Академик Петин задумал новую книгу
Академик Петин — фигура в нашей философии легендарная и символическая. Не имея даже среднего образования, он в свое время попал в Институт красной профессуры (ИКП), выдвинулся там как один из активнейших сталинистов, стал академиком, занимал при Сталине крупные посты. После смерти Сталина некоторое время казалось, что его привлекут к ответу за плагиат и за доносы, но он ловко выкрутился и удержался, правда, на постах на две-три ступени пониже (редактором журнала, председателем общества). Затем снова поднялся на ступень повыше — стал директором института. О безграмотности Петина до сих пор ходят анекдоты. Например, ему приписывают изречение, что Гегель одной ногой стоял в прошлом, а другой приветствовал будущее. Всем известно, что Петин не способен сам написать ни одной страницы. А между тем он печатал книгу за книгой. И книги не хуже других. Теперь он задумал эпохальный труд объемом пятьдесят авторских листов — обобщение достижений естествознания на современном уровне, новую «Диалектику природы». В философских кругах все, от мала до велика, смеются над этой претензией Петина. Один только Учитель сказал, что не видит в претензии Петина ничего особенного, ибо «Диалектика природы» Энгельса — бред сивой кобылы, и создать нечто подобное на базе современного естествознания — под силу только такому дегенерату, как Петин. Но его никто не понял.
Петин несколько раз намекал мне, что он не против мое участия в подготовке его книги в качестве «научно-технического» сотрудника, но с последующей перспективой. Я делал вид, что не понимаю его намеков. Теперь же Трус на заседании сектора прямо заявил: нам надо одного младшего сотрудника выделить в распоряжение директора. Все поглядели в мою сторону. Смирнящев предложил мою кандидатуру, сказав кучу лестных слов в мой адрес. И судьба моя была решена. Заведовать директорской спецгруппой назначили Барабанова. Барабанов сказал мне, что нам предстоит серьезная задача, и я должен отнестись к ней с полной серьезностью. И поручил мне логический аспект будущей книги Петина.
|
|
|
Бунт «Я»
Сегодня мои «Я» взбунтовались: довольно, заорали они хором, болтаться нам на вторых, третьих, десятых, двадцатых и далее ролях! Хотим играть первую скрипку!!
— Отныне я буду Железным Феликсом, — сказало Второе «Я».
— А я Генсеком, — пропищало Седьмое «Я».
— Я Сталиным, — прохрипело Пятнадцатое «Я».
— А я Лениным, — завопило Пятидесятое «Я».
— А я Марксом...
— Я...
— Я...
— Я буду Берием, — проскрежетало «Я» с шестизначны номером.
— Хватит с нас одного Железного Феликса, — запротестовал Ленин. — Они вдвоем тут такого натворят! Всю квартиру трупами завалят!
|
|
|
— Не Берием, а Берией, — поправил кто-то.
— Бериею.
— Болваны, — сказал спокойно Сталин. — Грузинские фамилии не склоняются. Вот, например, Джугашвили.
— Я встретил (кого?) Джугашвили.
— Я дал по морде (кому?) Джугашвили.
— Я хочу быть (кем?) Джугашвили.
Так и с Берией... Тьфу, с Берия. Но в принципе без Берии... Тьфу, без Берия никак нельзя. А Железного Феликса мы уберем.
— Я сам тебя уберу, — сказал Железный Феликс. — Или отправлю на Черемушкинский рынок лавровым листом спекулировать.
— Теперь время не то, — захныкал Сталин. — Я же хочу в соответствии с историей.
— Тихо! — крикнул я. — А я кем буду?
— Пролетариатом, — сказал Железный Феликс.
— Нет теперь пролетариата, — сказал Маркс. — Был, да весь вышел. И диктатуры пролетариата, увы, тоже нет. И не будет.
— Пусть будет трудовым крестьянством, — сказал Ленин.
