В РЕДАКЦИЮ ГАЗЕТЫ «BERLINER VOLKSBLATT» 13 страница



Спустя некоторое время газете «Sozialdemokrat» довелось испытать хваленое швейцарское право убежища[122]. Тут обнаружилось, как и во всех подобных случаях, начиная с 1830 г., что это право убежища дает осечку каждый раз в тот момент, когда оно действительно должно вступить в силу. В этом нет ничего нового. Со времени проведенной с 1830 г. демократизации Швейцарии, соседние великие державы разрешают этой маленькой республике демократические эксперименты внутри страны лишь при том условии, что право убежища для эмигрантов будет ею осуществляться только под контролем заинтересованной в каждом данном случае великой державы. Швейцария слишком слаба, чтобы не делать уступок. Упрекать ее за это не приходится. Именно по поводу Голландии, Швейцарии и Дании Маркс обычно говорил, что в наше время нет ничего хуже, чем положение маленькой страны, имевшей великую историю. Но в таком случае пора, наконец, прекратить болтовню о неприкосновенном праве убежища в «свободной Швейцарии».

Газета «Sozialdemokrat» была знаменем германской партии; в результате двенадцатилетней борьбы партия одержала победу. Закон против социалистов пал, Бисмарк ниспровергнут. Могучая Германская империя пустила в ход против нас все свои мощные средства; партия ответила на это презрением, пока, наконец, Германской империи не пришлось склонить свое знамя перед нашим. Имперское правительство хочет попытаться действовать против нас снова в рамках общего права, а поэтому и мы попытаемся использовать законные средства, которые мы вновь завоевали путем энергичного применения незаконных. Будет ли при этом пункт о «законных» средствах снова включен в программу или не будет, это не так уж важно. Нужно пытаться обходиться пока что законными средствами борьбы. Так действуем не только мы, так действуют все рабочие партии во всех странах, где рабочие имеют известную установленную законом свободу движения, и по той простой причине, что таким путем достигаются наибольшие результаты. Но при этом предполагается, что и противник действует также в рамках закона. Если же посредством новых исключительных законов, или посредством противозаконных приговоров и противозаконной практики имперского суда, а также полицейского произвола или каких‑либо других незаконных посягательств со стороны исполнительной власти будет предпринята попытка снова поставить нашу партию фактически вне общего права, то это вынудит германскую социал‑демократию опять вступить на незаконный путь, как на единственный, который у нее еще останется. Даже у англичан, у нации, наиболее почитающей закон, первым условием соблюдения законности со стороны народа является то, что другие органы власти держатся в рамках закона; в противном случае, по английским правовым понятиям, восстание становится первой обязанностью граждан.

Ну, а если такая попытка будет предпринята, что тогда? Будет ли партия строить баррикады, апеллировать к силе оружия? Такого удовольствия она своим врагам наверняка не доставит. От этого ее предохраняет сознание собственной силы, которую придают ей каждые общие выборы в рейхстаг. Двадцать процентов поданных за нее голосов – весьма внушительная цифра, но это означает в то же время, что на долю объединенных противников приходится все еще восемьдесят процентов. И если наша партия при этом видит, что за последние три года число поданных за нее голосов удвоилось и что на следующих выборах она может рассчитывать на еще больший прирост голосов, то ей нужно было бы лишиться рассудка, чтобы в данный момент с двадцатью процентами против восьмидесяти, к тому же против армии, попытаться произвести путч, результатом которого безусловно была бы потеря всех решающих позиций, завоеванных в течение двадцати пяти лет.

У партии есть гораздо лучшее, хорошо испытанное средство. В тот день, когда станут оспаривать применимость по отношению к нам общего права, снова появится «Sozialdemokrat». Старый механизм, сохраняющийся в резерве на этот случай, снова будет приведен в действие – усовершенствованный, усиленный, налаженный заново. И одно несомненно: во второй раз Германской империи не выдержать двенадцати лет.

