СОРОК ЖИЗНЕЙ БУДДЫ И БОДХИСАТВЫ 30 страница
Восьмой лист – праведное созерцание, умение сосредоточить мысли на главном и достойном.
Подняв все восемь листьев над головой как знамя, ученик отправился в странствия путем Будды, разъясняя смысл каждого листа, если он нуждался в толковании.
Первый лист был доступен каждому, ибо не требовал от верующего ничего того, что нарушало бы привычный образ его жизни.
Второй лист вызывал споры: как понимать отказ от чувственных наслаждений? Ведь без них нет брака, а отсутствие брака приведет к вымиранию рода человеческого. Приходилось объяснять, что от брака должны отказаться лишь те, кто составляет узкую группу последователей, что Будда благосклонно отнесся к престарелой супружеской чете, счастливо прожившей вместе много лет и наивно добивавшейся того, чтобы остаться мужем и женой в последующей жизни, что он нашел слова, чтобы укрепить их брак на праведных основах и сделать его образцом для всех.
Более всего сомнений вызывал четвертый лист– отказ от насилия. Как отказаться от насилия по отношению к преступнику, готовому убить тебя и твоих детей? Может ли последователь Будды быть воином, для которого насилие – обязанность? Пришлось растолковывать, что воин не может быть принят в монастырь, стать монахом; что находясь на службе, он обязан оставаться справедливым к своим товарищам по оружию и милостивым к врагу, если последний складывает оружие.
Говоря о пятом листе, ученик Будды объяснял, что учитель добывал средства к существованию милостыней, но не призывал к этому всех, что он не убеждал купца Судатту стать нищим, но ставил его в пример другим купцам, которые копят сокровища вместо того, чтобы делиться ими со всеми нуждающимися. Он вспоминал также и кузнеца, ковавшего не только лемехи для плугов и косы, но и оружие, несущее смерть. Будда за это его не осуждал. Когда же кузнец, желая доставить ему удовольствие, накормил его грибами и довел до гибели, беседуя с ним, Будда уделил ему столько же внимания, сколько и праведникам.
|
|
|
В годы после кончины Будды его путем следовало много учеников, умевших столь же наглядно, как и обладатель листьев, объяснять смысл великого учения. Один из них в большом городе собрал целую толпу перед домом, используя для наглядности ступени лестницы. Поднимаясь по каждой из первых восьми ее ступеней, он разъяснял содержание учения, не исключая того, что кто–то сможет подняться и выше, на девятую и десятую ступени, ибо Будда не отрицал других ступеней истины.
Среди слушателей монаха в оранжевом одеянии были два стражника, крестьянин с корзиной, в которой был большой гусь, фокусник с обезьянкой на плече, брадобрей и стоявший особняком мусорщик. Проповедник обращался ко всем сразу, не говоря ничего такого, чтобы могло бы сблизить слушателей или увеличить рознь между ними. При этом, спустившись с восьмой ступени на землю, он перешел к рассказу о прежних жизнях того, кто еще не был Буддой, но готовился им стать, упомянув и белого гуся из корзины, и обезьяну, и слона, призывая быть милосердными и к меньшим братьям.
|
|
|
Чуллаккасеттхи
В давние времена, когда в Варанаси царствовал Брахмадатта, бодхисатва возродился в семье торговца при царском дворе. Звали его Чуллаккасеттхи.
Однажды по дороге на службу он увидел дохлую мышь. Сопоставив это обстоятельство с расположением созвездий, он сказал сопровождавшей его дочери:
– Если бы какой–нибудь сообразительный юноша взял бы эту мусику, он смог бы содержать жену и быть при деле.
Один бедный юноша из хорошей семьи услышал эти слова и, будучи наслышан о мудрости Чуллаккасеттхи, подумал: «Не станет он такое зря говорить».
Когда отец с дочерью удалились, он подобрал мусику и понес ее, держа за хвостик, на базар и там продал ее как корм для кошки за каканик. На этот каканик он приобрел ложку патоки. Набрав в кувшин воды, он бросил туда патоку и напоил из черпака водой выходящих из царского парка садовников. За это каждый из садовников дал ему по букету цветов. За них он тотчас получил восемь каршапан.
|
|
|
Однажды ночью в Варанаси был сильный ветер. Едва он утих, юноша отправился к царскому парку. Он увидел сторожа, сносящего к воротам сбитые ветром сучья.
