Французские фаблио XIV-XV века.
ПЫШНОЗАДЫЙ БЕРАНЖЬЕ
Я к побасенкам страсть питаю,
Я без конца их сочиняю
И, чтобы позабавить вас,
Начну диковинный рассказ
О том, как жил в краю Ломбардском,
В своем родном поместье барском,
Один дворянчик, чья жена
Была пригожа и умна,
А сам он был спесивым, жадным,
А также трусом преизрядным
И прирожденным хвастуном:
Зальет себе глаза вином -
И ну болтать, что в целом мире
Он всех сильнее на турнире.
И каждый день, чуть рассвело,
Усаживался он в седло
И, до зубов вооруженный,
Спешил в соседний лес зеленый;
Приехав, озирался там-
Не увязался ль по пятам
За ним случайный соглядатай, -
Потом на груше сучковатой
Свой щит тяжелый вешал он
И, меч доставши из ножон,
Рубил тот щит остервенело,
Так, что в ушах его звенело,
Осколки сыпались вокруг
И вздрагивал могучий сук.
Насытившись забавой ратной,
Он отправлялся в путь обратный:
Копье в руке, щит за спиной -
Чем не храбрец, чем не герой!
Въезжал во двор с лицом суровым
И гордо объявлял дворовым,
Что в одиночку смог опять
Десяток рыцарей помять,
Но и ему пришлось несладко,
Хоть он не робкого десятка.
Развесив уши, стар и мал
Хвастливым россказням внимая
И вся Ломбардская земля
Дивилась подвигам враля.
Вот раз жене он говорит:
"Подайте-ка мне новый щит,
Копье, и меч, и шлем чеканный:
Я вновь спешу на подвиг бранный,
Навстречу вражеских полков".
Сел на коня - и был таков.
|
|
|
В дремучий лес он приезжает,
Щит к дикой груше прицепляет,
Потом, подмышку взяв свое
Тяжеловесное копье
И всколыхнув лесную крону,
Вонзает в щит его с разгону,
Аж искры в стороны летят,
И так - подряд раз пятьдесят,
Покуда древко не сломалось
А от щита труха осталась.
Тут наш герой угомонился, -
В свое именье возвратился,
Игрой натешившись сполна.
Дивуется его жена,
Что он вернулся раньше срока,
Но покорежил щит жестоко,
Как будто ездил на турнир,
И говорит: "Не знаю, сир,
Какая вами рать разбита,
Но щит у вас похож на сито".
"Семь рыцарей, - он ей ответил, -
В глухом лесу я нынче встретил,
Бойцов отважных и лихих,
И в схватке ранил четверых;
Они мечи со мной скрестили
И весь мой щит изрешетили,
А трое испугались схватки,
Улепетнули без оглядки,
И я не стал их догонять".
Тут дама начала смекать,
Что муженек ее морочит
И выглядеть героем хочет:
Кому-кому, а ей известно,
Что он ни разу в схватке честной
Оружье не скрестил ни с кем,
А только хвастается всем,
Расписывая без запинки
Немыслимые поединки.
Задумавшись над эти делом,
Она своей душой и телом
Клянется вызнать до конца
Про все проделки храбреца:
Куда он ездит, с кем дерется,
|
|
|
И как герою удается
С разбитым вдребезги щитом
Твердить о подвигах потом.
Так про себя она решила,
Но ни словца не проронила.
А муж доспех с себя снимает,
Супругу крепко обнимает
И, ей на грудь главу склоня,
Воркует: "Вы должны меня
Любить, лелеять, почитать -
Ведь в целом мире не сыскать
Подобных мне на поле брани,
Дойди хоть до самой Бретани".
"Мой добрый сир, - жена в ответ, -
Я знаю, вам подобных нет,
Но я б сильней гордилась вами,
Своими увидав глазами,
Что вы в сраженье хоть куда".
"Поверьте раз и навсегда,
Что я храбрей на самом деле,
Чем вам о том твержу в постели".
Тут наш герой не смог сдержаться -
И ну с женою целоваться,
Поцеловал раз пять иль шесть,
Потом они уселись есть,
А после ужина кровать
Зовет супругов почивать.
Наутро, только солнце встало,
Откинул рыцарь одеяло
И, торопясь к своей потехе,
Велит подать себе доспехи,
Берет копье и новый щит
И так супруге говорит:
"Я в этот лес поеду снова,
Надеясь одолеть любого,
Кто встретится мне на пути:
Ему от смерти не уйти,
Коль сразу не захочет сдаться
И вздумает сопротивляться".
"Что ж, в добрый путь", - в ответ жена.
И вот он сел на скакуна
|
|
|
И прочь помчался со двора,
А дама, что была мудра,
Решила вслед за ним пуститься,
Чтоб самолично убедиться,
Уж так ли храбр он и удал,
Как в том супругу убеждал.
В доспехи мигом облачилась
И рыцарем оборотилась:
В руках - копье, на шее - щит,
И меч у пояса висит.
На лоб надвинула забрало,
Вослед за мужем поскакала,
Вцепившись крепко в повода.
И вмиг домчалася туда,
Где наш герой в лесу густом
Сражался с собственным щитом
Так яро и ожесточенно,
Что лес вокруг дрожал от звона.
Потешной увлечен борьбой,
Не сразу он перед собой
Заметил всадника в кольчуге,
А увидав - застыл в испуге:
Ведь тот копьем ему грозит
И звонким голосом кричит:
"Эй, сир вассал, кто дал вам право
Такие глупые забавы
В моих владеньях затевать
И попусту свой щит ломать?
Ну что он сделал вам дурного?
Щит беззащитен, право слово!
Так выслушайте же мой сказ:
Я защищу его от вас.
Нам с вами надлежит сразиться,
И не удастся уклониться
От этой битвы вам никак".
Услышав это, наш смельчак
Враз позабыл свои ухватки,
Душа его уходит в пятки
И уж такой берет испуг,
Что он роняет меч из рук.
В какую сторону кидаться?
Как с грозным рыцарем сражаться?
От страха он ни мертв, ни жив.
|
|
|
А дама, меч свой обнажив,
Летит к нему на всем скаку -
И трах плашмя по шишаку
Да так, что гром в лесу раздался!
В седле наш рыцарь зашатался
И, не признав своей жены,
Со страху наложил в штаны.
Теперь и малое дитя
Могло б с ним справиться шутя,
Так что уж говорить о даме:
Взяла бы голыми руками,
А он не молвил бы словца.
И вот супруга храбреца
Взялась над мужем потешаться:
"Не вам, вассал, со мной тягаться!"
А тот пощады стал просить:
"Клянусь вам больше не ходить
По вашим землям никогда
И не чинить щитам вреда,
Уж только вы позвольте мне
Живым отправиться к жене".
"Ну нет, - упорствует жена, -
Вам надо заплатить сполна
За вашу наглость, а не то
Вас больше не спасет никто.
Мои условья таковы:
Я вам подставлю зад, а вы
Извольте-ка сойти с коня
И в зад поцеловать меня,
Тогда мы и заключим мир".
"Я ваш приказ исполню, сир,
Не медлите же, я вас жду".
Жена ему в ответ: "Иду".
И вот сошла она с седла,
Повыше платье задрала,
И перед ним открылась щель,
Какую видеть он досель
Мог лишь у собственной жены,
Да зад изрядной ширины,
Который, в том порукой Бог,
Он у нее же видеть мог.
Итак, раз пять иль шесть подряд
Поцеловал он этот зад
И эту розовую щель
И молвил: "Из каких земель
Вы родом, сир, и как вас звать?"
"Зачем мое вам имя знать?
А впрочем, ладно, так и быть,
Придется вам его открыть,
Хоть в мире ни один барон
Подобных не носил имен;
Не след скрывать его уже:
Я - Пышнозадый Беранжье,
Гроза для труса и лжеца".
