Беспомощный перед лицом твоей красоты 48 страница
Приходилось устраивать передышки от этой гонки в отдаленных, диких местах – на Атлантическом побережье Ирландии, в горах и на островах Шотландии. Что могло быть лучше небольшого отдыха в графстве Керри, в Голуэе и Мейо, в Уэстер-Россе и Сазерленде, на Мулле и Льюисе? Корабль угрозами, лестью, обещаниями самой распрекрасной работы пытался выманить меня оттуда.
Но в начале марта мои дела в Лондоне закончились, и меня отправили в Германию, по которой мне теперь предстояло бродить, слоняться и путешествовать. Мне назвали несколько мест и дат, сказали, что нужно сделать, о чем думать.
Теперь, когда мне, так сказать, не нужно было пользоваться английским, можно было читать на этом языке просто ради удовольствия, чем и были заняты мои – очень немногие – свободные часы.
Год закончился, снег постепенно стал сходить, воздух потеплел, и вот когда за моей спиной остались тысячи и тысячи километров дорог, шоссейных и железнодорожных, и десятки гостиниц, меня в конце апреля отозвали на корабль – поделиться своими мыслями и чувствами. Корабль изо всех сил пытался понять настроение планеты, сформировать то впечатление, сырой материал для которого может дать только непосредственное общение между людьми. Он сортировал, систематизировал, располагал в случайном порядке и пересортировывал полученные данные в поисках шаблонов, стереотипов, пытаясь измерить и оценить все ощущения, испытанные его человеческими агентами, сопоставляя их с собственными выводами, сделанными им при плавании в океане фактов и цифр, которые он уже получил с Земли. Мы, конечно, были еще далеки от завершения работы: я и все остальные, кто находился на планете, должны были провести там еще несколько месяцев, но пора было поделиться первыми впечатлениями.
|
|
|
Корабль с точкой зрения
– Так вы считаете, нам следует контактировать?
Хорошо после сытного обеда, набив живот, расположиться в зоне отдыха, вытянувшись в кресле, пригасить свет, ноги положить на подлокотник, скрестить руки на груди и погрузиться в полусонное благодушие. Глаза у меня были закрыты. Мягкий теплый сквознячок с ароматом альпийских лугов прогонял запах еды, которую мы с моими друзьями недавно поглощали. Они теперь играли во что-то в другой части корабля, и до меня доносились их голоса на фоне музыки Баха – мне удалось пробудить в корабле любовь к этому композитору, и корабль теперь играл Баха для меня.
– Да, считаю. И чем скорее, тем лучше.
– Им это не понравится.
– И что? Это для их же блага.
Я открываю глаза и изображаю для дистанционного корабельного автономника (который сидит на подлокотнике под углом, словно чуть выпил) то, что, как я надеюсь, можно принять за натянутую улыбку. Затем снова закрываю глаза.
|
|
|
– Возможно, так оно и будет, но речь сейчас не о том.
– О чем же?
Я заранее знаю ответ, но все же надеюсь: корабль предложит что-нибудь более убедительное, чем то, что я ожидаю. Может, когда-нибудь…
– Как, – говорит корабль через своего автономника, – мы можем быть уверены, что поступаем правильно? Откуда мы можем знать, что является – или будет – благом для них, пока не проведем чрезвычайно длительных наблюдений сходного масштаба – в данном случае планетного – и не сравним последствия контактирования и неконтактирования?
– Мы уже должны понять, что к чему. Зачем жертвовать этой планетой ради эксперимента, результаты которого нам заранее известны?
– А зачем жертвовать ею ради вашей беспокойной совести?
Я открываю один глаз и смотрю на дистанционного автономника, примостившегося на подлокотнике.
– Минуту назад мы согласились, что, если вмешаемся, это, видимо, все же будет им во благо. Не пытайтесь напустить туману. Мы можем это сделать, мы должны это сделать. Вот что я думаю.
