Глава 3. Жизнь после жизни. Моуди
Элизабет Кюблер‑Росс заложила как некую основу сам метод исследования смерти и околосмертных состояний – метод доброжелательной беседы с теми, кто их пережил. Исследования Раймонда Моуди были построены именно на этом методе, хотя он сделал качественный шаг дальше, поведший к революции в американской мистике.
О том, насколько значимый переворот произвела книга Раймонда Моуди в общественном сознании, можно судить по словам одного из ведущих современных исследователей околосмертных состояний Мелвина Морса в Предисловии к последнему изданию «Жизни после жизни».
«Когда книга доктора Моуди впервые увидела свет, ученые‑медики смеялись и не принимали всерьез околосмертные переживания, считая их галлюцинациями. Сейчас, двадцать пять лет спустя, наука приняла сторону доктора Моуди. Я не знаю ни одного исследователя, придерживающегося основных постулатов науки, который не пришел бы к подобным заключениям.
За последние семь лет в научной литературе публиковались обзоры трех крупных исследований, посвященных околосмертному опыту, и результаты всех их сходятся с данными доктора Моуди. На смену скепсису и враждебной интеллектуальной атмосфере, в которой приходилось работать пионерам вроде Элизабет Кюблер‑Росс и Раймонда Моуди, пришла нынешняя ситуация, когда в солидных медицинских журналах мы встречаемся с десятками статей об околосмертных переживаниях.
|
|
|
Доктор Моуди стал творцом нынешнего положения вещей, когда выпускники медицинских вузов, получая свои дальнейшие ученые степени, исследуют околосмертные переживания. Более чем в половине медицинских институтов США читаются курсы лекций о духовных аспектах умирания» (Морс, с. 15–16).
Сам Моуди, который всего лишь честно записал то, что рассказали ему несколько сотен человек, переживших клиническую смерть и запомнивших, как были вне тела, очевидно ошарашенный, с одной стороны, травлей медиков и церковников, а с другой – поразительным литературным успехом своей книги, ставшей бестселлером, довольно быстро опомнился и начал бить тревогу. Он считал, что его не поняли, поняли неверно, и к тому же исказили.
В самом начале книги, еще во Введении, им были сказаны слова, которые прошли незамеченными и жадной до сенсаций американской толпой, и всеми его зарубежными почитателями:
«Однако с самого начала должен сказать, что я не пытаюсь доказать существование жизни после смерти. Причины этому я объясню позже. Не думаю также, что этому в настоящее время можно представить какие‑либо убедительные "доказательства"» (Моуди. Жизнь, с. 29–30).
Иначе говоря, Моуди ставил перед собой какую‑то иную задачу. Тогда во Введении, обращаясь ко всем, кто так или иначе столкнулся с околосмертным опытом, он высказал ее так:
|
|
|
«Я надеюсь, что эта книга придаст вам смелости говорить открыто. Благодаря этому можно будет лучше понять одну из самых загадочных сторон человеческой души» (Там же, с. 31).
Иными словами, он хотел познать свою душу, человеческую душу вообще, через такое явление, как смерть. Он хотел лишь начать исследование этого явления.
Из него тут же сделали культового героя, растиражировали на потребу голодной до зрелищ толпе и принялись крупно зарабатывать. Через четверть века он не выдержал битвы с обществом всеобщего потребления и издал книгу «Последний смех», про которую жестко заявил: без нее «Жизнь после жизни» читать нельзя, она будет неполна и не будет понята. Впрочем, пусть говорит сам.
«Идеи моей первой книги, "Жизнь после жизни", нельзя больше рассматривать – да никогда и не следовало рассматривать – вне контекста материала, изложенного в "Последнем смехе". Обсуждать околосмертный или любой другой паранормальный опыт вне нового и более широкого контекста, который создаст эта книга, – значит вынимать картошку из духовки до того, как она полностью испеклась. Результатом будут сырые выводы.
|
|
|
Я считаю, что сам частично виноват в том, что очень много людей пришли именно к сырым заключениям. "Жизнь после жизни" была напечатана так, как я ее написал, за исключением большой заключительной части, которую изъял мой издатель и в которой я очень подробно объяснял, почему околосмертные переживания нельзя рассматривать как научное доказательство существования жизни после смерти.
Издатель беспокоился, что это приложение пройдет мимо понимания читателя. Он сказал, что его никто не поймет и что среднему читателю покажется, что я отказываюсь от большей части сказанного в книге ранее.
