Глава III КОВАРНЫЕ ЗАМЫСЛЫ ТЕТИ АГАТЫ
Другой на моем месте наверняка бы казнился и страдал после провала матримониальных планов Бинго. Я хочу сказать, будь у меня более тонкий душевный склад и возвышенная натура, я бы ужасно расстроился. А так, среди разных прочих забот, я особенно не огорчался. К тому же, не прошло и недели после этого трагического события, как Бинго уже снова радостно бил копытом, точно дикая газель.
Никто так легко не оправляется после неудач, как Бинго. Его можно сбить с ног, но невозможно нокаутировать. Пока он увивается вокруг очередной пассии, он томится и вздыхает с полной отдачей. Но как только получает от ворот поворот, и дама сердца просит его — в порядке личного одолжения — оставить ее в покое, он вскоре снова беззаботно насвистывает, как ни в чем ни бывало. Мне доводилось наблюдать это не раз и не два, так что можете мне поверить.
Так что я из-за Бинго особенно не расстраивался. Впрочем, если говорить честно, и ни по какому иному поводу. Да и вообще в то время настроение у меня было превосходное. Все шло как нельзя лучше. В трех забегах лошади, на которых я поставил приличные суммы, пришли к финишу первыми, вместо того, чтобы присесть отдохнуть в середине дистанции, как обычно поступают четвероногие, когда я делаю на них ставки.
Добавлю к этому, что погода по-прежнему стояла наивысшего качества, мои новые носки были признаны широкой общественностью, как «самое то», и, в довершение всего, тетя Агата укатила во Францию и, по крайней мере в ближайшие полтора месяца, не будет меня поучать и воспитывать. А те, кто знаком с тетей Агатой, согласятся со мной, что уже одно это — неописуемое счастье.
|
|
|
Вот почему, принимая утреннюю ванну, я вдруг с особой остротой ощутил, что в целом свете нет ничего, что могло бы испортить мне настроение, и, орудуя губкой, запел, ну прямо как соловей. Мне казалось, что все положительно к лучшему в этом лучшем из миров.
Но вы замечали, что слишком хорошо в жизни долго не бывает. Только разомлеешь от блаженства и тут же получишь по шее. Не успел я вытереться, одеться и притопать в гостиную — как вот оно, началось: на каминной полке лежало письмо от тети Агаты.
— О, Господи, — простонал я, когда прочел его.
— Сэр? — переспросил Дживс. Он неслышно хлопотал по хозяйству в глубине комнаты.
— Это от тети Агаты, Дживс. От миссис Грегсон.
— Да, сэр?
— Вы бы не отзывались так равнодушно, если бы знали, что она пишет, — сказал я с горьким смехом. — Проклятие пало на наши головы, Дживс. Она хочет, чтобы я приехал к ней в… как бишь этот чертов курорт называется… в Ровиль-сюр-Мер. О господи!
— Полагаю, мне следует начать укладывать вещи, сэр?
|
|
|
— Боюсь, что так.
Очень трудно объяснить людям, незнакомым с тетей Агатой, каким образом ей удалось забрать надо мной такую власть. Я от нее не завишу ни в финансовом отношении, ни вообще. Но такой уж у нее характер. Еще когда я был совсем маленьким и позже, когда пошел в школу, тете стоило бровью повести, и я исполнял все, чего она требовала, и я до сих пор не вышел из-под гипноза. У нас в семье народ по преимуществу рослый, в тете Агате пять футов девять дюймов росту, крючковатый нос, волосы с сильной проседью — общее впечатление довольно внушительное. Как бы там ни было, мне даже в голову не пришло отказаться под каким-нибудь благовидным предлогом. Раз она сказала ехать в Ровиль, ничего другого не остается, как послать за билетами.
— Как вы думаете, в чем дело, Дживс? Зачем я ей понадобился?
— Затрудняюсь вам сказать, сэр.
Ну, да что там говорить. Мне оставалось лишь одно призрачное утешение, что-то вроде голубого проблеска между черными грозовыми тучами: в Ровиле я смогу продемонстрировать шелковый кушак, который купил полгода назад, да так ни разу и не решился надеть. Такой широкий, наподобие шарфа, его наматывают вокруг талии вместо жилета. До сих пор я не смог набраться смелости, чтобы выйти в нем на люди, так как знал, что Дживс встанет на дыбы: кушак был довольно яркого малинового цвета. Но я надеялся, что в таком месте, как Ровиль, где веселье бьет ключом и царит свойственная французам joie de vivre,[102] глядишь — как-нибудь и проскочит.
