Итермедия 1. История одной жизни Придворных витязей гроза 2 страница
Нет, этого обыкновенно не имеют в виду в светском воспитании, в развитии дочерей и девушек тех семейств, которые живут и вращаются в мелочах и суетах не общественной, а общепринятой светской жизни! Но зато обычай, тон, приличие, все условное, все принятое имеют между ними силу закона и до известной степени, покуда… до слишком потрясающего столкновения женщины с искушениями и трудностями жизни, заменяют ей все то, что не дало ей ложно направленное ее воспитание, все то, чего недостает в ее уме, в ее душе для защиты и ограждения ее…
…китайцы, понимая и зная натуру своих женщин и боясь не уметь обуздать их, вздумали назвать красотою недоразвитие женских ног – и придумали целую систему отвратительных мер и жестоких мучений, чтобы умалить, изуродовать эти бедные ноги и тем приковать вернее и прочнее, чем цепями, целые поколения хромых жен к их домашней, безвыходной, недвижной жизни. У нас, европейцев, не ноги с детства умалены и стеснены в неумолимых колодках, а умы женщин и понятия их вырабатываются и ограниваются по известной форме, упрочивающей потом на всю жизнь недвижимость моральную и заключение души в пределах, ей назначенных. Оно вернее!.. так просвещенные народы употребляют мало‑помалу составленный кодекс утеснительных понятий и условий, который и раздается преимущественно женщинам высшего круга и, если он принят и соблюден в точности, приготавливает их как нельзя лучше к искусственной, мелкой, условной жизни, им предназначенной. …И если вместо женщины, твари разумной, одаренной бессмертной, всеобъемлющей душою, любящим сердцем и светлым умом, из тепличек и клеток домашнего воспитания выходит часто безмозглая кукла, способная только наряжаться и отмалчиваться на все вопросы жизни, – что же за беда?.. Ведь иногда кукла безвреднее и особенно сподручнее женщины; кукла не имеет ни личного мнения, ни слишком больших требований; кукла везде поместится, не стесняя никого, а женщина, пожалуй, могла бы… Да что тут долго спрашивать! Многие поймут и оценят все отрицательные достоинства и преимущества куклы пред женщиной! Оттого‑то кукле так все и удается в свете и на свете!»
|
|
|
Героиня романа «Счастливая женщина» Марина получила от жизни все, что нужно для счастья – счастья, скроенного по светской мерке. Она красива, у нее приличное состояние, «богатый дом и шегольской экипаж, лакомый обед и модное платье», и при том ее муж совсем не интересуется ею и не требует от нее исполнения супружеских обязанностей. И все же она несчастлива.
«Сначала Марина, как все женщины очень молодые, вертелась и забавлялась в вихре всех рассеянностей и всех удовольствий шумного света. Потом пустота и суета этой жизни без цели и без причины, вечно праздничной и вместе с тем вечно будничной в ее тревожном однообразии и однообразном треволнении, – все это ее утомило, – и она стала себя спрашивать, для того ли она на свете и затем ли родилась, чтобы получать и отдавать визиты, примерять и изнашивать прежде всех новомодные наряды и хоронить блестящие балы, встречаясь лицом к лицу с бледной северной зарею, когда она уезжала полусонная и усталая из душных залов, а заря, вставая лениво и как будто неохотно из‑под мягкого одеяла сизо‑розовых облаков, показывалась ей предвестницей нового дня, ничем не отличенного от вчерашнего, ничем не розного со всеми предыдущими?..
