Из письма к Вл. И. Немировичу-Данченко 6 страница
Итак: по-новому -- не хотят, по-старому -- нельзя.
Куда же мне определить себя. Кому отдать то, по-моему, самое важное, что я узнал за это время и что жизнь и практика продолжают мне раскрывать сейчас. Мне стукнуло шестьдесят. Неужели благоразумно мечтать о том, что я выращу новое молодое поколение, которому передам что знаю? Ведь я же не доживу. Говорить о ритме, фонетике, графике можно с большим, законченным, опытным актером. Младенцам рано забивать этим голову.
Что пользы, если я или Вы поставим еще пять пьес, которые будут иметь огромный успех; но без нас наши ученики не сумеют даже повторить постановки, как они не смогли этого сделать ни с "Дном", ни с "Вишневым садом" и "Тремя сестрами" во время качаловской поездки.
Теперь, проехав по их следам, мы в этом убедились от тех, кто их видел и потом сравнивал с нами.
-- Не пускайте их одних!
Вот припев, который твердят свидетели политических, а не художественных успехов качаловской группы 2...
Мне некому передать то, что хотел бы! (Да и Вам -- тоже.) Нам ничего не остается более, как писать и, может быть, иллюстрировать в кинематографе то, что не передается пером. Этой работой мы можем заключить нашу художественную жизнь.
Но неужели бросить и распустить основную группу МХТ?
Ведь при всех ее минусах это единственная (во всем мире). Теперь, объехав этот мир, мы можем с уверенностью констатировать, что это не фраза. Конечно, это лучший театр в мире, лучшая и редчайшая группа артистических индивидуальностей.
|
|
|
Не задаваясь новым, ее можно и должно показывать. Мало того, только ее одну и можно показать за границей.
Полный, нехороший провал Первой студии (не Чехова) -- подтверждает эту мысль. Эти гастроли оставили плохое впечатление всюду, и я думаю, небезопасно им будет возобновлять поездку. Таково мнение тех, кто видел гастроли 3.
Но Европа! -- надо забыть о ней. Кроме убытка, там ничего нельзя получить. Проиграть месяц (это максимум), а потом 10--15 дней переезжать на новое место и тратить все то, что нажито, -- это не дело!
Тот, кто был в Америке и почувствовал эту необъятную громаду, тот, кто увидал бесконечные хвосты народа целый день у кассы... И нет этим хвостам конца... Тот, кто услыхал голоса и зов из провинции, из сотен городов с миллионным населением, из которых большинство -- русских, -- поймет, что дело делать можно только в одной Америке.
"Перестаньте писать о МХТ, или пусть они приезжают немедленно!" -- восклицают газеты в Чикаго. Большое материальное счастье -- получить успех в Америке.
Материально это выражается в 5700 долларов (т. е. 11400 руб. золотом) в вечер. Беспрерывно, в течение годов.
|
|
|
Какая же Европа может в этом смысле тягаться с Америкой! Но...!!
Тот, кто видел Америку менеджеров {Менеджер (manager -- англ.) -- театральный предприниматель, импрессарио.}, театральные тресты, суды, которые все приспособлены ко благу владельцев театров и антрепренеров, тот поймет, какой ужас, какая катастрофа -- не иметь успеха здесь.
Только сидя здесь, я понимаю и трепещу при мысли о том, что бы сделал с нами Гест, Шуберт, Иосиф Кан, если бы мы не имели успеха и принесли бы убыток.
Поняв это не только умом, но и чувством, я с такой же уверенностью, с какой восхваляю Америку при успехе, -- предостерегаю всех от неуспеха.
Гастроли Чехова -- допускаю здесь. Спектаклей Первой студии -- не вижу. О Второй студии и говорить не приходится, о Третьей студии -- на месяц, два с "Турандот"4 -- пожалуй! Но ни один антрепренер не возьмет труппы меньше, как с репертуаром из 4--5 пьес! Футуризм же здесь вышел из моды.
