ЧРЕЗВЫЧАЙНО ВАЖНЫЕ ИЗВЕСТИЯ ИЗ ВЕНЫ
Вена, 14 мая 1859 г.
Прусский генерал Виллизен (брат другого прусского генерала, носящего ту же фамилию, который завоевал некоторую славу своими работами в области военной науки[197] и потерял ее вновь из‑за своего руководства войной в Шлезвиг‑Гольштейне) прибыл сюда, очевидно с поручением из Берлина, для встречи безмозглого короля Пруссии и королевы {Фридриха‑Вильгельма IV и Елизаветы. Ред.} на их обратном пути в Пруссию. Говорят, что в действительности он преследует две цели: во‑первых, потребовать от Австрии прекращения ее интриг во франкфуртском сейме, поскольку Пруссия не желает подчиняться диктату венского кабинета, действующего под прикрытием существующего лишь на бумаге Германского союза; во‑вторых, подсластить преподнесенную таким образом пилюлю положительными заверениями в том, что Пруссия в настоящее время приняла твердое решение относительно «вооруженного посредничества». Этот туманный термин толкуется следующим образом: Пруссия, наведя порядок у себя дома и вооружившись до зубов, сделает какие‑нибудь новые мирные предложения Бонапарту и после отклонения их бросит свой меч на чашу весов. Одновременно с этим важным сообщением австрийское правительство получило через Берн известия о том, что русско‑французский договор, помимо еще неизвестных секретных пунктов, обязывает Францию ограничить военные действия рамками, соответствующими открыто провозглашенной ею цели освобождения Италии, а Россия обязуется при первом действительном вмешательстве Германского союза в борьбу двинуть через свои границы армию, насчитывающую не меньше 300000 человек.
|
|
|
Здесь слышно много жалоб на устаревшую стратегию генерала Дьюлаи, и даже распространился слух об его отставке, причем его преемником называют генерала Хесса. Но такой шаг, по‑видимому, еще не собираются предпринимать, поскольку полковник Кун – наиболее выдающийся офицер австрийского генерального штаба – был направлен для укрепления руководства Дьюлаи, отличающегося нерешительностью. Сам Дьюлаи – мадьяр. Он родился в Пеште 1 сентября 1798 года. В возрасте 16 лет в чине младшего лейтенанта поступил в пехотный полк, которым командовал его отец, затем он был переведен в гусары, в сентябре 1827 г. стал майором императорских улан, вскоре после этого – полковником 19‑го пехотного полка, а в 1837 г. получил чин генерал‑майора и должность командира бригады в Санкт‑Пёльтене. В 1845 г. он командовал 33‑м пехотным полком в Вене; в 1846 г. получил звание фельдмаршал‑лейтенанта и был послан в Триест в качестве дивизионного генерала и главнокомандующего. Здесь в 1848 г. ему представился случай отличиться. Возглавив, под свою собственную ответственность, морские силы, он уволил находившихся на подозрении итальянских офицеров и матросов, поставил военные корабли в безопасности в различных базах далматинского побережья и спас несколько военных кораблей, уже находившихся на пути в Венецию[198]. Он распорядился о необходимых оборонительных мероприятиях в Триесте, Поле, Пирано и в других важных пунктах побережья, укрепил границу, находившуюся под угрозой восстания, и подготовил наступление, которое и было проведено фельдцейгмейстером графом Нугентом 17 апреля 1848 г., после прибытия подкреплений из внутренних провинций. Гребная флотилия, организованная Дьюлаи, поддерживала действия армии на побережье. 23 мая пьемонтский флот появился перед Триестом, но благодаря произведенным Дьюлаи приготовлениям вынужден был держаться на почтительном расстоянии. Попытка флота захватить врасплох отдаленную батарею в Сан‑Баркола также потерпела неудачу. В последний раз пьемонтский флот напал на Триест 8 июня, но убедившись в том, что Дьюлаи хорошо подготовился, скрылся за горизонтом 4 июля, а после боя у Кустоцы покинул Адриатическое море. За эти заслуги Дьюлаи получил от императора различные ордена и почетное гражданство от магистрата Триеста. Получив в начале июня 1849 г. назначение на должность военного министра Австрии, он проявил себя, как говорят, энергичным и деятельным человеком.
|
|
|
|
|
|
В момент занятия Рааба[199] он находился в свите императора. Из Вены, куда он вернулся в свое министерство, Дьюлаи, по получении сообщения о поражении при Аче[200], немедленно отправился в Коморн, чтобы принять там необходимые меры. Позднее он был послан в инспекционную поездку по всей империи и представил свой доклад Францу‑Иосифу. Сменив в июле 1850 г. должность военного министра на командование 5‑м корпусом в Милане, он был возведен в звание фельдцейгмейстера и получил орден Золотого руна. После отставки Радецкого он получил командование 2‑й армией, которую он сейчас повел против Пьемонта. Он принадлежит к числу тех австрийских генералов, по происхождению в большинстве своем словенцев или мадьяр, которые опозорили себя поркой женщин и другими гнусными жестокостями.
