Глава 8. РАКАНА (Б. ОЛЛАРИЯ). БАРТ-УИЗЕР (СЕВЕРНЫЙ НАДОР) 10 страница
— Вы совершенно правы, — после дипломатического киселя слова Альдо казались отточенным клинком, — кардинал излишне милосерден к врагам Талигойи. Впрочем, он агариец по происхождению. Мы благодарим вас за предупреждение. Наш ответ будет дан утром.
— Позвольте старому дипломату дать воину несколько советов. — Конхессер слегка приподнял уголки губ. — Поверьте, мной движет искренняя привязанность к Великой Талигойе и ее королю. Мне бы не хотелось, чтоб безграмотность и излишнее рвение талигойских юристов сказались на репутации талигойской короны и послужили причиной дипломатического скандала.
— Мы все понимаем, — в углу кабинета замер мраморный найер. Лицо Альдо было еще спокойней, — и мы благодарны.
— Ваше Величество, — Маркус Гамбрин слегка понизил голос, — не следует предоставлять обвиняемому возможность раз за разом возвращаться к обоснованию прав Раканов и подчеркивать, что Оллары были признаны Золотыми землями и Его Святейшеством и отличаются от династий Гайифы и Агарии лишь сроком пребывания у власти, тем паче, ряд династий правит еще меньше. В том числе родственная вам династия Мекчеи, чей приход к власти во многом напоминает воцарение Олларов. Кроме того, посол Дриксен окажется в весьма затруднительной ситуации в случае обсуждения саграннской кампании. Я имею в виду рукотворный паводок.
— Мы понимаем, — наклонил голову Альдо, — тем более у вас, как у представителя Гайифской империи, тоже возникнут определенные сложности. Если речь пойдет о причинах, побудивших Адгемара Кагетского послать своих подданных… Простите, попросить своих соседей напасть на Варасту.
|
|
|
— Я не понимаю, что Ваше Величество имеет в виду.
— Это не так уж и важно, — улыбнулся Альдо. — Хорошо, конхессер, мы не станем касаться случаев, которые страны Золотого Договора не считают преступлениями. Что до готовивших процесс барона Кракла и графа Феншо, то мы приняли решение об их отстранении еще до вашего визита. Имена тех, кто их сменит, будут объявлены утром в Гальтарском дворце.
— Благодарю Ваше Величество за понимание, — посол Его Величества Дивина с достоинством поднялся, — теперь я спокоен.
— Мы также вам признательны, — кивнул Альдо, — за дружеское участие. То, что ваши советы несколько запоздали, никоим образом не умаляет их в наших глазах.
— До свидания, Ваше Величество.
— До завтра, конхессер, мы будем рады вас увидеть снова.
Слова были вежливыми, но Дикон достаточно знал сюзерена, чтоб понять — Альдо в бешенстве. Ричард и сам был готов вытряхнуть из морщинистого человечка заменившую ему душу труху.
Юноша коротко поклонился гайифцу, жалея, что в кабинете нет портрета Рене Эпинэ, принимающего ключи от Паоны. Сюзерену картина тоже нравилась, но все портил развевавшийся на первом плане «Победитель Дракона». Может, его чем-нибудь зарисовать? Каким-нибудь трубачом или летящей Победой?
|
|
|
— Истинные Боги! — Альдо вскочил, едва за гайифцем скрестились алебарды гимнетов. Теперь сюзерен если кого и напоминал, так грозовую тучу, только молний не хватало. — Всякий павлин будет нам указывать… Ты помнишь, что Ворон про эту шушеру говорил? Что она не лучше Олларов. Правильно говорил, мы это им еще припомним… Жаль, не сейчас.
4
Комнаты были небольшими и очень светлыми. Они не походили ни на кельи, ни на монастырскую гостиницу, в которой Робер пробедовал четыре года. После глупой дворцовой роскоши и превратившегося в казармы особняка Эпинэ обычный человеческий уют казался трогательным и хрупким.
— Ты вся в цветах. — Робер хотел поцеловать кузине руку, но Катари неожиданно подняла голову — пришлось целовать в лоб, очень горячий. — У тебя лихорадка?