Большая ошибка думать, что в Америке не знают хороших артистов. Они видели все лучшее, что есть в Европе. Быть может, именно поэтому Америка так ценит индивидуальность. На артистической индивидуальности построено все театральное дела Америки. Один актер -- талант, а остальное посредственность. Плюс роскошнейшая постановка, какой мы не знаем. Плюс изумительное освещение, о котором мы не имеем представления. Плюс сценическая техника, которая нам и не грезилась, плюс штат сценических рабочих и их главных руководителей, о которых мы никогда и мечтать не смели ("Три сестры", "Вишневый сад" мы начинаем в 8 ч. 5 м. и кончаем в 11 ч. 10 м. "Федора" начинаем в 8 ч. 5 м., а кончаем в 10 ч. 25 м. Антракт перед вторым актом "Вишневого сада" 8 минут, перед четвертым актом "Трех сестер" -- 10 минут. И это при глубине сцены в 12 аршин!!!).
|
|
|
Итак, далеко не во всех областях мы можем удивлять Америку. Такого артиста, как Warfild, играющего Шейлока, у нас нет. А постановка Беласко "Шейлока" по роскоши и богатству превосходит все виденное, и по режиссерским достижениям Малый театр мог бы ему позавидовать5.
Барримор -- Гамлет далеко не идеален, но очень обаятелен 6.
Такого Пер Гюнта, как молодой Шильдкраут, у нас нет в России 7. Есть много известных имен артистов, которых мы еще не видали. Опера, в смысле голосов, не поддается сравнению ни с одним театром Европы.
Симфонического оркестра, дирижеров, какие здесь есть, нет нигде в мире.
По правде говоря, нередко я недоумеваю: почему американцы так превозносят нас.
|
|
|
Ансамбль!
Да, это импонирует.
Но несравненно больше импонирует им то, что в одной труппе есть три, четыре артистические индивидуальности, которые они сразу угадали.
Остальные, говорят они, -- это работа режиссеров. Это они сделают и с нашими американскими рядовыми актерами. Но три, четыре таланта в одной пьесе -- это их поражает. Правда, они некоторых в нашей труппе не досмотрели, проглядели! Но тех, кто показан и кто имеет право на первое место, они угадали сразу и оценили больше, чем в Европе.
...Сидя в Москве, казалось, что завидная роль -- путешествовать с труппой и пожинать успех. Но это не сладко и, главное, волнительно и утомительно. Долго этого не выдержишь. Казалось, что Москва является повинностью, но теперь я убедился в противном. Тяжелая повинность не в Москве, а здесь. Было бы справедливо дать мне отдохнуть и выписать меня в Москву, а Вам приехать сюда. Как Вы бережно охраняли студии, так и я, даю Вам слово, буду бережно охранять Комическую оперу по Вашим заветам.
Оставлять группу здесь одну -- невозможно. Гувернер при ней необходим.
Вы освежитесь здесь, быть может, поставите им "Анатэму", "Карамазовых", а я освежусь в Москве, посмотрю, что делается в Оперной студии.
Только там я и могу пока работать, за неимением другого места. В свободное время я попишу, чтобы со временем издать книгу в Америке для всего света.
...Вы, кажется, предвзято настроены к Америке, и, кроме того, Вас не радует предстоящее путешествие по морю. Не верьте,-- Америка совершенно не то, что Вы о ней думаете. Огромные дома, улицы-коридоры, сквозной ветер, темно, сажа, головокружительное движение. Все это, вероятно, и есть, частями, в разных концах города. Кое-где, на одной-двух улицах большое движение (можно туда и не ходить). Кое-где, в деловой части города, есть, вероятно, большие дома, довлеет знаменитый американский ритм жизни. Но все это -- там.
То, что мы видим в центре города, больше всего напоминает мне большую Москву.
На род -- очаровательный, ласковый, добродушный, наивный, жаждущий познания, совершенно не самонадеянный, без европейского снобизма, смотрящий вам в глаза и готовый принять все новое и настоящее. Неправда, что американец может только смотреть revue. Он внимательно, как немец, старается понять Чехова, а женщины обливаются слезами, смотря "Трех сестер". Неправда, что в 11 часов все встают и уходят. Комиссаржевский кончал генеральную публичную репетицию "Пер Гюнта" в 1 Ґ час. ночи, все остались на местах и говорили: ради revue мы не будет ломать ночи, но ради настоящей пьесы -- да. И не только среднее общество, но даже и аристократия необыкновенно милы.
