Глава 3 Тулл Гостилий и Анк Марций 3 страница
Когда приблизился берег, Палинур, помрачнев, воскликнул:
– Строфады!
Да, это были Строфады, гроза мореходов. Сколько в этих местах осталось душ непогребенных! В ветрах, со свистом влетающих в дома, что потеряли кормильцев, можно услышать зловещее имя «Строфады!» Сколько бродят по весям и городам нищих с обломками весел, взывающих о подаянье: «Строфады!». Сколько разбилось надежд об эти голые скалы!
Выйдя на пустынный берег, окаймленный скалами, узрели троянцы стадо тучных коров и коз длиннорогих. Было оно без охраны. Ее отыскать не пытаясь, пустили скитальцы в ход топоры. Костры разожгли. И дым от них потянулся. На жердях закрутились румяные туши, испуская дразнящий запах. Но едва вонзились в мясо ножи, как над головами послышалось хлопанье крыльев и резкие крики.
– Гарпии![22] – завопили троянцы, ища спасения в бегстве. Да, это были чудовища с лицами дев и кривыми когтями коршунов. Это они на берегах далекого Понта досаждали Финею[23], едва из‑за них не погиб он голодной смертью. Удалось Бореадам[24] их отогнать. Но надо же было им обосноваться на островах, и так имеющих славу дурную!
Оправившись от испуга, схватили троянцы мечи и стали разить огромных пернатых. Но железо не пробивало мощных перьев. Взвившись в воздух, спрятались гарпии в скалах. Одна же из них, Келайно, возвратившись, пропела:
Ждет Италия вас. Достигнуть ее вам удастся,
Если попутным ветрам принесете должные жертвы.
|
|
|
Знайте, однако, что Трои не обрести вам вовеки,
Прежде чем, мстя за обиду, какую вы нам причинили,
Голод вас не принудит в столы вгрызаться зубами[25].
– Отец! Слышишь, что она каркает! – воззвал Эней к Анхизу.
– Слышу, сын мой. Я думаю, что мы зря не устояли, без спроса убив чужую скотину. За это нам ниспослана кара, страшнее какой не бывает. Только подумай – в столы вгрызаться зубами[26].
– Но зато стало известно, куда нам плыть, – вмешался в разговор Палинур. – Италия – это не остров, а край, и не отдаленный, как я слышал, но обширный, богатый скотом.
– Что ж, – молвил Эней, – повинуясь знамению, будем искать к Италии этой дорогу.
В стране хаонов
Остались позади Строфады. И снова кили рассекают вспененные волны. Через пару дней вынырнула чернеющая лесами земля.
– Это остров Закинф! – объявил Эней. – Он обитаем людьми и славится своим виноградом. Почему бы нам здесь не набрать хотя бы воды?
Кормчий резко повернулся.
– О чем ты говоришь? Ведь рядом Итака!
Взгляды обратились в указанном Палинуром направлении. Вот где родились и, подобно гарпиям, налетели на Трою беды. Это остров погубителя Трои. Это он убедил утомленных данайцев продолжать войну, выставив на посмешище приверженцев мира. Это он вместе с Диомедом захватил разведчика Трои Долона и выведал у него расположение отрядов троянцев, благодаря чему убил фракийского царя Реса и увел его волшебных коней. Он же похитил палладий, конечно, не без помощи самой Афины. И где он теперь? Не наблюдает ли он сейчас за кораблями?
|
|
|
– К северу отсюда, – прервал молчание Палинур, – как мне известно, находятся владения народа хаонов. Там мы наполним водою мехи и переждем время бурь. Да вот уже видны колонны храма Аполлона.
Спустив паруса, мужи пересели на весла. Жены снова приготовили мехи. В волны полетели якорные камни. И встали суда у берега, развернувшись к нему кормой. Сойдя на сушу, троянцы принесли жертвы Юпитеру, зажгли огонь на алтаре, совершили обряд очищения и начали дружно сооружать лагерь.
– Мы здесь будем строить Трою? – спросил Асканий деда.
– О нет! – ответил Анхиз. – Это время, внучек, непригодно для плаваний. Мы здесь перезимуем, а по весне двинемся в путь. Пока же подождем Энея.
Торжественное жертвоприношение Юпитеру.