|
|
|
Год‑другой прошел еще, покуда Марина не умела или просто не хотела разрешить себе этих вопросов. Иногда неясные еще, но уже волнующие мысли, чувства, побуждения возникали и проявлялись в этой молодой, пробуждающейся душе, смущая ее своими намеками, своими загадочными вопросами. Искушение парило уже над ее безмятежною головою и, мало‑помалу развертывая перед нею соблазнительную логику своих умствований и наущений, играло в глубине ее мыслей роль змея, соблазнившего Еву. Снова для Евиной правнучки в тысячном поколении свершалось испытанное столь многими дочерьми и внучками общей прародительницы – возобновлялась эта вечная драма женщины, тоскующей, пытливой и праздной, раздумывающей о своей участи и недовольной ею. Снова женщине надоедало ее безбурное неведение, ее неполное существование, и она начинала волноваться и колебаться, сманиваемая в мир познания всем ее окружающим и всем в ней трепещущим. Древо добра и зла, пугающее сначала неопытных и понемногу заманивающее их под свою таинственную тень, вдвое привлекательную запрета ради, и манило ее, и притягивало ее издали обаятельными обетами… И тем опаснее было это обаяние, тем сильнее его навевание, что бедная женщина изнемогла от сердечной устали одиночества, от жажды и голода, утомивших ее душу в аравийской пустыне ее жизни, ничем и никем не населенной».
|
|
|
Но где же женщина может обрести полноту и смысл своего существования? Для Ростопчиной ответ однозначен – в любви. «Нравиться и быть любимой – два условия женского бытия, и если найдутся иные, которые от них отказываются, то это какие‑то аномальные существа, исключения».
Марина влюбляется в молодого образованного дворянина Бориса Ухтомского, но хотя ее любовь и разделенная, Марина не обретает в ней счастья. Мать Бориса вовсе не в восторге от его связи с замужней женщиной, она хочет выгодно женить сына. Борис не находит в себе сил, чтобы решительно противостоять матери, и после нескольких лет метаний оставляет Марину. В финале романа немногочисленные друзья Марины плачут на могиле «счастливой женщины, убитой своим счастьем».
|
|
|
Евдокия Ростопчина умерла в 1858 году 47 лет от роду. И своей жизнью она словно ответила на вопрос, поставленный автором «Коринны». Да, женщина может быть умна, как мужчина и талантлива, как мужчина. Она даже может быть достаточно храброй, чтобы стать выше предрассудков своего времени. Но общественные условия, которые кажутся незыблемыми, связывают ее про рукам и ногам. Мужчины могут сочувствовать ей, но не могут помочь. Ведь те самые законы общества, что убивают свободный дух в женщине, поддерживают мужчину и дают ему права хозяина жизни. Бороться против этих прав неблагоразумно, да и вообще немыслимо. Различия в правах и возможностях между мужчиной и женщиной так же незыблемы, как различия между имущими и неимущими. И пройдет еще больше полувека, прежде чем эти различия разом падут.
А пока Россия – царство традиции. И Коринна с Мариной, две несчастных души, застыли, обнявшись, плача о своем погубленном счастье.
Семейство Романовых
Главная семья России
В 1894 году маленькая Саша Яновская, еврейка, живущая в польском городе Вильно, героиня автобиографической повести Александры Бруштейн «Дорога уходит вдаль», узнала важную новость: «Через несколько дней после этого, перед четвертым уроком, в класс входит Дрыгалка. Она поднимает вверх свою сухонькую ручку, требуя тишины.
– Дети… – говорит она грустным голосом. – У нас большое горе, дети… Тяжкая болезнь поразила нашего обожаемого монарха, государя императора Александра Александровича… Весь народ молится о его благополучном исцелении… Сегодня после большой перемены уроков больше не будет: в нашей домовой церкви будет отслужено молебствие о здравии государя императора. Все воспитанницы католички и инославные могут идти домой. Православные должны остаться на молебствие…
В общем, все выслушали Дрыгалкино сообщение, никто не огорчился. Одна только Женя Звягина сказала:
– Бедненький мой царь… Бедненький дуся!
Но Женя Звягина, всем известно, обожает портрет Александра Третьего в актовом зале. Она даже записки ему пишет! В трудные минуты жизни, когда она не выучила какого‑нибудь урока и боится, что ее вызовут к доске, Женя пишет на маленьком листочке бумаги:
„Дуся царь, пожалуйста, пусть меня не спрашивают по арифметике, я вчера не успела приготовить“.