Самый приятный вечер, который мы провели, был в самом фешенебельном клубе, куда, кроме женщин, ни разу никого не пускали. Чтобы подчеркнуть внимание к МХТ, чтобы так сказать, придать перцу чествованию нашего театра, они решили нарушить для нас ненарушимый закон своего клуба, т. е. впустить мужчин. Миллиардеры и интеллигенция в течение двух часов говорили английские речи, из которых я не понял ни единого слова. А по окончании вечера мы с "Летучей мышью" пели русские песни, например "В долине ровной", "Вниз по матушке", "Ах вы цепи, мои цепи". Это вызывало самый искренний восторг, почти детский, всей публики.
Несомненно то, что американцы искренно любят Россию. Я недавно читал письмо О. Кана, писанное после какого-то доклада о России. В нем он признает совершенно исключительное тяготение Америки к России, единство или родство духа и заключает, что МХТ выполнил историческую и политическую национальную роль. Мы -- первые и наиболее красноречивые и убедительные послы из России, которые принесли Америке не сухие пункты торгового договора, а живую русскую душу, к которой Америка почувствовала тяготение.
В другом каком-то собрании было сказано, что политическая роль МХТ огромна. Они вернули России многих русских, оставшихся в Америке. Почувствовав русскую душу, эти обамериканившиеся русские вновь загорелись желанием вернуться на родину. Это тот культурный элемент, который в жизни будущей промышленности России сыграет очень важную роль.
Об этом пусть расскажет Елена Константиновна8 коммунистам. Им полезно знать. Вместо благодарности -- мы частенько читаем в "Известиях" и других газетах колкие и ругательные словечки по нашему адресу и угрозы: а что-то вы нам покажете после заграницы? 9
Пока не имея от Вас новых распоряжений, мы устраиваем так, чтобы осенью возвращаться.
Вернемся мы нищими, такими же, какими и поехали, чтоб умирать в приюте для артистов. Ведь до настоящего момента мы покрываем убытки Европы. Потом, до лета, мы наживаем кое-что. Лето у нас пропадает, так как в Англию (где очень плохие дела) нет смысла ехать на три недели. По контракту же с Гестом до июля мы принадлежим Гесту.
...Имейте в виду, что во время гастролей работа так тяжела, а всяких экстренных вводов, по болезням, капризам и другим причинам, так много, что нечего и думать о новых пьесах. Подработав деньги, надо уехать в страну с дешевой валютой (хотя бы Россию) и там готовить новый репертуар. Начинать же в Москве со старьем равносильно закрытию театра.
...Сейчас мне рассказывали, что О. Кан опять где-то говорил речь: "Россия должна нам столько-то миллиардов, но она прислала нам Рахманинова, Шаляпина, Дягилева, целый ряд художников и, наконец, МХТ. Она заплатила все свои долги. Мы квиты". Скажите это комфину 10.
Многое забыл написать, а письмо надо посылать. Обнимаю Вас крепко. Екатерине Николаевне целую ручку, Мише жму руку. Всему театру, всем студиям дружеский привет.
Ваш К. Станиславский.
Начали 6-ю неделю ("Вишневый сад") 11. Пока сборы полные.
38*. Из письма к В. С. Алексееву и З. С. Соколовой
Конец марта 1923 г. Н. Йорк
Конец марта 1923
Читайте это письмо после чикагского.
Дорогие Володя и Зина!
Нет мне оправдания за мое молчание. Но бывают в жизни такие положения, когда говоришь себе: знаю, гадко, но пусть так -- не в силах, не могу, не хватает энергии. Время! Конечно полчаса всегда можно найти, но нельзя собрать мыслей, но спина валит назад от письменного стола, но нет возможности пропустить в голове толкающих друг друга очередных мыслей. Все то, о чем хочется написать вам,-- животрепещущее. Об этом не скажешь в одной странице. Нужны многие страницы. Вот для них-то и нужно подходящее настроение. Покойный вечер или утро. Но, при моей жизни, этого-то и нет здесь. Интервью, приглашение, визит деловой или без дела, подписи карточек, совет, проситель из русской колонии, заседания, репетиции, заболевания, представит[ельство], письма, парадный спектакль, обед и речь на французском языке в присутствии 1500 человек обедающих, неприятности, выговоры, подтягивания, разговоры по душам и пр. и пр. Так проходят дни, недели, месяцы, и все новые страны, города, все те же заботы -- поставить декорацию, осветить, ввести новых сотрудников, подтянуть ослабленные нервы актеров, которые без передышки работают с сентября.
