Заминка на праздновании Трехсотлетия 64 страница



– Ну, поскольку это твоя сфера, я буду пользоваться твоей терминологией. Мои ассистенты и я запрограммируем Меркурианский Компьютер, но не по‑твоему.

– Надеюсь, что не по‑моему. Для того и требовался гомологист, чтобы создать программу более тонкую, чем та, которую может написать простой телеметрист. – Говоря это, он не пытался скрыть иронию.

Уильям не обратил внимания на его тон и ответил:

– Начнем с простого. Мы заставим робота ходить.

 

8

 

Прошла неделя. За тысячу миль от них, в Аризоне, робот начал ходить. Ходить ему было трудно, иногда он падал, иногда задевал лодыжкой о препятствия, а то вдруг поворачивался на одной ноге и шел в совершенно неожиданном направлении.

– Это ребенок, который учится ходить, – говорил Уильям.

Иногда заходил Дмитрий, которому захотелось посмотреть на их достижения.

– Поразительно! – восклицал он.

Энтони, однако, так не думал.

Шли недели, месяцы. Робот делал успехи, возможности его становились все больше по мере того, как в Меркурианский Компьютер вводили все более сложные программы. (Уильям попробовал было говорить о Меркурианском Компьютере как о мозге, но Энтони этого не допустил.) Но то, что получалось, Энтони все‑таки не устраивало.

– Это не годится, Уильям, – сказал наконец Энтони. Накануне ночью он не спал.

– Странно, – ответил Уильям холодно. – А я как раз собирался сказать тебе, что мы, кажется, победили.

Энтони с трудом сдержался. Напряженная работа, постоянное присутствие Уильяма и неуклюжий робот – это было больше, чем он мог вынести.

– Я собираюсь уволиться, Уильям. Бросить эту работу. Извини… Ты ни при чем.

– Конечно, при чем, Энтони.

– Дело не только в тебе, Уильям. Это провал. Мы не справимся с задачей. Ты видишь, какой робот неуклюжий, а ведь он на Земле, всего за тысячу миль отсюда, сигнал проходит туда и обратно за доли секунды. Когда он будет на Меркурии, передача сигнала займет минуты, эта задержка заложена в Меркурианский Компьютер. Надеяться, что робот будет работать, – безумие.

Уильям сказал:

– Не уходи, Энтони. Ты не можешь уволиться сейчас. Я предлагаю послать робота на Меркурий. Я уверен, что он готов.

Энтони засмеялся громко и издевательски.

– Ты сошел с ума, Уильям.

– Нет. Ты, кажется, думаешь, что на Меркурии будет труднее, а это не так. Труднее на Земле. Этот робот сконструирован в расчете на одну треть земного притяжения, и в Аризоне он работает в условиях тройной нагрузки. Он рассчитан на четыреста градусов Цельсия, а работает при тридцати, он рассчитан на безвоздушное пространство, а работает в атмосфере.

– Робот имеет достаточно ресурсов, чтобы это преодолеть.

– Его механическая часть, безусловно, может это выдержать, а как насчет Компьютера? Его взаимодействие с роботом, находящимся не в тех условиях, для которых он предназначен, затруднено… Пойми, Энтони, если ты хочешь, чтобы компьютер был таким же сложным, как мозг, тебе придется мириться с идиосинкразией… Знаешь, давай сделаем так. Добьемся совместными усилиями, чтобы робота послали на Меркурий. Экспедиция займет шесть месяцев, а я на это время возьму отпуск. Ты избавишься от меня.

– Кто будет присматривать за Меркурианским Компьютером?

– К настоящему моменту ты знаешь, как он работает, к тому же тебе в помощь я оставлю двух своих парней.

Энтони отрицательно покачал головой.

– Я не могу взять на себя ответственность за Компьютер, и я не возьму на себя ответственность за предложение послать робота на Меркурий. Он не будет работать.

– Я уверен, что будет.

– Полной уверенности у тебя быть не может. А ответственность на мне. Именно я окажусь виноватым. Тебе‑то ничего не будет.

