Сложность, выходящая за пределы прозрачности
Значительную роль в развитии этого кризиса, наряду с отсутствием транспарентности, сыграла и слишком большая сложность финансовых инструментов. Финансовые рынки создали настолько сложные продукты, что, даже если бы все их детали были известны, никто не мог бы в полной мере понять, каковы реальные риски их применения. Даже банки, имевшие в своем распоряжении все необходимые сведения и все данные, не смогли точно выяснить, какова на самом деле их финансовая позиция.
Рынки не осуществили оценку сложных продуктов. Это было сделано лишь по результатам прогона различных вариантов компьютерных моделей, независимо от сложности продуктов и без учета того, что эти модели, скорее всего, не могли должным образом переработать весь объем требуемой информации30. Оказалось, в эти модели не были включены некоторые очень важные компоненты; а результаты моделирования неизбежно зависят от допущений и исходных данных, введенных в модели (см. главу 4). Например, модели, в которых уделялось мало внимания риску снижения цен и коррелированному с ним риску дефолта, могли выдавать оценки, очень сильно отличающиеся от истинных значений, при этом при повышении вероятности дефолта эти оценки очень сильно менялись.
Даже сейчас не до конца ясно, необходимы ли были все эти новые инструменты. В финансовой системе всегда были продукты, связанные с распределением и управлением рисками. Инвестор, желающий выбрать очень безопасный актив, мог купить казначейский вексель. Тот же, кто был готов пойти на немного больший риск, мог приобрести корпоративную облигацию. Еще больший риск сопровождали сделки с акциями (паями). Некоторые риски, например от смерти ключевого служащего или пожара, можно было застраховать в страховых компаниях. Можно было даже защитить себя от риска повышения цены нефти. Но в рекламе новых рискованных финансовых продуктов акцент делался на том, что они позволяют «управлять рисками с тонкой настройкой». В принципе, эти новые инструменты могли обеспечить более совершенное управление рисками и даже понизить операционные издержки. На практике, однако, они разрешили людям вступать в более крупные и рискованные авантюры, требующие для участия в них все меньшего и меньшего капитала.
|
|
|
Часть задач, которые решались при компьютерном моделировании, была направлена на достижение максимальной доли, скажем, ипотечного субстандартного кредитования с очень низким качеством, которое могло бы получить сначала рейтинг ААА, затем рейтинг АА и так далее, чтобы в результате максимизировать суммы, которые могли быть получены при нарезке и дальнейшей упаковке ипотечных продуктов. Прич№м без применения подобной алхимии исходные ингредиенты могли получить разве что самый низкий рейтинг – Е Продукт, получаемый в результате такой обработки, оказывался чрезвычайно сложным.
|
|
|
Как уже было показано выше, банкам не нравится прозрачность. Полностью прозрачный рынок был бы очень конкурентным, а при жесткой конкуренции получаемые банками прибыли и платежи неизбежно сократились бы. Поэтому финансовые рынки преднамеренно создавали сложные продукты, используя их как способ снижения фактической транспарентности без нарушения действующих правил. Обеспеченная таким образом сложность позволяла банкам получать более высокие платежи, то есть повышать свое благополучие за счет более высоких операционных издержек. К тому же при использовании продуктов, «сделанных на заказ», труднее осуществлять сравнение цен, а конкуренция при их продаже на рынке становится менее острой. В течение какого‑то времени такие продукты действительно работали, хотя бы в том смысле, что они обеспечивали банкам более высокую прибыль. Но, с другой стороны, именно сложность стала причиной последующих бед финансового сектора. Никто до сих пор не доказал, что повышение эффективности за счет принятия чрезмерных рисков когда‑нибудь в полной мере компенсирует все те убытки, которые понесли и налогоплательщики, и экономика в целом.
|
|
|
Принятие чрезмерных рисков
12 ноября 1999 года Конгресс принял закон Грэмма, Лича и Блили, который также называют законом о модернизации финансовых услуг, что стало кульминацией многолетних титанических усилий лоббистов, представляющих интересы банковских и финансовых отраслей, по сокращению регулирования в сферах их деятельности. Главным сторонником принятия этого закона Конгрессом был сенатор Фил Грэмм, который его там и представлял. Появление на свет этого закона позволило крупным банкам добиться достижения своей давней желанной цели – отмены закона Гласса–Стиголла.
