Приключения солдата в канун рождества 24 страница



Я остаюсь в сарае наедине с крысой. Я прохожу мимо нее, глаза мои отказываются смотреть, уши глухи, я слышу только один высокий звук, звенящий у меня в голове.

В дверях я спотыкаюсь о швабру и останавливаюсь в нерешительности, не понимая, что со мной происходит. Какая‑то непреодолимая сила заставляет меня нагнуться, поднять швабру и замахнуться ею, как для удара.

– Что, не нравится? – испуганно шепчу я мертвой крысе. – Что, не нравится?

Крыса дергается, по ее туловищу пробегает дрожь, и от этого кажется, что ее живот поднялся и опустился. Я чувствую, что при виде крови, сочащейся у нее из угла рта, к горлу у меня подкатывает тошнота. Я бросаю швабру и убегаю. И когда я оказываюсь в укромном уголке возле помойки, меня начинает рвать.

 

По ночам мертвая крыса приходит и ложится ко мне на грудь. Она приходит почти каждую ночь.

Я знаю, что, как только дверь спальни закроется и за ней исчезнет свет, горящий в гостиной, крыса начнет подбираться ко мне. Я лежу с открытыми глазами и смотрю в темноту. Не спи. Пока ты не спишь, она не придет. Не спи. Веки мои становятся все тяжелее, темнота вокруг сужается. Не спи. Не…

Я слышу, как ее коготки стучат по полу. Но не могу пошевелиться. Крыса тихо сопит у спинки кровати. Мои холодеющие бессильные руки лежат на одеяле. Я сдаюсь, лежу съежившись и прижав к подбородку ослабевшие ладони, словно плод в утробе кошмара, а голова крысы с выбитым глазом и кровью, сочащейся из угла рта, принюхиваясь, поднимается над спинкой кровати. Потом крыса мягко прыгает на перину и медленно‑медленно, волоча перебитую переднюю лапу, ползет ко мне. Она растет, делается такого же роста, как я, тяжело наваливается мне на грудь, смотрит на меня черными глазами‑бусинами и дышит мне в лицо теплым, пахнущим рвотой дыханием.

Я просыпаюсь от прерывистых рыданий. Несколько минут спустя я понимаю, что эти рыдания принадлежат мне.

 

Иногда дверь отворяется и свет из гостиной врывается в мою темноту.

– Мне послышалось, что ты плачешь. Что случилось?

– Сон приснился.

– Какой сон? Страшный?

– Мне приснилась…

Нет. Я не смею рассказать о крысе. Если я снова предам ее, что она сделает со мной на этот раз?

– Я забыл.

– Ну, вот видишь. Значит, ничего страшного. Спи спокойно.

– Пусть у меня горит свет. Можно?

– Нет, ведь ты уже большой мальчик. Спокойной ночи.

Темнота. Лежи с открытыми глазами. Не спи. Это крыса сопит у спинки кровати.

Может, позвать кого‑нибудь?

Нет, я боюсь предавать ее. Мне остается только ждать. И так ночь за ночью.

Если хочешь испытать ужас, лежи один в темноте и жди крысу.

Она еще ни разу не подвела. Она надежный товарищ.

 

Когда я прохожу во дворе мимо Марты, она смотрит сквозь меня, словно меня тут и нет. Жильцы нашего дома говорят, что она вдруг начала худеть. Стала рассеянной, теперь она может замечтаться среди работы. Что‑то надломилось в ней в тот день, да так и осталось. Ее лицо словно развязанный узел, углы рта бессильно опущены книзу. Рот ее напоминает рот крысы. Мне приходится отводить глаза.

Но однажды я все‑таки встретился с ней взглядом. Я играл во дворе; очевидно, была суббота и время уже перевалило за полдень, потому что Марта вышла на крыльцо с ведром и шваброй. Когда я случайно обернулся, она стояла и через плечо пристально смотрела на меня косым взглядом. Я резко остановился, и все во мне сжалось, ибо мне почудилось, будто ползущая тень почти коснулась моих башмаков.

А ведь она смотрела на меня так, словно я – это крыса.

 

 

Петер Себерг

 

Вмятина

Перевод В. Мамоновой

 

Локе крался вдоль стены, держа хлопушку наготове.