— Я всегда знал, что ты — кретин, хотя и уверял всех, что являюсь твоим учеником, — сказал Сталин. — О каком трудовом крестьянстве ты толкуешь? Когда ты был последний раз в деревне? А я только что оттуда. Рассказать — обсмеетесь, братцы. Колхозники, конечно, в колхозе не работают. Копаются на своих участках и промышляют, кто как может. И не получают в колхозе, конечно, ничего, то есть ни ... . Но им на это и наплевать. Они живут себе. Живность разводят. Самогонку гонят. Хлеба нигде нет, а моей хозяйке какой-то забулдыга привез на машине целый ворох зерна. Часть — на самогон, часть — скотине. И представьте себе, строятся! Где берут строительные материалы? А там же, где зерно. Там километрах в двадцати какая-то Великая Стройка Коммунизма идет. Так машины со стройматериалами сначала едут «налево», по деревням, а лишь то, что останется, везут на стройку. И пьянство жуткое идет!
|
|
|
— Значит, пусть будет трудовой интеллигенцией, — сказал Железный Феликс, — прослойкой, так сказать.
— Не хочу быть прослойкой, — возразил я. — Между кем и кем прослаиваться? Гоните что-либо более актуальное.
— Чего мудрить, — сказал Маркс. — Пусть будет трудящимся. Или просто народом. Мы же кем-то руководить должны! Кем? Естественно, народом.
— Всем прогрессивным человечеством!
— Ну, на это у тебя кишка тонка! Пусть будет простым народом.
— И ты согласился? — спросил Он. — Ну и дурак! Они тебя теперь изнасилуют, расстреляют, посадят, сошлют, уморят голодом. И еще благодарить заставят. Я этих подонков знаю!
|
|
|
— Ты же сам призывал меня к мудрости, — сказал я. — Пусть потешатся. Все равно от этой мрази скоро останется лишь неприятное воспоминание.
— А ты не думаешь, что они сначала уничтожат всех, кто способен иметь неприятные воспоминания?
Послание Зайцеву
Что трус из принципа ты,
каждому известно.
И в том признание твое,
бесспорно, честно.
Но будет нам
и вовсе хорошо,
Когда к штанам своим
пришьешь ночной горшок.
Восток и Запад
— Критики нашего общества, — говорит Западник, — не понимают одной тривиальной с точки зрения методологии науки вещи, а именно — того, что суть общества проявляется прежде всего в том, что считается в нем нормальным, обычным, принятым, допустимым. И лишь затем, во вторую очередь, суть общества проявляется в крайностях, в из ряда вон выходящих случаях, в отклонениях от нормы. Причем эти отклонения должны быть поняты как отклонения от некоей нормы, то есть в интересах понимания этой нормы, а также с точки зрения реакции на них общества, то есть опять-таки с точки зрения нормы. Вот и надо начинать сравнение с того, что здесь и там считается нормой. Возьмем, к примеру, гражданские свободы...
— Возьмем, — говорит Восточник. — Ты думаешь, на Западе нет запретов? Есть! Представь себе, наш диссидент эмигрировал на Запад, допустим — в Испанию. Хотя, честно говоря, его туда не пустят, там теперь очень любят нашу страну и диссидентам не верят. Но допустим, он туда приехал. Причем с собственным быком. Быка ему агенты ЦРУ по блату в «Березке» купили. Приехал диссидент в Мадрид и потребовал, чтобы ему дали возможность заколоть быка на глазах у ошалевшей Испании. Как ты думаешь, позволят ему это или нет? То-то! А ты говоришь — свобода!
Ответ Зайцева
Горшок — оно вполне гигиенично,
Но класть в штаны,
установил я лично,
Для нас, интеллигентов,
во сто раз сподручней.
И вне сомненья,
во сто крат научней.
Горшок — где с ним пристроишься
в житейской тесноте?
К тому ж — амбре не то
и ощущения не те.