|
|
|
На следующее утро, получив положенную порцию качки на пароме и тряски в вагоне ночного поезда, я прибыл в Ровиль — довольно симпатичный городок, в котором джентльмен, не обремененный такой обузой, как тетка, мог бы славно скоротать недельку-другую. Он похож на большинство французских курортов — бесконечные пляжи, отели и казино. Гостиница, которой выпало несчастье попасться на глаза моей тете, называлась «Отель Де-Люкс», и к тому моменту, когда я туда прибыл, среди персонала не осталось ни одного человека, который бы не ощутил на себе ее присутствия. Я им сочувствовал. Я прекрасно знал, как тетя Агата ведет себя в гостиницах. К моему приезду основная воспитательная работа была завершена, и по тому, как все перед ней лебезили, я понял, что для начала она потребовала, чтобы ее перевели в другой номер, с окнами на юг, вскоре переехала в третий, потому что во втором скрипела дверца шкафа, потом без обиняков высказала все, что думает о здешних поварах, официантах, горничных и прочих. Теперь она прочно держала всю шайку под каблуком. Управляющий, здоровенный малый с густыми бакенбардами и бандитской физиономией, готов был вывернуться наизнанку, стоило ей на него взглянуть.
|
|
|
Столь полный триумф привел ее в состояние мрачного удовлетворения, и она встретила меня чуть ли не с материнской нежностью.
— Я так рада, что ты смог приехать, Берти, — сказала она. — Свежий воздух пойдет тебе на пользу. Хватит таскаться по прокуренным ночным клубам.
Я хмыкнул что-то неопределенное.
— И с людьми интересными познакомишься, — продолжала она. — Хочу представить тебя мисс Хемингуэй и ее брату, я с ними здесь очень подружилась. Уверена, что мисс Хемингуэй тебе понравится. Милая, кроткая девушка, не то что эти современные бойкие лондонские девицы. Ее брат — приходский священник в Чиплиин-де-Глен в Дорсетшире. Он говорит, что они в родстве с кентскими Хемингуэйями. Очень добропорядочная семья. А Алин — очаровательная девушка.
Я насторожился. Подобные дифирамбы были совсем не в духе тети Агаты: всему Лондону известно, что она имеет обыкновение поливать всех направо и налево. Я кое-что заподозрил. И, черт подери, оказался прав!
— Алин Хемингуэй — как раз такая девица, какую я хотела бы видеть твоей женой, Берти, — сказала тетя Агата. — Тебе пора жениться. Тогда, может быть, из тебя и получится что-то путное. Лучшей жены, чем милая Алин, я себе не представляю. Она будет оказывать на тебя хорошее влияние.
— Еще чего! — не выдержал я, похолодев при мысли о подобной перспективе.
— Берти! — прикрикнула тетя Агата, сбросив маску материнской нежности и смерив меня ледяным взглядом.
— Да, но…
— Такие молодые люди, как ты, Берти, приводят меня в отчаяние; и не только меня, а всех, кому не безразлично будущее рода человеческого. Ты погряз в праздности и себялюбии, ты растрачиваешь жизнь попусту, вместо того, чтобы прожить ее с пользой для себя и для других. Ты тратишь лучшие годы на сомнительные развлечения. Ты — антиобщественное животное, трутень. Берти, ты просто обязан жениться.
— Но, будь я проклят…
— Плодиться и размножаться — священный долг каждого…
— Ради Бога, тетя, — сказал я и густо покраснел. Тетя Агата — член нескольких женских клубов, и иногда забывается, думает, что она в клубной гостиной.
— Берти, — повысила голос тетя и уже собиралась как следует прочистить мне мозги, но ей помешали. — А, вот и они, — сказала тетя. — Алин, милая!
Я увидел девушку и молодого человека, подгребавших в нашу сторону с приторными улыбками на лицах.
— Хочу представить вам моего племянника, Берти Вустера, — сказала тетя Агата. — Он только что приехал. Решил сделать мне сюрприз. Я понятия не имела, что он собирается в Ровиль.
Я затравленно взглянул на парочку, чувствуя себя, точно кот, попавший на псарню. Знаете, такое чувство, что тебя загнали в угол. Внутренний голос нашептывал мне, что Бертраму все это совершенно ни к чему.
Брат оказался кругленьким коротышкой с овечьим лицом. От него за версту веяло благостностью, он носил пенсне и пасторский воротничок — ну, такой, с застежкой сзади.
— Добро пожаловать в Ровиль, мистер Вустер, — сказал он.
— Ах, Сидней, — воскликнула девушка. — Ты не находишь, что мистер Вустер как две капли воды похож на каноника Бленкинсопа, который читал проповедь у нас в Чипли на прошлую Пасху?
— В самом деле! Просто поразительное сходство!
