Из письма к Вл. И. Немировичу-Данченко 4 страница

Разве тогда я говорил Вам, что у меня нет времени заняться с Вами и т. д.?

Теперь же, когда я впервые обращаюсь к Вам, -- оказывается, что Вы заняты повсюду, но только не у меня.

Это какой-то рок!

Работал, мучился с Вахтанговым. Его не признавали, выгоняли из театра, а под конец поманили, и там он давал уроки, обещал режиссировать; в Габиме² работал по ночам, а для меня во всю свою жизнь нашел только 2 вечера, чтобы вместе поработать над Сальери ³.

Все, что ни сделаю, ни заготовлю, -- у меня вырывают из-под рук, а я -- на бобах.

Простите, что пишу так резко, но я искренно огорчен.

Правда, Вы не отказываетесь, а только недоумеваете. Но я думаю, что после 15-летней работы вместе и этого не надо.

Будьте как Сулержицкий: его гнали, изводили, приглашали, увольняли, но он не забывал того, что мы делали и страдали вместе.

Ваш К. Станиславский

10/IX--922

29*. Вл. И. Немировичу-Данченко

12 сентября 1922

Москва

Дорогой Владимир Иванович.

Я уезжаю с твердым намерением вернуться в Москву "иль со щитом, иль на щите"¹.

Или удастся сплотить первую группу, и тогда можно будет пытаться продолжать дело; или это не удастся, и тогда надо его кончать. По крайней мере я едва ли останусь на сцене.

С падением группы я не вижу более никаких горизонтов.

Предстоящий юбилей представляется мне чем-то обременительным, ненужным, скучным, вынужденным, и я бы очень советовал подумать об его отмене. Как? Да просто запоздать с нашим приездом и вернуться в Москву 17 октября ², употребив время до этого числа на усиленную подготовку за границей "Плодов просвещения" и "Каина" с Качаловым в новой мизансцене³.

Больше всего меня давит история с книгой Волькенштейна. На моей спине сводились какие-то счеты с Вами. Вы мне поверите, что я всячески готов исправить происшедшую неловкость. Говорил по этому поводу с многими специалистами, но они все в один голос говорят, что единственный способ -- просить кого-нибудь раскритиковать книгу Волькенштейна и сделать исправления относительно Вашей роли в МХТ. Я говорил об этом с некоторыми лицами, и они обещались писать.

Самому же мне не советуют писать, так как это только раздует дело и примет тон игры в благородство, кокетство с моей стороны ⁴.

Желаю Вам здоровья и сил, чтоб провести сезон. Трудно Вам будет, и я Вам не завидую, но нелегко будет и мне в поездке с двумя больными, и я себе тоже не завидую.

Мы сделали прием в школу. После совещания с Правлением и Юстиновым -- решили, что можно на это дело употребить до 400 000 000 в месяц.

Демидов (система), ритм (Алексеев), дикция и акробатика -- будут оплачиваться нами. Остальное (пение, Волконский, грим, музыка и лекции) -- будут даровые, во Второй студии⁵. До Вашего приезда -- поручено Демидову следить, руководить учениками, а по Вашем приезде -- распорядитесь сами⁶.

Если приедете к южинскому юбилею, отлично⁷. Нет -- на всякий случай намечаем из остающихся в первой группе: Халютина, Соколова, Соколовская, Михайлов. Все старики и расслабленные, как и сам МХТ, но что же делать -- других нет, так как даже Первая студия может опоздать и Вторая студия уехала ⁸.

Подумайте какая досада -- я полторы недели провалялся в лихорадке. В самое горячее рабочее время перед отъездом. И теперь уезжаю из России с лихорадкой и температурой, в надежде, что перемена климата меня излечит.

Обнимаю Вас и сердечно желаю Вам и Екатерине Николаевне здоровья и возможного счастья и театру процветания. Спасибо за доброе слово и желание помочь мне в случае каких-нибудь посягновений на квартиру.

Будьте здоровы, и да хранит Вас бог.

К. Станиславский

1922 12/IX

30. М. Н. Ермоловой

13 сентября 1922

Москва

Дорогая, уважаемая, нежно любимая,

великая Мария Николаевна!