Маленькая кучка мух, штук семь‑восемь, четыре из которых (две и две) заняты были совокуплением, сидела еще в углу возле двери на веранду, за шторой.

Локе прицелился, рассчитал траекторию и с оглушительным треском обрушил на стену пластмассовую лопаточку.

Одна муха, жужжа, снялась с места.

– Семерых за раз, – пробормотал Локе, успокаиваясь.

Он придирчиво осмотрел кухню. Беззаботная муха‑дуреха кружила в разведке по белому потолку. Он подкрался к этому месту, пришлось встать на цыпочки, чтобы дотянуться, положение было неудобное, но он стиснул зубы, махнул вверх и не достал как следует, муха бочком вылезла из‑под хлопушки, расправила крылья, тут он пристукнул ее легким шлепком, пришедшимся на заднюю половину тела, но она продолжала ползти, ну‑ка еще разочек, теперь готово, он соскреб ее с потолка. Неаккуратно получилось.

– Живучая, чертовка, – проворчал он.

– Да брось ты, – сказала Трутти, помешивая в кастрюле.

– Мух надо истреблять, – сказал Локе.

– Будто их много, – сказала она.

– Они действуют мне на нервы, – сказал он. – Я не желаю сидеть в загаженной кухне. Они жужжат и спариваются. Прикажешь спокойно смотреть, как они спариваются у меня на глазах?

– Подумаешь, – сказала Трутти, – даже интересно.

– Все равно ничего не видать, – сказал он, – только догадываешься.

– Оставь ты их в покое, – сказала Трутти, – не обращай внимания.

– Они лезут в пищу, – сказал он и встал со стула.

Он подкрался к стене. Там сидела муха. Он прихлопнул ее точным ударом. Ага, еще одна. Так, готова. Мухи сыпались дождем. Еще одна возле двери. Обреченная на смерть, она в последний момент почувствовала спасительный страх, видно только что залетела с холода, чувствительность не утрачена, от тепла они делались ленивы и самоуверенны. Муха взвилась, увернувшись от удара, ныряющим учебным самолетиком пересекла по диагонали кухню, потыкалась у стены, вернулась по диагонали же обратно к двери на веранду, скользнула вдоль окна, ударилась легонько об стекло, кувырнулась, но тут же оправилась, сделала вираж и полетела опять наискось к входной двери.

Шейные мускулы охотника на мух свело от напряжения.

Неужели ничто не соблазнит? Неужели так никуда и не сядет?

Она вылетела через дверь в прихожую, откуда вела лестница наверх, набрала было высоту, снизилась и взяла курс на лампу, облетела ее и пошла по второму кругу.

В конце концов она пристроилась, обыскав предварительно весь многоугольный плафон в стремительном и на посторонний взгляд сумбурном тыкании. Дьявольская муха.

Локе замер под лампой, размышляя, как быть. Согнать ее на другое место или прихлопнуть тут же осторожным, точно рассчитанным ударом, чтобы не разбить лампу. Не хотелось ее упускать, муха была хитрющая.

Он шлепнул ее легонько по спине. Она упала, но еще изо всех сил дрыгала лапками. Он наступил на нее.

– Подмети‑ка мух, – сказал он Трутти.

– Сейчас, – сказала она с некоторым недовольством в голосе.

– Не сейчас, а сию минуту, – сказал он. – Противно, валяются на каждом шагу.

– Ладно, – сказала она и стала доставать из шкафчика веник и совок.

Он уселся за белый кухонный стол, положив на него одну ладонь. Обозрел кухню.

Еще одна возле двери. Отсюда они и лезут. Заткнуть бы чем‑нибудь дверь, так ведь пролезут через окно, хоть затыкай, хоть нет. Пролезут где угодно, сквозь любые затычки. Мухи обладают свойством пролезать в любую щель, а может, плодятся прямо в доме. Он представил себе это отвратительное мушиное размножение, личинки, постепенно разбухающие и лопающиеся, и проталкивающиеся наружу мрачные рогатые мушиные головы с шарами глаз. Он ненавидел мух. Они садились ночью ему на губы, они ползали по лбу, они запутывались утром в волосах, жужжали и строили из себя невесть что. С какой стати.

– Хватит на сегодня мух, – зло сказала вошедшая Трутти, выбросила трупики в помойное ведро и убрала все на место.