Затем она на жеребца
Садится, к дому поспешает
И тут же в гости приглашает
К себе любезного дружка,
Болтает с ним у камелька,
Потом в постель они ложатся -
И ну любиться-миловаться!
Тем временем и наш герой
Вернулся из лесу домой,
Забыв про свой турнир позорный,
И был с почетом встречен дворней:
"Успешно ли, наш добрый сир,
Прошел ваш нынешний турнир?"
"Конечно! Я в нем победил
И весь наш край освободил
От тех, кто нам желал войны", -
И тут же шасть в покой жены.
Глядит, а там она тишком
Вовсю милуется с дружком
И вовсе не спешит при этом
Супруга одарить приветом.
Не смог он страшный гнев сдержать,
Стал ей жестоко угрожать:
"Да как вы, тварь с душой змеиной,
Дерзнули спать с чужим мужчиной?
От смерти вам спасенья нет!"
А дама рыцарю в ответ:
"Ах, это вы, мой храбрый витязь?
Довольно вам кричать, уймитесь,
А если будете вопить,
Я знаю, чем вас осадить.
Пойду к сеньору Беранжье
(А вы знакомы с ним уже) -
Уж он-то, воин с пышным задом,
Вас усмирит единым взглядом!"
Услышав это, наш герой,
От изумленья сам не свой,
Подумал только: "Вот те на!
Прознала обо всем жена," -
Но не промолвил ни словца,
Меж тем как дама до конца
Свои забавы довела
И заодно преподала
Урок и мужу, и всем прочим
Героям, до вранья охочим.
Безумцам хвастуны сродни,
За ложь поплатятся они,
В том я могу заверить вас.
Тут и окончен мой рассказ.
( Перевод Ю.Н. Стефанова)
СТРИЖЕНЫЙ ЛУГ
Раз, накануне Рождества,
Когда в печи трещат дрова,
Один заносчивый сеньор
Попал на постоялый двор
И, развалясь у камелька,
На прочих глядя свысока,
Повел напыщенную речь,
Что может море он зажечь:
"Такая сила мне дана,
Что выгорит оно до дна,
И жареную камбалу
Нам тотчас подадут к столу".
Ну, слово за слово - и вот
Он к морю с головней идет
И во всю мочь на берегу
Кричит: "Сейчас тебя сожгу,
Испепелю, предам огню!" -
И бросил в море головню.
Пшик, пшик - и снова плеск волны.
А море? Морю хоть бы хны.
Есть в этой присказке намек
На то, как некий баринок
Хозяйство сам держал в руках,
Пока ходил в холостяках,
А как привел хозяйку в дом,
То все пошло в нем кувырком.
А сам он отощал, оброс
Как бесприютный фландрский пес,
Весь в саже с головы до ног:
Не дворянин, а углежог,
Уж так оборван, так чумаз!
Ну, словом, быстро он угас,
Подстать той самой головне,
Что пшикнула в морской волне.
Другую пару помяну:
Муж до того любил жену,
Так холил дуру и берег,
Что ни словца ей поперек,
И все равно, чуть что не так,
Съедал то плюху, то тумак.
Прожив таким манером год,
Он тестя с тещей в дом зовет.
Попотчевал, чем Бог послал,
И тестю под конец сказал:
"Сир, ровно год тому назад
Я получил от вас сей клад,
А проще молвить - вашу дочь,
С которой жить совсем невмочь.
Я столько от нее стерпел,
Но пальцем тронуть не посмел:
Пусть перечень моих обид
Она сама вам подтвердит".
"Что ж, - молвила в ответ жена, -
Пусть тяжела моя вина,
Но твой урок пойдет мне впрок:
Прошу на исправленье срок,
Клянусь, что на втором году
Себя иначе поведу".
Но не прошло недели, глядь -
Она за старое опять,
И никакого сладу с ней:
Привычка разума сильней.
Не зря зовется дураком,
Кто у жены под каблуком.
Сидит и ждет за годом год,
Когда она свой раж уймет.
Взглянула косо - врежь ей в глаз,
Чтоб впредь коситься зареклась,
Поднимет шум и тарарам -
Ты ей, злодейке, по губам!
А кто не поступает так,
Тот сам себе заклятый враг.
Возьмем, к примеру, мужика,
Чья женушка была гладка,
Стройна, румяна, молода
И весела, да вот беда:
Как ни веди с ней разговор,
Все говорит наперекор.
И вот однажды летним днем
Шли по лугу они вдвоем.
Муж молвил, поглядев вокруг:
"Как ровно скошен этот луг!"
В жене вскипел всегдашний зуд:
"Луга не косят, а стригут!"
Божится муж, что в целый год
Тот луг никто не подстрижет,
Жена твердит: "Ты это брось,
Без ножниц тут не обошлось".
Бедняга муж терпел-терпел
И наконец рассвирепел:
"Не смей перечить, дура, мне!" -
И выволочку дал жене.
Переусердствовал мужик,
Отнялся у нее язык,
Полуживая на лугу
Лежит она - и ни гу-гу,
Но пальцами обеих рук
Показывает - стрижен луг.
Разинув рот, мужик стоит,
В испуге крестный знак творит:
Коль верх и здесь взяла жена,
Знать, с ней в союзе сатана.
Тут кончается фаблио о стриженом луге.
( Перевод Ю.Н. Стефанова)
ВОЛШЕБНЫЕ ШТАНЫ
Дай, Боже, складно в добрый час
Начать и кончить мой рассказ
О лжи, коварстве и обмане.
А дело бьет о в Орлеане.
О нем всю правду знаю я,
Послушайте и вы, друзья.
Один писец ходил украдкой
К чужой супруге, пышной, гладкой
Да и находчивой весьма -
Ну как тут не сойти с ума?
Любовником и мужем ловко
Вертела милая плутовка.
Любезней нет ее, хитрей -
Попробуй-ка придраться к ней!
Грешить тайком и слыть безгрешной
Она стремилась - и успешно.
Не раз, не два, презревши долг,
Она, в утехах зная толк,
Писца в объятиях сжимала,
Даря услад ему немало,
Уверена, что как-нибудь
Супруга сможет обмануть.
Ведь хитростей велик запас!
Все так и шло. Но как-то раз
Муж перед сном сказал, зевая:
"Послушай-ка, прошу тебя я -
Не спи сегодня допоздна,
Чуть свет буди меня, жена,
Кричи, толкай!.. Запомни это:
Я выйти должен до рассвета.
Да чтоб сама не проспала!
Ждут завтра важные дела.
Отправлюсь я в Мэн-на-Луаре
Товар продать там на базаре".
Такая новость - божий дар!
Ей кстати завтрашний базар.
Писец был тотчас извещен,
Что в час урочный должен он
Стоять под окнами любимой.
Как только муж проходит мимо,
Он проскользнет к ней невредимо.
Не пропустить бы нужный миг!
Писец сей замысел постиг.
И вот супруг уснул спокойно,
До сна ль супруге недостойной?
Ей ждать всю ночь терпенья нет.
Что сон?! Скорее бы рассвет!
До срока будит мужа дама,
Толкая в бок его упрямо:
"Вставайте, сир! Уже пора!
Уйти вам надо до утра.
Боюсь, мы слишком долго спали.
Теперь успеете едва ли
Вы вовремя товар продать.
Не все же вам теплая кровать!
Вот наказание Господне!
Довольно спали вы сегодня!"
Что ж, встал супруг без лишних слов,
Оделся вмиг и был таков.
А вслед жена кричит с порога:
"Пусть ляжет скатертью дорога!
Молю, чтоб Иисус Христос
Удачу в Мэне вам принес.