Высокая честь
Меня попросили зайти в партбюро. Секретарь, улыбаясь от уха до уха, встал мне навстречу, пожал руку, предложил сесть. Вам, сказал он мягким и добрым голосом, выпала большая честь. Институту предоставили три места для вступления в кандидаты в члены партии. Мы посоветовались и решили одно место предоставить вам. Так что будем вас готовить... Вы должны понять... Вы должны проникнуться... Вы должны принять... Вы должны... Вы... Целый час он ворковал, что я должен. А я сидел как обосра...й. Вступать в партию мне ужасно не хотелось. Но и отказ в таком случае, когда за тебя уже решили, что ты достоин, был равносилен безнадежному падению. А опускаться ниже того жалкого уровня, на каком я пребывал, мне тоже не хотелось. Странно, думал я, пока Секретарь ворковал мои обязанности, с одной стороны, меня удостаивают чести быть предназначенным для... а с другой стороны — ставят под неусыпный надзор СГУ. С одной стороны, меня поносят как нерадивого сотрудника в секторе, а с другой — этот же сектор выделяет в директорскую группу как образцового сотрудника. Очевидно, моя причастность к директорскому труду начинает давать о себе знать, и первым вознаграждением за это (аванс?) является честь быть допущенным в ряды и т.п. И что мне оставалось делать? Кивать, когда в секретарской речи звучали вопросы или восклицания. Сейчас условия приема в партию очень строгие, сказал Секретарь. Так что советую припомнить историю КПСС. Конечно, газеты надо регулярно читать. Но вы, конечно, это делаете. Вы же руководитель пропагандистского кружка!
Когда я вышел из партбюро, в коридоре наткнулся на Тваржинскую. Она поймала мою руку, с чувством пожала ее, сказала, что она поздравляет меня, что рада за меня, что я достоин, только несколько флегматичен, но что это пройдет, что побольше боевитости... Покинув институт, я напился до бесчувствия. Ну что, брат, сказал мне Он, когда я осознал себя лежащим на кровати дома, — влип? Да, дела!.. Надо как-то изловчиться и уклониться, иначе тебе капут.
Работать по-ударному
Претворяя в жизнь исторические решения, в обстановке высочайшего политического и трудового подъема проходят митинги и собрания, на которых трудящиеся выражают единодушное стремление обеспечить успешное выполнение грандиозных задач и внести свой весомый вклад в достижение новых высоких рубежей, — так сказано в передовой статье «Работать по-ударному» в газете «Правда». Или в какой-то другой газете, а в какой именно — роли не играет, ибо у нас, как считает дочка Соседа, все газеты суть «правды». Для нее слово «правда» есть синоним слова «газета». Она так и говорит: «правда «Известия», «правда «Красная Звезда» и т.п. Отец говорил, что я, когда был маленьким, все памятники называл «Лениным». Подобно дочке Соседа, я говорил: ленин Маяковский, ленин Горький, ленин Маркс. Взрослые потешались (говорил отец) и совсем не замечали трагического оттенка в таких детских обобщениях. А когда я был маленьким и подавал надежды, говорит Он, я говорил, что буду «Сталиным», когда вырасту. Я этим хотел сказать лишь то, что буду знаменитым, а вовсе не то, что хочу стать Генеральным секретарем. Я о такой должности вообще тогда еще не знал. И очень многие мои сверстники тоже собирались стать «Сталиными». К чему это привело, сам знаешь. Но я вовсе не хотел стать «Лениным», возражаю я. Это ничего не значит, говорит Он. Сознание все равно загнано в определенные жесткие рамки.
