ИМПЕРСКИЙ РЕГЕНТ И ПФАЛЬЦГРАФ 22 страница
Поэтому жалоба от 21‑го прошлого месяца на отрицательное постановление королевского городского суда от 8‑го того же месяца должна быть признана необоснованной, и настоящим в ней отказывается. Ввиду отклонения необоснованной жалобы следует внести немедленно – во избежание принудительного взыскания – 25 зильбергрошей в кассу сборов местного городского суда.
Берлин, 11 июля 1860 г.
Уголовный сенат королевского апелляционного суда. II отделение
Гутшмидт. Шульце
Д‑ру фил. Карлу Марксу через г‑на юстицрата Вебера, здесь».
Когда я получил это «постановление» от своего г‑на адвоката, я при первом чтении проглядел вступление и заключение и, ввиду своего незнакомства с прусским правом, решил, что предо мной копия документа, посланного «демократом» Ф. Цабелем в апелляционный суд в свою защиту. То, что Цабель, – говорил я себе, – сообщает о «взглядах (см. приложение 15) д‑ра Карла Фогта и аугсбургской «Allgemeine Zeitung»», об «интересах итальянцев и интересах австрийцев», попало в его plaidoyer {защиту, защитительную речь. Ред.} , конечно, по ошибке из статьи, подготовлявшейся для «National‑Zeitung».
Однако «демократ» Ф. Цабель ни одним звуком не обмолвился об этих взглядах и интересах в посвященных мне четырех столбцах обеих его передовых статей, в которых всего едва наберется шесть столбцов, Цабель говорит в своем plaidoyer, что я
«помог аугсбургской «Allgemeine Zeitung» в ее полемике с Фогтом предоставлением фактического материала».
|
|
|
Процесс Фогта против «Allgemeine Zeitung» он называет полемикой «Allgemeine Zeitung» против Фогта. Если бы процесс и полемика были тождественными вещами, то разве мне нужно было бы разрешение прокурора, городского суда, апелляционного суда и т. д. для моей «полемики» с Цабелем? Но Цабель даже уверяет, будто «соответствующие указания» в обеих его статьях о моих отношениях к «Allgemeine Zeitung» находят в мной самим «приводимых фактах скорее подтверждение, чем опровержение, которого я добивался». Скорее – чем? Jus {Право. Ред.} знает только: или – или. Какие же это были «соответствующие указания» Цабеля?
«Соответствующие указания» Цабеля в передовой статье № I на мои отношения к «Allgemeine Zeitung» были:
1) Либкнехт‑де сделался, в результате официально выданного ему мной свидетельства, корреспондентом «Allgemeine Zeitung». В своей жалобе в суд я уличал Цабеля во лжи, но считал лишним приводить другие «факты» об этой нелепице, 2) Цабель утверждает, что я послал 29 октября из Лондона в «Allgemeine Zeitung» «судебный документ», который 24 октября оказался в окружном суде в Аугсбурге, и он нашел подтверждение этого «указания» в приводимых мной «фактах»! Из приводимых в моей жалобе в суд фактов Цабель усмотрел, правда, что – независимо от каких бы то ни было политических соображений – посылка мной документа, касающегося происхождения листовки «Предостережение», стала необходимой, после того как Фогт еще до начала процесса пытался публично навязать мне авторство этой листовки. 3) «Указание» Цабеля, будто я один из корреспондентов «Allgemeine Zeitung», я опроверг подлинными документами. Цабелевская передовая статья № II «Как фабрикуют радикальные памфлеты» содержала – как уже раньше указано – о моих отношениях к «Allgemeine Zeitung» лишь те «соответствующие указания», что я сам сфабриковал «Предостережение», приписал его Блинду и при помощи ложного свидетельства Фёгеле пытался доказать, что это – стряпня Блинда. Нашли ли эти «соответствующие указания в приведенных «в моей жалобе» фактах скорее подтверждение, чем опровержение, которого я добивался»? Сам Цабель признается в обратном.