Пусть вас хранит его десница!"
Муж не успел из виду скрыться,
А уж любовник тут как тут,
Его уже в постели ждут.
Влюбленных нетерпенье гложет -
Понять такое всякий может.
Простак все дальше уходил,
А их сжигал любовный пыл.
Писец так радовал подругу,
Как не дано ее супругу.
Совсем не смысля в страсти, тот
Постельных избегал работ.
По ласкам огневым соскучась,
Надеясь на иную участь,
Взволнованна, обнажена,
Теперь утех ждала жена.
Уж коли выпал ей часок,
Она свой не упустит прок.
Писец разделся догола-
И жаркие пошли дела!
И за старания награды -
Неисчислимые услады.
А муж, поднявшийся чуть свет,
Зашел к соседу. Ведь сосед
Собрался в Мэн идти с ним вместе.
Быть верным слову - дело чести.
Стучит к соседу наш чудак:
"Да можно ль спать безбожно так?!
А как же торг? Вы спать охочи,
Но неужели мало ночи?!
Так только к полдню в Мэн придем!"
Сосед спросил, борясь со сном:
"Приятель, вы не заболели?
Иль спятили вы в самом деле?
Людей будить в такой-то час!
Мой друг, не узнаю я вас.
Коль нас хранит Господня сила,
Еще и полночь не пробило".
"Да ну?! - ошеломлен простак. -
Неужто правда? Вот так-так!" -
"Не знать мне райского покоя,
Коль вру!" - "Ну, что ж, вернусь домой я".
И вот уж у своей двери
Жене кричит он: "Отвори!"
Красотка в ужасе: "О Боже!
Пропала я! Ты, друг мой, тоже:
Мой муж вернулся. Вот напасть!
Как нам спастись? Беда стряслась!
Что в голову взбрело злодею?
Он в ярости свернет вам шею.
Ревнив он и жесток, как зверь".
А муж сильней колотит в дверь,
Крича: "Проснитесь же, супруга!"
А даме нужно спрятать друга.
Тот, взяв одежды, скрылся вон,
А вот штаны оставил он.
Их на беду забыл писец!
Муж достучался наконец.
Прошел в альков супруг законный,
А дама притворилась сонной.
Вся заспана, тиха, нежна,
Лежит в постели - и одна.
Прилег устало он к супруге,
И в друг, как будто бы в испуге,
Чертовка - до чего ловка! -
Дурача мужа-простака,
Мгновенно спрыгнула с постели
(Не бесы ль ею овладели?),
Крича безумно: "Боже мой!
Кто шутит подло так со мной?
Надеюсь на Господню милость!
Здесь что-то странное случилось.
Кто это лег в постель ко мне,
Не изменявшей и во сне?
Лишь с муженьком спал а всегда я!"
И муж, от чувств изнемогая,
Тревожась, не сошла ль с ума,
Ей молвил: "Что за кутерьма?
Верней супруги я не знаю.
Так успокойтесь, заклинаю!
Мне непонятен ваш испуг:
Ведь рядом с вами -ваш супруг".
Она ж, внушаема лукавым,
Твердит свое: "Зачем меня вам
Обманывать? На рынке он.
А вы, наглец, уйдите вон!
Я шум такой устрою тут,
Что все соседи прибегут.
Ведь здесь - семейная постель,
А не какой-нибудь бордель!"
Втирать очки она умела:
"Хозяин мой ушел по делу.
Да в здравом ли рассудке вы?
Ох, не сносить вам головы
За то, что причинили вы!"-
"Мой друг, не заслужил я гнева.
Вы умница, вы мной любимы.
Беда, не дождались зари мы,
Чтоб встать. Сейчас глухая ночь.
Так что гоните страхи прочь!
И пусть не будет ночь тяжелой!
Лежите, как лежали, - голой,
Как это было сотни раз!
И да хранит Всевышний нас.
Я так люблю вас, дорогая!" -
"Сир, - слышит он, - удивлена я,
Что мужа не узнала я, Вас огорчив.
Вина моя! Безумец вторгся, показалось,
А это - вы... Какая жалость!
Да, что-то на меня нашло...
Продрогли вы, а здесь тепло" -
Твердит, на грудь его маня. -
"О сир! Простите же меня!
Я встретиться с супругом рада.
Обида сменится наградой.
Я подняла весь этот крик,
Поскольку страх мой был велик.
Да, страх перед чужим мужчиной
Переполоху был причиной.
Вы, знаю, любите поспать.
Так что усните-ка опять!
Сейчас нет ничего умнее!"
Женой утешенный своею,
Муж спал до утренних лучей
И, чувствуя себя бодрей,
Собрался быстро он в дорогу.
И муженька вручила Богу
Глаз не сомкнувшая жена.
Еще не ведала она
О предстоящем ей позоре,
Бесчестье и нежданном горе:
Ведь, озабочен сонмом дел,
Супруг штаны писца надел.
Никто не зрел подмены странной.
Муж вышел, и к своей желанной
Спешит любовник из укрытья:
"Обязан, милый друг, хранить я
Вне подозрений вашу честь,
А ведь у вас соседи есть.
Им только дай узреть мужчину
У вас! И потому покину
Как можно раньше я ваш дом". -
"Любезный друг, есть правда в том, -
Вздохнула дама. - Но хочу я
Еще четыре поцелуя:"
Так вновь постельная игра
Была затеяна с утра.
Потом, натешившись немного,
Они себя вручают Богу.
Вдруг, взяв штаны, вопит писец:
"Они чужие!.. Мне конец!
А где ж мои? На муже, значит!" -
Расстроенная дама плачет -
Приятно ль слышать ей такое?!
Теперь не будет ей покоя.
Что ж, поднялась, надела платье
И снова бросилась в объятья.
Лаская друга с новой силой,
Во имя страсти попросила,
Чтоб освятил скорей он сам
Все, что скрывать дано штанам.
Не чуя ничего дурного,
Подругу друг лобзает снова,
Исполнить просьбу обещая.
Нет ласкам ни конца, ни края!
"Все обойдется как-нибудь, -
Ей шепчет он, лобзая грудь. -
Все кончится благополучно!"
И даму вновь лобзает звучно.
Пришлось им наконец проститься.
Красотка, хитрая лисица,
Решила избежать бесчестья,
Надеясь на уловки лести,
И, чтоб все было шито-крыто,
Идет к монаху-минориту
И говорит, сознавшись честно
Во всем, что вам уже известно:
"О помощи взываю я!" -
"Но что могу я, дочь моя?" -
"Мой муж вам верит. Потому
Одно скажите вы ему,
Когда, смущен догадкой в Мэне,
Меня он обвинит в измене,
Что, мол, штаны у вас я в долг
Взяла, такой в том видя толк:
Мол, поносив их, можно в ночь
Зачать то ль сына, то ли дочь.
Волшебны только ваши! Мне
Так, мол, привиделось во сне.
Моей уловки неужели
Не осветят благие цели?!
Впредь жить безгрешно поклялась я!"
Ну, кто бы ей не дал согласья?!
И обольщенный минорит
"Согласен!" даме говорит.
Домой она пошла, ликуя.
А вот теперь вам расскажу я
О муже. В Мэне натощак
Он торговал лишь кое-как.
Обеда долго ждал купец
И вот дождался наконец.
Насытивши свою утробу,
К штанам он руку тянет, чтобы
Достать монету расплатиться.
Как вспоминают очевидцы,
На пояс глянул он - и что ж? -
Чернильницу, перо и нож
Узрел он... Да, штаны чужие!
И обругал жену впервые:
"Вот шлюха!" - он воскликнул страстно
Тут закивали все согласно:
Был а в том истина сама.
Простак чуть не сошел с ума -
Так был расстроен и растерян.