Они вытаращили на меня глаза, словно я был диковинным экспонатом за музейной витриной, а я, в свою очередь, уставился на них и разглядел барышню во всех деталях. Вне всякого сомнения, она разительно отличалась от тех представительниц слабого пола, которых тетя Агата назвала современными бойкими лондонскими девицами. Никаких тебе коротких стрижек и сигарет. Мне в жизни не приходилось встречать столь благопристойной — не могу подобрать иного слова — внешности. Простое платье, волосы гладко зачесаны, выражение лица кроткое, почти ангельское. Я не претендую на лавры Шерлока Холмса, но как только я ее увидел, я тотчас сказал себе: «Эта барышня играет на органе в сельской церкви».
Мы вдоволь попялились друг на дружку, пощебетали о том, о сем, и я слинял. Но перед этим вынужден был пообещать после обеда прокатиться на автомобиле вместе с девицей и ее братцем. И мысль о предстоящей прогулке нагнала на меня такую тоску, что я решил хоть как-то поднять настроение. Я отправился в номер, достал из чемодана шелковый кушак и обмотал его вокруг талии. Когда я повернулся, Дживс шарахнулся от меня, точно дикий мустанг от грузового автомобиля.
— Прошу прощения, сэр, — сказал он, отчего-то понизив голос до шепота. — Вы ведь не собираетесь появиться на людях в таком виде?
— Вы это про кушак? — спросил я непринужденным благодушным тоном, делая вид, что не замечаю застывшего на его лице ужаса. — Да, думаю пройтись.
— Я бы вам не советовал этого делать, сэр, ни в коем случае не советовал.
— А что такое?
— Непозволительно кричащий цвет, сэр, слишком бросается в глаза.
На этот раз я отважился дать Дживсу отпор. Никто лучше меня не знает, что он — гений и все такое, но, черт побери, мне надоело вечно зависеть от чужого мнения. Нельзя быть рабом своего слуги. Кроме того, у меня было ужасное настроение, и кушак — единственное, что могло меня хоть немного утешить.
— Знаете, что я вам скажу, Дживс, — сказал я. — Ваша беда э том, что вы замкнулись на ограниченном пространстве Британского архипелага. Мы не на Пиккадилли. На французском курорте требуется немного яркости и романтики. Не далее как сегодня утром я встретил в вестибюле джентльмена в костюме из желтого вельвета.
— И тем не менее, сэр…
— Дживс, — твердо сказал я. — Я так решил. У меня сегодня тоскливо на душе, мне нужно взбодриться. И вообще, чем это плохо? Мне кажется, этот кушак сюда так и просится. Он придает костюму испанский колорит. Этакий идальго Висенте-и-Бласко-и-как-то-там-еще. Молодой испанский гранд направляется на бой быков.
— Хорошо, сэр, — холодно ответил Дживс.
Терпеть не могу такие сцены. Если меня что-то может по-настоящему огорчить, так это размолвки в собственном доме; я чувствовал, что какое-то время мы с Дживсом будем в натянутых отношениях. Мало мне жуткой затеи тети Агаты насчет Алин Хемингуэй, теперь еще это — признаюсь, у меня возникло горькое чувство, что никто на свете меня не любит.
Автомобильная прогулка получилась — как я и ожидал — из рук вон. Пастор трещал без умолку ни о чем, девица любовалась пейзажем, а у меня от всего этого началась мигрень, зародившаяся в левой пятке и разыгрывавшаяся все сильнее по мере продвижения вверх. Я проковылял в свой номер, чтобы переодеться к ужину, чувствуя себя, как лягушка, по которой прошлась борона. Если бы не стычка из-за кушака, я мог бы поплакаться Дживсу в жилетку и излить свои горести. Я все-таки не мог в одиночку пережить свалившиеся на мою голову несчастья.
— Послушайте, Дживс! — не выдержал я.
— Сэр?
— Плесните мне бренди с содовой, только покрепче.
— Да, сэр.
— Покрепче, Дживс. Поменьше содовой, побольше бренди.
— Хорошо, сэр.
Промочив горло, я почувствовал себя чуточку веселее.
— Дживс, — позвал я.
— Сэр?
— По-моему, я здорово влип, Дживс.
— В самом деле, сэр?
Я пристально на него взглянул. Вид у него был чертовски неприступный. Все еще дуется на меня.
— Вляпался по самые уши, — сказал я, сунув в карман врожденную гордость Вустеров и взывая к его дружеским чувствам. — Вы обратили внимание на барышню, которая здесь крутилась со своим братом пастором?
— Мисс Хемингуэй? Да, сэр.
— Тетя Агата хочет, чтобы я на ней женился.
— В самом деле, сэр?
— Ну, что будем делать?
— Сэр?
— Я имею в виду — вы можете что-нибудь предложить?
— Нет, сэр.
Жуткий тип — говорил так холодно и недружелюбно, что мне осталось только стиснуть зубы и изобразить полнейшее безразличие.
