ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ВЕЛИКИЙ РАЗРУШИТЕЛЬ 10 страница
– Гравитаторы на пределе, начальник, – сказал он Орлану. – На чертовой Третьей планете расход энергии в десять раз превышает норму. – Только после этого он обратился ко мне: – У людей, кажется, принято пожимать руки, давай руку, адмирал. – Он сжал мою ладонь со страшной силой и скорчил предовольную рожу, когда я охнул. Сегодня невидимки никого не удивляют, они примелькались на стереоэкранах, туристы их породы не раз посещали Землю. Но в день, когда я впервые увидел эту радостно хохочущую абстракционистскую конструкцию, я еле справился с содроганием. Гиг продолжал, весело загремев костями:
– Как мы тебе понравились в ратном деле, адмирал? Я отвечал сдержанно. Я не знал, как держать себя с этим грохочущим, улыбающимся, ликующим скелетом. Прошло немало времени, пока я убедился, что невидимки отличнейшие ребята, только вид у них очень уж страшен – и то по земным нормам, сами они довольны своим обликом, а людей, наоборот, считают конструктивно недоработанными, что, впрочем, не мешает им относится к людям с уважением. Я мог бы и не упоминать этих общеизвестных истин, но я веду рассказ о чувствах, испытанных в то время, когда все в невидимках было ново.
– Я познакомился с тобой в моих снах, Гиг. Он загрохотал всеми костями. Я не сразу сообразил, что так невидимки хохочут.
– Познакомился, говоришь? Познакомили – и ценой немалых усилий! Ты, надеюсь, соображаешь, адмирал, что мы проводим свои совещания отнюдь не на человеческом языке и даже не в категориях вашей логики. Я уже не говорю об облике. Орлан, например, чаще является в виде тени, чем в виде тела. Кстати, дружище Орлан, почему ты забросил свой облик призрака, что-то на Третьей я тебя ни разу не видел в этой форме?
|
|
|
– Аппараты для оптической трансформации остались на исчезнувших звездолетах.
– Правильно, они на звездолетах. Там же и наши запасные гравитаторы. Черт знает что такое, благородному невидимке придется вскоре ползти, как презренному головоглазу! Так вот, адмирал, перевести наши занятия и замыслы на язык ваших образов и понятий, а потом транслировать их тебе в сны – нет, только Крад мог взяться за это! Где Крад, Орлан? Я не вижу Крада.
– Крад кинулся меня защищать и погиб сам, – сказал Орлан, втягивая голову в плечи до предела. Гиг торжественно загремел костями. Звук сталкивающихся костей у невидимок очень выразителен, и я вскоре научился отличать их хохот от печали.
– Что делать с пленными? – спросил я у новых друзей. В центр лагеря вели последнюю кучку сдавшихся головоглазов.
– Всех истребить! – объявил Гиг. Он был скор на радикальные решения. Я поморщился.
– Пленные пригодятся, – рассудительно сказал Орлан. – Мы не знаем, что ждет нас у Станции. И если придется сражаться, головоглазы умножат наши силы.
|
|
|
– Поставьте их под мою команду, а уж я заставлю их пошевелиться! – предложил Гиг. Он гулко захохотал всеми костями. Он быстро примирился с тем, что его желание отвергнуто. Впоследствии я убедился, что ему лучше приказывать, чем советоваться с ним – действовал он с воодушевлением, а размышлял без охоты. Впрочем, таковы все невидимки. Ко мне шел Осима с Камагиным, к ним по дороге присоединились Петри с Ромеро, Лусин, Андре и Труб. Труба сопровождало все его крылатое воинство, ни один из ангелов не пропустит такого торжества, как рапорт о победе. Осима с удивлением посмотрел на Орлана и Гига. Ромеро с Петри не успели рассказать ему, что произошло. Я представил собравшимся новых товарищей:
– Одного из них вы видели ежедневно и думали, что хорошо его знаете. О существовании другого мы могли лишь догадываться. А они опекали нас, заботились о нашем благополучии. Знакомьтесь: Орлан и Гиг, наши друзья, я скажу сильнее – наши спасители.