Ведь сам-то он жене был верен!
После того, что с ним стряслось,
Он, ревность затаив и злость,
Домой придя, сказал жене:
"Сударыня, известны мне
Все хитрости, вся лживость ваша.
Полным-полна терпенья чаша!"
Супруга, не смутясь ничуть,
Посмела мужа упрекнуть:
"Зачем же, друг мой, столько крика?
Свой гнев сдержите, мой владыка:
Ведь правда неизвестна вам.
Поверьте же моим словам!
Вас беспокоит часть одежды,
В которой все мои надежды.
Зачать ребенка нам должны
Помочь монаховы штаны.
А как? Я объяснить готова,
Коль вам угодно до алькова
Сейчас проследовать за мной!"
Войдя туда вслед за женой,
Снимать с себя чужое бремя
Он стал. "О нет, еще не время!"-
Воскликнула его жена.
Пред ним красуется она,
Задрав как можно выше платье -
Приди же, мол, в мои объятья!
"Вы до тех пор, - твердит без страха, -
Должны носить штаны монаха,
Пока не подтвердит вам он,
Что вещий мне приснился сон.
Так отправляйтесь с этой целью
К нему в монашескую келью!
Узнаете благие вести,
И мы порадуемся вместе".
И муж пошел в чужих штанах
В тот монастырь, где жил монах.
Там в темной келье среди скал
Он францисканца разыскал.
Тот, чтоб прикрыть постыдный грех,
Едва удерживая смех,
Ведет ревнивца для беседы
К себе и, чтоб не множить беды,
Нашептывает тот рассказ,
Которым я потешил вас.
Все сделано для пользы дела
Так, как изменница велела.
Был счастлив муж: "Святой отец,
Я правду знаю наконец!
Как душу облегчили мне вы!
Чуть не убил в порыве гнева
Жену я-и попал бы в ад.
Она невинна. Как я рад!"
Сказал монах: "Штаны я спрячу.
Они мужьям несут удачу.
Да ниспошлет вам благодать
Господь, чтобы дитя зачать!
Вам радость сон жены сулит".
И удалился минорит.
Добряк, вернувшийся домой,
Супругу молит: "Ангел мой,
Забудем злоключенье это!
Даю пред Богом два обета:
О вас да не помыслю худо!
И ревновать вовек не буду!"
Такая речь жене по нраву.
Затея удалась на славу:
Любовник насладился впрок,
И муж от истины далек;
Ей был послушен минорит,
Измена скрыта, страх забыт.
Все получили по заслугам!
Сумей-ка так вертеть супругом,
Чтоб наставлять рога незримо
И оставаться невредимой!
Свои любовные дела
Лиса устраивать могла,
Забыв про стыд, презревши совесть!
Тем и закончу эту повесть.
( Перевод Ю.М. Денисова)
Роман о лисе
памятник фр. гор. лит. Создавался рядом авторов на протяжении полутора веков (сер. XII—XIII в.). В его основе лежат сказки о животных, сложившиеся еще в Раннем Средневековье. К сер. XII в. эти сказки начали объединять в обширный эпич. цикл, используя, кроме того, различные средневековые обработки греч. и рим. басен. «Р. о Л.» состоит из 30 частей, или «ветвей». Основной его темой является успешная борьба хитрого, дерзкого, находчивого Лиса Ренара (в образе которого выведен зажиточный, умный, предприимчивый горожанин) с грубым и кровожадным Волком Изенгримом (рыцарь) и с сильным и глупым Медведем Бреном (крупный феодал). Лис обводит вокруг пальца Льва Нобля (король), постоянно насмехается над глупостью Осла Бодуэна (священник). Но Лис — и обидчик простого трудового люда, который выведен в романе под видом кур, зайцев, улиток и др. животных. В последних «ветвях» (XIII в.) романа развлекательный, маскарадный, комич. элемент сменяется острой сатирой на королев, власть, феод, знать и духовенство. Роман был переведен на многие европ, языки. Имел большой успех и вызвал ряд подражаний. В XV в. в Германии возник нем. вариант животного эпоса — поэма «Рейнеке-Лис» (1498), обработанная впоследствии Гёте (1793).
ЖАЛОБЫ ЗВЕРЕЙ
| Перро на то талант и ум, Чтоб был и Лис, и Лисов кум Волк Изенгрин воспет, направил, Но лучших сцен в стихи не вставил: К примеру, как и чьи права В палатах Властелина-льва Рассматривал суровый суд, Решая, сколь преступен блуд, Свершенный Лисом над истицей, Грызентой-дамою, волчицей. Из первых строк узнаем мы, Что всякий след исчез зимы, Куст роз расцвел после морозов, Стал куст боярышника розов И Вознесенье подошло, Когда великое число Зверей сир лев созвал к хоромам, Чтоб пышным удивить приемом, И для отказа ни один Из них не смел искать причин. Все едут, сроки упреждая,— Все, кроме Лиса-негодяя: Вора, мошенника, лгуна Столь пред зверьми тяжка вина, Что на преступника улики Исчесть они спешат владыке, И Изенгрин, не друг отнюдь Плуту, выкладывает суть: «Я, сир, на Лиса с челобитной! Любодеянье с беззащитной Моей Грызентой блудодей В Малпертуи, в норе своей, Свершил: супругу в угол втиснул, Снасильничал, а после спрыснул, Пописав, влагою волчат; Его услады мне горчат. Притом на днях внушал паскуда, Что дело не дошло до блуда. Но при внесении святых Мощей — смешался и утих, И, не заставив ждать с отбытьем, Воспользовался вновь укрытьем. Как тут не впасть в тоску и гнев!» Король промолвил, погрустнев: «Ах, Изенгрин, -не надо шума. Чего добьетесь вы, угрюмо Припоминая свой позор? Король иль граф, чей пышен двор, Подвержены таким же бедам. Ваш стыд сегодняшний нам ведом, По сути же, ничтожен вред, Скорбеть и гневаться не след. Настолько случай незаметен, Что повода не даст для сплетен». — «Сир,— слово взял Бирюк-медведь,— Не скажешь лучше! Что скорбеть! В плен не был Изенгрин захвачен, Не умер, просто одурачен. Зря о возмездье он просил. У Изенгрина хватит сил — В том случае, коль Лис-проныра Возобновить не склонен мира, Который клятвой был храним Доселе,— рассчитаться с ним. Но вы — властитель всей страны? Вассалам начинать войны Не дав, явите власть свою им! С кем. вы воюете, воюем Мы все, мы с вами, господин. Ждет кары Лису Изенгрин — Что ж, был бы приговор судебный Здесь мерой истинно потребной. Что должен, пусть вернет сосед, Вам пеню уплатив за вред. В Малпертуи за Лисом шлите Меня. В его сюда визите Я вижу благо: чем в норе, Ему быть лучше при дворе». — «Сеньор Бирюк,— быком Буйяном Он прерван,— разум ваш с изъяном, Коль дал совет владыке он Брать с Лиса пеню за урон, И срам, и за блудодеянье С кумою, что преступно крайне. Кто учинил такую мерзость И выказал такую дерзость, Тем помощи не подают. Зачем же Изенгрину суд, Когда настолько дело явно, И гнусно, и противоправно? Нет, дудки! Окажись жена Моя в руках потаскуна, Кем вся изгажена страна, И будь она осрамлена, То хоть Малпертуи как крепость И неприступен, я б свирепость Такую проявил, дерясь, Что стены все обрушил в грязь. А вы оправились, Грызента, С того несчастного момента, Как Лис-наглец, исчадье зла, Вас поднял на луку седла?» — «Буйян,— раздался глас барсучий,— Унизить зло нам выпал случай, Чтобы еще не возросло. Поскольку возвышаем зло И расширяем мы и множим, Когда окоротить не можем. Зря о насилье речь тут шла: Не хвора дама, дверь цела, А при согласье полюбовном Нет места пеням суесловным. Давно мила ему кума, И бить челом не шла сама; Но Изенгрин здесь, головой Клянусь, ущерб увидел свой. Не заниматься же баронам И королю его уроном! Вассалу нанесенный вред, Когда он Лисом был задет, Орешка, право же, не стоит, И он легко ущерб покроет, Когда прибудет Лис сюда Ждать