— Ну, что ж… ладно… тра-ла-ла-ла!
— Вот именно, сэр, — подтвердил Дживс. Только, как говорится, и всего.
Глава IV ЖЕМЧУГ — К СЛЕЗАМ
Давным-давно, скорее всего еще в школе — теперь-то я этими делами не особенно увлекаюсь, — я прочел одно стихотворение, про что-то там такое, и там были, помнится, строки насчет того, как: «Всё явственней тень мрачная тюрьмы сгущалась над невинной головой[103]». Это я к тому, что на протяжении последующих двух недель нечто похожее наблюдалось и над головой вашего покорного слуги. Уже слышался, день ото дня все громче, звон свадебных колоколов, и разрази меня гром, если я представлял себе, как из этого выпутаться. Дживс, понятное дело, сразу бы выложил с десяток гениальных планов, но он по-прежнему держался холодно и отчужденно, и у меня не хватало духу обратиться к нему за помощью. Ведь он же прекрасно видел, что молодой хозяин угодил в переделку, и если ему этого мало, чтобы закрыть глаза на малиновый кушак вокруг талии, значит, былой феодальный дух угас в его груди, и тут уж ничего не поделаешь.
Просто поразительно, до чего эти Хемингуэи ко мне прониклись! Я никогда не утверждал, что обладаю способностью располагать к себе людей, а большинство моих знакомых считают, что я законченный осел, но факт остается фактом: у этой барышни и ее братца я шел «на ура». Без меня они чувствовали себя несчастными. Я теперь и шагу не мог ступить без того, чтобы кто-то из них тотчас не появился Бог весть откуда, и не вцепился в меня, как репей. Дело дошло до того, что я начал прятаться в своем номере, чтобы хоть ненадолго от них передохнуть. Я занимал на третьем этаже вполне приличный «люкс» с видом на набережную.
Как-то вечером я укрылся в номере и в первый раз за день ощутил, что жизнь в конце концов не такая уж скверная штука. Сразу после обеда тетя Агата отправила меня с барышней Хемингуэй на прогулку, и я не мог избавиться от прилипчивой девицы до самого вечера. И вот сейчас, глядя из окна на залитую вечерними огнями набережную и толпу людей, беззаботно спешащих в рестораны, или в казино, или еще Бог знает куда, я испытал чувство щемящей зависти. Как здорово я мог бы здесь провести время, если бы не тетя Агата и ее занудные приятели.
Я тяжело вздохнул, и в этот момент раздался стук в дверь.
— Кто-то стучит, Дживс, — сказал я.
— Да, сэр.
Он отворил дверь, и я увидел Алин Хемингуэй и ее брата. Этого еще не хватало! Я искренне надеялся, что заслужил на сегодня право на отдых.
— А, привет, — сказал я.
— Ах, мистер Вустер, — сказала девушка срывающимся от волнения голосом. — Просто не знаю, с чего начать.
Тут только я заметил, что вид у нее совершенно потерянный, а что касается ее братца, то он похож на овцу, которую терзают невыразимые душевные муки.
Я поднялся и приготовился внимательно слушать. Я понял, что они пришли не просто поболтать — видимо, стряслось нечто из ряда вон выходящее. Хотя непонятно, почему они с этим делом обращаются ко мне.
— Что случилось? — спросил я.
— Бедный Сидней! Это я во всем виновата, мне не следовало оставлять его без присмотра, — пролепетала Алин. Видно, что взвинчена до чертиков.
Тут ее братец, который не проронил ни звука после того, как сбросил с себя мятое пальто и положил на стул шляпу, жалобно кашлянул, как овца, застигнутая туманом на вершине горы.
— Дело в том, мистер Вустер, — сказал он, — что, к величайшему сожалению, со мной произошла весьма прискорбная история. Сегодня днем, когда вы столь любезно вызвались сопровождать мою сестру во время прогулки, я, не зная, чем себя занять, поддался искушению и — к несчастью — зашел в казино.
Впервые с момента нашего знакомства я почувствовал к нему что-то вроде симпатии. Оказывается, в его жилах течет кровь спортсмена; выходит, что и ему не чужды человеческие страсти. Жаль, что я не знал об этом раньше, мы могли бы гораздо веселей проводить время.
— Ну и как, — сказал я, — сорвали банк? Он тяжело вздохнул.
— Если вы хотите спросить, была ли моя игра успешной, я вынужден дать вам отрицательный ответ. Я ошибочно посчитал, что раз выигрыш уже выпал на красное не меньше семи раз подряд, дальше должна прийти очередь черного. Я ошибся и потерял все то немногое, что у меня было, мистер Вустер.
— Да, не повезло, — сказал я.