— Нет, что ты, — женщина отодвинула в сторону изящный томик и улыбнулась, — это бывает… в моем положении, а цветы… Они слишком роскошны. В юности я любила фрезии и маки. Помнишь, сколько их в Эпинэ? Целые поля, по которым гуляют табуны. Один раз Мишель взял меня посмотреть, как они пляшут. Он говорил, наши гербы стали алыми от маков…
|
|
|
Когда поля цветов обернулись закатным пламенем, а весна — осенью? Прежде думалось, в Ренквахе, теперь кажется, раньше.
— Ты не сердишься, что я тебя позвала? — Руки Катари привычно перебирали янтарь. — Его Высокопреосвященство говорил, ты занят.
— Ерунда, — поспешил заверить Робер. — Я собирался зайти к неким Капуль-Гизайлям, только и всего, это терпит. Ты молодец, что меня позвала, а то я совсем тебя бросил. Прости меня, пожалуйста.
— Это ты прости… Без тебя все рухнет, я же вижу, а у меня просто страхи. За маленького, за тебя, за Айри… Она тебе пишет?
— Нет, но так и должно быть. Одного человека в Надор не пошлешь, а гонять из-за писем целый отряд глупо. Айрис знает, что после Излома я приеду, так зачем писать?
— Любовь таких вопросов не задает, — вздохнула Катарина, — любовь просто пишет, даже если не знает, куда. Даже если ее писем не ждут.
— И опять ты права, — пошутил Эпинэ и вдруг добавил: — Мэлли… ца приехала.
— Мэллица? — переспросила кузина. — Странное имя. Звучит как алатское.
— Воспитанница Матильды, — это не вранье, но и не правда, — я ее любил…
|
|
|
— Любил? — Светлые глаза стали огромными. — Не любишь?
— Я не знаю, Катари. — Он никогда не втянет кузину в заговор, кровавые игры не для нее, но о Мэллит с ней говорить можно, вернее, можно только с ней. — Я уже ничего не знаю… Она любит Альдо… Полюбила с первого взгляда, а я полюбил ее. Мне удалось стать ей другом, на большее я не надеялся. Мы спали в одной комнате, то есть она спала, а я с ума сходил, даже завел себе женщину. Красивую. Очень красивую и очень странную.
Потом мы уехали, сначала — в Сакаци, затем — в Талиг. Все понеслось, как с горы, но я знал, что люблю, а меня не любят. Знал, пока мы не встретились, нет, не так! Пока она не увидела Альдо и не пошла за ним… Мне хотелось ее схватить, запереть, отправить назад, но не из ревности. Все умерло, мне даже сны больше не снятся…
— Бедный. — Кому она говорит: ему, себе, Создателю? — И девочка эта бедная… Потерять тебя — это несчастье. Это страшней, чем влюбиться в тень. Приведи ее ко мне… Я еще не монахиня, я могу взять к себе подругу.
— Мэллица не пойдет, она у Альдо… То есть в апартаментах принцессы. Альдо так проще скрывать бегство Матильды.
— Матильда Ракан бежала? — задумчиво произнесла Катарина. — Это конец… Если не выдерживает материнская любовь, значит, человек больше чем умер. О мертвых плачут, а бегут — от выходцев.
— Матильда не мать, — зачем-то напомнил Эпинэ, — а бабушка.
— Это еще страшнее. — Катари зябко передернула плечами. — Расскажи мне про суд, только правду. В чем его обвиняют?
Можно спросить «кого», но зачем притворяться?
— Во всем. — Слова сорвались с языка сами, и как же глупо они прозвучали, но Катарина, кажется, поняла.
— Меня тоже обвиняли во всем, — женщина почти улыбнулась, — от государственной измены до адюльтера с оруженосцами. Забыли только то, в чем я и в самом деле виновна.
То есть связь с Алвой. Манрики трогать Ворона побоялись, но Альдо ему Катарину припомнит.
— Робер, — кузина отложила четки и сложила руки на коленях, — расскажи мне все. Я знаю больше, чем ты думаешь, и я, став королевой, поумнела. Не сразу, конечно, но я была достаточно одинока, чтоб научиться думать.
— Прокурор извел очень много бумаги, я насилу прочел. — Шутка не удалась, но он Иноходец, а не граф Медуза. — Главные обвинения связаны с покушением на короля и его слуг, потом идет убийство епископа Оноре, Октавианская ночь, заговор против всех Людей Чести Талига и всякая ерунда.
— Будь мои братья живы, — голосок Катари дрожал, но глаза смотрели твердо, — я бы молчала… Я… очень виновата перед Рокэ. То, что я скажу, его не спасет, но можно доказать, что братья знали об Октавианской ночи и ждали ее.