Позднее Энтони осознал, что это был решающий момент. Уильям мог бы оставить все как есть. Энтони мог бы уволиться. И они потеряли бы все.

Но Уильям сказал:

– Мне ничего не будет? Слушай, отец с матерью поступили так, как поступили. Хорошо. Я сожалею об этом не меньше твоего, но дело сделано, и есть нечто забавное в том, что получилось в результате. Когда я говорю об отце, я имею в виду твоего отца тоже, и есть масса людей, которые могут сказать о себе то же самое: братья, сестры, брат и сестра. А когда я говорю «мама», я имею в виду твою маму, и есть масса людей, которые могут сказать так же. Но я не знаю двух других людей, даже не слышал никогда о тех, у кого были бы общие отец и мать.

– Я знаю, – сказал Энтони мрачно.

– Да, но попробуй понять мою точку зрения, – торопливо говорил Уильям. – Я гомологист. Я работаю с генетическими моделями. Ты когда‑нибудь задумывался о наших генетических моделях? У нас общие родители, значит, наши генетические модели похожи больше, чем любая другая пара моделей на планете. Наши липа доказывают это наилучшим образом.

– Это я тоже знаю.

– Значит, если проект заработает и ты прославишься, это будет означать, что твоя генетическая модель в высшей степени полезна для человечества, следовательно, моя генетическая модель тоже… Неужели ты не понимаешь, Энтони? У нас общие родители, у меня твое лицо, твоя генетическая модель, значит, твоя слава и твой позор тоже мои. Они мои почти настолько же, насколько и твои, а если мне достанется слава или позор, они твои почти настолько же, насколько мои. Я не могу не быть заинтересован в твоем успехе. У меня для этого больше оснований, чем у кого‑либо на Земле, оснований чисто эгоистических, таких эгоистических, какие только можно себе представить. Я на твоей стороне, Энтони, потому что ты – это почти я!

Они долго смотрели друг на друга, и Энтони в первый раз не обращал внимания на сходство лица, в которое он смотрел, со своим собственным.

Уильям сказал:

– Поэтому давай попросим, чтобы робота послали на Меркурий.

И Энтони сдался. После того как Дмитрий поддержал их требование (в конце концов, он давно этого ждал), Энтони провел большую часть дня в глубоких размышлениях. Потом он разыскал Уильяма и сказал:

– Послушай!

Последовала длинная пауза, которую Уильям не прерывал.

Энтони опять сказал:

– Послушай!

Уильям терпеливо ждал. Энтони продолжал:

– Тебе совсем не надо уезжать. Я уверен, ты не хочешь, чтобы Меркурианский Компьютер обслуживал кто‑то другой, а не ты.

Уильям спросил:

– Ты хочешь сказать, что сам намерен уехать?

– Нет, я тоже останусь.

– Нам не нужно много видеться.

Весь этот разговор для Энтони был преодолением ощущения, будто его душат. Горло сдавливало все сильнее, но он уже справился с самой тяжелой частью разговора.

– Мы не должны избегать друг друга. Не должны.

Уильям неуверенно улыбнулся. Энтони не улыбнулся.

Он повернулся и быстро ушел.

 

9

 

Уильям поднял глаза от книги. Прошел уже месяц с тех пор, как он перестал удивляться при виде входящего Энтони. Он спросил:

– Что‑то не так?

– Кто знает? Они готовятся к мягкой посадке. Меркурианский Компьютер в боевой готовности?

Уильям знал, что Энтони известно все о состоянии Компьютера, но ответил:

– К завтрашнему утру, Энтони.

– И нет никаких трудностей?

– Абсолютно.

– Тогда надо просто ждать мягкой посадки.

– Да.

Энтони сказал:

– Что‑нибудь будет не так.

– Ракетная техника давно осуществляет мягкие посадки, и делает это очень искусно. Все будет так, как надо.

– Столько работы впустую.

– Пока еще не впустую. И не будет впустую.

Энтони вздохнул:

– Может быть, ты прав. – Засунув руки глубоко в карманы, он побрел прочь, но, прежде чем коснуться дверного контакта, обернулся: – Спасибо.