— Я вышел из казино, — продолжал он, — и вернулся в гостиницу. Там я встретил одного из моих прихожан, полковника Масгрейва, который по воле случая приехал сюда в отпуск. Я убедил его дать мне сто фунтов и выписал на его имя чек для предъявления в одном из лондонских банков, где у меня открыт счет на скромную сумму.
— Выходит, все не так уж плохо, — я призвал его взглянуть на вещи с приятной стороны. — Хочу сказать, вам здорово повезло: не так-то просто с первой попытки найти желающего раскошелиться.
— Наоборот, мистер Вустер, это лишь усугубило мое положение. Мне очень стыдно в этом признаться, но я тотчас вернулся в казино и проиграл все сто фунтов: на этот раз я ошибочно предполагал, что на красное должна, как выражаются игроки, «пойти полоса».
— Ну и ну, — сказал я. — Ничего себе — скоротали вечерок!
— И самое ужасное, — заключил он, — это то, что на моем банковском счете нет достаточных средств, и мой чек, предъявленный полковником, оплачен не будет.
К этому моменту я уже понял, что он собирается обратиться ко мне с просьбой, которая вряд ли меня обрадует; но тем не менее я невольно испытал к нему теплое чувство. Я слушал его со все возрастающим интересом и восхищением. Никогда еще мне не доводилось встречать младших приходских священников, готовых так легко пуститься во все тяжкие. Хоть он и неказист с виду, но, похоже, парень хоть куда, жаль, что я не имел возможности узнать об этом раньше.
— Полковник Масгрейв, — продолжал он срывающимся голосом, — не из тех, кто посмотрит на это сквозь пальцы. Он человек суровый. Он все расскажет нашему первому приходскому священнику. А тот — тоже суровый человек. Короче говоря, мистер Вустер, если полковник Масгрейв предъявит этот чек в банк — я погиб. А он отправляется в Англию сегодня вечером.
Как только он смолк, вступила девица, которая все это время, пока ее братец изливал мне душу, судорожно вздыхала и кусала скомканный носовой платочек.
— Мистер Вустер, — воскликнула она, — умоляю вас, спасите! О, скажите, что вы нас спасете! Нам нужны деньги, чтобы получить обратно чек у полковника Масгрейва до девяти вечера — он уезжает на поезде девять двадцать. Я чуть с ума не сошла, ломая себе голову, как нам быть, и тут вспомнила, что вы всегда были к нам так добры. Мистер Вустер, одолжите Сиднею эту сумму и возьмите вот это в качестве залога. — И прежде чем я успел возразить, она достала из сумочки прямоугольный футляр. — Это мое жемчужное ожерелье, — сказала она. — Я не знаю, сколько оно стоит — это подарок моего бедного отца…
— Ныне, увы, покойного… — вставил ее брат.
— …но я уверена, что его стоимость намного превосходит сумму, которую мы у вас просим.
Чертовски неловко. Я почувствовал себя ростовщиком. Как будто ко мне пришли заложить часы.
— Нет, что вы, зачем это, — запротестовал я. — Не нужно никакого залога, что за вздор. С удовольствием одолжу вам эти деньги. Они у меня, кстати, с собой. Как нарочно снял сегодня со счета немного наличных.
И я извлек из бумажника сотню и протянул брату. Но тот отрицательно покачал головой.
— Мистер Вустер, — сказал он. — Мы глубоко признательны вам за вашу щедрость; мы польщены и тронуты вашим доверием, но не можем согласиться с таким предложением.
— Сидней хочет сказать, — пояснила девушка, — что вы ведь, если разобраться, ничего о нас не знаете. Вы не должны рисковать такими деньгами, ссужая их без залога фактически незнакомым людям. Если бы я не была уверена, что вы отнесетесь к нашему предложению как деловой человек, я бы ни за что не осмелилась к вам обратиться.
— Как вы прекрасно понимаете, нам претит мысль о том, чтобы отнести жемчуг в ломбард, — сказал брат.
— Если бы вы согласились дать нам расписку — просто для порядка…
— Конечно, разумеется…
Я написал расписку и положил на стол рядом с деньгами, чувствуя себя круглым идиотом.
— Вот, пожалуйста, — сказал я.
Девушка взяла расписку, спрятала ее в сумочку, передала деньги брату и прежде, чем я понял, что происходит, бросилась ко мне, поцеловала и выбежала прочь из комнаты.
Признаюсь, я просто обалдел. Это было так внезапно и неожиданно. Я хочу сказать — такая девушка… Тихая, скромная и все такое — не из тех, которые целуют посторонних мужчин направо и налево. Словно в тумане я увидел, как из-за кулис появился Дживс и подал брату пальто; помню, я еще подумал про себя: «Что на свете могло бы заставить меня напялить на себя подобный балахон, больше всего похожий на мешок из-под муки?» Тут он подошел ко мне и горячо сжал мою руку.