Нездоровье мешает мне быть у Вас. После визита к Гликерии Николаевне^l y меня начался малярийный приступ, и я должен был спешить укрыться в свой дом, не доехав до Вас. Завтра, в день отъезда, я не смогу вырваться к Вам. Не знаю, что ждет меня во время годового путешествия. Может быть, помрем или потонем, а может быть, и вернемся. Хочется перед отъездом попрощаться с теми, кто особенно дорог сердцу. На первом плане -- Вы, дорогая Мария Николаевна. Вы сами не знаете, какую громадную и важную роль Вы сыграли в моей жизни -- человека и актера.

Спасибо Вам за все незабываемые и самые лучшие минуты моей жизни. Их дал мне Ваш гений. Ах! Зачем Вы не побывали в свое время в Европе? Тогда все бы знали, что первая артистка мира не Дузе, а наша Мария Николаевна. Буду много говорить о Вас с заграничными актерами, а Вы не забывайте Вашего самого горячего и убежденного почитателя.

Нежно любящий Вас и благодарный

К. Станиславский

31*. Вл. И. Немировичу-Данченко

27 сентября 1922

Берлин

Дорогой Владимир Иванович.

Не могу написать Вам настоящего письма, так как не имею свободного полчаса. Живем американским темпом. Было очень трудно: труппа из-за бури опоздала, пропало два репетиционных дня¹.

Получили сцену только на одну репетицию с 9 до 7 часов дня. Но сцена была готова лишь к 2 часам, а до того мы гуляли в костюмах и утомлялись.

Актеры еще плохо ориентируются в европейском городе -- попадают не на тот трамвай или поезд, едут не на том номере, живут далеко, и потому происходят опаздывания.

Некоторые сцены не репетировали совсем в новых декорациях и мизансценах. Боялись ужасающих антрактов. Правда, мы кончали для Берлина не рано, около 11 Ґ часов ночи, но и это -- чудо. Его сделал Ваня Гремиславский ².

Декорации вышли чисты, тщательно подделаны и производят приятное впечатление, хотя и не блещут новизной в смысле нового направления.

В результате -- большой, даже очень большой успех. Говорят, что рецензии -- блестящие, во всех лучших немецких газетах. Я не успел их прочитать, так как не имел минуты: на носу "Вишневый сад", "Дно" ³.

Не могу нахвалиться на Ваню Гремиславского. Все готово вовремя, ничего не задержал. Молодец!

Вчера был на сцене целый сад цветов -- подношений. Одну корзину привезли на возу, и публика стояла и глазела на улице. Гест стоял рядом с этой корзиной, так как поднес ее -- он. Кто же, кроме американца, может это сделать!!!

Верьте, дорогой Владимир Иванович, что постоянно думаем о Вас, не пропускаем ни единого случая, чтоб напоминать о том, что Вы невидимо присутствуете на каждом спектакле... но -- Вы знаете газетчиков. Они пишут не то, что им говорят. У них свои какие-то расчеты. Их не разберешь. Приготовил вчера речь на немецком и русском, так как был слух, что будут читать адреса. Но, к счастью, обошлось без этого.

Трушников не уехал ⁴.

Пишу о последних спектаклях. "Вишневый сад" играли хорошо -- лучше, чем "Дно". Обе пьесы имели успех выше ожиданий, но "Дно" пришлось больше по сердцу. Очевидно, потому, что его лучше знают немцы. Овации с вызовами до 10--15 раз. Говорят, рецензии блестящие. Остались "Три сестры". Если удастся пропустить и их в порядке, тогда я буду спокоен за поездку и пролежу целый день в кровати.

Очень трудно оказалось устроиться с внучкой. С ребенком не пускают, няньки нет! Погода у нас петроградская, пасмурная. М. Б. Коган⁵ разрывается на части, кормит всех обедами, подносит каждый вечер цветы.

Слышали, будто Первая студия уехала в Ярославль. Что это значит?!

Понимаем, как Вам трудно. Думаем о Вас и любим.

Екатерине Николаевне поцелуйте ручку, Вас обнимаю, Мише жму руку.