Я не оказал ему такого сопротивления, какое, как выяснилось позже, должен был оказать, и "Жизнь после жизни" была издана без последней части. В свою защиту я могу сказать: тогда мне не приходило в голову, что моя книга станет бестселлером и длительное время будет вызывать живой интерес стольких людей во всем мире, породит огромную волну восхищения этими необычными переживаниями и что моя неспособность настоять на включении в нее той части, которую я включил в эту книгу, в итоге укрепит неправильные представления в ходе обсуждения паранормальных явлений.
|
|
|
Любой человек, который следит за диалогом о природе явления околосмертного опыта, длящемся уже более двух десятилетий, вероятно, разделяет мое впечатление, что дискуссия застыла на мертвой точке, что одни и те же заявления повторяются снова и снова, только новыми словами» (Моуди. Последний, с. 35–36).
Дискуссия застыла на мертвой точке, и участники ее все повторяют и повторяют одно и то же… Вот что заботит сейчас Раймонда Моуди. Он сделал крошечную ошибку, проявил совсем ничтожную слабость, и машина развлечений сожрала его. Именно индустрия развлечений!
В действительности эта его последняя книга не идет в сравнение с первой. Она, в общем‑то, пуста и даже временами вызывает мысли о старческом маразме. А заявления, вроде: «Я начну с идеи, которая для многих из вас может показаться новой и, учитывая, что она исходит от меня, шокирующей, а именно: может быть, никакой жизни после смерти не существует», – на поверку оказываются лишь такими же театральными приемами, призванными лишь запустить еще один виток интереса к собственному творчеству. Моуди все‑таки стал типичным американским бизнесменом за эти десятилетия, даже если его душа этому и сопротивляется.
А она сопротивляется. Единственная мысль, которая присутствует в «Последнем смехе» – это то, что в «Жизни после жизни» он хотел начать действительное исследование, а из него сделали развлечение. И вот теперь, четверть века спустя, он из последних сил призывает ту самую толпу, что жаждет хлеба и зрелищ, сменить точку зрения, сменить подход и отношение: околосмертный опыт – это не развлечение, вроде гаданий, сценического гипноза или вызывания духов. Это предмет исследования, а исследование застыло на мертвой точке!
Застыло именно потому, что все те, кто пришел исследовать, вольно или невольно попались на крючок массового спроса и начали выдавать товарную продукцию, начали развлекать и делать шоу! Как это похоже на то, что происходит с любым настоящим делом, стоит только кому‑то шагнуть за грань доступного обычному человеку… У меня тоже есть свой счет к «обычным людям»: почему они хотят смотреть, хотят, чтобы их развлекали и показывали необычные способности, и не хотят ни овладеть этими способностями, ни, самое главное, понять, что эти «необычные» способности обычны, если только принять, что человек не таков, как внушило нам общество?!
Но обычному человеку нельзя принимать такое. Тогда нельзя будет жить обычно, тогда ему будет неприятно и надо будет что‑то делать! Необычные способности очень нужны обычным людям, потому что служат для развлечений, но делать их обычными нельзя, потому что это может поменять жизнь и мир. А нам хорошо и так…
Самопознание никогда не привьется в среде обычных людей, потому что оно каждый миг раскрывает им, что они могли бы быть другими!..
Но не буду о печальном, поэтому отложу «Последний смех» и вернусь к первой книге Моуди. Скажу только, что взгляды его на природу души за эти четверть века никак не поменялись. Значит, те представления о душе, что в 1975 году перевернули мир американской мистики, по‑прежнему действенны. Вот их я и постараюсь изложить.
Заранее оговорюсь: Моуди, хоть и намекал, что хотел бы исследовать душу, в действительности гораздо больше хотел выглядеть ученым, который ведет беспристрастное исследование. Поэтому исходное его отношение к понятию о душе такое:
«Среди случаев, которые я изучал, были и такие: один или два человека, чьи души, дух, сознание (можете называть это как хотите) отделились от тела…» (Моуди. Жизнь, с. 64).
С одной стороны, это честный исследовательский подход. Я тоже занимаюсь выведением понятия «душа», а не исследую саму душу как раз по той причине, что не уверен, что, начав исследовать душу, как ее понимаю я, я буду исследовать то, что и другие люди считают душой. Но для Моуди это не только исследовательская честность, он и в самом деле не ставил себе задачу действительно изучить душу. Он исследовал именно то, что остается жить, после смерти. И ему, в общем‑то, все равно, душа ли это.
«Однако существует и другой взгляд, согласно которому смерть не является и не может быть уничтожением сознательной индивидуальности. Согласно этой, похоже, более древней традиции, некая часть человеческого существа продолжает жить даже после того, как материальное тело перестает функционировать и полностью разрушается.
