). [99] Иногда укреплялись и постоянные селения, но обычно клан, вступивший в войну, строил себе форт на небольшом островке или на вершине скалистого мыса. Как правило, подобные крепости представляли собой несколько жилых домов, обнесённых мощным частоколом. В начале XIX в. умело выстроенный палисад мог противостоять даже артиллерийскому огню. Каждая крепость получала своё имя. Нередко в таких фортах укрывались и незамешанные во враждебных действиях жители селения. Они, видимо, полагали, что там им будет гораздо безопаснее. Вместо того, чтобы штурмовать крепости, Тлинкиты предпочитали брать их измором или хитростью. Открытый приступ, как правило, приводил к поражению осаждающих.

Поселения, как укреплённые, так и неукреплённые, охранялись: в случае начала войны выставлялись дозоры из молодых воинов. Отличительным знаком разведчиков и караульных было одно перо в волосах. "Если они видели молодого парня, бегущего по селению с одним пером, торчащим у него на затылке, это означало войну… каждый знал, что пришли враги, если видел одно перо." [100]

С началом войны воины проводили целую серию подготовительных обрядов. Они соблюдали четырёхдневный пост, а на половые отношения накладывалось табу. Боевые каноэ на четыре дня помещались на специальные подпорки. Перед выступлением в поход разыгрывались "учебные бои", "связывались" и "убивались" деревянные фигурки, изображающие вражеских воинов. Это должно было обеспечить удачу в схватках с настоящим противником. Такие же фигурки воины перебрасывали своим жёнам из каноэ перед отплытием. Считалось, что если женщина не поймает фигурку, то муж её может погибнуть. В отсутствие воинов их жёны также исполняли ряд магических ритуалов и соблюдали строгие табу. [101]

Как правило, военные походы совершались по морю. Архимандрит Анатолий писал, что Тлинкиты, "отличаясь храбростью и неустрашимостью… предпринимали нередко походы морем… подобно викингам, на огромные расстояния, причём в одни сутки, при благоприятной погоде, проезжали по 150 и 200 миль, то есть около 300 вёрст." [102] Размеры флотилий могли достигать нескольких десятков батов – этим якутским словом русские по привычке называли боевые каноэ Тлинкитов (яку ). Так в поход против куана Хенъя чилкатцы выслали 60 каноэ. Большие боевые ладьи вмещали в себя до 60 человек. Каждое каноэ имело своё имя. К. Т. Хлебников отмечал, что "главнейшее искусство Колош состоит в обделании лодок или батов, которые весьма легки на ходу… На них гребут короткими вёслами с обеих сторон, и никакое гребное судно не сравнится с ними в скорости хода… изображения имён вырезаются на носу и на корме с разными фигурами." [103]

Иногда столкновения враждебных сил происходили на море, как то случилось в битве хуцновцев и стикинцев у современного Врангеля (Стикин-куан). В таких случаях особое значение приобретали и мореходные качества батов, и умелое управление ими, опытность кормчих и слаженность действий команды. Боевые манёвры военных каноэ описал Дж. Ванкувер, моряки которого испытали их на самих себе. Он рассказывает, как его баркас был атакован индейской пирогой, которой правила женщина-кормчий. Индейцы пытались остановить англичан. Когда капитан приказал открыть огонь, то индейцы, сгрудившись разом у одного борта каноэ, подняли противоположный борт и укрылись за ним от пуль, как за щитом. Отступая, они направляли свою пирогу таким образом, чтобы из-за её высокого резного носа преследователи могли видеть только быстро двигавшиеся руки гребцов, практически неуязвимых для вражеских выстрелов. [104]

В таких условиях особое значение приобретали боевая выучка и дисциплина воинов. Каждый из них имел в каноэ своё, строго закреплённое за ним, место. Если в походе кто-либо погибал, то на его месте при возвращении домой привязывалось вертикально стоящее весло и встречающие женщины, лишь завидев издали приближающееся каноэ, уже знали, чей муж, сын или брат расстался с жизнью на этой войне. [105] На носу головного каноэ военной флотилии находился "адмирал"(шакати ). Дж. Р. Свэнтон упоминает также о "человеке на носу", отличая его от главы отряда. Этот человек исполнял обязанности разведчика и часового, а когда отряд останавливался на ночлег, "он шёл вперёд и осматривал место и они не ложились спать, пока он не сделает этого." [106] Глава военного отряда именовался "генералом" (хан кунайе ). Каково было реальное распределение обязанностей между этими тремя членами экспедиции сказать трудно, поскольку сведения о каждом из них почёрпнуты из разных источников. [107]

По пути к цели своего похода воины продолжали поститься, соблюдая пищевые табу, а также носили на головах специальные шаманские шляпы. предводитель и "человек на носу" питались отдельно от других.

