КАК МАЛЬЧИК ОКАЗАЛСЯ УМНЕЕ ВЕЛИКАНОВ

⇐ ПредыдущаяСтр 26 из 26

У глубокого ущелья, возле высоких гор раскинулся большой аул. Неподалеку от него жили эмегены, и не было от них покоя людям. Самые храбрые из жителей аула погибали в схватке с великанами.

Жила в том ауле бедная вдова с сыном. Не было у мальчика особой силы, зато был он умный и очень смекалистый. Решил мальчик попробовать отбить у эмегенов охоту грабить аул.

Однажды вечером сказал мальчик своей матери:

– Снаряди меня в дорогу. Дай мне круг сыру побольше да бурдюк с айраном.

Приготовила женщина все, что попросил сын, и пустился он в путь.

Пришел мальчик на берег реки, видит – набирает эмеген воду.

Страшновато стало мальчику, да только не показал он виду. А эмеген вдруг как закричит – даже эхо отозвалось в соседнем ущелье!

– Попался мне, человечек! Давай померяемся силой, а потом я отнесу тебя своим братьям. Вот уж будут они довольны!

– Согласен, – отвечал мальчик. – Кто победит из нас, прикажет другому исполнить все, что тот захочет! Попробуем сначала выдавить из земли масло!

Стал эмеген топтать изо всех сил землю ногами, да только не выступило из земли масло.

А мальчик незаметно присыпал бурдюк с айраном песком, наступил на него пяткой – разлился айран.

Удивился эмеген – откуда столько силы у маленького мальчика? – но смолчал.

А мальчик говорит:

– Можешь ли ты, эмеген, разбить рукою камень и выдавить из него воду?

Взял эмеген самый большой белый камень, да только ничего не смог с ним сделать.

Схватил мальчик круг сыра и разломил его на несколько частей, потом сжал – потекла из сыра сыворотка.

– Хоть и мал ты ростом, – проговорил эмеген, – да оказался сильнее меня. Приказывай что захочешь, я все исполню.

– Возьми меня на спину и перенеси через речку. Надо мне добраться до недругов, проучить их хорошенько, чтобы навсегда забыли они дорогу в наш аул.

Что было делать эмегену? Наполнил он водой огромный бурдюк, взвалил его на плечо, на другое плечо посадил мальчика и так переправился через быструю горную речку.

Возвратился эмеген к своим братьям, когда они о чем–то спорили.

Увидели великаны, что их брат несет мальчика, обрадовались.

– Хороший ужин будет у нас сегодня! – сказал один из них.

Эмеген, который принес мальчика, испуганно ответил:

– И думать забудьте об ужине. Это великан рода человеческого. Не смотрите, что он мал ростом: силы у него больше, чем у любого из нас. Я сам видел, как он руками разламывал огромные камни и выжимал из них воду, а ногой выдавил из земли масло. Он прибыл к нам по важному делу. Сделайте так, чтобы он остался доволен. Не вздумайте рассердить его, иначе он перебьет всех нас.

Эмегены приняли мальчика как почетного гостя: поместили в кунацкой, готовили для него хорошую еду, оказывали всевозможные почести. А сами все–таки решили испытать его силу.

Дали они ему огромный бурдюк из буйволовой кожи.

– Принеси, – говорят, – нам воды. Никто из эмегенов не может донести этот бурдюк с водой.

Пришел мальчик к реке, разделся и вошел в воду. Стал он надувать бурдюк воздухом. Долго пришлось ему дуть; наконец наполнился бурдюк. Крепко завязал мальчик горлышко бурдюка и вынес его из воды.

Потом он оделся, взвалил бурдюк на плечи и пошел потихоньку к пещере, где жили эмегены. Не прошел он и половины пути – хлынул ливень. А когда мальчик был совсем рядом с пещерой, ливень стал еще сильнее.

Мальчик выпустил из бурдюка воздух и вошел в пещеру с пустым бурдюком.

– А где же вода? – спрашивает старший из эмегенов.

– Выгляните из пещеры и увидите воду, которую я принес.

Увидели эмегены потоки воды – не знали они, что прошел ливень, – испугались силача мальчика и решили избавиться от него.

– Давайте сегодня ночью зальем кипящей водой кунацкую, где спит мальчик. Вот и избавимся от него, – сказал старший из эмегенов.

Услышал мальчик эти слова, и, когда ложился спать, укрылся он своей буркой. А бурка была чудесной – она спасала хозяина и от жары и от холода, могла выдержать любую тяжесть. Укрывшись ею, мальчик мог спать спокойно.

Стали ночью эмегены лить в дымоход кипяток – залили им всю кунацкую.

Утром встал мальчик, стряхнул бурку, вышел из кунацкой. Удивились эмегены, увидев мальчика живым и здоровым.

– Как спалось тебе, дорогой гость? – спросил старший из эмегенов.

– Хорошо спалось, – отвечал мальчик. – Вот только немного блохи беспокоили.

Видят эмегены, что не взял мальчика кипяток, – решили забросать его камнями. И этот разговор услышал мальчик и снова укрылся своей буркой.

Стали ночью эмегены бросать в дымоход кунацкой камни. Самый большой из камней упал на мальчика, да спасла его опять бурка.

Утром как ни в чем не бывало вышел он из кунацкой. Еще больше удивились эмегены, увидев мальчика живым и здоровым.

– Как спалось тебе нынче, дорогой гость? – спросил старший из эмегенов.

– Хорошо спалось, – отвечал мальчик. – Вот только чердак у вас, видно, дырявый – всю ночь оттуда глина падала. Пришлось мне переменить место.

Поняли эмегены, что не удастся им погубить мальчика.

Стали они думать, как бы скорее выпроводить нежеланного гостя.

Пришел к мальчику старший из эмегенов и говорит:

– Ты знаешь, дорогой гость, что, по обычаю горцев, в течение трех дней хозяин не должен спрашивать гостя о причине его приезда. Ты гостишь у нас уже неделю. Нам всем хотелось бы узнать, какое дело привело тебя в наши края.

– Много раз вы грабили наш аул, угоняли у жителей скот. Вот и пришел я, чтобы получить у вас все то, что забрали вы в нашем ауле.

– Но ведь весь скот давно уже съеден.

– Тогда расплатитесь со мной золотом. Дайте мне золота столько, сколько войдет в кожаный мешок – тулук, – сшитый из шкуры трехгодовалого буйвола, – ответил мальчик.

Совсем не хотелось эмегенам выполнять это условие, да что делать? Собрали они все золото, какое было у них в запасе, но едва наполнили им тулук из кожи трехгодовалого буйвола.

– Мне не положено тащить на спине тулук. Пусть кто–нибудь из эмегенов отнесет его.

Никому из великанов не хотелось тащить тяжелый мешок.

Долго спорили они, кому идти в аул, а потом решили бросить жребий.

Выпало тащить тулук тому эмегену, который принес мальчика.

Утром отправились они в путь. Эмеген едва тащит тулук, а мальчик идет себе рядом, посвистывает.

Когда были они недалеко от аула, мальчик сказал:

– Не спеши, иди потихоньку, а я тем временем схожу домой, скажу, чтоб достойно встретили гостя.

Подошел эмеген к сакле, где жила мать мальчика, и слышит, как тот говорит матери:

– Приготовь угощение гостю.

– Право, не знаю, что и подать ему, – отвечает мать, как научил ее сын. – Ничего нет в доме, одна только нога эмегена осталась. Ее и зажарю.

Задрожал великан от страха. Оставил тулук возле сакли и побежал прочь без оглядки.

Прибежал к своим братьям и говорит им:

– Хорошо, что мы выпроводили этого гостя. Узнал я, что его мать на ужин собиралась зажарить ногу эмегена. Значит, они могут и нас съесть.

Поднялось все племя эмегенов в страхе и ушло из ущелья куда глаза глядят.

С тех пор не водилось в том краю эмегенов.

Мальчик раздал золото эмегенов всем беднякам. И зажили с тех пор люди в ауле спокойно.

КАРАЧАЕВСКИЕ ЛЕГЕНДЫ[262]

О ЧЕЛОВЕКЕ ПО ИМЕНИ КАРЧА, О ЕГО ДРУЗЬЯХ И О СТРАНЕ, ИМИ ОТКРЫТОЙ[263]

В те незапамятные времена, о каких повествует это предание, благодатным Крымом владычествовал юрт[264] жестоких и алчных ханов Гереевых.

Когда ханством начал править молодой и разгульный Арслан–Герей – Арслан–Лев, многие из его подданных покинули его владения: слишком тягостной стала жизнь на родной земле.

Среди подвластных юрту ханов Гереевых был молодой крестьянин по имени Карча, назначенный ханом за его силу и ловкость объездчиком полей. Карча верхом на самом ретивом и быстром из всех ханских коней еженощно объезжал все поля и огороды, принадлежащие хану.

Как–то, проезжая мимо абрикосового сада, Карча заметил возле ограды человека. Человек, сняв с головы шапку, ползая на коленях, собирал возле ограды упавшие с деревьев абрикосы. «А ну–ка я схвачу его!» – решил Карча, беря висящий на луке его седла аркан. Осторожно подъехав и трижды размахнувшись арканом над головою, набросил его на человека.

– Ага, попался! – торжествующе закричал Карча. – Будешь помнить, как воровать ханские абрикосы! – И, повернув коня, хотел было в наказание протащить пойманного человека волоком по земле.

– Карча, побереги аркан для ханской шеи! – крикнул пойманный.

Карча остановился. Человек, сваленный арканом на землю, поднялся и подошел к нему.

– Взгляни сюда, – сказал он, показывая Карче дно шапки, – много ли здесь абрикосов? И какие это абрикосы? Твердые, словно камень, и безвкусные, как мочала!.. Только моя бедность заставляет меня подбирать эти абрикосы, а голод – есть…

Карча заглянул в шапку, покачал головой и ничего не ответил: ему стало жаль бедного человека.

– Взгляни, Карча, разве у твоего хана мало фруктов? – И человек показал рукою на сады. – Мало груш, яблок, абрикосов? На что ему эти абрикосы?

«В самом деле, – подумал Карча, – зачем хану этот недоспелый урюк?»

– Ну ладно… – ответил Карча, наматывая на локоть аркан. – Иди…

Пойманный Карчой человек хотел было повернуться и уйти, но раздумал.

– На, возьми! – сказал он и высыпал из шапки абрикосы на дорогу. – Чтобы и тебе, и твоему хану подавиться ими!

Но что мог теперь сделать Карча? Прикрутив аркан хорошенько к седлу, он поехал дальше. У поворота дороги он увидел детей, идущих ему навстречу. Завидев его, дети разбежались в разные стороны. Карча подумал: «Видно, плохая слава упрочилась за мной, если даже дети при одном моем появлении разбегаются». Тяжело стало на душе у Карчи. «Вернусь домой!» – решил он и Повернул коня.

Приехав к конюшне, сдал коня ханскому конюху, а сам пошел на высокий холм, лег там и задумался. Долго думал Карча и наконец решил пойти к хану и просить у него другой работы «Пусть даст любое дело, но объездчиком я больше не буду!»

Утром Карча отправился во дворец. Хан встретил его словами:

– Карча! Я назначил тебя объездчиком, а кто назначал тебя судьею – я не знаю. Объясни мне…

«О, ему уже известно, что я с миром отпустил бедного человека!» – подумал Карча.

– Что ж ты молчишь? – закричал хан.

– Тебе известно больше того, что я могу рассказать, – ответил спокойно Карча.

– Значит, верно, что ты, вместо того чтобы хватать арканом преступников, отпускаешь их на все четыре стороны?

– Я отпустил бедного человека, собравшего несколько упавших абрикосов.

– Все нищие – воры! Откуда ты знаешь, что абрикосы не были сорваны? Почему ты решаешь сам, когда я не давал тебе на это права? Кто ты такой, объездчик или судья?

Наклонив голову, Карча молчал: он ждал решения хана.

– Ты больше не объездчик. Ты будешь делать то, что делают все другие рабы: окапывать сады, ухаживать за ними и носить воду в бурдюках для их поливки.

Тяжелая жизнь наступила для Карчи: он стал садоводом, огородником и водоносом. Но зато Карча приобрел много друзей, таких же, как и он, бездомных бедняков, работающих с раннего утра и до поздней ночи: веселого пастуха Будуяна, дровосека Адурхая и охотника Каурузу. Когда Карча оставался на ночь стеречь огород, друзья собирались в его шалаше и вели долгие беседы.

От Будуяна Карча узнал, что многие строптивые пастухи нашли себе могилу в соленых водах Черного моря. От Адурхая – что старые дровосеки, оставив родные леса, уходили в степи Бессарабии. От Каурузы – что рабы хана могли охотиться только на сусликов, полевых мышей и шакалов: другая охота – на медведей, туров и лисиц – для них была запретом.

– Больше нельзя так жить! – говорил Будуян. – Волк зарезал у меня овцу, а хан говорит, что я украл ее. Что будет, если у меня отобьется несколько овец? Он замучит меня!..

– Ты, Будуян, верно говоришь: нельзя так жить дальше! – подтверждал Адурхай. – Нельзя! Я день и ночь стучу топором, а хан говорит, что я мало заготовил на зиму дров.

– Ваша правда! – поддакивал им Кауруза. – Сколько я ни настреляю дичи – все мало! Какого зверя ни принесу – хан все недоволен! Убью лань – почему убил не тура? Убью волка – почему убил не медведя? Ничего не ценит! Всем недоволен! Нет, больше не буду служить хану!..

– Но куда ты пойдешь? – спрашивал Каурузу Адурхай. – Все леса и горы принадлежат хану. Куда ты денешься, где найдешь себе место?

– Это верно, – отвечал на слова дровосека охотник. – Все принадлежит ему – все земли его.

В разговор вступил Будуян:

– Я вижу много людей, и они рассказывают мне, что за горами лежит неведомая и никому не принадлежащая страна…

– Разве есть такая страна, в которой нет одного властителя, которому принадлежит все: горы, леса, озера, звери и люди? – спросил Карча.

– Есть! – отвечал Будуян. – Есть такая страна.

И Будуян рассказал друзьям, что ему приходилось слышать от людей, побывавших в благодатной, никому не принадлежащей стране. Эти люди утверждали: чтобы достигнуть благодатной земли, нужно пройти через восемь гор, пересечь тринадцать малых и больших рек, миновать семнадцать долин; говорили, что на пути встретится такой силы ветер, что будет сбивать с ног и возвращать вспять; встретятся дикие звери, один вой которых способен обратить в бегство целое войско; леса, не имеющие в себе ни дорог, ни троп, – путь через них нужно прокладывать топорами и копьями.

И теперь, как только Карча встречал путника, непременно расспрашивал его о неведомой стране.

– Есть ли такая страна? Кто тебе о ней сказал? – говорили они ему.

А те, что слышали о ней, отвечали:

– Плохая страна. Растет в ней только чертополох да держи–дерево; живут в ней только гиены, волки да шакалы; течет в ней одна река – она мутна и вода ее ядовита.

Не верил этим рассказам Карча: глубоко в сердце запали ему слова Будуяна. И чем больше думал Карча о далекой стране, тем больше хотелось ему побывать в ней.

«Как бы плохо там ни было, – думал Карча, – но все же там, верно, лучше, чем в крымских загонах для скота. Я там буду свободным, буду трудиться для себя и жить, как хочу…»

И решил Карча отправиться в ту благодатную и неведомую страну. Свое решение Карча сообщил друзьям. Они ему ответили:

– И мы пойдем с тобою.

Карча обрадовался такому решению друзей.

– Вчетвером нам легче будет идти, – сказал он. – Мы скорее достигнем той страны, о которой так много говорят в народе.

Целую зиму друзья готовились в дальнюю дорогу. Будуян из лучшего конского волоса сплел себе аркан, хорошо просмолил и навощил его. Адурхай упросил ханского кузнеца выковать ему стальной топор, и когда тот выковал, остро наточил его. Кауруза изготовил гибкий, с тугой тетивой лук, сделал большой запас хорошо отточенных стрел. А Карча запасся отборными зернами пшеницы, ячменя и овса; абрикосовыми, персиковыми и сливовыми косточками.

С весною, как только в горах зажурчали первые талые воды, друзья покинули Крым. Они отправились на восток, в неведомую им страну.

Тяжелый путь предстояло им пройти. Нужно было пробираться через лес, а лесу этому не было конца. Вначале были лишь сожженные солнцем рыжие кусты можжевельника. Их сменили кусты орешника с багровожелтыми листьями. Затем – чинары и ольха. Потом – кривые толстоствольные дубы, высокие сосны и ели. Приходилось идти то по мягким кочкам мха, то по вязкой, словно трясина, земле, усеянной сопревшими иглами сосен и елей; то по сухому, жесткому песку.

Леса сменили долины, долины – холмы, а за холмами – горы, одна выше другой, – отсюда начиналась земля, о которой друзья слышали, мечтали и хотели увидеть.

«Эти горы будут носить название Джаланкул–Аял – Голая рука, – подумал Карча, смотря на желтый, спадающий к узкому устью реки каменистый хребет. – Другого названия ей нельзя дать!» И шел дальше, глубже, ведя за собой друзей.

За долгий и тяжелый путь друзья Карчи устали. Они спотыкались о камни и корни деревьев, царапали руки, кололи лица; обливаясь потом, теряли силы. Изнемогая от усталости, они засыпали, где пришлось: под деревом, на куче опавших листьев, под скалой, на камнях, под кустом орешника, на траве. Карча не изменял направления своего пути – шел к востоку, ибо там лежала страна его надежд.

И вот в один из дней он услышал плеск воды – это была та самая река, о которой говорили люди, которую черкесы называли Псыз, что означает Князь Вод.

– Благодатная страна близко! – крикнул своим друзьям Карча, желая ободрить их. – Слышите плеск воды?

Но друзья, утомленные длинной дорогой, ничего не ответили.

Прошло еще трое суток. Опять начался лес.

– Я не хочу искать большего. Я – охотник и остаюсь здесь, – объявил Кауруза. – Хороший лес, много дичи и зверья. Я заживу здесь славно.

– Если останешься ты, останусь и я, – заявил Адурхай. – Где жить дровосеку, как не в лесу?

– Нет, я хочу достигнуть той реки, о которой так много говорилось в народе, – сказал Карча и, обращаясь к Будуяну, спросил: – А ты, Будуян, пойдешь дальше со мною или останешься здесь?

– Я – пастух. Мне нужны пастбища и поля. Я пойду с тобою дальше, Карча.

Простились с друзьями Карча и Будуян и пошли дальше вдвоем. После десяти дней пути они увидели прекрасные горы и равнины, разделенные течением воды: звонкими ручьями, потоками и водопадами. Увидели плодоносные равнины, покрытые невиданными цветами и травами.

– Я останусь здесь, – заявил Будуян Карче, показывая на цветущие взгорья и равнины. – Здесь есть все, что нужно для коз и овец… Я – пастух, и лучшего места мне не найти!

– Оставайся! – ответил ему Карча и дальше пошел один.

Долго, очень долго шел Карча, пока, наконец, не достиг берегов реки, вода которой была черного цвета. Он увидел, что хозяева здесь: в горах – олени и барсы, в лесах – волки и шакалы, в долинах – ехидны и змеи. Увидел, что земля здесь будет принадлежать ему, и он будет ее хозяином.

И Карча остался жить у берегов Черной реки. Он посеял пшеницу, ячмень и овес, посадил абрикосовые, персиковые и сливовые деревья. Злаки дали быстрые всходы, а фруктовые косточки – крепкие ростки. Карча, наблюдая за растениями, радовался обретенному им счастью. «Благодатная земля, – думал он. – Люди говорили правду, рассказывая о ней… Я назову эту долину Эль–Тебю», – решил Карча.

За лето Карча снял три урожая. Чтобы сберечь его, ему пришлось вырыть несколько ям, построить над ними шалаши и умело засыпать зерно. Карча, вспоминая бедного человека, схваченного им когда–то арканом, радовался: случай с ним научил его труду земледельца и садовода.

«Неудача ведет к удаче, несчастье – к счастью», – думал он, вспоминая свою жизнь у хана.

И вот, когда третий урожай им был собран, посаженные деревья обнесены оградой, Карча решил навестить своих друзей–соседей. Насыпав в берестовое ведро пшеницы и ячменя столько, сколько мог донести, отправился на поиски друзей. После долгих и бесплодных странствий по холмам и долинам он наконец напал на след небольшого стада. «Это, верно, стадо Будуяна». И пошел по его следу. Вскоре набрел на пещеру, в которой чуть тлел непогашенный очаг. Это было жилище Будуяна. Будуян радостно встретил своего давнего друга.

– Плохо, что я один! – сказал он Карче. – Мне трудно стеречь, доить моих овец и ухаживать за ними.

На это Карча ответил:

– Нужно жить вместе и тогда нам будет легче.

– Это верно… – согласился Будуян.

Он напоил гостя козьим молоком и накормил мясом. Карча, в свою очередь, передал ему принесенный подарок: ячмень и пшеницу.

Указав Будуяну дорогу к Черной реке и объяснив приметы, по которым легко найти его огороды, поля и сады, Карча расстался с Будуяном – он пошел искать Адурхая и Каурузу.

Долго бродил по лесу, пока не заблудился в нем и уже совсем потерял надежду выбраться из него, как натолкнулся на жилье. «Кто, как не Адурхай, выстроил этот дом?» И смело вошел в него. И верно – в лесном домике жили Адурхай и Кауруза. Радости друзей не было конца. Кауруза угостил своего друга свежей дичью, а Карча – принесенным с собой душистым хлебом.

– Хорошо ли вам здесь? – осведомился Карча.