|
|
|
Мог ли Цабель знать, что Шайбле был автором листовки «Предостережение»? Должен ли был Цабель верить, что «оспариваемое», по моему собственному признанию, свидетельство наборщика Фёгеле верно? Но откуда видно, что я приписывал Цабелю эту осведомленность или эту веру? Моя жалоба имеет, «наоборот», отношение к «соответствующему указанию» Цабеля, будто я так «сфабриковал листовку, чтобы она выглядела, как его» (Блинда) «изделие» и будто я пытался потом, при помощи свидетельства Фёгеле, доказать, что она является стряпней Блинда.
|
|
|
Наконец, я наткнулся на одно положение, выдвинутое Цабелем в свою защиту, которое показалось мне, по меньшей мере, интересным.
«Если», – говорит он, – «если он» (истец Маркс) «далее утверждает, что его в оскорбительной для его чести форме идентифицируют с партийными интригами» (серной банды), «которые в названных статьях» (передовых статьях Цабеля) «резко клеймятся как эксцентричные или как беспринципные и бесчестные, то утверждение это нельзя признать обоснованным… Менее всего статья связывает его особу с теми людьми, которые обвиняются в вымогательстве и доносах».
Цабель не принадлежит, очевидно, к тем римлянам, о которых сказано: «rnemoriam quoque cum voce perdidissimus» {«вместе с языком мы потеряли и память». Ред.} . Память он потерял, но не язык. Цабель превращает не только серу, но и серную банду из кристаллического состояния в жидкое, а из жидкого в парообразное, чтобы красными парами затуманить мне голову. Серная банда, – утверждает он, – «партия», с «интригами» которой он никогда не «идентифицировал» меня и с «вымогательствами и доносами» которой он никогда не связывал даже «связанных» со мной людей. Придется превратить серные пары в серный цветок.
|
|
|
В передовой статье № I («National‑Zeitung» № 37, 1860 г.) Цабель начинает свои «соответствующие указания» о серной банде с того, что называет «Маркса» ее «видным главой». Второй член серной банды, которого он, правда, «для дальнейшей характеристики» ее не называет, но которого имеет в виду, – Фридрих Энгельс. А именно, он ссылается на то письмо, где Техов рассказывает о своей встрече со мной, Фр. Энгельсом и К. Шраммом. Обоих последних Цабель отмечает для иллюстрации серной банды. Тут же он упоминает о Шервале как о лондонском эмиссаре. Затем очередь доходит до Либкнехта.
«Этот Либкнехт, in nomine omen{175}, – один из раболепнейших приверженцев Маркса… Либкнехт немедленно по своем прибытии поступил на службу к Марксу и заслужил полное доверие своего хозяина».
Вслед за Либкнехтом идет «Оли», «тоже канал серной банды», Наконец, «другой лондонский сообщник Бискамп». Все эти сообщения следуют одно за другим в передовице № I, но в конце передовицы № II дополнительно называется еще один член серной банды, В. Вольф – «парламентский Вольф, alias казематный Вольф», – которому поручено важное дело: «рассылать циркулярные послания». Итак, согласно «соответствующим указаниям» Цабеля, серная банда состоит из: главы серной банды – Маркса; иллюстрации серной банды – Ф. Энгельса; лондонского эмиссара серной банды – Шерваля; «одного из раболепнейших приверженцев» Маркса – Либкнехта; «тоже канала серной банды – Оли»; «другого» лондонского «сообщника» – Бискампа; наконец, составителя посланий серной банды – Вольфа.
Состряпанная таким образом серная банда фигурирует у Цабеля в первых 51 строках под различными сменяющимися наименованиями: «серная банда, или также бюрстенгеймеры», «собратья, продолжавшие в среде эмигрантов дело «Rheinische Zeitung»», «пролетарии» или, как говорится в передовой статье № II «партия «пролетариев» под главенством Маркса».