Два батальона венских добровольцев уже отправились на театр военных действий, а сегодня отправляется третий батальон. Эти добровольцы, одетые в мундиры легионеров 1848 г.[201] и принадлежащие к исконному дворянству предместий, были вначале героями дня. Балы, концерты и театральные представления в их пользу давались в изобилии, и даже австрийский Орфей вальсов г‑н Штраус перед своим довольно непатриотическим отъездом в Петербург написал в их честь новый марш. Однако нельзя отрицать, что за последнее время популярность этих новоявленных воинов катастрофически упала. Эти неотесанные грубияны предместий потребляли слишком много пива и сигар, позволяли себе чрезмерные вольности по отношению к прекрасному полу и довольно часто выходили за рамки даже венского «юмора». Что они собой представляют, видно из слов их излюбленной песенки:
|
|
|
«Ich bin ein achter Wiener,
Fuhr ein lustiges Leben,
Und da hat mich mein Vater
Zu den Deutschmeistern gegeben;
Deutschmeister ist ein
Gar lustiges Regiment,
Halt in der einen Hand den Sabel,
In der andern das Ciment».
(«Я истинный сын Вены, люблю веселое житье, и потому папаша отдал меня в полк «Дейчмейстеров»; наш полк – веселый полк, в одной руке сабля, в другой – цимент»).
Следует пояснить, что цимент – это пивная кружка, которая вмещает ужасающее количество жидкости.
Один из подвигов этих «свободных и веселых» людей принял довольно серьезный оборот и справедливо получил суровую отповедь в печати. Казармы наших друзей расположены на улице Зальцгрис, которая, так же как и ведущие к ней улицы, в основном заселена евреями. Евреи из Галиции, приезжающие по делам в Вену, обычно также останавливались в этих довольно грязных районах. Однажды, возвращаясь вечером в свои казармы из «Шперля», где их публично чествовали и поздравляли с предстоящими проявлениями доблести, эти герои‑гуляки, находясь в довольно возбужденном состоянии и предвкушая свои будущие деяния, внезапно напали на несчастных евреев. Они выбили окна в домах некоторых из них, других сбили с ног, у многих отрезали бороды, одного несчастного даже бросили в бочку с дегтем. К мирным прохожим обращались с вопросом: «Вы – еврей?» и, в случае утвердительного ответа, их безжалостно избивали под шумные выкрики: «Macht nichts, der Jud wird gefarn gelt» («Ничего, еврея надо поколотить»). О повышенной чувствительности этих венских гуляк можно судить по следующему факту: один пятнадцатилетний ученик сапожника, не допущенный сержантом‑вербовщиком в добровольческий корпус, с отчаяния повесился.
Денежные и финансовые затруднения имеют место во всех слоях общества, начиная от наивысшего и кончая самым низшим. Во‑первых, как вы, вероятно, ранее узнали из европейской прессы, сам император заложил свои фамильные драгоценности. Во‑вторых, какой бы орган венской прессы вы ни взяли в руки, вам, безусловно, бросится в глаза помещенный на видном месте столбец, озаглавленный: «Патриотические пожертвования». Эти патриотические дары, предназначенные или для военных целей вообще, или специально для формирования добровольческих отрядов, весьма различны по своим размерам; одни состоят из незначительной суммы в 2 флорина 12 крейцеров, другие достигают таких больших сумм, как 10000–12000 флоринов. Денежные пожертвования кое‑где перемежаются с подношениями более средневекового характера, в виде пары револьверов от торговца оружием, бумаги для патронов от владельца бумажной фабрики, ткани для обмундирования от суконщика и так далее. Среди пожертвований от отдельных лиц фигурируют, что довольно‑таки подозрительно, средства, собранные в провинциальных общинах под официальным давлением мелких муниципальных чиновников и бургомистров (мэров). Отличительной чертой всех более ценных взносов является, однако, то, что они делаются не в каких‑либо денежных знаках, а в государственных облигациях и купонах государственных процентных бумаг, так что государству в буквальном смысле платят «его же собственной монетой». Самым безошибочным, бросающимся в глаза на каждом шагу признаком расстройства финансов является полное исчезновение мелкой разменной монеты из текущего денежного обращения. Как только было официально объявлено о приостановке платежей наличными и о сопутствующих финансовых мероприятиях, мелкая металлическая монета, как медная, так и серебряная, исчезла словно по мановению волшебной палочки. Население прибегло к тому же примитивному способу деления крупных банкнот на кратные части, который так смущал иностранцев, посещавших Вену в 1848 г., – каждый обладатель банкноты стоимостью в один флорин разрезает ее на столько мелких частей, сколько ему необходимо для розничных покупок. В Вене и в провинции правительство пыталось прекратить этот процесс кромсания, объявив, что обрезки банкнот не будут приниматься к оплате сборщиками налогов и банком. Что касается банка, то такое предупреждение кажется незаконным, поскольку до сих пор действует закон 1848 г., обязывающий банк принимать такие обрезки банкнот, и в банке даже существует целая система их учета. Имеются неофициальные заявления о том, что в обращении было на 28000000 флоринов мелкой монеты, что якобы вдвое превышает действительную потребность. Поэтому власти
«полны решимости самым серьезным образом противодействовать бессмысленной спекуляции, которая в настоящий момент создает недостаток разменной монеты».
Подобное предположение об избытке мелкой монеты, конечно, отнюдь не может компенсировать вполне очевидного дефицита этого необходимого предмета.
Властям следовало бы знать, что приплата к номинальной стоимости серебра резко возросла, что даже для меди эта разница составляет 10 %, и что крестьяне повсюду кладут в кубышки все, что звенит как металл. Наместники Богемии и Нижней Австрии напомнили публике о законе, по которому всякая биржевая игра серебряными и медными монетами карается штрафом в 50 флоринов и даже более тяжкими наказаниями, но все напрасно. Такие репрессивные меры не приносят никаких результатов, в особенности, если они сопровождаются официальными заявлениями, вроде заявления, помещенного в официальном разделе «Wiener Zeitung»[202], о том, что с 1 июня в Ломбардо‑Венецианском королевстве серебряные монеты достоинством в 6 крейцеров будут изъяты из законного обращения. Правительство, в конце концов, будет вынуждено удовлетворить ходатайство торговой палаты Нижней Австрии, как бы мало респектабельным это не выглядело, и выпустить для розничного оборота государственные ассигнации достоинством в 5, 10 и 25 крейцеров.