Эту записочку Женя, подпрыгнув, старается забросить так высоко, чтобы она перелетела поверх громадного портрета и упала позади него. Если это удается и записка не падает обратно, долетев до цели, – значит, все хорошо: не спросят. Наверное, при осенней и весенней уборке, когда полосатки чистят за портретами, оттуда выгребают груды Жениных записочек, адресованных „дусе царю“.
Итак, болен царь. Тот самый, о котором поется в песне „Славься“:
Славься, славься, наш русский царь,
Господом данный нам царь‑государь!..
Вот этот самый царь‑государь Александр Третий болен. Тяжело болен!
Это тянется довольно долго. Сперва его перевозят в Крым, в Ливадию. Там, во дворце, он лежит, окруженный членами своей семьи и самыми знаменитыми врачами.
А по всей огромной России повторяют: „Государь умирает… Государь умирает… Государь умирает…“ В газетах пишут, что болезнь государя повергла весь народ в глубочайшую печаль, что церкви переполнены людьми, которые, плача, молятся о здравии государя. Однако это не заметно ни на улицах, ни в церквах, – по крайней мере, никто не выходит из церкви на улицу заплаканный».
Но это – реакция маленьких девочек в маленьком городе Вильно в далекой Польше, у которой всегда были своеобразные отношения с правящей в России династией. Однако, если мы откроем мемуары взрослых петербурженок, мы увидим там все то же обожание «дуси царя» и его близких, идеализированные образы царской семьи, не имеющие зачастую никакого отношения к реальным людям. Идет время, меняются правители, их жены и дети, а тон – восторженный, обожающий – остается прежним. И, конечно же, мемуаристки и мысли не допускают о том, что их восторг не разделяет «простой народ».
Вот, например, Варвара Головина рассказывает о путешествии Екатерины II в Крым: «Раз, когда карета Ее Величества находилась на очень крутой горе, лошади закусили удила и опрокинули бы ее, но жители окрестных деревень, сбежавшиеся, чтобы посмотреть на свою государыню, бросились к лошадям и остановили их. Многие при этом были убиты и ранены, но крики восторга раздавались непрерывно. „Да, я вижу, – сказал тогда император, – что вам не нужно стражи“».
Мария Фредерикс описывает празднование именин императрицы Александры Федоровны (жены Николая I) в Петергофе: «1‑го июля, в день рождения императрицы, была всякий год громадная иллюминация по всему Петергофскому саду Тысячи людей стекались со всех окрестностей Петербурга на этот так называемый Петергофский праздник. Весь сад представлял нечто весьма оригинальное несколько дней до и несколько дней после этого праздника. Публика и народ располагались бивуаком по всему саду; тут были палатки, навесы, столы, стулья, скамейки, койки, самовары, всякая посуда и проч. и проч. Государь и государыня всегда объезжали этот импровизированный лагерь; останавливались, разговаривая с народом и публикой. Тут был восторг и умиление и подавание прошений, и чего, чего тут не было!.. Однако не существовало в то счастливое время мысли о возможном покушении на жизнь священной особы русского царя! Он и его подданные составляли одну, тесно связанную семью».