— Не знаю, как вас благодарить, мистер Вустер!
— Ну что вы, какие пустяки.
— Вы спасли мое доброе имя. Доброе имя мужчины или женщины — наидрагоценнейший перл душ человеческих, — сказал он, со страстью разминая мою верхнюю конечность. — Тот, кто похитит у меня деньги, похитит безделицу. Они были моими, теперь они служат ему, как уже прежде рабски служили тысячам других. Но тот, кто похитит мое доброе имя, отнимет у меня то, что его не обогатит, а меня оставит самым жалким бедняком. Я от всего сердца благодарю вас. До свидания, мистер Вустер.
— До свидания, старина, — сказал я.
Когда дверь за ним закрылась, Я повернулся к Дживсу. — Грустная история, Дживс, — сказал я.
— Да, сэр.
— Хорошо, что у меня деньги оказались под рукой.
— Ну… э-э-э… да, сэр.
— Вы говорите так, словно вам что-то не нравится.
— Мне не подобает критиковать ваши действия, сэр, но все же возьму на себя смелость утверждать, что вы поступили опрометчиво.
— Одолжив им эти деньги?
— Да, сэр. Эти модные французские курорты так и кишат мошенниками.
Ну, это уже было слишком.
— Знаете, что я вам скажу, Дживс, — не выдержал я. — Я многое готов стерпеть, но когда вы выступаете с ин… с иней… — черт, все время забываю это слово, — одним словом, возводите напраслину на представителя духовенства…
— Возможно, я чересчур подозрителен, сэр. Но я достаточно повидал этих курортов. Когда я был на службе у лорда Фредерика Рейнила, незадолго до того, как поступить к вам, его светлость очень ловко обманул в Монте-Карло мошенник, известный под кличкой Святоша Сид, завязавший с ним знакомство при помощи сообщницы. Я хорошо помню, как в тот день…
— Извините, что прерываю вечер воспоминаний, Дживс, — холодно сказал я, — но в данном случае вы городите чушь. Что может быть подозрительного в такой сделке? Ведь они же оставили мне жемчуг в залог, верно? Так что впредь думайте, что говорите. Вы бы лучше спустились вниз и спрятали ожерелье в сейф отеля. — Я открыл футляр, чтобы еще раз взглянуть на жемчуг. — О, Господи!
Футляр был пуст!
— Черт меня побери, — не в силах поверить своим глазам, воскликнул я. — Да ведь это грабеж средь бела дня!
— Совершенно верно, сэр. Именно так был обманут лорд Фредерик в тот день, о котором я только что вам рассказывал. Когда сообщница в знак благодарности обняла его светлость, Святоша Сид подменил футляр с жемчугом на точно такой, но пустой футляр, и скрылся вместе с ожерельем, деньгами и распиской. На основании расписки он потом потребовал, чтобы его светлость вернул жемчуг, и его светлость, не имея возможности это сделать, был вынужден заплатить ему значительную сумму в качестве компенсации. Это очень простой, но действенный прием.
И тут меня осенило.
— Святоша Сид? Сид! Сидней! Братец Сидней! Разрази меня гром! Так вы полагаете, Дживс, что этот пастор — Святоша Сид?
— Да, сэр.
— Просто невероятно! Этот воротничок с застежкой сзади и все такое — он бы и епископа ввел в заблуждение. Так вы уверены, что это Святоша Сид?
— Да, сэр. Я узнал его, как только он вошел в комнату. У меня глаза на лоб полезли от удивления.
— Вы его узнали?
— Да, сэр.
— Но, тогда какого дьявола, — воскликнул я в сильном волнении, — какого дьявола вы меня не предупредили?
— Я решил избавить вас от неприятной сцены и просто извлек футляр с жемчугом из кармана этого господина, когда подавал ему пальто, сэр. Вот он.
Он положил футляр на стол рядом с первым, и, готов поклясться, они были похожи, как две капли воды. Я раскрыл футляр, и — вот оно, это дивное ожерелье, казалось, оно приветливо улыбается мне каждой своей жемчужиной. Я растерянно посмотрел на Дживса. У меня голова шла кругом.
— Дживс, — произнес наконец я. — Вы — гений.
— Да, сэр.
Только теперь я почувствовал теплые волны облегчения. Если бы не Дживс, пришлось бы выложить несколько тысяч, не меньше.
— Вы спасли от разорения наш домашний очаг, Дживс. Думаю, даже такой наглец, как Сид, закованный в носорожью броню бесстыдства, не осмелится потребовать, чтобы я вернул ему жемчуг.
— Несомненно, сэр.
— Ну, что ж… Послушайте, а вдруг он фальшивый?
