Воспоминания крестьянина села Угодичи Ярославской губернии Ростовского уезда 2 страница
При этом не могу умолчать о следующем. По смерти отца, последовавшей 17 января 1813 года, крестьяне села Угодич бывшим своим благодетельницам (по милости которых они получили свободу) не только не стали отпускать обещанного пенсиона, но даже выгнали из бывшего дома помещика, где они жили. Сестры Зимины тогда переехали в Ростов, где и кончили жизнь смотрительницами Ростовского воспитательного дома. Так-то поступили неблагодарные угодичские крестьяне с своими благодетельницами. Говоря о переходе угодичских крестьян в звание свободных хлебопашцев, упомяну кстати и о гр. Николае Алексеевиче Татищеве[235], помогавшем им в этом благом деле.
Крестьянин деревни Уткина Иван Николаев Бобин содержал в С.-Петербурге огород у гр. Татищева. По обычаю прежних лет, Бобин в деревенский свой праздник (26 июня)[236], придя к графу, приглашал его к себе в дом откушать хлеба и соли. Граф, как и всегда, благодарил за это и по старинному боярскому обычаю, угошая Бобина водкой, спросил при этом о состоянии его огорода. «Слава Богу, все хорошо!», — отвечал Бобин. Под конец беседы граф коснулся вопроса о свободе крестьян г-на Карр; Бобин сообщил ему все, что знал; граф, помолчав немного, сказал: «Иван! сюда приехала ваша генеральша Карр и везде с своим хвостом и поклоном ходит; вероятно, она хочет что-либо поделать с вашей вотчиной по смерти Карра в свою пользу; она была у многих моих знакомых по Сенату и немудрено, что она поворотит ваше дело в другую сторону: я ведь хорошо вашего дела не знаю, а знаю только то, что сейчас от тебя слышал. Не худо бы мне посмотреть на это дело; ведь 1000 душ зажиточных крестьян для наследников лакомый кусок; немудрено, брат, дело-то и испортить!» Потом, помолчав немного, граф спросил: а где у вас по этому делу доверенный? Бобин отвечал, что доверенный и бумаги в Тихвине. Тогда граф велел ему немедленно вызвать доверенного. На курьерских примчался доверенный (мой отец) в Петербург. Граф просмотрел бумаги и, обратясь к отцу и Бобину, сказал: если вы не хотите проиграть свое дело, то дайте мне 30 тысяч рублей, тогда я возьмусь за это дело и сделаю его в вашу пользу; деньги я с вас возьму по окончании дела, когда Государь его подпишет. Доверенный и Бобин просили у графа срока для ответа одни только сутки. Граф был на это согласен. Тотчас же все проживающие в Петербурге крестьяне Угодичской вотчины были собраны для общего совета на огород к Бобину. Эти передовые богатые угодичские крестьяне-огородники были следующие: Егор Антипин Молодяшин, Лука Петров Димаков, Петр Никифоров Сафронов, Семен Семенов Заев, Яков Гаврилов Истомин-Абросимов, Василий Васильев Гущин, Семен Андреев Федосеев, Семен Васильев Гущин, Андрей Яковлев Шошков, Иван Яковлев Крестьянинов, Василий Яковлев Стрешкин, Семен Васильев Мухин и Алексей Иванов Панин. Долго обсуждали они это дело и затем всем собранием единогласно было положено: исполнить желание графа. Тут же составили об этом мирский приговор; петербургский староста Петр Васильев Молодяшин скрепил его и услал в вотчину, то есть в село Угодичи по секрету. На следующий День Артынов и Бобин пришли к графу и просили его ходатайства, обещав исполнить все его желания. Граф на это им сказал только: «Ладно, ступайте, молитесь Богу, чтобы Государь скорее приехал из-за границы». По приезде Государя Татищев написал письмо министру внутренних дел князю Куракину[237] следующего содержания*: «Сиятельнейший князь Алексей Борисович! Поступившее к вам дело помещика Карр об увольнении крестьян в звание свободных хлебопашцев села Угодич, Ярославской губернии, Ростовского округа, прошу вас, Сиятельнейший князь, взойти с представлением оного на Высочайшее Его Императорского Величества рассмотрение, как вам к сему откроется удобный случай. Ваш, Сиятельнейший князь, истинно усердный и покорный слуга граф Николай Татищев. С.-Петербург, 4 августа 1809 года».