11
У каждого были десятки вопросов к Орлану и Гигу. И когда пленных устроили под охраной, мы собрались побеседовать. Звезда закатилась, черная ночь окутала планету. Мы сидели на быстро стынущих глыбах металла, дружески перемешанные – невидимки рядом с людьми, ангелы рядом с перешедшими к нам головоглазами, Орлан возле Труба, Гиг возле Андре… Перископы сумрачно освещали наше сборище, но на душе было светло – таким мне вспоминается то ночное собрание. Смешно датировать большие повороты истории каким-то числом, привязывать их к каким-то мелким событиям; повороты складываются из тысяч событий и дат, но что-то значительное в ту ночь происходило, – все мы ощущали это. О флоте Аллана нового Орлан не сообщил, все, что было ему известно, он вместил в мои последние сновидения. И о том, что происходит на Станции, он ничего не добавил. Неполадки на Станции пока спасительны для нас. Надеяться, что так будет продолжаться долго, нельзя – надо быстрее идти к Станции, идти, пока ноги передвигаются, только это может еще спасти нас. Камагин высказался за возвращение на звездолет. За броней корабля мы будем в большей безопасности, чем на металлической равнине, к тому же там действуют гравитаторы. А если удастся восстановить МУМ, мы вырвемся в космос к своим.
|
|
|
– Все, что ты сказал, нереально, – объявил Орлан. – Прежде всего, тебе не удастся восстановить вашу разлаженную мыслящую машину, – сказал он. – А если ты и восстановишь ее, «Волопас» не вырвется за неевклидову сферу вокруг Оранжевой, – мощи всего человеческого флота не хватит, чтоб прорвать заграждение. А если ты и вырвался бы наружу, то там «Волопас» встретился бы не со своими, а со звездным флотом разрушителей, – и конец был бы один.
|
|
|
– Как много «если», Орлан, – и все неутешительны! – с досадой воскликнул Камагин. – Разреши напоследок еще одно «если». Что, если мы превратим наш звездолет в постоянное жилище, вместо того чтоб стремиться к новым неведомым опасностям? Разве мы не могли бы отсидеться на нем, пока положение не изменятся к лучшему? Орлан отверг и это. Положение меняется не к лучшему, а к худшему. Он обязал рассказать еще об одной опасности. Звезда продолжает излучать, и убийственные ее излучения не уносятся в далекие просторы, а накапливаются внутри замкнутого небольшого объема. Скоро все будет насыщено сжигающей радиацией и начнется распад: погибнет жизнь, испарится поверхность планеты, звездолет превратится в плазму, плазмою станет и сама Станция, авария на которой породила такую катастрофу, а затем вся Третья планета, могущественнейшее из воинских сооружений разрушителей, облачком новой туманности растечется по улитке. Губительный процесс на этом не закончится. Выброшенная звездой материя возвратится к ней снова, подбавляя жара в ее атомное пекло. Процесс энергетического распада звезды ускорится так, что произойдет чудовищный взрыв, – и только тогда будут прорваны окостеневшие барьеры неевклидовости и накопленная энергия мощно вырвется наружу. Далекие наблюдатели зафиксируют взрыв сверхновой, а наблюдатели на соседних звездах ничего не оставят на память своему потомству: вряд ли кто из них уцелеет при такой катастрофе.
– Перспективочка! – пробормотал Петри. Даже этого спокойного человека проняло грозное предсказание Орлана. После некоторого молчания заговорил Ромеро:
– Дорогой союзник, пророчество ваше ужасно. И, видимо, иного не остается, как неуклонно двигаться к цели, которую вы указываете. Но нельзя ли узнать, кто нас ждет на Станции – друзья или враги? Как нас встретят – с распростертыми объятиями, или с оружием в руках, или, ближе к истине, – в полях?
– Я сам хотел бы знать об этом, – ответил Орлан.
– Но вы не можете не знать больше нашего! Мы вчера и понятия не имели, что существует какая-то Станция Метрики на какой-то Третьей планете, а для вас и планета, и Станция эта – надежнейшие оплоты вашего мирового могущества!.. Простите, бывшего могущества, ибо, надеюсь, вы и сами уже не считаете себя сановником Империи разрушителей.
– Никто не знает подробно о Станциях Метрики, – проговорил Орлан. – И мои знания о ней не намного превышают ваши.