— Нет, сэр. Это настоящий жемчуг, и притом очень ценный.
— Выходит, я остался в выигрыше. Да еще в каком! Пусть я потерял сотню фунтов, зато приобрел прекрасную нитку жемчуга. Ведь так, верно?
— Боюсь, что нет, сэр. Думаю, вам придется вернуть ожерелье.
— Что? Сиду? Я пока что в своем уме!
— Вы меня не поняли, сэр. Я имел в виду — вернуть жемчуг законному владельцу.
— А кто его законный владелец?
— Миссис Грегсон, сэр.
— Как? С чего вы взяли?
— Вот уже час, как вся гостиница знает, что у миссис Грегсон пропало жемчужное ожерелье. Незадолго до вашего прихода я разговаривал с горничной миссис Грегсон, и она сказала мне, что управляющий гостиницы находится в апартаментах миссис Грегсон.
— Представляю, как ему там сейчас весело.
— Вполне разделяю ваши опасения, сэр. Постепенно до меня стала доходить суть случившегося.
— Значит, я сейчас пойду и верну ей жемчуг, так? Это изменит счет в мою пользу.
— Совершенно верно, сэр. И, если вы позволите дать вам совет, мне представляется не лишним подчеркнуть то обстоятельство, что жемчуг был украден…
— Великий Боже! Этой чертовой девицей, на которой тетя пыталась меня женить, будь я проклят!
— Именно так, сэр.
— Дживс, это будет самое сокрушительное поражение, какое когда-либо, за всю историю человечества, пришлось испытать моей дражайшей родственнице.
— Вполне возможно, что так, сэр.
— Может, поутихнет немного, а? Перестанет важничать и смотреть на меня сверху вниз?
— У вас есть все основания на это рассчитывать, сэр. Я с радостным воплем вылетел из комнаты.
Уже на подступах к берлоге тети Агаты я понял, что веселье в полном разгаре. Какие-то типы в униформе и стаи перепуганных горничных околачивались в коридоре, а за стеной был слышен нестройный гул голосов, перекрываемый зычным контральто тети Агаты. Я постучался, но никто не обратил на мой стук никакого внимания, поэтому я просочился в номер. Среди присутствующих я разглядел бьющуюся в истерике горничную, тетю Агату с грозно взъерошенными волосами, и типа с бакенбардами, похожего на бандита — управляющего гостиницы.
— Привет, — сказал я. — Всем-всем привет.
Тетя Агата сердито на меня шикнула. Бертрам у нее не удостоился приветливой улыбки.
— Ради Бога, оставь меня в покое, Берти, — отмахнулась она, и по ее взгляду я понял, что мой приход — последняя капля, переполнившая чашу.
— Что-то случилось?
— Да, да, да! У меня пропал жемчуг!
— Жемчуг? Вы говорите — жемчуг? — сказал я. — Ну да? Неприятная история. А где вы в последний раз его видели?
— Какая разница, где я в последний раз его видела? Его украли.
Тут Уилфред — Король Бакенбардов, который, как видно, отдыхал в перерыве между раундами, снова выскочил на ринг и быстро-быстро залопотал по-французски. Видно, эта история задела его за живое. В углу безутешно рыдала горничная.
— Вы уверены, что везде смотрели? — спросил я.
— Ну, конечно, уверена.
— Знаете, как это бывает — я, например, сто раз терял запонку для воротничка, а потом…
— Не своди меня с ума, Берти. У меня и без твоих глупостей голова идет кругом. Помолчи, пожалуйста. Замолчите все! — гаркнула она голосом, которому позавидовал бы старший сержант морской пехоты; такой голос был, вероятно, у той Мэри, которой приходилось скликать домой стадо, пасущееся на другом берегу реки Ди.[104] И, повинуясь мощному магнетическому импульсу, излучаемому ее стальной волей, Уилфред тотчас замолк, словно на полном скаку налетел на кирпичную стену. Слышны были лишь стенания горничной.
— Послушайте, — сказал я. — У меня впечатление, что эта девушка чем-то расстроена. Мне кажется, она плачет. Вы, возможно, этого не заметили, но я, знаете ли, очень наблюдателен.
— Она украла мой жемчуг! Я абсолютно уверена.
Ее слова вывели из комы управляющего, но тетя Агата с ледяным спокойствием прервала лопотание француза и протянула тоном великосветской дамы, которым она привыкла отчитывать нерадивых официантов:
— Я вам в сотый раз повторяю, любезнейший…
— Послушайте, — сказал я, — неловко прерывать вас, вы уж простите, но вы не это ищете?
Я достал из кармана ожерелье и поднял его над головой.
— Похоже на жемчуг, верно?