– Нам здесь хорошо, – отвечали Адурхай и Кауруза. – Мы сыты и согреты…

– Не хотите ли перебраться на берега Черной реки, где больше солнца, простора, где земля дает за лето три урожая, где живу я и будет жить Будуян? – спросил Карча.

– Хотим! – ответили Адурхай и Кауруза. – Нам наскучило жить среди зверья в дремучем лесу.

Захватив с собою лучшие шкуры, друзья оставили дом и направились в сторону Черной реки.

В дружбе и полном согласии потекла жизнь Карчи, Будуяна, Адурхая и Каурузы. Об этом узнали их сородичи в Крыму. Откуда, каким путем? – нельзя решить. Ни один человек не побывал у них в гостях. Верно, для людской молвы не существует ни рек, ни лесов, ни гор…

– О, Карча обрел такую страну у берегов Черной реки, о какой вам не приходилось и мечтать! – рассказывали о нем в народе. – Густые леса, в которых живет он, напоены сладкой прохладой; каждое дерево в тех лесах стройно, как аравийская пальма; высокие холмы покрыты зеленью нежных трав и цветов; на холмах бродят белые овцы, перекликаясь друг с другом протяжным блеянием; долины просторны и плодоносны, ущелья и реки глубоки, горы покрыты белыми снегами…

«Что это за страна такая?» – думали многие.

И по народу пошла молва: «Кто не был на Черной реке, тот не видал чуда».

И вот, народ начал сниматься со своих насиженных земель и двигаться в неведомую страну, которую многие называли страной Карчи.

Карча каждого, кто приходил к нему, – какого бы племени он ни был, – принимал радушно и охотно. Он предлагал выбрать участок земли, и после того как пришедший выбрал и обработал его, земля становилась его собственностью. Скоро к свободолюбивому Карче начали стекаться целые семьи, рода и племена, и все находили у него приют и помощь. Одни селились вблизи Эль–Тюбе, другие – поодаль, третьи – за Черной рекой, называя свои селения именами старшин рода: Дауд, Джазлык, Учкулай.

Молва о свободной земле Карчи достигла Дагестана, Абхазии, Сванетии, Мингрелии – отовсюду к берегам Черной реки сходились люди. В земле Карчи беглые рабы обретали свободу и счастье трудиться для себя.

Из Крыма, прослышав о чудесной стране, прибыли Джан–духан, Ахтугай, Мусса, Карабан, удальцы–наездники и храбрые воины, три больших рода из племени алтыкелк–абаза со всем своим имуществом, крымчаки из Карасу–базара, хатюк–кайны, бесленеевцы.

Вскоре к счастливому Карче пришел из Крыма Баташ и привел с собою шестьдесят воинов. Карча очень обрадовался его приходу, ибо кабардинские князья начали тревожить набегами. Они побратались, обменявшись старинными, перешедшими к ним от отцов поясами.

Баташ не захотел жить в Эль–Тюбе, где и без того было много поселенцев, а облюбовал для себя другое место. Место, где он поселился, так и было названо Баташ[265], а Эль–Тюбе стало называться теперь Карт–Джюрт – Старое Селение.

Баташ был храбрый воин. В минуты опасности, показывая собою пример, бросался в самое пекло сражения и бился отчаянно. Карча любил Баташа за отвагу, за решительность и мужество. В народе говорилось:

– Карча учит добывать счастье, Баташ – беречь его…

Отцы учили сыновей:

– Кто не подчинится слову Карчи – нарушит обычай, кто не подчинится слову Баташа – совершит преступление.

Карче все чаще и чаще сообщали о том, что многие стремящиеся попасть в его страну люди гибнут в Черной реке, не в силах преодолеть ее стремнины.

Однажды в Карт–Джюрт прибежал один из рабов кабардинского князя Казн и упал к ногам Карчи.

– Великий Карча! – обратился он. – Я взываю к тебе и к твоему народу: помоги беглецам, что ищут спасения в твоей стране!

– Где эти беглецы? – спросил Карча.

– На реке! Их плот разбился об острые камни… Они вплавь стараются достигнуть твоей земли. Помоги им!

– Хорошо! – ответил Карча и тут же приказал снарядить пятьдесят лучших пловцов для спасения погибающих.

Оседлав коней, пловцы поскакали к реке, но было поздно: воды унесли и скрыли несчастных. Весть о гибели беглецов сильно огорчила Карчу.

– Нужно построить мост, – сказал он, – и оберегать его от разрушения. Пусть, кто хочет к нам переселиться, переселяется.

Застучали топоры, в лесах повалились кедры, ели, дубы; заскрипели колеса арб, подвозящих большие бревна к берегу.

– Если Карча сказал: нужно построить мост – мост будет!

Работа кипела, и скоро мост был выстроен. Об этом узнал Казн.

– Снарядить войско! – приказал он. – Нужно хорошенько проучить этого пришельца Карчу! Мало того, что он переманивает к себе моих рабов, он еще зарится и на мои земли!..

Сильное войско Казн двинулось к земле Карчи и вскоре, перейдя реку, подступило к селению Баташа.

Казн послал к Карче своих людей с требованием уплатить дань и взять с него слово: не вторгаться в пределы княжеских земель.

– Карча никому никогда не платил дани, – ответил посланцу Казн Карча. – И никогда не получал ее. Если же Казн непременно хочет получить дань, то я готов уплатить ее, только пусть он не гневается: невелика будет дань… – И отправил Казн старую связанную собаку.

Разгневанный Казн двинул свои несметные полчища на Баташ. Когда баташинцы, оставив свои дома, отступили к Карт–Джюрту, Казн двинулся и на Карт–Джюрт.

Уже шакалы сбежались на поживу, и вороны кружились над полями. Войска Карчи и Казн сошлись у берегов Черной реки и вступили в бой. Силы были неравные: Баташ с горсточкой своих удальцов не мог устоять против войска Казн. Карча, который наблюдал за битвой с высокого холма, приказал отступить.

– Мы вернем свою землю, – сказал он, – но нам нужно собрать силы…

Народ сжигал свои жилища, палил луга и поля, вырубал сады – все предавал уничтожению. Стада и табуны погнали вперед, навьючив коней всем, чем можно: коврами, пшеницей, клетками с птицей, – Карча уходил в Сванетию.

Тяжело было Карче оставлять свою новую родину, но он думал: «Оставляя родину, мы остаемся свободными, а если мы свободны, кто запретит нам вернуть ее?..»

Десять лет Карча и его народ жили в Сванетии с мыслью о возвращении на родную землю: готовили оружие, собирали людей, выращивали коней для похода. Дети превратились в юношей, юноши – в сильных мужей.

Суровая жизнь закалила слабых, и они, забыв о своих прежних немощах, хотели одного: скорее сразиться с ненавистным врагом.

Карча знал: выступать в поход раньше времени так же опасно, как и выступить поздно. Выступить, когда время заслонит собою воспоминания и любовь к родной земле – значит, все потерять. Вот почему, когда минуло десять лет со дня оставления народом своей земли, Карча решил: нужно выступать. Пригласив на объявленный по этому случаю военный праздник своих друзей сванов, Карча горячо поблагодарил их за гостеприимство. Когда Карча кончил говорить, вперед вышел старый сван по имени Адуа. Он был в полном облачении воина: в тонкой кольчуге, в руках – щит, копье и дошна. Короткий меч в черных, отделанных серебром ножнах висел у него на бедре. На голове – блестящий шлем, на поясе – буйволовый рог. Адуа поклонился Карче.

– Спасибо, отец народов! Твое желание стало нашим желанием. Мы не хотим иного, как того, чтобы ты вновь стал нашим соседом… А это сбудется, в этом клянусь я – Адуа!

И старый сван ударил в щит рукоятью меча. Все стоящие поблизости сваны, повторив слова Адуа, сделали то же. Раздался гулкий звон металла и дружный крик:

– Это сбудется, и мы поможем тебе в этом!

И вот Карча и Баташ повели свое войско на Казн. Ночью, перевалив через хребты высоких гор, они неожиданно натолкнулись на многотысячную отару Казн, которая паслась у их подножий. Баташ, захватив с собою пятьдесят самых опытных и смелых воинов, окружил пастухов.

– Отара будет нашей, – сказал он Карче.

Баташ так ловко подкрался, что ни одна собака не подала голоса. Он повалил старшего пастуха на землю, когда тот произносил клятву над зарезанным жертвенным бараном.

– Стой–ка! – закричал Баташ пастуху. – Кармаклык произнесу я!

Воины – те, что подкрались с Баташем, – окружили кош. Пастухи, которые считали, что Карча никогда больше не вернется на свою землю, очень растерялись, увидев его воинов.

– Пощадите нас! – взмолились пастухи. – Мы такие же, какими и вы когда–то были!

Карча вытребовал к себе старшего пастуха и, когда тот явился, сказал ему:

– Иди к своему властителю и передай: «Карча удесятерил свои силы и, взяв в помощь ненавистных Казн сванов, идет возвращать свою землю. Пусть Казн, если не хочет быть разбитым в бою и потерять все, оставит мою землю».

Старший пастух, опершись на свой длинный посох, долго стоял перед Карчею, словно боясь сдвинуться с места.

– Ты слышишь, что я говорю тебе? – спросил Карча, повышая голос и хмуря седые брови. – Иди же!..

Но пастух продолжал стоять, низко опустив голову. Баташ, находившийся тут же, не выдержал и заметил:

– Карча милостиво сохраняет тебе жизнь и возвращает родину. Зачем медлишь? Ступай!

Пастух не двинулся с места. Карча высказал предположение:

– Потеряв отару, он боится вернуться к своему властителю. Его ждет смерть! – И, обращаясь к пастуху, спросил его: – Верно ли я предполагаю?

Пастух ответил:

– Верно. У Казн меня ждет смерть.

– Хорошо. Я отправлю к нему своих людей.

Пастух, подняв глаза на Карчу, проговорил:

– Зачем тебе, Карча, рисковать своими людьми? Подожди – Казн сам пришлет к тебе людей.

Совет пастуха понравился Карче, и он приказал для безопасности перегнать отару подальше за хребет, а сам, расположившись лагерем, стал ждать прихода людей Казн. Не прошло и недели, как они явились.

– Что, искали овец, а нашли волков? – спросил их Баташ, выскакивая из засады и окружая пришедших.

– Баташ! – в страхе закричали окруженные.

– Узнали? – засмеялся Баташ. – На этот раз придется вам послужить и мне. Поверните ваших коней, натяните поводья и скачите. Остановитесь у дома Казн и передайте ему: отару свою он никогда не получит назад, если не выполнит трех условий. Первое условие: вернуть все, что было им взято десять лет назад. Второе условие: освободить землю Карчи и никогда не занимать ее. И третье условие: хорошо наградить сванов, которые пошли с нами в поход против него. Передайте Казн эти условия, поставленные Карчей, и ни он, ни я, ни народ не позволят ему отказаться от них.

– Хорошо, Баташ, мы передадим эти условия Казн. – И, повернув коней, ускакали.

В народе заговорили:

– Зачем Карча дает время для сборов? Нужно скорее напасть и разбить Казн!

– Карча, старея, теряет решительность!

– Карча не верит в наши силы!

– Напрасно хочет выжидать Карча! Врага лучше всего застать врасплох!

– Казн пойдет на хитрость – ко всему нужно быть готовым.

Разговоры эти дошли до Карчи. Карча приказал войску собраться вокруг высокой горы. Когда войско собралось, он поднялся на ее вершину и обратился с речью:

– Сыны! – начал он. – Я, старый Карча, дорожу каждым из вас. Мне горько будет потерять хотя бы одного воина. Вы – дети мои, и я люблю вас. Я и вы, все мы хотим вернуть свою землю. Если те, что отняли у нас нашу землю, вернут ее нам – мы будем жить так, как жили. Испытав на чужбине нужду, голод и унижения, будем беречь свою землю во сто крат крепче… Что для вас отара Казн? Разве мы не наживем на своей земле такой же отары?.. Пусть же эту отару возьмет себе алчный и злой Казн – мы отдадим ее ему. Один из вас мне дороже всей отары! Вот почему я жду ответа и не иду наступлением на Казн.

Войско заволновалось, раздались крики:

– Ты наш отец, Карча, наш любимый отец!

Недолго пришлось Карче и Баташу ждать ответа: алчный Казн поторопился выразить свое согласие.

– Что же касается исполнения последнего условия, – заявили его посланные, – то Казн не хочет платить дань ненавистным сванам.

– Что ж, – ответил им Карча, – тогда мне придется уплатить им, и я распоряжусь по своему усмотрению.

И Карча тут же, в присутствии посланных, отдал распоряжение: половину отары Казн передать сванам.

– Осталась вторая половина, – заявил Карча, – поспешите сообщить Казн: как бы мне не пришлось отдать и ее.

Когда посланцы приехали во второй раз, они уже сообщили, что Казн оставил землю Карчи.

Карча приказал впереди войска гнать отару Казн. Воины так и сделали. Отара прошла все земли и достигла границы Кабарды. Там ее встретили пастухи Казн. Воины Карчи передали отару им.

Народ снова зажил на своей земле. Шли годы. Карча, чувствуя приближение смерти, собрал народ у входа в темное Учкуланское ущелье и, сидя на большом камне, объявил:

– Сыны! Помните: в свободной земле должны быть свободные люди, из какого бы племени они ни происходили: кабардинцы, сваны, абхазцы, лезгины, кумыки. Сохраняйте дружбу между собою, помогайте друг другу возделывать сады, распахивать поля, косить луга, собирать хлеб, строить жилища. Живущим в дружбе все будет доступно, все легко. Не бойтесь принимать к себе новых людей, тех, что ищут у вас помощи и бегут из неволи, не бойтесь делать их равными – они ваши друзья. Но если кто–либо захочет захватить вашу землю и подчинить вас себе, не жалейте сил для защиты. Защищайтесь всем, чем можно защититься, защищайтесь, пока видят ваши глаза, дышит ваша грудь. Защищайтесь от всех, кто посягает на вашу землю, ваша земля – ваша жизнь, ваше счастье…

Вскоре Карча умер. С великими почестями сыны похоронили своего родоначальника, вождя и друга. Долго оплакивали женщины его кончину, а мужчины носили по нем траур.

Со дня, как не стало Карчи, – о, как завысокомерился Баташ! Он заставлял почитать себя как властителя и хозяина этих долин, рек и гор. В народе пошел ропот: Баташ захотел сам сделаться ханом! Осуждения и проклятия посыпались на его голову. «Возгордился Баташ, забыл свой народ!» – слышалось всюду.

– Не надо быть столь надменным, не надо так величаться! – предупреждали Баташа его сыновья. – Будь вождем народа, но не его тираном!

– Я поступлю так, как поступил Темучин, – отвечал им Баташ. – Темучин собрал багатуров и нойонов на реке Ононе, и я соберу абазинцев, алты–келк–абаз, балкар и все другие племена на Черной реке. Он велел поднять себя на белой кошме и объявить предводителем, и я велю сделать то же…

– Так делали багатуры и нойоны при избрании хана, – возражали Баташу сыновья, – а ты разве хан?

– Они делали так при избрании предводителя, – отвечал им Баташ. – А разве я не предводитель всех народов, какие живут у берегов Черной реки? Я так же, как Темучин, водружу у берегов Черной реки знамя с девятью белыми конскими хвостами и заставлю всех присягнуть себе. И, как Темучин назвался Чингисханом – великим ханом всех монгольских племен, так назовусь и я…

Минул год со дня смерти Карчи, и Баташ заявил всем народам, какие жили на земле Карчи:

– Теперь ваш хозяин я. Вы и ваши земли принадлежите мне.

– Мы готовы слушать тебя как отца, но принадлежать тебе как рабы мы отказываемся!

– Я и Карча открыли эту землю. Я и Карча отвоевали ее у Казн. Карчи нет, я – властитель ваш и этой земли.

Старики обратились к Баташу с мольбой.

– Вспомни, Баташ, – говорили они ему, – ты же сам был в неволе, сам был рабом… И сам же ты не захотел им быть!

Баташ нагло ответил:

– Я никому не буду принадлежать. Речь идет о вас. Вы будете принадлежать мне.

И назначил день сбора всех племен на Черной реке для объявления себя ханом.

Тогда двенадцать сыновей Баташа (имена их забыл народ) сговорились убить своего кичливого и жестокого отца. Кинули жребий – исполнение приговора пало на двух младших сыновей Баташа. Они подстерегли отца во время охоты и, натянув тетиву луков, спустили стрелы. Одна стрела попала Баташу в сердце, другая – в правый глаз. Баташ, издав громкий вопль, упал замертво. Убийцы кликнули своих сообщников–братьев и, когда те пришли, собрали народ.

– Вот, смотрите сюда. Здесь лежит ваш тиран, которого вы хотели почитать как вождя, но он не оправдал вашего доверия! – сказал младший из сыновей Баташа. – Мы убили его, ибо жизнь одного человека стоит меньше, чем счастье всего народа, кем бы ни был тот человек.

Прошел еще год. Сыновья Баташа затеяли между собой ссору: кому быть первым, кто должен заменить собою отца и быть его преемником. Пользуясь распрями между ними, народ приказал им покинуть пределы своих земель.

– Не затем освобождались от рабства, чтобы вернуться к нему теперь, когда мы обрели свободу!..

Так сказали посланные народом люди, провожая сыновей Баташа до земли кабардинцев.

И когда не стало ни Баташа, ни его сыновей, народ снова обрел для своей родины свободу и зажил счастливой жизнью.

Страну же свою назвал Черная река – Карачай.

КАРАБАТЫР[266]

Давным–давно жил в одном ауле старый охотник. Не было в Карачае охотника искуснее его – бил он птицу на лету без промаха.

Однажды охотился он целый день, да неудачно. Не захотел возвращаться домой без добычи, решил он заночевать в лесной чаще в шалаше. А когда проснулся утром, то глазам своим не поверил. Огромный страшный дракон опоясал шалаш хвостом, словно толстым канатом. Вынул охотник из ножен свой кинжал, чтоб изрубить чудовище на куски. Вдруг заговорил дракон человеческим голосом:

– Остановись, охотник! Не съем я тебя и вреда никакого не причиню! Отпущу тебя живым и невредимым, но с одним условием. Говорят, ты вырастил трех сыновей. Как придешь домой, одного пришли ко мне. Не исполнишь – пеняй на себя: не жить тогда тебе больше на свете!

Что было делать охотнику?

– Ладно. Раз дело так обернулось, обещаю прислать к тебе одного сына, – ответил он.

Вернулся охотник домой, рассказал, какая беда с ним случилась, и спрашивает сыновей:

– Кто из вас, сыны мои, согласен пойти к дракону?

Отказались старшие братья, а младший, Карабатыр, сказал:

– Не тревожься, отец. Завтра на рассвете я отправлюсь в лес.

С вечера приготовил Карабатыр свои боевые доспехи, а рано поутру пустился в дорогу. В лесной чаще разыскал он шалаш, забрался в него и задремал.

Проснулся юноша от шума. Выглянул из шалаша и увидел, что кольцом свернулся вокруг шалаша страшный дракон.

Выдернул Карабатыр свой сверкающий меч и занес его над головой дракона. Заговорило чудовище человеческим голосом:

– Не торопись, смелый джигит, сразиться со мной! Лучше иди за мной, куда поведу!

Решил Карабатыр узнать, что будет дальше. Убрал меч в ножны и отправился за драконом.

Шли они, шли, уже и места кругом совсем незнакомые. Завел дракон Карабатыра на широкий двор, огороженный плетнем. Посредине двора стоял дом. Вышел из него седой старик, встретил пришедших поклоном. Был тот старик главным среди чабанов.

Подошли вскоре и другие чабаны, стали они говорить друг другу:

– Нашел себе зятя наш старший чабан.

Удивился Карабатыр: «Почему называют они меня зятем этого старого человека?»

Не успел он никого спросить о том, как подхватили его чабаны под руки, ввели в дом по ступенькам, усадили за стол и угостили как самого дорогого гостя. Когда кончили есть и пить, вышла к нему девушка красоты необыкновенной. Щеки румянцем пылают, длинные ресницы стыдливо книзу опущены и коса – до самого пола.

С первого взгляда полюбилась Карабатыру черноглазая красавица, и взял он ее себе в жены. Со всего края съехались люди на свадьбу. Семь дней и семь ночей длился свадебный пир.

Аул, в котором жил старший чабан, был богатым. Жили там люди в достатке и благополучии. Были у них тучные стада, табуны чистокровных коней. Только маловато было земли, и приходилось скот пасти далеко в чужих краях. Но вот беда: кто уходил с табунами на далекие пастбища, тот не возвращался. Исчезали и кони и люди.

Услышал об этом Карабатыр и решил пойти туда, откуда не вернулся еще ни один чабан. Пришел юноша к старшему чабану:

– Разреши, старейший, попытать счастья? Хочу я пойти туда, откуда никому назад пути не было.

Покачал головою старик:

– На опасное дело решился ты, сын мой! Много пропало там людей, и никто не знает, что с ними стало. Иди, если надеешься на свою силу, а если сомневаешься, лучше оставайся дома.

Но твердым остался Карабатыр в своем решении:

– Раз задумал – пойду. Я не первый и не лучший из всех, так, может быть, буду последним, и перестанут погибать люди.

Знал старший чабан о мужестве и силе своего молодого зятя, сказал ему:

– Тогда собирайся, готовь оружие и доспехи. По пути встретишь чабанов и табунщиков, погостишь у них, отдохнешь перед дальней дорогой.

Так и сделал Карабатыр. Приготовил доспехи, наточил меч, сел на коня и отправился в путь.

Ехал он, ехал и приехал к высокой отвесной скале. Вдруг неизвестно откуда появился перед ним могучий тур. Поднялся он на задние ноги, ударил крутыми рогами и разрубил коня джигита пополам, а седока отбросил глубоко в ущелье.