– Расскажите хоть, чего надо опасаться, если не знаете, на что можно надеяться. Лично я из скудной информации о Станции делаю вывод, что, возможно, и там появились у нас друзья и что друзья захватили в руки управление ею. Чем иначе объяснить освобождение от конвойных звездолетов, а также, что здесь, в опаснейшей зоне, с нами пока не произошло несчастий? Орлан не согласился с Ромеро. Нам пока не причинили вреда, но и помощи не оказали. Нас просто предоставили самим себе. Как развернутся события завтра, предсказать трудно.
– Хорошо, я сформулирую по-иному. Допустим, все дело в неполадках на Станции и неполадки завтра выправятся. Что ждет нас тогда?
– Возможно переговоры с Надсмотрщиком. Возможно мгновенное уничтожение нас защитными механизмами Станции, без всяких переговоров. Возможно нападение охранных автоматов в окрестностях Станции, радиус их отдаления от базы невелик. Меня заинтересовали охранные автоматы. Не механизмы ли они, вроде древних человеческих роботов? Орлан никогда не видал стражей Станции, но что они не механизмы – утверждал определенно, ни одно из этих низших полубиологических образований не развилось до высшей стадии – механизма.
– Крепко у них у всех засела в мозгах дурацкая философия разрушения,
– шепнул мне Ромеро. Он говорил тихо, чтоб Орлан не услышал.
– Они что-то среднее между организмами и комбинацией силовых полей, – добавил Орлан. – Телесный облик у них непостоянен. Обычно они принимают вид наиболее подходящий для осуществления приказов Надсмотрщика.
– Одна кровавая рука, змеящаяся в тумане! – иронически пробормотал Камагин. – Ох, уж эти мне привидения! Уже четыреста лет назад на Земле никто не верил в этот вздор. Я, однако, не был так рационалистичен, чтоб без проверки объявить вздором переменность телесного образа. Привидения и призраки, немыслимые на древней Земле с ее примитивной техникой, вполне могли оказаться рядовым явлением быта на планетах с более высокой цивилизацией. Наш стереоэкран и видеостолбы, вероятно, показались бы сверхъестественными современнику Эйнштейна, но мы не пугаемся, когда рядом с нами прогуливается призрачный эквивалент знакомого, находящегося в данный момент далеко от нас.
– Призраки или тела, но что-то материальное, реально существующее вне нашего сознания, – сказал я Камагину. – И я хотел бы не высмеивать заранее привидения, а отыскать надежное средство защиты, если они нападут на нас.
– Поручите это дело нашей тройке, адмирал, – сказал Осима, показывая на Камагина и Петри. – В обозе разрушителей мы отыскали оружие, от которого не поздоровится даже призраку. Я говорю о самоходных ящиках. Просто редчайшая счастливая случайность, что они оказались далеко от района битвы и враги ими не воспользовались. Орлан так засветился синеватым лицом, что все вокруг озарилось. А Гиг оглушительно загрохотал костями.
– Вы слишком многого ждете от слепого случая, капитан Осима, – сказал Орлан, и даже внешняя бесстрастность голоса не скрыла иронии. – Обычно счастливые случайности требуют тщательной подготовки. В заключение беседы я попросил Гига больше не зашифровывать своих невидимок. Не знаю, как у других, а мне действовало на нервы, что надо мной проносятся незримые существа, пусть даже дружественные. Древние ангелы-хранители внушают мне такую же неприязнь, как и злые духи. Против моего ожидания, Гиг обрадовался:
– Вот приказ, который нам по душе! Если бы вы знали, ребята, как тяжела проклятая служба невидимости. К тому же и генераторы кривизны ослабли и многим из нас грозит позорная участь превратиться в туманные силуэты из добротных невидимок. А если учесть, что и гравитаторы на издыхании, то можешь вообразить, Эли, этот кошмар: невидимка перестал бы реять над толпой и толкался бы среди головоглазов и пегасов, ангелов и людей, как простое материальное тело, его пинали бы ногами, задевали плечом!.. Ужас, вот что я тебе окажу, Эли! Я поинтересовался, не оскорбляет ли невидимок перспектива превратиться в вещественные тела в оптическом пространстве. Он великодушно растолковал:
– Что ты, адмирал! Невидимость – наша военная форма. И если мы ее носим плохо, страдает наша воинская честь. Когда же мы обретаем облик видимых среди прочих видимых, то это все равно как если бы снимали боевую броню: и удобно, и не надо следить, чтоб к ней относились с уважением. Ромеро разъяснил мне потом, что в древности люди тоже применяли бронирование доспехами и оно тоже делало тело воина невидимым, хотя сама броня оставалась оптически на виду. Разумеется, оптическая невидимость – штука более совершенная, чем бронирование доспехами, но отнюдь не более легкая. И старинные рыцари, как и нынешние невидимки, предпочитали ходить без брони, они называли это «носить штатское». Но если приходилось напяливать доспехи, рыцари заботились уже не столько о собственной безопасности, сколько о том, чтоб внушить уважение к своей военной форме. И называлось это так: «защищать честь мундира».