– Не знаю, что и думать, отец, – взволнованно проговорил внезапно появившийся Эней. – Но один из местных жителей уверяет, что точно такое же оружие, как у нас, у соседнего правителя. Зовут же его, как это ни странно, Геленом.
|
|
|
– Геленом… – повторил Анхиз. – Да это же сын Приама[27].
– Я думаю, отец, мне следует отправиться в тот город. Я узнал, что он недалеко.
– Пусть тебе помогут боги! Я же распоряжусь, чтобы вытащили на берег суда и занялись их починкой.
Тень Гектора[28]
Пройдя совсем немного, Эней и его спутники увидели курган и на нем женщину в черном одеянии, возжигавшую жертвенный костер. Узнав Андромаху[29], Эней радостно кинулся ей навстречу. Она же замерла, отстранясь от него, как от страшного видения.
– Удались, тень Энея! – лепетала она. – Не тебя я жду, а другого вождя, павшего в битве с Ахиллом.
– Нет! Я не тень! – заверил Эней супругу Гектора. – Не пленник я Аида, отпущенный им принести тебе весть от мужа. Пощупай меня, я живой!
Андромаха прикоснулась к руке Энея, и в глазах ее вспыхнула радость:
– Значит, тебе удалось спастись, не разделив судьбы Приама и всего его рода?! Но почему ты один? Где твой отец, где мальчик Асканий, племянник моего Гектора?
– Они живы по милости той, чье имя известно и тебе, и каждому, охваченному даруемым ею чувством. Они остались у кораблей. Мы плывем в поисках места для новой Трои вместо той, что сожжена врагами. Я верю, что новая Троя возвысит до звезд имя Гектора.
|
|
|
– Ты надеешься основать новую Трою?! – воскликнула Андромаха. – Разве это возможно?!
– Я в это верю, – проговорил Эней после долгого раздумья, – ибо не сам я пришел к этой мысли, мне подал ее благородный дух того, кому ты приносишь жертвы.
Андромаха побледнела. На ее высоком лбу выступил пот.
– Он тебе явился! Тебе, а не мне?
– Это было не здесь, а в Трое, в ночь ее гибели, – произнес Эней. – После того, как погиб Лаокоон[30], мною, напуганным чудом, овладел сон. И во сне появился Гектор. Он был таким, каким видели его мы все, когда Ахилл нанес ему последний удар: волосы слиплись от крови, грудь в ранах, грязь в бороде. Я спросил его, почему он ко мне явился в таком виде[31]. Но он вместо ответа посоветовал немедленно покинуть город, пока враг не овладел Троей, и, взяв пенаты, отправиться на кораблях, чтобы на чужбине воздвигнуть великий город[32]. Вот что сказал мне Гектор в ту ночь перед тем, как мы покинули Трою.
Внимая речи Энея, страдалица орошала слезами траву.
– Как же ты оказалась здесь? – наконец решился спросить Эней. – Каковы судьбы других троянцев?
– Счастливее всех, – начала Андромаха, – была дочь Приама Поликсена. Ее враги заклали в жертву богам на кургане у самой стены. Она одна не попала в плен и не разделила в печальной неволе ложа врагов. Я же досталась юному Неоптолему, сыну Ахилла. Пришлось терпеть его спесь и рожать ему сыновей. Потом он решил отправиться в Спарту, чтобы вступить в брак с Гермионой, внучкою Леды. Уезжая, меня он отдал рабу своему Гелену. Вскоре Пирр был убит в Дельфах Орестом. Так земли, что перед тобою, достались Гелену. В память об Илионе он воздвиг на высотах город и дал ему имя Пергам.
Между тем долгое отсутствие супруги встревожило Гелена. И вот он появился в окружении вооруженных людей. Узнав Энея, он бросился к нему в объятия и, ликуя, повел в свой Пергам. Троянцы перешли жалкий ручей, который Гелен назвал Ксанфом[33], и вошли в Скейские ворота[34]. В только что отстроенных чертогах, еще пахнущих смолою сосен, Энею и остальным троянцам, за которыми было послано, Гелен дал пир. И длился он много дней. В чашах ходило по кругу вино. За возлиянием Вакху, за воспоминаниями текло незаметно время. Лишь появление первой ласточки дало знак, что пора отправляться в дорогу. Тогда‑то и обратился Эней к Гелену с мольбою.