Очнулся Карабатыр на дне ущелья, поднялся, а тур толкает его рогами и гонит впереди себя. Ничего не поделаешь, пошел юноша. К вечеру пришли они к большому стаду коз и погнали стадо к огромной пещере. В глубине ее, сверкая единственным глазом во лбу, сидел великан. Увидев тура, сказал великан:

– О тур мой дорогой! Верный слуга мой! Чую я, приготовил ты мне добрый ужин.

Загнал великан стадо коз в пещеру и завалил вход огромной каменной глыбой. Потом одноглазый развел в очаге огонь и посадил Карабатыра рядом с собой, а сам улегся и стал ждать, когда накалится на огне железный вертел. Не успел он прилечь, как сразу захрапел.

Вскоре Карабатыр увидел, что докрасна накалился вертел. Схватил его джигит и ударил в единственный глаз великана. Подскочил великан как ужаленный, заметался по пещере, а за ним стал кружиться и тур.

Карабатыр замахнулся мечом – отрубил туру голову. Содрал с него шкуру и натянул на свои широкие плечи.

По всей пещере бегал слепой великан, но не мог схватить батыра. Тогда он ощупью дошел до входа, слегка отодвинул камень и начал по одной выпускать коз на волю. Дошла очередь до Карабатыра. Великан провел рукой по спине юноши и принял его за своего любимого тура:

– О тур круторогий! Вся надежда теперь на тебя, береги мое стадо.

Только проговорил великан такие слова, слышит – кричит Карабатыр:

– Э–гей! Здесь я, слепое чудовище! Лови меня!

Великан погнался за быстроногим юношей, но, как ни старался, не мог поймать! Тогда снял слепой кольцо с пальца и бросил его в ту сторону, откуда слышался голос Карабатыра.

– Несчастный! – закричал он. – Возьми кольцо, оно тебе поможет!

Поверил батыр и надел на палец кольцо. И тут же запело кольцо на пальце у юноши, а великан начал преследовать его по звуку.

Не раздумывая подбежал Карабатыр к обрыву, сдернул с пальца перстень и швырнул его в пропасть. А великан как бежал на звук, так и не мог остановиться: рухнул вниз, на острые камни.

Карабатыр заглянул в пропасть и увидел на дне ее широкий луг. Посредине лежал мертвый великан, а вокруг вся поляна была усыпана телами погибших.

«Так вот куда девались чабаны и табунщики!» – с грустью подумал Карабатыр, как вдруг заметил, что один из лежавших на лугу людей зашевелился, дрогнули и раскрылись его веки.

– Эй, добрый человек! – проговорил он, обращаясь к Карабатыру. – Ты доблестно победил зло, ты должен вернуть нас к жизни. В пещере, которую ты оставил, стоит кованый черный сундук. Раскрой его, и на самом дне ты найдешь пузырек. В нем ты увидишь порошок, и посыпь тем порошком человечьи кости, и оживут давно погибшие люди!

Вернулся Карабатыр в пещеру, отыскал черный сундук, достал пузырек. Спустился он в пропасть и только посыпал истлевшие кости волшебным порошком, как поднялись перед ним живые люди.

Сказал им изумленный Карабатыр, поклонившись:

– Вы снова живые! Нет на свете ни злобного одноглазого людоеда, ни его верного тура, которые погубили вас. Вы свободны, братья, и вольны идти куда пожелаете.

Большинство решило остаться с Карабатыром, остальные разошлись по домам.

А Карабатыр со спасенными людьми благополучно вернулся в страну пастухов.

С радостью и ликованием встретили их чабаны и табунщики и с почетом проводили героя в дом его тестя. Торжественный и большой пир устроили в его честь люди.

Уже далеко за полночь пришел Карабатыр к молодой красавице жене, которая давно ждала его.

– О славный муж мой Карабатыр! Ты отважный и смелый батыр. Ты убил злого великана с единственным глазом во лбу и тем освободил и меня от злого заклятья. Теперь могу я открыть тебе тайну: дракон, который привел тебя к главному пастуху, – это была я сама. Загляни в наш сарай, там лежит чешуя дракона!

– Вот чудеса! Я и не знал, что бился с чудовищем и за твое освобождение. Теперь ты, моя любимая, можешь жить спокойно, не ведая страха перед одноглазым великаном. Сердце мое радуется, что сумел я избавить людей от страданий и смерти. А шкуру дракона нельзя оставить – люди будут бояться, – добавил Карабатыр и бросил блестящую чешую в огонь.

Смрадный дым от костра пошел, а когда сгорела чешуя, стало небо над страной пастухов ясным и безоблачным.

С той поры, говорят, не бывает там ни гроз, ни бурь, ни метелей. И живут люди спокойно и счастливо.

А Карабатыр затосковал по родным местам и вместе с женой возвратился в родной аул к своему отцу–охотнику.

Выстроили молодые дом на самом краю аула и стали жить в дружбе и согласии.

ЧЕРКЕССКИЕ ЛЕГЕНДЫ[267]

О КАМНЕ, О ЧЕЛОВЕКЕ И ПРАВДЕ[268]

О путник, если на твоем пути лежит камень – убери его! Пешеход, споткнувшись, упадет, конный – ранит коня…

О путник, если увидишь надмогильный камень – остановись, почти память умершего…

О путник, если путь твой преградит камень, обойди его – этим ты обережешь себя.

Камень нужен человеку, чтобы не разрушать, а строить. Нет лучшего амулета, чем камень, – он отвращает зло и бедствия.

Здесь и будет рассказ о камне, о человеке и правде.

В земле черкесов на берегах двух рек, Афипсы и Шебжи, с неизвестных времен лежал Черный камень, сброшенный с могилы джинна–падишаха, что находится у истоков Энджик–Су.

Чтобы умерший никогда не тревожил живых, на могиле его нужно поставить камень – иначе живые будут в постоянном долгу перед ним. Таков обычай, и так ведется среди всех народов.

Но черкесы не верили, что джинн–падишах умер. Почему рушились на дорогах скалы, потоки воды смывали поля и сады, обвалы засыпали скот?.. Кто посылает холод, зной и ветры?.. Откуда столько болезней, вражды между племенами, голод и нищета?.. Это он, джинн–падишах, виновник всего – он расточает несчастья и отнимает радости…

Когда джинн–падишах на неведомом черкесам языке поднимал крик – все умолкало. Лес переставал шуметь листвою, реки – водами, поля и луга – цветами и травами. Птицы прекращали свой щебет, звери – рев, люди – говор. Наступала тишина, и в этой тишине голос джинна–падишаха гремел, словно горный обвал. Тогда деревья ниже склоняли ветви, птицы прятали головы под крыло, люди уходили в жилища, плотно закрыв двери.

Все мысли, все желания и надежды народа: о, если бы поднять Черный камень к истоку Энджик–Су! Поднять и положить его на место погребения джинна–падишаха. Тогда все изменилось бы к лучшему…

Народ считал, что поднять Черный камень дано только Тлепсу[269]. Но Тлепса давно нет. Его священная могила в лесу Гучипце–Говашх полита слезами сородичей и заклята врагами.

Вещий и могучий Тлепс был кузнецом. Он ковал мечи, которые сносили леса, рассекали горы.

Умирая, Тлепс оставил народу свой меч. В народе говорится: «Рука, обронившая меч, отсохнет». Меч, кованный Тлепсом, был однажды выбит из рук его сородичей джинном–падишахом. И с тех пор народ жил в ожидании великих бедствий.

Шло время. Черкесы обращались к Тгару[270], ища в его имени успокоения и защиты. Но ни защиты, ни успокоения не находили. Черкесы жили в обмане, принимая обман за правду.

Насколько хватало сил, они боролись с джинном–падишахом. Но джинн–падишах, завладев мечом Тлепса, легко одерживал победы. Он поднялся к верховью Энджик–Су и посылал оттуда всякие беды.

– Созвать заучу[271], – потребовал народ от лте–губзыка[272], славного Темир–Казека.

– Будет зауча! – отвечал Темир–Казек.

После девичьего праздника – подарка цветов – на зеленом холме, освященном прахом прадедов, собрались все черкесские общины, племена и народы.

Среди прибывших юношей отличались двое: один Шрухуко–Тугуз – своей красотою, другой – Аксак–Ач[273] – своим уродством.

Шрухуко–Тугуз происходил из рода Казеков, и аталыком[274] его был знаменитый Супако. Он дал ему имя, он носил его на своих плечах, распевая ему боевые песни; он обучал верховой езде и стрельбе из лука. Шрухуко прибыл на заучу пятикратно вооруженный[275] на буланом коне.

Аксак–Ач – сын пастуха. Он не имел аталыком знаменитого наездника, ибо родился больным. Все вооружение Аксак–Ача составляли праща да рогатый посох. Аксак–Ач был хромым и к тому же кривым. Коня своего не имел.

Храбрый витязь – язык народа – Темир–Казек от имени зауча и своего приказал всем наездникам объединиться и отправиться для встречи с джинном–падишахом.

Не имеющий коня Аксак–Ач подошел к Темир–Казеку и попросил его:

– Пошли и меня. Я тоже хочу сражаться вместе с другими.

Казек, взглянув на кривого, ответил:

– Занимайся тем, чем занимался твой отец, – паси скот.

Аксак–Ач, тая обиду, отошел прочь.

Скоро по всей земле черкесов разнесся стук железных молотков, отбивающих наконечники копий, лязг стальных клинков, оттачиваемых на гладких камнях, звон посеребренных стремян, свист крученых арканов.

Скоро разнеслись и девичьи песни, провожающие наездников в далекий путь.

Аксак–Ач не занялся делом своего отца, а избрал себе ремесло Тлепса: стал кузнецом и каменотесом. Нашел неподалеку от селения, в котором он жил, пещеру, сволок в нее большие камни и принялся их обтесывать, чтобы после украсить именами героев.

Долго черкесы ждали возвращения наездников, посланных к истокам Энджик–Су. Наконец вернулся Шрухуко – и только один.

Мать встретила его вопросом:

– Где твои товарищи?

– Мои товарищи погибли в бою с джинном–падишахом.

– Почему же вернулся ты?

– Я добил джинна–падишаха, бросил его в яму, засыпал землею и утвердил на месте его погребения большой Черный камень…

– Ты поступил как достойный сын народа!

Сородичи, друзья и односельчане Шрухуко–Тугуза, узнав о победе над джинном–падишахом, принесли жертвы в честь Зелькута[276].

Возвращение Шрухуко совпало с праздником Созериса[277]. О, это к счастью! Известно, что Созерис, отправившись пешком по морю, вернулся; значит – кому суждено остаться живым, тот останется!..

Черкесы свели молодого наездника и его исхудавшего за долгий путь коня в священную рощу. Деревья, обвешанные старинным оружием[278], склоняли свои ветви, когда они двигались между ними. Шелест листвы сливался со звоном серебра, стали и железа. Множеством приношений наполнилась роща.

– О Созерис, ты ходил пешком по морю – и вернулся! Так вернулся и наш посланец! – пели девушки.

Храброго Шрухуко–Тугуза черкесы окружили почестями, ему подарили лучшего во всей земле черкесов коня, лучшее оружие.

Властитель Анапы Гасан–паша усыновил Шрухуко. Племянник Гасан–паши Седр–Азам послал к нему гонцов с приглашением приехать в Стамбул.

Шрухуко, собрав веселых своих товарищей, отправился в дальний путь. Седр–Азам приветствовал гостей с падишахской пристани на виду у всего сераля. Стамбул устроил празднество в честь Шрухуко–Тугуза.

А пока Шрухуко веселился в чужеземной стране, в земле черкесов произошли беды: солнце спалило посевы, в садах червь пожрал плоды, на дорогах рушились скалы.

– Нет, джинн–падишах не умер! – говорили черкесы.

В одну из гроз с верховья Энджик–Су, трижды ударившись о землю, упал Черный камень. Со всех сторон к месту его падения, к берегам Афипсы и Шебжи, съехались черкесы.

– Пока этот Черный камень не будет поднят на могилу джинна–падишаха, до тех пор черкесы будут испытывать несчастья! – сказал лте–губзык.

И правда: с того дня, как упал камень, беды умножились.

– Скорее на кладбище начнут шептаться могильные камни, чем найдется такой человек, который поднимет эту каменную глыбу, – говорили черкесы. – Если кому это и было по силам, так только Шрухуко.

И верно: равного ему по силе человека не находилось, хотя с того дня, как упал Черный камень, прошло много времени.

Черкесы жили в ожидании возвращения Шрухуко, претерпевая голод и нужду. А Шрухуко все не возвращался.

– Он забыл свою землю! – сказал однажды Аксак–Ач и предложил общими усилиями поднять камень.

Но черкесы, взывая к силе и милосердию Тгара, не послушались хромого каменотеса.

Тгар же остался безучастным. Черкесы уже перестали доверять его силе. Тгар – так решили они – не имел уже той власти, что раньше. Видно, и боги стареют!..[279]

Аксак–Ач по–прежнему работал в своей пещере. О нем можно было сказать: «Он прожил в своей пещере триста девять лет»[280]. Однажды, потеряв надежду на возвращение Шрухуко, Аксак–Ач высек на Черном камне такие слова: «Кто хочет сделать народ счастливым, пусть примет на свои плечи этот камень и отнесет его к могиле джинна–падишаха».

Первый, кто увидел эту надпись, был бедный пастух. Опершись на посох, он долго стоял перед камнем, читая высеченные на нем слова. Придя в селение, он передал их встречным: молодым и старым, богатым и бедным.

Молодые сказали:

– Видно, кривой задумал посмеяться над нами. Ну, кому под силу поднять этот камень?.. Если не можешь сделать сам, не заставляй других…

Старики сказали:

– Урод учит людей! Где это видано? Пусть сидит как сидел в своей пещере и стучит молотком. Не ему указывать народу!

Богатые сказали:

– Видно, времени у нашего хромца много, если он оставляет свою работу и берется за ненужное дело!

Бедные сказали:

– Найдется ли такой человек, который отнесет Черный камень?

На другой день, когда бедный пастух гнал скот из селения на пастбище, он опять остановился у Черного камня. Надпись на камне увеличилась: кроме тех слов, что были высечены раньше, он прочел: «Кто бы он ни был, из какого бы племени ни происходил, но если он отнесет этот камень – слава ему…» Пастух не вернулся в селение передать сельчанам написанное, а, гоня скот, пошел на пастбище, раздумывая над прочитанными словами.

Вечером он слышал в селении разговоры молодых и старых, богатых и бедных.

Молодые говорили:

– Косоглазый позорит нас!

Старые говорили:

– Но иноплеменнику мы не позволим коснуться камня.

Богатые говорили:

– Косоглазому нужно меньше платить – тогда он будет больше работать!

Бедные говорили:

– Скорей бы нашелся такой человек!

На другой день пастух прочел на Черном камне новые слова: «Привет тебе, путник, вступивший ногами на эту землю!.. Если у тебя острый взор, крепкие руки и ноги, мужественное сердце – будь решителен: подними камень!.. Народ воздаст тебе почет, ибо ты вернешь ему счастье…»

И снова по селению пошли разговоры.

Молодые кричали:

– Видно, косоглазый не кончил свои издевки!

Старики качали головами:

– Косоглазый лишился рассудка!

Богатые требовали:

– Как он смеет сулить почет путнику и счастье народу, не спросив у нас?.. Отнять у него молоток и долото и выгнать из селения!

Бедные повторяли:

– Скоро ли придет такой человек? Не попробовать ли нам самим поднять Черный камень?

Прошло много–много лет. В селении забыли о надписи, сделанной каменотесом. Сам Аксак–Ач состарился и с трудом держал в дрожащих руках молоток и долото. Односельчане часто видели его возле Черного камня – каменотес сидел здесь целыми днями, смотря под гору, на дорогу.

Однажды этими местами, преследуя уходящего тура, пробирался молодой охотник из другого племени. Аксак–Ач не побоялся остановить его и заставить прочесть надпись на Черном камне. Охотник прочел ее и спросил:

– Чья смелая рука высекла эти слова?

– Вот эта дрожащая рука, – ответил Аксак–Ач, – но когда–то она была крепкой…

– Что ж, я, пожалуй, попробую поднять этот камень!

Проходивший неподалеку пастух услышал слова охотника и рассказал о них в селении. Толпы народа устремились к Черному камню. Вперед вышел старик лте–губзык, славившийся своим добрым именем, умом и справедливостью.

– Ты – путник, значит, – наш гость и друг. Привет тебе! – обратился он к охотнику.

Охотник скромно поклонился:

– Спасибо тебе, добрый человек, и твоему обществу.

Старик, указывая на пастуха, спросил:

– Правду ли говорит он, что ты собираешься поднять Черный камень? Поднять и отнести его на могилу джинна–падишаха?

– Это правда, – ответил охотник.

Удивился старик:

– Ты человек другого племени и хочешь сделать нам то, что мы пытались и… не смогли. Ты знаешь, что тогда мы обретем счастье?

Охотник ударил ногою о камень.

– Здесь так написано…

Старик повернулся в сторону Аксак–Ачи:

– Это его слова… – И ткнул в него палкой.

Охотник наклонил голову, задумался. Старики молчали.

– Джинн–падишах, который наносит вам беды, – этот джинн–падишах посылает те же беды и моей земле, – проговорил наконец охотник. – Хорошо, когда люди, говорящие на разных языках, начинают понимать друг друга.

– Говорит сердце, а язык только произносит.

– Мудрые слова дороже золота. – И, показывая рукою на Черный камень, охотник сказал – Я исполню ваше желание – подниму этот камень.

Старик удивился словам неведомого охотника:

– Дерзкий ты человек! Ты не больше, чем мы, и, верно, не сильнее нас.

– Это верно, – отвечал охотник, – я такой же, как вы. И, может быть, среди вас есть человек сильнее меня. Но он не хочет попробовать силы, а я хочу…

– Осмеют люди такого человека, если он объявится! – сказал старик, ударяя посохом о землю.

– Решиться на жертву для блага народа – достойно. Разве у народа для решившегося на это ничего не найдется, кроме смеха?

– Сожаление позорнее смеха! Сожалеют о слабых, а смеются над безумными. Но безумие простят, слабость – никогда!

– Счастье дается сильным. Тгар мучил вас обманами и страхом. Вы отказались от него. Джинн–падишах отнял у вас меч и, находясь в могиле, не оставляет вас в покое. Вы не можете от него отказаться – вам нужно убить его. А убить джинна–падишаха может только правда: она несокрушима и тверда. Как трудно нести камень, так же трудно нести и правду. И чем выше поднять и вознести правду, тем больше людей увидят и узнают ее. Не камень убьет джинна–падишаха – убьет его правда!

И, сказав так, охотник поднял Черный камень на плечи и пошел в горы легкой и твердой поступью, какой ходит тур по каменистым откосам. Первый, кто последовал за ним, был Аксак–Ач. За Аксак–Ачем пошли бедняки, за бедняками – молодежь. Старики, после долгого раздумья, пошли тоже. И только одни богачи остались на месте.

Когда охотник, поднявшись к истоку Энджик–Су, сбросил с могучих своих плеч Черный камень, все услышали, как земля приняла последний вздох джинна–падишаха. Криком радости огласили черкесы горы: джинн–падишах умер!.. Когда черкесы спохватились, охотника уже не было.

– Где он? – спрашивали они Аксак–Ачу.

– Он ушел, – отвечал каменотес.

– Не иначе как ему покровительствует сам Мезитх[281], – решили черкесы.

А когда вернулись к себе – все изменилось, все стало иным. Горы имели другие очертания, реки – другое направление. Где раньше возвышались каменистые уступы – там цвели сады, колосились поля. Непроходимые тропы стали доступны, самые высокие вершины – близки.

– Охотник дал нам счастье! – говорили черкесы.

Аксак–Ач, обретший силы, начал без устали работать в своей пещере. Звонкие удары железа наполняли гулом черкесские ущелья, неслись через хребты к равнинам, терялись в густой хвое лесов.

– Что он там делает в своей темной пещере? – спрашивали черкесы друг друга, прислушиваясь.

Молот одноглазого каменотеса звучал все громче и громче. Его удары были слышны всюду: в горах, долинах и ущельях…

– Позовите его, – говорили старики молодым, – пусть он выйдет из своей пещеры и скажет нам, что он там делает.

– Мы не можем войти к нему, – отвечали молодые старикам.

И тогда старики решили сами войти в пещеру. Подошел день избавления – праздник в честь избавления от джинна–падишаха. Старики вошли в пещеру каменотеса, темные и печальные.

Аксак–Ач обсекал острым молотком подножье большой глыбы. Он оставил свою работу и взглянул на вошедших.

– Приветствуем тебя, Аксак–Ач, потомок Тлепса, и желаем тебе долгой жизни!

Аксак–Ач поклонился.

– Я рад видеть под черными сводами моей пещеры великих и мудрых мужей.

Вошедшие спросили:

– Мы хотим узнать, что заставляет тебя неустанно стучать молотом?

– Память о человеке, помогшем обрести нам счастье! – ответил кузнец. – Я хочу запечатлеть на камне его мужество, силу и твердость. Кому народ передоверяет свою память? На чем пишутся имена героев?

– На камне! – сказали вошедшие.

– Вот я и хочу навечно сохранить его изображение.

– Но тебе известно, что новая вера наша запрещает это делать? Безумие лепить изображение человека и высекать его на камне!

– Кто не хочет отступить от веры – пусть скажет мне! – сказал каменотес.

– Мы все не хотим! – отвечали старики.