Таковы персонал и наименования серной банды. Организацию ее Цабель дает в своих «соответствующих указаниях» коротко и метко. «Маркс» – «глава». Сама серная банда образует круг его «наиболее близких» приверженцев или, как говорит Цабель во второй передовой статье, «узкую партию Маркса». Цабель сообщает даже отличительный признак, по которому можно узнать «узкую партию Маркса». Член узкой партии Маркса должен был хоть раз в своей жизни увидеть Бискампа.
«Он», – говорит Цабель в передовой статье № II, – «он» (Блинд) «заявляет, что никогда в жизни не видел Бискампа, – очевидно, он не член узкой партии Маркса».
Таким образом, «узкая партия Маркса», или собственно серная банда, – является pairie {пэрством. Ред.} банды, которое нужно отличать от третьей категории, от толпы «приверженцев» или от «этой заботливо сохраняемой компании бездельников». Итак, вначале глава Маркс, затем собственно «серная банда», или «узкая партия Маркса», и, наконец, толпа «приверженцев» или «компания бездельников». Серная банда, разделенная на эти три категории, живет в условиях чисто спартанской дисциплины. «Серная банда», – говорит Цабель, – «подчиняла своих приверженцев строжайшей дисциплине», в то время как, с другой стороны, «Маркс… держит в ежовых рукавицах серную банду». Само собой разумеется, что в столь хорошо организованной «банде» характерные для нее «интриги», ее «основные занятия», подвиги, совершаемые ею в качестве банды – все это делается по приказанию ее главы и нарочито изображается Цабелем как дела этого главы, держащего банду в ежовых рукавицах. Каковы же были, так сказать, профессиональные занятия банды?
«Одним из главных занятий серной банды было так компрометировать проживающих в отечестве лиц, что они должны были платить деньги, чтобы банда хранила тайну и не компрометировала их. Не одно, сотни писем посылались в Германию с угрозой разоблачить причастность к тому или иному акту революции, если к известному сроку по указанному адресу не будет доставлена определенная сумма денег… Всякого, выступавшего против этих интриг, не просто компрометировали среди эмигрантов, но и губили в печати. «Пролетарии» заполняли столбцы реакционной печати Германии своими доносами на тех демократов, которые не признавали их; они стали союзниками тайной полиции во Франции и Германии и т. д.» («National‑Zeitung» № 37).
Начав эти «соответствующие указания» относительно серной банды замечанием, что я ее «видный глава», перечислив «главные занятия» серной банды, то есть вымогательство денег, доносы и т. д., Цабель заканчивает свое общее описание серной банды следующими словами:
«… они стали союзниками тайной полиции во Франции и Германии. Для дальнейшей характеристики Фогт приводит письмо бывшего лейтенанта Техова от 26 августа 1850 г… из которого можно видеть, как Маркс, с наполеоновским высокомерием и сознанием своего умственного превосходства, держит в ежовых рукавицах серную банду».
После того как Цабель в начале своего описания серной банды заставил «почитать» меня в качестве «видного главы», его охватывает опасение, что читатель может допустить существование за видным главой еще и невидного главы, или же подумать, что я, как далай‑лама, довольствуюсь «почитанием». Поэтому он превращает меня в конце своего описания (говоря уже своими словами, а не словами Фогта) из просто «видного» главы в главу с ежовыми рукавицами, из далай‑ламы в Наполеона серной банды. И именно это место Цабель приводит в своем plaidoyer в доказательство того, что он не «идентифицировал» меня с «партийными интригами» серной банды, которые в своих статьях он «резко клеймит как эксцентричные или как беспринципные и бесчестные». Нет же, не совсем так! Он меня «идентифицировал», но не в «оскорбительной для моей чести форме». Он, «наоборот», оказал мне честь, произведя меня в Наполеона вымогателей, шантажистов, mouchards, agents provocateurs, фальшивомонетчиков и т. д.: Цабель заимствует, очевидно, свои понятия о чести из лексикона декабрьской банды. Отсюда и этот эпитет – «наполеоновский». Но я и привлекаю его к суду как раз за эту честь, которую он оказал мне! Я убедительно доказал приведенными в моей жалобе в суд «фактами», – настолько убедительно, что Цабель ни за что не хочет последовать моему приглашению явиться в суд, – я доказал, что все его «соответствующие указания» о серной банде – лживые выдумки Фогта, на которые Цабель «указывает» лишь для того, чтобы иметь возможность «почтить» меня как Наполеона этой серной банды. Но разве он не изображает меня человеком, «обладающим превосходством и способным обуздать» других? Разве я, по его словам, не подчиняю банду дисциплине? Он сам рассказывает, в чем заключалось обуздывание, превосходство, дисциплина.