Переходя теперь от низшей области, т. е. от розничного оборота, к области денежного рынка и коммерции в собственном смысле слова, мы в первую очередь должны отметить уже известное вам банкротство крупной фирмы Арнштейн и Эскелес, о котором было объявлено 5 мая. Они являлись основными вексельными маклерами столицы и на них главным образом был возложен учет векселей, не подлежащих непосредственному учету в банке, а также переучет промышленных и коммерческих векселей из провинции. В их руках были сосредоточены, не считая столицы, денежные операции промышленников Венгрии, Богемии и Силезии. Фирма гордилась своим 80‑летним существованием, и ее глава, барон фон Эскелес, соединял в одном лице обязанности директора Национального банка, генерального консула в Дании, председателя правления компании по учету векселей в Нижней Австрии, председателя компании государственных железных дорог, директора Южной железной дороги и т. д. Одним словом, после Ротшильда он был крупнейшей финансовой фигурой империи. Арнштейн и Эскелес играли видную роль во время Венского конгресса, когда салон г‑жи фон Арнштейн являлся центром встреч политических и литературных знаменитостей того времени. Одной из непосредственных причин, которые привели к банкротству, связанному с обязательствами на сумму почти в 30000000 долларов, явился отказ парижского Credit Mobilier оплатить переводные векселя венской фирмы. После этого краха не проходило дня без того, чтобы на венской фондовой бирже не регистрировался целый ряд банкротств фирм, среди которых наиболее значительными были банкротства фирм Соломон‑Коммандо, Эйдам и К°, Г. Бланк, Плехер и К°, Дием и Инглиш, И. Ф. Гартнер, Ф. С. Шмидт, М. Грегер и К°, братья Покарни, Мориц Коллинский, Карл Цолер, А. Киршман и другие. В провинции банкротства австрийских фирм, непосредственно связанные с этой катастрофой, имели место в Брюнне, Праге, Рейхенберге, Лемберге и т. д. Наиболее крупным был крах фирмы Лутерот и К° в Триесте, во главе которой стоял прусский консул, он же директор Австрийского Ллойда[203]. За пределами австрийского государства обанкротилось несколько крупнейших банкирских домов в Бреславле, Магдебурге, Мюнхене, Франкфурте, а также ссудный и коммерческий банк в Касселе. Вообще говоря, нынешняя паника напоминает торговую панику в Гамбурге осенью 1857 г. и принятые тогда в Гамбурге меры для ее ослабления[204] служат также примером, которому собирается подражать австрийское правительство. Будут иметь место некоторые послабления в законах, касающихся переводных векселей; Национальный банк создает комитет для поддержки тех фирм, которые лишь кратковременно были вынуждены приостановить платежи вследствие всеобщего недостатка коммерческого кредита, и два миллиона бумажными ассигнациями будут предоставлены банкам в Праге и Брюнне.
Написано К. Марксом 14 мая 1859 г.
Напечатано в газете «New‑York Daily Tribune» № 5655, 6 июня 1859 г.
Печатается по тексту газеты
Перевод с английского
На русском языке публикуется впервые
Ф. ЭНГЕЛЬС
ВОЙНА НЕ ПОДВИГАЕТСЯ ВПЕРЕД
Последние телеграммы с театра войны, полученные нами вчера с «Азией», охватывают период до 13 мая, т. е. ровно на три дня больший, чем сообщения почты Вандербилта. Эти телеграммы состоят из коротких и довольно сбивчивых сводок, выпущенных сардинским правительством, между тем как австрийцы не публикуют отчетов о своих действиях. За эти три дня ничего значительного не случилось. По своей медлительности нынешняя кампания по‑прежнему занимает первое место в летописях современных войн. Нам начинает казаться, будто мы перенесены назад в те допотопные времена помпезных и бездейственных войн, которым Наполеон столь внезапно и решительно положил конец. Здесь перед нами две огромных, противостоящих друг другу армии на линии, простирающейся более чем на 40 миль – армии, из которых каждая может вести боевые действия силами в 100000–140000 человек. Одна армия приближается, другая ведет разведку, осторожно продвигаясь то к той, то к другой точке неприятельской позиции, затем она отходит назад, между тем как первая армия не двигается с занимаемой ею местности; таким образом, обе армии отделяет расстояние, колеблющееся от 8 до 20 миль.
Правда, некоторые факты позволяют рационально объяснить это ненормальное положение, однако, положение тем не менее остается ненормальным и является следствием ошибки, Совершенной в начале кампании нападающей стороной. Как мы уже показали, осуществление цели и задачи австрийского вторжения в Пьемонт было сорвано вялостью и нерешительностью движения австрийцев, что едва ли можно приписать чему‑либо другому, кроме колебаний генерала Дьюлаи. Полученные с тех пор сообщения полностью подтверждают этот взгляд. Австрийцы не дают никаких объяснений по поводу странного поведения своей армии, а это с очевидностью доказывает, что они целиком возлагают ответственность на главнокомандующего. Действительно, только после первой недели кампании австрийские сводки заговорили о дурной погоде и о наводнении местности как о причине, заставившей их генерала отвести свои войска из зараженных лихорадкой болотистых рисовых полей долины По. А теперь наш хорошо осведомленный лондонский корреспондент пишет нам, что сам австрийский император, подражая примеру Луи‑Наполеона, едет вместе с генералом Хессом, чтобы сместить Дыолаи и взять на себя командование.