Всем нашим артистам, всем К. О.⁶ -- привет. Федора Николаевича ⁷ обнимаю.

Ваш К. Алексеев.

Малиновской шлю сердечный привет.

32*. Вл. И. Немировичу-Данченко

Октябрь (до 20-го) 1922

Берлин

Дорогой Владимир Иванович.

Даже и не знаю, что писать! Описывать успех, овации, цветы, речи?!.. Если б это было по поводу новых исканий и открытий в нашем деле, тогда я бы не пожалел красок и каждая поднесенная на улице роза какой-нибудь американкой или немкой и приветственное слово получили бы важное значение, но теперь... Смешно радоваться и гордиться успехом "Федора" и Чехова. Когда играем прощание с Машей в "Трех сестрах", мне становится конфузно. После всего пережитого невозможно плакать над тем, что офицер уезжает, а его дама остается. Чехов не радует. Напротив. Не хочется его играть... Продолжать старое -- невозможно, а для нового -- нет людей. Старики, которые могут усвоить, не желают переучиваться, а молодежь -- не может, да и слишком ничтожна. В такие минуты хочется бросить драму, которая кажется безнадежной, и хочется заняться либо оперой, либо литературой, либо ремеслом. Вот какое настроение навевают на меня наши триумфы.

Искренно хотел устроить и наладить дело с Марией Николаевной¹. Говорили с ней по душам. Был очень правдив и искренен. Казалось, что и она -- тоже. А в результате -- вышла ерунда. Явились непрошеные заступники, началась какая-то кампания в газетах, намекающая на то, что мы не приняли изгнанников по политическим причинам и что Мария Николаевна является наиболее смелой оппоненткой. Думаю, что и она не благодарит своих заступников, так как это могло бы повредить ей в России. Приходится молчать, чтобы не запутывать и не усложнять дела. Ох, как много здесь эмигрантской гнили!

Теперь выяснилась тенденция выдавать нас за советский театр. Из-за любви к интриге нас не хотят признать аполитичными. Приходится быть очень осторожными. В одном из интервью было написано, что я нахожу, что Советская власть к нам хорошо относится, у нас было тепло, нам давали субсидию... Все это надергано из разных мест беседы. Так, например, интервьюер спрашивает меня: "У вас так же холодно, как и в берлинских театрах?" -- "Нет, -- говорю я. -- У нас в театре было тепло". И только. В другом месте беседы задают вопрос: "Как же вы существуете при дороговизне?" Я отвечаю: "Театр делает полные сборы. Кроме того -- субсидия". Из всех этих ответов слепляется фраза, выше упомянутая. Пишут нахально то, что им хочется, а не то, что им говорят.

Актеры ведут себя прилично. Если не считать болтовню и шум в уборных, которые так близко к сцене, что все слышно. У некоторых является поползновение содрать. Несмотря на то, что их предупреждали, что жены будут стоить дорого, -- они в претензии за то, что не принимают во внимание, что они не одни, а сам-друг.

Отношения у всех пока хорошие.

Не пишу Вам ничего о деловой стороне, так как о ней Вы получаете подробные доклады. Сейчас у нас продолжительный промежуток перед Прагой ². Такой же промежуток будет и после Скандинавии и перед Америкой. Никто не оплачивает этих промежутков, и потому они очень убыточны. Ломаем голову, что делать в перерывы. Придется устроить концерты. Очень может быть, что в Берлине придется еще играть "Дно" и "Федора" (с Качаловым и со мной) в рейнгардтовском большом театре-цирке³. Последние спектакли "Дна" и "Федора" -- был такой наплыв, что пришлось звать полицию.

Храни Вас бог. Понимаю, как Вам трудно, и постоянно думаю о Вас и о Москве.

33*. Вл. И. Немировичу-Данченко

Телеграмма

6 декабря 1922

Париж

Колоссальный успех, общее признание, превосходная пресса. Открытию предшествовал торжественный вечер с речами Антуана, Копо и с другими приветствиями театру¹. Горячо поздравляем Вас. Для полной радости недостает лишь Вас.

Станиславский, Подгорный

34*. Вл. И. Немировичу-Данченко

Шербург, 27/XII--922 г.

