Глава 8. РАКАНА (Б. ОЛЛАРИЯ). БАРТ-УИЗЕР (СЕВЕРНЫЙ НАДОР) 11 страница
— О, господина в белых штанах вы знаете, без сомнения, — как странно Ворон держит голову, — но почему вы решили, что он имеет отношение к Дому Раканов? И почему вы решили, что Раканы должны править Талигом?
— Права монарха в его крови! — Если так пойдет и дальше, Ангеррана хватит удар. — Его власть исходит от Создателя… И не сметь называть меня бароном. Карлионы — графы и кровные вассалы Скал!
— Вы — барон, Карлион, — солнечный зайчик пробежал по плечу Ворона, вскарабкался на щеку, — и то лишь милостью Его Величества Карла Второго. Ваших предков лишили титула за измену, но вы такой малостью не отделаетесь, обещаю вам.
— Граф Карлион! — Опомнившийся Кортней изо всех сил затряс своим колокольчиком. — Призываю вас к спокойствию! Высокий Судья не может лично вести допрос обвиняемого. Высокий Суд заслушал свидетелей и допросил обвиняемого по двум первым пунктам обвинения. Господин обвинитель, потрудитесь подвести итоги и двинемся дальше.
— Было со всей очевидностью доказано, — сварливо произнес Фанч-Джаррик, — что подсудимый Рокэ Алва в восьмой день Осенних Волн, нарушив имеющийся у него приказ, собственноручно убил находящегося при исполнении своих обязанностей маршала Талигойи Симона Килеана-ур-Ломбаха и еще шестнадцать человек.
Что до покушения в Беличьей роще, то подсудимый был опознан заслуживающими доверия свидетелями. С другой стороны, теньент Рюшан не мог видеть лица стрелявшего. Существует определенная вероятность, что в Его Величество стрелял кто-либо из людей Давенпорта или же кэналлийских прислужников обвиняемого.
|
|
|
Прокурор поклонился и скатился с кафедры, супрем устало вздохнул:
— Обвиняемый, вы хотите что-то добавить?
— Возвращаясь к началу нашей беседы, — Алва зашуршал обвинительным актом, — прошу отметить, что прокуроры отвратительно раскрыли пункт об оскорблении мною господина в белых штанах. Вышеозначенный господин скромно молчит, так что по этому вопросу свидетелем обвинения придется выступить мне. Чего не сделаешь во имя истины и справедливости… Ликтор, записывайте: «Герцог Алва даст подробные показания о том, как он неоднократно оскорблял упомянутого Альдо во время пяти, нет, шести свиданий в Багерлее…»
Справа что-то громко и зло стукнуло, Робер обернулся: Альдо с раздувающимися ноздрями нависал над залитым солнцем залом.
— Мы покидаем Высокий Суд, нас призывают иные дела. Кортней, по окончании заседания ждем вас с докладом. Мы более не намерены присутствовать на судебных заседаниях, но мы полностью доверяем Чести и Слову талигойских эориев. Продолжайте!
— Ваше Величество, — гуэций позеленел, но его тога все равно была ярче, — Ваше Величество!..
|
|
|
Ответа Кортней не дождался, только стукнули алебарды гимнетов. Его Величество промчался по бело-золотому ковру и скрылся за украшенными Зверем створками.
— Какая жалость, — сказал Ворон, — не правда ли, господа?
3
Альдо сбежал, Кортней с Фанч-Джарриком уткнулись в бумаги, Алва прикрыл глаза. Время тянулось, Рассветных гимнетов сменили Полуденные, по осиротевшему белому креслу плясали разноцветные блики, шевелились и перешептывались послы, становилось душно.
— Ваше Высокопреосвященство, господа Высокие Судьи, господа послы, — опомнился наконец Кортней. — Высокий Суд приступает к следующему пункту обвинительного акта. Обвинение готово?
— Да, господин гуэций. — Фанч-Джаррик, придерживая зеленый балахон, взобрался на кафедру. Смертельный балаган продолжался.
— Высокий Суд слушает. — Вряд ли супрем был счастлив свалившейся на него честью, но отправляться за Краклом и Феншо ему не хотелось.