Насколько мы можем сейчас судить, кампания велась, по‑видимому, следующим образом. Прежде всего правое крыло австрийцев продвинулось вперед в направлении к Новаре и Верчелли, производя демонстрации в направлении на Лаго‑Маджоре. Центр и, может быть, левое крыло, следуя через Виджевано и Павию по параллельным линиям, оставались довольно далеко позади. Колонна, вышедшая из Павии, своими главными силами 2 мая достигла только Ломелло. Выдвижение вперед правого крыла, как теперь выясняется, имело целью, во‑первых, отвлечь внимание союзников угрозой наступления на Дору и Турин и, во‑вторых, реквизировать для нужд австрийской армии ресурсы верхней Ломеллины. Только 3 мая австрийские главные силы начали развивать наступление на линию Касале и Валенцы; 4 мая были произведены демонстрации в направлении на Фрассинето (расположенный против места слияния Сезии и По) и Валенцу, между тем как правый фланг был продвинут ближе к центру; в то же время был наведен мост через По между Камбио и Сале и создано предмостное укрепление на южном берегу реки. Согласно некоторым сообщениям, 8‑й австрийский армейский корпус, который, как говорили, шел от Пиаченцы по южному берегу По, соединился здесь с главными силами и переправился через реку после небольшой экспедиции к Тортоне и Вогере и разрушения железнодорожного моста через Скривию. Однако, согласно другим сообщениям, и в том числе некоторым из наших последних телеграмм, австрийские силы еще находятся на дороге между Пиаченцей и Страделлой. Трудно решить, была ли упомянутая экспедиция к Вогере задумана в качестве ложной атаки на Нови и на коммуникации между Генуей и Алессандрией. Во всяком случае, эта экспедиция ввела в заблуждение большинство опытных редакторов газет Турина, Парижа и Лондона, заставив их предсказывать решительную битву на старом поло сражения у Нови или где‑либо возле Маренго; но это пророчество тут же было опровергнуто отходом австрийцев на северный берег По и разрушением наведенного ими моста. В начале мая, кроме того, начались очень сильные дожди. Уровень реки По возле Павии поднялся на 10–12 футов, и соответственно повысился также уровень ее притоков. Затопление рисовых полей в долине реки По, обычно не представляющее препятствия для находящейся в походе армии, так как дороги расположены на плотинах выше уровня воды, теперь стало серьезным Препятствием: вся местность и многие дороги оказались затопленными. Кроме того, австрийцы не двигались: они оставались в этих болотах, будучи вынуждены располагаться бивуаком либо на дорогах, либо на сырых полях. Поэтому, после того как они на несколько дней задержались среди этого потока, они столкнулись с настоятельной необходимостью перейти в более высокую и более сухую местность. По‑видимому, они потерпели жестокий урон от болезней, в особенности от холеры и лихорадки. Следствием этого было отступление и сосредоточение в районе Мортары и Новары, отступление не перед неприятелем (ибо последний продолжал довольно спокойно стоять на своих позициях), а перед стихией. После этого австрийцы соорудили укрепления на линии Сезии и продвинули разведывательные отряды и команды фуражиров до самой линии Доры, которая образует крайний левый фланг позиции союзников.
Во всех этих действиях мы не можем усмотреть ни единого хода, который говорил бы о хорошем военном руководстве. Действительно, поскольку первый благоприятный момент для атаки на позиции союзников был упущен, все продвижение в Ломеллину стало совершенно бесцельным и утратило свое значение. Выдвижение австрийского правого фланга было бесспорной ошибкой. Нельзя было терять времени на искусственные маневры; идти прямо на неприятеля, атаковать и разбить его раньше, чем он мог бы полностью сосредоточить свои силы, – таков был единственно правильный план действий. Если 8‑й корпус генерала Бенедека действительно шел по южному берегу По, то это было второй ошибкой; он был отделен от главных сил широкой рекой, и если бы дожди начались одним или двумя днями раньше, то навести мост у Камбио было бы невозможно, и австрийцы сами очутились бы в том разобщенном положении, в котором они надеялись застать неприятеля. Самый переход через По был им, по‑видимому, навязан необходимостью соединиться с Бенедеком. Почему с самого начала его не было на северном берегу? Наведение мостов через По и связанные с этим действия принудили их пробыть в крайне вредных для здоровья болотах на несколько дней дольше, нежели это было бы при других обстоятельствах. Наконец вся кампания, по‑видимому, велась плохо. Во всех этих действиях австрийцев отсутствует всякая решимость; демонстрации производятся во всех направлениях, но нигде мы не видим движения для действительного наступления. Таким образом, они ощупью пробирались вперед вдоль всей неприятельской линии, пока наконец затопленная местность не стала непроходимой преградой в несколько миль шириной между обеими борющимися армиями. Тогда, за отсутствием настоящего дела и в то же время желая показать, что они что‑то предпринимают, они проводят разведку в направлении к Доре. Но все разведывательные операции осуществляются небольшими подвижными отрядами, которые не могут наносить сильных ударов и принуждены отступать почти немедленно, после того как они встретятся с каким‑либо головным дозором.