– За что, Энтони?

– За то, что утешаешь.

Уильям криво улыбнулся, ему стало легче от того, что он сумел скрыть свои чувства.

 

10

 

В критический момент весь персонал проекта «Меркурий» был на ногах. У Энтони не было конкретных обязанностей, и он сидел у монитора, не сводя глаз с экрана. Робот был приведен в действие, и от него стали поступать визуальные сигналы.

По крайней мере, то, что появилось на экранах, было эквивалентом визуальной информации, хотя не было видно ничего, кроме тусклого свечения, – вероятно, это было изображение поверхности Меркурия. Время от времени по экрану пробегали тени, возможно, так выглядели неровности ландшафта. Энтони трудно было судить о том, что происходит, по изображению на экране, но те, кто находились у приборов, анализируя получаемые данные с помощью более тонких методов, чем простое наблюдение невооруженным глазом, были спокойны. И ни одна из маленьких красных лампочек, предвещающих опасность, не горела. Энтони поймал себя на том, что наблюдает больше за наблюдателями, чем за происходящим на экране.

Ему следовало бы спуститься вниз, туда, где возле Компьютера находился Уильям со своими помощниками. Компьютер будет включен только после мягкой посадки. Энтони следовало бы… Но он не мог себя заставить.

Тени побежали по экрану быстрее. Робот опускался – слишком быстро? Конечно, слишком быстро!

На экране появилось отчетливое пятно, при изменении фокуса оно стало темнее, потом светлее, до Энтони донесся какой‑то шум, и прошло несколько долгих секунд, прежде чем он понял, что слышит слова: «Мягкая посадка! Получилось!»

Тихий разговор сменился возбужденным шумом. Все поздравляли друг друга, а на экране произошло нечто, из‑за чего голоса и смех внезапно оборвались, как будто натолкнулись на стену молчания.

Изображение на экране изменилось и стало четким. В ярком‑ярком солнечном свете, льющемся через тщательно защищенный фильтрами экран, они увидели скалу, ослепительно белую с одной стороны, черную, как чернила, с другой. Изображение сдвинулось вправо, потом влево, как будто пара глаз посмотрела налево, а потом направо. На экране появилась металлическая рука, было похоже, что робот рассматривает свое тело.

Энтони первым понял, что происходит, и молчание нарушил его крик:

– Компьютер заработал!

Ему самому показалось, что эти слова выкрикнул кто‑то другой; он уже бежал за дверь, вниз по ступенькам, по коридору, а за спиной у него, как волна, поднимался шум голосов.

– Уильям! – закричал он, ворвавшись в комнату. – Все отлично, все…

Но Уильям поднял руку.

– Тсс. Пожалуйста. Компьютер не должен испытывать сильных ощущений, кроме тех, которые исходят от робота.

– Ты думаешь, он нас слышит? – прошептал Энтони.

– Может быть, не знаю.

В комнате, где находился Меркурианский Компьютер, стоял свой монитор, поменьше. Изображение на экране постоянно менялось: робот двигался.

Уильям сказал:

– Робот пробует двигаться. Первые шаги и должны быть неуверенными. Интервал между сигналом и ответом семь минут.

– Но он явно ходит увереннее, чем в Аризоне. Тебе не кажется, Уильям? – Энтони крепко сжимал плечо Уильяма, тряс его, не отрывая глаз от экрана.

Уильям ответил:

– Я уверен в этом, Энтони.

 

Солнце догорело в контрастном черно‑белом мире, мире белого солнца на черном небе и белой каменистой земли, испещренной черными тенями. Сладкий запах солнца исходил от каждого освещенного им квадратного сантиметра металла, вступая в контраст с убивающей все запахи тенью на неосвещенной стороне.

Он поднял руку и посмотрел на нее, пересчитывая пальцы. Жарко, жарко, жарко, – загибая пальцы так, что они поочередно попадали в тень, он ощущал, как тепло медленно уходит из них, и это изменение в осязании дало ему почувствовать чистый, уютный вакуум.