– Пусть любой из вас возьмет молоток и подойдет сюда…

Молоток взял самый древний старик и подошел к месту, указанному каменотесом. Аксак–Ач одним движением сдернул с высокого камня покрывало, и все увидели изображение охотника. Старик, державший молоток, опустил руку.

– Я узнаю: это тот самый охотник, что вел нас! – тихо сказал он. – Ради исполнения законов веры я должен разбить это изображение! Но пусть лучше гнев пророка обрушится на мою голову, чем мой молоток на это изображение. Я готов понести возмездие!

И старик положил молоток на землю.

Аксак–Ач спросил:

– Кто поднимет молоток и нанесет первый удар?

Но он не получил ответа.

Тогда самый древний старик вышел вперед и сказал:

– Камень, что лежал у ворот нашего селения, напоминал нам о горе. Камень с изображением человека, уничтожившего джинна–падишаха, напоминает нам о счастье. Поставим же его на то место, где лежал Черный камень, ибо горе народа сменилось радостью!

И, устроив торжество, черкесы вынесли каменное изваяние к воротам селения. Они установили его на том месте, где лежал Черный камень, – отсюда любой путник может его видеть.

О ДЕВУШКЕ, О ЖЕНЩИНЕ, О МАТЕРИ И ОБ УХОДЯЩЕЙ ЛЮБВИ[282]

О Бхезинико![283] Я храню клад. Этот клад для тебя. Ты найдешь его. Он будет тебе принадлежать. Самый драгоценный из всех драгоценных кладов…

О Бхезинико, жених мой! Клад этот – мое тело, белое, словно сахар, мои губы, еще не раскрытые никем, моя грудь, не знавшая цветения…

Смотри, на мне пша–кафтан[284], шитый золотом и серебром. В ушах серьги, на руках браслеты, а на голове, над бровями, – цепь и монеты. Все убранство мое и украшения для тебя, о Бхезинико!..

Пша–кафтан долго связывал каждый шаг мой. Его серебряные застежки теснили грудь мою и не давали ей свободно дышать. Не нужно красивых цепей на голове и золоченых шнуров на груди – ты, о Бхезинико, освободишь меня от них!

Когда я вижу тебя, слезы туманят мне глаза. Скрываясь от твоего взора и взора всех окружающих, я слежу за тобою. Мое сердце полно гордости и восхищения.

Если ты захочешь похитить меня, я первая выйду к тебе навстречу. Твой конь, под расписным седлом, будет ждать нас среди скал, в темной расщелине. Ты позовешь его свистом, и он встанет подле нас, нетерпеливый, готовый к бегу. Лишь коснется твоя нога широкого стремени – конь понесет нас через долы к лесу. Пусть нас будет преследовать мой отец и мои братья – мы уйдем от них. Нашим жилищем будут лес и горы, нашими друзьями – птицы и звери. Но зачем тебе похищать меня? Ты – красавец, за тобою слава удальца, твой род славен и велик. У тебя много друзей, хорошие поля, тучная отара, быстрые табуны, высокая сакля. Между нашими отцами был сговор. Мы жених и невеста… Зачем похищать тебе меня?..

Ты введешь меня в твою саклю. Укажешь на приготовленное твоими родственниками и друзьями брачное ложе. И я подчинюсь тебе… В твоих больших руках блеснет острая сталь – ты коснешься ею шелковых шнуров пша–кафтана. Тугие шнуры распадутся, освобождая мою грудь. Ни капли крови не выступит на моем теле, не боль, а простор почувствует моя грудь. О ловкий, сильный, Бхезинико, я в радости назову тебя: муж мой!..

И вот раскрылся цветок любви – я стала твоей. Я расстелю ковер у порога сакли – сделаю вход в наше жилище радостным. Час возвращения Бхезинико в дом – счастливейший час моего дня. Час ухода Бхезинико – самый печальный час. Я хочу быть с тобою постоянно. Но ты – воин, охотник и наездник. Все чаще отсутствие твое, о Бхезинико!

Я провожу дни в ожидании тебя. Мой девичий кафтан убран. Я больше не надеваю его. С каждым днем тяжелеет тело мое. Мне трудно двигаться и трудно петь. Я забываю свои девичьи песни. Я думала: моя любовь к тебе, о Бхезинико, никогда не иссякнет. Но идут дни, месяцы… Отцвела и ушла весна. Время!..

Ты строго говоришь мне:

– У меня должен быть сын!

– Будет сын… – отвечаю я, хотя в душе у меня тревога.

«Будет сын, будет сын…» – повторяю я, боясь подумать о дочери. «Сын! Сын!..» – с этим словом я засыпаю и просыпаюсь.

Теперь я хожу осторожно. Не поднимаюсь по каменным ступеням. Не ношу кладь и воду. Мать моя и подруги оберегают меня от всего.

С рассветом в мой дом приходят старые женщины. Заняв место в темном углу, сидят часами. Они говорят, что нужно делать мне, как охранить себя, к чему быть готовой. Я слушаю их, и сердце мое наполняется тревогой. Во мне рождается крик: «Я хочу сына, сына!..»

Проходят последние дни ожидания и мук. Дом оглашается криком новорожденного. Я вижу ласковые глаза старых женщин. «Сын!» – говорят их глаза Я протягиваю руки к моему первенцу. Но не вижу его – слезы застилают взор мой.

– Он будет сильным, – говорят мне, – слышишь его властный и настойчивый крик?

Ко мне наведываются все женщины селения.

– Ты счастливица! – говорят они. – У тебя первенец – сын!..

Идут ночи и дни, дни и месяцы – проходят годы. Из ребенка мой сын превращается в юношу. Он пылок и неусыпен. Он не чванлив и не дерзок. Он скромен со старшими, ласков с товарищами. Он говорит тихо и никогда не вступает в спор.

– Ты – черкес, ты – сын Бхезинико, – говорю я ему. – Бхезинико уже нет в живых – храни его имя, честь и славу. Тебя некому наставить и обучить военному искусству. Но, как птица, оставляя гнездо, не учась поднимается в воздух, так и ты, отправляясь в поход, будешь знать, как вести себя.

По селению проносится слух: в ущелья и горы вступают враги.

– Юноши! Мужчины! – раздается крик по селению. – Выводите своих коней!..

Если обычай таков: не плакать, не провожать за ворота селения уходящих в поход, – не выйду, не заплачу и я.

Вон тучи покрыли горы – идет гроза. Вон уже молния сверкнула в долине, и гром прокатился по ущельям. Испуганная отара бежит с горы к селению.

Взяв за длинный повод коня, я подвожу его сыну. Он берет повод и легко вскакивает в седло. Конь вскидывает морду, устремляется к воротам. Ударом ладони сын распахивает тяжелые ворота. Я кричу:

– Прощай!..

И сын мой скрывается.

Теперь я не сплю ночами. Открываю дверь и гляжу во мрак ночи. О сын мой! Где ты сейчас? Куда лежит твой путь? Может быть, ты окружен врагами? Может быть, ты продрог от ночного холода? Может быть, охромел твой конь и ты сбился с пути?.. Кто ответит мне, кто скажет?.. Через какой снежный перевал совершаешь ты переход? На каком каменистом берегу реки ты стоишь? В каком темном лесу ты расположился на отдых?..

Я не могу спать. Я стою у порога сакли и слушаю шелест трав, рокот потока и шуршанье земли, сползающей с отрогов гор. Мне хочется пойти в ночь и звать тебя в тишине…

Я хочу, чтобы долгую ночь сменил день. Но вот подходит день. Я думаю и думаю о тебе. Может быть, тебя томит зной, и нет родника на твоем пути? Может быть, у тебя кончились припасы, и переметная сума твоя пуста? Может быть, у тебя иссякли силы, и ты беззащитен?..

Я засыпаю, мне чудится: стучат в дверь и несут весть о тебе. Пробуждаюсь, а тебя нет, о сын мой!..

Я выхожу на кровлю и, сидя у края ее, смотрю в даль. Ветер поднял облачко пыли – мне кажется, едешь ты. Слышу цокот копыт, мне кажется – скачет твой конь.

Время идет, а тебя все нет и нет. Девушки идут на родник за водой, старики едут в лес на охоту. А я, сидя на кровле, буду ждать, думать и мечтать о тебе.

Я сижу в забытьи, забыв о работе и пище.

В селении раздаются крики:

– Гонцы показались на дороге!

Я вскакиваю и протягиваю руки вперед. «Не сон ли это?» – спрашиваю я себя.

Гонцы, несущие весть о победе, приветствуют меня громкими возгласами:

– Твой сын – победитель!..

И спешат дальше, в другие селения. Меня окружают люди, все хотят видеть мать героя–победителя. Я жду дня твоего возвращения. Твой приезд будет не только моим праздником, но и праздником всех.

– О люди, седлайте коней и скачите ему навстречу! Он приближается, он близко. Скорей, скорей!

Я широко распахиваю перед ним ворота дома…

И вот пришел день, и сын мой вернулся. Честь и слава вам, геройская рать, отстоявшая свою землю!.. Честь и слава тебе, о сын мой!.. Твой конь измучен, седло истерлось, сам ты ранен… Не медли, оставь седло – ты у порога дома.

Смотри – тебе улыбаются девушки. В каких они нарядах! Эти наряды для тебя. Слышишь? Они поют песню. Эта песня сложена в честь тебя…

Но ты склоняешься в седле, и руки твои выпускают повод. Тебя на бурке вносят в саклю. Твое тело воспалено, и глаза угасли. Ты ранен, силы покинули тебя…

В моей сакле возвысили порог – пусть ни один джинн не посетит тебя. Пусть сгинет все дурное!.. У твоего изголовья оставлена чаша с водою и с опущенным в нее куриным яйцом. У порога положен лемех и молоток. Так велит обычай и вера.

Первым навещает тебя самый старейший и почтенный сельчанин. Переступив порог, он берет с пола молоток и трижды ударяет им по лемеху. Лемех издает громкий звук – этот звук отгоняет злые наветы врагов, заклинает бога войны и облегчает страдания раненого.

Если поверье таково: чем громче лемех издал звук, тем лучше для раненого, пусть молоток чаще и сильнее падает на лемех.

Издалека, из всех селений, приезжают навестить тебя, о сын мой!.. Целыми днями на все селение гудит лемех. В него бьют старые и молодые, богатые и бедные.

– Всесильный да сделает тебя здоровым!.. – произносит вошедший.

Взяв молоток, ударяет в лемех, берет пригоршней воду из чаши и кропит твою постель, сын мой.

Тебя навещают и девушки. Они приходят к тебе с подарками и добрым словом участия. Все стараются не дать заснуть тебе, иначе во сне тобой могут овладеть джинны. Ты улыбаешься всему виденному и слышанному. О, значит, раны твои скоро заживут! Ты вернешься к жизни…

К тебе поднимаются по каменным ступеням лестницы друзья. Твои темные веки дрожат, и бледная улыбка озаряет твое лицо – ты весело глядишь на сборище друзей. Они будут играть на дудке и петь песни. Веселье и бодрость излечивают печаль и страдание.

– Громче! – говоришь ты, хотя капли холодного пота покрывают твой лоб. – Громче!..

И гости, следуя твоей просьбе, поют громче, веселее.

Много досужих дней проводят подле тебя юноши и девушки. Ты не нарушаешь закона гостеприимства, не пренебрегаешь обычаем. Усталый, ты не засыпаешь, печальный – ты улыбаешься. Ты – черкес, ты останешься мужчиной!..

Приходящие к тебе не оскудевают в песнях. Песни рождаются сами, как напев, как дыхание.

Ты вернулся,

Удалой,

И рана твоя заживает.

Мы собрались,

Удалой,

И каждый песню тебе поет.

Живи,

Наш удалой,

Не зная бед и забот…

Тебе поют песни о подвигах славных предков. В этих песнях ты узнаешь себя. Но поющие ни разу не упоминают твоего имени. Ты знаешь: прославлять подвиги живого нельзя, ибо лучшее украшение героя – скромность.

И каждая из вновь сложенных песен – лучше предыдущей.

Потом юноши и девушки, утомленные пением и пляской, расходятся. «Как бы не оступиться на пороге!» – думает уходящий.

Мы остаемся наедине, и ты говоришь:

– Враги могут ворваться в наши земли, а я, немощный, должен лежать!.. О, если бы ты ведала, какая это мука для меня!..

Я утешаю тебя:

– Подожди еще несколько дней, и силы вернутся к тебе. Всевышний услышит мои молитвы.

Печальный взор твой останавливается на мне, и утомленный голос тихо вопрошает:

– Когда, когда это будет?..

Подходит вечер. Я плотно закрываю ворота моей сакли. Много людей приходит и стучит в них: они спрашивают о тебе. Я благодарю их и отвечаю:

– Мой сын будет скоро здоров…

Люди кланяются и уходят в молчании.

Часто во сне ты начинаешь бредить тем, что тебе пришлось пережить в походах и битвах. Ты посылаешь проклятие врагам, осмелившимся вступить в пределы земель твоего народа. Ты зовешь в бой. Я шепчу тебе ласковые слова. Сонный, ты, как ребенок, тянешься ко мне, и я даю тебе успокоение. О, как велика радость матери!..

Но вот ты выздоровел. В честь твоего выздоровления устраивается большое пиршество.

А затем седлаешь коня и делаешь первую пробежку.

– Я могу ехать, – говоришь ты, – силы вернулись ко мне.

– Подожди, – отвечаю я, – поднимись на луга, покинутые стадами; нагорной тропой пройди к вершинам гор; испей из родного источника прозрачной воды. Подожди – ты слаб еще…

– Нет, мне нужно ехать!..

Я прошу отсрочить день отъезда, но ты, строго окинув меня взглядом, говоришь:

– Мой долг – ехать скорей. Один день может быть гибельным для моей родины.

И я не могу возражать. И вот подходит день отъезда. К тебе приходят друзья – ты с ними. Они весело тебя напутствуют, желают тебе удачи.

На заре ты оставляешь родной кров.

И вот опять тянутся дни ожидания. Тебя нет – я одна. Опять вечерами сижу на кровле, вслушиваясь, не слышно ли цокота копыт. Опять в тревоге считаю дни и ночи. Опять хожу на пустынный откос, где река делает изгиб. Смотрю в ее воды. Может быть, в них я найду ответ на свои мысли?.. Но волны шумно плещутся о скалы, с грохотом переворачивая камни, несутся дальше. Я стою на берегу до тех пор, пока моя одежда не становится влажной.

И вот опять люди толпами спешат навстречу победителям. С ними тороплюсь и я. С вершины горы видны всадники. Это воины возвращаются с битвы. Измученные лица, порванные одежды, затупленное в неравных битвах оружие… Есть такие, что привязаны к седлам, – обессилев, они не могут держаться на конях.

Пенятся удила взмыленных коней. Черные пятна крови запеклись на одеждах. Глубокие шрамы обезобразили лица многих. Отец и мать ищут сына, сестра – брата, невеста – жениха.

Мое сердце неспокойно. Я в ряду матерей, тех, что ждут своих первенцев. Вот перед нами на быстрых конях везут трофеи. Белые и зеленые знамена. Золотое и серебряное оружие. Ковры, материи и бурки, перекинутые через спины вражеских коней. Увижу ли я среди возвращающихся моего сына? Здесь ли он?.. Боясь спросить, я высматриваю его. Но не вижу. Я знаю: он должен быть впереди. Так он сражался, так он должен и въехать в родное селение.

– Где же мой сын? – наконец спрашиваю я.

И не повторяю вопроса.

Смерть у порога моего. Смерть!.. Все стало темным для меня. И небо, и горы, и мое жилище. Смерть, ты прошла через высокие перевалы, реки и ущелья. Ты пришла ко мне, в дом мой! Что ж – я гостеприимна. Я приму и тебя.

Темно. Это подошла ночь. Где мой светильник? Я должна зажечь его. Вот дверь. Она открыта. Входи. Ты видишь мой поклон? Так кланяется побежденный победителю. Мой сын не совладел с тобою. Мой сильный и храбрый сын!.. Прими же мой поклон…

Пуст и одинок мой дом. Я слышу плач. Это женщины оплакивают тебя, о сын мой!.. И мои седые волосы распущены. Плачь, женщина, ты потеряла любовь! Плачь, мать, ты потеряла сына!..

Сердце, утихни!.. Я расстелю ковер, зажгу очаг и сяду перед ним. Давно прошли дни, когда я сидела здесь с тобою, о сын мой!.. Наступили дни, когда я сижу одна. О сердце, не стучи так – меня пугает твой стук… Дверь закрыта. Нет Бхезинико. Нет и моего первенца… Слезы тушат мой очаг…

Горе мне, горе!.. Я осталась одна. Как буду я встречать молодое утро? Что может принести мне новый день? Я не нахожу места ни себе, ни своему горю. О родина! О земля моя!..

Но нет, я не буду плакать. Я взойду на вершину горы и стоя огляжу все пространства, какие охватит взор мой.

– Это моя земля, мое счастье!..

Все доступное женщине я испытала. И за это я благодарю жизнь, мою родину.

У меня было красивое тело, и я любила его. У меня был любимый жених – он стал моим мужем. Я хотела иметь сына, и сын родился у меня. Да, я знаю: все это только любовь и любовь!..

Эти золотые стога кукурузных стеблей, склоненные к земле, стволы яблонь и снега на вершинах гор – это моя земля. Утренний свет заливает влажные глаза мои – я пою песню. Песню любви. Я хочу, чтобы все напевы радости и печали сочетались в моей песне – в песне о моей земле…

ДАГЕСТАНСКИЕ СКАЗАНИЯ[285]

МОРСКОЙ КОНЬ

Жил в давние времена человек, и было у него три сына. Каждый день приходили они рано поутру к отцу узнать, здоров ли он, не угодно ли ему чего–нибудь.

Вот раз пришли они к нему и увидели его в великой печали.

– Что с тобой, отец? – спросили сыновья. – Огорчили тебя дурные вести или беда какая случилась? Отчего ты такой невеселый?

– Не было дурных вестей, и беды со мной тоже не случилось, – ответил отец. – Не дает мне покоя сон, который видел я в эту ночь… Снилось мне, что взошло над морем солнце, а вслед за ним выплыл на морской берег снежно–белый конь. В один миг обежал он трижды вокруг земли и снова канул в море, а вслед за ним на дно морское упало и мое сердце. С того часа, как увидел я этот сон, не мил мне стал дом наш и весь свет.

– Успокойся, отец! – сказали сыновья. – Мы пойдем за этим чудом – и найдем его или не вернемся.

Они вскочили на коней и поехали.

В полдень третьего дня очутились братья на перекрестке трех дорог и увидели камень, на котором были высечены такие слова: «Кто пойдет направо – будет жив. Кто пойдет налево – тоже будет жив. Кто прямо пойдет – или счастье найдет, или сам пропадет».

Старший брат поехал по правой дороге, средний повернул налево, а младший погнал коня напрямик.

– Зачем ты едешь по этой опасной дороге? – закричали братья. – Поезжай с нами!

– Нет, – ответил тот. – Будь что будет… Если погибну, расскажите отцу, как расстались.

И поскакал не оглядываясь по прямому пути.

Ехал он, ехал… Ехал он днем, ехал он ночью, перевалил через одну нашу гору и через две чужие, миновал три долины и пять ущелий, а тропинкам и счет потерял; наконец доехал до дремучего леса.

Он плутал в этом лесу день, плутал неделю, плутал месяц, плутал год, но ни следа человечьего, ни жилья, ни выхода из леса найти не мог.

Голод и жажда измучили его, одежда на нем износилась и висела клочьями, конь его пал, а боевой меч покрылся ржавчиной.

И вот, когда юноша уже стал отчаиваться и потерял надежду, он увидел на земле след человеческой ноги. Только нога та была необыкновенная: длиной в три аршина, шириной в аршин. Юноша не побоялся, пошел по следу.

Лес перед ним расступился, и он вышел на большую поляну, посреди которой стоял дворец, высокий, до самого неба.

Юноша вошел во дворец и увидел великаншу, старуху Карт, которая дремала у очага. В одно мгновение кинулся он к ней и коснулся губами ее груди – в знак того, что хочет быть ее сыном.

– Ну и хитер же ты! – сказала старуха Карт. – Теперь ты, по нашему обычаю, стал моим названым сыном, а я – твоей матерью… Не сделай ты этого, пришлось бы тебе худо. Откуда ты и что тебе надо? – продолжала старуха.

Юноша рассказал ей обо всем.

Старуха Карт задумалась.

– У меня есть семь сыновей–великанов, – сказала она. – Каждый день уходят они в лес на охоту. Пошли и сегодня, и пора бы им уже вернуться. Если они увидят тебя – убьют. Спрячься–ка в этот сундук. А о том, как найти тебе морского коня, я у них расспрошу. Младший мой сын – такой умник, знает обо всем на свете!

Только успел юноша забраться в сундук, как залаяли во дворе гончие псы. Это вернулись с охоты семь великанов. Каждый нес на плече вырванную с корнем чинару, у каждого к чинаре привязан был убитый олень.

Они вошли все семеро во дворец и, поведя носами, сказали:

– Здесь человечьим духом пахнет! Человечьим духом!

– С ума вы сошли, бродяги! – закричала на них старуха Карт. – Откуда здесь быть человечьему духу? Сами вы его, верно, нахватались, пока по лесам шатались.

Тут сварилось как раз мясо, кипевшее на очаге в огромном котле, и великанша принесла его на стол, а рядом поставила кувшин, вмещавший целое озеро браги.

Когда сыновья наелись и напились, мать спросила:

– Правда ли, что есть на свете снежно–белый конь, который выходит поутру из моря и в мгновение ока трижды обегает землю?