В то время как австрийцы, таким образом, в сущности ничего не делают, их противники, по‑видимому, занимаются той же самой игрой. Теперь они достигли максимально возможной степени сосредоточения на длинной линии, которую они занимают. Их позиции таковы. Крайняя левая линия Доры и По, до Касале, занята французским корпусом генерала Ньеля, состоящим из двух дивизий, с левым флангом у Касале в составе двух пьемонтских дивизий и 3000 добровольцев под командой Гарибальди. Центр, в Валенце, образован французским корпусом генерала Мак‑Магона и одной пьемонтской дивизией, всего тремя дивизиями. Правый фланг, у Алессандрии, состоит из французского корпуса Канробера и одной пьемонтской дивизии – всего из трех дивизий. Крайний правый фланг, у Нови и Арньято, составляют французский корпус Бараге д'Илье и одна пьемонтская дивизия – всего три дивизии. Резерв состоит из двух французских гвардейских дивизий в Генуе. Предполагая, что дивизия насчитывает 10000 человек (это достаточно высокая оценка, ибо французские дивизии, не имевшие времени призвать отпускников, насчитывают меньше, а сардинские больше этого числа), мы получаем общий итог в 150000 человек, что примерно равно общей численности войск, выставленных союзниками. Из этого числа от 110000 до 120000 человек могут непосредственно участвовать в боевых действиях. Их крайняя пассивность, возможно, вызвана отчасти недостаточной подготовкой французов, которые имеют в своем распоряжении очень мало артиллерии и боевых припасов, отчасти же приказами Луи‑Наполеона, который несомненно собирается сам пожать первые лавры кампании. Этот новый полководец прибыл в Геную 12 мая и был встречен там шумными приветствиями народа. 13 числа он виделся с королем {Виктором‑Эммануилом II. Ред.} , который прибыл из лагеря для этой встречи. В тот же день он выпустил прокламацию в стиле Наполеона, которую мы воспроизводим на другой странице, а 14 мая он должен был уехать в армию.
В настоящее время, по‑видимому, прекратились также и дожди, и в ближайшем будущем почта может принести нам известия о более решительных действиях. Это состояние нерешительности и бездеятельности не может продолжаться слишком долго. Либо австрийцы должны будут снова перейти По, либо должно произойти сражение в Ломеллине. Возможно, что австрийцы искали и готовили сильную оборонительную позицию, на которой они сумели бы отразить натиск союзных войск. Если они нашли такую позицию, это было лучшее, что они могли сделать; ведь они не могут отступить, не дав боя, и в то же время на такой позиции они были бы в состоянии пустить в ход все силы, которые они теперь имеют в действующей армии, тогда как союзники были бы ослаблены оставлением гарнизонов в Касале, Алессандрии и Валенце.
Тем временем обе воюющие стороны ожидают подкреплений. Австрия отправила корпус в 50000 человек под командованием генерала Вимпфена в Триест и его окрестности с целью образовать резерв для итальянской армии, в то же время Луи‑Наполеон организовал еще два армейских корпуса для своей итальянской армии. Ходят также слухи, что принц Наполеон станет во главе разношерстной экспедиции, с которой он намерен высадиться где‑либо на берегу полуострова, чтобы завоевать себе королевство.
Написано Ф. Энгельсом 16 мая 1859 г.
Напечатано в газете «New‑York Daily Tribune» № 5647, 27 мая 1859 г. в качестве передовой
Печатается по тексту газеты
Перевод с английского
Ф. ЭНГЕЛЬС
НАКОНЕЦ СРАЖЕНИЕ!
«Город Вашингтон», отплывший из Ливерпуля 25 мая и прошедший мыс Рейс в прошлый четверг вечером, доставил нам с театра военных действий сведения более интересные, чем обычно. Отступление австрийцев и наступление союзников с целью снова занять Ломеллину, безусловно, начались, хотя, по‑видимому, это происходит не особенно быстро. Это видно из того, что австрийская главная квартира, которая 19 мая была перенесена в Гарласко – ферму близ Тичино, на дороге из Виджевано в Граполло, – 24 мая еще находилась там же. Однако к югу от По, у Монтебелло, маленького городка на дороге из Страделлы в Вогеру, между отрядом корпуса Стадиона и авангардом Бараге д'Илье произошло столкновение, в котором, согласно их собственной сводке, союзники имели решительный перевес. Наши отчеты об этом столкновении до сих пор поневоле чрезвычайно кратки. Французы сообщают, что дивизия Форе численностью от 6000 до 7000 человек (при полном составе 10000), с полком пьемонтской кавалерии, завязала бой с австрийским отрядом численностью в 15000 человек, или с половиной всего корпуса Стадиона, и что после четырехчасового жаркого боя австрийцы были отброшены, потеряв от 1500 до 2000 убитыми и ранеными и 200 пленными, часть которых уже прибыла в Марсель, между тем как потери союзников составляют только 600–700 человек. Однако поражение австрийцев не было настолько серьезным, чтобы позволить союзникам преследовать отступающего врага. Согласно австрийской версии, Стадион выслал отряд на другую сторону По для разведки. Отряд продвинулся по направлению к Вогере до Монтебелло, когда он встретил численно превосходящие силы французов и после жаркого боя в полном порядке отошел обратно за По. Это расхождение в военных сводках следует признать вполне естественным, принимая во внимание преувеличения, всегда встречающиеся в такого рода делах при отсутствии достоверных официальных данных. Чтобы судить о значении и действительном характере сражения, мы должны подождать более точных сведений. Но как бы то ни было, это было простое столкновение передовых отрядов, а не крупное сражение, в котором подвергаются настоящему испытанию сила борющихся армий и способности полководцев.