Скрытно подплыв к враждебному селению, воины высаживались на берег, облачались в доспехи и раскрашивали лица чёрной краской – "в цвет смерти". У враждебных индейцев Ситки, которые приблизились к судну Ю. Ф. Лисянского, лица "испещрены были красной и чёрной краской; у одного от самого лба до рта сделан чёрный круг наподобие полумаски, борода [подбородок] же и прочие части вымазаны светлой чернетью." [108]

На рассвете они нападали на селение, убивая мужчин, захватывая в плен женщин и детей. "Нападая врасплох, они не дают пощады мужчинам и убивают всех; но женщин обыкновенно щадят и берут в невольницы (куух )" [109], – сообщает К. Т. Хлебников. Да и сами мужчины, особенно благородного происхождения. предпочитали смерть плену и рабству. В бою, столкнувшись с безоружным мужчиной, женщиной или ребёнком, воин спрашивал о их клановой принадлежности. Лгать в таких случаях было не принято даже при угрозе немедленной смерти. Считалось позором избежать гибели ценой отречения от принадлежности к своему клану. Пощада же, дарованная врагом, могла выглядеть оскорблением. Так известна история о раненом воине, которого победитель отказался добить, заявив: "Ты не стоишь того, чтобы погибнуть за смерть такого-то." Раненый затем молил о помощи членов нейтрального клана, но унижение не спасло его и он был убит одним из них. Мать погибшего, узнав о позорном поведении сына, перерезала себе горло от стыда. [110]

Сходясь в схватке, воины издавали боевой клич, звучавший обычно, как gwi или hu. Кроме того бойцы подражали голосам своих тотемных животных. Если перед битвой было время, то стороны обменивались угрозами и оскорблениями. Особых военных песен у Тлинкитов не существовало и они "укрепляли свою храбрость и подстёгивали ненависть, стуча в барабаны и ударяя копьями. Это называлось… "делаться безумными." [111] Захваченное селение грабилось, а дома сжигались. Об этом свидетельствуют, например, остатки сожжённых построек, обнаруженные при раскопках на Найт-Айленд в Якутате. [112] Особо ценной добычей считались родовые реликвии и оружие с тотемными именами. После убийства противника победитель мог присвоить себе его церемониальное имя, знаки для раскраски лица и другие личные прерогативы убитого.

В целом тлинкитские военные действия "состояли из внезапных нападений на селения или незащищённые стоянки и столь же быстрых отступлений до того, как атакованные смогут собрать все свои силы… Охотничья сноровка, от которой зависела жизнь, учила коварно перехитрить противника, терпеливо выжидать своего времени и, превыше всего, вначале обеспечить себе самозащиту. Идея открытого боя не привлекала Тлинкита. Причиной тому было не отсутствие личной храбрости – когда требовалось положить жизнь за честь клана, он без колебания шёл вперёд безоружный, не зная страха, чтобы принять смерть от ожидающих его копий и ружей." [113] Так писал хорошо знавший Тлинкитов Дж. Т. Эммонс.