Шестеро старших великанов ничего не ответили, но самый младший сказал:

– Такой конь действительно есть. Это конь Морского шаха, живущего на дне моря. Каждый день с восходом солнца этот конь выплывает на сушу, в один миг трижды обегает вокруг света, купается по пути в молочном озере, валяется на белом песке и снова уходит под воду… Там, на морском берегу, где резвится он, стоит чинара. Она так высока, что достает вершиной до самого неба, а на самой вершине ее висят золотое седло и серебряная уздечка. Кто поймает морского коня и наденет на него эту сбрую, тот и будет ему хозяином…

– Хватит, сынок! Устали вы, пора отдохнуть, – прервала мать, и великаны послушно отправились на покой.

Когда они уснули, старуха Карт выпустила юношу из сундука, дала ему одежду, оружие, доброго коня и показала дорогу к морю.

Ехал он долго, ехал он днем, ехал он ночью. Приехал наконец на берег моря, вырыл в песке яму и спрятался в ней.

До восхода солнца он не сомкнул глаз. Когда стало светать и солнце поднялось из–за тихого моря, юноша увидел, как вслед за ним выплыл из морской пучины снежно–белый конь.

Вмиг обежал тот конь трижды вокруг земли, искупался в молочном озере и стал валяться на белом песке.

Птицей воспарил тогда юноша и обвился вокруг его шеи.

Морской конь трижды подпрыгивал до самых облаков и трижды ударялся о берег так, что дрожала под его копытами земля, но юноша не разводил рук, а все теснее прижимался к его шее.

– Ты победил! Теперь я твой навеки, – сказал конь человечьим голосом. – Оседлай меня, надень уздечку, и я повезу тебя, куда ты захочешь.

Юноша снял с чинары золотое седло и серебряную уздечку, надел на коня и сказал:

– Вези меня к моему отцу!

Конь поскакал, но темная ночь застала их в пути, и они остановились на ночлег.

Вдруг среди ночи стало светло как днем. Юноша спросил:

– Что это светится?

Они поехали на свет и посреди маленькой поляны увидели нечто, сиявшее подобно солнцу. Подъехав ближе, юноша закричал:

– Да ведь это золотое перо! Взять его или нет, как ты думаешь?

– Не возьмешь – пожалеешь. Возьмешь – раскаешься, – отвечал ему морской конь.

– Уж лучше взять да каяться, чем не взять и жалеть, – решил юноша.

Поднял перо, сунул его за борт папахи, и они отправились дальше.

Вскоре на пути их встал большой город, которым правил Кривой шах. Крепкие стены окружали город, и все ворота были заперты на ночь.

Найдя родник у городской стены, конь напился и попросил:

– Пусти меня на траву. А когда понадоблюсь – кликни только, и хоть буду я за семью горами – мигом явлюсь к тебе.

Юноша отпустил его, спрятал перо в карман, подложил под голову седло, накрылся буркой и уснул, как человек, который не спал шестьдесят суток.

А жители того города, увидев, что ночь вдруг стала светлой как день, а потом опять потемнела, кинулись к своему Кривому шаху и доложили ему об этом чуде.

Кривой шах испугался еще больше, чем его подданные, велел поставить на городской стене побольше дозорных и всю ночь не сомкнул глаз от страха.

Едва стало рассветать, Кривой шах выслал на разведку сто всадников, вооруженных, как для битвы. Они увидели юношу, разбудили его тычком и толчком и повели во дворец.

– Кто ты? Где твоя страна и зачем ты прибыл к нам? – спросил его Кривой шах.

– Я бедный путник. Откуда я – я и сам забыл, – ответил юноша.

– Тебя нашли спящим у городской стены. Не знаешь ли ты, что это сияло сегодня в полночь, будто солнце, а потом вдруг погасло?

– Знаю! – И юноша вынул из кармана золотое перо.

Руки у шаха затряслись от жадности.

– Ты добудешь мне птицу, которая уронила это перышко, или я отрублю тебе голову! – вскричал он и велел спрятать золотое перо в свою сокровищницу.

Юноша вышел из дворца очень огорченный. Пришел он в поле, стал звать морского коня.

Откуда ни возьмись вырос перед ним снежно–белый конь.

– Что ты такой невеселый? – спросил он у хозяина.

– Кривой шах приказал мне добыть ту птицу, которая уронила золотое перо, – пожаловался юноша, – а я не знаю, где ее искать.

– Не печалься, – сказал морской конь. – Было бы все у нас впереди так же легко!.. Помнишь ты молочное озеро, где я купался?

– Да, – ответил юноша.

– У Морского шаха есть три дочери, – продолжал конь. – Каждый день превращаются они в голубей и прилетают купаться в том озере. Перышко, которое мы с тобой нашли, уронила из своего крыла младшая дочь… Тебе надо будет спрятаться в кустах на берегу озера. Когда дочери Морского шаха прилетят купаться и сбросят свое оперенье, возьми то, которое было на младшей, и спрячь за пазуху. Девушка будет умолять тебя вернуть ей пропажу, но ты не отдавай, и тогда она пойдет за тобой всюду…

Сел юноша на коня, и конь одним прыжком перенес его к озеру.

Юноша спрятался в кустах и стал ждать. Только наступил полдень, прилетели три голубки и сели на берегу.

Когда они сбросили с себя оперенье, превратились в девушек–красавиц и окунулись в воду, юноша выскочил из засады и схватил оперенье младшей дочери, а она заплакала и стала просить его вернуть взятое. Но юноша не слушал ее и спрятал перышки за пазуху, как велел ему конь. Две же старшие сестры, обратившись в птиц, кружили над младшей.

– Сестрицы, – закричала она со слезами, – если уж пришлось нам расставаться, так принесите хоть мой сундучок с одеждой!

Не успел юноша сделать и трех шагов, как голубки вернулись с сундучком, бросили его на песок и взвились к синему небу.

Девушка оделась. Юноша вскочил на коня, посадил ее позади себя в седло, и путь разостлался перед ними, как ковер.

– Куда ты везешь меня? – спросила красавица.

– Приходится везти тебя в жены Кривому шаху, – ответил юноша.

– Не хочу я быть его женой! – сказала она.

– Что делать! – ответил грустно юноша.

И пока они так говорили, добрый конь доставил их к воротам того самого города, где правил Кривой шах.

Кривой шах, как только увидел красавицу, не откладывая решил жениться на ней.

– Ты мне в деды годишься, – говорила морская царевна. – Был бы ты молодым, я бы еще, может, подумала…

– Невозможно мне стать молодым! – закричал шах. – Как же быть?

– Вели выкопать за городом колодец глубиной шестьдесят аршин, – сказала девушка, – наполни его молоком чисто–красных коров, искупайся в том молоке, и ты превратишься в юношу…

– Что за выдумки! Ведь во всем моем царстве не найдется столько красных коров! – рассердился Кривой шах.

– На! – сказала красавица и бросила ему маленький красный платочек. – Пошли кого–нибудь на самую высокую гору в твоем царстве. Пусть встанет там и махнет этим платком.

Только поднялся посланный на вершину самой высокой горы и взмахнул красным платочком, как из гор и лесов, с зеленых полян, из тысячи разных стран стали сбегаться к городу красные коровы. Дочь Морского шаха доила их, а тем временем слуги выкопали колодец глубиной в шестьдесят аршин и все молоко вылили в колодец.

– Ну что ж, купайся! – сказала красавица.

Но Кривой шах испугался и не захотел прыгать в колодец.

– Приведите сюда самых старых старика и старуху, какие только есть в этом царстве! – велела красавица.

Привели старика и старуху, которым вместе было триста лет. Красавица искупала их в колодце, и старик на глазах у всех стал могучим юношей, а старуха – прекрасной девушкой.

Увидев это, Кривой шах стремглав бросился в колодец и, как свинец, пошел ко дну. Там, говорят, он и до сих пор лежит.

А юноша попрощался с жителями того города, которые очень были рады, что их шах утонул, сел на морского коня и поехал со своей красавицей дальше.

Не знаю, как долго пришлось им странствовать, но вот однажды остановились они на ночлег в одном маленьком селе. Они были голодны. Юноша пошел купить что–нибудь на ужин, и вдруг бедный продавец, у которого покупал он чуреки[286], бросился обнимать его, смеясь и плача.

Это, оказывается, был старший брат, который поехал направо. Юноша очень обрадовался, что встретил его, купил ему одежду, оружие, коня, и они поехали дальше уже втроем.

Ехали не торопясь, дней не считая, и остановились они в каком–то городе отдохнуть и подкрепиться. Там встретили они среднего брата, который отправился по левой дороге. Он впал в нужду еще большую, чем старший брат.

Младший брат был очень доволен. Теперь, уже вчетвером, поехали они напрямик к отцовскому дому.

Но чем ближе подъезжали они к родным местам, тем сильнее завидовали удаче младшего брата старшие, и между собой говорили они так:

– Как теперь будем мы жить на свете? С чем покажемся мы на глаза нашему отцу? Нет, нет! Надо как–нибудь избавиться от этого мальчишки, и тогда конь и дочь Морского шаха достанутся нам.

– Здесь по пути есть глубокая пропасть, – сказал старший брат. – Давай, как станем подъезжать к ней, поместим этого нашего удачника в середину и предложим скакать на спор: чей конь быстрее. Его конь, конечно, вырвется вперед и упадет в пропасть.

На том и порешили.

Вот стали они подъезжать к пропасти, и старшие братья сказали младшему:

– Давай скакать на спор: посмотрим, чей конь быстрее.

– Вы что, смеетесь? – удивился юноша. – Вы же знаете, что конь мой трижды в один миг обегает вокруг света… Как же вам тягаться со мной?

– Ничего! – отвечали старшие. – Зато мы хоть полюбуемся, как скачет твой конь.

И они поставили младшего брата посредине и поскакали прямо к пропасти.

Морской конь доскакал до пропасти и стал перед ней как вкопанный. Юноша не удержался и полетел головой вниз, в пропасть, а дочь Морского шаха свалилась наземь.

Тотчас кинулись братья ловить морского коня, но едва протянули они руки, как он уже скрылся из глаз.

Взяв красавицу с собой, приехали старшие братья в родной город, заперли ее на замок и пошли к отцу.

На одну ложь громоздили они десять, на десяти строили сто, рассказывая ему о своей ловкости и удали.

– А коня, которого ты видел во сне, отец, – закончили они свой рассказ, – нет на свете. Не осталось такого места на земле под небом, где бы мы ни бывали и его ни искали, да вот не нашли.

– Не надо мне коня! Скажите, где бросили вы своего младшего брата? – сказал отец.

– Он поехал один по опасной дороге. Он не послушался нас, – ответили братья, – и, видно, погиб в пути.

Велико было горе отца. Он оделся в черные одежды, и все соседи оплакивали вместе с ним гибель отважного юноши. А старшие братья то и дело посылали свах к дочери Морского шаха, и каждая сваха расхваливала своего жениха.

– Пусть поберегутся эти обманщики! – отвечала свахам красавица. – Я сама знаю, за кого выйду замуж!

И она смотрела в окно, у которого сидела целые дни, не сводя глаз с проезжей дороги.

Однажды рано утром дочь Морского шаха увидела наконец, как кружится вдали, грызя удила, морской конь и косит на нее огненным глазом. Она махнула ему платочком – и мигом уже морской конь стоял у нее под окном.

– Где твой хозяин? – спросила она.

– Ты же знаешь: свалился в пропасть, – ответил конь.

– Мы должны его спасти! – воскликнула дочь Морского шаха.

– Накинь на мою шею веревку подлиннее, – сказал конь, – и я вытащу его из пропасти.

У красавицы не было веревки, и потому она обрезала свою золотую косу, свила из нее длинную веревку и набросила на шею коню.

В то же мгновение конь был у пропасти и опустил золотую веревку на самое дно. Юноша схватился за нее, выбрался на белый свет, сел на морского коня и поскакал в родной город.

А старшие братья, когда услышали знакомый звон подков, пустились наутек: один – на запад, другой – на восток, и до сих пор еще, пожалуй, бегут.

Так храбрый юноша добыл своему отцу снежно–белого морского коня и женился на красавице – дочери Морского шаха.

Свадьба была очень веселая!

Дули в кожаную зурну, били в медный барабан. Кто бы ни пришел, уходил сыт и пьян. Говорят, и сейчас еще пьют и едят.

БОГАТЫРЬ

Правил некогда одной страной шах. Дошла однажды до него весть о том, что появился в городе богатырь.

– Пришлите его ко мне, – распорядился шах.

И юношу–богатыря привели к шаху.

– Кто ты и что ты умеешь делать? – спросил шах.

– Откуда я, знать тебе незачем, а что я умею делать, увидит тот, кто возьмет меня в работники.

– Хочешь, я возьму? – предложил шах.

– Хорошо, – согласился юноша. – Богаче хозяина мне не сыскать.

И нанялся он в работники.

Вот как–то приказал шах послать сто человек в лес за дровами.

– Зачем посылаешь ты людей со стороны? – спросил юноша.

– Мне надо много дров, – ответил шах. – Что толку посылать тебя одного!

– А вот увидишь, – сказал юноша. – Вели–ка подать мне обед, что сварили для этих бездельников.

Ему принесли еду, приготовленную для ста человек, и он съел все, а потом приказал:

– Принесите–ка мне побольше веревок.

И когда принесли сто веревок, он перекинул их через плечо и пошел в лес.

Там каждой веревкой захлестнул он по одному дубу, потом крякнул, дернул и вытащил сто деревьев с корневищами.

Волоча дубы за собой, богатырь пришел к огромным городским воротам и стал кричать:

– Эй, шах! Боюсь, застряну я здесь… Приказал бы ты строить ворота пошире!

Прибежал шах на его крик и ужаснулся. Тут только понял он, на что способен его работник, и решил избавиться от него во что бы то ни стало.

Он задумал послать его в такое место, откуда живыми не возвращаются.

– Видишь ли ты вон ту гору, парень? – спросил шах. – Там, за горой, стоит сакля старухи Карт, а старуха эта, надо тебе сказать, давным–давно задолжала мне мерку гороха и отдавать не хочет… Пойди–ка и потребуй с нее долг!

Пошел работник к старухе Карт. Он нашел ее на току. Там молотила она пшеницу, погоняя двух черных быков.

– Почему ты не возвращаешь долгов, негодная? – сказал богатырь сердито. – Отдавай горох, а не то потащу тебя к шаху!

Старуха Карт посмотрела на него ласково:

– Подожди, голубчик… Я поищу тебе самого чистого, свежего горошку. – И направилась в саклю, позвав и его с собой: – Горох у меня тут в кувшине. Набери себе сам полную мерку.

Зашел парень в саклю и увидел большущий кувшин. Он поднял крышку и заглянул в него. Гороха там не было. А старуха Карт, когда ее гость нагнулся, схватила его за ноги и стала заталкивать в кувшин.

– Ах, вот ты как! – сказал богатырь и очень ловко бросил старуху Карт в кувшин и захлопнул крышку.

– Выпусти меня, и я сделаю все, что ты захочешь! – взмолилась старуха Карт.

– Сиди, бессовестная! Не надо было со мною ссориться, – ответил юноша, поставил кувшин на плечо и пошел к шаху.

– Получил долг? – спросил шах, увидев его с ношей.

– Долг отдать она не захотела, – сказал богатырь и тряхнул кувшин так, что старуха Карт охнула. – Но я ее перехитрил: вот она сама. Можешь рассчитываться.

– Унеси, унеси ее туда, откуда принес! – замахал руками шах. – Я пошутил! Не надо мне ни ее, ни ее скверного гороху…

Отнес богатырь старуху Карт обратно, вытряхнул ее из кувшина, дал ей на прощанье хорошего тумака и сказал, чтобы на пути ему никогда не попадалась.

А шах с той поры жил в вечной тревоге. Он все раскидывал умом, как бы отделаться от беспокойного батрака, а когда надумал, велел позвать его к себе.

– Видишь ли ты вон тот лес? – спросил шах. – В самом дальнем его конце живет змей Ашдага. Десять лет тому назад он украл у меня из стада бычка. Сходи–ка ты, парень, к нему, потребуй мое добро обратно.

Не сказав ни слова, пошел богатырь к змею Ашдага.

– Эй ты, змей! Это что еще за насмешки! – закричал он. – Отдавай–ка, разбойник, быка, украденного десять лет назад!

Змей зашипел от злости и бросился на храбреца, но юноша схватил его за уши, словно кошку, и, как змей ни упирался, потащил к шаху.

Шах побелел, когда увидел змея в своем дворце.

– Уведи его, уведи его! – взмолился он. – Не надо мне и тысячи быков, только избавь меня от этого чудища!

– Чтоб вам обоим пропасть! – рассердился богатырь. – До каких пор буду я без толку шататься? – И отпустил змея.

Пристыженный змей Ашдага полетел, словно лист, гонимый ветром, и мимоходом проглотил табун чистокровных шахских скакунов, как мы глотаем пирожок. Уж и не знал шах, что ему делать: горевать ли о конях, радоваться ли, что спасся от этого страшного змея…

Долго не мог шах опомниться, а когда опомнился наконец, то позвал богатыря и сказал:

– Есть у меня одна больная кляча. Повел бы ты ее на гору пастись. Только смотри не возвращайся, пока не станет лошадь гладкой и круглой, как куриное яйцо.

И богатырь, ведя издыхавшую клячу в поводу, пошел с ней на зеленую гору. А шах дождался ночи и двинул против него все свои войска, конные и пешие, какие только нашлись в его царстве.

Проснулся богатырь и увидел эту несметную силу.

– Я бедный человек, пасу здесь шахскую клячу! Что вам от меня надо? – закричал он.

– Берегись! – крикнул шах в ответ, выглядывая из–за спин воинов, – Посмотрю я, куда ты теперь денешься!

– Ах вот оно что! – удивился парень.

Ударил клячу о камень, разорвал ее на четыре части и стал воевать. Он махнул одной конской ногой – и убил тысячу человек, махнул другой – убил две тысячи и так быстро истребил шаха со всем его войском, словно весь свой век только и делал, что воевал.

Совершив этот подвиг, пошел юноша странствовать.

Шел он, шел… Шел он днем, шел он ночью и увидел однажды человека, который нес на плечах две вековые чинары, вырванные с корнем.

– Кто ты, молодец? – спросил богатырь.

– Какой я молодец! – ответил древонос. – Вот слышал я – есть на свете молодец, он притащил жадному шаху старуху Карт в кувшине.

– Это я сам, – сказал богатырь.

– Тогда позволь мне быть твоим товарищем, – попросил древонос.

Дальше они пошли вдвоем и вскоре увидели человека, который сидел у дороги и вертел на колене мельницу.

– Кто ты, молодец? – спросили они его.

– Какой я молодец! – возразил мельник. – Вот слышал я – есть на свете молодец, он во дворец к жадному шаху приволок змея Ашдага, да еще схватил его за уши, словно кошку.

– Да ведь это был я! – откликнулся богатырь.

– Ну, если ты, то я буду твоим другом, – обрадовался мельник.

И пошли приятели втроем.

Ходили они там и сям, бродили по горам и лесам и наконец выбрали поляну, на которой построили дом и зажили в нем. Пищу они добывали себе охотой.

Однажды юноша и мельник ушли на добычу. Дома остался древонос.

Наполнив мясом котел, в который входило десять оленей, древонос принялся разводить огонь и вдруг услышал, что за дверью что–то шуршит.

Он выглянул и увидел: едет на хромом зайце человечек – сам с четверть, борода с аршин.

– Дай кусочек мяса, – попросил гость.

Древонос дал ему целого оленя. Проглотив его, как муху, Верхом–на–зайце сказал:

– Дай еще!

– Живот лопнет! Ступай–ка, куда шел, – погнал его древонос.

Тогда Верхом–на–зайце вырвал из своей бороды волосок, связал тем волоском древоноса, словно ягненка, слопал дочиста все, что было в котле, и отправился своей дорогой.

Вернулись мельник с богатырем из леса, развязали древоноса, смотрят – а в котле пусто.

На другой день на охоту пошел древонос с богатырем, а дома остался мельник. Только стал он готовить обед, Верхом–на–зайце был тут как тут, и все случилось так же, как вчера.

На третий день богатырь на охоту послал товарищей, а еду стряпать взялся сам.

Едва положил он в котел мясо, Верхом–на–зайце стоял уже у порога.

– Дай мяса! – потребовал он.

– Добрый гость с хозяином ласков, – ответил юноша. – Если ты этого не знаешь – не дам.

Вырвав из бороды волосок подлиннее, Верхом–на–зайце бросился на богатыря, но богатырь схватил его одной рукой, другой расщепил столетний дуб, стоявший у дома, и защемил в щель бороду человечка.

Когда древонос с мельником вернулись, неся убитых оленей, юноша повел их к дубу, чтобы похвастаться своей добычей. Но Верхом–на–зайце, оказывается, вырвал дуб с корнем и ушел, волоча его за собой.

Друзья пошли по следу, который оставляло дерево.

Шли они, шли долго и добрались до пещеры, у входа в которую валялся брошенный дуб.

– Обвяжите–ка меня веревкой покрепче, – сказал богатырь.

Друзья обвязали его, и он стал спускаться в пещеру.

Сначала он погибал от холода, потом умирал от жары, но добрался все же до дна и стал ногами на твердую землю.

Оглядевшись, юноша увидел, что он попал в большое подземелье, полное всяких драгоценностей. Пол здесь был из серебра, а стены из чистого золота. В углу на ковре сидела за шитьем девушка, лицо которой, все освещая вокруг, сияло, как пятнадцатидневная луна. Верхом–на–зайце спал тут же; под рукой у него лежала волшебная сабля.

– Ах! – вскрикнула девушка тихонько. – Как ты сюда попал? Уходи поскорее, пока не проснулся хозяин. Он убьет тебя непременно.