27 декабря 1922

Сели на пароход. Думаем о Вас, о всех товарищах, о театре. Европу кончили блестяще ¹. Наибольший успех в Париже и Загребе. Жалели все время, что Вы не с нами. Пока все благополучно.

Обнимаю. Храни Вас бог. Поцелуйте ручку Екатерине Николаевне. С прошедшим днем рождения.

К. Станиславский

М. П. Лилиной

Конец декабря 1922 -- январь 1923

Письмо начато на пароходе "Мажестик"

окончено в Нью-Йорке

Дорогая Маруся, милая Кирюля, любимый Игорек и душка Кирилочка!

Это письмо пишу на пароходе. Трясет. Пишу плохо. Прежде всего расскажу о путешествии. Вы прочтите и пошлите Игорю, а Игоря прошу переслать Зине, а Зину прошу послать Владимиру Ивановичу ¹. (Быть может, я пошлю письмо Игорю, ему легче переслать вам, а вам легче, чем ему, посылать в Москву.) Из Парижа до Шербурга мы ехали без всяких инцидентов. Поезд подходит прямо к пристани. Там всякие формальности: таможня, докторский осмотр; паспорта. Все это благодаря Леониду Давыдовичу² мы миновали. Сели на пароход порядочный, с каютами и общей большой комнатой, да не одной...

Долго ждали, так как "Мажестик" опаздывал. Уже стемнело. Пристань зажглась огнями. Пошел дождь, потом град. Ввиду того что нас не осматривает доктор, нас с детьми выгнали на палубу. Быть может, тут наши дети (булгаковский и тарасовский мальчики)³ простудились и сейчас больны (38R). Наконец двинулись в темноту по черной, как чернила, воде. Ехали тихо и с остановками около часа -- а "Мажестика" все нет. Но вот выросла освещенная тысячью огней громада. Длина -- весь Камергерский переулок от дома Обухова до Тверской. Впереди нас -- со стороны, защищенной от ветра, уже причаливают несколько пароходов, ушедших впереди нас. Наш пароход по глупости захотел во что бы то ни стало причалить со стороны ветреной. Толкался, стукался о громаду, накренялся от волн и от ветра, того гляди -- кувырнется. Наконец, к нашей общей радости, пошел причаливать куда надо. Этот эпизод был неприятен. Но вот причалили, а нас не выпускают. Оказывается: докторский осмотр будет. Больше всего боятся какой-то болезни глаз. Грызунов и Успенская почему-то оказались под подозрением. Их задержали. Волнения, хлопоты. Отпустили. Вошли на пароход, который, несмотря на волны и легкое волнение, стоит как вкопанный. Вошли. Богатство -- без вкуса, но грандиозно. В первом классе на нас смотрят. Не европейский у нас вид! Я в калошах, Вишневский в меховой шляпе, а все европейцы -- по-летнему, а в момент нашего вступления на пароход были в смокингах после обеда. Меня повели знакомить с директором пароходного общества -- в контору на пароходе. Он говорил мне что-то по-английски, а я кланяюсь и отвечаю что-то по-французски. Глупо! Во втором классе уютнее -- проще. Ничего особенного, но удобно. Каюта небольшая, о двух койках (верхняя и нижняя, на верхней лежит мелкий багаж, на нижней -- сплю). Шкаф, рукомойник, вешалки, отопление водяное. Корзина с цветами -- от пароходного общества, с приветствием мне. Умылся. Пошли в столовую. Огромная комната с колоннами. Публика серая -- эмигранты всех национальностей, больше, конечно, евреи. Ничего не можем заказать сами. Пришлось приставать к Книппер и другим "англичанам". Помогает Гест ⁴, который едет с нами, да приходит к нам Шолом Аш (драматический писатель, еврей). После обеда в общей сборной комнате играет оркестр à la негры -- со свистками, колотушками, трещотками, и все ужасно танцуют новомодные танцы. Кругом тупо смотрят. Рядом большая комната. Там играют мужчины в карты. Конечно, наши артисты не замедлили затеять там "железную дорогу" (бесстыдники!). Иностранцы удивляются!! По другую сторону сборной комнаты две гостиные с письменными столами и пианино. Вокруг всех кают и комнат второго класса широкая крытая дека, т. е. галлерея для прогулки с видом на море. Со стороны ветра спускают брезентовые шторы, и днем здесь лежат на длинных креслах. Двинулись. Закачало. Немного, но все-таки для нас это было неприятной неожиданностью, так как уж очень велик пароход, и казалось -- его и раскачать-то нельзя. Пришлось лечь и пролежать два дня не вставая. Ночью качало сильно. Воздух теплый, так что можно было лежать с открытым окном, так как, по-видимому, отопление не регулируется отдельно в каждой каюте. (Оказалось, что я напрасно жарился, так как просто мы с лакеем не понимали друг друга. Отопление в каюте отлично регулировалось, чем я и воспользовался впоследствии.)