В жизни не испытывал такого удовольствия. О таких мгновениях рассказывают внукам и правнукам; впрочем, в тот миг шансы, что у меня когда-нибудь появятся внуки и правнуки, казались весьма низкими — примерно один против ста. Из тети Агаты словно выпустили воздух, как из продырявленного воздушного шарика.
— Но где… где… где ты его… — забулькала она.
— У вашей приятельницы, мисс Хемингуэй. Но она еще не усекла.
— У мисс Хемингуэй? Мисс Хемингуэй?! Но… Но как оно к ней попало?
— Как? — повторил я. — Она его украла. Стащила! Слямзила! Потому что она воровка и именно так зарабатывает на жизнь — знакомится с простаками в гостиницах и похищает их драгоценности. Я не знаю, под какой кличкой она прославилась в воровском мире, но ее прелестный братец, который носит пасторский воротничок с застежкой сзади, известен в криминальных кругах как Святоша Сид.
Она растерянно захлопала глазами.
— Мисс Хемингуэй — воровка! Я… Я… — Она запнулась и взглянула на меня в полном недоумении. — Но как тебе удалось вернуть жемчуг, дорогой Берти?
— Неважно, — небрежно бросил я. — У меня свои методы. — Я собрал в кулак все отпущенное мне Богом мужество, прошептал про себя краткую молитву и вмазал ей, что называется, от души и по первому разряду.
— Должен вам сказать, тетя Агата, — сурово произнес я, — что вы вели себя чертовски неосмотрительно. В каждой комнате отеля висит объявление, что у управляющего имеется сейф, куда следует помещать ювелирные украшения и прочие ценности, но вы легкомысленно пренебрегли этим советом. И к чему это привело? Первая же воровка, появившаяся в отеле, вошла в номер и украла ваш жемчуг. А вы, вместо того чтобы признать свою вину, набросились на ни в чем не повинного управляющего. Вы были к нему страшно несправедливы.
— Да-да, — простонал бедняга.
— А эта несчастная девушка? Ей бы надо возбудить дело о… ну, вы понимаете, о чем… и содрать с вас изрядную сумму.
— Mais oui, mais oui, c'est trop fort![105] — поддержал меня разбойник с бакенбардами, а в глазах горничной мелькнула надежда, словно первый робкий луч солнца сквозь грозовые тучи.
— Я ей возмещу, — окончательно сдалась тетя Агата.
— И лучше это сделать немедленно. Если дело дойдет до суда, у вас нет никаких шансов, и на ее месте я потребовал бы двадцать монет, не меньше. Но это еще не все: вы бросили тень на доброе имя этого честного человека и пытались подорвать репутацию его гостиницы.
— Да, черт дери! Это очень плохой! — закричал бакенбардист. — Вы легкомысленная старый дама. Вы говориль дурно про моей отель. Завтра вы съезжать из моей отель, разрази меня молний!
И много еще чего в том же духе, прямо сердце радовалось его слушать. Наконец, вдоволь отведя душу, он ушел и увел с собой горничную, в ладошке которой была крепко зажата хрустящая десятка. Я думаю, они с предводителем разбойников потом ее поделили. Ни один управляющий французского отеля не в состоянии спокойно смотреть, как деньги плывут мимо него в чужой карман.
Я повернулся к тете Агате. Вид у нее был такой, словно на нее сзади налетел курьерский поезд, когда она мирно собирала на рельсах ромашки.
— Мне не хочется сыпать вам соль на раны, тетя Агата, — ледяным тоном сказал я, — но не могу не отметить, что ожерелье украла та самая особа, на которой вы пытались меня женить с самого первого дня моего приезда. Боже милостивый! Ведь если бы вам удалось настоять на своем, у меня могли бы родиться дети, способные стащить часы из жилетного кармана у родного отца, пока он качает их на коленях. Я не злопамятный, но, надеюсь, вы теперь, если вздумаете меня женить, подойдете к делу с большей осмотрительностью.
И, бросив на нее уничтожающий взгляд, я резко повернулся и вышел из номера.
.— «Часы бьют десять, ночь ясна, жизнь прекрасна», Дживс, — сказал я, снова оказавшись в моем милом уютном номере.
— Мне доставляет большое удовольствие это слышать, сэр.
— Я думаю, Дживс, двадцать монет вам не помешают…
— Благодарю вас, сэр.
Мы помолчали. Потом… это решение далось мне не без труда, но я заставил себя это сделать. Я размотал кушак и протянул его Дживсу.
— Вы хотите, чтобы я его выгладил, сэр?
Я в последний раз с горечью взглянул на малиновую ленту. Эта вещь была мне очень дорога.
— Нет, — сказал я. — Заберите его совсем — можете отдать нуждающимся и малоимущим. Я его больше никогда не надену.
— Большое спасибо, сэр, — сказал Дживс.
Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 256; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!