На это письмо граф чрез день получил таковой ответ: «Милостивый государь мой граф Николай Алексеевич! На письмо Вашего Сиятельства ко мне, коим угодно Вам было ходатайствовать по делу крестьян помещика Карр Ярославской губернии просящего увольнения их в свободные хлебопашцы, я честь имею сим отозваться, что заготовленный о сем доклад мой не премину я в непродолжительном времени подать к Высочайшему Его Императорского Величества рассмотрению и удостоверить тем в непременном усердствовании исполнить волю Вашего Сиятельства; честь имею быть с истинным и совершенным почтением Вашего Сиятельства покорный слуга князь Алексей Куракин. С.-Петербург, 6 августа 1809 года». Через четыре дня по получении ответа от князя Куракина, 10 августа, граф призывает к себе отца и Бобина и поздравляет их с благополучным окончанием дела, говоря им: «Вчерась только, то есть 10 августа, подписал о вас доклад министра Государь Император». Отец и Бобин от радости стали кланяться ему в ноги и благодарили его, как сумели. После этого отец подает графу пакет, в котором была положена немалая часть условной суммы, а остальную просили его обождать немного, до присылки денег из вотчины. Граф, не беря пакета и будто не понимая, в чем дело, принял строго серьезный вид и закричал на оторопевшего отца: «Это что? взятка! Хорошо! вы хотите меня старика, царского слугу, подкупить взяткой! Я буду на вас жаловаться кому следует!», но, видя сильный испуг отца и Бобина, граф изменил свой вид и голос и с улыбкой ласково сказал им: «Неужели вы не видели, что я пошутил с вами, сказав вам цену вашего дела. Мне по старости моих лет нужны не ваши деньги, а молитвы; я слава Богу по милости царской доволен всем, деньги и без ваших на нужду имею, а вы при случае помолитесь Богу: я очень рад, что Господь привел так скоро покончить это дело». Потом, немного погодя, сказал:
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
«Впрочем, за мои хлопоты и мне не мешает взять с вас за то взятку. Я слышал, что в вашем озере ловятся хорошие ерши; если не забудете, то при случае пришлите их мне на уху, и я скажу вам за это спасибо». Потом прибавил: «Теперь поведем речь о вашем пакете», и граф тут же назначил поименно, кому сколько дать чиновникам и писцам, которые участвовали в этом деле, говоря доверенному (отцу): «Хотя и этого от тебя принимать не будут, но ты скажи подьячим, что это по моему приказу. Вы сами видите, что дело ваше было бы для них самое хлебное, если бы не вмешался тут я. Без этого же вашего приношения эти кляузники, наверно, под рукой станут роптать на меня и клянут вас, ко мне обратившихся».
Отец мой все по слову графа исполнил, и все чиновники отцовской дачей остались довольны.
По первому зимнему пути, на почтовых лошадях, с нарочными опытными рыбаками послано было из села Угодич в Питер к графу живых отборных ершей целая бочка в сорок ведр; рыбаки при перемене лошадей меняли и воду и таким образом доставили графу на уху живых ростовских ершей. Граф весьма остался этим доволен, роздал их почти все своим знакомым и близким родным, говоря при этом, что ростовские мужички не забыли его. Теперь, пожалуй, скажут об этом: «Свежо предание, а верится с трудом!» А все-таки графу говорят и по сей час вечную память.
Осмеливаюсь, хотя не без боязни упрека в самолюбии, свойственном по природе всякому, упомянуть здесь о прежней древней фамилии моих предков[238].
Фамилия наша «Артыновы» новая и произошла от Мартынова.
Один из моих предков Васька Вихор взял живым на реке Яике изменника, атамана донских войск, Ивана Мартынова Заруцкого[239], за что он и получил прозвище «Мартынов». Настоящая же наша фамилия «Альтины». Альтиными нас называли еще во времена моего детства, и эта фамилия не забылась некоторыми и в настоящее время, конечно, между старожилами. В ростовской рукописной летописи, принадлежащей ростовскому почетному гражданину Петру Васильевичу Хлебникову[240], на стр[анице] 417, написано следующее: «Князь же Борис тогда стояше на Альте реце** и глаголаше ему Киевстии бояре: Поди в Киев и сяди на престоле отчем, се бо и воинство отчее с тобою есть, и рече им блаженный Борис: на старейшего брата не иду, его же яко отца имею, то слышаше бояре и вой разидошася от него во свояси, а св. Борис остася с своими Ростовскими отроками и хотяше идти к брату Святополку, еже иоклонитися ему, и прииде к св. Борису некий тайный вестник, возвещая о злом умышлении Святополковом, яко хощет его убити и уже на то посылает убойцы; святый же не емляй тому веры; бояре Вышегородские: Путша, Талец, Елович и Лашка удариша Бориса святого копиями и прободоша его; многих тогда убиша мечами отроков Борисовых и много слуг княжих убиша; между мертвыми обретеся жив сей бысть Торопка Голован. От княжей избы, яже на Угожи; сей бысть вестник смерти князя Бориса в Ростове, ему приложиша имя Альта».