По утрам в 7 часов -- "там-там". Через полчаса -- второй "там-там". В каюту приносят в чашках кофе с молоком и тосты {Toast -- слегка поджаренный ломтик хлеба (англ.).} с маслом. В 11 ч. обносят по декам и каютам бульон (я не пью). В 12 Ґ часов завтрак (сначала приносили в каюту, а потом ходил в столовую). До завтрака играет в общей комнате оркестр серьезную музыку (так называемую, вроде увертюры к "Dichter und Bauer" {"Поэт и крестьянин" (нем.).}).

После завтрака все лежат в креслах на крытой деке и спят, в 4 часа приносят кофе с тостом, в 7 часов обед или, вернее, ужин; в 10 Ґ -- спать. Можно брать ванны из морской воды. Есть и цандеровская гимнастика с машиной для верховой езды, езды на верблюде, [с] лодкой, велосипедом, массажем желудка и пр.

Надо признаться, что переезд был тяжелый. Мы опаздываем на двое суток из-за бури. Выдержали три шторма, из которых один, по утверждению капитана, был такой, какого он не видел уже двадцать лет. Говорят, что мы подвергались опасности (но ведь все капитаны после каждого переезда говорят то же). Шторм был на 10 баллов океанских. Говорят, это много. Капитан боялся, что пароход, который подымался на горы волн, не треснул бы (!!!). Думаю, что все это преувеличение. Но правда то, что, оказывается, наш пароход впервые испытывал большую бурю. Он всего шесть месяцев как начал плавать и всего в шестом рейсе. Вероятно, капитан имел основание волноваться в не испытанном им пароходе. Все это происходило ночью, а мы спали, ничего не ведая. Просыпаясь, чувствовал сильную, но сносную качку и удивлялся только, почему пароход точно замирает временами (это он ползет на волну).

В американских газетах были, якобы с парохода, телеграммы о том, что наш "Мажестик" в опасности и погибает. Говорят, и я сильно подозреваю, что эти телеграммы -- одна из реклам Геста.

Все сходятся на том, что переезд был тяжелый. Качало все время, за исключением двух дней и двух ночей. В это время мы были в раю. Тепло, так как то ветер с юга, то плыли по Гольфштрему. Лунные ночи. Днем (а неблагоразумные и вечером) были в пиджаках. Лежали на креслах, туда подавали бульон, чай, кофе. Дети шалили на палубе. Больше всех -- Фаина маленькая. Общая любимица. Москвин при ней был в качестве няньки -- не отходил. Я даже подивился. Что значит -- перестать пить. Даже такие чуткие на морскую качку, которые все время страдали ужасно, как-то: Пашенная⁵, Ершов, Гудков, Подгорный, Рипсимэ, Бокшанская -- и те были на палубе. Но... вдруг набегал шквал, и удивительно -- через четверть часа уже громадина качалась... Перед приездом, предпоследняя ночь на пароходе -- была иллюминация, танцы на деке (т. е. снаружи), но на следующий день набежала снежная пурга, и все стало бело. Тем не менее на деке было не холодно, вероятно потому, что там проходит теплая труба. Снег держится и по сие время (уже в Нью-Йорке).

Дата добавления: 2018-09-20; просмотров: 140; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 7 8 9 10 Следующая ⇒

Мы поможем в написании ваших работ!