– Смерти бояться – живым не быть! – сказал богатырь и схватил Верхом–на–зайце за седую бороду.

Взвизгнув, тот вцепился в храбреца, словно кошка, но богатырь так хлопнул своего врага о стенку, что в руках осталась лишь борода.

– Откуда ты, красавица? Кто твои отец и мать? – спросил он.

– Я шахская дочь, – ответила девушка. – Этот бородатый вор силой увез меня из отцовского дома и запер здесь.

– Ну, с ним я расправился. А тебя я подниму наверх, отвезу в отцовский дом и, если ты не против, женюсь на тебе, – сказал юноша.

– Хорошо, – ответила царевна. – Ничего другого я не желаю. Ведь ты избавил меня от этого злодея…

И богатырь стал собирать сокровища, а друзья вытаскивали их наверх на веревке.

Так они подняли все, что было на дне пещеры. Наконец остались внизу только юноша и шахская дочь.

– Теперь пусть поднимут тебя, – сказал богатырь.

– Нет! Поднимись сначала ты сам, – попросила она. – Боюсь, чтобы товарищи твои не оставили тебя здесь.

– Не такие они люди, – обиделся юноша. – Поднимайся–ка ты первой!

Девушка долго не соглашалась, но богатырь все же уговорил ее. Тогда она сказала ему:

– Чую я, что товарищи твои задумали плохое. Запомни же, что я тебе скажу. Каждый день на заре вбегают в это подземелье два барана – белый и черный. Когда они прибегут, постарайся сесть на белого барана, и он вынесет тебя на белый свет. Но остерегайся попасть на черного: с ним провалишься ты в подземное царство.

– Есть там, внизу, еще что–нибудь? – крикнули древонос и мельник, подняв наверх шахскую дочь.

– Ничего больше. Тащите теперь меня, – ответил юноша.

– Ну, ты–то можешь и там остаться! – закричали друзья.

Они сбросили веревку в пещеру, вход закрыли мельницей, которую всюду таскал за собой мельник, привалили двумя чинарами, что носил на плече древонос, а потом ушли, захватив все богатства и красавицу.

Тут только постиг богатырь и ум девушки, и свою собственную глупость, и коварство своих друзей, но делать было нечего: оставалось ему сидеть да ждать.

Богатырь прождал всю ночь, не сомкнув глаз, а рано на заре в подземелье вбежали два барана – белый и черный. Юноша метил сесть на белого, но промахнулся и попал на черного. И в тот же миг юноша очутился в подземном царстве, на крыше чужой сакли.

Он спрыгнул с крыши и вошел в дом, где сидела старая старуха и пряла пряжу.

– Дай мне, мать, глоток воды, я умираю от жажды, – попросил он.

– О, – воскликнула старуха, – не с белого ли света спустился ты смеяться над нами, бедными людьми! Откуда возьму я тебе воды?

– А что, разве у вас ее вовсе не бывает? – удивился юноша.

– Как не бывать – бывает! – сказала старуха. – Да что толку, когда у нашего прозрачного родника поселился Дэв[287] о девяти головах. Каждый год мы отдаем ему самую красивую девушку нашего города. В тот день, когда он ее съест, допускает он нас к воде. Все остальное время мучаемся мы без воды.

– Дай–ка мне два кувшина! – приказал богатырь. – Удивляюсь я: что вы за люди!

– Берегись, сынок! – заплакала старуха. – Покрепче тебя молодцы пытались, да все без голов остались. Дэв убьет тебя!

– Ладно, – отмахнулся он уже на пороге. – Не посмеет. А посмеет, так пожалеет… Давай кувшины.

Со слезами подала ему старуха два кувшина, и богатырь пошел к роднику. Он наполнил оба кувшина до краев, и Дэв, который лежал у самой воды, только посмотрел на него искоса и помотал своими девятью головами.

Когда опорожнила старуха кувшины, богатырь пошел к роднику снова. И снова Дэв ничего не сказал ему, но топнул ногой так, что земля треснула, а пыль столбом поднялась к небу.

Тотчас же весь город узнал о подвиге храброго юноши. Правитель подземного царства призвал его к себе.

– Проси все, что захочешь, возьми все, что пожелаешь, только убей ты этого Дэва, о герой! – взмолился он. – Ты один это можешь, иначе Дэв убил бы тебя сразу, как убивал всех, кто посмел приблизиться к воде.

– Хорошо, пойду драться! И кому–нибудь из нас двоих сегодня крепко достанется, – сказал юноша. – А ты смотри не забудь своего слова.

Он опоясался волшебной саблей, которую добыл в подземелье, захватил кувшины и пошел к роднику в третий раз.

– Стыда у тебя нет, человек! – закричал Дэв. – В первый раз я пощадил тебя как гостя, во второй пожалел как друга… А теперь ты приходишь снова!

– Эге, негодяй, – ответил богатырь, – а самому тебе не стыдно отнимать у добрых людей воду да живьем пожирать молодых красавиц?.. Берегись! Я пришел за твоими подлыми головами. – И юноша девять раз ударил волшебной саблей, и все девять голов Дэва скатились наземь.

Чуть с ума не сошли от радости люди подземного царства. Они плакали и смеялись, прыгали и целовались. И люди, и цыплята, и ослы, и верблюжата – все живое бросилось к воде.

– Подвигу, который ты совершил, нет цены, – сказал правитель подземного царства богатырю. – В этом году был срок моей дочери идти к девятиглавому Дэву. У меня ничего нет дороже ее. Женись на ней и правь нашей страной. Я сделал бы больше, но не знаю, что еще можно сделать!

– Я житель белого света, – ответил юноша. – Не думай, что мне не нравится твоя дочь или я не ценю твоей щедрости. Нет! Но я люблю свою родину, и увидеть ее вновь – для меня дороже всего на свете.

– Этого я не могу сделать, юноша, – нахмурился правитель. – И никто не сможет, кроме орла, что живет в чинаровом лесу. Я пошлю к нему гонцов. Кто знает, быть может, он и согласится.

Но гонцы вернулись ни с чем. У орла в гнезде было шестеро орлят, и он не захотел покинуть их даже ради правителя подземного царства.

Пошел тогда сам богатырь на поклон к владыке птиц.

В ту пору орел улетел за добычей, а над гнездом его, в котором кричали голодные птенцы, кружил углечерный коршун.

Юноша убил этого коршуна, лег под чинарой и стал поджидать орла.

– Чир–чир! Чир–чир! – закричали орлята, завидев орла. – Этот герой спас нас от смерти. Он убил углечерного коршуна.

– Эй, богатырь, – сказал орел, – ты убил моего врага и врага моих детей. Проси о чем хочешь, я исполню все без отказа.

– Вынеси меня на белый свет, мне ничего больше не надо, – попросил богатырь.

– Зарежь пятьдесят буйволов и освежуй их! – приказал орел. – Из шкур сделай бурдюки и наполни водой. Мясо и воду мы возьмем с собой в дорогу.

Юноша все сделал, как велел ему орел. Мясо он положил на правое крыло орла, бурдюки погрузил на левое, сел птице на спину и крикнул:

– Летим!

Они летели, поднимаясь все выше и выше, и когда орел требовал: «Мяса!» – богатырь протягивал ему кусок мяса, а когда кричал: «Воды!» – давал воду.

Совсем немного оставалось им лететь до белого света, когда запас мяса кончился.

– Мяса! – крикнул орел. – Мяса, мяса!

Богатырь молча отрезал палец на правой ноге и отдал ему.

Орел взмахнул крыльями в последний раз и вынес его на милый белый свет.

Поклонился юноша птице низко за ее услугу и пошел, хромая, по родной земле.

– Отчего ты хромаешь? – крикнул ему вслед орел.

– Затекла в пути моя правая нога, – ответил юноша.

– Говори правду! – приказал орел.

– Когда кончилось мясо, я отрезал для тебя палец на правой ноге, – нехотя сознался юноша.

Тотчас выплюнул орел этот палец, смочил его своей слюной, приложил к ране, и палец снова прирос к ноге.

Юноша попрощался с орлом и пошел к своему дому.

Пришел, стал у дверей и услышал такой шум, что чуть не оглох.

Это дрались из–за шахской дочери древонос с мельником. А девушка горько плакала и твердила одно: что не выйдет замуж ни за кого, кроме юноши–богатыря.

– Кто что добудет, тот с тем и будет! – сказал богатырь и открыл дверь.

Он ударил мельника и уложил лицом вверх, ударил древоноса и уложил лицом вниз, а потом взял за руку девушку и пошел с ней в другое царство.

Так женился богатырь на красавице.

[1] Все фактологические сведения, использованные в комментариях, приводятся по изданию: Российский энциклопедический словарь: В 2 т. – М.: Большая Российская энциклопедия, 2000.

[2] Саамы (устар. назв. – лопари, лопь, лапландцы) – народность, населяющая северные районы Норвегии (30 тыс. ч., 1995), Швеции (15 тыс. ч.) и Финляндии (5 тыс. ч.). В России саамы (2 тыс. ч.) живут на Кольском п–ове. Верующие саамы в России – православные, в Скандинавии – лютеране. Саамский язык относится к финско–угорской группе языков, в которой составляет особую ветвь. В Скандинавии письменность на основе латинской графики, в России – на основе русского алфавита.

[3] Как старик саами врагов перехитрил. Рассказал в 1956 г. житель пос. Воронье Мурманской обл. П. Дмитриев. Записал и перевел Г. Керт.

[4] О реке Улите. Записано в 1927 г. О. Комарецкой на Качким–озере по рассказу местного жителя Платона Глухих.

[5] Вежа – жилище Кольских саамов. Сооружали его в форме пирамиды из жердей и покрывали снаружи дерном, ветвями, хворостом. Дверь была низкая, двустворчатая; посреди, под дымовым отверстием, устраивался очаг, вокруг которого размещались люди. Вежа служила сезонным жилищем в местах рыбного промысла.

[6] Рехп и Локри. Записал в 1935 г. В. Кондратьев по рассказу П. Герасимова из Чун–озера.

[7] Варака – холм, горушка.

[8] Богатырь Ляйне. Записал фольклорист саами П. Юрьев. Литературная обработка писателя С. Панкратова.

[9] Ненцы (самоназв. – хасова, устар. назв. – самоеды, юраки; «Ненэць» – означает «человек»,«мужчина». «Ненэй ненэць» – настоящий человек) – народность, населяющая обширную территорию от Кольского п–ова до правобережья Енисея. Общая численность ненцев, проживающих на Севере России, – в Архангельской и Тюменской областях, Красноярском крае, на п–ове Таймыр – по данным 1998 г. составляет 34,5 тыс. ч. Верующие – православные, часть придерживается традиционных, верований. Ненецкий язык относится к самодийской группе уральских языков. Письменность на основе русского алфавита.

[10] О приключениях младшего ханты. Текст записан в 1979 г. в Верхней Хатынге Надымского р–на Тюменской обл. от рыбака Пуйковского рыбзавода О. Ядне. Записала и перевела кандидат исторических наук, преподаватель ненецкого языка факультета народностей Севера ЛГПИ им. А. И. Герцена Е. Пушкарева.

[11] Ябтане, Ябтако и Яндоко. Рассказала в 1961 г. жительница пос. Черная Ненецкого автономного округа Архангельской обл. А. Ноготысая. Запись и литературная обработка писателя В. Леднева.

[12] …туши хоров… – Хор – самец олень.

[13] Тучейка – сумочка, изготовляемая из замши, меха и украшенная вышивкой и аппликацией из кусочков сукна.

[14] Ханты (самоназв. – хандэ, устар. назв. – остяки) – живут на территории Ханты–Мансийского (по нижнему течению Оби) и Ямало–Ненецкого автономных округов, а также в Томской обл. Численность народности по данным 1998 г. составляет 22,3 тыс. ч. Верующие – православные. Хантыйский язык относится к обско–угорской ветви финско–угорской группы языков. Письменность – на основе русского алфавита.

[15] Сотворение мира. Текст записан А. Штернбергом в конце XIX или начале XX в. Хантыйский миф о происхождении земли, человека, растений и животных, жизненных благ, пищевых запретов, орудий промысла. Наряду с типичными космогоническими мотивами обско–угорской мифологии (жидкая шатающаяся первоначальная твердь, добывание огня, обучение промыслам и т. п.) в мифе заметно влияние христианства, например спор о том, кто сильнее – Бог Отец или Бог Сын, эпизод соблазнения Кулем первых людей, согрешивших после того, как они съели запретный плод (здесь – кедровую шишку). Основной герой – сын Нум–Торума; здесь его имя Торум, в других мифологических сказаниях он известен как Золотой Богатырь, Князь–Старик, За Миром Наблюдающий Человек и др.

[16] Еви – букв, «девочка, девушка». Возможно, жена Нум–Торума, названная здесь так из–за созвучия этого хантыйского слова с именем Ева.

[17] Вдруг сверху спустилась бумага… – В обско–угорских культовых жанрах часто упоминаются высшие боги, выдающие письменные указания. Это можно рассматривать как преломление представлений о царской администрации.

[18] Больше я не приду к вам, так и живите. – В мифологии Торум выступает в роли творца, но после сотворения мира он не вмешивается в дела людей.

[19] …того и возьмешь – т. е. тот должен умереть.

[20] Черт и бог. Записано В. Кулемзиным в 1973 г. в сел. Пим на р. Пим от Е. Вандымова. Представляет собой краткий пересказ мифа о добывании солнца. Черт – это Куль, бог и его сын – Торум и Кон–ики–пах.

[21] Мифы о сотворении и происхождении. Опубликованы в сборнике «Мифы, предания, сказки хантов и манси» // М.: Наука, 1990.

[22] Происхождение месяца. Записано В. Кулемзиным в 1975 г. в сел. Кочевые на р. Тромъеган от Г. Комтина.

[23] Происхождение созвездий. Записано Н. Лукиной в 1969 г. в сел. Корлики на р. Вах от В. Каткалева. В отличие от других вариантов здесь созвездие Большая Медведица – это не лось, а котел, брошенный охотником.

[24] Происхождение человека. Записан В. Кулемзиным в 1974 г. в сел. Каюково на р. Юган от А. Мултанова. Текст мифа о сотворении человека совмещает две версии: изготовление его из глины и превращение в людей березовых веток (береза считалась у обских угров священным деревом), а также содержит предсказание о том, что люди будут смертны.

[25] Тёрас–най (Чарас–най–анки) – букв, «море–огонь», «море–огонь–мать». По воззрениям сургутских хантов, это дочь Торума, живущая в том месте моря, где оно становится огненным; она родила первых людей.

[26] Как человек стал смертным. Записано Н. Лукиной в 1971 г. в сел. Забегаловка на р. Васюган от А. Ангалиной. В этом мифе происхождение смерти связывается с действиями Куля, подговорившего собаку нарушить распоряжение Торума.

[27] Происхождение скопы. Записано В. Кулемзиным в 1970 г. в сел. Корлики на р. Вах от И. Мычиковой.

[28] Происхождение кукушки. Записано Е. Титаренко в 1972 г. в сел. Варьеган на р. Аган от Н. Казымкина. Сюжет о женщине, превратившейся в кукушку из–за непослушных детей, известен у многих народов. Здесь, однако, героиня, обычно безымянная, носит имя, совпадающее с названием одного из наиболее широко почитаемых духов, – Казым–ими. Правда, из текста не вполне ясно, имеется ли здесь в виду дух или обыкновенная женщина, живущая на Казыме.

[29] О появлении оленей. Записано В. Кулемзиным и Н. Лукиной в 1975 г. в сел. Кочевые на р. Тромьеган от И. Сопочина. Здесь изложена народная версия происхождения оленеводства у хантов. Среди исследователей этот вопрос является дискуссионным: одни считают оленеводство обских угров заимствованным у ненцев, другие говорят о его исконном характере.

[30] Ахыс–ях – букв, «низовой народ». Так восточные ханты называют жителей более северных территорий, низовьев Оби, т. е. северных хантов, ненцев, коми, чукчей. Здесь рассказчик имеет в виду ненцев с р. Таз.

[31] …в двустороннюю нарту… – Имеется в виду нарта, у которой одинаково загнуты передние и задние концы полозьев. На такой нарте помещались изображения духов Казым–ими у хантов и Сорт–пупых у манси. При перевозке нарты с изображениями духов было запрещено поворачивать, а в двустороннюю нарту запрячь оленей можно с любой стороны, не поворачивая ее.

[32] Происхождение медведей. Записано В. Кулемзиным и Н. Лукиной в 1973 г. в сел. Пим на р. Пим от М. Лемпина. Краткий пересказ мифа о небесном происхождении медведя. Здесь он сброшен богом за непослушание; выпадающие из его сгнившего тела черви превращаются в земных медведей различных пород.

[33] Происхождение народа Пастэр. Записано Й. Папай. Пер. с ненецкого Н. Лукиной. Текст мифа записан в конце XIX в. около г. Обдорска, недалеко от которого, в сел. Пель–вош на р. Полуй и в сел. Пашерские (Пастэр–курт) в низовьях Оби, проживают ханты социальной группы Пастэр; социальная группа с тем же названием известна также и у манси р. Ляпин. Своими предками они считали мифических Крылатого Пастэра и Ногастого (пешего) Пастэра. Предание о переселении части этой группы с юга, с верховьев Оби, на р. Полуй перекликается с мифом о космической охоте; те же персонажи фигурируют и в мансийском мифе о происхождении смерти.

[34] О народе Лар–ях. Записано М. Шатиловым в 1926 г. в сел. Нагал–юх от Е. Прасина. Широко распространенный сюжет о разделении народа на две половины и уходе одной из них на новые территории приурочен к рассказу о происхождении Лар–ях и Ват–ях – социальных групп хантов на р. Вах.

[35] Происхождение священных мысов. Записано В. Кулемзиным в 1973 г. в сел. Нов. Васюган на р. Васюган от П. Синарбина. Рассказ о возникновении локальных священных мест на небольшой речушке Тух–сиге перекликается со сведениями о святилищах в бассейне р. Нюрольки, куда впадает Тух–сига. Главным нюрольским духом в низовьях реки считался старик Элле–юнг (Большой дух); святилища двух его сыновей были выше по течению, ближе к впадению Тух–сиги. Согласно публикуемому тексту, святилища на Тух–сиге создавала старуха, «отделяя» или «закладывая» (т. е. принося в жертву) своего мужа и детей. На обеих речках существовали культовые места, где приносили в дар деревянные молоты–дубины, которыми, как считалось, духи забивают колья запоров, а также святилища лося, где устраивались лосиные праздники и приносились жертвы в честь этого животного. Большинство культовых мест расположены именно там, где они упоминаются в тексте, и до недавнего времени почитались местными хантами.

[36] О происхождении фамилий. Записано Е. Титаренко в 1971 г. в сел. Летне–Киевском на р. Обь от В. Васькина. Предание о междоусобных стычках древних богатырей–предков объясняет происхождение названий местностей и хантыйских имен, которые позднее были положены в основу официальных фамилий.

[37] Жили они в норах… – Имеются в виду подземные жилища.

[38] Яль–велем–пяй – букв. «На Войне Убитых мыс».

[39] Почему у остяков нет своей грамоты. Записано П. Красновым в конце XIX или начале XX в. на р. Васюган.

[40] Манси (самоназв. – маньси, моаньс, меньдьси; устар. назв. – вогулы; в летописях – вогуличи, гогуличи) – живут в основном на территории Ханты–Мансийского автономного округа (6,6 тыс. ч.). Всего на территории России численность народности по данным 1995 г. составляет 8,3 тыс. ч. Верующие – православные. Мансийский язык относится к обско–угорской ветви финско–угорской группы языков. Письменность – на основе русского алфавита.

[41] Создание мира. Текст записан одним из лучших знатоков фольклора А. Каннисто в 1904 г. в сел. Нахрачи на р. Конда от Афанасия. Пер. с ненецкого Н. Лукиной.

[42] Светлый муж–отец – эпитет верховного бога Нум–Торума.

[43] …мир после раздела… – Очевидно, здесь имеет место намек на ссору между отцом и сыном, после которого сын был спущен на землю и совершает там свои культурные подвиги (в данном случае создает землю и человека).

[44] Как достали солнце и месяц, как на земле появились птицы и звери. Записано А. Баландиным в 1937 г. в сел. Вежакоры на р. Обь от И. Монина. Пер. А. Баландина. В этом мансийском тексте упоминаются духи хантов р. Казым. Это можно объяснить связями, в том числе брачными, хантов Казыма и манси Сев. Сосьвы.

[45] …живет дочь Нум–Торума. – Здесь имеется в виду Казым–ими, дух хантов р. Казым.

[46] Богатырь, имеющий облик желтой трясогузки , – это он . – Желтая трясогузка почиталась хантами р. Казым, ее изображение татуировали на плече. У манси она считалась предком жителей сел. Манья–пауль. Недалеко от него находилось святилище с амбарчиком, в котором хранились изображения Ворсик–ойки – «Трясогузки–богатыря» и его жены Ворсик–эквы (первое – деревянное антропоморфное, второе – в виде свертка со свинцовыми фигурками животных).

[47] Как луна на землю приходила. Записано Н. Сайнаховой в 1983 г. в сел. Щекурья на р. Обь от М. Албиной. Пер. Н. Сайнаховой.

[48] Охота на шестиногого лося. Записано В. Чернецовым в 1926 г. в сел. Сартынья на р. Сев. Сосьва. Пер. В. Чернецова. Является кратким вариантом мифа о происхождении созвездия Большая Медведица и Млечного Пути.

[49] Мось–хум – здесь: мифический предок фратрии Мось, в обыденной речи – мужчина из этой фратрии.