– Да, – говорит корабль, – но все равно нас ждут технические трудности, поскольку ситуация весьма нестабильна. У них переходный период; цивилизация в высшей степени неоднородная, проникнутая тесными – и напряженными – связями. Я не уверен, что все их разнообразные системы можно стричь под одну гребенку. Сегодняшний уровень развития коммуникаций на планете подразумевает высокую скорость и одновременно избирательность связи: сигнал обычно сопровождается посторонними шумами, к тому же почти всегда происходят потери. Это означает: то, что считается у них истиной, вынуждено двигаться со скоростью слабеющих воспоминаний, смены взглядов и поколений. Даже признавая свои слабости, они, как правило, пытаются кодифицировать и упорядочить их, манипулировать ими. Попытки фильтрации шума становятся у них частью этого шума, и они, похоже, способны додуматься только до упрощения того, что может быть понято лишь при ясном осознании всей его сложности.
|
|
|
– А-а… ну, хорошо, – отвечаю я, пытаясь понять, о чем это он.
– Гм-м, – говорит корабль.
Если корабль говорит «гм-м», значит он не уверен. Этому животному практически не нужно времени для размышлений, а если оно делает вид, что нужно, значит оно ждет, что ему скажете вы. Но мне удается его перехитрить. Я не говорю ничего.
|
|
|
Вспоминая тот наш разговор и высказанные нами соображения, а также пытаясь представить, о чем шла речь на самом деле, я думаю, что именно в тот момент корабль и решил использовать меня так, как использовал. Это его «гм-м» означало, что корабль решил задействовать меня в деле Линтера и что именно этот вопрос волнует его больше всего; и что весь вечер, во время еды и потом, отпуская то или иное замечание, задавая случайный вопрос, корабль на самом деле именно об этом меня и спрашивал. Но в тот момент мне это не было известно. Да и с какой стати могут возникнуть подобные мысли, когда лежишь с полным животом, в тепле и довольстве, когда тебя клонит в сон и ты говоришь в пустоту, а на подлокотнике сидит дистанционный автономник и говорит с тобой.
– Да, – вздыхает наконец корабль, – несмотря на собранную нами информацию, уровень нашего развития, сделанные нами анализы и статистически верные обобщения, такие вещи остаются неопределенными и единичными.
– Аха-ха, – сочувственно бормочу я, – как тяжела жизнь у ЭКК. Бедный кораблик. Бедный Папагено[2].
– Можете смеяться, мой маленький цыпленочек, – сказал корабль с напускным уязвленным высокомерием, – но окончательное решение за мной.
– Машина, вы – старый мошенник, – усмехаюсь я, глядя на автономник. – От меня сочувствия не дождетесь. Вы знаете, что я думаю, знаете мои соображения.
– А вы не думаете, что мы там напакостим? Вы серьезно считаете, что они готовы к нам? К тому, что мы сделаем для них, руководствуясь лучшими намерениями?
– Готовы? Какое это имеет значение? И вообще, что это значит ? Конечно, они не готовы к нам, конечно, мы там напакостим. Но они что – лучше готовы к Третьей мировой войне? Вы серьезно думаете, что мы можем нагадить там больше, чем они сами нагадили? Когда они не убивают друг друга, то изобретают новые, более эффективные способы убийства в будущем, а когда они не заняты и этим, то уничтожают разнообразные виды животных от Амазонки до Борнео… или выплескивают говно в океан, в воздух и на сушу. Если мы дадим им несколько уроков, вряд ли они станут уродовать свою планету больше, чем сейчас.
– Но вам они все же нравятся, я имею в виду людей, таких, какие они есть.
– Нет, это вам они нравятся такими, какие они есть, – говорю я кораблю, указуя на дистанционного автономника. – Они удовлетворяют вашу внутреннюю неряшливость. Думаете, я не знаю, о чем вы все время распространяетесь – мол, мы «заражаем всю галактику стерильной чистоплотностью»… Так вы, кажется, говорили?
– Может быть, я и использовал такую форму, – неопределенно соглашается корабль, – но неужели вы не думаете…
– Нет-нет, что угодно, только думать я не могу, – говорю я, поднимаясь с кресла, зевая и потягиваясь. – Куда девалась вся наша банда?
– Ваши коллеги собираются посмотреть любопытный фильм, который я откопал на планете.
– Отлично. Я тоже посмотрю. Куда идти?