12
Пленные головоглазы светили тускло, лишь сами они неясно были видны, все остальное пропадало в черном небытии. Я намеренно употребил слово «небытие». Пропадало ощущение пространства, было лишь то, что рядом. В прошлые ночи за цепочкой огней перископов мы как-то не ощущали потерянности в ночи, а сейчас жались один к другому. Я не знал, куда пропал Орлан, где находится Гиг, в каком месте разместились перешедшие на нашу сторону невидимки и головоглазы. Осторожный Петри намекнул, что в такой ночи легко напасть на нас, сонных. Осима возразил, что бессмысленно было помогать нам в бою против своих, если вслед за этим собирались нам изменить. Петри вскоре удалился, за ним исчезли Камагин и Осима. Тяжело махая крыльями – ему обязательно надо было пролететь над всем лагерем, – умчался к своим, на далекий шум голосов и перьев, Труб. Мы сидели кучкой на свинцовом пригорочке, Мэри и мои друзья по Гималайской школе – Ромеро, Лусин, Андре. Андре попросил:
– Расскажите об Олеге и Жанне, друзья. – Он добавил с волнением: – Вам покажется удивительным, но сходил с ума я не сразу, а стадийно. Сперва пропал внешний мир и память о Земле, потом стиралось окружающее. Долго держались мои близкие, Жанна и Олег. И последний образ, который сохранял мой мозг, погасая, был ты, Эли. По-моему, ты не заслуживаешь такой привилегии.
– По-моему, тоже. – Меня обрадовало, что вместе с разумом к Андре возвратилась его милая дружеская резкость. – Вероятно, это оттого, что я был последним, кого ты видел.
– Возможно. Начинайте же! От семейных дел мы перешли к тому, что происходило на Земле и в космосе. Я описал сражения с разрушителями в Плеядах, первую экспедицию в Персей, работы на Станции Волн Пространства. Ромеро поделился воспоминаниями о спорах с Верой и о дискуссиях на Земле, с иронией отозвался о своем поражении, обрисовал размах перестроек в галактических окрестностях Солнца.
– Вы не узнаете нашей звездной родины, дорогой Андре. Внешний вид Плутона вас потрясет, ручаюсь!
– Меня потрясает Эли! – воскликнул Андре. – Я помню тебя талантливым зубоскалом и смелым проказником, ты был горазд на вздорные выходки, но и на ослепительные мысли и глубокие открытия. А встретил тебя адмиралом Большого Галактического флота, и за твоей спиной исследования волн пространства…
– Приходилось заменять тебя, а это было непросто, – отшутился я. – А потом, естественно, я превратил необходимость в добродетель.
– Нет, и подумать странно – ты мой верховный начальник! Придется привыкать к этому, не сердись, если сразу не получится.
– Привыкай, привыкай! Другим было не легче твоего.
– Вы ошибаетесь, другие привыкли быстро, – заметил Ромеро. – Я говорю о себе и вашей сестре. Мы без сопротивления приняли ваше верховенство – возможно, потому, что сами жаждали его. Мэри вдруг запальчиво вмешалась в разговор:
– Сколько я помню Эли, он чаще краснел, чем иронизировал. А если случались вздорные выходки, вроде прогулок наперегонки с молниями, то их было немного. Меня, если хотите знать, временами охватывала досада, что Эли такой серозный, я предпочла бы мужа полегкомысленней.
– Вы просто не учились с Эли с Гималайской школе, – отозвался Андре.