Фридрих Энгельс  

Написано между 12 и 18 сентября 1890 г.

Печатается по тексту газеты

Напечатано в газете «Der Sozialdemokrat» № 39, 27 сентября 1890 г.

Перевод с немецкого

 

ОТВЕТ ГОСПОДИНУ ПАУЛЮ ЭРНСТУ

 

Один мой друг прислал мне магдебургскую газету «Volksstimme»[123] от 16 сентября. В этой газете в статье, опубликованной за подписью Пауля Эрнста, я нахожу следующее место:

«И если Энгельс называет теперь нашу оппозицию «бунтом студентов», то я прошу его все‑таки указать, где мы отстаивали взгляды, отличающиеся от его собственных и от взглядов самого Маркса; и если я охарактеризовал нашу парламентскую социал‑демократию как частично весьма мелкобуржуазную, то пусть Энгельс только посмотрит, что он сам писал в 1887 г. в предисловии к своему «Жилищному вопросу»».

Мое общение с немецкими писателями уж много лет обогащает меня весьма диковинным опытом. Но, по‑видимому, этому общению суждено стать еще более приятным. Я обязан, видите ли, указать г‑ну Паулю Эрнсту, где «мы» отстаивали взгляды, отличающиеся и т. д. Что касается «нас», то есть недавно с таким апломбом выступившей и так малодушно отступившей «оппозиции», которую я назвал бунтом литераторов и студентов, то можно ответить кратко: почти в каждой статье, которой она разражалась.

Что же касается самого г‑на Эрнста, то я не испытываю необходимости говорить ему что‑нибудь еще по этому вопросу. Я сказал ему это уже четыре месяца тому назад, а теперь волей‑неволей приходится надоедать публике этой моей «эрнст» овской [Игра слов: Ernst – фамилия, «ernst» – «серьезный». Ред.] перепиской.

Г‑н Эрнст писал мне 31 мая этого года из Гёрберсдорфа, что г‑н Герман Бар упрекает его в «Freie Buhne» в неправильном применении марксова метода исторического исследования к скандинавскому женскому движению[124] и поэтому не мог ли бы я ему

«сообщить в двух словах, соответствует мой взгляд взгляду Маркса или нет, и, кроме того, разрешить мне использовать Ваше письмо в полемике с Баром».

На это я ему ответил 5 июня, что не могу вмешиваться в его спор с г‑ном Баром и что «скандинавское женское движение» мне совершенно незнакомо. Затем я продолжал:

«Что касается Вашей попытки подойти к вопросу материалистически, то прежде всего я должен сказать, что материалистический метод превращается в свою противоположность, когда им пользуются не как руководящей нитью при историческом исследовании, а как готовым шаблоном, по которому кроят и перекраивают исторические факты. И если г‑н Бар полагает, что поймал Вас на этой ошибке, то мне думается, что тут он до известной степени прав.

Всю Норвегию и все, что там происходит, Вы подводите под одну категорию – мещанство, а затем это норвежское мещанство преспокойно подгоняете под свое представление о немецком мещанстве. Но тут поперек дороги встают два факта.

Во‑первых, когда во всей Европе победа над Наполеоном оказалась победой реакции над революцией и когда революция только на своей родине, во Франции, внушала еще такой страх, что восстановленная легитимная монархия была вынуждена дать буржуазно‑либеральную конституцию, – в это время Норвегии удалось ввести у себя гораздо более демократическую конституцию, чем все существовавшие тогда в Европе.

И, во‑вторых, за последние двадцать лет Норвегия пережила такой подъем в области литературы, каким не может похвалиться за этот период ни одна страна, кроме России. Мещане они или не мещане, но эти люди создают гораздо больше, чем другие, и накладывают свою печать также и на литературу других народов, и не в последнюю очередь на немецкую.

На мой взгляд, эти факты обязывают нас в какой‑то мере исследовать особенности норвежского «мещанства».