– Хватит строить из себя, – сказал он и забарабанил пальцами по столу.

Некоторое время он предавался этому занятию, минута успокоения, полной бездумности. Потом встал, постоял, что‑то насвистывая, взял со стола хлопушку и направился к двери на веранду. Повернул ключ, нажал на ручку и приоткрыл дверь. Так и есть. Пять‑шесть штук, сидевших тесно в кучке, сразу всполошились, заползали в холодноватом полумраке.

– Поди полюбуйся, – сказал он Трутти, – целых пять штук. Отсюда они и лезут.

Она, помешкав, подошла.

– Ну и что, – сказала она.

– Отсюда они и лезут, – сказал он. – Мы заколотим дверь, забьем большим листом фанеры, чтоб ни щелочки не осталось. Завтра же позвоню плотнику, и все будет в порядке. Наконец‑то избавимся от мушиных следов на обоях.

– Н‑да, – сказал он, когда Трутти поглядела на него. – Этим, пожалуй, не спасешься.

– А представляешь, как было бы здорово, – сказал он, – если б жить в герметически закупоренном доме.

– Чтоб не войти и не выйти, – сказала Трутти.

– Шлюз, а там обработка ДДТ, – сказал он, – и в доме идеальная чистота. – Он не стал трогать мух. Закрыл дверь.

– Пойду поставлю машину, – сказал он немного спустя.

– Локе, – окликнула она его, когда он был уже в прихожей.

– Локе, – окликнула она снова.

– Локе.

Он обернулся.

– Понимаешь, Локе, – сказала она. – На машине пробили вмятину.

– Вмятину! – крикнул он.

– Ну да, – сказала она, – небольшую вмятинку.

– Небольшую, большую, – сказал он, – мне‑то какое дело.

– Ну, уж не знаю, – сказала она.

– Не знаешь, – сказал он. – А откуда ты знаешь про вмятину?

– Мимо проехал грузовик, – сказала она. – Я как раз гравий разгребала у тротуара.

– Номера не заметила, – сказал он, беря ее за плечо.

– Нет, – сказала она. – Он мчался со страшной скоростью, я не сразу сообразила, отчего звякнуло, уж потом только увидела.

– Звякнуло, – сказал он.

– Ну да, – сказала она, – звякнуло. Сзади у него болталась цепь, и она стукнула по заднему крылу.

– Почему ты не посмотрела, какой у него номер, – сказал он, стискивая ей руку ниже плеча. – Почему не посмотрела? Не захотела, так и скажи, что не захотела. Небось подумала: «Так ему и надо».

– Я не успела, – сказала она.

– Положим, – сказал он, – был момент, когда ты вполне могла успеть, услышала, что звякнуло, подняла бы сразу голову, посмотрела на номер, взяла блокнот и тут же записала. Но тебе же безразлично, помято ли крыло, не помято ли. Неряха.

– Я, Локе, правда не успела, – сказала она. – Зря ты нервничаешь, вмятина совсем крошечная, почти и незаметно.

– Я эту машину с места трогать не собираюсь, – сказал он. – Пусть стоит, где стояла, а то еще полиция подумает, будто я сам пробил вмятину.

– Да вмятина‑то малюсенькая, – сказала она, – ну просто крошечная.

– Вмятина есть вмятина, – сказал он. – Не хочу я такой машины. Уж лучше б сразу вдребезги. К чертям собачьим. Для меня она испорчена.

Она увидала, что он чуть не плачет.

– Да ты пойди хоть взгляни, – сказала она.

– Хорошо, – сказал он, – я пойду.

Он взял фонарик. Ему теперь все равно. Не нужна ему эта машина.

Он посветил на левое заднее крыло. Ничего вроде не заметно. Он внимательно осмотрел всю плоскость. Ага, маленькая, с палец шириной, ссадина на лаке, до самой грунтовки, просвечивает желтовато‑серым. Нет, такое его не устраивает.

Ну что, скажите, за идиотство: чтобы сзади висела цепь, пусть, мол, болтается во все стороны.

Он вернулся и учинил ей допрос насчет грузовика. Белый, большой, борта выше обычных, как для перевозки скота. Ей кажется, она его и раньше видела. Ну да, конечно, он появляется ежедневно в одно и то же время, действительно огромный, изгороди у вилл вон какие высокие, и то видно, как борта мотаются.