Но вакуум не был абсолютным. Он поднял руки над головой, вытянул их и с помощью чувствительных датчиков на запястьях ощутил испарения – легкое, едва заметное прикосновение паров олова и свинца, пробивающихся через сильный запах ртути.

Он ощутил более густые испарения, подымающиеся снизу, – разнообразных силикатов, имевших своеобразный привкус металлических ионов. Он медленно переместил ногу по хрустящей спекшейся пыли и воспринял изменения в ощущениях как тихую и упорядоченную музыку.

И надо всем – Солнце. Он поднял глаза на него, большое, и толстое, и яркое, и горячее, и услышал его радость. Он видел протуберанцы, медленно поднимающиеся над краями диска, и слышал потрескивание каждого из них и другие счастливые голоса, звучащие над широким лицом Солнца. Когда он включил светофильтры, затеняющие фон, потоки водорода, летящие вверх, зазвучали как всплески мягкого контральто, он слышал приглушенный тонкий свист разлетающейся материи, в который врывался глубокий бас пятен, и причитания вспышек света, щелканье гамма‑лучей и космических частиц, похожее на звук шарика для игры в пинг‑понг, а вокруг ощущалось мягкое, пропадающее и снова появляющееся дыхание солнечного вещества, которое подступало и отступало, повинуясь космическому ветру, приносящему неповторимые, великолепные ощущения.

Он подпрыгнул и медленно поднялся в воздух с легкостью, которая до сих пор была ему незнакома, опустился и снова подпрыгнул, потом побежал, прыгнул, побежал снова, чувствуя, что его тело отлично приспособлено к великолепному миру, раю, в котором он находился.

После долгого странствия в полном одиночестве он наконец попал в рай.

 

Уильям сказал:

– Все в порядке.

– Но что он делает? – воскликнул Энтони.

– Все в порядке. Программа работает. Он проверял свои органы чувств. Сделал визуальные наблюдения, включил фильтры и изучил Солнце, проанализировал состав атмосферы и химическую природу почвы. Все системы работают.

– Но почему он бегает?

– Я полагаю, это его собственная идея, Энтони. Если ты хочешь создать компьютер такой же сложный, как мозг, ты должен смириться, что у него есть свои идеи.

– Бегать? Прыгать? – Энтони повернул к Уильяму встревоженное лицо. – Он что‑нибудь сломает. Ты можешь управлять Компьютером. Подави эти желания. Пусть он перестанет.

Уильям ответил резко:

– Нет. Не стану. Я пойду на риск того, что он причинит себе вред. Разве ты не понимаешь? Он счастлив. На Земле, в нашем мире, он не мог управлять собой. И вот он на Меркурии, его тело полностью приспособлено к этим условиям, его к ним готовили сотни ученых. Это рай для него, позволь ему наслаждаться.

– Наслаждаться? Он же робот.

– Я не говорю о металлическом роботе. Я говорю о мозге, который наконец‑то живет той жизнью, для которой создан.

Меркурианский Компьютер, безопасность которого оберегали толстое стекло и сотни проводов, дышал и жил.

– Это Рэндалл попал в рай, – сказал Уильям. – Он попал в мир, ради которого ушел в себя, отвергая этот. Он обрел мир, для которого его тело идеально подходит, взамен мира, для которого его прежнее тело совсем не подходило.

Энтони с интересом вглядывался в экран:

– Кажется, он успокаивается.

– Конечно, – сказал Уильям, – он будет делать свою работу, и делать ее превосходно, потому что он счастлив.

Энтони улыбнулся и сказал:

– Неужели мы это сделали, ты и я? Слушай, пойдем к остальным, пусть они повосхищаются нами, а, Уильям?

Уильям удивился:

– Вместе?

И Энтони крепко взял его за руку:

– Вместе, брат!

 

Смертный приговор

(Перевод А. Александровой)

 

Бранд Корла кисло улыбнулся:

– Все это несколько преувеличено, знаешь ли.

– Нет, нет, нет! – Розовые глазки маленького альбиноса метали молнии. – Дорлис был велик, когда еще нога человека не ступала на планеты системы Веги. Он был столицей Галактической Конфедерации более великой, чем наша.