Убитые враги обезглавливались и скальпировались. Головы и скальпы, по словам индейских информаторов Ф. де Лагуны, забирались в равной мере в качестве напоминания и об убитом враге, и о собственной смерти. Отрезанные головы складывались под лавку на корме каноэ, а при возвращении домой поднимались на шестах на носу. Тогда же с черепов снимались скальпы (du cada dugu, "кожа вокруг его головы"), которые развешивались по бортам каноэ, по прибытии в селение вешались на балках снаружи дома. Считалось хорошей приметой, если при этом скальп качался не параллельно борту каноэ, а вправо от него. Женщин и детей Тлинкиты никогда не скальпировали. Родственники погибших обычно старались вернуть их головы или скальпы. С целью не допустить захвата врагами этих трофеев, воины могли даже сами скальпировать и обезглавливать своих павших товарищей, если не было возможности вынести с поля боя их тела. [114] Скальпы эти передавались семьям убитых, где хранились в качестве фамильных реликвий. В индейских преданиях говорится: "Если ты любишь своего брата, забери его скальп… Иначе они отрежут голову… Они будут держать волосы покуда живы. Высушат и будут держать, думая, что это подобно человеку… Если враг убьёт тебя, они отрежут тебе голову. Твой дух пойдёт вверх без головы… Я не знатен, не вождь и не племянник вождя, так что они не отрежут мне голову. Но если я важная персона, то они отрежут мне голову. Они будут использовать мои волосы и скажут: "Это – такой-то." [115] Добытые скальпы действительно применялись при проведении некоторых церемоний, а также для украшения праздничных нарядов. Дж. Эммонс в конце XIX в. осматривал шесть скальпов – "все были мужские… один из них был украшен шкуркой горностая, другой имел квадратики из халиотиса, привязанные через отверстия в ушах. В последние годы люди не склонны показывать эти трофеи. Они слишком ценны и демонстрируются только в особых случаях." [116] Скальпы, взятые ради выкупа за жизни убитых, назывались awusa или aga gawusa auat sayadi – "уравнивающий трофей".

Пленников обращали в рабство, но могли освободить за выкуп. Иногда их подвергали жестоким пыткам и умерщвляли. Со слов якутатских аманатов И. И. Баннер описывал муки пленников – им "по частям отнимают члены, колют и дают небольшие раны для одного мучения и страдания, или тела рвут крючками, или, разрезав, вытягивают внутренность и мотают кишки, снимают с живых кожи." [117] О том же свидетельствует и капитан Ю. Ф. Лисянский: "Со своими пленниками они поступают жестоко: предают их мучительной смерти или изнуряют тяжкими работами, особенно европейцев. Если кто-нибудь из последних попадётся к ним в руки, то нет мучения, которому не предали этого несчастного. В этом бесчеловечном деле участвуют самые престарелые люди и дети. один режет тело попавшего в плен, другой рвёт или жжёт, третий рубит руку, ногу или сдирает волосы. Последнее делается как с мёртвыми, так и с измученными пленниками, и совершается шаманами, которые сперва обрезывают вокруг черепа кожу, а потом, взяв за волосы, сдёргивают её. После этого головы несчастных жертв отрубаются и бросаются на поле или выставляются напоказ. Этими волосами ситкинцы украшаются во время игр." [118]

Пребывание в неволе считалось позорным, особенно для благородных анъяди, и после освобождения им следовало пройти через очистительные ритуалы. Подобные же обряды в бане-потельне совершали и вернувшиеся из похода воины.

Мир между враждующими сторонами заключался обычно при посредничестве на'кани , "клана зятьёв". Это были мужчины, женатые на женщинах представляемого ими клана, но сами не принадлежащие к кланам, замешанным в войну. Послы мира торжественно прибывали в селение противника, заранее оповещая о своей миссии и выставляя на своих каноэ знаки мира – белые перья и птичьи хвосты, белые шкуры, поднятые на шестах. После согласования условий мира и размеров выкупов за неотмщённых ещё сородичей, происходила главная церемония – обмен заложниками. Число их обычно бывало 2, 4 или 8, а назывались они "олени " (quwaka'n) – "так как олень кроткое животное и представляет собою мир." То были люди знатные и считалось честью войти в их число. Яркое описание церемонии размена аманатами даёт К. Т. Хлебников:

"Обе стороны выходят на равнину с кинжалами, мужчины и женщины, и первые, которым надобно схватить аманата (лучшего из противников, более уважаемого по связям родства и старшинству) показывают вид наступательный, машут копьями и кинжалами; кричат, вторгаются в середину неприятеля и схватывают избираемого заложника, который скрывается в толпе своей партии. Тут с криком, изъявляющим радость, исполнение желаний и окончание войны, поднимают его на руки и относят на свою сторону. Разменясь подобным образом, каждая сторона заложника своего содержит лучшим образом, доставляя ему всевозможные услуги: не позволяют ходить, а всегда на первый случай носят на руках, и проч… Торжество мира заключается плясками с утра до вечера и обжорством… Наконец, заложники отвозятся на жильё новых друзей и проживают год или более; потом возвращаются и снова плясками подтверждают прочность союза." [119]

Прибывшим в конце XVIII в. в страну Тлинкитов русским промышленным поневоле пришлось постигать сложные обычаи войны и мира аборигенов, в полной мере считаться с ними.

 

---

Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 179; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!