– Почтенный! – обратился он к нему. – Хочешь, я тебе помогу, если ты мне позволишь унести этот мусор?
– С удовольствием! – ответил обрадованный старик.
Через некоторое время гончар, идущий со своим товаром на базар, увидел юношу с вязанкой сучьев и купил ее у него, а также и другие сучья, сложенные в кучу у ворот парка, за шестнадцать каршапан и согласился уступить цену за горшки, кувшины и другую посуду. Так юноша обзавелся посудой.
Наполнив ее водой, он поставил все это у городских ворот и вдоволь напоил пятьсот косцов.
У косцов не оказалось денег, но они были благодарными людьми и сказали юноше:
– Дорогой! Что нам для тебя сделать?
– Когда будет нужно, что–нибудь сделаете, – ответил юноша.
Через некоторое время один торговец сообщил:
– Завтра в город приезжает барышник, чтобы продать пятьсот коней.
Узнав об этом, юноша сказал косцам:
– Принесите мне сегодня по вязанке травы, свою же больше никому не продавайте.
|
|
|
Косцы согласились и, принеся пятьсот вязанок травы, сложили ее у его дома. Барышник, не найдя во всем городе корма для лошадей, взял у юноши всю траву и заплатил за нее тысячу каршапан.
Потом предприимчивый юноша узнал, что в порт пришел большой корабль. Он за восемь каршапан нанял колесницу и прибыл в порт с большой пышностью. Дав корабельщикам залог за все привезенные на корабле товары, он расставил по дороге к порту своих людей, чтобы никто из перекупщиков не мог подойти к кораблю без его согласия.
Таким образом, став посредником, юноша получил от каждого торговца по тысяче каршапан в качестве залога за товары на корабле, после же продажи товаров они ему дали еще по тысяче каршапан.
Получив двести тысяч каршапан, юноша вернулся в Варанаси и, взяв тысячу, отправился к Чуллаккасеттхи.
Передавая бодхисатве тысячу каршапан, юноша сказал:
– Прими от меня это в благодарность. Четыре месяца назад у меня не было ни одного каршапана, а теперь их двести тысяч.
– Как же тебе удалось разбогатеть? – удивился Чуллаккасеттхи.
– Я следовал указанному тобою пути, благочестивый, – ответил юноша и рассказал все по порядку, начиная со случайно услышанного разговора бодхисатвы с дочерью.
Слушая юношу, бодхисатва думал: «Вряд ли я смогу отыскать для моей дочери более подходящего мужа, чем этот человек. Ведь он извлек выгоду даже из дохлой мыши».
И отдал бодхисатва юноше в жены свою дочь, красивую девушку, уже достигшую зрелости, ввел его в свои дела и объявил своим наследником.
После кончины Чуллаккасеттхи его зять занял должность при царском дворе, стал самым богатым человеком в Варанаси, а бодхисатва возродился согласно карме.
Бодхисатва и раб
Давным–давно, когда в Варанаси царствовал Брахмадатта, бодхисатва возродился в семье богатого сеттхи. В тот день, когда жена родила ему сына, родился мальчик и у его рабыни. Дети росли вместе. Когда сын бодхисатвы стал ходить к учителю, юный раб провожал его, нес ученическую доску и ожидал, когда окончится урок. Так он обучился грамоте, а затем постиг несколько ремесел и со временем стал красивым и образованным юношей.
Исполняя обязанности эконома, он, однако, тяготился положением раба и часто думал: «Стоит мне совершить какой–нибудь проступок, меня пошлют на тяжелую работу, а то и побьют, бросят в оковы, поставят на мне клеймо. Пойду–ка я в соседнюю область к одному сеттхи, другу моего хозяина, и назовусь его сыном».
Он взял пальмовый лист и написал на нем: «Посылаю я к тебе своего сына Катахаку. Если ты сочтешь родство полезным для наших отношений, отдай моему сыну в жены свою дочь, посели его у себя. Я же навещу тебя при случае».