Прошло с тех пор более 500 лет, и та же летопись на странице] 578 говорит об Альтине, о потомке ли Торопки Голована, или другой какой личности, по наследству или случайно получившей себе такое прозвище, следующее: «Царь Иван Васильевич, находясь на поклонении Ростовской ~ святыне, умыслил посетить наследственную свою после матери своей великой княгини Елены отчину и ятся пути по езеру в село Угодичи с Григорьем Лукьяновичем Скуратовым, архиепископом Ростовским Никандром и со всем своим царским синклитом; он принес с собою в дар Богоявленской церкви икону образ Нерукотворенного Спасителева образа, писанного по мере и подобию знамени Большого Спаса Царского, бывшего при взятии Казанского царства; на нем венец и цата[241] серебряные чеканные позлащенные; в венце три яхонта червчатых больших, в цате яхонт лазоревый большой и два изумруда большие; колокол с надписью: "Божиею милостию сей колокол слит при Царе Иване Васильевиче всея Руссии в Великом Новеграде лета 7060, октября в 5 день", а в судевенную избу свое царское изображение; целовальнику и старосте Сидорке Амельфову Алътину пожаловал горлатную шапку с аграфною запаною и поднос***, на котором Сидорка подносил Царю стопу мальвазии, и приказал тому концу села, где стоял дом Сидорки Альтина и в котором был у него Царь**** называться Сидоркиным Концем*****. Спустя после этого тридцать лет, сын грозного Царь Федор Иоаннович сыну Сидорки Альтина пожаловал охранную свою грамоту, в которой между прочим было сказано: "Пожаловал есть ми своих дварцовых Рыболовной слободы села Угодич, Якимовского стану, Тимошку Сидорова Альтина с товарищи"»******.
О Сидорке Альтине прямой его потомок родной мой дядя — Михайло Дмитриев Артынов в истории своей о селе Угодичах, написанной им в 1793 году, говорит следующее: «Сидорко Амельфов был целовальником Ростовского озера и староста Государевых рыболовных ловцев; он часто ездил в Москву с рыбным оброком к большому Государеву дворцу; в одну из таких поездок он был невольным слышателем царской тайны, за которую он и поплатился своею жизнию. Вина его была следующая: находясь по своей должности в большом Московском дворце и будучи немного навеселе (выпивши), заблудился там, зашел в безлюдную часть дворца. Отыскивая выход, он пришел наконец в небольшой покой, смежный с царским жилищем, и там услышал громкий разговор Грозного царя с Малютой Скуратовым о князе Юрии, сыне Соломаниды Сабуровой[242]. Грозный приказал Малюте найти князя Юрия и избавить его от него. Малюта обещал царю исполнить это в точности и после этого разговора вышел во двери, перед которыми Сидорко едва стоял жив. Малюта увидел его, остановился; потом ушел опять к царю, после чего заключил Сидорку в темницу и там на дыбе запытал его до смерти вместе с отцем его Амельфой, пришедшим в Москву проведать сына».
Об Амельфе поминает Грозный в своем синодике[243], присланном им для поминовения по убитых жертвах в Соловецкий монастырь. Это можно видеть в записке князя Курбского. От Сидорки Альтина идет прямая линия потомков его до меня А. Артынова.
Теперь приступлю к рассказу своей жизни и начну оный шаг за шагом по годам, тем более что много у меня, кроме памяти, сохранились отчасти записки, которые я из любознательности вел почти беспрерывно.
* Переписка эта сохранилась в бумагах моего отца, конечно, в копии.
** Река Альта в двух верстах от г. Переяславля, Полтавской губернии и в 10 вер. от Днепра. Теперь эта река почти пересохла и сплошь поросла "очеретом"[244].