После Великой депрессии правительство постаралось получить ответы на важные вопросы. Что стало причиной депрессии? Как можно предотвратить ее повторение? Регулирующая структура, которую создало в то время правительство, хорошо служила и стране, и всему миру и в значительной степени способствовала беспрецедентно долгому периоду стабильности и роста. Краеугольным камнем всей регулирующей конструкции был закон Гласса–Стиголла от 1933 года. Он разделил деятельность коммерческих банков (которые выдают деньги в кредит) и инвестиционных банков (которые организуют продажу облигаций и акций), чтобы избежать очевидного конфликта интересов, возникающего в том случае, когда один и тот же банк занимается эмиссией акций и кредитованием.
|
|
|
У закона Гласса–Стиголла была и вторая цель – добиться, чтобы те, кому поручено заботиться о деньгах простых вкладчиков, пользующихся услугами коммерческих банков, не участвовали в рискованных сделках инвестиционных банков, чья основная цель – добиться максимальной отдачи от вложенных средств. Так как сохранение уверенности в том, что механизм выплат надежен, было очень важной задачей, в этом законе правительство предусмотрело создание системы страхования вкладов, хранящихся в коммерческих банках. Заявив об этих государственных гарантиях, правительство хотело добиться, чтобы коммерческие банки действовали консервативно. С другой стороны, такой подход не соответствует корпоративной культуре инвестиционных банков.
Регулирующие правила, появившиеся на светпосле Великой депрессии, возможно, не соответствовали реалиям двадцать первого века и должны были пройти через процесс адаптации, в том числе чтобы учесть возросшие риски, связанные с такими явлениями, как деривативы и секьюритизация. Но уж, конечно, эти правила не должны были отменяться полностью. Успокаивая критиков, которых беспокоили проблемы, возникшие в предыдущие годы, которые привели к принятию нового закона, его сторонники не находили других аргументов, кроме как «доверьтесь нам». Они утверждали, что создадут что‑то вроде Китайской стены, которая разведет непреодолимые разногласия между двумя направлениями банковской деятельности, что позволит добиться того, что проблемы, связанные с конфликтом интересов, не повторятся вновь. Скандалы в сфере бухгалтерского учета, которые произошли через несколько лет, показали, что построенная этими специалистами «Китайская стена» оказалась настолько низкой, что через нее можно было легко перешагнуть31.
Но наиболее важное последствие отмены закона Гласса–Стиголла было косвенным. Когда эта отмена позволила вновь объединить инвестиционную и коммерческую банковскую деятельность, доминирующее место в этом симбиозе заняла культура, свойственная инвестиционному бизнесу. В обществе существовал спрос на такую высокую доходность, обеспечить которую можно было лишь при помощи большого кредитного плеча и высокого риска. Еще одним последствием отмены регулирующего закона стало снижение конкурентоспособности и усиление концентрации банковской системы, главными участниками которой являлись ставшие еще более крупными банки. За годы, прошедшие после принятия закона Грэм‑ ма, рыночная доля пяти крупнейших банков увеличилась с 8% в 1995 году до 30% в настоящее время. Одной из отличительных особенностей бан‑ ковской системы США раньше являлся высокий уровень конкуренции и наличие множества банков, обслуживающих различные сообщества и различные ниши рынка. Теперь это преимущество было утрачено, что привело к возникновению новых проблем. К 2002 году кредитное плечо, используемое крупными банками, составило 29 к 1, то есть снижение стоимости их активов на 3% привело бы эти банки к краху. Но Комиссия по ценным бумагам и биржам (SEC) не предпринимала никаких действий для исправления этой ситуации, а лишь приводила доводы в пользу саморегулирования, исходя из довольно спорной идеи, что банки, мол, могут на самом деле сами навести порядок в своем хозяйстве. Затем, после принятия в апреле 2004 года еще более спорного решения, банкам предоставили фактически неограниченную свободу, после чего некоторые из них увеличили свое кредитное плечо до соотношения 40 к 1. Регуляторы, как и инвестиционные банки, похоже, слишком сильно прониклись идеей о том, что при использовании более совершенных компьютерных моделей риск–менеджмент становится совсем не сложной задачей33.
Что надо сделать?
Справиться с принятием чрезмерных рисков легко: нужно лишь ввести ограничения и повысить стимулы банков, препятствующие стремлению к высоким рискам. Запрет на использование методов стимулирования, поощряющих принятие чрезмерных рисков, а также принуждение банков действовать более открыто – это, конечно, долгий путь. Того же результата можно добиться, если потребовать от финансовых институтов, ведущих деятельность, сопряженную с высоким уровнем риска, увеличить размер собственного капитала и платить более высокие проценты за страхование вкладов. Но нужны и другие реформы: следует в значительной степени ограничить размер кредитного плеча (и менять его величину в зависимости от этапа бизнес–цикла); следует ввести специальные ограничения на операции с особо опасными финансовыми инструментами (такими, как кредитные дефолтные свопы, обсуждаемые ниже).