совершения суда. Меж тем у нас есть аргументы Для порицания Грызенты… Как тонок выверт, как уклюж: Сегодня на позор ваш муж Представлен всем зверям-вассалам! Он вправе шпиговать вас салом: Им званы милой вы сестрой, Но в вас недолжный был настрой. Он верил вам, забыв опаску». Грызенту стыд вгоняет в краску, На нем повыщипала б мех, Но говорит, вздохнув, для всех: «Зря, сир Гринбер, меня настырно Корили вы. Чтоб жили мирно, Хотелось мне, мой господин И Лис. То был не мой почин И стиль не мой: в скандал не влезу, Пусть кто к воде бы иль к железу Прибег, нагрев их на огне. Лишь оправданьем служит мне, Больной, усталой и тщедушной, Мой нрав доверчиво-послушный. Святыми, коих церковь славит, Клянусь: пусть бог меня оставит, Коль Лис хоть раз посмел обнять Меня не как родную мать. Я вовсе к Лису не мирволю, Его не облегчаю долю, Интересуясь тем, что с ним, Кем он хвалим и кем хулим,— Как вы — репейником ослиным. Удручена я Изенгрином: Винит ревнивец всех подряд За то, что якобы рогат. Десятой — брака годовщина (По возрасту Пинкара-сына Сужу) на Пасху уж была, В апреле, первого числа Гостей сошлось на свадьбу много; Дупло, и норка, и берлога — Все было занято зверями, Сидели чуть не в каждой яме, И, сколько видел глаз окрест, Пустых не попадалось мест, Ему женой я стала верной, Не прибегала к плутне скверной, И скотская претит мне гнусь. Однако — к теме все ж вернусь. Поверьте все, кто хочет верить,— Я не умею лицемерить. Клянусь святой Марией, слух Преподл, что я из потаскух: Свершать грехи или промашки Мне так же трудно, как монашке». Грызента, кончив этак речь, Смогла иных к себе привлечь. Осел Бернар стал сердцем весел, Когда все за и против взвесил, Решив, что следует навряд Считать, что Изенгрин рогат: «Ах, баронесса, поучиться У вас могла б моя ослица! Волкам и псам и всем скотам Иметь бы жен, подобных вам! Господь меня обыди карой И нежного вкусить мне даруй На пастбище моем репья: Ведь если верно понял я, Тем, любит ли вас Лис и манит Куда, ваш разум не был занят. Но мир, клонящийся ко злу, Смрад источает и хулу: Судя о том, чего не видит, Он, где бы похвалить, обидит. Лис, повредившийся рассудком, - Мы вправе счесть тебя ублюдком, Тем, кто в недобрый час зачат, Коль будешь в мир вносить разлад? Любого весть об этой случке С Грызентой—довела б до ручки: В ней жил невинный интерес, Ведь до того он к ней но лез, Высокородный славный сир, Велите заключить им мир И тем явите Лису милость. Мне ж поручите, ваша милость, Как Изенгрин ни виноват Его, в обиду не давать: Пускай такою пеня будет, К какой ваш двор его присудит. Но если дерзко он готов Промешкать и презреть ваш зов, И двор впустую время тратит, Вина на нем и пусть он платит». Собранье молвит: «Будь в обиде На вас, о сир, святой Эгидий, Коль вызван Лис сюда сегодня Иль завтра (как вам то угодней) Не будет: если ж не придет, То послезавтрашний привод Злодея будет пусть насильным, А угощенье столь обильным, Чтоб долго помнил он прием». Рек Властелин: «Вина на том, Кто хочет суд вершить со злостью: Не подавитесь этой костью, Спесь, возвышающая вас Над ним, ужалит вас же в глаз. Я униженье Лиса вижу И оттого не ненавижу. Исправиться он захоти, Вновь будет у меня в чести. Жену простите, коль всего Тут, Изенгрин, лишь озорство, И разведитесь, коль соитье. Я бы простил».— «Сир, погодите, Тот глуп, кто верит, что жена Моя искусна и умна, Коль так, шутница, озорует. Кто враг мне — ныне торжествует. Из каждой дырки вслед кричат: „Вот, и ревнив он, и рогат!» Но если я по приговору Подвергнут должен быть позору, Отмщен позор пусть будет мной: Пойду на Лиса я войной Еще до сбора винограда, И не спасет его ограда, Запор, и лаз, и крепкий форт». Король воскликнул: «Что за черт! Сир Изенгрин, как вас, задиру, Склонить нам повернее к миру? Хотите выиграть войну, Сразить его, держать в плену? Святой мне Леонард свидетель — Лис наметает столько петель, Что вы позор скорей, чем он, Потерпите, как и урон. К тому ж на мир дана присяга Зверями — всей стране на благо. Готовый ею пренебречь Ждет на себя беду навлечь». Столь Изенгрин миролюбивым Владычным огорчен призывом, Что как тут быть и кончить чем, Не понимает он совсем: Меж двух скамей на землю сел, Хвост свесив между ног. Но дел Весь ход вдруг повернул к удаче — Господь вмешался, не иначе: Вот-вот король, как ни сердит Истец, указ свой утвердит, И будет заключен чин-чином Меж Лисом мир и Изенгрином, Но Шантеклер с Пестрой двором Вдруг узрен; едут впятером На Лиса жалиться: владыка, Вот греческий огонь, туши-ка! Петух, то бишь сир Шантеклер, Пестра, чьи яйца всем пример, Розет, Чернава и Беляна Спешат, теснясь вокруг рыдвана, Который пологом укрыт, Под коим курица лежит, Недвижная, поверх подстилки, На похоронные носилки Наброшенной. А это Лис Не то чтобы ее загрыз, А взял на зуб да вырвал ляжку, Да крылышка лишил бедняжку. Судом владыка вот как сыт, Уж больно жалобщиков вид Докучлив: курицы трепещут, Ладони Шантеклера плещут; Но вот Пестра и с нею вся Родня воззвала, голося: «О псы и волки и все звери, Боль разделить моей потери Молю я, ради бога, вас! Мне тошен каждый лишний час Прожитый, смерть же не страшит: Пусть жизни Лис меня лишит! Пять братьев мне отец оставил — О, боль утраты! Всех отправил В утробу Лис, бесстыжий вор! Мать подарила пять сестер: Девицы, чистые натуры, Прелестнейшие, словом, куры. Гребенем-с-Ясеня они Покрыты были в оны дни: Что яйца" понесут, он чаял, Но зря — одну лишь не замаял Немедля Лис, а большинство Вмиг скрылось в пасти у него. И вот, лежит во гробе тело, Что было нежно и дебело. Сестра, зачем свою сестру Вы бросили одну в миру, Где ей не встретиться уж с вами? О Лис, будь ввергнут в злое пламя! Как много раз душил ты нас, Подстерегал, калечил, тряс, И в клочья наши рвал наряды, И гнал до самой до ограды. Вчера под дверь мне поутру Лис бросил мертвую сестру И ускакал в долину. Кони Гребёня были все в разгоне, А как догонишь, если пеш! Я с жалобой пришла, но где ж Тут справедливость! Он недаром Вас не боится, если карам И гневу два листка цена», Едва договорив, она, А с ней и вся родня, в припадке Упала посреди площадки. Чтоб оживить четверку дам, Встать со скамей волкам и псам, И всем зверям пришлось на время И им водой обрызгать темя. Очнувшись, к королю тотчас (Как повествует наш рассказ), Шаги направив, горемыки Спешат упасть у ног владыки, И Шантеклер, простершись в прах, Омыл стопы его в слезах. Пленен владыка Шантеклером: Хоть юн, но рыцарь по манерам, Тот испустив тяжелый вздох, Что вызывал переполох Всегда, он голову подъемлет. Кто вздоху льва иль реву внемлет Будь то медведь или кабан — Трепещет, страхом обуян. А заяц Трус по двое суток В горячке, так он к звукам чуток. Трясет и всех придворных сплошь, И самых смельчаков бьет дрожь. Но вот и хвост уж поднят грозно: Решив, что дело столь серьезно, Что тронет каждую семью, Владыка начал речь свою: «Пестра, даю вам, дама, слово, Свидетель