В то время как второй акт драмы, таким образом, несомненно начался, материалы для критического рассмотрения боевых действий во время первого акта пополнились весьма ценными сообщениями корреспондентов лондонского «Times» и аугсбургской «Allgemeine Zeitung» при австрийской главной квартире. Если бы не эти статьи, то нам пришлось бы судить о действиях австрийцев по пьемонтским сводкам, задача которых, естественно, состоит не в том, чтобы сообщать всю правду по данному вопросу, и по австрийским сводкам, в которых вообще не сообщалось почти ничего. Чтобы заполнить многочисленные пробелы, в нашем распоряжении на первых порах не было ничего, кроме противоречивых слухов и догадок, имевших хождение среди офицеров и корреспондентов газет, ныне находящихся в Пьемонте, – слухов, разумеется, весьма мало заслуживающих доверия. И так как австрийцы взяли инициативу кампании в свои руки и вплоть до своего отхода от Верчелли удерживали ее, а союзники держались сравнительно пассивно, то нас в основном интересовала та армия, о которой мы вовсе не имели сведений или, в лучшем случае, имели только негативные сведения. Не удивительно поэтому, что по вопросам, касающимся деталей, мы приходили к заключениям, которые теперь не подтверждаются фактами. Напротив, представляется более удивительным то, что в целом нам посчастливилось правильно угадать главные черты кампании. Только в одном важном пункте мы отклонились от того, что как теперь заявляют, было первоначальным планом австрийцев, однако еще остается выяснить, был ли этот план ясно начертан с самого начала, как это говорят теперь, или нынешний «первоначальный план» был придуман позже.
Когда мы получили первые известия о вторжении австрийцев в Пьемонт, мы думали, что их намерением все еще было (а таким оно очевидно было всегда) быстро напасть на пьемонтскую армию и французский авангард, прежде чем успеют прибыть главные силы французов. Теперь нам сообщают, что от этой идеи австрийцы отказались уже раньше. У австрийцев, по‑видимому, создалось впечатление, что французы начали вступать на пьемонтскую территорию 24 апреля, и хотя ни один французский полк не вступил на пьемонтскую землю раньше 26 апреля, вполне возможно, что это ложное представление побудило их отказаться от всех попыток coup de main {смелого удара, решительного действия. Ред.} против любых войск, которые оказались бы перед ними. Вследствие этого вторжение потеряло тот характер стремительности, который придало бы ему преследование более важной цели. Это было просто‑напросто начало военных действий, предписанное императором с той лишь целью, чтобы занять часть неприятельской территории, захватить в свои руки ее ресурсы и лишить обороняющуюся армию возможности использовать их. Если такова была цель, то достаточно ясно, что вторжение должно было остановиться на Сезии и По у Верчелли и Валенцы. В таком случае торопиться было незачем. Методически, медленно и уверенно продвигалась австрийская армия в глубь пьемонтской территории. Был еще один момент, который в значительной степени определил этот образ действий. Австрийцы двигались по двум главным дорогам, которые ведут с востока на запад через Ломеллину: одна дорога от Павии к Валенце, другая от Аббьятеграссо к Виджевано и Касале. Северная дорога, от Боффалоры на Верчелли, ими вовсе не использовалась. Обе эти дороги пересекаются многочисленными реками, текущими с северо‑запада на юго‑восток, две из них, Тердоппио и Агонья, имеют некоторое значение. Так как мосты были разрушены и дороги во многих местах испорчены, а низина справа и слева от дорог была либо залита, либо пропитана водой, то продвижение армии было сильно замедлено, и вся армия, численностью от 150000 до 180000 человек, должна была двигаться по этим двум дорогам. Поэтому сейчас мы не удивляемся, узнав, что последний корпус австрийской армии перешел Тичино не раньше 1 мая, ибо корпус численностью от 30000 до 35000 человек, движущийся по одной‑единственной дороге со всем своим обозом, как правило растягивается по меньшей мере на 12–15 миль, или на расстояние дневного перехода; а так как по дороге от Павии к Касале двигались три корпуса, то отсюда следует, что третий из этих корпусов перешел Тичино у Павии на два дня позже первого.