[50] Про Северный ветер. Записано В. Чернецовым в 1931 г. в сел. Ворья–пауль на р. Сев. Сосьва от А Анемгурова. Пер. В. Чернецова.

[51] Опоясывание земли. Записано А. Баландиным в 1937 г. в сел. Вежакоры на р. Обь от И. Монина. Пер. А. Баландина.

[52] Йоли–Торум–сянь – букв. «Нижнего Мира (Земли) Мать». В мансийской мифологии старшая сестра Нум–Торума; она же Калтась–эква.

[53] Крылатая Калм – божий вестник, дочь Торума.

[54] Как создали человека. Записано А. Баландиным в 1937 г. в сел. Вежакоры на р. Обь от И. Монина. Пер. А. Баландина. Миф о создании людей двумя братьями – Топал–ойкой и Хуль–отыром. Первый делает их из дерева, второй – из глины и предлагает брату поменяться; из–за этого, когда изображения были одушевлены Нум–Торумом и Калтась–эквой, более долговечные деревянные превратились в менквов, а недолговечные глиняные – в людей.

[55] Коми (самоназв.; устар. назв. – зыряне ) – народ, коренное население Республики Коми (292 тыс. ч.). Всего в России по данным 1995 г. проживает 336 тыс. ч. Верующие – православные. Язык коми–зырянский, относится к финно–угорским языкам (пермская ветвь). Письменность – на основе русского алфавита.

[56] Младший Тынгос. Записано в мае 1972 г. в сел. Несь Архангельской обл. от И. Пичкова. Песенно–прозаическое сказание, характерное для репертуара канинских сказителей. В нем отчетливо заметна установка сказителя на достоверность, фактографичность изображаемых событий.

[57] Оказывается, все мы метко стреляем! – Устойчивый для местного эпоса образ испытания богатыря в меткости стрельбы, ловкости и силе перед тем, как он или его друзья отправляются на свершение подвигов.

[58] В том городе большие люди жили. – Подразумевается один из главных опорных центров колонизации северных европейских тундр – Пустозерск, возможно, Обдорск (Салехард).

[59] …Только груди сверкают. – Редкое упоминание в ижмо–колвинских эпических песнях о железных кольчугах и огнестрельном оружии, против которых приходится безуспешно бороться отряду яранов. Реалистически изображенная картина жестокой расправы царского воинского отряда над взбунтовавшимися местными кочевниками.

[60] …Пусть я эту реку перепрыгну! – В данном отрывке отчетливо сливаются фантастически–мифологические и историко–реалистические элементы: богатырь на какой–то момент осиливает противника при помощи характерного для ижмо–колвинского эпоса песенного заклинания–обращения к силам природы.

[61] В хановей–птицу я оборотился… – Прием сочетания реалистических деталей и мифологических мотивов чудесных превращений, мотив вещей птицы хановея. Хановей (ненец.) – кречет.

[62] Сын оленевода. Записано в мае 1972 г. в сел. Несь Архангельской обл. от И. Пичкова. Разновидность песенно–прозаического сказания. В основе его, по–видимому, лежат реальные факты колонизации тундры. Вместе с тем в подобных сказаниях заметно своеобразное сочетание историко–фактографического и сказочно–мифологического начал.

[63] …Сальеру так говорит мне… – Образу Сальеру в других ижмо–колвинских песнях соответствует образ Море Нырд хозяин (Хозяин Морского мыса). Сальеру (ненец.) – Хозяин Морского мыса.

[64] А в городе том слышно, // Где–то кузнец кует. – Эпический мотив чудесного кузнеца, выковывающего богатырские доспехи, людей, солдат и пр., встречается и в эпосе вымских коми–зырян.

[65] На языке отца своего крикнул собравшимся… – Смысл отрывка не вполне ясен: или Ернатета предупредил земляков о надвигающейся опасности, или он не сделал этого?

[66] Якуты (самоназв. – саха) – народность, коренное население Якутии (365 тыс. ч.). Ее общая численность по данным 1995 г. составляет 382 тыс. ч. Верующие – православные. Якутский язык относится к уйгурской группе тюркских языков. Письменность на основе русского алфавита.

[67] Перелет птиц. Перепечатано из книги Н. Г. Потанина «Очерки Северо–Западной Монголии». Вып. IV. СПб., 1883.

[68] Как Ветер к великой Горе ходил. Записано В. Кривошеиным в пос. Балыгычан на Колыме от А. Бабцева.

[69] Чукчи (самоназв. – луоравэтлат, т. е. «настоящие люди») – коренная народность Чукотки. Живут на территории Чукотского (12 тыс. ч.) и Корякского (1,5 тыс. ч.) авт. округов, а также в Нижне–Колымском р–не Якутии. Всего в России общая численность по данным 1992 г. составляет 15,1 тыс. ч. Верующие – православные. Чукотский язык относится к чукотско–камчатской группе палеоазиатских языков. Письменность на основе русского алфавита.

[70] Образование пролива. Рассказал в 1953 г. Пакайка из сел. Яндагай Чукотского р–на. Записал и перевел П. Скорик. Указание на собственное имя героя космогонического предания (здесь: Тэпкэлин) является редким исключением для этого жанра устного творчества палеоазиатов. В эскимосском предании «Канак и орлы» (см.) дается другая версия о происхождении островов в Беринговом проливе.

[71] Лахтак (морской заяц, или бородатый тюлень) – вид крупного тюленя в Беринговом и Чукотском морях.

[72] Кухлянка (мести. рус.) – верхняя меховая одежда.

[73] Яранга (чук.) – наземное жилище в виде шатра с остовом из жердей, крытых оленьими шкурами (у кочевников) или моржовыми шкурами (у приморских жителей). Яранги приморских жителей строились с более сложным каркасом из балок и тонких жердей.

[74] Шаман Кыкват. Рассказал в 1948 г. Ненек из сел. Уэлен Чукотского р–на. Записал и перевел П. Скорик.

[75] Кыкват – букв. «Сушеное мясо».

[76] Кэле – в чукотском и корякском фольклоре духи–оборотни, носители злой силы В керекском фольклоре им соответствует кала.

[77] Лявтылевал. Рассказал в 1948 г. Уватагын из сел. Уэлен. Записал и перевел П. Скорик.

[78] Лявтылевал – букв. «Машущий головой».

[79] Айван (нотайван) – букв. «Заветренный»; так чукчи–оленеводы называли приморских жителей – эскимосов и приморских чукчей.

[80] Коряки (самоназв. – нымыланы, чавчувены, алюторцы ) – коренное население Корякского авт. окр. (7 тыс. ч.). Проживают также в Чукотском авт. окр. и в Магаданской обл. По данным 1995 г. общая численность народности составляет 9 тыс. ч. Верующие – православные. Корякский язык относится к чукотско–камчатской ветви палеоазиатской группы языков. Письменность на основе русского алфавита.

[81] Сохолылан. Записала О. Бабошина в 1940 г. в сел. Майно–Пылгин Чукотского авт. окр. от Ныпэвье. Перевод О. Бабошиной.

[82] Ворон и Солнце. Записала от Каутваль и перевела Аканна из сел. Майно–Пылгин Чукотского авт. окр. в 1940 г.

[83] Оседлые и оленеводы. Рассказал в 1955 г. житель сел. Колтушное Корякского авт. окр. М. Варганов. Записал и перевел И. Вдовин. Историческое о борьбе коряков с чукчами за оленьи стада. На стороне коряков–кочевников против чукчей выступали коряки побережья, а на стороне чукотских оленеводов, ведших войны с коряками, выступали приморские чукчи и азиатские эскимосы (ср. текст «Виютку–предводитель» в разд. «Мифы эскимосов»).

[84] Светлый ручей и яркая звезда. Записал И. Хаей в пос. Гижига Хабаровского края. Перепечатана из журн. «Дальний Восток», 1947. № 5.

[85] Эскимосы (самоназв. – инуит, юпик, означает «настоящий человек») – народность, живущая вдоль арктического побережья Америки – от Аляски до Лабрадора, – на о. Гренландия и севере Канады. В России эскимосы живут на Чукотском п–ове, на южном побережье Берингова моря, на о. Врангеля. Численность на территории России по данным 1992 г. составляет 1,7 тыс. ч. Эскимосский язык относится к эскимосско–алеутской группе палеоазиатских языков. Письменность в России – на основе русского алфавита.

[86] Достали солнце. Записано Г. Меновщиковым в 1940 г. от Какля. Перевод Г. Меновщикова.

[87] Тунгах (эск.) – злой дух, который, по представлениям эскимосов, приносит людям разные бедствия: голод, болезни, смерть, а также уводит свои жертвы в другие миры. У азиатских эскимосов злой дух обозначается термином тугныгак, у эскимосов группы инуит (Сев. Аляска, Канада, Гренландия) – тунгак, тугнак, туник и близкими им фонетическими вариантами.

[88] Как люди жили раньше. Записано Е. Рубцовой в 1940 г. в сел. Чаплино от Налюгьяка. Перевод Г. Меновщикова.

[89] Акумук (эск.) – букв, «сидящий»; назв. месяца эскимосского календаря (примерно между октябрем и ноябрем).

[90] Мантак (эск.) – китовая кожа, любимое блюдо эскимосов. Срезанная с туши добытого кита вместе со слоем жира употребляется в пищу в сыром или вареном виде.

[91] Канак и орлы. Записано Г. Меновщиковым в 1941 г. в сел. Лаврентия от Увролюка, который слышал это повествование от своего отца Упикая. Перевод Г. Меновщикова.

[92] Амек. Записано Н. Рукактак в 1949 г. в сел. Наукан от Кутвеун. Перевод Г. Меновщикова. Топоним «Кыгмик», возможно, указывает на аляскинское происхождение мифа, как и упоминание деревьев, не растущих на берегах Берингова пролива, где с древних времен живут науканские эскимосы.

[93] Амек – шкура (букв.).

[94] Юноша, ставший сполохом. Записано Г. Меновщиковым в 1940 г. в сел. Чаплино от Тагикака. Перевод Г. Меновщикова.

[95] Спор ветра и солнца. Записано Е. Рубцовой в 1941 г. в сел. Чаплино от Имагми. Перевод Е. Рубцовой.

[96] Алинтитуна и Тыкывак. Записано Г. Меновщиковым в 1940 г. в сел. Чаплино от Тагикака. Перевод Г. Меновщикова.

[97] Виютку–предводитель. Записано Г. Меновщиковым в 1940 г. в сел. Чаплино от Майны. Перевод Г. Меновщикова. Текст представляет собой «хроникат» или «сказ» о сражении приморских жителей – чукчей и эскимосов – с таннитами – так азиатские эскимосы называли отряды или небольшие ватаги кочевников (чукчей, коряков, юкагиров), приходивших из–за Анадыря не только для захвата оленьих стад, но и для ограбления оседлого приморского населения, занимавшегося промыслом морского зверя.

[98] Танниритский гребень (Таннирит) – название горы, где, по преданию, произошла последняя битва между северянами и таннитами.

[99] Алтайцы (самоназв. – алтай–кижи ) – народ в Республике Алтай, численность в России по данным на 1995 г. составляет 69 тыс. ч. Делятся на этнографические группы: алтай–кижи, теленгиты, телесы, телеуты, тубалары, челканцы, кумандинцы. Верующие – православные, часть – баптисты; сохраняются и традиционные верования. Алтайский язык (устар. ойротский) относится к тюркским языкам. Письменность на основе русского алфавита.

[100] Сартакпай. Записано П. Кучияком в 1937 г. Литературная обработка Анны Гарф.

[101] Арчемакч – кожаные мешки, перекинутые через седло.

[102] Кулаш – мера длины: 2 метра.

[103] Токум – потник; войлок, который кладут на спину лошади под седло.

[104] Юскузек и Алтын–Чач. Записано П. Кучияком в 1937 г. Литературная обработка Анны Гарф.

[105] Сарлык – як, бык.

[106] Тувинцы (самоназв. – тыва, устар. назв. – сойоты, урянхайцы, танну–тувинцы) – народ, основное население Республики Тува (198,4 тыс. ч.). Всего в России 206,2 тыс. ч. Общая численность тувинцев, живущих также в Китае и Монголии, по данным на 1995 г. составляет 207 тыс. ч. Верующие – буддисты. Тувинский язык относится к уйгурской группе тюркских языков. Письменность на основе русского алфавита.

[107] Мангыс на Луне. Записано от Джигджина 10 июля 1969 г. в Бююрээлиге.

[108] Мангыс – чудище, встречающееся в фольклоре различных народов Центральной Азии, которое, несмотря на тело великана и несколько голов, видом и образом жизни напоминает человека.

[109] О том, как джел беге пожирает Луну, Солнце и Землю. Записано от Джоксума 25 октября 1985 г. в центре сомона Заамар (Центральный аймак). Представление о демоническом существе или чудище, заглатывающем Луну, широко распространено в тюркской народной мифологии, а также в мифах Центральной Азии и Южной Сибири.

[110] Джелбеге – образ злобного женского существа в фольклоре алтайских тувинцев.

[111] Гурмусту (Хаан) – властитель неба, т. е. верхнего из трех миров, и его жителей (от перс. Ахурамазда). Тридцать три Гурмусту – это тридцать три небесных божества, судя по сказкам не игравшие самостоятельной роли в мифологии алтайских тувинцев.

[112] Бурган Башкы – учитель, Будда.

[113] Бурган – бог, Будда, святой, а также их фигурки.

[114] Истории о Сардакбане. Предания, циклизутощиеся вокруг образа культурного героя Сардакбана, имеют живое хождение у алтайских тувинцев и до сих пор считаются рассказами о случившихся некогда подлинных событиях.

[115] Аил (тув. аал) – сезонное объединение (чаще всего по родственному признаку) нескольких юрт; составляло хозяйственное единство. Его величина, т. е. число объединившихся юрт, зависит от свойства окружающих аил пастбищ и от времени года.

[116] Сомон (Сумун) – небольшая административная единица (сегодня и территориальная).

[117] Хонаш – место, на котором расположена юрта и ее ближайшее окружение, – пространство, на котором хранится топливо и другие припасы и находится на привязи молодняк скота.

[118] Единственное черное дерево мира. Записано от Ш. Дагва 24 августа 1966 г. в Сарыгбулаке.

[119] Гюмбю – возможно, имеется в виду ламаистский монастырь Кумбум в Цинхае (КНР), где находится священное дерево.

[120] Бег – первоначально обозначение крута лиц из родни мужа, потом – главы родственной группы; позже – обобщенно в значении «высокий господин», «князь».

[121] Легенда о Бурган Башкы и Очирваане. Записано от Дюгера в середине августа 1966 г. в Сыраалыге.

[122] О происхождении живых существ. Записано от пастуха кооператива Балдына 2 июля 1969 г. в Северном Оруктуге.

[123] Откуда взялись рыбы. Данные записи те же, что и предыдущей легенды.

[124] О тувинском языке. Записано от Дж. Олджея 26 октября 1985 г. в Хох даваа (сомон Заамар, Центральный аймак).

[125] Хчлха – историческое название территории Северной Монголии (закрепилось как этноним за ее населением).

[126] Сарты – исконно оседлое население Средней Азии, вошедшее в состав узбеков.

[127] …в этой стране… – Т. е. в Монголии.

[128] Людоеды. Записано от П. Дживаа 11 августа 1966 г. в центре сомона Цэнгэл. Он же определил этот текст как легенду.

[129] Легенда о Йовгун Мергене. Записано от Джигджина 10 июля 1969 г. в Бююрээлиге.

[130] Джаагай Шапкан. Первая история записана от Джурая 12 июля 1969 г. в Оруктуге. Вторая – от С. Хуваака 19 июня 1982 г. в Остуге. Фигура Джаагай Шапкана связывается с введением «религии», т. е. ламаизма. Представления же о возможности реального явления снов время от времени встречаются в местных сказках. Например, сны могут принять облик человека, как в нашем конкретном случае: сон Гесера воплощается в личность Джаагай Шапкана.

[131] Гесер (или Гесер–богда) – герой эпоса, распространенного у народов Центральной Азии; во многих районах Гесер почитался как божество, на что указывает форма имени «Гесер–богда» (т. е. священный Гесер).

[132] Далай Хаан – князь монгольского племени дёрбетов.

[133] Хакасы (самоназв. – хакас, устар. назв. – абаканские или минусинские татары ) – народ в Хакассии (62,9 тыс. ч.), всего в России 69 тыс. ч. (по данным на 1995 г.). Верующие – православные; сохраняются и традиционные верования. Хакасский язык относится к уйгурской группе тюркских языков. Письменность на основе русского алфавита.

[134] Чинисчи–победитель. В поэтическом творчестве хакасского народа особенно распространены героические сказания об алыпах – отважных богатырях, защитниках простых людей. Эпос написан по мотивам таких народных былин. Образ Чинисчи – собирательный, он воплотил в себе лучшие черты сказочных богатырей. Литературная обработка И. Кычакова и А. Чмыхало. Впервые на русском языке вышел в Иркутском областном государственном издательстве в 1952 г.

[135] Тасхыл – гора.

[136] Кимсуг – хакасское название реки Енисей.

[137] Тар – мужская одежда.

[138] Маймаки – мягкая кожаная обувь.

[139] Харапас – черная голова.

[140] Чоон–кегис – могучая грудь.

[141] Тахпах – частушка.

[142] Той – пир.

[143] Арага – напиток.

[144] Тыршыс–хат – вредная женщина.

[145] Хамча – плеть.

[146] Хомс – музыкальный инструмент.

[147] Тарынчах – злая, сердитая.

[148] Тунюк – отверстие в крыше юрты для дыма.

[149] Орыс Кизи – русский человек.

[150] Эвенки (самоназв. – орочон, устар. назв. – тунгусы) – народность, расселенная на территории Эвенкийского авт. окр. (Красноярский край) и в других районах Сибири и Дальнего Востока. Всего в России по данным на 1995 г. проживает 30 тыс. ч. Небольшие группы эвенков живут в Китае и Монголии. Верующие – приверженцы традиционных верований; часть – православные. Эвенкийский (тунгусский) язык относится к тунгусо–маньчжурским языкам. Письменность на основе русского алфавита.

[151] Тывгунай–молодец и Чолбон–Чокулдай. Рассказал в 1963 г. житель пос. Угоян Алданского р–на Якутии И. Марфусалов. Записала и перевела кандидат филологических наук, научный сотрудник Института языка, литературы и истории Якутского филиала Сибирского отделения АН фольклорист А. Мыреева.

[152] Пальма – большой нож, насаженный на рукоятку, нечто наподобие копья.

[153] Торганай. Записала в 1936 г. от студента Института народов Севера И. Романова с р. Зеи, Читинской обл., перевела и опубликовала Г. Василевич – Торганай. Л.: Главсевморпуть, 1939.

[154] Марник – кустарник, обычно непроходимый.

[155] Буряты (самоназв. – буряад) – народ в России, основное население Бурятии (249,5 тыс. ч.). Всего на территории России проживает 421 тыс. ч. Общая численность бурятов, живущих также на севере Монголии и северо–востоке Китая, по данным на 1998 г. составляет 520 тыс. ч. Верующие – буддисты, шаманисты. Бурятский язык относится к монгольской группе языков. Письменность на основе русского алфавита.

Все произведения, представленные в данном разделе, рассказаны бурятским сказителем А. Тороевым. Публикуются в литературной обработке Г. Кунгурова.

[156] Нанайцы (самоназв. – нами, устар. назв. – гольды) – одна из наиболее многочисленных народностей Приамурья. На территории России расселены в основном по берегам Амура и его притоков (Хабаровский край), по правым притокам Уссури (Приморский край). Живут также в Китае, между реками Сунгари и Уссури. В России по данным на 1995 г. проживает 12 тыс. ч. Общая численность – 17 тыс. ч. Сохраняют традиционные верования. Нанайский язык относится к южной ветви тунгусо–маньчжурской группы языков. Письменность на основе русского алфавита.

[157] Айога. Литературная обработка писателя Д. Нагишкина. Печатается по его книге «Мальчик Чокчо», Хабаровск, 1946.

[158] Ровдуга (оленья замша) – занимала видное место в хозяйстве оленеводов в качестве материала для пошива одежды, устройства жилища и т. д. Ее выработка представляла сложный длительный процесс.

[159] Кто сильнее всех? Записала М. Каплан в 1941 г. в сел. Джуен на р. Амур от М. Бельды. Перевод М. Каплан.

[160] Удэгейцы (самоназв. – удээ, удэхэ ) – небольшая народность, населяющая горные районы Приморского и Хабаровского края. Ее численность по данным на 1995 г. составляет 2 тыс. ч. Преобладают традиционные верования. Удэгейский язык относится к южной ветви тунгусо–маньчжурских языков. Бесписьменный (разрабатывается письменность на основе русской графики).

[161] Тигр и человек. Записала Ю. Шестакова в 1946 г. в сел. Гвасюги на р. Хор Хабаровского края от Б. Калундзюга. Перевод Ю. Шестаковой.

[162] Брат и сестра. Записала Ю. Шестакова в 1946 г. в сел. Гвасюги на р. Хор Хабаровского края от Я. Кимонко. Перевод Ю. Шестаковой.

[163] Удмурты (самоназв. – удмурт, устар. назв. – вотяки ) – народ, коренное население Удмуртии (496,5 тыс. ч.). Общая численность по данным на 1998 г. составляет 714,8 тыс. ч. Верующие – православные. Удмуртский язык относится к пермской ветви финно–угорской семьи языков. Письменность на основе русского алфавита.

[164] Эш–Тэрек. Литературная обработка В. Савельева.

[165] Батыр – богатырь, силач.

[166] Тушмоны – враги.

[167] Торо – предводитель, вождь, глава.

[168] Керемет – злой дух.