– Ну хорошо. Назовем его древней столицей. Примем это допущение и оставим остальное археологам.

– Археологи тут ни при чем. Найденное мной требует участия совершенно уникальных специалистов. А ты член Совета…

Бранд Корла с сомнением посмотрел на собеседника. Да, конечно, Теор Реало учился с ним вместе на последнем курсе – где‑то в глубине памяти смутно маячило воспоминание о маленьком белобрысом недотепе. Сколько лет прошло с тех пор… Еще тогда этот альбинос был со странностями – это Корла помнил точно. Он так и остался чудаком.

– Я сделаю, что смогу, – сказал Бранд, – если ты объяснишь, чего же, собственно, хочешь.

Во взгляде Теора читалась решимость.

– Я хочу, чтобы ты представил Совету определенные факты. Ты можешь это сделать?

– Должен напомнить тебе, Теор, – уклончиво ответил Бранд, – что, даже если я возьмусь помочь, мои возможности невелики – я всего лишь самый молодой из членов Психологического Совета. Я не имею особого влияния.

– Ты должен постараться. Факты будут говорить сами за себя. – Руки альбиноса дрожали.

– Ладно, – обреченно вздохнул Корла. В конце концов, этот недотепа все‑таки его однокурсник. Не стоит так уж к нему придираться.

Бранд откинулся на спинку стула и позволил себе расслабиться. Сквозь высокие – до потолка – окна лился свет Арктура. Поляризующие стекла рассеивали лучи, делали свет более мягким, но даже такое освещение было слишком сильным для розовых глаз Теора, и во время беседы он прикрывал лицо рукой.

– Бранд, я провел на Дорлисе двадцать пять лет. Я бывал в местах, о существовании которых нынешние обитатели планеты даже не догадываются. И я кое‑что нашел. Дорлис был научной и культурной столицей цивилизации, которой наша и в подметки не годится. Да‑да, в особенности в том, что касается психологии.

– События прошлого всегда кажутся более великими, чем современные, – снисходительно улыбнулся Корла. – Об этом говорит теорема, известная любому первокурснику, ее еще на студенческом жаргоне зовут «теоремой БОГ» – от «былые отменные годочки». Ладно, продолжай.

Теор спрятал за гримасой ехидную усмешку.

– Конечно, всегда можно отделаться от неприятного факта, приклеив ему дурацкий ярлык. Но ты мне вот что скажи. Что ты знаешь о психологической инженерии?

– Такой вещи просто не существует, – пожал плечами Бранд. – По крайней мере, в строгом математическом смысле. Конечно, всякая пропаганда и реклама являются грубой формой психологической инженерии – и иногда чертовски эффективной. Ты это имеешь в виду?

– Вовсе нет. Я говорю о реальных массовых длительных экспериментах в контролируемых условиях.

– А, да, подобные вещи обсуждались. Но на практике они неосуществимы. Наши общественные структуры такого не потерпят, да и уровень науки не позволяет проводить эффективный контроль.

Теор постарался сдержать свое возбуждение.

– А уровень науки древних позволял, более того, они успешно осуществляли контроль.

– Изумительно. Щекочет нервы, – флегматично отозвался Бранд. – Но откуда ты все это знаешь?

– Я нашел говорящие об этом документы. – Теор сделал паузу, ему не хватало дыхания. – Целая планета, Бранд! Мир, выбранный так, чтобы соответствовать всем условиям, населенный существами, каждый шаг которых контролируется. Изученный, запротоколированный, управляемый эксперимент. Представляешь себе картину?

Бранд решил, что у собеседника, пожалуй, не заметно явных симптомов психического отклонения. Но кто знает, может быть, более тщательное наблюдение…

– Ты что‑то напутал, – произнес он ровным голосом. – Это абсолютно невозможно. Такой контроль над человеческими существами требовал бы учета слишком многих переменных.

– В том‑то и штука, Бранд: они не были человеческими существами.


Дата добавления: 2018-09-23; просмотров: 108; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!