Дистанционный автономник всплывает с подлокотника.
– Следуйте за мной. – Я выбираюсь из ниши, в которой мы ели; автономник разворачивается, лавируя между занавесками, огибая стулья, столы и растения. Он смотрит на меня. – Не желаете поговорить со мной? Я только хочу объяснить…
– Вот что я вам скажу, корабль. Вы ждите здесь, а я спущусь на Землю и найду вам священника – сможете облегчить вашу душу. «Своевольный» исповедуется. Давно пора. – Я машу людям, которые не попадались некоторое время мне на глаза, и пинаю несколько подушек, попавшихся на пути. – Да, и еще, вы могли бы здесь прибраться немного.
– Ваше желание…
Автономник останавливается, чтобы заняться подушками, которые тут же покорно возвращаются на места. Я шагаю в затененную, пропитанную звуками зону, где перед двухмерным экраном сидят или лежат люди. Фильм только начинается. Надо же, это научная фантастика. Называется «Темная звезда»[3]. Перед входом в звуковую зону я слышу, как дистанционный автономник у меня за спиной вздыхает про себя:
– Ах-ах, верно говорят: «Апрель – жесточайший месяц…»[4]
Невольный сообщник
Прошло около недели, и мне уже пора было возвращаться на планету, в Берлин, когда корабль сказал, что хочет поговорить со мной. Все шло, как обычно. «Своевольный» был занят составлением подробных карт всего, что находилось и не находилось в пределах видимости, уворачивался от американских и советских спутников, изготовлял и отправлял на Землю тысячи жучков для наблюдений за работой типографий, газетных киосков и библиотек, для обзора музеев, заводов, студий и магазинов, для того, чтобы заглядывать в окна, сады и леса, следить за автобусами, поездами, машинами, кораблями и самолетами. А тем временем корабельные эффекторы и эффекторы его основных спутников снимали информацию со всех компьютеров, вели мониторинг всех кабельных сетей, прослушивали все микроволновые линии связи и все земные радиотрансляции.
Все корабли Контакта по натуре своей немного мародеры. Они родились с любовью к суете, им нравится совать свои длинные носы в дела других, и «Своевольный», несмотря на всю свою эксцентричность, мало чем от них отличался. Сомневаюсь, что он был или бывает счастливее, чем во время такого высасывания сведений из продвинутой планеты. К тому моменту, когда мы были готовы покинуть корабль, он имел в своей памяти (и должен был передать на другие суда) сведения обо всем, что когда-либо происходило на этой планете и не было впоследствии уничтожено: каждый бит информации, каждая буква, каждый пиксель, каждый звук, каждая линия когда-либо пошитой одежды и ткани. Он знал, где находится любое месторождение, где покоятся еще не обнаруженные сокровища, где лежит каждый затонувший корабль, где выкопаны все тайные могилы, он знал все тайны Пентагона, Кремля и Ватикана…
Земляне и не догадывались, что на орбите совсем недалеко от них находится масса в миллионы тонн – в высшей степени дотошный и чрезвычайно мощный инопланетный корабль, и (конечно) аборигены были заняты обычными делами: они убивали, голодали, умирали, калечили, пытали, совокуплялись и т. п. Ничего из ряда вон выходящего, и меня просто трясло при виде всего этого, хотя еще теплилась надежда, что мы решим вмешаться и все это дерьмо по большей части прекратится. Приблизительно в это время два «Боинга-747» столкнулись на аэродроме в какой-то из заморских колоний Испании[5].
Хорошее дело – перечитывать «Короля Лира», сидя под самой настоящей пальмой. Корабль нашел это дерево в Доминиканской Республике – оно было помечено и предназначалось к выкорчевке, так как на этом месте собирались строить отель. Решив, что было бы неплохо иметь на борту несколько растений, «Своевольный» однажды ночью выкопал пальму, перенес ее на борт со всей корневой системой и несколькими десятками кубометров песчаной почвы, и посадил в центре нашей жилой зоны. Это потребовало значительных перестановок, так что несколько человек, спавших в это время, проснулись и, открыв двери своих кают, увидели в центре жилой зоны яму, из которой растет двадцатиметровое дерево. Но люди Контакта привычны к таким причудам своих кораблей, и никто особо не удивился. И вообще, если вообразить себе подробную шкалу эксцентричности ЭКК, то такая безвредная, совсем безобидная проделка окажется в самом начале.