мне душа отцова, Что так бы днесь без добрых дел И жил, когда б не захотел Вред, нанесенный вам, исправить, Велю я Лиса к нам доставить, Чтоб ваши видели глаза И уши вняли, сколь гроза Возмездья нашего ужасна. Судить я стану беспристрастно Дела разбоя и убийств». Немедля после сих витийств Поднявшись, Изенгрин взял слово: «Решенье ваше образцово. Сир, я хвалы не подберу Тому, что вы и за Пестру Отметите, и за даму Крапу, Которой Лис оттяпал лапу. Я это говорю не в злобе, Но из сочувствия к особе Усопшей я бы сделал так, Чтоб был наказан Лис, мой враг», Вновь император рек: «Друзья, Премного сердцем скорбен я. Не первые пришли посланцы Ко мне: и вы, и чужестранцы Здесь жалуетесь то на блуд И униженье, то на студ, Которому подвергнут я им, То мы обрубки лап считаем. Но дальше речь о том вести ль? Бирюк, вот вам епитрахиль, Чтоб дать душе проститься с телом. Буйян, а вашим будет делом, Спустившись меж холмами в падь, Могилу начинать копать». - «О, сир, будь так, как вы решили»,— Сказал Бирюк. В епитрахили Он делает собранью знак, По коему король и всяк Из присных, кто в каком был виде, Враз приступают к панихиде. Сеньор Медлив-слизняк весьма Исправно три прочел псалма, Рванель стихиры спел под пенье Брехмерово, то бишь оленье. Чин панихидный был отпет, Когда приблизился рассвет: Труп, к погребению готовый, Несут, в сосуд вложив свинцовый, Всех изумлявший, столь красив Он был. Под деревом зарыв И мрамор возложив на яму (Написано, как звали даму, На нем, и сколько было лет), Все шлют прощальный ей привет, И эпитафию ваяло Немедля чье-то начертало: «Лежит под древом на горе Та Крапа, что сестра Пестре: Лис, отягчась грехом сугубым, Ее убил, поддевши зубом». Над нею слезы так лила Пестра и Лиса так кляла, Так Шантеклер, стоявший еле, Был слаб, что очень их жалели. Но понемногу плач утих, И отступила скорбь от них: «О император! — молвит свита.— Мы наказать должны бандита За то, что шкодил, куроцап, И множество отгрыз нам лап». Владыка отвечал: «Еще бы! Бирюк, бояться сей особы Вам нет причин, любезный брат. Даю три дня, чтоб с ним назад Прийти: не будет суд отсрочен». Бирюк в ответ: «Я буду точен». Спустившись с косогора в дол, На рысь он тотчас перешел И, знай, трусит, не отдыхая. Когда он отбыл, вот какая Нечаянность произошла, Ухудшив Лисовы дела. Мессира Труса лихорадке (Которой, помните, припадки Два длились дня) пришел конец Внезапно — милостив творец! — У дамы Крапы на могиле: Припав, когда ее зарыли, К гробнице, здравым встал от сна. Что мученица впрямь она, Дошли до Изенгрина слухи: Стал жаловаться, тотчас в ухе Болезнь какую-то нашед. Лечь у могилы дал совет Рванель, и, вдохновленный словом Его, он лег — и встал здоровым. Но вера их была не та, Что несомненна и чиста, И хоть Рванель свидетель, все ж Двор рассудил, что это ложь. При этом счел иной придворный И доброй новость, и невздорной. Но счел дурной ее Гринбер, В защиту Лиса массу мер Принявший в тяжбе их с Тибером. |
БИРЮК - МЕДВЕДЬ
|
| А Лис, к каким прибегли мерам Теперь, не зная, обречен: Бирюк уже под сенью крон, Малпертуи укрывших, рысью Трусит по тропке в крепость лисью. Но вход медвежьей туши уже: Так что остался он снаружи, Уставившись на барбакан. А Лис, чье ремесло — обман, Пойдя в момент его прибытья Вздремнуть, забрался в глубь укрытья, В норе была припасена Им курица, весьма тучна, Поскольку завтрак был не тяжек, Всего из двух цыплячьих ляжек, Проводит в неге он досуг. У стен меж тем стоит Бирюк. «Откликнитесь! — несутся крики.— Лис, я Бирюк, посол владыки! Идемте в поле: передам Приказ вам королевский там», Лис сразу опознал медведя По очертаньям и, в беседе Поддеть, как следует, его Задумав, начал таково: «Бирюк, вы ль это, друг любезный? Затеей было бесполезной Вас заставлять сюда идти. Я сам ведь шел уже почти: Мне лишь изысканной, французской Полакомиться бы закуской. Но коль двором устроен пир, Вельможа просьбой: „Руки, сир, Омойте!" — там бывает встречен. Привечен тот, кто обеспечен. Быка под соусом внесут Сперва, и вдоволь прочих блюд: На всех сеньоров хватит пищи. Напротив, тех к столу, кто нищи, Чья жизнь—ни к черту, кус дерьма, Не приглашают, ни в дома. Хоть прижимают ближе к лону Еду и держат оборону, Псы успевают хлеб стянуть. Питье раз в день, и то чуть-чуть. Не получить им ниоткуда Второй раз ни питья, ни блюда. Костей, сухих, как уголь, где б У слуг поклянчить, смотрят. Хлеб Зажат у каждого в ладони. У сенешалей быть в загоне Привыкли и у поваров. Иной сеньор дает им кров, Чтоб в низких помогли затеях,— Сгори они и вихрь развей их! Хлеб для него крадут, есть слух, И мясо, чтоб кормил он шлюх. Дабы избечь судьбы плачевной, Я съел за трапезой полдневной Немного сальца и горох, Притом что завтрак был неплох: Мед, купленный за семь денье, Из свежих сот, был вкусен мне». — «Христе,— тот молвит,— сыне божий! Святый Эгидие, его же Чтим тело! Есть ли этот мед Еще? Не может мой живот Ни в чем такой, как в меде, сыти Найти и смака. Сир, ведите Меня, и помогай мне бог!» Не фыркнуть Лис в ответ не мог — Уж слишком тот легко обманут,— И пояс, коим дурень стянут, Он незаметно окропил, Сказав: «Когда б уверен был, Что в вас союзника, коль туго Придется мне, найду и друга, Клянусь Ровелем-сыном, мед Я б выжал вам из свежих сот И, чтоб набит был до отказу Живот, вас проводил бы сразу В лес Ланфруа-лесовика. Но надо ль? Думаю, пока Не стоит. Окажу как другу Я, потрудившись, вам услугу, А вы мне сделаете зло». — «Сир Лис, что с вами? Иль пришло К разрыву наше вдруг знакомство?» — «Да».— «В чем причина?» —«Вероломство, Желанье нанести удар Предательский».— «Во власти чар Вы, Лис, коль на меня сердиты», — «Ну ладно, мы отныне квиты На вас я злобу не сорву». — «Почтенье к Властелину-льву Питая, я дурным порывам Столь чужд, что, будь вы справедливым, Сочли б немыслимей всего Во мне обман и плутовство». — «Довольно, верю вам вполне, Лишь будьте впредь добры ко мне». И в путь пустились в одночасье Лис с Бирюком уже в согласье, Легка дорога, цель близка: В лес Ланфруа-лесовика Скакали, отпустив поводья, И спешились, прибыв. Угодья Все Ланфруа меж тем на скуп Решил отдать и, первый дуб Начав валить, над комлем дуба Под клинья сделал два надруба. «Бирюк,— промолвил Лис,— родной, Вот и обещанное мной. Там улей, загляни в колоду. Час трапезы, вкусим же меду. Сейчас полакомишься всласть». Медведь в дупло сначала пасть Сует, потом за лапой лапу. Толкает снизу Лис растяпу, Чтоб побыстрее лез, и вбок Сам от греха подальше скок. Кричит: «Раскрой пошире глотку! Ждал посластить медком бородку, Сын потаскухи,—рот открой!» Ну, плут! ну, розыгрыш презлой! И сколь наказан тот судьбиной, Кто капли меда ни единой Не выпьет, не оближет сот! Бирюк сидит, разинув рот, А Лис, чтоб завершить бесчинье, С трудом, но вышибает клинья. Когда же выбил, то не мог Бирюк извлечь башку и бок, Застряли в сердцевине дуба: Сиди, хоть любо, хоть нелюбо, Коль западнею защемлен. А Лис, не каясь (ибо он Не думает об исправленье), Стал в безопасном отдаленье. «Бирюк,— он молвит,— эку прыть Вы проявили, чтоб схитрить, Дабы не пробовал я меду. Но знаю, как мне быть, коль шкоду Вам повторить на ум взбредет. Подлец вы, если этот мед Не выкупите щедрой платой. Уж то-то были б провожатый Вы мне, уж то-то мне была б От вас защита, будь я слаб,— Оставили бы груш мне вялых», На этом разговор прервал их Сам Ланфруа, сир лесовик, И в чащу Лис умчался вмиг. А тот глядит: медведь распялен На дубе, им который свален Быть должен,— и в село бегом. «Ату! — кричит.