Направление умов
Когда я хожу по улицам, я редко смотрю по сторонам и вверх. Я обычно смотрю под ноги. Почему? Потому что хочу найти пачку денег. Вот так. Иду, и вдруг под ногами сверток. Наклоняюсь, поднимаю. Деньги! Огромная сумма. Кто-то уронил. Или, вернее, какой-то крупный грабитель или спекулянт, спасаясь от милиции, бросил этот сверток. Для него сто-двести тысяч пустяк, а для меня... Я смогу отремонтировать комнату, сменить мебель (если мое барахло есть мебель!), подкупить белья, обновить одежду, зубы починить, съездить на курорт. И выпить. И моим женщинам подарочки сделать. Вот обрадовались бы! Родителям кое-что подбросить. В конце концов, долги отдать. Да мало ли что я мог бы сделать на эти денежки! Мысль об ограблении мне в голову не приходит. Те, кого я мог бы ограбить, больше трешки в карманах не держат. А те, у кого есть денежки, сами способны ограбить тебя до последних подштанников. А найти — это безопасно и почти непреступно. Тем более, такой сверточек может обронить только преступник. Потому я и хожу сгорбившись и глядя под ноги. Но кроме пустых пачек от сигарет, обрывков газет и использованных билетов всякого рода, я ничего пока еще не нашел. Наивное ты существо, говорит мне Логик. Ты думаешь, ты один такой? Все, передвигающиеся на своих двоих, ищут такой сверточек. Так что если бы он где-нибудь валялся, нашелся бы другой такой же мудрец, который опередил бы тебя. Знаешь, какова вероятность того, что ты найдешь такой сверточек? Ноль целых, запятая, затем ряд нолей, опоясывающий миллиард раз Галактику, и в конце этого ряда единичка. Ищи!
Сердечная беседа
— Если уж ты за газеты взялся, — говорит маршал Жуков, — то в «Красную Звезду» не грех заглянуть. Вот в сегодняшнем номере любопытный материальчик есть. Называется «Сердечная беседа». Читай!
«Во время подготовки к семинарскому занятию, — начал я читать, — у одного из молодых офицеров не оказалось необходимой литературы. Минут двадцать по штабу разносился возмущенный раскатистый бас заместителя командира полка по политической части подполковника... Каких только упреков не было им высказано в адрес лейтенанта: мол, и бездельник он, и безответственнейший из безответственных, и зачем только погоны носит. В конце концов политработник выставил лейтенанта за дверь. Объявив строгий выговор, разумеется». Ну и что?
— Как — ну и что?! Во-первых, как посмели такой материал в газете публиковать?! Это же подрыв дисциплины! Во-вторых, я всегда настаивал на том, что политруков надо в шею гнать из армии.
— Ну уж извини. Вы в армии без политруков будете баклуши бить, а мы тут за вас отдувайся?! Это нечестно. Политические помои должны быть равномерно распределены по всему населению. Пусть все жрут поровну! Теперь послушай, что я тебе прочитаю. «Вдохновенно, с полным напряжением сил трудится советский народ над воплощением в жизнь исторических предначертаний... Неизменно следуя ленинским курсом партии, советский народ добивается новых и новых успехов на всех направлениях коммунистического строительства... Трудовой энтузиазм миллионов, их славные дела и высокая политическая активность — лучшее свидетельство всенародной поддержки политики партии, которая ведет наше общество ленинским курсом, освещает путь к коммунизму немеркнущим светом ленинских идей...» Эй-эй, куда ты?
— Типичный солдафон, — сказал Ленин, возникший на месте исчезнувшего Жукова. — Ему, видите ли, свет моих идей не нравится! А кому он нравится?! У меня у самого от него душу воротит. Хочешь анекдот? Буденный, как известно, после провала в Военной академии поступил в ЦПШ. На выпускном экзамене ему попался вопрос об отношениях Советского Союза с Индией. Он, конечно, ни в зуб ногой. Экзаменатор ему наводящие вопросы задает. Что ввозит Советский Союз из Индии? Молчок. Ну, подумайте, что вы по утрам пьете? Как, удивился Буденный, неужели огуречный рассол тоже ввозят из-за границы?! Ха-ха-ха! Правда, смешно?