Если вникнете в безвыходное положение, то -- извините.
О студии думаю, скучаю, хотел бы быть с вами1. Горжусь и радуюсь, что без меня не ударили лицом в грязь. Всюду студией интересуются. Особенно в Загребе и Нью-Йорке. Гастроли устроить можно. В Европе -- с убытком, в Америке -- с маленькой пользой. Без оркестра нельзя. Оркестр же стоит бешеных денег. Студией загорелись все: и Рахманинов, и Зилоти, и главным образом Коутс (из Мариинского театра)2. Последний ищет миллиардера. Гест заинтересовался. Хочет говорить со мной, но... Вдруг я узнаю из московских писем, из разных источников (один из них из компании Малиновской), -- что все хорошо играют, и успех, и в пении прогресс, и сборы три раза в неделю, но -- дисциплина студийцев становится притчей во языцех.
Сразу мои руки опустились, сердце упало в пятки и страшная мысль пронизала голову. Мертвое дело! Без дисциплины нет искусства артиста театра! Искусство -- дисциплина! С такой толпой распущенных певцов явиться в Америку!! Попасть в лапы Геста!!! И одному отвечать за всех тех, кто не желает слушаться. Ведь малейшая неточность -- и контракт нарушен. Идите пешком по морю. И все здесь сделано в пользу антрепренера, а не нас, артистов. Сами юристы говорят: в Америке не стоит судиться. Всегда выиграет свой, у кого есть знакомство и родство.
Вот я и скис и отменил назначенный день для переговоров с Гестом. Теперь все думаю: как же мне быть? Брать на себя одного ответственность? За что? Это безумие! Только при полной, слепой вере в свое войско можно предпринимать новую грандиозную поездку. Наша труппа стариков, с которыми студийцы не могут даже равняться в дисциплине, и та недостаточно дисциплинирована для поездки. А между тем вот они на что способны. Назначены "Вишневый сад" -- 8 спектаклей подряд в одну неделю, а в следующую -- 8 спектаклей "Трех сестер". В день первого спектакля "Вишневый сад" заболевает Книппер -- 38,5 утром (вечером боялась и мерить). Заменить некем. Лечу к Гесту. "Спектакль должен состояться. Перемены пьесы не допускаю. Пусть выходит кто хочет. Какое мне дело, что вы привезли недостаточное количество актеров. Вы заплатите все убытки". Книппер, больная, с жаром в 38--39,5 сыграла все 16 спектаклей и спасла нас. "Вы, нынешние! Ну-тка!"
Говорил с Леонидовым (наш русский импрессарио). Он тоже чешет затылок и не возьмется с распущенной труппой.
Вот я и не знаю, что мне делать.
Об этот пустяк может разбиться так хорошо начатое дело! Беда, если закулисный беспорядок будет известен публике. О дисциплине МХТ в свое время со шмаком придумывали сказки, которые заставляли публику проникаться уважением к нашему театру. С таким [же] шмаком и аппетитом публика начнет выдумывать сказки о распущенности студии, и эти сказки вызовут отрицательное отношение в публике, не говоря уже о том, что начальство, уже недовольное порядками студии, может прибегнуть к энергичным мерам. Ведь деньги-то казенные, да те, которые систематически исключаются из бюджета театров при очередном вопросе о закрытии Большого театра3. Как жаль, что взрослые люди рубят тот самый сук, который их всех держит. Падение и катастрофа -- неизбежны. Если так, то это дело гиблое!! Стоит ли торопиться возвращаться в Москву?! Я не забыл условия. Вернусь,-- студия одумалась и стала учреждением?-- Я ваш! Кто знает, может быть, целиком. Нет,-- прощайте. В мои годы нельзя заниматься любительством. Возьму тебя, Володю, и поедем в Америку ставить здесь театральное дело, и оперное и драматическое. Сразу, с вокзала, -- великолепный особняк на набережной Гудзона, недалеко от Рахманинова. За дисциплину ручаюсь. На лету хватают и деньги громадные платят. По крайней мере помирать буду не в богадельне Театрального общества для престарелых актеров. Итак -- внимание!