— Медведь! Возьмем Руками голыми его мы!» Селяне в рощу, им ведомы, Пустились. На медведя шел Кто взяв топор, кто цеп, кто кол, Кто жердь в шипах. Спиной их взмахи Предощущая, ждет он в страхе, Трясется, слыша грозный шум. Но тут приходит мысль на ум, Что лучше уж лишиться пасти, Чем быть у Ланфруа во власти, Чей поднят выше всех топор. Тянул и дергал, лез и пер (Мех содран, рвутся сухожилья) Так яро он, что от усилья Вся шкура в клочья, перелом В затылке, кровь бежит ручьем, На лапах и башке нет кожи,— Страшней никто не видел рожи. Весь окровавлен; морду снес Вчистую; череп без волос Настолько, что на сумку годен. Но сын медведицын свободен В конце концов: ведет тропа В глубь леса. Вслед вопит толпа Селян: Бормот, сын сира Жилы; Храбьер из рода Копитвилы; И сам Гребень, и сын Каплун; Хулейн де Кречет, тот, что юн; Одран из черни де л'Угла, Что удушил жену со зла; За ним Тягун, печник села, Супругой чьей Карга была; Умор из рода Сбитыкосы С Тру едином, отпрыском Раскосы; И сын Обжоры де ля Пляс, Что топором все время тряс; И сир Губер де Грузноват, И с ним Косарь де Голопят. Медведь же мечется, как спьяна. Отец Мартин из Орлеана, Священник приходской, в лесочек Привезший слить навоз из бочек, Успел ударить лишь разочек Его, но точно между почек, Едва на месте не убив: Он оглушен и еле жив. В столярном и фонарном деле Толк знавший — притаился в щели Меж двух дубов и бычий рог Ему всадил по комель в бок. Дубьем селян избит-изломан Так сильно, что с большим трудом он Удрал и с множеством потерь. Ну, встреться Лис ему теперь, Уж он в капкан его загонит. Но, слыша, как он скорбно стонет, Направил Лис стопы свои Вновь к крепости Малпертуи, Чьим стенам не страшны подкопы, Ни штурм. Вдруг с Бирюком их тропы Сошлись. Две шутки Лис припас, Кричит: «Гляжу, дела у вас Шли с медом Ланфруа не гладко - Без друга лакомство не сладко? На вид же вы — как еретик. Ну, ждите бед: последний миг Едва ли будет ваш ободрен Священником. Каков же орден, Что капюшон на вас столь ал?» В ответ ни слова не сказал Медведь, сломили так беднягу Несчастья, но прибавил шагу: Не получить бы новых ран От Ланфруа и всех селян. Коня пришпорив для разгона, Он в час полуденного звона Туда влетел во весь опор, Где лев держал свой пышный двор, На паперть грохнулся бессильно: Кровь по лицу бежит обильно, К тому же и безухий он, Чем двор немало удивлен. «Кто это сделал? — рек владыка.— Бирюк, кто вас постриг так дико, Что чуть не снята голова?» Медведь лишь бормотать едва Способен, от потери крови. «Король,— он молвил в кратком слове,— То, что угодно видеть вам,— Все Лис!» — и пал к его ногам. |
КОТ ТИБЕР
|
| Кто б видел, как с громовым рыком Лев шкуру в гневе рвал великом И клялся смертью и душой: «Вред нанесен тебе большой. Прочь милосердье! Пусть о мести Моей узнают в каждом месте! Душой клянусь и кровью ран, Всей Франции мной будет дан Урок! Эй, кот Тибер! Вы к плуту Отправитесь сию минуту. Прийти велите рыжей твари: Подвергну справедливой каре Его в присутствии двора. Пусть не несет ни серебра, Ни злата: нет такой уловки, Спасла чтоб шею от веревки». Кот отказаться не дерзнул: Когда б и мог, не увильнул — В конечном счете не его ли То долг? Идет по доброй воле Священник, нечего тянуть! Меж ручейками вьется путь Лужком. Вот влево повернула Тропа. Тибер пришпорил мула И вскоре встал у врат с мольбой, Чтоб бог и Леонард святой, Защитник ввергнутых в оковы, По зову были бы готовы От Лисовых избавить рук Его, ибо какой ни друг, Подлей и злей не знал он зверя, Да и живет, в творца не веря. Уже у двери вкривь и вкось Пошли дела: все началось С того, что, остановлен трелью Дрозда-попутчика меж елью И ясенем, он поднял крик: «Правей, правей!» Тот влево — прыг. Задумался, что значит это, Тибер: недобрая примета Его смущает и страшит. Он знает, что его ждет стыд И скорбь и тяжкая истома. Топчась из страха возле дома, Чтоб гнева Лиса не навлечь, Он издали заводит речь (Без шансов ход предвидеть встречный): «Лис,— говорит он,— друг сердечный, Ответствуйте: вы у себя?» И Лис ответствует, шипя Сквозь зубы, чтобы он не слышал: «Себе на горе в путь ты вышел И в том, где я пасусь, краю Явился на беду свою! Есть для тебя головоломка У нас». И восклицает громко: «Тибер, благословен еси! Из Рима вас ведут стези Иль от Иакова святого — Неважно: к встрече все готово, Вас ждут, как Троицына дня». Гроша не стоит болтовня, Но как, пройдоха, мягко стелет. Тибер в ответ свое, знай, мелет: «Лис, вам владычный гнев грозит. Я пас: не значит мой визит, Что я вас ненавижу люто,— За вас владыка взялся круто. Двор против вас: принятья мер Все ждут. Лишь ваш кузен Гринбер, Пожалуй, гнев их не разделит», Лис же на это вот что мелет: «Тибер, что нам до их угроз! Пусть точат зубы: на допрос Явлюсь. Живу я как умею. Разоблачив при всех затею Врагов моих, сражу задир». — «Как это мудро, славный сир! Я вас хвалю, я вас люблю. Но адский голод я терплю: Ворону б слопал, а уж блюду Из курицы как рад я буду! Короче, есть ли здесь еда?» — «Приносит много мне вреда И неудобств,— ответ был Лиса,— То мышка тучная, то крыса. Таких вы не едите блюд?» — «Ем, ем».—«Ловить их—тяжкий труд». — «Мое призвание - охота». — «Тогда съедите их без счета, Когда приблизится рассвет. Я впереди пойду, вы вслед». Покинул Лис нору. Не видит, К нему пристроясь, кот, что выйдет Тут плутня иль другое зло, Таясь, идут они в село, Откуда то петух, то кура На кухню Лиса-бедокура Вносились часто. «Прямо в дом К священнику, Тибер, пойдем,— Лис по дороге точит лясы.— Я знаю все его припасы: Что взять пшеницу, что овес — Полно, хоть мыший род нанес Ущерб им, добрых полмюида Сожрав,— сам видел, вот обида. На днях случилось мне нести Оттуда кур: из десяти Пяток сегодня мною слопан, Пяток же на потом закопан. Влезай смелее, вот он вход, И набивай себе живот!» Плут, так ли, этак ли, обманет: Амбар священника не занят Был ни овсом, ни ячменем, Труды мирские — не по нем. |
Перевод А. Ваймана
И вот, без дальнейших проволочек, отправились они в путь и вскоре уже подошли к амбару священника, двор которого был обнесен крепкой глинобитной стеной. Накануне ночью Лис прорыл под стеной лазейку и выкрал у священника одну из его куриц. Разгневанный священник устроил у этой лазейки капкан — петлю, в которую, как он надеялся, Лис непременно попадется. Но хитрец пронюхал про коварную ловушку.