— Господа Высокие Судьи, — равнодушно прочитал маленький прокурор, — обвинение намерено доказать, что подсудимый был участником заговора, направленного против Людей Чести, и что жертвами этого заговора стали Его Преосвященство епископ Оноре, множество талигойцев, включая малолетних детей, и девятеро иноземных негоциантов.
|
|
|
С целью сокрытия данного заговора обвиняемый собственноручно убил лжеепископа Авнира и приказал уничтожить свидетелей из числа так называемых висельников. По той же причине, а именно, чтобы отвести подозрение от себя и Квентина Дорака, обвиняемый подделал улики, указывающие на братьев Ариго. Обвинение просит суд последовательно заслушать показания Фердинанда Оллара, Жанетты Маллу, Раймона Салигана и графа Штанцлера. Если Высокий Суд сочтет необходимым, будут допрошены и другие очевидцы так называемой Октавианской ночи.
— Высокий Суд выслушает перечисленных свидетелей.
— Обвинение вызывает Фердинанда Оллара.
— Введите, — велел гуэций, и Оллара ввели. Через ту же дверь, что и Алву. Низложенный король и не подумал похудеть, напротив, бледное лицо стало толще, или дело было в отеках? Богатое бархатное платье казалось совсем новым, цепей не было, да и зачем? Такие не бегут и не дерутся.
Звякнуло. Алва поднялся стремительно и гибко, гимнеты схватились за оружие, но Ворон и не думал нападать, он просто стоял, глядя на понурого толстяка. Очень спокойно глядя.
|
|
|
— Обвиняемый, — лицо Кортнея оставалось спокойным, лицо, но не скомкавшие бумагу пальцы, — сядьте.
— Я обещал встать в присутствии государя, — отчеканил Алва. — Тогда вместо вас был Кракл, но за мной записывали весьма усердно. При желании можно проверить.
— Вы должны сидеть.
Ворон ответить не соизволил, лицо Фердинанда пошло красными пятнами, мясистые губы дрожали. Зеленый чиновник шмыгнул к бывшему королю, что-то шепнул, Оллар не понял, продолжая таращиться на своего маршала. Судейский повторил, Фердинанд кивнул, словно деревянный болванчик.
— Герцог… Алва… прошу… можете сесть…
— Благодарю, Ваше Величество. — Ровный голос, высоко вздернутый подбородок, ничего не выражающее лицо. Неужели он не ненавидит? Нет, не судей, хотя и их любить не за что, а ничтожество, из-за которого скоро умрет. «Ваше Величество…» Над кем издевается Ворон: над ушедшим Альдо, над Олларом, над собой?
— Назовите свое имя. — Супрем глядел только на свидетеля.
— Фердинанд…
— Фердинанд? — переспросил Кортней. — Назовите полное имя.
— Фердинанд Вто… Оллар.
— Принесите присягу…
— Именем Создателя — пробормотал толстяк. — Именем Создателя… клянусь… говорить… да буду я проклят во веки веков!
— Вы клянетесь спасением говорить правду? — пришел на помощь гуэций.
— Клянусь…
— Суд принимает вашу присягу. Обвинитель, этот человек будет правдив. Спрашивайте.
— Да, господин гуэций. — Прокурор повернулся к бывшему королю: — Итак, на предварительном дознании вы показали, что поздней осенью 398-го года Квентин Дорак потребовал от вас казни неугодных ему людей согласно составленного им списка. Вы ему отказали, сославшись на мнение держав Золотого Договора. Тогда Дорак заверил вас, что найдет способ уничтожить Людей Чести, не вызвав осложнений. Вы подтверждаете сказанное?
— Подтверждаю.
— Когда Квентин Дорак вернулся к этому разговору?
— Весной 399-го года, когда вынудил двор выехать в Тарнику.
— Расскажите об этом подробнее. Когда именно это было?
— Это было… За две недели до дня Святой Октавии… Сильвестр…
— Свидетель Оллар, — вмешался гуэций, — вы имеете в виду лжекардинала Талигойского Квентина Дорака?
— Да… Да, Кортней.
— Хорошо. Господин прокурор, продолжайте.
Кракл потребовал бы, чтоб его назвали «Господин гуэций», но супрем был умнее. Он вмешивался в показания лишь по мере необходимости. Называть Дорака кардиналом Сильвестром было строжайше запрещено, причем не Левием, а сюзереном.
— Передайте разговор с Дораком так подробно, как вы его запомнили.