Оттиснув на листе печать хозяина, Катахака взял денег на дорогу, благовония, одежду и все другое, что ему могло пригодиться, и отправился в соседнюю область.
Явившись к сеттхи, которому он не раз писал от имени господина, беглый раб приветствовал его поклоном.
– Откуда держишь путь, любезный? –спросил хозяин.
– Из Варанаси, – отвечал раб.
– По какому делу ты явился?
– Прочти и все узнаешь, – сказал Катахака, протягивая письмо.
Прочитав письмо, сеттхи возликовал, ибо для него породниться со столичным сеттхи было высочайшей честью.
И поселился раб в его доме как зять, пользуясь его богатствами. У Катахаки появилось много слуг, которые ухаживали за ним. Желая показать, что все это ему не в новинку, он часто ворчал:
– Ох эта деревенщина! Не умеет она ни обед приготовить, ни стол накрыть.
Между тем бодхисатва, обнаружив отсутствие раба, отправил своих людей на его розыски. Один из посланных разыскал Катахаку и, оставшись неузнанным, вернулся и сообщил обо всем бодхисатве, который сказал: «Я его пристыжу» – и стал готовиться в дорогу.
Весть об этом достигла города, где жил Катахака, и он сказал тестю:
– Почтенный! Мой отец хочет тебя навестить. Готовься к приезду, а я пойду ему навстречу с дарами.
И вот отправился Катахака с большой свитой в путь. Встретившись с бодхисатвой, он поклонился ему и вручил дары, а затем, отведя в уединенное место, бросился к его ногам, умоляя не разоблачать его.
– Не бойся, – утешил бодхисатва раба. – Ты плохо поступил, но я не из тех, кто мстит.
После этого бодхисатва отправился в город, где жил Катахака, и с величайшим почетом был принят его тестем. Когда гостя усадили на почетное место, тесть Катахаки сказал:
– Господин! Я отдал свою дочь в жены твоему сыну. Хочешь на нее взглянуть?
Бодхисатва милостиво кивнул головой.
Когда жену Катахаки привели, бодхисатва принял ее как свою дочь и удалился с нею, чтобы она могла почесать ему голову. Когда она это сделала, он поблагодарил ее и спросил:
– Действительно ли мой сын и в счастье и в несчастье заботлив, и вы оба живете в согласии и дружбе?
– Это так, как ты сказал, господин, – ответила жена Катахаки. – У твоего сына лишь один недостаток. Он очень разборчив в еде и без конца ворчит, что наш стол хуже столичного.
– Он всегда был ворчлив, – произнес бодхисатва умиротворяюще. – Но я научу тебя, как его исправить. После того как он сядет за стол, прочти ему эту шлоку:
За стол чужой садясь, не задирай ты, Катахака, нос,
А то лишишься ты всего, когда придет знакомый гость.
С этого времени Катахака перестал привередничать, полагая, что бодхисатва раскрыл его тайну жене.
Бодхисатва и брахман
Как–то блуждая по земле магадхов, бодхисатва остановился в одной из брахманских деревень. Была пора сева. Уже запрягли быков в плуги. Дымился котел. Работникам раздавали пищу. Блаженный подошел к месту раздачи и в свой черед подставил чашу для пищи. Видя это, брахман, следивший за раздачей, сказал:
– Прежде чем есть, я пашу и сею. И ты, странник, сначала вспаши свое поле и посей свои зерна, а потом насыщайся.
– Так я и делаю, – ответил бодхисатва.
– Но что–то я не вижу у тебя упряжки, быка, плуга, кнута – всего того, без чего немыслима ни вспашка, ни посев.
Бодхисатва ответил гатхой:
Есть и взору невидимый труд.
Ведь ничто не дается само.
Выдержка – дождь мой, память – мой кнут.
Верность – зерно и мудрость – ярмо.
Мужество служит мне вместо быков.
Тянет прямую оно борозду
В край, который не знает оков.
Отдых и счастье там пахаря ждут.
Каждый может пахарем быть.