[169] Топор–саморуб. Литературная обработка В. Савельева.

[170] Башкиры (самоназв. – башкорт) – народ, коренное население Башкирии (864 тыс. ч.). Общая численность в России по данным на 1995 г. составляет около 1,35 млн. ч. Живут также в Казахстане (42 тыс. ч.), Узбекистане (35 тыс. ч.) и др. Верующие – мусульмане–сунниты. Удмуртский язык относится (по одной из классификаций) к кыпчакской группе тюркских языков. Письменность на основе русского алфавита.

Все произведения, представленные в данном разделе, печатаются по книге «Башкирские народные сказки» – М.: Детская литература, 1949. Под редакцией профессора Н. Дмитриева.

[171] Акъял–батыр – белогривый герой (ак – белый, ял – грива).

[172] Тау–батыр – горный герой.

[173] Егет – здесь: добрый молодец.

[174] Урман–батыр – лесной герой.

[175] Бабай – дедушка.

[176] Самруг–кош – большая волшебная птица.

[177] Аждаха – дракон.

[178] Курай – народный музыкальный инструмент башкир, напоминающий свирель. Вырезается из стебля полого растения.

[179] Ирандек – огромная гора (в Башкирии действительно есть гора с таким названием).

[180] Яйлау – летнее кочевье.

[181] …это место славилось хорошими конями. – По преданию, в старину в Башкирии водились дикие кони, которые паслись около больших озер. Об этих конях сохранилось много легенд.

[182] Абзалилово – название одного из районов Башкирии, который славится хорошими конями.

[183] Татары (самоназв. – татар ) – народ, основное население Татарии (1,77 млн. ч.). Живут также во многих республиках и областях России. Татарами называются также тюркоязычные общности Сибири (сибирские татары), Крыма (крымские татары ) и др. В России по данным на 1995 г. проживает около 5.6 млн. ч. (без крымских татар). Общая численность составляет 6.7 млн. ч.

В антропологическом отношении татары крайне неоднородны. Среди татар Среднего Поволжья и Приуралья преобладают представители большой европеоидной расы. Часть астраханских и сибирских татар по физическому облику приближаются к южносибирскому типу большой монголоидной расы. Этническую основу татар Среднего Поволжья и Приуралья составили тюркоязычные племена, проникавшие в район Средней Волги и Прикамья со 2–й пол. I тыс. н. э. Волжско–камские болгары вместе с другими тюрками и финноуграми создали в нач. X в. государство – Волжско–Камскую Булгарию.

Верующие татары, за исключением небольшой группы т. н. кряшен и нагай–баков, принявших в XVI–XVIII вв. православие, – мусульмане–сунниты.

Татарский язык относится (по одной из классификаций) к кыпчакской группе тюркских языков. Татары Среднего Поволжья и Приуралья говорят на татарском языке кыпчакской подгруппы тюркской группы алтайской семьи. Язык астраханских татар – в основе ногайский – испытал сильное влияние татарского языка и трансформировался в сторону сближения с ним. Литературный татарский язык сформировался на основе среднего (казанско–татарского) диалекта. Письменность на русской графической основе (до 1927 г. – на основе арабской графики).

Все произведения, представленные в данном разделе, печатаются по книге «Мифы древней Волги» – Саратов: Надежда, 1996.

[184] Чуваши (самоназв. – чаваш ) – народ, основное население Чувашии (907,6 тыс. ч.). Живут также в Башкирии, Татарии, Ульяновской и Саратовской обл. и др. Всего в России по данным на 1995 г. проживает 1,84 млн. ч. Верующие – православные. Чувашский язык относится к булгарской группе тюркских языков. Письменность на основе русского алфавита.

[185] Земля Улыпа. Перевод С. Шуртакова. Улып – исполин, богатырь.

[186] Аслати – гром.

[187] Калам – весенний праздник язычников–чувашей, совпадающий с Пасхой.

[188] Гора Чабырлы. Перевод С. Шуртакова.

[189] Мост Азамата. Перевод С. Шуртакова.

[190] Легенда о начале хлебопашества. Перевод С. Шуртакова.

[191] Тора – верховный бог в представлении древних чувашей.

[192] Киреметъ – божество.

[193] Девушка на Луне. Перевод Н. Данилова и А. Нечаева.

[194] Как у чувашей поселились деньги. Перевод С. Шуртакова.

[195] Мордва (мордовцы ) – народ, коренное население Мордовии (313 тыс. ч.). В России по данным на 1995 г. проживает 1,07 млн. ч. Общая численность 1,15 млн. ч. Делятся на этнографические группы: эрзя и мокша, каратаев и терюхан. Верующие – православные. Мордовские языки (языки мордвы) относятся к финско–угорской семье языков. Существует два литературных и разговорных языка: мокшанский и эрзянский. Письменность на основе русской графики.

Все произведения, представленные в данном разделе, публикуются в литературной обработке писателей В. Радаева и М. Втулкина.

[196] Цяпор – благородная трава.

[197] Веле – село.

[198] Марийцы (самоназв. – марий, устар. назв. – черемисы ) – народ, коренное население Марийской Республики (324 тыс. ч.) и соседних областей Поволжья и Урала. Всего в России по данным на 1995 г. проживает 644 тыс. ч. Марийский язык относятся к волжско–финской группе финско–угорских языков. Имеет два литературных языка: лугово–восточный марийский язык и горно–марийский язык. Письменность на основе русского алфавита.

Все произведения, представленные в данном разделе, печатаются по книге «Мифы древней Волги» – Саратов: Надежда, 1996.

[199] Калмыки (самоназв. – хальмг) – народ, основное население Калмыкии (146 тыс. ч.). Всего в России по данным на 1995 г. проживает 166 тыс. ч. Верующие калмыки – буддисты, есть и православные. Калмыцкий язык относится к монгольской группе языков. Древняя письменность на основе монгольского алфавита, современная – на основе русского алфавита.

Все произведения, представленные в данном разделе, печатаются по книге «Мифы древней Волги» – Саратов, 1996.

[200] Чеченцы (самоназв. – нохчий) – народ, коренное население Чечни. Проживают также в Ингушетии, Дагестане и других республиках Кавказа. Большие чеченские диаспоры имеются в Казахстане и некоторых крупных городах России. Общая численность по данным на 1995 г. составляет свыше 900 тыс. ч. Верующие – мусульмане–сунниты. Чеченский язык относится к кавказским (иберийско–кавказским) языкам (нахские языки). Письменность на основе русского алфавита.

Все произведения, представленные в данном разделе, публикуются в переводе А Мальсагова.

[201] Возвращение благодати. Записал И. Дахкильгов в 1975 г. на чеченском языке в сел. Алкум ЧИАССР от С. Сайдулаева.

[202] Мялхистинцы – одно из чечено–ингушских этнических образований.

[203] Мялхистинцы и У–Нана. Записал И. Дахкильгов в 1975 г. на чеченском языке в сел. Пхимат ЧИАССР от Д. Махаури.

[204] Тушоли – божество плодородия; тушоли–котам – птица удод, которая считалась священной.

[205] Цув – святилище, цай – святой.

[206] Села Сата – дочь языческого бога грома и молнии Селы; в данном контексте – дочь верховного божества Дялы.

[207] Доге – топоним горной Чечено–Ингушетии.

[208] Нихалой – село в горной Чечне.

[209] Итум–Кале – село в горной Чечне.

[210] Склон Мажки. Записал М. Кабиев на чеченском языке в сел. Ведено ЧИАССР от неизвестного лица.

[211] Гелдаган – аул горной Чечни.

[212] Бердыкель – аул горной Чечни.

[213] Солса. Записал А. Мальсагов в 1971 г. на чеченском языке в сел. Бамут ЧИАССР от X. Жалиевой.

[214] Два князя. Записал А. Мальсагов в 1971 г. на чеченском языке в сел. Бамут ЧИАССР от X. Жалиевой.

[215] Датых – аул горной Чечено–Ингушетии.

[216] Эг – ущелье в горной Чечне.

[217] Оки–Аки Записал А. Мальсагов в 1971 г. на чеченском языке в сел. Бамут ЧИАССР от X. Жалиевой. Оки–Аки – собственное имя, этимологии не поддается.

[218] Майистинцы – одно из чеченских племен.

[219] Жархо, Кошатхо, Саханхо – так называются аулы горной Чечено–Ингушетии.

[220] Как чеченцы присоединялись к России. Записала Р. Сайдулаева в 1975 г. на чеченском языке в сел. Алхан–Юрт ЧИАССР от М. Сайдулаева.

[221] Беслан – топоним Северной Осетии.

[222] Гехи – равнинное село Чечни.

[223] Ингуши (самоназв. – галгаи ) – народ, проживающий в основном в Ингушетии (свыше 215 тыс. ч. по данным на 1992 г.), Чечне, Сев. Осетии. Общая численность по данным на 1995 г. составляет свыше 237 тыс. ч. Верующие – мусульмане–сунниты. Ингушский язык относится к кавказским (иберийско–кавказским) языкам (нахские языки). Письменность на основе русского алфавита.

Все произведения, представленные в данном разделе, публикуются в переводе А. Мальсагова.

[224] Как возникли солнце, месяц и звезды. Записал И. Дахкильгов в 1963 г. на ингушском языке в г. Грозном от одаренной сказительницы Г. Вековой – сестры известного ингушского поэта Т. Бекова.

[225] Спор о солнце и луне. Записал И. Дахкильгов на ингушском языке в г. Грозном от А. Ханиева.

[226] Сын Месяца. Записала Ж. Торшхоева в 1967 г. на ингушском языке в сел. Чермен СОАССР от X. Торшхоева. Возможно, данный сюжет сказочный, за исключением концовки, относящейся, скорее, к легендам.

[227] Да умрет твоей матерью рожденная! – Как и приведенное выше выражение «Пусть ты долго не проживешь!», является общей сказочной формулой проклятия.

[228] Ва – обращение, соответствует русскому «эй».

[229] Абаде – вечность без конца в противоположность азале – вечности без начала.

[230] О возникновении благодати земной. Записал И. Дахкильгов в 1975 г. на ингушском языке в сел. Алкум ЧИАССР от Л. Магиева.

[231] О вершине Казбека. Записал И. Дахкильгов в 1975 г. на ингушском языке в сел. Алкум ЧИАССР от Г. Евкурова.

[232] Дарза–Наналг – Мать, божество вьюг.

[233] У–Нана. Записал И. Дахкильгов в 1975 г. на ингушском языке в сел. Мужичи ЧИАССР от А. Балаева. У–Нана – Мать, хозяйка болезней, эпидемий. У–Нана по своим функциям напоминает грузинских мифологических духов саранчи, оспы и холеры.

[234] Хи–Нана. Записал И. Дахкильгов в 1975 г. на ингушском языке от неизвестного лица. Хи–Нана – Мать, божество вод. В древнем армянском фольклоре – божество вод Цовини.

[235] Выбор девушки. Из личного архива X. Осмиева. Опубликовано в рукописном журн. «Красные ростки» (на рус. языке), 1926 г.

[236] Богурали – приток реки Ассы.

[237] Галашки – село в Ассинском ущелье.

[238] …в виде каменных плит по ее сторонам. – Эти камни стоят и поныне. Подобные камни–кресты встречаются и в Чечне.

[239] Как образовалась река Асса. Записал И. Дахкильгов в 1974 г. на ингушском языке в сел. Кантышево ЧИАССР от У. Келигова.

[240] О возникновении озера в Галан–Чоже. Записал И. Дахкильгов в 1975 г. на ингушском языке в сел. Бамут ЧИАССР от А. Мурдаева.

[241] Галан–Чоже, Ялхарой, Алка, Ахкабасе – названия мест в горной Чечне.

[242] Место падения Байтмара. Записал И. Дахкильгов в 1965 г. на ингушском языке в сел. Ляжг ЧИАССР от С. Патиева.

[243] Арамхи – правый приток Терека.

[244] Тарш – аул в горной Ингушетии.

[245] Шанское ущелье – по нему протекает река Шан, приток Арамхи.

[246] Строители башен. Записала Л. Орцханова в 1964 г. на ингушском языке в г. Грозный от Л. Аушевой.

[247] Галгаи – самоназвание ингушей.

[248] Цечо – от цiе – «красный»; Цечоевы – ингушская фамилия.

[249] Ханой Хинг. Записал И. Дахкильгов в 1965 г. на ингушском языке в сел. Ляжг ЧИАССР от С. Патиева. Ханой Хинг – предполагаемый первопредок ингушской фамилии Ханиевых. Его именем названо село в горной Ингушетии. Хинг – сын Хано.

В Ингушетии были известны целые роды, которые занимались кладкой жилых и боевых башен. В народе они назывались «то говзанчаш» – мастера по камню.

[250] Ханой Хинг и бог. Записал И. Дахкильгов в 1968 г. на ингушском языке в сел. Ляжг ЧИАССР от С. Патиева.

[251] Абрек Сулумбек. Записала С. Гандалоева в 1977 г. на ингушском языке в сел. Сагопши ЧИАССР от А. – Х. Ахмурзиева.

[252] Сулумбек Горовожев – из села Яндырка, был сподвижником известного абрека Зелимхана из Харачоя, наводившего страх на царскую администрацию в Грозненском округе около десяти лет (1903–1913).

[253] Осетины (самоназв. – ирон, дигорон ) – народ, проживающий в России (402 тыс. ч., из них в Сев. Осетии 335 тыс. ч.) и Грузии (164 тыс. ч., в Южной Осетии 65 тыс. ч.). Общая численность по данным на 1998 г. составляет свыше 598 тыс. ч. Верующие в основном православные, есть мусульмане–сунниты. Осетинский язык относится к иранской группе индоевропейской семьи языков. Письменность на основе русского алфавита.

[254] Уархаг и его сыновья. В 1946 г. впервые был опубликован сводный текст нартовских сказаний на осетинском языке (куда вошел и данный эпос). Этот текст был издан в прозе на русском языке в переводе Ю. Либединского в 1948 г. Государственным издательством СОАССР, а в 1949 г. – издательством «Советский писатель».

[255] Нельзя мне больше жить здесь, должен я найти брата своего и вернуться домой. – По старинным осетинским обычаям муж после женитьбы должен был брать жену домой. Оставаться жить в доме жены считалось для мужчины большим позором. Такому мужчине давалась кличка «мидагмой» – домашний муж. К нему относились в обществе с презрением.

[256] Об одном прошу: отведите меня ко входу в родовую башню моего мужа. – В старину башня являлась необходимой принадлежностью состоятельной осетинской семьи. Строительство башен возникло еще с незапамятных времен и продолжалось до конца XVIII в. Сооружались жилые, боевые и сторожевые башни, имевшие обычно от трех до семи ярусов. Башни складывались из крупных необтесанных камней, скрепляемых известковым раствором. Первый этаж родовой башни служил помещением для скота и домашнего имущества, следующие ярусы использовались для жилья, а самый верхний – для наблюдения. Башни строились наиболее состоятельными горцами. В сказаниях они часто составляют собственность великанов и алдаров–скотоводов, иногда – знаменитых нартских красавиц.

[257] …и старый Уархаг взял Дзерассу себе в жены. – Еще в XIX в. у осетин бытовал обычай, по которому жена умершего выходила замуж за неженатого члена семьи, чаще всего за брата мужа. Это было вызвано главным образом огромным выкупом за невесту, который существовал у осетин вплоть до Октябрьской революции. Оставляя у себя жену умершего, семья сохраняла работницу в доме и избавлялась от уплаты ирада (калыма) за невесту.

[258] Кабардинцы (самоназв. – адыгэ ) – народ, проживающий в Кабардино–Балкарии (364 тыс. ч. по данным на 1992 г.). Живут также в Краснодарском и Ставропольском краях и Сев. Осетии. Общая численность по данным на 1995 г. составляет 386 тыс. ч. Верующие в основном мусульмане–сунниты, есть православные. Язык кабардино–черкесский, относится к кавказским (иберийско–кавказским) языкам (абхазско–адыгейская группа). Письменность на основе русского алфавита.

Все произведения, представленные в данном разделе, публикуются по книге Е. Баранова «Кабардинские легенды» – Пятигорск: Издание К. Кибардина, 1911.

[259] Когрокой – аул в Кубанской области. Следует учитывать, что названия населенных пунктов и административно–территориальное деление во времена выхода книги, откуда взято это произведение, не соответствуют нынешним.

Машуко.

[260] Джинн – дух.

[261] Балкарцы (самоназв. – таулула ) – народ в Кабардино–Балкарии (около 71 тыс. ч.). Всего в России по данным на 1992 г. проживает 78 тыс. ч. Верующие – мусульмане–сунниты. Язык карачаево–балкарский, относится к кыпчакской группе тюркских языков. Письменность на основе русского алфавита.

Все произведения, представленные в данном разделе, публикуются по книге «Балкарские и карачаевские сказки» – М., 1971. Перевод и обработка А. Алиевой и А. Халаева.

[262] Карачаевцы (самоназв. – карачайлыла ) – народ в Карачаево–Черкесии (129 тыс. ч.) и Ставропольском крае. Всего в России по данным на 1995 г. проживает 150 тыс. ч. Верующие – мусульмане–сунниты. Язык карачаево–балкарский, относится к кыпчакской группе тюркских языков. Письменность на основе русского алфавита.

[263] О человеке по имени Карча, о его друзьях и о стране, ими открытой. Публикуется по книге Р. Фатуева «Легенды Кавказа» – Нальчик, 1939.

[264] Юрт – род.

[265] Батат – теперь (по сведениям 1939 г.) Хурзак.

[266] Карабатыр. Публикуется по книге «Балкарские и карачаевские сказки» – М., 1971. Перевод и обработка А. Алиевой и А. Халаева.

[267] Черкесы (самоназв. – адыге) – народ в Карачаево–Черкесии (40,2 тыс. ч.). Всего в России по данным на 1995 г. проживает 50,7 тыс. ч. В Турции и др. странах Передней Азии черкесами называют также всех выходцев с Сев. Кавказа. Общая численность составляет 270 тыс. ч. Верующие – мусульмане–сунниты. Язык кабардино–черкесский, относится к кавказским (иберийско–кавказским) языкам (абхазско–адыгейская группа). Письменность на основе русского алфавита.

[268] О камне, о человеке и правде. Печатается по публикации в журнале «Знамя», 1938, № 12.

[269] Тлепс – мифическое существо, покровитель кузнецов, бог железа и оружия.

[270] Тгар (Тга) – в мифологии черкесов высшее божественное существо.

[271] Зауча (или Джеме) – народное собрание.

[272] Лте–губзык – «язык народа»: относилось к особо почитаемым и доверенным лицам.

[273] Аксак–Ач – голодный, хромой («аксак» – хромой, «ач» – голодный).

[274] Аталык – человек, давший имя новорожденному, в дальнейшем его воспитатель.

[275] …пятикратно вооруженный… – Под пятикратным вооружением подразумевается: меч, кинжал, бердыш, копье, лук и стрелы.

[276] Зелькута – мифическое существо, покровитель наездников.

[277] Созерис – мифическое существо, покровитель домашнего благосостояния.

[278] Деревья, обвешанные старинным оружием… – Вешать оружие и вообще металлические вещи на деревья – древний черкесский обычай.

[279] Видно, и боги стареют!.. – Черкесы, переменив несколько религий (язычество, христианство), приняли мусульманство.

[280] «Он прожил в своей пещере триста девять лет». – Перифраз слов XVII главы Корана «Пещера»: «Эти молодые люди прожили в своей пещере триста девять лет».

[281] Мезитх – в мифологии черкесов существо, покровительствующее охотникам.

[282] О девушке, о женщине, о матери и об уходящей любви. Публикуется по книге Р. Фатуева «Легенды Кавказа» – Нальчик, 1939.

[283] Бхезинико–Бексарз – один из знаменитейших древних витязей черкесского народа.

[284] Пша–кафтан – девичий сарафан со шнуровкой спереди, надевается поверх рубашки.

[285] Дагестанцы – общепринятый термин для обозначения народностей, исконно проживающих на территории, именуемой в настоящее время Республикой Дагестан. (40,2 тыс. ч.). По данным на 1998 г. здесь проживает 2,095 млн. ч. В Дагестане насчитывается около 30 народов и этнографических групп. Кроме русских, азербайджанцев и чеченцев, составляющих немалую долю населения республики, это аварцы, даргинцы, кумьти, лезгины, лакцы, табасараны, ногайцы, рутульцы, агулы, таты и др.

Дагестанский язык является ветвью иберийско–кавказских языков. Состоит из групп или отдельных языков: 1) аваро–адноцезская группа – аварский, андийский, ботлихский, годоберинский, каратинский, ахвахский, багвалинский, тиндийский, чамалинский; цезские языки – цезский (или дидойский), хваршинский, гинухский, бежитинский (или капучинский), гунзибский; 2) даргинский язык; 3) лакский язык; 4) лезгинская группа – лезгинский, табасаранский, агульский, рутульский, цахурский, крызский, будухский, хиналугский, арчинский, удинский.

Письменность на аварском, агульском, даргинском, лакском, лезгинском, табасаранском языках – на основе русского алфавита.

Все произведения, представленные в данном разделе, публикуются по книге «Дагестанские народные сказки» – М., Детгиз, 1951. Подготовка текста Н. Калиевой.

[286] Чурек – хлеб особой выпечки, в виде большой плоской лепешки.

[287] Дэв – в фольклоре народов Кавказа, Малой и Средней Азии, Западной Сибири и др. дэвы – злые духи, главным образом антропоморфные или зооморфные великаны.

Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 241; Мы поможем в написании вашей работы!
Поделиться с друзьями:

⇐ Предыдущая 17 18 19 20 21 22 23 24 2526

Мы поможем в написании ваших работ!