Это неуничтожимое нечто называют по‑разному: психэ, душа, ум, «Я», сущность, сознание. И как бы мы его ни называли, мысль о том, что человек в момент телесной смерти переходит в другую сферу бытия, принадлежит к одним из наиболее древних, освященных веками человеческих верований» (Там же, с. 37).
Моуди исследует Нечто, что будет жить после смерти тела. Вот его он и описывает в своей книге. Вероятней всего, что обычное мышление считает именно это нечто душой. Хотя он не случайно ставит в этом же ряду ум и сознание. Вся философия нового времени крутилась вокруг такого понимания души. Европейская, особенно, русская, понимала это нечто, скорее, как сознание. Англо‑американская – как ум. Но в любом случае это было «Я», которое сохраняет свою способность осознавать себя, а возможно, и думать.
В чем основное отличие от народных представлений? Народ видит душу снаружи, свидетельствует о ней, когда говорит о душах умерших людей. Философ – изнутри, свидетельствуя о себе. При этом народ, конечно, тоже может ощутить собственную душу. Но когда философ заглядывает в себя, он осознает собой то, что думает. А человек из народа – то, что чувствует. Поэтому для народа душа – это, скорее, сердце, а для ученого – ум.
Соответственно, свидетельства Моуди были собраны, преимущественно, у людей, которые пережили клиническую смерть и сами находились в состоянии вне тела. Значит, они свидетельствовали о себе, рассказывали о собственных ощущениях, а в них преобладает осознавание себя как «Я», а не исследование того, что такое душа. Вот если бы они наблюдали за другими, то вынуждены были бы говорить либо о других людях, либо о других душах, что, кстати, и было в некоторых случаях.
Итак, Моуди рассказывает о том, как ощущали себя умершие, в главе «Вне тела». Он говорит о том, что несколько свидетелей ощущали себя, в точности как картезианские философы, «чистым сознанием», которое не занимало никакого места в пространстве. Но таких было очень мало.
«И все же большинство опрошенных утверждают, что после того, как покинули материальное тело, они очутились в каком‑то другом.
Здесь‑то мы и подходим к теме, которую очень трудно обсуждать. Это "новое тело" представляет собой один из нескольких моментов, характерных для околосмертного опыта, для которых очень тяжело подобрать слова. Почти все, кто мне рассказывали об этом «теле», сталкивались с языковыми трудностями. Они приходили в замешательство и говорили: "Я не могу это описать", или что‑то подобное.
Тем не менее, описания этого нового тела поразительно схожи друг с другом. И, хотя люди пользовались разными выражениями, приводили разные аналогии и изъяснялись каждый в присущем им стиле, все они говорили почти об одном и том же. Разные рассказчики почти единодушны по поводу свойств и качеств этого нового тела. Поэтому, чтобы надлежащим образом их описать, я вслед за некоторыми из опрошенных буду дальше пользоваться термином "духовное тело"» (Там же, с. 64–65).
Очевидно, эти языковые трудности не случайны. Если человек выходит из тела как душа, то дальше он и должен бы находиться в душе. Это означает, что он по‑прежнему ощущает свое «Я» внутри чего‑то, что ощущается так же, как раньше ощущалось тело. То есть снаружи и как‑то управляемым моей волей. Но почему он не говорит об этом теле, как о душе?
Для этого нет чего‑то, но не слов. Слова – вот они. Нет опыта, привычки и образов. Когда я здесь, я ощущаю душу внутри моего тела. И у меня накапливается опыт подобных ощущений и образы для описания ее проявлений. Душа в моем обычном опыте как‑то ведет себя. Но я не чувствую ее как тело, потому что, когда она действительно ведет себя как тело, это совпадает с действиями моего физического тела. И тогда я не различаю их, не выделяю душу из привычного тела. И вдруг я оказался вне тела, но внутри чего‑то! И оно ведет себя не так, как та душа, для которой у меня есть память и образы, оно делает гораздо больше, чем душа делала раньше, как кажется.
Вот это – гораздо больше – может означать как то, что я действительно не умел наблюдать собственную душу при ее жизни в теле, принимая ее телесные проявления за проявления физического тела. А может и то, что мы покидаем тело не душой, а еще в какой‑то оболочке. Скажем, в призраке. Когда призраков видят люди, они свидетельствуют, что приходила или являлась душа кого‑то из умерших. Но душа, совершенно очевидно, и являлась. Только внутри этого призрака. Призрак же был телом души. Однако мы чаще всего не видим и призрак. Поэтому обобщаем все такое явление ушедшего одним словом душа. Или одним словом призрак.