— Квентин Дорак сказал, — Фердинанд смотрел в пол, но губы его больше не дрожали, — сказал, что в городе вспыхнет возмущение, направленное против эсператистов, во время которого погибнут опасные для моего престола фамилии, те, кто хранит верность святому престолу в Агарисе, и богатейшие негоцианты. Последнее требуется для пополнения казны.
Я спросил, сможет ли Квентин Дорак остановить погромы, и тот ответил, что это сделает герцог Алва, который вернется в город в праздник Святой Октавии.
Я спросил, какие распоряжения будут отданы городской страже и гарнизону столицы. Квентин Дорак ответил, что комендант столицы Килеан-ур-Ломбах получит приказ не покидать казарм.
Я сказал, что такой приказ не поймут державы Золотого Договора, чьи подданные пострадают. Квентин Дорак сказал, что во время беспорядков приказ будет тайно изъят одним из надежных офицеров гарнизона.
Я не мог одобрить задуманное и сказал, что не желаю гибели невинных, но Квентин Дорак напомнил мне о судьбе моего отца, отравленного Алваро Алвой, и сказал, что Рокэ Алва будет лучшим регентом, чем я был королем. Больше я не возражал.
— Вы не предприняли попытки предупредить хотя бы ваших родственников Ариго?
— Нет, господин… — Фердинанд беспомощно заморгал, явно забыв, как зовут нового прокурора, — нет…
— Почему? — Фанч-Джаррик не был честолюбив. — Вы могли это сделать через вашу супругу.
— Я не мог, — забубнил Оллар, — люди Дорака следили за каждым моим шагом и за каждым шагом моей супруги. Я знал, что нас подслушивают. Если бы я рассказал моей супруге, убили бы нас обоих.
— Благодарю вас, — равнодушно произнес прокурор. — Господин гуэций, обвинение больше вопросов не имеет.
Гуэций повернулся к Ворону:
— Защита может задавать вопросы свидетелю.
— У меня нет вопросов. — Рвущиеся сквозь витражи лучи забрызгали рубаху подсудимого зеленым и алым. Кровь растений и кровь движущихся, дышащих тварей, какая же она разная…
— В таком случае, обвиняемый, признаете ли вы свое участие в заговоре Квентина Дорака против Людей Чести?
— Нет.
— Вы опровергаете слова свидетеля Оллара?
Алва медленно, всем телом повернулся к сюзерену, которого за какими-то кошками спас.
— Король Талига не может лгать, — холодно объявил он.
Глава 8. РАКАНА (Б. ОЛЛАРИЯ)
400 год К. С. 17-й день Зимних Скал
1
Раньше Ричард восхищался Аланом Окделлом, теперь к восхищению примешивалась боль. Служить ничтожеству и погибнуть по его вине — это страшно и несправедливо. Не будь Ворон по горло в крови, ему можно было б посочувствовать: кэналлиец, как и Алан Святой, оказался заложником верности, и если бы только он! Савиньяки и фок Варзов тоже прикованы к тонущему кораблю, но у них, в отличие от Алана, есть выход: признать наследника богов — не то что склониться перед марагонским ублюдком.
Надо, чтобы после суда Альдо подписал манифест, подтверждающий права дворян, чья служба Олларам не нанесла вреда Талигойе. Юноша схватил бумажный лист, благо перед креслом Высокого Судьи стояла конторка со всем необходимым.
«Мы, Альдо Первый Ракан, — именно так сюзерен начинал свои манифесты, — милостью Создателя король талигойский, объявляем, что те, кто защищал и защищает от внешнего врага границы…»
Это будет первый манифест, подготовленный Повелителем Скал, но чьи границы, Талига или Талигойи? Фок Варзов служит на Севере, а сюзерен отдает Марагону дриксенцам. Временно, но об этом никто не должен знать. Написать «талигойские границы»? Но в манифестах так не пишут… Ничего, сюзерен исправит.
«… кто защищал и защищает от внешнего врага границы, невиновны в наших глазах и не могут быть обвинены в…»
— Жанетта Маллу здесь! — Вопль судебного пристава сбил с мысли. Дикон раздраженно поднял голову: на свидетельском месте стояла худенькая горожанка.
— Назовите свое имя. — Голос гуэция звучал непривычно мягко.
— Жанетта, сударь, — женщина стиснула руки, — я вдова… Мой муж умер год назад. Он был аптекарем… Очень хорошим аптекарем…
— Принесите присягу.
— Именем Создателя, — рука Жанетты прильнула к Эсператии, — своим спасением клянусь… Скажу все, как было.