— Пошел вон, — сказал я. — Мне завтра беседу проводить у подшефных строителей, а вы тут балаган разводите. «По-ленински мудро подходит наша партия к решению встающих перед нею международных проблем... Претворяя в жизнь исторические решения... Широко развернули социалистическое соревнование за достойную встречу... Правофланговые в социалистическом соревновании... К новым рубежам... Дружба, проверенная временем... Сговор милитаристов... Маневры расистов... Происки сионистов... Претворяя в жизнь...»
Утопии
В рабочие дни я не спеша просыпаюсь, некоторое время лежу с закрытыми глазами, стараясь припомнить, не натворил ли я чего-нибудь скверного вчера, затем некоторое время лежу с открытыми глазами, раздумывая над тем, не пора ли мне начать приводить себя в порядок и заняться утренней зарядкой по всей форме. С приседаниями. С вдохами-выдохами. С душем. Холодным? О нет. Ни в коем случае! Только через мой труп! Я ощупываю те места, где по идее должны быть бицепсы. Делаю это с полнейшим презрением к самому себе, ибо на этих местах не обнаруживаю того, что там по идее должно быть. Надо гантели купить, говорю я себе тоном приказа. А то в наше время без бицепсов пропадешь ни за грош. Будь у меня приличные бицепсы, я бы этого хмыря, что вчера прицепился ко мне, одним мизинцем придавил бы. На место поставил бы. А то (стыд какой!) еле отделался от него. Чуть было бороды не лишился. И мужичонка-то хлипкий. А вот вцепился в бороду, не оторвешь. Нет, довольно! Надо гантели покупать. После получки, конечно. Сколько я задолжал? Да, в этот раз не выйдет. Ну, в следующую получку. И чего он ко мне прицепился? Жидом обозвал. Это я-то жид?! Орал, чтобы в Израиль убирался. Что таких давно пора к стенке ставить. О Господи! Кошмар какой-то. И поразительно, прохожие только усмехались. И никто не вступился за меня. Довольно! Гантели! Бицепсы нужны! И приседания! И... Нет, обойдемся без душа. Тем более, Соседка вечно заваливает ванну грязным бельем.
Поразмышляв некоторое время подобным образом (с открытыми глазами, ибо если закрою глаза — пиши заранее объяснительную записку о причинах опоздания!), я не спеша встаю с кровати. Именно с кровати, а не с тахты или с дивана. Эта кровать перешла мне в наследство от бабушки, — железная, с железной сеткой, перевязанной в местах разрыва электрическим проводом, с тюфяком, наполненным комками ваты, твердыми, как бильярдные шары. А главное — ужасно скрипучая, даже звенящая. Когда ко мне приходят мои дамы, это обстоятельство их сначала повергает в ужас — соседи, мол, услышат. Потом им это даже начинает нравиться — романтика! Они посылают соседей на ..., хотя это лишено смысла, ибо соседи спят без задних ног после очередной перебранки. Железная сетка со звенящими пружинами начинает увеличивать амплитуду раскачивания, и мы подлетаем чуть ли не до потолка. Дух захватывает! В такие минуты начинаешь понимать летчиков и космонавтов. Интересно, как с этим обстоит дело в состоянии невесомости? Впрочем, вопрос этот коварный. Я его не люблю. Однажды, задумавшись над ним, я потерял пространственную ориентацию, и мы грохнулись на пол, опрокинув недопитую бутылку.
Не спешу я по очень простой причине. Во-первых, мне не надо одеваться, ибо я спал, оказывается, одетым. Во-вторых, мне не надо завтракать, ибо никакой еды для этой цели в доме все равно нет. Тем более, мне нужно не столько поесть, сколько похмелиться. Но это уж после того, как я распишусь в книге прихода-ухода, поболтаюсь на глазах Смирнящева и всякого рода мелких блюстителей порядка, выслушаю новые (обычно — ужасно старые) анекдоты, выложу свои анекдоты, раздобуду пятерку или, в крайней случае, трешку (до получки, как всегда) и отыщу компаньона пойти «позавтракать». Смирнящев почему-то очень внимательно следит за моим поведением; хотя он старший научный сотрудник, то есть обязан являться в институт лишь два раза в неделю, он околачивается в институте каждый день с начала и до конца и без перерыва на обед. Зачем? У меня такое впечатление сложилось, что это он делает исключительно из-за меня. Но Учитель сказал, что я преувеличиваю, что Смирнящев был параноиком еще до моего прихода в институт.