И тут Вы, вероятно, обнаружите весьма существенное различие. В Германии мещанство – это плод потерпевшей поражение революции, результат прерванного и обращенного вспять развития; благодаря Тридцатилетней войне и последовавшему за ней периоду оно приобрело свои особые, резко выраженные характерные черты: трусость, ограниченность, беспомощность и неспособность к какой бы то ни было инициативе, между тем как почти все другие крупные народы переживали как раз в то время быстрый подъем. Эти характерные черты немецкое мещанство сохранило и в дальнейшем, когда Германия была снова подхвачена потоком исторического развития; они оказались достаточно устойчивыми, чтобы в той или иной степени наложить отпечаток и на все другие общественные классы Германии, породив своеобразный общенемецкий тип, пока наш рабочий класс не разорвал, наконец, эти узкие рамки. Немецкие рабочие и являются крайне злонамеренными людьми, «не имеющими отечества» как раз в том смысле, что они полностью стряхнули с себя немецкую мещанскую ограниченность.

Таким образом, немецкое мещанство – это вовсе не этап нормального исторического развития, а доведенная до крайности карикатура, своего рода пример вырождения, совершенно так же, как польский еврей – карикатура на еврея. Английский, французский и др. мелкий буржуа отнюдь не стоит на одном уровне с немецким.

Напротив, в Норвегии мелкое крестьянство и мелкая буржуазия, с небольшой примесью средней буржуазии, – примерно так же, как было в Англии и во Франции в XVII веке, – представляют собой нормальное состояние общества в течение многих столетий. Здесь и речи нет о насильственном отбрасывании назад к устаревшим порядкам из‑за поражения крупного движения или из‑за какой‑либо длившейся 30 лет войны. Страна отстала вследствие своей изолированности и природных условий, однако ее общее состояние вполне соответствует ее условиям производства и поэтому является нормальным. Лишь в самое последнее время в стране начали спорадически появляться кое‑какие ростки крупной промышленности, но для сильнейшего рычага концентрации капитала, биржи, здесь еще нет места. К тому же огромный размах морской торговли оказывает как раз консервирующее влияние. Ибо если во всех других странах пароход вытесняет парусные суда, то Норвегия в огромных масштабах увеличивает свое парусное судоходство и обладает если не самым большим в мире, то, несомненно, вторым по величине парусным флотом, составляющим в основном собственность мелких и средних судовладельцев, как это было, скажем, в Англии около 1720 года. Но тем не менее благодаря этому и при таком застойном состоянии началось движение, и это движение нашло свое выражение также в подъеме в области литературы.

Норвежский крестьянин никогда не был крепостным, и это придает всему развитию, – подобно тому, как и в Кастилии, – совсем другой фон. Норвежский мелкий буржуа – сын свободного крестьянина, и вследствие этого он – настоящий человек по сравнению с вырождающимся немецким мещанином. И каковы бы, например, ни были недостатки драм Ибсена, эти драмы отображают нам хотя и ограниченный мир средней буржуазии, но мир совершенно отличный от немецкого, – мир, в котором люди еще обладают характером и инициативой и действуют самостоятельно, хотя подчас, по понятиям иностранцев, довольно странно. Подобные вещи я предпочитаю основательно изучить, прежде чем высказывать о них свое суждение».

Таким образом, здесь я указал г‑ну Эрнсту, хотя и в вежливой форме, но достаточно ясно и определенно, – «где», а именно, в присланной мне им самим статье из «Freie Buhne». Если я разъясняю ему, что он использует мировоззрение Маркса просто как шаблон, по которому кроит и перекраивает исторические факты, то это и есть как раз пример того «явного непонимания» этого мировоззрения, в котором я упрекнул господ литераторов. Показав ему далее на приведенном им самим примере, на примере Норвегии, что применяемое им к этой стране шаблонное понимание мещанства по немецкому образцу противоречит историческим фактам, я тем самым заранее и в применении к его собственной персоне обосновал также брошенный мной этим господам упрек в «полном незнании решающих в каждый данный момент исторических фактов».