Учитывая, через что пришлось пройти нашей экономике, становится ясно, что федеральные власти должны возродить закон Гласса–Стиголла, хотя и в скорректированном варианте. Другого выбора у них просто нет: любой институт, пользующийся преимуществами коммерческого банка, в том числе и государственными гарантиями, должен быть строго ограничен в возможности брать на себя риск34.
Тут все объясняется просто: существует слишком много конфликтов интересов и слишком много проблем, чтобы допускать совмещение коммерческой и инвестиционной банковской дея‑ тельности. Обещанные выгоды от отмены закона Гласса–Стиголла оказались иллюзорными, а затраты – даже более значительными, чем могли себе представить критики отмены этого закона. Эти проблемы проявились особенно остро в отношении слишком крупных для краха банков. Настоятельную необходимость в быстром восстановлении закона Гласса–Стиголла можно подтвердить поведением в последнее время ряда инвестиционных банков, для которых торговля в очередной раз оказалась одним из основных источников прибыли. Легкость, с которой все крупные инвестиционные банки осенью 2008 года решили стать «коммерческими банками», вызвала тревогу: они предвкушали получение подарков от федерального правительства и, по–видимому, были уверены, что их безрассудное поведение не будет существенно ограничено. После этого они получили доступ к дисконтному окну ФРС и поэтому могли занимать почти под нулевую процентную ставку. При этом они знали, что защищены государственными гарантиями и потому могут продолжать все так же заниматься своими очень рискованными сделками. Такое положение дел следует рассматривать как абсолютно неприемлемое.
Слишком большие для краха
Как мы уже видели, все крупные американские банки стали слишком большими, чтобы можно было допустить их крах, не опасаясь за здоровье всей финансовой системы. Банки прекрасно об этом знали и потому, в полном соответствии с экономической теорией, брали на себя повышенные риски. Как уже отмечалось в главе 5, администрации Буша и Обамы внедрили новую концепцию: они утверждали, что некоторые банки слишком велики для того, чтобы их проблемы рассосались (или чтобы в них была проведена финансовая реструктуризация), то есть они слишком большие, чтобы применительно к ним можно было воспользоваться стандартными процедурами, побуждающими акционеров нести убытки и переводить держателей долговых обязательств в категорию акционеров. Вместо выполнения этих действий правительство фактически предоставило страховку (без получения страхового взноса) и для владельцев долговых обязательств, и для акционеров, что вело, помимо прочего, к подрыву всей рыночной дисциплины.
У проблемы слишком больших для краха банков существует очевидное решение – разделение их на отдельные составляющие. Если они слишком большие для краха, это значит, что они слишком большие и для существования. Единственным доводом в пользу существования этих огромных учреждении было утверждение о наличии значительной экономии, получаемой за счет эффекта масштабности, которой на самом деле не было. Этот аргумент можно выразить другими словами: так как эти учреждения действовали намного эффективнее, чем аналогичные заведения меньших размеров, то ограничение их размера приведет к значительному повышению затрат. Лично я никогда не видел никаких признаков того, что указанные эффекты проявляли себя в реальной жизни. Более того, факты свидетельствуют об обратном, о том, что слишком большие для краха или для финансового решения их проблем банки также являются и слишком большими для эффективного управления ими. Их конкурентное преимущество возникает лишь из их монопольной власти и скрытых субсидий правительства.
Эта идея вовсе не является радикальной. Для описания рассматриваемой здесь ситуации Мервин Кинг, управляющий Банком Англии, использовал почти те же самые слова: «Если некоторые банки считаются слишком большими для краха… значит, они непозволительно крупные»35. Пол Волкер, в прошлом председатель Федеральной резервной системы США, бывший одним из авторов доклада, опубликованного в январе 2009 года, также хорошо высказался по этому поводу.