– Завтра я никуда не иду, остаюсь дома, – сказал он.

– Позвонил бы в полицию, – сказала она.

– Номер нужно записать, и вообще будет лучше, если я сам потолкую с этим типом. Остановлю, и все.

– Стоит возиться, – сказала она. – Какое это имеет значение.

– Какое значение, – сказал он. – Очень даже большое. Выходит, пусть эта колымага носится себе, где ей вздумается, и махает своей цепью. Так недолго и насмерть человека убить. Поразительно, до чего люди безответственны. А, пусть его едет. Авось обойдется. Нет, не обойдется. Попомни мое слово, не обойдется. Я не из тех, кто станет попустительствовать, нет уж, не надейтесь. Пусть оплатит мне новую машину.

– Новую машину? – сказала она.

– Эта мне теперь ни к чему, – сказал он. – Для меня она испорчена. Вконец. Лично я хочу иметь машину без вмятин.

– Так и эта без вмятин, – сказала она. – Можно сказать, почти.

– Почти, – сказал он. – Ну и ну, ты думаешь, меня устраивает почти. Нет уж, почти мне не надо, мне надо совсем. Совсем. Тебе ясно?

– А кричать зачем, – сказала она.

– По‑иному ты не понимаешь, – сказал он. – Ты известная неряха, тебе хоть свинарник вокруг. А я не могу и не хочу.

– Ну, хорошо, хорошо, – сказала она.

– И не возражай мне, – сказал он. – Могу я в конце концов делать, как мне хочется?

– Ты кофе не хочешь? – сказала она.

– Нет, спасибо, мне еще надо подумать.

– Может, ляжешь?

– Нет, ложиться я вообще не собираюсь, все равно не засну.

– Глупости, – сказала она.

– Ложиться я не буду.

– Тише, соседи сбегутся.

– Пусть сбегаются, – сказал он. – Небось они и подкупили шофера, чтоб он покалечил мою машину. Увидят ее, так аж зеленеют от зависти. За своими смотреть не умеют, только и знают, что другим завидовать. Пусть сбегаются, я им скажу, что я о них, подлецах, думаю.

Трутти убирала посуду. Он уселся за белый кухонный стол, подперев голову рукой. Покончив с посудой, она, как обычно, пошла принять перед сном ванну.

Он выпрямился на стуле, сидел как аршин проглотил. Ему пришла идея просидеть так всю ночь до утра.

– Что это ты как сидишь? – сказала она, выйдя из ванной. – Уж не заболел ли?

– Я сижу так, как человеку следует сидеть. Привыкли сидеть развалившись.

– Иди‑ка лучше спать, – сказала она. – Вмятинка‑то почти незаметная.

– Ах, незаметная, – сказал он, подскочил к шкафчику и схватил молоток. – Ну, так иди смотри. – Он вылетел из дверей, пронесся по плитам дорожки, налетел на калитку, злился, что никак не может отодвинуть засов, кричал, что же она, пусть идет.

– Ну, смотри, смотри, – закричал он, завидев приближающуюся белую ночную рубашку.

Он с размаху грохнул молотком по крылу.

– Ну как, теперь тебе заметно, – сказал он. – Теперь тебе, может, достаточно, нужна тебе теперь эта уродина.

Она стояла, крепко сцепив руки под грудью, до боли вдавив палец под ребро.

Он поднял молоток.

– Хватит, – сказала она. – Не нужна она мне вовсе. И так уж было здорово заметно.

Он обошел машину, стоял и смотрел на нее спереди. Он так мало на ней ездил, берег ее.

– Испорчена машина, – сказал он хрипло.

– Пойдем, Локе, – сказала она, открывая перед ним калитку. – Пойдем, выпьешь чашечку кофе.

Едва войдя в дом, он разрыдался.

– Почему все у меня вечно испорчено, – всхлипывал он.

– Можно отдать ее в ремонт, – сказала она.

– На что она мне, – сказал он. – Жутко тонкий металл, не могла уж выдержать такой ерунды.

– Да, верно, – сказала она. – На этих новых марках металл всегда ужасно тонкий.