В руки свое грядущее взять.
И о печалях мира забыть.
И в труде нирвану познать.
Выслушав эти мудрые и вдохновенные слова, брахман от души наполнил большую бронзовую чашу сваренной на молоке рисовой кашей и обратился к пришельцу:
– Отведай кушанья, почтенный. Воистину ты – пахарь и сеешь добро.
Бодхисатва вновь ответил гатхой:
Не беру я награды за пение гатх.
Истина не имеет цены.
Мудрые обходятся без наград.
Дхарме они до смерти верны.
– Как же мне распорядиться этой молочной кашей? – спросил брахман.
– Не знаю, – ответил бодхисатва. – Только в трех мирах не найдется никого, кто смог бы переварить предназначенное мне кушанье. Пожалуй, вылей кашу туда, где не растет трава, или в горькую воду, не имеющую живых существ.
Брахман отыскал такую воду и опрокинул туда чашу. Вода закипела, задымилась. Клубы дыма достигли неба. Пораженный случившимся, дрожа от ликования, брахман приблизился к бодхисатве и припал к его ногам.
– Поразительно, – воскликнул он, – какими разнообразными, неповторяющимися словами тебе удалось разъяснить суть своего учения! Отныне ты – мое прибежище. Посвяти меня в свою веру.
Бодхисатва и царь Махапинтала
В отличие от сутр, связанных с практикой обучения молодых монахов приемам вовлечения иноверцев в истинную веру, существовал специальный жанр произведений, обращенных к мирянам, – джатаки. Они построены как рассказ самого Будды о своих прежних рождениях, когда он был бодхисатвой.
* * *
Давным–давно в славном городе Варанаси правил злой и несправедливый царь Махапинтала. Не было для него большей радости, чем причинять боль. Грубый, жестокий и суровый, он не ведал жалости, был неумолим не только к своим женам, сыновьям и дочерям, но и к придворным, брахманам, знатнейшим кшатриям, невыносим, словно песчинка в глазу, словно камень в пище, словно колючка в пятке.
В то время бодхисатва возродился в образе сына того царя. Когда после долгого правления несносный и ненавистный царь умер, жители Варанаси ликовали так, будто одержали победу над внешним врагом. На место сожжения праха навезли тысячу возов дров, надеясь, что сильное пламя унесет подальше от города ненавистную душу.
Надо ли рассказывать, с какой радостью была вручена власть Махапинталы его сыну? В городе состоялось торжественное шествие, и каждый дом был празднично украшен. Непрестанно бухали барабаны, гудели рога и раковины, всякий колотил в какую–либо металлическую посудину, стараясь этими звуками изгнать навсегда память о злом царе.
Каково же было удивление бодхисатвы, занявшего золотой, украшенный гирляндами цветов трон, когда до его слуха донеслось всхлипыванье. Повернув голову, бодхисатва увидел старого привратника, смахивавшего с морщинистого лица слезы.
– Что с тобой? – удивился бодхисатва. – Неужто ты скорбишь об уходе того, кого в Варанаси называли Красноглазым?
– О нет, – отозвался старец, – разве можно скорбеть о смерти такого изверга! Не было дня, чтобы твой отец, покидая дворец, не ударял меня по голове тяжелым кулаком. Возвещая о прибытии во дворец, он вновь меня ударял. Это вошло у него в привычку. Вот я и подумал, каково придется привратнику нижнего мира, когда Яма не пожелает принять твоего отца и отошлет его назад, а он будет вновь и вновь пробиваться к нему, так что отцу твоему не останется ничего, как возвратиться сюда.
– Не бойся! – улыбнулся бодхисатва. – Тот, кто над тобой издевался, сожжен на костре из тысячи возов хвороста и поленьев, а место сожжения залито водою из тысячи кувшинов и окопано рвом. К тому же существа, попавшие в тот мир, никогда не возвращаются на то место, которое они покинули.