Неподалеку от меня была дверь каюты Ли’ндейна. Он появился, болтая с Тел Гемадой. Ли подкидывал бразильские орешки и бросался вперед либо подавался назад, чтобы поймать их ртом, пытаясь одновременно вести разговор. Тел смотрела на это с улыбкой. Один орешек улетел особенно далеко, и Ли пришлось нырнуть с переворотом, повторяя его траекторию; Ли свалился на пол, задев стул, на котором лежали мои ноги (да, я всегда бездельничаю на борту корабля – такой уж у меня характер). Ли перевернулся на спину, театрально вращая глазами – где там мой орешек? Вид у него был озадаченный. Тел покачала головой, улыбнулась и, уходя, махнула ему на прощанье рукой. Она была из тех несчастных, которые пытались уяснить что-то в земной экономике, и, безусловно, заслуживала маленькой передышки. Я вспоминаю, что в тот год легко можно было узнать экономиста по рассеянному виду и туману в глазах. Ли… что ж, Ли был просто парнем с причудами, который вел постоянное соревнование с лучшими чувствами корабля.
– Спасибо, Ли, – сказала я, снова кладя ноги теперь уже на перевернутый стул.
Ли, тяжело дыша, лежал на полу и смотрел на меня, потом его губы разошлись в улыбке, и между зубов оказался орешек. Он проглотил его, встал, спустил брюки и принялся облегчаться на ствол дерева.
– Полезно для роста, – сказал он, увидев, что я, нахмурившись, смотрю на него.
– Для твоего роста будет не очень полезно, если тебя засечет корабль и пошлет ножевую ракету, чтобы привести тебя в чувство.
– Я вижу, что делает мистер ’ндейн, и думаю, что любое высказывание с моей стороны будет для него слишком большой честью, – сказал маленький автономник, выплывая из листвы. Это был один из нескольких автономников, собранных кораблем для присмотра за птицами, которые были на той самой пальме, – птиц нужно было кормить, убирать за ними (корабль гордился тем, что за все это время ни капли птичьего помета не упало на пол: все подхватывалось в воздухе). – Но я признаю, что такое поведение вызывает у меня легкое беспокойство. Может быть, он хочет таким образом показать нам, что он думает о Земле, или обо мне, или – еще хуже – он сам не знает что.
– Еще проще, – сказал Ли, пряча свой член. – Мне нужно было пописать. – Он наклонился и взъерошил мои волосы, а потом плюхнулся на диван рядом со мной.
(– Что, мочесборник в вашей каюте вышел из строя? – пробормотал автономник. – Не могу сказать, что осуждаю его…)
– Я слышал, ты завтра снова отправляешься в эти джунгли, – сказал Ли, складывая руки на груди и серьезно глядя на меня. – Я сегодня вечером свободен. Да я уже сейчас свободен. Могу тебе оказать небольшой знак внимания, если не возражаешь. Твой последний вечер с хорошими парнями, прежде чем отправиться к варварам.
– Небольшой? – спросила я.
Ли улыбнулся и широко развел руками.
– Скромность не позволяет мне…
– Нет, я возражаю.
– Хочу тебе сказать, что ты совершаешь страшную ошибку, – произнес он и, вскочив с дивана, с отсутствующим видом потер живот, глядя в сторону ближайшего пищеблока. – Я сейчас в прекрасной форме и сегодня вечером ничем не занят.
– Вот это точно – ничем.
Он пожал плечами, послал мне воздушный поцелуй и удалился. Ли был из тех, кого нельзя было посылать на Землю без серьезных физических изменений (волосатый, асимметричный – представьте себе Квазимодо, скрещенного с обезьяной), но, откровенно говоря, даже если спустить его на землю в виде обычного торгового агента Ай-би-эм, он через час угодит в тюрьму за драку. Он бы не смог принять тех ограничений, которые накладывают на поведение человека цивилизации, подобные земной.