На улице каждый раз меня поражают людские потоки, движущиеся в противоположных направлениях. Толкучка. Раздражение. Я, однако, иду не спеша. Размышляю. Прохожу мимо главного здания СГУ. Бросаю насмешливый взгляд на Железного Феликса. Иду вниз к Театральной площади. Бросаю сочувственный взгляд на Карла Маркса, поскольку на голове у него вечно воркуют голуби и делают с ним то же самое, что я делаю со светлыми идеалами коммунизма, когда размышляю о них, — они его обсирают со страшной силой. А размышляю, естественно, я о том, как наилучшим образом устроить жизнь людей в обществе. Чтобы всем было хорошо. И в этот самый момент невесть откуда появляется Он. Ты — типичный утопист, говорит Он. Почему же утопист, возражаю я. Разве невозможно, например, людей поселять рядом с местом их работы, чтобы не было этих столкновений злобных потоков? Можно. Зачем же рядом, ехидно говорит Он. Лучше уж селить их прямо на месте работы. Представляешь, как было бы здорово, если бы твоя шикарная звенящая кровать (где ты ее раздобыл?!) стояла рядом с твоим рабочим столом! И тогда вообще вставать не надо. В книжке прихода-ухода расписывался бы мимоходом, по пути в туалет. А бабы? — выдвигаю я свои аргументы. А выпивка? А разговорчики? А запретные книжечки и иностранное радио? Но ты противоречишь себе, говорит Он. Для этого как раз надо жить подальше от места работы. Но я не о себе думаю, говорю я. Я о людях думаю. Ты полагаешь, что у людей нет баб, мужиков, выпивок, разговорчиков, говорит Он. Сдаюсь, говорю я. Все действительное разумно! Пусть часами толкаются в транспорте, пусть сталкиваются лбами на тесных тротуарах! Между прочим, говорит Он, советую поднажать. А то опоздаешь. А сегодня генеральная проверка. И параноик Смирнящев уже на площадке торчит. А жаждет он подловить тебя. Ну и пусть, говорю я. Может, выступит против принятия меня в кандидаты в члены. Знаешь, как мне не хочется в эту... Не надейся, говорит Он. Смирнящев свое дело знает. Он сначала загонит тебя в эту... А уж потом сожрет. Не раньше. Для настоящего параноика сжить со света беспартийного никакого интереса не представляет. Торопись!
Мысли глупца
Западные обыватели! К вам обращаюсь я, враги мои! Хотя вы и жрете лучше нас, хотя вы одеваетесь лучше нас, хотя вы разговариваете на всяких иностранных языках и свободно ездите по загранице, все равно перед русским человеком у вас кишка тонка. Запомните, зарубите себе на носу и намотайте себе на ус: русский человек есть прирожденный мыслитель. Негры — прирожденные танцоры и борцы против расовой дискриминации, евреи — прирожденные физики и эмигранты, а русские — прирожденные мыслители. Заговорите с первым попавшимся русским человеком, и вы сами убедитесь в этом. Вот хотя бы с этим. Това...! Прошу прощения, это — казах. Ну, вот с этим. Опять неудача, это — азербайджанец. Это — татарин. А этот... Да, теперь трудновато встретить русского человека на улицах Москвы. Стоп! Вот этот забулдыга, валяющийся на тротуаре в ожидании милицейской коляски, долженствующей отвезти его в вытрезвитель, наверняка наш брат русак. Разбудите его, поднесите ему сто граммов любой жидкости с градусом (можно без закуски, он к этому привычен) и заведите с ним разговор на любую тему, например — о последних печальных для Запада событиях в мире. Уверяю вас, вы будете сражены философской глубиной его перезревшей мысли.