Она же рассказывает о том, какой была императорская семья в повседневной жизни: «Самое мое светлое воспоминание детства, которое навсегда осталось запечатленным в моей памяти, это – когда я присутствовала на утренних завтраках членов царской семьи. Все они собирались каждый день к августейшей матери пить кофе. Что это была за картина, Боже мой! Во‑первых, три красавицы великие княжны Мария, Ольга и Александра Николаевны, прелестные, полные обаяния, всякая в своем роде. Потом великие князья – один лучше другого. Какая дружба между ними была! Какая радость видеться снова утром! Все были так веселы, так счастливы, окружали родителей с такою любовью, без малейшей натяжки. Тут император Николай Павлович был самый нежный отец семейства, веселый, шутливый, забывающий все серьезное, чтоб провести спокойный часок среди своей возлюбленной супруги, детей, а позже и внуков. Император Николай I отличался своей любовью и почтением к жене и был самый нежный отец. А какую любовь умел он внушать и своему семейству, и приближенным! Правда, он сохранял всегда и во всем свой внушительно‑величественный вид, и, когда заслышишь, например, его твердые приближающиеся шаги, сердце всегда забьется от какого‑то невольного страха, но это чувство так перемешивалось с чувством счастья его увидать, что в тебе происходило что‑то такое, что трудно выразить и ни с чем сравнить нельзя, а когда он милостиво посмотрит и улыбнется своим полным обаяния взглядом и улыбкой, притом скажет несколько слов, то, право, осчастливит надолго».
А вот воспоминания Анны Вырубовой о ненавистной многим россиянам императрице Александре Федоровне (жене Николая II) и ее дочерях. Снова мемуаристка всячески подчеркивает непритязательность и простоту императорской семьи: «Государыня была прежде всего матерью и женой. Вначале она пыталась свести к минимуму обязанности по отношению к обществу, чтобы иметь возможность больше времени посвятить семье. Ее не привлекали ни стремление к показному, ни роскошь. Наряды так мало занимали ее, что порой прислуживающие ей должны были напомнить заказать платье. Платья она могла носить годами. Во время войны она не приобрела ни одной новой вещи.
С детьми государыня была строгой и приучала их к простоте. Так, детская одежда переходила от старшего к младшему, как это бывало в простых семьях. В Финляндии, на островах, царские дети носили простенькие ситцевые платья. Если бы им было суждено пережить революцию, они, вне сомнения, смогли бы без труда приспособиться к самой простой жизни. На туалеты императрицы были специальные ассигнования, но она никогда не расходовала всей суммы на себя, отдавая значительную часть бедным и жертвуя, сколько возможно, на достойные помощи цели. В результате бывало, что, когда ей самой нужен был новый костюм, у нее не оставалось уже ни гроша…
Я знаю, что не одна тысяча рублей из средств императрицы была израсходована на помощь нуждающимся и она всегда хотела сохранить это в тайне. В Крыму императрица часто передавала через меня денежные пожертвования больным, находившимся в санатории.
Много слез осушила императрица, и много несчастных, чье здоровье было восстановлено благодаря ее помощи, благословляли ее имя. Я сохраняла много писем, подтверждающих это, но все они были потеряны во время революции…
Семья Николая II за чаепитием. Ливадия. 1914 г.
Царская семья могла так же беспрепятственно наслаждаться природой на Финляндском архипелаге, как и простые смертные. Когда яхта приставала к побережью или к одному из островов, государь и государыня любили зайти в ближайшее село и часто беседовали с крестьянами… Однажды во время прогулки государыня с детьми зашла в небольшой чистенький коттедж; там они застали старую женщину за прялкой. Бедная старушка была очень удивлена этому посещению. Государыня погладила ее по голове и заинтересовалась ее работой. Старая женщина скоро поняла, кто ее гости, и, улыбаясь, стала приседать в реверансах. Она приготовила кофе для государыни и детей и подала к нему домашний хлеб.
Государь тоже часто разговаривал с крестьянами и рыболовами. Он любил беседовать со своими простыми верными подданными, но совершенно не переносил дипломатических разговоров…
Однажды государыня сообщила мне по телефону, что государь с дочерьми направляется в Готсбург за покупками. Царская семья оставила автомобиль в парке, где я встретила их, и мы пошли вдоль главной улицы, останавливаясь почти перед каждой витриной.
Государя забавляла возможность расходовать деньги – дома он ничего не покупал, и у него никогда не было денег в карманах.