«Серная банда подчиняла своих приверженцев строжайшей дисциплине. Тот из них, кто пытался каким‑нибудь образом добиться преуспеяния в гражданской жизни, уже только в силу одного своего стремления стать независимым считался изменником революции… В этой заботливо сохраняемой компании бездельников, путем распространения слухов, писем и т. д., вызывались раздоры, драки, дуэли».
Но Цабель не ограничивается этим общим описанием «партийных интриг» серной банды, с которыми он меня с почтением «идентифицирует».
«Известный член партии Маркса» Либкнехт, «один из раболепнейших приверженцев Маркса, заслуживший полное доверие своего хозяина», умышленно компрометирует рабочих в Швейцарии «революционным съездом в Муртене», где он, ликуя, «предает их в руки», поджидающих «жандармов». Этому «некоему Либкнехту приписывалось во время кёльнского процесса составление фальшивой книги протоколов» (Цабель забывает, разумеется, сказать, что лживость этой выдумки Штибера была официально доказана еще во время разбирательства дела). Вольф, один из бывших редакторов «Neue Rheinische Zeitung», посылает из Лондона «циркулярное послание пролетариям», которое «он одновременно подсовывает ганноверской полиции».
Изображая столь «известных» связанных со мной людей агентами тайной полиции, Ца‑бель, с другой стороны, связывает меня с «известным» тайным полицейским агентом, agent provocateur и фальшивомонетчиком – Шервалем. Сразу же после общего описания серной банды он рассказывает о том, как «несколько человек», в том числе Шерваль, «в двойственной роли революционеров‑совратителей рабочих и союзников тайной полиции» отправляются из Лондона в Париж и создают там «так называемый процесс коммунистов» и т. д. В передовице № II он рассказывает далее:
«Таким образом в 1852 г. был затеян постыднейший заговор с массовой фабрикацией фальшивых ассигнаций (подробности см. у Фогта) и т. д.».
Если читатель «National‑Zeitung» последует настоятельному приглашению Цабеля и посмотрит подробности у Фогта, то что он там найдет? Что Шерваль был послан мной в Женеву, затеял под моим непосредственным руководством «постыднейший заговор с фальшивыми ассигнациями» и т. д. Читатель, направленный Цабелем к Фогту, найдет также следующее:
«Однако личное отношение Маркса в данном случае совершенно неважно, потому что, как уже было указано, совершенно безразлично, делает ли что‑нибудь Маркс сам или через какого‑нибудь члена своей банды: он безоговорочно властвует над своими людьми».
Но Цабель все еще недоволен своей работой. Его подмывало шепнуть в заключение своих обеих передовиц последнее словечко на ухо своему читателю. Он говорит:
«Он» (Блинд) «заявляет, что к тому же никогда в жизни не видел Бискампа; очевидно, он не член узкой партии Маркса. Нам кажется, что последней» (узкой партии Маркса) «не очень трудно было сделать его» (Блинда) «козлом отпущения… Партия Маркса могла очень легко взвалить авторство листовки на Блинда, именно в силу того, что… последний в беседе с Марксом и в статье в «Free Press» высказал аналогичные взгляды; воспользовавшись этими высказываниями и оборотами речи Блинда, можно было так сфабриковать листовку, чтобы она выглядела как его» (Блинда) «изделие».