Еще к сведению. Пусть не думают, что в Америке театры -- так себе, все сойдет. Большая ошибка.
Нью-Йорк один из самых музыкальных городов, который слышал все самое лучшее и теперь имеет самых лучших певцов. И американцы понимают музыку. Здесь такой оркестр (особенно из Филадельфии), такой дирижер -- второй Никиш! Такая дисциплина. За полчаса до начала все музыканты на местах, никакой настройки. Как они это делают? Приходит дирижер, все встают, как один человек. Аплодируют -- все кланяются, как один человек, когда им махнет дирижер. Оркестр уходит после того, как публика разошлась.
Оперная игра, правда, плоха, так точно как и постановка, как и все порядки Метрополитенской оперы. И в драме есть такие артисты -- звезды!! Варфильд, Барримор, Тейлор... Таких я не знаю сейчас ни в Берлине, ни в Париже, ни в славянских землях. Кое с чем сюда нельзя приезжать.
Описывать Нью-Йорк не стоит. Хорошо тем, что здесь решительно нечего смотреть, кроме театров. По театрам нас водят усердно. Каждая знаменитость наперебой спешит заполучить нас, отзыв о ней, потом статьи в газету, вместе с нами сняться в кинематографе, после спектакля, и целую неделю по всему городу показывают в кино. Меня здесь на улицах больше и чаще узнают, чем в Москве. Постоянно приходится обедать у богачей, говорить речи по-французски. Все это милые, простые и гостеприимные люди, без европейского снобизма, больше всего похожи на москвичей времен царизма. Очень наивная и расположенная публика (как говорят -- к тем, кто в моде). В деловом отношении -- беда. Не то чтобы жулики, но крепкий народ, своего не уступит! Отто Кан, богач и покровитель театра, когда я ему рассказывал о Морозове и его меценатстве с чисто русской шириной, не мог понять этого человека4. Они убеждены, что меценатство должно приносить доходы.
Конечно, нас нагрели вовсю. Высосали в несколько месяцев все, что можно. Недаром взяли один из самых больших театров (больше 2000 зрителей). Распорядились самым расточительным образом, так как пропустили все пьесы, при переполненных сборах 2-х месяцев, окупили все затраты и теперь наживать на нас будут в провинции. Пресса трещала после каждой премьеры, как пулеметы. Только о нас и писали, на первой странице, без остановки, ежедневно, так как премьера пропускалась за премьерой. Когда все пропустили, прессе пришлось замолчать, а Гесту придумывать темы для интервью и проч. Это отразилось, естественно, на сборах. Они стали хуже. С 5700 каждый вечер (на царские деньги--11400 р. сбора вечерового) они упали до 3000 дол. (т. е. на царские деньги -- 6000). Это страшно много, но тем не менее дает право Гесту заявлять и указывать на падение сборов, чтобы при переговорах о поездке и о будущих условиях прижать нас. Все это разыгрывается как по нотам. В результате -- нажить на спектаклях здесь нельзя.
Можно нажить другими путями. Например, кинематографом, уроками, устройством студии, статьями. За это платят большие деньги, но надо сидеть на месте, а с труппой это невозможно, так как слишком мало количество пьес в репертуаре. Публики, которая может платить наши безумные цены и хоть немного понимать по-русски, здесь 15 000, плюс 20% сбора американцев. Последние так в 20% и даже до 30% --сохранились. Русские же зрители [все] пересмотрели. Подумайте, 40% с валового сбора идет владельцу театра с каждого спектакля и получается им в тот же вечер. Таким образом, при исключительном успехе, при максимуме полученного нам приходится до смешного мало, и мы махнули рукой на доллары от театра.
Дата добавления: 2018-09-20; просмотров: 145; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!