Поскольку Ли было запрещено спускаться на Землю, он стал устраивать неформальные инструктажи для тех, кто отправлялся вниз, – по крайней мере, для тех, кто соглашался его слушать. Инструктажи Ли были короткими и конкретными. Он подходил к убывающим и говорил: «Запомни главное: ты там встретишь по большей части говно»[6]. После этого он уходил прочь.
– Миссис Сма… – Маленький автономник, подплыв, опустился в углубление, оставленное задницей Ли. – Не окажете ли вы мне маленькую услугу, когда вернетесь завтра на Землю?
– Какую услугу? – спросила я, откладывая Регану и Гонерилью.
– Я буду вам чрезвычайно благодарен, если до Берлина вы заглянете в Париж. Если вы не против.
– Я не против, – сказала я. В Париже я еще не была.
– Отлично.
– А в чем проблема?
– Никаких проблем. Просто я хочу, чтобы вы заглянули к Дервли Линтеру. Вы ведь его знаете? Просто загляните к нему поболтать. Только и всего.
– Угу, – сказала я.
Что это задумал корабль? – спрашивала я себя. У меня была на сей счет одна мысль (ошибочная, как оказалось впоследствии). «Своевольный», как и любой корабль из встречавшихся мне в Контакте, обожал интриги и заговоры. Эти машины в свободное время постоянно придумывают какие-нибудь козни и схемы; составляют маленькие тайные планы, выискивают возможности для тонких уловок, чтобы вынудить людей поступать так, а не иначе, вести себя определенным образом, – и все только ради удовольствия.
«Своевольный» был известной сводней: полностью убежденный, что ему точно известно, кто для кого подходит, он всегда старался размещать экипаж в каютах так, чтобы образовывались пары или другие любопытные комбинации. Мне пришло в голову, что и теперь он замышляет что-то такое, волнуется, что я в последнее время не проявляла сексуальной активности, а возможно, беспокоится еще из-за того, что последние несколько раз я спала с женщинами («Своевольный» по каким-то причинам всегда был за гетеросексуальные отношения).
– Просто поговорите немного, узнайте, как там у него дела, – только и всего.
Автономник начал подниматься с сиденья. Я протянула руку, схватила его, поставила на «Короля Лира», лежавшего на моих коленях, вперилась в его сенсорную полосу ледяным, как мне думалось, взглядом и спросила:
– Что у вас на уме?
– Ничего! – ответила машина. – Просто я хочу, чтобы вы заглянули к Дервли, обсудили с ним то, что вы оба думаете о Земле. Сравнили бы ваши мысли. Вы не встречались со времени нашего прибытия, и я хочу посмотреть, к каким обобщениям вы сможете прийти… то есть как нам подступиться к аборигенам, если мы решим контактировать, или что нам делать, если решим не контактировать. Только и всего. Никакого надувательства.
– Гм-м. – Я кивнула. – Ну хорошо.
Я отпустила автономник, и он поднялся в воздух.
– Честно, – сказал корабль, и поле ауры автономника сверкнуло дружелюбно-розовым цветом. – Никакого надувательства. – Он кивнул, показывая на мою книгу. – Читайте вашего «Лира», а я удаляюсь.
Мимо пролетела птичка в сопровождении другого автономника, и мой недавний собеседник устремился следом. Я покачала головой. Они уже соперничают из-за птичьего говна.
Я проводила взглядом птицу и две машины – они пролетели по коридору, словно клочки, разлетающиеся во время некоего необычного собачьего боя, – а потом вернулась к…
Сцена IV
Шатер в стане французов.
Входят Корделия, врач, офицеры и солдаты – под барабаны, со знаменами [7].
Беспомощный перед лицом твоей красоты
Синхронизируйте ваши догмы
Итак, «Своевольный» на самом деле не сошел с ума. Он очень хорошо справлялся со своими обязанностями, и, насколько мне известно, ни одна из его шуток ни разу серьезно никого не оскорбила, по крайней мере физически. Но с кораблем, который собирает снежинки, нужно постоянно быть настороже.
Дата добавления: 2018-09-23; просмотров: 134; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!