— Высокий Суд принимает вашу присягу. Господин обвинитель, эта женщина будет правдива. Спрашивайте, но будьте милосердны к ее горю.
— Да, господин гуэций, — пообещал прокурор. — Сударыня, вы привели своих детей к епископу Оноре, он благословил их и дал им выпить святой воды?
— Да, господин.
— Суд понимает, воспоминания для вас мучительны, но во имя справедливости расскажите, что случилось, когда вы с детьми вернулись домой.
— Кати закапризничала… Это моя младшая… Была… Я думала, устала, головку напекло, мы же долго ждали… Зашла соседка, попросила ниток. Синих. У меня было, я дала… У матушки Мари краснолист зацвел, я пошла поглядеть, мы заговорились. Я вернулась, а они оба… Рвет, бледные, пот холодный… Я подумала, в огороде чего-то наглотались… Я за рвотный камень, потом за уголь… Базилю полегчало, а Кати все хуже и хуже. Меня не узнает, дом не узнает, мечется, кричит, что все зеленое… Потом ей крысы привиделись. Я говорю, нет их, а она плачет, аж заходится, прогнать просит… Матушка Мари старшего унесла, а я с Кати так и просидела… До конца…
— Еще раз прошу простить Высокий Суд за причиняемые вам страдания. — Кортнею было не по себе, да и кто бы мог вынести этот кошмар. — Как вы поняли, от чего погибла ваша дочь?
— Я думала… — прошептала Жанетта, — думала… Я не хотела верить… Оноре был таким добрым, но… Я помогала мужу, я знаю, что такое дождевой корень…
— Значит, вы узнали яд? По каким признакам? — деловито задал вопрос Фанч-Джаррик. Ему были нужны ответы, и он спрашивал. Дай такому волю, он и к умирающему пристанет.
— Где вы сталкивались с дождевым корнем? — уточнил Кортней. Это был важный вопрос, но Дику показалось, что гуэций просто вырвал Жанетту из равнодушных лап.
— В аптеке, — бездумно произнесла женщина… — Вытяжка из него помогает при болезнях сердца.
— По каким признакам вы узнали яд? — повторил Фанч-Джаррик, и Дику захотелось его придушить. — Вам доводилось видеть отравленных таким образом?
— Нет, сударь, но Поль… Мой муж заставил меня заучить все про то, чем мы торговали…
— Поль Маллу основывался на труде Просперо Вагеччи «Трактат о ядах, кои, будучи употреблены должным образом, целительные свойства проявляют», — пояснил Фанч-Джаррик. — Госпожа Маллу, не могли ли ваши дети случайно принять тинктуру дождевого корня или отравиться им в саду, где вы выращиваете лекарственные травы?
— Нет, — покачала головой женщина, — нет…
— Вы так в этом уверены?
— У нас не растет дождевой корень. — Жанетта говорила все тише. — Аптеку мы запираем… И дверь, и шкафы с лекарствами. Мы завтракали все вместе, потом я повела детей в Ноху… Я взяла Базиля и Кати, и мы пошли… Пошли…
Она все-таки расплакалась, ухватившись за оказавшегося рядом судебного пристава. Гуэций угрюмо взглянул сначала на обвинителя, потом на Ворона.
— Полагаю, вопросов к Жанетте Маллу больше нет?
Вопросов не было, было желание вытащить убийцу из Заката и поставить перед этой женщиной. Или хотя бы сровнять его могилу с землей, потому что Дорак был хуже Франциска и его пасынка-Вешателя…
2
Ну зачем было тащить на свидетельское место задыхающуюся от горя мать?! И так ясно, что детей отравили и отрава была в святой воде. Кто бы это ни сделал, ему нет прощения ни в этом мире, ни в Закате, но судят не отравителя, судят человека, которого раз за разом травили. Не вышло, теперь убивают другим способом, а Штанцлер — свидетель. И Салиган — свидетель… Еще один мерзавец, которому соврать, что вина выпить. И надо ж было Дикону ухватить этого угря… Началось с ревнивой служанки, кончилось смертью Удо, если кончилось…
— Раймон Салиган является свидетелем трех непосредственно связанных с данным разбирательством преступлений, — объявил Фанч-Джаррик. — Я прошу разрешения допросить его сразу обо всем.