— Ты уверена? — Неужели она решилась пойти в суд? Но ее нельзя туда пускать. Алву не спасти, по крайней мере, не спасти правдой.
— Когда их отпустили, Иорам проговорился. — Женщина судорожно вздохнула. — Я дала ему пощечину, первую пощечину в моей жизни… Я ударила его как… королева, потерявшая подданных.
А ведь она может ударить… Без криков, слез, оскорблений. Молча, поджав губы.
— Если тебе трудно говорить, не говори. Дело прошлое.
Она покачала головой:
— У нас нет прошлых дел, кузен. У простых людей есть, а наше прошлое — это сегодняшняя беда. Я дала себя уговорить, я молчала и молилась, а теперь почти поздно.
— Ты хотела что-то рассказать.
— Да. Ты помнишь мэтра Капотту?
— Капотту… Что-то знакомое. Нет, не помню!
— Ментор из Академии. Его взяли для братьев, он учил их описательным наукам, а я подслушивала. Мэтр Хорас говорил, что читающий проживает тысячу жизней и становится бессмертным. Ги с Иорамом из него веревки вили, а он их любил, особенно Иорама.
Когда мы уехали из Гайярэ, Капотта поселился в Олларии, где-то у Конских ворот. Именно у него Иорам перед погромами спрятал ценности.
— Он станет говорить?
— Станет… Скажи ему, что это моя просьба. Или лучше я сама скажу. Если он струсит, я… я приду сама.
— Ты же не хотела…
— Я боялась… И боюсь, но иначе нельзя… Я видела сон, это знак. Если я предам, я… Я не могу потерять и этого сына! И потом, долги надо платить, а я должна Ворону…
— А говорили, ты его ненавидишь. — Нашел что сказать, болван несчастный!
— Я ненавидела, — Катари схватила четки, — ведь я считала его убийцей Мишеля и… И всех остальных. Теперь я понимаю, виноваты Штанцлер и Эгмонт… Когда подлец погоняет глупца, это страшно. Робер, я боюсь Ричарда, он слишком похож на отца. Я пыталась остановить Эгмонта, он не стал меня слушать. Я пыталась объяснить Ричарду, что нельзя смотреть чужими глазами, у меня ничего не вышло.
— Дикон влюблен в Альдо и победу. — Если Капотта жив, Никола его найдет. — Мне его жаль, но я ему завидую.
— Мне жаль Талиг, — грустно сказала Катари, — и невиновных в том, что на них свалилось.
Сквозь тонкие пальцы медленно текли золотые капли, словно сами по себе. Почему янтарные глаза больше не манят, почему, когда уходят страх и любовь, остается пустота?
— Ты ничего не чувствовала этой ночью? — Они были возле Нохи, когда Дракко заартачился, а луна стала зеленой.
Янтарные слезы упали на черный атлас, так осенью в темную заводь падают листья.
— Я видела сон, — лицо кузины стало растерянным и виноватым, — но я не знала, что сплю… Я лежала и думала о суде, о том, что с нами будет, а потом подошла к окну. Не было ничего, только луна и тени. Мне стало очень страшно, как в детстве… Страшно смотреть, страшно закрыть глаза, страшно вернуться в постель. Помню, пробило два часа и через двор пошли монахи со свечами. Они шли вдоль стены по колено в зеленом тумане, и их свечи светили зеленым. Я пыталась считать, потом молиться, потом снова считать, и не могла, а они все шли и шли. Звонил колокол, а в каменном колодце лежала луна, и какая же она была злая! Она ненавидела тех, кто бросил ее в колодец, а вода поднималась, луна плавала у самого края, она была гнилой, Робер…
— Ты уверена, что видела сон? — Про монахов Лаик слышали все, но в Нохе не видят никого, кроме Валтазара.
Катарина вновь стиснула руки:
— Уверена. Будь это на самом деле, я бы умерла, а я проснулась.
Глава 7. РАКАНА (Б. ОЛЛАРИЯ)
400 год К. С. 17-й день Зимних Скал
1
— Приветствие Повелителю Скал! — Гимнет-теньент в рассветном синем плаще отдал честь, матово сверкнул серебряный пояс. — Государь примет цивильного коменданта в Бронзовом кабинете.