По улице ехал фургон, нагруженный большими ящиками с почтой. Вдруг один из ящиков упал на мостовую. Государь бросился помогать рабочим поднять ящик. Несмотря на свой небольшой рост, государь был сильным.
Великие княжны и Анна Вырубова в форме сестер милосердия. 1914 г.
Я спросила его величество, почему он так поступил, ведь было достаточно людей, чтобы поднять ящик. Государь объяснил свой поступок желанием показать детям, что нет недостойной работы и что они ничем не лучше других людей…
…Как я уже говорила, во время войны она (императрица. – Е. П.) работала сестрой милосердия в госпитале… Я видела императрицу всея Руси, стоявшую у операционного стола с шприцем, наполненным эфиром, подающую инструменты хирургу, помогающую при самых страшных операциях, принимающую из рук хирурга ампутированные ноги и руки, снимающую с солдат завшивленную одежду, вдыхающую все зловоние и созерцающую весь ужас лазарета во время войны, по сравнению с которым обычный госпиталь кажется мирным и тихим убежищем… Императрица сказала мне однажды, что единственный раз в жизни она испытала подлинное чувство гордости – это было, когда она получила диплом сестры милосердия.
…Но ярче всего в памяти сохранилась гармония семейной жизни государя, тесные узы, связывающие членов этой семьи.
Все дети, как и родители, были религиозны и мистически настроены. Но основной их чертой был пламенный патриотизм. Россия была им так дорога, что девочки не допускали мысли о замужестве вне пределов родины и вне православия. Все они хотели служить России, выйти замуж за русских и иметь детей, которые бы тоже служили России».
Императорскому семейству приходилось тратить немало сил на поддержание образа идеальной семьи. Они были актерами, игравшими буквально без антрактов, днем и ночью. И даже в моменты, когда они казались откровенными со своими близкими друзьями, они, возможно, только играли в откровенность, зная, что любое их слово будет завтра же повторяться во всех светских гостиных столицы, а затем и всей страны. Такая роль требовала бесконечного самообладания и бесконечного одиночества.
Как же совершалось превращение из обычного маленького мальчика (или, в нашем случае, маленькой девочки), не подозревающей о своем высоком предназначении, в «икону стиля»?
Великие княжны
Рождение
Для любой женщины первая беременность – значимое событие в жизни. Для женщины из императорской семьи оно значимо по‑особому: все ждут от нее рождения наследника, и появление на свет дочери означает неизбежное разочарование. Вот как описывает свою первую беременность и роды Александра Федоровна, супруга тогда еще великого князя Николая Павловича (будущего императора Николая I).
«По возвращении в Павловск мы вернулись к прежнему образу жизни. Вскоре я должна была прекратить верховые поездки, так как однажды за обедней, когда я старалась выстоять всю службу, не присаживаясь, я упала тут же на месте без чувств. Николай унес меня на руках; я этого и не почувствовала вовсе и вскрикнула, только когда мне дали понюхать летучей соли и я пришла в чувство. Этот случай, в первую минуту напугавший присутствующих, был как бы предвестником моей беременности, которой я сама едва верила; это известие обрадовало всех! Говорят, будто на том месте, где я упала, нашли осыпавшиеся лепестки роз, вероятно, из моего букета, и это нашим дамам показалось очень поэтичным…
Я страдала тошнотами и испытывала отвращение к некоторым блюдам и запахам, но вообще чувствовала себя как нельзя лучше, длинное это путешествие совершила весьма приятно, так как ехала с мужем, и мы немало ребячились…
На Святой неделе, когда колокола своим перезвоном славословили праздник Воскресения, в среду, 17 апреля 1818 г., в чудный весенний день, я почувствовала первые приступы родов в 2 часа ночи. Пригласили акушерку, затем вдовствующую государыню: настоящие боли начались лишь в 9 часов, а в 11 часов я услышала крик моего первого ребенка!
Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 1382; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!