— Это разумно. — Кортней обернулся к Ворону. — Если не будет возражений со стороны защиты, суд склонен удовлетворить просьбу обвинения.
— Удовлетворяйте, — бросил Алва, ему было все равно.
— Господин Салиган, — Фанч-Джаррик уставился в свои записи, — вы более десяти лет исполняли тайные поручения Квентина Дорака. Как вы, маркиз, опустились до подобного?
— Я расплачивался за ошибки молодости, — охотно объяснил неряха. — Это не были преступления в прямом смысле этого слова, но если бы некоторые мои дела стали известны, мне пришлось бы покинуть Талиг. Дорак располагал доказательствами моих прегрешений, в обмен за молчание он потребовал оказать ему ряд услуг. Я оказал и в самом деле стал преступником. Высокий Суд может мне не верить, но, когда герцог Окделл взял меня под арест, я испытал облегчение.
— Это весьма похвально, — одобрил прокурор. — Высокий Суд оценит вашу откровенность.
— Я принес присягу, — с достоинством произнес Салиган, — и я счастлив сбросить со своей совести отвратительный груз.
— Что вам известно о покушении на семейство Раканов, имевшем место в Агарисе?
— Очень мало. Дорак передал в Агарис своему человеку некое распоряжение. Этот человек не справился с поручением и был наказан. Об этом я узнал перед Октавианской ночью непосредственно от Квентина Дорака.
— Зачем лжекардинал рассказал вам о покушении?
— Дорак имел обыкновение рассказывать о том, что случается с теми, кто не справился с его поручением. Он полагал, что подобные разговоры способствуют исполнительности, и был совершенно прав. Я подозревал, что в переданном мне ковчежце — яд, и тем не менее…
— Об этом вы еще расскажете. Если вам нечего больше сказать об агарисском покушении, расскажите о нападении на герцога Эпинэ.
— Охотно. — Салиган слегка поклонился обвинителю. — Ночью в мой дом пришел неизвестный мне человек, по виду кэналлиец или марикьяре. Гость сказал, что смерть Дорака не освобождает меня от моих обязательств и что если я не помогу похитить герцога Эпинэ, о моем прошлом узнают все. Что мне оставалось делать?
— Называл ли ваш гость какие-либо имена?
— Герцога Алва. По его словам, Дорак передал Алве доказательства моих и не только моих преступлений. Тайно вернувшись в Талигойю, герцог встретился с верными людьми и оставил им распоряжения на случай своего пленения. Оставшиеся на свободе должны были захватить ценного заложника и обменять его на Алву.
— Что вы предприняли?
— Я вынудил слугу моего доброго знакомого барона Капуль-Гизайля уступить место человеку Алвы.
— На этом ваше участие в нападении исчерпывается? — уточнил гуэций.
— Да, сударь. Упомянутую ночь я провел за картами, чему есть множество свидетелей.
— Это правда, — подтвердил Фанч-Джаррик. — Раймон Салиган виновен в недонесении о готовящемся преступлении, но не в нападении на Первого маршала Талигойи.
Салиган поклонился еще раз. Врет, но почему? Не знает правды или… выгораживает Марианну? А вот ты не Иноходец, ты — осел! И ведь собирался же к Капуль-Гизайлям, но не добрался.
— Господин Салиган, Высокий Суд удовлетворен вашими ответами, а теперь расскажите о том, что предшествовало так называемой Октавианской ночи.
— Охотно. — Неряха старательно наморщил лоб. — Прошлой весной, к сожалению, точный день назвать не могу, меня вызвал Дорак. Принимал он меня в саду, и я сразу понял, что речь пойдет о чем-то тайном даже по его меркам…
3
Все стало на свои места — покушения на сюзерена, охота за Робером, новые выходки Сузы-Музы… За всем стояли люди Дорака и кэналлийцы. Салигана поймали на подлости, а Удо — на любви. Шепнули, что жизнь баронессы зависит от послушания графа Борна, — и все! Хорошо, что Салиган об этом не знает, и хорошо, что, пока дело Сузы-Музы не раскрыто, об участии Удо в покушении приказано молчать. Юноша смотрел на высокого неопрятного человека и проклинал себя за глупость. Салиган судит по себе, он мог поверить, что Борн гонится за маршальским жезлом, но как же все они не поняли?! Даже сюзерен, хотя Альдо не знает, что такое любовь…
Дата добавления: 2018-10-25; просмотров: 114; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!