А теперь посмотрите, с каким жеманным целомудрием г‑н Эрнст разыгрывает из себя невинную поселянку, с которой первый встречный сиятельный прохвост обошелся на улицах Берлина так, как будто она «из таковских». С видом оскорбленной добродетели выступает он предо мной спустя четыре месяца после получения вышеприведенного письма: я обязан, видите ли, указать ему – «где?» По‑видимому, г‑н Эрнст переживает две фазы литературных настроений. Сначала он наскакивает с такой отвагой и самоуверенностью, будто за этим и в самом деле кроется нечто другое, кроме пустой шумихи; когда же люди начинают защищаться, тогда он спешит заявить, что ничего не сказал, и жалуется на пренебрежительное и оскорбительное отношение к его лучшим чувствам. Оскорбленная добродетель – в его письме ко мне, в котором он плачется, что г‑н Бар «обошелся с ним невероятно нагло»! Оскорбленная невинность – в его ответе мне, в котором он наивнейшим образом спрашивает «где?», в то время как он должен знать это уже четыре месяца тому назад. Непонятая благородная душа – в магдебургской «Volksstimme», где он тоже спрашивает «где?» у старины Бремера, заслуженно давшего ему по рукам.

Со вздохом вопрошаю: где? Все вопрошаю: где?

Может быть, г‑н Эрнст хочет знать еще «где?». – Да хотя бы, например, в его напечатанной в «Volks‑Tribune» статье об «Опасностях марксизма»[125], в которой он без обиняков повторяет усвоенное им абсурдное утверждение метафизика Дюринга, будто у Маркса история делается совершенно автоматически, без всякого участия (делающих ее, однако) людей и будто экономические отношения (которые, однако, сами создаются людьми!) играют этими людьми словно простыми шахматными фигурами. Человеку, способному смешивать искажение теории Маркса таким противником, как Дюринг, с самой этой теорией, пусть помогает кто‑нибудь другой, – я от этого отказываюсь.

Да будет разрешено мне больше не отвечать на дальнейшие вопросы «где?». Г‑н Эрнст отличается такой плодовитостью, статьи выходят из‑под его пера с такой быстротой, что на них наталкиваешься повсюду. А когда уже считаешь, что наконец‑то пришел им конец, он объявляет себя автором еще той или иной анонимной статьи. Тут уж нашему брату становится невмоготу, и начинаешь испытывать желание, чтобы г‑н Эрнст хотя бы на время выдохся.

Далее г‑н Эрнст пишет:

«Если я и охарактеризовал нашу парламентскую социал‑демократию как частично весьма мелкобуржуазную, то пусть Энгельс» и т. д.

Частично весьма мелкобуржуазную? В статье, опубликованной в «Sachsische Arbeiter‑Zeitung» и вынудившей меня выступить с возражением [См. настоящий том. стр. 73–75. Ред.] , сказано, что мелкобуржуазный парламентский социализм имеет теперь якобы за собой в Германии большинство. Но об этом, говорил я, мне ничего не известно. Теперь г‑н Эрнст хочет выступить только с утверждением, что фракция является‑де лишь «частично» весьма мелкобуржуазной. Снова – непонятая благородная душа, которой злые люди приписывают всевозможные постыдные поступки.

Но кто когда‑либо оспаривал, что не только в составе фракции, но и вообще в партии представлено также и мелкобуржуазное направление? Правое и левое крыло имеется в каждой партии, а что правое крыло социал‑демократии является мелкобуржуазным по своему характеру, это в природе вещей. Если все дело только в этом, то к чему весь этот шум? С этой старой историей нам приходится считаться уже в течение многих лет, но от этого еще очень далеко до мелкобуржуааного большинства во фракции и тем более в партии. Когда подобная опасность будет действительно угрожать, никто не станет дожидаться предостерегающих призывов со стороны этих своеобразных верных Эккартов. Но до сих пор бодрая, веселая борьба[126] пролетариата против исключительного закона и быстрое экономическое развитие все больше и больше лишали этот мелкобуржуазный элемент почвы и питательной среды, между тем как пролетарский элемент становится все могущественней.