Итак, значит, «партия Маркса» или «узкая партия Маркса» alias серная банда, «сфабриковала» листовку так, что она выглядела как изделие Блинда? Изложив эту гипотезу, Цабель сухо резюмирует смысл ее в следующих словах: «Каждый может теперь, по желанию, считать автором листовки Маркса или Блинда».
Итак, не партия Маркса или Блинд и не Блинд или узкая партия Маркса, vulgo {попросту. Ред.} серная банда, а Блинд или Маркс, Маркс sans phrase {просто, без оговорок. Ред.} . Партия Маркса, узкая партия Маркса, серная банда и т. д. были только пантеистическими названиями Маркса, особы Маркса. Цабель не только «идентифицирует» Маркса с «партией» серной банды, он персонифицирует серную банду в Марксе. И этот же Цабель осмеливается утверждать перед судебными инстанциями, что в своих передовых статьях он не «идентифицирует» «истца» Маркса… «в оскорбительной для его чести форме» с «интригами» серной банды. Он бьет себя в грудь и клянется, что «менее всего» «связывает мою особу с теми людьми», которых он «обвиняет в вымогательстве и доносах!». Какую фигуру, думал я про себя, будет представлять Цабель на публичном заседании суда! Какую фигуру! С этим радостным восклицанием я еще раз взял в руки присланный мне моим адвокатом документ, снова прочел его; мне показалось, что в конце я увидел имена, вроде Мюллер и Шульце, но тут же убедился в своем заблуждении. То, что лежало предо мной, не было вовсе plaidoyer Цабеля, а – «постановлением» апелляционного суда за подписью Гутшмидта и Шульце, постановлением, лишившим меня права предъявления иска к Цабелю и, сверх того, налагавшим на меня за мою «жалобу» штраф в 25 зильбергрошей, который надлежало немедленно уплатить в кассу сборов берлинского городского суда, во избежание принудительного взыскания. Я был действительно attonitus {ошеломлен. Ред.}. Но изумление мое улеглось при повторном, внимательном чтений «постановления»:
Пример I.
Цабель печатает в передовой статье «National‑Zeitungo № 37, 1860 год:
«Фогт сообщает на стр. 136 и сл.: Под именем серной банды, или также бюрстенгеймеров, среди эмиграции 1849 г. была известна группа лиц, которые сначала были рассеяны по Швейцарии, Франции и Англии, затем постепенно собрались в Лондоне и там в качестве своего видного главы почитали г‑на Маркса».
Гг. Гутшмидт и Шульце читают в передовой статье «National‑Zeitung» № 37, 1860 год:
«В самом деле, если первая статья указывает на основании сообщения Фогта, «что эмиграция 1849 г. постепенно собралась в Лондоне и там в качестве своего видного главы почитала г‑на Маркса»».
Цабель говорит: известная среди эмиграции 1849 г. под именем серной банды, или также бюрстенгеймеров, группа лиц и т. д. постепенно собралась в Лондоне и там меня почитала в качестве своего видного главы. У гг. Гутшмидта же и Шульце Цабель говорит: эмиграция 1849 г. постепенно собралась в Лондоне (что просто не верно, так как значительная часть эмиграции собралась в Париже, Нью‑Йорке, Джерси и т. д.) и почитала меня в качестве своего видного главы, честь, которой мне не оказывали и которой ни Цабель, ни Фогт мне не приписывали. Гг. Гутшмидт и Шульце здесь отнюдь не резюмируют, они цитируют, помещая в кавычки нигде не напечатанную Цабелем фразу как его содержащееся в первой передовой статье указание, «основанное на сообщении Фогта». Очевидно, перед гг. Гутшмидтом и Шульце находилось совершенно неизвестное мне и читающей публике тайное издание № 37 «National‑Zeiumg». Этим объясняются все недоразумения.
Тайное издание № 37 «National‑Zeitung» отличается от общедоступного издания того же самого номера не только разночтениями в отдельных предложениях. Все содержание первой передовой статьи в общедоступном издании не имеет – за исключением нескольких слов – ничего общего с ее содержанием в тайном издании.
Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 176; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!