*** Этот поднос в 1850 г. обманом выманил у меня поляк гр. Чапский, посланный с гр. Стенбоком для преследования в Ярославской губернии раскольников; он оставил у меня письмо с обещанием возвратить поднос, но обманул и подноса не возвращал.
В моей библиотеке под № 1601 есть секретная записка о расколе в Ярославской губернии, составленная гр. Чапским. Интересны его взгляды, как католика, на русский раскол.
**** Дом Сидорки Альтина стоял на том месте, где в с. Угодичах стоит ныне купцов Дюко- вых, которым после пожара в 1805 г. продал это место Михайла Дмитриев Артынов.
***** Сидоровым концом это место называлось до большого Никольского пожара 1804 года. Ныне это место называется Середний десяток.
****** Копия с этой грамоты находится в архиве с. Угодич и в настоящее время.
Глава II
Архимандрит Апполос. — Начало учения. — Мой первый учитель. — Смерть дяди. — Другой учитель о. Николай Владимирский. — Школьная обстановка. — Самовольные отлучки из школы. — Графский камердинер Григорий Иванович. — Свадьба сестры. — Школьные товарищи. — Поездка в Белогостицкий монастырь. — Праздник 8 июля и ярмарка. — Похищение золота и ассигнаций. — Конец учения. — Архимандрит Герасим. — Пожар в селе. — Мой отъезд. — Дорога. — Погост на месте совершенного чуда св. Прокопием
О моем рождении, кроме метрики, между перепискою моего отца с разными лицами сохранилось одно письмо, присланное ему из Саратова приказчиком ростовского купца Василья Михайловича Хлебникова, крестьянином села Угодич Николаем Ивановичем Вьюшиным-Паниным. Он был рыбный комиссионер[245] моего отца. Письмо это, помеченное 13 сентябрем 1813 года, было следующее: «Государь мой Яков Дмитриевич! желаю Вам много лет здравствовать; письмом сим уведомляю: получил я от вас письмо от 22 августа и содержание письма видел, за сие вас покорнейше благодарю и впредь прошу не оставить письмами, имею весть вас поздравить с новорожденным сыном, желаю вам воспитать для совершенных лет, и иметь наследника; даруй Бог!»
На праздник Богоявления[246] приезжал к нам в дом Толгского Ярославского монастыря архимандрит Апполос, который подарил мне азбуку. Азбуку эту, хотя и поизорванную, я храню и в настоящее время на память о нем. Не знаю, этот ли Апполос, или другой, помер на спокое в Ростовском Иаковлевском монастыре в 1857 году[247]. Личности его я не помню, а только помню, что, вручая мне азбуку, он благословил меня. Какие отношения были между ним и отцом моим — не знаю, но по образу обхождения Апполоса с отцом было видно, что он когда-то и чем-то был моему отцу обязан. Нередко отец мой посещал его на Толге и всегда гащивал у него день или два. Мне помнится из разговоров моего отца с своими знакомыми, что архимандрит Апполос на Толгу поступил из Китая, бывши там немалое время настоятелем духовной нашей миссии.
Не знаю, с какого времени, но помню только, что весной стал обучать меня грамоте дядя мой, брат отца, Михайла Дмитриев, по Апполосовой азбуке; успехами моими он был, кажется, доволен, потому что весьма любил и баловал меня. Дядя всегда отпускал меня без стеснения гулять с товарищами, между которыми я всегда первенствовал, не знаю только почему — по своим ли способностям, или по общему уважению всех к моему отцу. Отец каждогодно уезжал на ярмарку в город Тихвин, которая бывает там одновременно с Ростовской. Торговал он там свежей уральской рыбой, соленой саратовской и огородными семенами. Рыбными комиссионерами были у него в Саратове: крестьянин села Угодич — Николай Иванов Вьюшин-Панин, а в Уральске тоже крестьянин села Угодич — Никита Васильев Крестьянинов-Самосваткин. После ярмарки он оставался в Тихвине огородничать на монастырских огородах Тихвинского большого монастыря. Приезжал он домой уже в декабре месяце в разные числа.