– К тому же он в вас влюбился, – вероятно, такая встряска подействовала на него к лучшему. Серьезный, властно командующий Эли, – поверьте, это звучит очередной проказой! Я попытался шуткой предотвратить новую вспышку Мэри:
– Мы с тобой в браке, Мэри, а в браке не до забав. И проклятое взаимное несоответствие – приходится при каждом слове и поступке с испугом на него озираться! Она все больше сердилась:
– Наше взаимное несоответствие только в том и выражается, что ты постоянно о нем вспоминаешь! Ромеро обратился к Андре:
– Милый друг, многие, в том числе, со стыдом признаюсь, и я, считали вас мертвым, ибо… ну, что ж, раз ошиблись, надо в ошибке каяться – ибо не было похоже, чтоб разрушители дознались до человеческих тайн. Мне представлялось невероятным, чтоб такие злодеи и не сумели от вас, живого, выпытать все, что вы знали. Но вам посчастливилось, если можно назвать счастьем такой печальный факт, как умопомешательство… Об этом, тоже возможном, выходе никто из нас не подумал.
– Я сам изобрел его! Я свел себя с ума сознательно и методично. Сейчас расскажу вам, как это происходило. Я мог бы не приводить здесь рассказа Андре. В отчете Ромеро он изложен подробно, да и сам Андре, по возвращении на землю, не раз выступал на стереоэкране. И если я это делаю, то лишь для того, чтоб показать, какие догадки и желания вызывал во мне рассказ Андре. Он с ужасом ожидал пыток. Смерть была бы куда лучше, но он понимал, что за каждым его движением наблюдают, старинные способы самоумерщвления – ножи, петля, отказ от пищи и питья, перегрызенные вены, – весь этот примитив здесь не действовал. И тогда он решил вывести свой мозг из строя.
– Нет, не разбить голову, – предупредил Андре наши вопросы, – а перепутать схему коммуникаций и связей в мозгу, так сказать – перемонтироваться. Конечно, мозг – конструкция многообразная, нарушение его схемы в каком-то участке еще не вызывает общей потери сознания. Но все-таки вариантов неразберихи несравненно больше, чем схем, обеспечивающих сознание, и на этом я построил свой план.
– Так появился серенький козлик?
– Именно так, Эли. Я выбрал козлика еще и потому, что разрушители наверняка не видели этого животного и понятия не имели о сказочке со старушкой и волком, тут им не за что было уцепиться. А я думал о козлике наяву и во сне, видел только его… Что бы ни происходило извне, какие бы мысли ни появлялись во мне самом, на еду, на угрозы, на страх, на уговоры, на все я отвечал одной мыслью, одной картиной – козлик, серенький козлик… Я перевел весь свой мозг на козлика, все его уголки, все тайное и явное в нем работало на одного козлика. И мало-помалу существо с рогами и копытцами угнездилось в каждой мозговой клетке, отменило все иные картины, кроме себя, всякую иную информацию, кроме того, что он – серенький козлик. Я провалился в полную умственную пустоту, из которой вывели меня уже вы!
– Как ты мучился, Андре! – прошептал Лусин. В голосе его я слышал слезы. – Таких страданий!..
– Какая сила воли, Андре! – проговорил Ромеро. – Что вы изобретательны, мы знали все, по, признаюсь, я не ожидал, что вы способны на подобное воздействие на себя! Я задумался. Ромеро и Лусин спрашивали, была ли у Андре аудиенция у Великого разрушителя и познакомился ли он с бытом зловредов, а он отвечал, что стремился выключиться из этого мира, а не распахивал на него глаза. Потом он оказал с упреком:
– Ты не слушаешь нас, Эли!
– Прости. Я размышлял об одной трудной проблеме.
– Какая проблема?
– Видишь ли, у нас выведена из строя МУМ. И вывели ее примерно твоим способом – перепутали схемы внутренних связей.
– Свели машину с ума? Забавно! А схему запутывания схемы сохраняли?
– Боюсь, что нет. Все совершалось в аварийном порядке. Возможно, кое-что Осима и Камагин запомнили из произведенных ими команд. Но когда я спрашивал, могли ли бы они восстановить ее, они отвечали, что нет.
Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 146; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!