– Ты, мой друг, – глашатай богов. Воля Аполлона раскрывается тебе в движении небесных светил, в звоне треножников, в шелесте листьев благородного лавра. Тебе ведом темный смертным язык птиц и иные приметы. Боги мне определили Италию, но, вещая от имени Аполлона, мерзкая гарпия, у которой мы отняли пищу, сулила нам небывалый голод и то, что нам придется столы поедать. Как избежать опасностей и превозмочь беды?
Гектор (мраморная статуя скульптора А. Кановы).
– Пойдем, Эней, – проговорил Гелен. Лицо его стало серьезным. – Не за пиршественным столом, а в храме Аполлона дано мне открывать будущее.
И вот их обнял мрак святилища. Принесены в жертву угодные Аполлону белые телки, и в тишине под сводами храма прозвучал голос сына Приама:
– Знай, сын богини, что опасен ваш путь, хотя Италия рядом.
Боги избрали для вас кружную дорогу. Придется вам много весел переломать, преодолеть немало преград. В узком проливе в подводных пещерах гнездятся Сцилла с Харибдой, несущие смерть мореходам. Об этом не забывай. Помни также о силе Юноны. Я не устану тебе это повторять! Приноси ей обеты и жертвы. Когда к месту прибудешь, какое назначено вам, город ты возведешь. Что до столов, какими пугала тебя вещая птица, тайны мне этой открыть не дано. Но пусть столы тебя не пугают.
Эней вышел из храма с просветленным лицом. Будущее уже не казалось ему мрачным. Желая облегчить путь землякам, Гелен дал им все, что может пригодиться в дороге, а также подарки для чужеземных владык: чеканное серебро, резную слоновую кость, котлы из меди восточной работы с ручками в виде фигурок. Эней получил доспехи Пирра, тройную золотую кольчугу, островерхий шлем, украшенный косматой гривой. Его спутникам достались мечи прекрасной работы. На радость Палинуру прислал Гелен крепких гребцов. Обнимая Аскания, Андромаха вручила ему златотканый плащ.
– Это тебе, – сказала она со слезами. – Ткала я плащ в зимние ночи, вспоминая родину нашу. Прими, мальчик, дар от той, что была женою Гектора и родила Астинакса. Если бы его пощадили боги, был бы он товарищем в играх твоих и будущих битвах. В тебе, Асканий, сына милого образ я вижу.
– Прощайте! – проговорил Эней, обнимая Гелена и Андромаху. – Будьте счастливы. Нас ждут испытания, но отныне они не пугают меня. Знаю я, что у меня друзья и мысленно с нами они.
И вот корабли спущены в море. Гребцы взялись за весла. Палинур на корме, подобно гончему псу, крутит головой и ловит ветер ноздрями. Распущены паруса. Из тумана выплыл берег Италии. Но, памятуя наставления Гелена, кормчий ведет корабли в открытое море.
Берег циклопов[35]
После долгих странствий и приключений глазам скитальцев открылась вершина снежной горы. На верхней палубе все перешли на правый борт, чтобы ею любоваться. Что это за гора и на какой она земле, знал один Палинур. На миг выпустив кормовое весло, он протянул руки к громаде и выкрикнул:
– Этна! Мы у берегов Тринакрии!
Поняв, что название ни о чем троянцам не говорит, он пояснил:
– Тринакрия – остров поболее Крита, но с тремя мысами. Этна – огнедышащая гора.
Внезапно послышался рокот, напоминающий шум прибоя. Ветер нес корабли навстречу ему.
– Все на весла! – закричал Палинур. – Это Харибда[36]!
Троянцы бросились к веслам и налегли на них. Корабль свернул влево. Этот маневр повторили и другие суда. Харибда, раздосадованная тем, что ей не досталась желанная добыча, заревела еще яростнее и безнадежнее.
Пучина словно вывернула свое нутро. Казалось, хлопья пены достигали звезд.
Впереди открылась огромная бухта. Волны понемногу утихали. Приближавшийся берег Тринакрии манил к себе, суля отдых на твердой земле в тени деревьев. Высадившись, троянцы рассыпались в поисках сухих сучьев для костров, ломали свежие ветки для лож. И вдруг – словно бы треснуло небо. Из белой вершины Этны вырвалось пламя, сопровождаемое черным дымом.