— Эй, друг! Подымайсь!
— Не мешай! У меня сегодня отгул. А друзей поищи среди диссидентов. Я честный человек, на свои пью, а не...
— Я не диссидент, а свой брат-иван. У меня «загул». Может быть, продолжим?
— Так бы сразу и говорил! Дай я тебя поцелую! Люблю хороших людей! Что пьем? Что угодно, только не коньяк. Я с него блюю. А если ты хочешь знать мое мнение, так я его не скрываю. Все западные политики — сплошное дерьмо. Можешь мне поверить, я их знаю как облупленных. Восток и Африку они просрали, это факт. На очереди Южная Америка. Что нужно было, чтобы остановить расползание нашей мерзости по всему свету? Чуточку мозгов. Чуточку мужества. Чуточку потратиться. А у них ни того, ни другого, ни третьего. Трусы, кретины, жмоты. Скоро мы их всех вообще возьмем за горло. Так им и надо! Знаешь, год назад я с одним батальоном успокоил бы целый континент. А теперь... Тьфу! Может, повторим?
Дальше я вам приведу несколько примеров размышлений одного институтского глупца. Не болвана и кретина, а простого глупца. В отличие от первых двух, он мог бы сотворить нечто стоящее внимания. Но не может этого сделать, так как (в отличие опять-таки от первых двух) опасается, что его не поймут, исказят и используют не на благо, а наоборот. К тому же у него семья. И популярная брошюра идет в издательстве «Московский рабочий» о коммунистической нравственности. Ну и гонорар, почет и прочее.
Все дело теперь в методе понимания, говорит Глупец. Информации люди имеют в избытке, а извлекать из нее стоящие истины не могут. Люди живут на уровне поверхностного наблюдения фактов и примитивных обобщений. И никто не может углубиться до понимания механизмов происходящего. А между тем есть правила для такого углубления. И не такие уж они сложные. Вот, например, одно из них: надо различать два слоя общественной жизни — внешний и внутренний. Первый — текущие индивидуальные события жизни. Второй — стабильные ее основы. В первом происходят изменения по воле и желанию отдельных людей. Здесь назначают на должности, снимают с постов, принимают постановления, родятся, умирают... В другом происходит нечто, неподвластное воле отдельных людей, сохраняются и воспроизводятся в тех же формах отношения между людьми, их группировки и формы поведения... Например, в первом слое мы наблюдаем, что такой-то руководитель боролся за единовластие и устранял конкурентов. Во втором слое мы фиксируем сам факт руководства и неизбежность для всякого руководителя стремления к единовластию. И этот переход ко второму слою не есть простое обобщение. Часто здесь имеет место соотношение, подобное соотношению закона притяжения тел и фактов их перемещения, среди которых имеют место и случаи удаления тел друг от друга. А когда мы спорим, мы это различие слоев понимания игнорируем. Один копается во втором слое и добывает истины вроде утверждения «Тела притягиваются друг к другу». А другой ему возражает, привлекая факты из первого слоя. Гляди, мол, вот тебе примеры удаления тел друг от друга! Так что ты ошибаешься
Послание Ежову
Эй! Поход труби, горнисты!
Становись, подонков рать!
В институте сионисты
Все себе хотят забрать.
Приглядитесь! Тут — Хаймович.
Там, конечно, Рабинович.
Рядом с ними — Ойзерман.
Сверху кроет Глезерман.
А поглубже посмотри ты
По анкетным по листам!
Сионистов сколько скрытых
Позасело тут и там!
Посчитайте! Иванов,
Ясно, этот тип — Петров,
Тот, конечно, вроде Петин.
А на мордах — тьма отметин.
Дайте только мне указ.
Сионистов тех рассею
Я в два счета, мигом, враз.
Бей жидов! Спасай Расею!
Иванов — так Иванов,
Если даже без штанов.
Никаких к тебе вопросов!
Пусть дурак! Зато — курносый!
Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 176; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!