Через несколько лет Золотые земли вспомнят слово «анакс», но пока пусть будет «государь». Это лучше, чем король и даже император. Королей много, Ракан — один.
— Дорогу Повелителю Скал! — Гальтарские обычаи и одеяния все уверенней входили в повседневную жизнь, и столица от этого лишь выигрывала. Времена Алана, что бы ни говорила матушка, были временами увядания. Зачем оплакивать осень, если можно вернуть лето? Выстывшие замки, тяжелые доспехи, неподъемные мечи, плохое вино, эсператистские молитвы — кому это сегодня нужно?
— Входи, Дикон.
Сюзерен стоял у камина, задумчиво подбрасывая большое зеленое яблоко. Рыжие сполохи плясали по усталому лицу, напоминая о другом кабинете и другом огне. Все могло кончиться еще тогда. Не кончилось. Круг должен был замкнуться, а Ракан и Алва — встретиться. Когда-нибудь новый Дидерих об этом напишет. Кто станет его героем, Альдо или Ворон? Поэты любят казненных…
— Что у тебя? Говори быстрей, сейчас судебные черви сползутся.
— Альдо, — негромко сказал юноша, — я… Я всю ночь думал…
— Похвально. — Его Велчество вгрызся в яблоко. — А вот я, представь себе, спал и даже выспался. Ну и что ты надумал?
— Ты говорил, что даже Ворон не должен отвечать за то, чего не совершал.
— Говорил, — кивнул сюзрен, — и теперь говорю. А что такое?
— Я слушал этого теньента, а потом эра… то есть обвиняемого. Это был не он. Там, у ручья.
— Да знаю я, что он не промахивается, — перебил сюзерен, — но и на старуху бывает проруха. Сколько раз тебе говорить, что Раканов хранит сама Кэртиана, вот Алва и промазал. Не его вина.
— Я не об этом, — затрс головой Дик. — Эр Рокэ не стал бы отпираться.
— Стал бы, — сюзерен окончил с яблоком и поднес к глазам огрызок, — и не потому, что боится казни. Он не трус, а гордец, стыдно за промахи, вот и отпирается.
Да, кэналлиец горд, как леворукий, и все равно не похоже. Не похоже и все.
— Альдо, — выдохнул Дикон, отгоняя видение лесной речушки и летящего через нее Моро, — до Люра добраться было труднее… Если б в роще был Алва, он бы… взялся за саблю.
— Постой, — сюзерен шырнул огрызок в камин, — ты хочешь сказать, что он полез бы в ближний бой? В этом что-то есть. Определенно что-то есть. Жаль, мы разминулись.
— Это был не Ворон, — повторил Ричард. Спорить с Альдо не хотелось, но в бою с Алвой его бы спасло лишь чудо.
— Если не он, — буркнл Альдо, — кто тогда? Его же узнали… Правда, физиономию не разглядели, но фигура, конь, посадка… Это не подделать.
Не подделать? Смотря что…
— Это был кэналлиец, — выпалил Дик. — Они ездят по-своему, а Рюшан Монсеньора не знал.
— Может быть. — Альдо закусил губу и свел брови. — Надо разузнать про лошадь. Если Ворон не брал ее в Фельп, на нас и впрямь напал не господин, а слуга. Даже обидно…
— Экстерриор Талигойи барон Вускерд. — Голос гимнет-теньента положил конец разговору, но они еще договорят. Сегодня же! — Супрем Талигойи барон Кортней, первый советник супрема Фанч-Джаррик из Фанч-Стаута!
— Мой государь, — начал экстерриор, — мы счастливы…
— А мы — нет, — отрезал Альдо, на глазах превращаясь в повелителя. — Экстерриор, вы знаете, что Посольская палата возмущена Краклом и Феншо?
— Мой государь, я как раз намеревался доложить… Дуайен Габайру посетил меня утром. Он требует незамедлительной аудиенции. Я обещал немедленно доложить…
— Можете не докладывать, мы знаем больше вас. Отправляйтесь к маркизу Габайру, осведомитесь о его здоровье и сообщите, что барон Кракл больше не является гуэцием и старейшиной Совета провинций, а граф Феншо — обвинителем. Безграмотность и самомнение двоих судейских не должны встать между нами и державами Золотого Договора. Вы все поняли?
— Да, Ваше Величество.