 

Строительные леса

Перевод Е. Суриц

 

Как‑то утром Ньюс, известный читатель газет, проходил мимо того места, где Грейвс объяснял строителям, как возводить фундамент нового дома.

– Материалы‑то снова вздорожали, – заметил Ньюс Грейвсу, уже направлявшемуся к машине.

– Ничего не поделаешь, – проворчал Грейвс. Он не любил, чтобы посторонние совали нос в его дела.

– Ха! – сказал Ньюс. – А вот я тридцать пять лет читаю газеты и такой премудрости там набрался, что придумал верный способ, как строить дешевле. Я тебе открою этот способ бесплатно, только на одном условии – что ты им воспользуешься.

– Ладно, – сказал Грейвс и двинулся было дальше.

– Лучше я тебе все сразу выложу, – сказал Ньюс. – Просто надо строить дома без материалов, от этих материалов никакого проку. Пусть себе машины ездят, будто их подвозят, грузчики делают все то же, что и раньше, подносчики пусть подносят, а каменщики так же кладут стены, только без кирпичей. Тогда на постройку дома уйдет примерно то же время, люди заработают те же деньги, а материал сэкономится. Цена на квартиры, конечно, останется примерно прежняя, и я не сомневаюсь, что очень многие захотят вселиться в такие дома.

– Блестящая мысль, – сказал Грейвс и остановился, – прекрасная мысль. Не будем откладывать дела в долгий ящик.

Грейвс объяснил каменщикам, что кирпич и цемент им больше не понадобятся, а понадобится только воздух. Дом будет той же высоты, как задумано, но незачем надстраивать леса. Просто когда кончится один этаж, надо сойти с лесов, а когда начнется следующий, надо снова на них взобраться. Потом, конечно, кровельщики покроют дом крышей, материала, разумеется, у них не уйдет нисколько, но крыша получится превосходная, это уж точно. Пусть каменщики не беспокоятся, заработки будут те же, что и раньше, пусть только стараются так же, как и раньше.

Каменщики очень обрадовались такому приказу и сказали, что им очень нравится новое строительство.

Потом Грейвс пошел к подносчикам и сказал, что им не нужно больше подносить кирпич и цемент. Зато очень важно, чтобы дело выглядело так, словно они все это подносят. Для постройки нового прекрасного дома надо вовсю стараться, чтобы все шло в точности как раньше, и тогда они заработают столько же, а может быть, и получат надбавку.

Подносчикам понравились эти усовершенствования в области жилищного строительства.

– Стройка, конечно, дешевле будет, – сказал один.

– А людям будет хороший дом, – сказал другой.

– Лучше прежнего, – сказал третий.

Потом Грейвс пошел к грузчикам, которые грузили и разгружали машины, и сказал, что им больше не придется таскать тяжелые мешки с цементом и кирпичи. Им больше не придется надрываться, потому что строительство пойдет без материалов, чтобы снизить цены на дома. Он обещал им прежние заработки, а за примерную работу даже надбавку, пусть только делают все в точности, как раньше. Пусть все силы кладут на то, чтоб казалось, будто им тяжело, иначе они завалят работу. Ведь если они не будут делать все, как раньше, подносчики разболтаются и каменщики окажутся без помощи в их нелегком труде. И людям придется долго ждать нового жилища.

Грузчики заверили Грейвса, что он может полностью на них положиться. Они видят, какие выгоды сулит новый способ, и не сомневаются, что многодетные семьи избавятся от тесноты, не затрачивая лишних средств.

Грейвс не мог обещать, что выигрыш будет значительный, потому что, как он объяснил, главный расход при строительстве – это жалованье рабочим, но некоторое удешевление жилищ, конечно, ожидается.

– Лучше синица в руке, чем журавль в небе, – сказал Грейвс грузчикам.

Те отвечали ему, что это сущая правда.

Потом Грейвс пошел к водителям огромных самосвалов, которые ездили на стройку и со стройки и привозили строительные материалы. Он рассказал им, что отныне работа у них будет намного трудней, но в виде возмещения они получат надбавку. Больше им не надо возить материалы на стройку. Накладные по‑прежнему будет выписывать лично он сам по подсчетам архитектора, и накладные по‑прежнему будут им нужны для каждого рейса, зато грузы будут не нужны. Для нового строительства это лишнее.


Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 188; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!