В заключение я могу поведать г‑ну Эрнсту также вот что. Гораздо опаснее, чем мелкобуржуазная фракция, которую ведь можно на следующих выборах выбросить как старый хлам, является для партии клика заносчивых литераторов и студентов, особенно когда они не в состоянии разглядеть самых простых вещей и не умеют при рассмотрении экономического или политического положения беспристрастно взвесить ни соотношения реальных фактов, ни действительного влияния борющихся сил; поэтому они хотят навязать партии совершенно безрассудную тактику, как это открыто высказывают гг. Бруно Вилле и Тейстлер, и в несколько более умеренной форме также г‑н Эрнст. И эта клика становится еще опаснее, когда она объединяется в нечто вроде общества взаимного страхования и пускает в ход все средства организованной рекламы, чтобы протащить своих членов на редакторские кресла партийных газет и посредством партийной печати командовать партией. Двенадцать лет тому назад закон против социалистов избавил нас от такой опасности, надвигавшейся уже в то время. Теперь, когда этот закон пал, она появляется снова. Пусть это также послужит г‑ну Паулю Эрнсту объяснением, почему я открещиваюсь руками и ногами, когда меня отождествляют с элементами, принадлежащими к подобной клике. Лондон, 1 октября 1890 г.

Фридрих Энгельс  

Напечатано в газете «Berliner Volksblatt» № 232, 5 октября 1890 г.

Печатается по тексту газеты

Перевод с немецкого

 

В РЕДАКЦИЮ ГАЗЕТЫ «BERLINER VOLKSBLATT»

 

В связи с семидесятилетием со дня моего рождения на мою долю выпало столько проявлений самого сердечного участия, столько неожиданных почестей, что я, к сожалению, не в состоянии ответить лично на каждое из этих приветствий. Это был настоящий дождь телеграмм, писем, подарков, специально мне посвященных статей в партийной прессе – и все это шло из самых различных стран, а в особенности со всех концов Германии. Разрешите мне поэтому выразить в этих строках мою самую искреннюю благодарность старым и новым друзьям, которые 28 ноября с такой доброжелательностью вспомнили обо мне.

Никто лучше меня не знает, что большей частью этих почестей я обязан не себе и не своим заслугам. Такова уж моя судьба, что мне приходится пожинать ту славу и тот почет, семена которых посеял человек, более великий, чем я, – Карл Маркс. Я же могу лишь торжественно обещать провести остаток своей жизни в активном служении пролетариату так, чтобы хотя бы в дальнейшем стать по возможности достойным оказанных мне почестей. Лондон, 2 декабря 1890 г.

Фридрих Энгельс  

Напечатано в газете «Berliner Volksblatt» № 284, 5 декабря 1890 г.

Печатается по тексту газеты

Перевод с немецкого

 

НАЦИОНАЛЬНОМУ СОВЕТУ ФРАНЦУЗСКОЙ РАБОЧЕЙ ПАРТИИ[127]

 

Граждане!

Сердечно благодарю вас за поздравления, которыми вы удостоили меня по случаю семидесятилетия со дня моего рождения.

Будьте уверены, что остаток моей жизни и моих сил будет отдан борьбе за дело пролетариата. В тот момент, когда я уже не в состоянии буду вести борьбу, пусть дано мне будет умереть.

Но сражения, выигранные вами, нашими братьями в Германии, Англии, Австро‑Венгрии, России, – словом, повсюду, составляют ряд таких блистательных побед, которые могли бы омолодить и более дряхлого и обессилевшего человека, чем я. При этом больше всего меня радует то искреннее братство, которое установилось, надеюсь, навсегда, между французскими и немецкими пролетариями вопреки шовинистическим воплям наших развращенных буржуа.


Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 172; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!