«Почти неизбежно сложность многих специфичных видов деятельности, присущих только рынку капитала, и считающееся при этом необходимым соблюдение конфиденциальности ограничивают степень прозрачности как для инвесторов, так и для кредиторов… На практике при применении любого подхода следует исходить из того, что масштабы таких рисков, как потенциальная волатильность и наличие конфликтов интересов, будет сложно и измерять, и контролировать. Опыт свидетельствует, что в условиях стресса запасы капиталов и кредитов направляются на покрытие убытков, что приводит к ослаблению защищенности интересов клиента. Сложные и неизбежные конфликты интересов, возникающие между клиентами и инвесторами, могут быть очень острыми. Кроме того, в той мере, в какой осуществляемые компаниями специфичные виды деятельности проводятся под контролем правительства и защищены от потенциально возможного полного краха, существует явно выраженный элемент недобросовестной конкуренции с институтами, действующими в полной мере самостоятельно… [И] возникает вопрос: может ли при наличии всех этих сложностей, рисков и потенциальных конфликтов даже самый ответственный совет директоров и высшее руководство компании разобраться в столь разнообразном и сложном комплексе видов деятельности, чтобы сохранить над ними контроль?»
Волкер объясняет, какой должна быть одна из ключевых реформ, связанных с крупными банками, деятельность которых застрахована правительством, ограничение масштабов «специфичных» видов деятельности и рискованных сделок, совершаемых без опаски за счет поддержки со стороны властей. Никаких оснований для объединения этих рисков не существует. Но теперь, когда крупные банки стали еще больше, возникли и другие проблемы: некоторые из них фактически обладают «инсайдерской информацией», благодаря которой они могут получить прибыль. Они знают, в частности, что делают многие другие участники рынка, и могут использовать эту информацию для извлечения прибыли, которая будет получена в ущерб другим участникам рынка. При создании неравных условий они одновременно искажают рынок и подрывают доверие к нему. Кроме того, они получают несправедливое преимущество при выписывании кредитных дефолтных свопов и любых других подобных им «страховочных» инструментов. Крах АIG продемонстрировал, насколько важна осведомленность о «риске другой стороны», то есть знание реального положения дел. Такая осведомленность дает большое преимущество крупным банкам, так как всем известно, что их деятельность фактически гарантируется государством. И может быть, не случайно так велика доля кредитных дефолтных свопов, выданных крупными банками.
Результатом такого подхода стала неправильная динамика развития событий: крупные банки получили конкурентное преимущество по сравнению с другими, но добились такого положения дел не благодаря своим реальным экономическим преимуществам, а лишь за счет искажений, спровоцированных неявными гарантиями правительства. Существует риск того, что с течением времени в финансовом секторе будут возникать все большие перекосы.
Крупные банки никак не отвечают за развитие экономики США. Хваленая синергия, возникающая в результате объединения различных частей финансового сектора, оказалась еще одной иллюзией, более очевидными стали неудачи в области менеджмента и наличие конфликтов интересов. Словом, разрушение этих монстров приведет к незначительным потерям при крупном выигрыше. Объединение под одной крышей страховых компаний и инвестиционных банков является чем угодно, но только не тем, что абсолютно необходимо для осуществления основных функций коммерческих банков, и поэтому их следует отделить друг от друга.
Процесс разделения крупных банков на составляющие может быть медленным и встречать на своем пути политическое сопротивление. Даже если соглашение об ограничении размера банков будет достигнуто, при реализации его положений на практике могут быть выявлены упущения. Но г почему необходима атака сразу по трем направлениям: разделение на составляющие слишком больших для краха учреждений, значительное ограничение видов деятельности, которыми любые из оставшихся крупных учреждений могут заниматься, и калибровка ограничении, связанных с системой страхования вкладов и устанавливающих уровень достаточности капитала. Это позволит обеспечить равные условия для всех. Поскольку крупные учреждения накладывают на общество более высокий риск, чем небольшие организации, их следует обязать иметь больший размер собственного капитала и платить более высокие взносы при страховании вкладов37.
Все регулирующие положения, обсуждавшиеся до этого, должны применяться к этим учреждениям более жестко. И, прежде всего, им нельзя разрешать использовать такие системы стимулирования персонала (особенно управленческого уровня), которые поощряют служащих идти на чрезмерные риски и вести себя недальновидно38. Введение ограничений на круг допустимых видов деятельности может привести к снижению прибыли крупных банков, но так оно и должно быть. Высокие доходы, которые они получали в прошлом, были результатом участия в очень рискованных сделках, оплачиваемых американскими налогоплательщиками.