– Разбушевался Энкелад[37]! – в ужасе воскликнул Анхиз. – Я вспомнил рассказ, услышанный мною в юности. Боги навалили на поверженного гиганта гору Этну. Видишь, как он выдыхает огонь, если же повернется, затрясет всю Тринакрию, и от ее городов не останется камня на камне.
Едва дождавшись рассвета, троянцы взялись за пифосы, чтобы наполнить их родниковой водой, как вдруг из леса вышел незнакомец. Худой, изможденный, в лохмотьях, шел он, протягивая к троянцам руки.
– Кто ты? – спросил Эней. – Как ты здесь оказался?
Услышав дарданскую речь, несчастный задрожал всем телом. Троянцы его окружили. Видя, что у них нет враждебных намерений, незнакомец заговорил:
– Я – ахеец. Да, я приплыл на кораблях, вместе со всеми осаждал Илион. Если обида ваша не утихла, можете бросить меня в волны. Но умоляю небесными светилами, властью богов, светом небес, не оставляйте меня на этом берегу.
Первым заговорил Анхиз. Он протянул юноше руку и ободрил его ласковыми словами:
– Успокойся! Мы не мстим безоружным и молящим о помощи. Отбрось страх. Расскажи нам о себе все без утайки.
Незнакомец встал, и в глубоком молчании прозвучал его рассказ, от которого кровь застывала в жилах.
– Родом я с острова Итаки. Но лучше бы мне вовсе не родиться. Отец, рассчитывая на богатую добычу, отправил меня вместе с Одиссеем. На обратном пути, во время странствий по морям, я попал на этот берег. Не зная, где находимся, мы укрылись в пещере. Видели мы, что ее стены покрыты багровыми пятнами, а не догадывались, откуда они. И вот в пещеру вошло с блеянием стадо овец, за ними же вступил и пастух, ростом с гору. С глазом одним, круглым, как щит, торчащим над носом[38]. Завалив вход огромным камнем, он стал нас поедать по одному. Человек исчезал в его пасти целиком. Раздавался хруст костей, на землю вытекала кровавая жижа, а затем в плевке вылетало то, что было одеждой. Вот от этих плевков багровые пятна на стенах. Так что не первые мы попали в ловушку людоеда. Но большинству из нас удалось спастись благодаря хитрости Одиссея. Меня же забыли в пещере…
– Да, Одиссею в хитрости не откажешь, – проговорил Эней. – Но какая же из его хитростей спасла вам жизнь?
– Одиссей, – продолжал ахеец, – напоил чудовище вином, а когда оно свалилось в бесчувствии, раскаленной жердью с нашей помощью выколол ему глаз. Но надо было еще выбраться из пещеры. Это казалось невозможным. Глыбы не оттолкнуть. От лап циклопа, даже ослепленного, не уйти. Но непоеные овцы и козы стали проявлять беспокойство, блеять. Циклоп решил их выпустить. Все, кроме меня, уцепились по совету Одиссея за их шерсть под брюхом. Я же, сам не пойму почему, уснул, а когда пробудился, пещера была пуста. Циклоп стоял на скале ко мне спиной и с ревом швырял обломки скал вслед удалявшимся кораблям. Я укрылся в лесу и с тех пор здесь живу, питаясь чем придется, и в ужасе наблюдаю за циклопами.
– Так их много! – воскликнул Эней.
– Целая стая. Да вот один из них, тот самый, которого удалось ослепить. Его имя, будь оно проклято, Полифем.
Троянцы попадали на траву и, приподняв головы, стали наблюдать. Великан шагал, нащупывая дорогу вырванным с корнем стволом сосны. Спустившись в залив, он долго брел, пока вода не достигла груди. Зачерпнув ладонью воду, он стал промывать глаз.
Прячась за кустами, короткими перебежками достигли троянцы стоянки кораблей. Молча забрались на палубы, сели на весла, перерезали канаты.
Заслышав плеск, циклоп повернул голову и кинулся по воде наперерез, но было поздно. Хватая воздух руками, он поднял вопль. Глухим гудением ответили пещеры Этны, и тотчас же послышался многогласый рев. Отовсюду сбегались циклопы, ужасные сыны Этны. И вот они уже на берегу, все, как один. Так высятся над долиной дубы, вздымая пышные кроны, так над кручей стоят кипарисы, колеблемые ветром.