«Сир кузен мой Тиберт, — обратился к Коту Лис, — полезай туда, и ты наловишь себе горы мышей. Ты слышишь, как они пищат? Когда наешься вдоволь, возвращайся через этот лаз, а я буду поджидать тебя. А завтра поутру мы вместе отправимся к королю. Чего же ты ждешь, Тиберт? Полезай, а потом мы возвратимся в мой дом, к моей жене, которая поджидает нас и готовит отличное угощение».
«Ты советуешь мне лезть туда? — спросил его Тиберт. — Священники — хитрый и гнусный народец, боюсь я, как бы не вышло мне вреда».
«Ох, Тиберт, — сказал Лис, — никогда я не видел, чтобы ты так боялся! Полезай, тебе не о чем беспокоиться!»
Пристыженный, Тиберт полез в нору. И в то же мгновение, не успев сообразить, что случилось, он угодил головой в петлю. Так обхитрил Рейнард своего кузена и гостя.
Почувствовав на шее веревку, Тиберт так испугался, что рванулся вперед, отчего петля затянулась еще туже. Стал он тогда орать и звать на помощь, потому что веревка чуть не задушила его. Он мяукал, кричал и вопил истошным голосом, а Рейнард просунул голову в нору и, очень довольный, сказал Коту:
«Что, Тиберт, хороши ли мыши? Достаточно ли они жирны? Если бы священник или Мартин знали, что ты здесь, они бы любезно принесли тебе приправы. Тиберт, ты кричишь за столом, такова мода при дворе? Ах, если бы Изегрим разделил с тобой трапезу, вот тогда я был бы счастлив, потому что много нанес он мне обид и оскорблений!»
Тиберт не мог сдвинуться с места, но он вопил и мяукал так громко, что проснулся Мартин. Он вскочил с постели и закричал во весь голос:
«Слава Богу, вор попался в мою ловушку, скоро он поплатится за наших куриц!»
От этих криков проснулся священник, хотя час был уже поздний. Проснулся и весь дом. Все кричали: «Лисица попалась» — и бросились к ловушке. Священник выскочил из дому в чем мать родила. Первым до Тиберта добежал Мартин, а священник вручил своей жене Юлок церковную свечу и велел зажечь ее от огня в печи. И принялся избивать Кота длинной палкой. Бедный Тиберт вынес множество ударов, которые приходились по всему его телу, а Мартин так разозлился, что даже выбил Коту глаз. Священник, совершенно голый, размахнулся, собираясь ударить Кота изо всей силы. Но Тиберт, чуя близкую смерть, извернулся, подпрыгнул и вцепился зубами и когтями ему между ног, да так сильно, что откусил правое яичко. Вот какое тяжкое увечье получил священник от Кота и какого натерпелся позора.
Когда увидела госпожа Юлок, что именно упало на землю, она закричала и принялась клясться душой своего отца, что отдала бы все церковные приношения за целый год, чтобы только такое увечье и позор не выпали бы на долю ее мужа. А все лишь потому, продолжала она, призывая в свидетели дьявола, что поставили там эту ловушку.
«Смотри, Мартин, дорогой сын мой, это яичко твоего отца. Какое горе и какое для меня несчастье! Ведь хотя и исцелят его рану, для меня он все равно что умер, потому как не сможет он больше играть в наши сладкие игры!»
Лис стоял в это время у норы с другой стороны стены и все слышал. Он расхохотался так громко, что едва мог удержаться на ногах. Наконец он заговорил тихим голосом:
«Не тревожься, госпожа Юлок, и оставь свою великую печаль. Святой отец потерял лишь одно яичко, и эта потеря не помешает вашим играм. Он останется таким же, каким был прежде. Ибо много есть церквей в мире, в которых звонит лишь один колокол!»
Так насмешничал Лис, а жена священника, госпожа Юлок, по-прежнему была печальна. Со священником же случился обморок, и его отнесли в постель. Тогда Лис отправился восвояси, оставив Кота Тиберта в большой опасности и в страхе. Он решил, что Кот все равно скоро умрет. Однако Тиберт, увидев, что люди занялись священником и его раной, принялся грызть веревку и вскоре разорвал ее на две части. Он выбрался из норы и бросился бежать. Когда он добрался до королевских покоев, был уже день и солнце поднималось над горизонтом. Избитый, слепой на один глаз — столь жалким созданием предстал он перед королем и поведал ему о том, какие страдания выпали на его долю в доме священника из-за Рейнарда Лиса. Услышав обо всех несчастьях Тиберта, король пришел в большую ярость и обрушил страшные угрозы на хитрого плута Рейнарда. Он вновь созвал совет, чтобы решить, как призвать Лиса к порядку и как доставить его ко двору.
Заговорил тогда сир Гримберт, сын сестры Лиса, и он сказал:
«Дважды уже мой дядя поступал хитро и коварно, Однако по закону мы должны предупредить его в третий раз, как это заведено у свободных людей. Если он и в третий раз не явится на суд, тогда мы сможем заочно признать его виновным во всех преступлениях, им совершенных, и во всем том, что вменяют ему в вину».
«И кого же, Гримберт, мне послать к Рейнарду, чтобы привести его на суд? Кто захочет пожертвовать ушами, или глазом, или самой жизнью ради этого хитрого плута? Думается мне, не найдется среди вас такого глупца».
«Да поможет мне Бог, такой глупец — я, — отвечал королю Гримберт. — Я сам отправлюсь посланником к Рейнарду, ежели будет на то твоя королевская воля».
Дата добавления: 2018-09-22; просмотров: 327; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!