— Отправляйтесь. Кортней, с этой минуты вы — единственный гуэций и отвечаете за все. Вы меня поняли? За все! Мы ценим верноподданнические чувства, но не тогда, когда они приносят вред. Герцог Алва хочет рассорить нас с нашими союзниками, противопоставив дом Раканов прочим династическим домам, не давайте ему повода. Фанч-Джаррик, это в полной мере относится и к вам как к нашему прокурору. Изымите из обвинительного акта все, что касается Сагранской войны и восстаний, нам не нужны дриксенские и каданские протесты.
И вот еще что. Герцог Окделл сомневается, что в нас стрелял именно Алва. Его доводы представляются нам обоснованными. Нам не нужны обвинения ради обвинений, и нам не нужны обвинения, которые будут опровергнуты, учтите это.
2
Утреннее солнце добралось до окон, пробралось внутрь, вцепилось в позолоченных Зверей, тронуло Молнию на браслете. Оно светило, а Оллария стояла вопреки нарушенной клятве и гоганским страхам.
— Что вы можете сказать об убийстве пятерых офицеров? — Мантия и венок были прежними, обвинитель — другим. Маленьким, упрямым и умным.
— Эти люди не были офицерами.
— Но вы их убили.
— Это моя обязанность.
Фанч-Джаррик спрашивал, Ворон отвечал. Четкими, до издевательства правильными фразами. Он держался так же прямо, как вчера, разве что поднял бровь при виде нового прокурора.
— Напав на маршала Люра, вы нарушили приказ, предписывавший вам сдать оружие.
— Вы опять противоречите сами себе, — указал Алва. — Если я нарушил приказ Фердинанда Оллара, значит, Фердинанд Оллар являлся королем Талига. По крайней мере на тот момент, когда я нарушил приказ. Следовательно, пришедшие с господином в белых одеждах иноземцы — захватчики, а изменившие присяге талигойцы — предатели, подлежащие немедленной казни. Если же Фердинанд Оллар королем не являлся, он не мог отдать никаких приказов и я был волен поступить, как считал нужным.
— Подсудимый, — одинокий гуэций счел за благо вернуться к «разрубленному змею», — свидетели единодушно утверждают, что вы имели возможность убить маршала Килеана-ур-Ломбаха приличествующим талигойскому дворянину образом. Вместо этого вы…
… Черный, вылетевший из полуденного сияния демон, бессильные выстрелы, жалкие крики с эшафота, водоворот перекошенных лиц, свист сабли… Неужели это было на самом деле? Было! Хоть и кажется сном, одним из тех, что раз за разом предвещали кровь и предательства, а после схватки у Марианны иссякли. Потому что нет сна, который был бы страшней Доры и ночного конского цокота.
— … зверское убийство является вызовом Создателю и всем истинным талигойцам.
— Если Создателю угодно дивное спасение молодого человека в белых штанах, — не согласился «зверь», — то смерть господина с перевязью ему еще угодней. Уверяю вас, добраться до него было значительно сложнее.
— Итак, вы признаетесь в убийстве маршала Люра, но отрицаете свое участие в покушении на Его Величество?
— Я никогда не покушался на Его Величество Фердинанда Второго, — отрезал Ворон. — Что до молодого человека, которому вы стараетесь угодить, то в него стрелял не я. В противном случае вы бы сейчас угождали кому-нибудь другому.
— У меня нет слов, — развел руками Кортней. — У меня просто нет слов.
— Это можно исправить, — утешил супрема Алва. — Пока не поздно, возьмите несколько уроков логики и риторики. Это вам пригодится, когда мэтр Инголс откажется вас защищать.
Он откажется. Если доживет… Мэтру нужно заплатить за то, что он сделал, и расспросить. Может ли один из судей отказаться судить? И если может, повлечет ли это перенос процесса?
— Рокэ Алва! — Ангерран Карлион торжественно поднялся с места. — Высокий Суд требует уважительного отношения к Его Величеству, Высокому Суду и слугам Его Величества, исполняющим свой долг.
— Барон, — живо откликнулся Ворон, — вы всерьез полагаете, что уважительное отношение может возникнуть по вашему требованию? Вот вы лично смогли бы уважать киркореллу, потребуй этого столь любезный вам молодой человек в белом? Вы знаете, кто такие киркореллы?
— Я знаю, кто такие Раканы! — Лицо Карлиона налилось кровью. — И я знаю своего короля Альдо Первого Ракана.
Дата добавления: 2018-10-25; просмотров: 126; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!