В 1820 году 23 марта помер в Угодичах учитель мой, дядя Михайла, вследствие чего наука моя приостановилась. В это же лето мать моя отвела меня учиться к местному приснопамятному священнику Николаю Владимирову, у которого кроме меня было еще девять учеников крестьян его прихода, мальчиков и девочек. Учились мы все за одним столом и зубрили кто азбуку, кто часовник, кто псалтирь, а кто, пройдя всю эту премудрость, писал; этим заканчивался курс наук. Представьте себе крик десяти человек на разные лады и по разным книгам! Это было чисто столпотворение Вавилонское. При отлучках священника в церковь, или с требами, вместо него учительскую должность занимали или попадья Мария, супруга о. Николая, тихая, скромная и добрая женщина, или сноха его Анисья Алексеева — жена их сына, пономаря того же Богоявленского прихода Ивана Николаева, прозванного «Клюкой».
При такой обстановке наука двигалась медленно; мне же собственно к концу года совершенно опротивела не потому, чтобы она мне не давалась, а потому, что она отвлекала меня от детской игры с товарищами. Способности у меня были самые бойкие: уча одну только азбуку, я мог указывать другим в часовнике и псалтири. От этого вскоре у меня начались отлучки из класса; проводя целый день в игре с товарищами, придешь только домой в свое время, когда ученики ходят домой обедать, а после обеда опять за гульбу. Об этих моих проделках дошли жалобы до матери, которая все и разузнала. После этого случая стали каждодневно посылать меня в дом священника с бывшей у нас работницей Авдотьей Липатьевной. Бывали у нас в Школе еще частые отлучки: пошлет, например, пономарь Иван Николаев за нюхальным табаком к старому камердинеру бывшего барина нашего Карра Григорию Ильину, жившему в старой судевенной избе[248] (где теперь стоит «Важна», с весами, на торговой площади), просидишь, бывало, у камердинера немалое время, особенно когда дожидаешься окончания приготовления табаку, который Григорий Ильич тер в корчаге[249] деревянной дубиной с толстым верхним концом, держа корчагу в коленях, или у него же заслушаешься какой-либо истории о князьях и богатырях ростовских, про которых он был великий мастер рассказывать.
Нередко случалось, что купленный табак пошлешь с кем-нибудь по принадлежности, а сам убежишь гулять. Мать моя часто ходила в гости к оставшимся после барина наперсницам Марье и Александре. В это время к ним приходил также и бывший господской приказчик Иван Алексеевич Быков; тот также иногда, как и Григорий Ильин, рассказывал мне много про князей ростовских. Я бы и забыл, пожалуй, эти рассказы, но все это пришло мне на память, когда пришлось мне пользоваться потом подворным списком князей ростовских у Петра Васильевича Хлебникова. В этом подворном списке были обозначены все села и деревни, где и когда жили какие ростовские князья.
В эту зиму была у нас в доме свадьба; отец мой выдал вторую дочь, а мою сестру, в село Сулость за крестьянина князя Сергия Михайловича Голицына. Отец зятя нашего был питерский огородник и имел свою собственную огородную землю, окруженную с востока Измайловским паратом[250], с юга обводным каналом, с запада речкой Таракановкой, а с севера Кирпичным переулком; земля была немалая.
В этот же год церковный староста, Иван Иванович Закалин-Русманов, крестьянин села Угодич, построил в северо-восточном углу ограды при Богоявленской церкви каменную часовню и снабдил ее внутри столярными кивотами и новыми иконами.
В 1821 году, как я запомню, ученье шло также однообразно, как и в прошлом году. Отлучки из класса повторялись все чаще и чаще, особенно если провожатая впустит меня только в калитку школы; тут я тотчас же выйду в задние ворота и опять цельный день гуляю с товарищами. Были они у меня следующие: Василий Андреев Балашов, Иван Васильев Трефилов-Богданов, Александр Борисов Жирнов-Богданов, Михайла Андреев Галкин, Алексей Андреев Шамов, Дмитрий Федоров Журавлев, Петр Яковлев Шапугин и Владимир Иванов Никонов. Теперь один только остался в живых — Александр Жирнов. Во время лета занимались мы все более купаньем в так называемом «Псарском пруде» близ бывшей помещичьей псарни. Наука в течение лета шла еще медленнее, да я, впрочем, и не интересовался ей, удивляясь на своих товарищей, которые, уча часослов, не могли ничего чихать в псалтири и наоборот, кто учит псалтирь, заставят его читать часовник, это значит зады твердить; он ничего не прочтет, а если и станет читать, то, как говорится, ощупью.
Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 244; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!