Как понять, что ощутили эти пережившие клиническую смерть: душу или духовное тело? Ясно одно: либо мы должны использовать понятие «душа» в расширительном смысле, называя так все, что переживает смерть. Либо мы должны отбросить определение, что душа – это то, что будет жить после смерти тела, и предположить, что душа – это то, что внутри «духовного» или, лучше, «посмертного» тела ощущается так же, как ощущалась душа в теле физическом.
Но для выведения этого ряда признаков потребуется большое количество наблюдений и свидетельств тех, кто был в состоянии вне тела. Впрочем, как и исходных теоретических предположений, которые помогут свидетелям хотя бы направить внимание на воспоминание нужных ощущений. Видимо, это как раз могло бы стать тем самым исследованием, которое так хотел запустить в мир доктор Раймонд Моуди.
Пока же я просто выпишу те свидетельства, которые приводит Моуди, чтобы накапливался объем черт души, которые можно исследовать.
«Часто случается, что умирающий осознает существование своего "духовного тела" благодаря присущим ему ограничениям. Когда он покидает материальное тело, то обнаруживает, что его никто не слышит, несмотря на то, что он отчаянно пытается сообщить окружающим о своем состоянии» (Там же, с. 65).
«…люди вокруг него не только не слышат, но и не видят его. Врачи, медсестры или другие люди, находящиеся рядом, могут смотреть прямо на него, и по их лицам видно, что они его совершенно не замечают.
Его духовное тело также не имеет и плотности. Он с легкостью проходит сквозь материальные предметы и людей, которые находятся вокруг. У него никак не получается что‑то взять или к кому‑то прикоснуться» (Там же, с. 65–66).
«Далее, все опрошенные единодушно утверждают, что духовное тело невесомо. Большинство, как мы видели выше, замечают это сразу, когда поднимаются под потолок или парят в воздухе» (Там же, с. 66).
«Некоторые опрошенные, находясь в духовном теле, не чувствовали привычных ощущений веса, движения и положения в пространстве» (Там же, с. 67).
«Далее, хотя духовное тело и незаметно для окружающих, все, кто побывал в этом состоянии, согласны с тем, что, хотя его и невозможно описать, оно все‑таки является "чем‑то".
Все соглашаются с тем, что духовное тело имеет определенную форму (иногда шаровидную, иногда похожую на аморфное облако, а иногда почти такую же, как у бывшего материального тела) и даже состоит из разных частей (имеет конечности там же, где находятся руки, ноги, голова и т. д.). Часто отмечают, что даже в тех случаях, когда духовное тело имеет в целом округлую форму, у него определенно есть верх, низ и другие части, о которых говорилось выше» (Там же, с. 68).
К этому описанию души стоит добавить одну черточку из рассказа, который Моуди приводит в стенографической записи:
«Когда мое сердце перестало биться… я почувствовал, что похож: на мяч или, лучше сказать, маленькую сферу – размером с шарик для воздушного ружья– внутри этого мяча. Это трудно описать» (Там же, с. 71).
Как вы видите, свидетели описывают три тела души последовательно вложенные одно в другое: подобное обычному телу, шаровидное, и точечное, условно говоря. Хотя эта точка и не такая уж маленькая – с горошину, как сказали бы на Руси.
Ну, и последнее, о чем свидетельствуют умершие – это потеря ощущения времени и острое чувство одиночества. При этом некоторые говорят об остром чувстве одиночества, а некоторые хотят, «чтобы кто‑то был рядом и разделил со мной это счастье» (Там же, с. 76).
Вот такие черты составляют самый общий портрет состояния по ту сторону смерти.
Я несколько сократил описание, оставляя желающим возможность дополнить его из книг самого Моуди или его последователей. Но даже при таком подходе видно, что вопросы для исследований имеются. К примеру, не идет ли речь о двух разных телах, когда говорят о теле, похожем на физическое, и о теле, похожем на шар. И не являются ли эти способы выхода зависящими от каких‑то внутренних качеств людей. Кто‑то может выходить только в призраке, во всем подобном прошлому телу, а кто‑то уходит как облако, потому что не нуждается больше в телах?..
Я оставляю эти вопросы, потому что меня самого гораздо больше занимает, про что из своих чувств, в состоянии вне тела, сами люди могли бы сказать: моя душа ощутила то‑то… Я все‑таки очень склонен доверять свидетельствам языка. И когда язык говорит, что, выйдя, человек обнаружил себя в ином теле, я предпочитаю считать, что он говорит не о душе, а каком‑то внешнем по отношению к ней теле. Но вот когда он там скажет, что у него было какое‑то душевное движение, я посчитаю это бесспорным описанием души во внетелесном состоянии.
Вот задача, для которой придется проделать очень много работы, пока не наберется очередное описание того, что мы ощущаем своей душой.
Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 93; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!