Слишком большие для краха банки следует заставить вернуться к скучному бизнесу – предоставлению традиционных банковских услуг. Существует множество других не кредитных организаций, менее крупных и более агрессивных, которые не настолько велики, чтобы их крах привел к дестабилизации всей экономики, и которые в состоянии взять на себя выполнение всех тех рискованных операций, которыми злоупотребляли крупные банки.
Тедди Рузвельт, когда он впервые выступил за принятие антимонопольного законодательства, а случилось это в декабре 1901 года, в равной степени сделал это как из‑за опасений, связанных с политической властью, так и из‑за беспокойства по поводу возникновения рыночных диспропорций. На самом деле существует очень мало фактов, свидетельствующих о том, что он разобрался в выводах, сделанных экономистами на основе проведенного стандартного анализа, показавшего, как монопольная власть искажает распределение ресурсов. Даже если слишком большие для краха банки не имели бы возможности повышать цены (критическое условие в современном антимонопольном анализе), их все равно следует разделить на отдельные составляющие. Очевидная способность крупных банков противостоять проведению необходимых реформ в области регулирования уже сама по себе является доказательством той огромной силы, которой они обладают, и подчеркивает, насколько важно принять требуемые меры.
Одно из последовавших после возникновения кризиса оправданий, к которому прибегли Федеральная резервная система и министр финансов Генри Полсон, объясняя, почему они решили не приходить на выручку Lehman Brothers, состояло в том, что у них не было законных полномочий для того, чтобы что‑то предпринять. В то же время они утверждали, что времени, в течение которого было попятно, что Lehman Brothers находится на грани краха, было достаточно для того, чтобы рынки сами позаботились о своей защите. Представители правительства лукавят, поскольку в том случае, если они считали, что им не хватает необходимых законных полномочий, они имели все возможности для того, чтобы обратиться за ними к Конгрессу. Беспрецедентные меры, которые они приняли в отношении AIG всего через два дня, позволяют предположить, что довод о «нехватке законных полномочий» был всего лишь лучшей отговоркой, которую они смогли придумать, когда стало ясно, что их более ранние доводы о том, что крах Lehman не представлял собой какой‑либо системной угрозы, оказались несостоятельны. Хотя слухи о возможной кончине Lehman ходили в течение нескольких месяцев, система, очевидно, не позаботилась о принятии мер профилактики, а ФРС и Министерство финансов, что еще более примечательно, этого, похоже, не поняли.
Даже с учетом сказанного одна из реформ, которые необходимо провести, связана с предоставлением ФРС и Министерству финансов более значительных полномочий при принятии решений, касающихся финансовых учреждений, чье банкротство может поставить экономику в тяжелое положение. Но хотя эта реформа действительно нужна, она никак не решает базовой проблемы – существования слишком крупных финансовых институтов. Поэтому даже предоставление ФРС и Министерству финансов дополнительных полномочий все равно не дает возможности получить ответ на важный вопрос: что следует сделать? Если эти финансовые институты слишком велики, чтобы их проблемы можно было решить, или если они в состоянии убедить доверчивую администрацию, что они все равно будут слишком большими независимо от имеющихся у правительства правовых полномочий, это означает, что они застали власти врасплох, оставив им «один–единственный выход» – закачать деньги налогоплательщиков в банковскую систему, чтобы живущие там монстры могли продолжить свое существование.
Проблемы, однако, лежат еще глубже. На самом деле огромное значение имеет не только размер, но и взаимосвязанность учреждений. Крах даже относительно небольшой организации (например, Bear Stearns) и тот страх, который он вызвал, смог привести к каскаду последствий, и произошло это потому, что в финансовой системе все составляющие очень сильно переплелись друг с другом. Поэтому организации, которые слишком сильно завязаны с другими участниками, получают такое же конкурентное преимущество, как и просто слишком крупные для краха банки. (Одним из нововведений в финансовой системе, приведшим к столь тесному переплетению финансовых институтов, были деривативы, о которых рассказывается ниже.)
Необходимо не простое предоставление полномочий, обеспечивающих власти возможностью принимать решении, а превентивные меры. Правительство должно быть в состоянии не допустить возникновения ситуаций, при которых появляются особые организации: слишком большие для краха, слишком большие для решения их проблем и слишком вовлеченные во взаимосвязи с другими участниками рынка. Правительство должно иметь возможность оперативно выбирать нужный вариант из имеющегося в его распоряжении арсенала средств, дабы не прибегать к таким «вынужденным», по словам его представителей, мерам, как предоставление банкам неограниченной финансовой помощи и защита интересов акционеров и владельцев долговых обязательств39.
Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 219; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!