Авангард переправился через реку 29 апреля у Павии; это была бригада 5‑го корпуса под командой генерала Фештетича. За нею следовал весь 3‑й корпус (Шварценберга), двигаясь на Граполло. В тот же день другой корпус, 7‑й (генерала Цобеля), перешел реку дальше к северу у Берегуардо и направился на Гамболо. 30‑го числа 8‑й корпус (Бенедека) проследовал за 3‑м у Павии, а 5‑й корпус (Стадиона) проследовал за 7‑м у Берегуардо. 1 мая 2‑й корпус (Лихтенштейна) перешел реку у Павии. В этом порядке, с 7‑м корпусом на крайнем правом фланге, с 5‑м, 3‑м и 2‑м корпусами в центре и с 8‑м корпусом на крайнем левом фланге, армия перешла сначала Тер‑доппио, затем Агонью и наконец, приблизительно вечером 2‑го числа, появилась перед По и Сезией. Из этого мы видим, что пьемонтские сообщения о крупных отрядах войск, прошедших Боффалору и Арону, были совершенно ошибочны (беспрепятственное продвижение Гарибальди на Гравеллону у Лаго‑Маджоре полностью подтверждает это) и что неверным было также высказанное в этих сообщениях предположение о том, будто генерал Бенедек с 8‑м корпусом выступил из Пиаченцы и отдельной колонной двигался вдоль южного берега По. Напротив, австрийцы двигались вперед таким узким фронтом (12 миль), какой только возможен для армии в 150000 человек. Они держались и действовали насколько возможно сосредоточенно и методически, имея лишь несколько подвижных отрядов на обоих своих флангах в районе Новары, Ароны и на южном берегу По. Это чрезвычайно методическое продвижение, как нам кажется, является доказательством того, что от идеи наступления на пьемонтцев окончательно не отказались. Так как неприятель заведомо неспособен был оказать серьезное сопротивление раньше, чем была бы достигнута его оборонительная линия, то австрийцы, если бы не эта идея, не стали бы понапрасну изнурять свои войска маршем в такой узкой полосе. Можно было бы без всякого ущерба и с огромными преимуществами использовать дорогу на Новару, так как при всех обстоятельствах, чтобы занять Ломеллину и Новарезе, необходимо овладеть и Верчелли. То, что этим преимуществом пренебрегли, кажется нам явным доказательством, что в австрийской главной квартире еще не была оставлена надежда на возможность нанести неприятельским силам у Касале и Алессандрии удар превосходящими силами и при благоприятных обстоятельствах. Нам представляется несомненным, что предполагалось нанесение coup de main по Нови (узел железнодорожных линий, связывающих Геную, Алессандрию и Страделлу). Для его осуществления в ночь на 3 мая был наведен мост через По у Корнале и генерал Бенедек перешел по нему со своим 8‑м корпусом. Он действовал весьма энергично; менее чем за 12 часов занял Вогеру, Кастельнуово на реке Скривии и Тортону, разрушил железнодорожные мосты и, весьма вероятно, решился бы двинуться к Нови, если бы дожди и внезапный подъем воды в По, частично разрушивший его мост, не принудили его отойти для сохранения связи с главными силами. Мост был восстановлен, и вся австрийская армия была снова сосредоточена на северном берегу По. Погода сделала пребывание в залитой водой низменной долине По невозможным, вследствие этого армия заняла позицию дальше к северу, между Гарласко, Мортарой и Верчелли, пользуясь близостью глазных сил к Сезии для разведки и фуражировки в районе к западу от этой реки. Австрийцы осуществили это, не встретив серьезного сопротивления, а 9‑го числа они покинули западный берег Сезии, за исключением Верчелли, перенеся свою главную квартиру в Мортару, где они, как мы указывали, оставались до 19‑го. В этот период они навели мост через По у Бельджойосо близ устья Тичино, и один корпус, неизвестно какой численности и какого состава, занял позицию у Страделлы и начал фуражировку в районах Южного Пьемонта, прилегающих к Пармскому герцогству. Мы предполагаем, что это был тот корпус, с которым Форе вел бой у Монтебелло. Однако по этому вопросу мы должны ожидать более достоверных сведений. По‑видимому, сардинцам в ближайшем будущем предстоит испытать все прелести союза с французами. Их армии предстоит быть разделенной на части, вместо того чтобы составить особый корпус и самой добывать себе славу, каждая из ее пяти дивизий должна образовать придаток к одному из пяти французских армейских корпусов, в которых, конечно, она полностью растворится, так что все командование и вся слава будут принадлежать исключительно французам. Генуя с фортами и всем прочим уже полностью перешла в руки французов, и теперь сардинская армия будет существовать лишь как придаток к французской армии. Поистине занимается заря наполеоновского освобождения Италии! Хотя в обвинениях в грубой жестокости и грабежах в Ломеллине, возводимых сардинцами на австрийцев, нет ничего неожиданного или невероятного, однако справедливость требует заметить, что корреспонденции лондонского «Times» и аугсбургской «Allgemeine Zeitung» из австрийской главной квартиры представляют это дело в ином свете. Согласно этим достоверным источникам, ненависть крестьян Ломеллины, а также Ломбардии к землевладельцам значительно сильнее их отвращения к чужеземным угнетателям. Что касается землевладельцев Ломеллины (в прошлом австрийской провинции), то они большей частью являются sudditi misti {лицами с двойным подданством. Ред .}, т. е. подданными как Австрии, так и Пьемонта. Все крупные аристократы Милана имеют обширные поместья в Ломеллине. Они – пьемонтцы и в глубине души враждебно настроены по отношению к австрийцам, но крестьяне этой провинции, в силу своего антагонизма к ним, больше расположены к Австрии. Это доказывается сердечным приемом, который австрийцы нашли в Ломеллине, и их реквизиции и поборы, по‑видимому, насколько возможно, ограничивались собственностью знати, а также городами, являющимися центрами итальянского патриотического движения, между тем как крестьян по возможности щадили. Эта политика является характерной для Австрии и она всегда была таковой с 1846 года[205]. Она вполне объясняет шум, поднятый в пьемонтской прессе по поводу реквизиций, которые, в конце концов, не превышают того, что считается нормальным в современной войне, и не достигают размеров, обычных для французских войск.
Написано Ф. Энгельсом около 24 мая 1859 г.
Напечатано в газете «New‑York Daily Tribune» № 5655, б июня. 1859 г. в качестве передовой
Печатается по тексту газеты
Перевод с английского
Ф. ЭНГЕЛЬС
СРАЖЕНИЕ ПРИ МОНТЕБЕЛЛО
Почта, доставленная «Африкой», мало добавляет к тому, что мы знали раньше об этом нашумевшем сражении, которое получило столь широкое освещение на страницах бонапартистской прессы по обе стороны Атлантики.