Берег Анхиза
Асканий смотрел на внезапно затихшего деда широко раскрытыми глазами. Анхиз лежал на палубе уже не сгорбленный – прямой, не похожий ни на кого из людей, ни на себя самого, не принадлежащий ни земле, ни небу. Ничей. Потом его завернули в обрывок паруса, спустили в лодку и увезли на берег[39]. Провожающие были вооружены, но копья они держали остриями вниз, а щиты – обращенными к себе выпуклой стороной. Мальчик остался на корабле с Палинуром. Кормчий угрюмо молчал, склонив голову на кормило.
– Палинур! А Палинур! – спросил Асканий. – Почему повернули копья и щиты?
– Чтобы не оскорблять священное оружие зрелищем смерти, – ответил кормчий, не поднимая головы, – ибо мертвые находятся в перевернутом мире.
«Перевернутый мир, – мучительно думал Асканий. – Его называют аидом. Он под землей. Поэтому перевернуты копья. Да и взоры тоже обращены вниз. И Палинур, всегда глядящий в небо, закрыл лицо от моря, от неба, от всего».
Ярко светило солнце. Из волн, поднимая брызги, вылетали дельфины и, описав дугу, скрывались из глаз. Над кормой кружили чайки. Одна из них, осмелев, опустилась на палубу и прошлась, широко расставляя красные лапки. В мире как будто ничего не изменилось. Но в жизнь мальчика впервые вступило то, что называют смертью.
Палинур приподнял голову. Чайка, взмахнув крыльями, взлетела. На берегу, обозначенном полоской прибоя, показались фигурки людей. Вот они спустили в море лодку. Мелькнуло ее смоленое дно. Взмахнули весла. Теперь лодка напоминала перевернутого на спину жука, отчаянно шевелящего лапками.
Лодка приближалась. Стали видны лица. Подняты вверх острия копий. Мальчик, устремившись к перилам, вглядывался до боли в глазах. Отец, Ахат, Клоант, Сергест… Вернулись все, кроме деда. Он навсегда остался на берегу. Плаванье будет продолжаться без него. Еще встретится много берегов. А у деда останется лишь этот. Берег Анхиза…
II Книга любви
Предисловие
В повествование о скитаниях введена любовная интрига. Она является развитием конфликта на небесах между враждебной Энею Юноной и его матерью Венерой. Первая насылает бурю, чтобы погубить Энея и его спутников, вторая с помощью Нептуна спасает скитальцев и высаживает их на берегу Ливии, где строится Карфаген, будущий великий соперник тогда еще не основанного Рима.
В античной литературе назывались две даты основания Карфагена – историческая (IX в. до н. э.) и легендарная – за 50 лет до разрушения Трои. Вергилий, естественно, останавливается на второй, поскольку она с меньшей хронологической натяжкой позволяет ему поведать о любви своего героя к основательнице Карфагена Дидоне. При этом он говорит о еще строящемся Карфагене, ибо не может допустить, чтобы героине было около семидесяти лет.
История любви Энея и Дидоны в изложении Вергилия трагична, поскольку судьба заранее определила смертельную вражду двух народов – карфагенян и римлян, одному из которых дано было создать мировую империю, а другому – быть уничтоженным. Этот конфликт между политикой и любовью впервые открывает и развивает в художественном произведении римский поэт конца III в до н. э. Гней Невий, ибо перед его глазами был пример гибели Софонибы, возлюбленной римского союзника Массинисы, вынужденной покончить самоубийством. На глазах поколения Вергилия было повторение этого конфликта – судьба царицы Египта Клеопатры, также покончившей с собой после вступления в Египет римской армии Октавиана Августа.
Юнона (по стенной живописи в Помпеях).
Политизированный герой Вергилия отказывается от любви и оставляет возлюбленную на погибель. Ради чего? Ответ можно не искать в тексте. Его указывает само слово amor (лат. «любовь»), прочтенное справа налево, как читали тексты этруски – Roma (Рим). Рим поставлен в центр псевдоисторического эпоса. Рим стоит за всем. Он – центр мироздания, центр власти, чуждой всяким человеческим чувствам.
Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 176; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!