Акробат
Давным–давно, когда в Варанаси царствовал Брахмадатта, бодхисатва возродился в одной семье сильным и ловким мальчиком. Его отдали в обучение акробату. Он быстро усвоил эту науку и так же легко, как его учитель, играл мячами и искусно владел своим телом, но не воспринял ни одного из пороков своего наставника. К тому же бодхисатва не стремился превзойти других акробатов, был безразличен к тому, сколько бросят на его коврик монет, угостят ли его в трактире обедом или он уйдет голодным. Он никогда не сетовал на отсутствие имеющегося у других, радовался жизни, видя в ней высшее из благ.
Как–то перед представлением в одной деревне они зашли в трактир, и люди налили им вина. Ученик не стал пить, а учитель, радуясь даровому угощению, выпил много и расхвастался:
– Как сейчас шел я в город, мне дорогу перебежал заяц. Это плохая примета, подумал я, и погнался за косым. Он туда, сюда. Но от меня не уйдешь! Нагнал я его, хвать за уши и приволок в город. Вокруг меня собралась огромная толпа. Сколько крику было! Подняли меня на руки и понесли. И все показывали пальцами: «Вот человек, нагнавший зайца!»
Трактир заполнился удивленными возгласами. Ободренный акробат продолжал:
– В другой раз вместе со многими я шел в город на великий праздник. Дело было в пору разлива. Разбушевавшаяся река снесла мост. Видя это, люди постояли и повернули назад. Я же, разбежавшись, совершил прыжок, которому мог бы позавидовать Хануман, и оказался на другом берегу реки.
И тут кто–то из находившихся в трактире выразил сомнение:
– Этого не может быть!
– Ты мне не веришь?! – возмутился учитель. – Сейчас ты увидишь, что я прыгну через пять дротиков.
– Не делай этого, почтенный, – шепнул бодхисатва. – Ты прыгаешь лишь через четыре дротика.
Акробат отмахнулся от него, выбежал на улицу и воткнул в землю пять дротиков острием вверх.
Бодхисатва подошел и настойчиво предложил:
– Разреши, я уберу один дротик.
– Не смей! – закричал акробат, дыша в лицо бодхисатвы винным перегаром. – Ты еще не знаешь, на что я способен!
Разбежавшись, он прыгнул, перескочил через четыре дротика, а на пятый же накололся животом и стал похож на цветок мадхуки, нанизанный на собственный стебель. Тогда бодхисатва сказал:
Перед народом не хвались ни ловкостью, ни скоростью,
Четвертый дротик одолев, на пятом ты наколешься.
Золотой гусь
Давным–давно, когда в Варанаси царствовал Брахмадатта, бодхисатва возродился в семье одного брахмана и, достигнув зрелости, взял в жены дочь брахмана. У нее родились три дочери–близнецы. Им дали одно имя – Нанда.
Эта жизнь бодхисатвы была недолгой. Он не успел обратить жену в свою веру, объяснить ей, что алчность – первый из пороков, что алчный омерзителен не только людям, с которыми ему дано жить, но и матери, его родившей.
После смерти Будды его жена и дочери жили в бедности. Перенося ее как величайшее из наказаний, они завидовали каждому, кто хоть немного богаче их. А Будда возродился в облике золотого гуся, наделенного разумом и знанием былых воплощений. Вспомнив о жене своей и дочерях, он прилетел к их хижине и незаметно стал за ними наблюдать. Видя, что они живут, прислуживая соседям, бодхисатва решил: «Покажусь–ка я им! Мое тело покрыто золотыми перьями. Буду отдавать им по одному перу, и они заживут безбедно».
Утром, проснувшись, увидели вдова и три ее дочери золотую птицу на соломенной кровле, и разгорелись у них глаза.
– Откуда ты, почтеннейший? – спросила мать.
– Оттуда! – сказал гусь, поднимая клюв к небу. – Я твой супруг и отец твоих дочерей. После того как мы расстались, я возродился в образе гуся. Теперь вы заживете в достатке.
С этими словами он вырвал клювом одно из своих перьев и бросил его вниз. Женщина кинулась на землю, закрыв перо грудью, так и не заметив, как улетел гусь.
И стал гусь прилетать время от времени, оставляя семье по одному золотому перу. Однажды мать позвала своих дочерей и обратилась к ним с такими словами:
Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 206; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!