Из донесения Дьюлаи у нас имеется лишь краткая телеграфная выдержка, а многочисленные французские и сардинские сообщения являются не чем иным, как туринской и парижской сплетней и столь мало претендуют на точность, что в них даже не указаны правильно номера полков, принимавших участие в этом сражении. Правда, недостаток сведений отчасти восполняется донесением генерала Форе, которое мы получили с прибытием парохода «Город Вашингтон» в понедельник вечером, но Форе не приводит данных ни о численности, ни о потерях австрийцев. От Бараге д'Илье, к сожалению, мы ничего не имеем, а так как в этом сражении, помимо дивизии Форе, участвовали части его корпуса, то его донесение несомненно пролило бы свет на некоторые вызывающие сомнение моменты. Однако в ожидании более полных и достоверных сведений мы выскажем некоторые соображения, основанные на тщательном сопоставлении всех имеющихся у нас документов, которые все же представляют известную ценность. Австрийцы, получив сведения о том, что французы собираются продвинуться на линию реки По между Павией и Пиаченцей, навели мост через эту реку в Ваккарицце, недалеко от Павии. Корпус генерала Стадиона был переброшен на другой берег для разведки этой позиции и намерений противника. Генерал Стадион занял страделльскую позицию – дефиле вблизи реки, где один из отрогов Апеннин, через который нет проезжих дорог, подходит к реке По, – и послал три бригады (15 батальонов, примерно, с 18 орудиями и, возможно, с некоторым количеством кавалерии) по направлению к Вогере. Австрийцы, которые, несомненно, оставили сильные отряды на пути следования в целях обеспечения своего отхода, встретили передовые части противника перед Кастеджо и оттеснили их за город и за деревню Монтебелло. Затем они двинулись к следующей деревне, к Джинестрелло, но там натолкнулись на одну из бригад дивизии генерала Форе (бригада Бере, 17‑й стрелковый батальон, 74‑й и 84‑й линейные полки), и борьба приняла позиционный характер. К этому времени со стороны австрийцев в сражении участвовало, очевидно, немного войск, может быть, около бригады. Французам были спешно посланы подкрепления в виде четырех батальонов из другой бригады генерала Форе (98‑й полк Бланшара и один батальон 91‑го линейного полка). Это дало им численное превосходство. Бригада Бере была построена для атаки; она захватила Джинестрелло, а затем, после упорного боя, и Монтебелло, но у Кастеджо, за маленькой речкой, на которой расположен этот пункт, австрийцы остановились и дали бой. По‑видимому, в этот момент они получили свежие подкрепления, потому что отбросили французов в беспорядке к Монтебелло и собирались снова вступить в эту деревню, когда столкнулись с частью сил дивизии генерала Винуа – 6‑м стрелковым батальоном и 52‑м линейным полком. Это обстоятельство опять склонило чашу весов в пользу французов, и австрийцы организованно отступили в Кастеджо, где они оставили арьергард, пока их колонны не построились в походном порядке. Выполнив, таким образом, свою задачу и выяснив, где расположен корпус Бараге д'Илье (корпус этот составлял крайний правый фланг французов), они беспрепятственно отошли за По, уверенные в том, что союзники пока не имеют намерения двигаться на Пиаченцу.
У австрийцев на поле сражения не могло быть больше двух бригад, ибо по крайней мере три батальона должны были быть оставлены для охраны дороги, а еще два потребовались для боя с двумя батальонами 91‑го французского полка у Ориоло, вследствие чего только один батальон этого полка сражался при Монтебелло. Из этих двух бригад, или 10 батальонов, только часть могла участвовать в бою, ибо австрийский генерал, который использовал бы для разведки последние имеющиеся у него в резерве войска, конечно, заслуживал бы весьма сурового порицания.
Со стороны французов было три полка (74‑й, 84‑й и 98‑й) и один линейный батальон (91‑го полка), а также один батальон стрелков, – всего 11 батальонов, поддержанных к концу боя двумя батальонами 52‑го полка и 6‑м стрелковым батальоном. Таким образом, в общем мы имеем 15 французских батальонов против примерно 10 австрийских. Хотя австрийский батальон, несомненно, крупнее французского, все же, когда наступил переломный момент сражения, численное превосходство было на стороне французов. Кроме того, не надо забывать, что австрийцы сражались не столько ради победы, сколько для того, чтобы заставить противника обнаружить свои силы в данном пункте, и эту задачу они полностью выполнили. Поэтому нелепо рассматривать этот незначительный бой как важную победу. При тех гигантских армиях, которые стоят друг против друга на равнинах Италии, бой, подобный тому, который имел место при Монтебелло, имеет не большее значение, чем простая стычка аванпостов в войнах более мелкого масштаба. И если это является победой, то где же ее плоды? Французы говорят, что они захватили 140 раненых и 60 нераненных пленных, т. е. не больше того, на что они могли бы рассчитывать в результате двухчасового боя за какую‑нибудь деревню. Кроме того, они захватили один зарядный ящик и один потеряли. Не было никакого преследования. Не было попытки пожать плоды победы, несмотря на то, что у французов было достаточное количество пьемонтской кавалерии. Очевидно, в последний раз отбив атаку противника, австрийцы затем беспрепятственно и в полном порядке отошли.
Написано Ф. Энгельсом, около 24 мая 1859 г.
Напечатано в газете «New‑York Daily Tribune» № 5659, 10 июня 1859 г. в качестве передовой
Печатается по тексту газеты
Перевод с английского
К. МАРКС
Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 187; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!