Христианское и мусульманское Средиземноморье
Морская жизнь средневекового Средиземноморья определялась крахом Западной Римской империи, возвышением Византии и исламских халифатов, а также возросшей ролью религии в политических конфликтах. В VII веке споры из-за ересей подорвали целостность Византийской империи, что привело к ее упадку: торговые пути стали короче, корабли уменьшились в размерах, а их число сократилось. Ослабевшая империя не смогла предотвратить экспансию ислама на Левант, откуда купцы и мореходы понесли новую веру на Запад. Поддержка ремесел, искусства и торговли со стороны исламских государств оживила существующие портовые государства Северной Африки и породила новые. В VIII и IX веках эмираты существовали почти на всех крупных островах от Кипра до Балеар. Так продолжалось до X века, когда из-за раздора между шиитами и суннитами многие мусульманские территории были отвоеваны христианскими правителями. Впрочем, самая значительная перемена состояла в том, что Египет, Левант и Эгейское море, бывшие на протяжении тысячелетий центром тяжести средиземноморской торговли, постепенно утрачивали ведущую роль. Христиане теснили мусульман, и на первое место выходили торговые и военно-морские силы доселе безвестных держав Центрального и Западного Средиземноморья.
Этот процесс сопровождался революционными переменами в конструкции судов: средиземноморские корабелы теперь начинали строительство не с обшивки, а с каркаса, что требовало меньше материалов, времени, мастерства и конечном счете привело к появлению судов, на которых европейские мореходы вышли в Атлантику и достигли Нового Света. Межрелигиозные распри создавали помехи торговле и привели к самому напряженному периоду морских войн со времен республиканского Рима. Тем не менее усилия купцов примирить религиозные и юридические принципы иудеев, христиан и мусульман порождали новые формы финансирования торговли, защиты вложенных средств, поиска компромиссных решений для всех участников независимо от веры. Со временем эти зачатки международного законодательства дали толчок дальнейшей коммерческой экспансии как в Средиземном море, так и за его пределами.
|
|
|
Сквозь тусклое стекло. Затонувшее судно из Серче-Лиманы и средневековое Средиземноморье
В 1973 году археологи нашли в турецком заливе Серче-Лиманы, в двенадцати милях севернее Родоса, затонувшее купеческое судно XI века. Груз «стеклянного корабля» включал примерно три тонны стеклобоя — спеченной стеклянной массы и стеклянного лома, — а также большое разнообразие других товаров, корабельного имущества, инструментов, оружия и личных вещей. Внимание археологов[486] к участку привлекла дата крушения и потенциальная возможность узнать, как тогда строили суда: древним методом «от обшивки» или новым, при котором первым делом создается каркас из киля и шпангоута, и его обшивают досками — именно этот метод был самым распространенным на Западе в следующие пять веков. Судно из Серче-Лиманы оказалось самым поздним из трех, найденных в Юго-Восточной Турции. По ним можно проследить переход от старого кораблестроительного метода к новому. Два других корабля были найдены поблизости от острова Яссы-Ада, примерно в шестидесяти пяти милях к юго-востоку от него. Более древнее затонувшие судно (Яссы-Ада Б)[487] датируется второй половиной IV века. Оно имеет девятнадцать метров в длину и меньше семи в ширину и выстроено «от обшивки»; доски соединены встык «шип в гнездо» и укреплены шпангоутами, вставленными после формирования внешней оболочки. Хотя ни один из перечисленных элементов конструкции не нов, Яссы-Ада Б — древнейшее известное нам средиземноморское судно, которое, по всей вероятности, несло косое парусное вооружение.
|
|
|
Найденное к югу от острова судно VII века Яссы-Ада A[488] (название определяется тем, что его нашли раньше более древнего Яссы-Ада Б) относится к переходной фазе судостроения. В нижней части доски корпуса соединены встык как при строительстве «от обшивки», но сочленения «шип в гнездо» расположены реже и выполнены с меньшей тщательностью, чем у более старых судов. Выше ватерлинии доски просто приколочены гвоздями к шпангоутам, некоторые из которых строители прикрепили к килю железными болтами прежде, чем приступать к обшивке. Боковые рули установлены между двумя бимсами, идущими поперек кормовой части; кормчий, вероятно, стоял на рулевой надстройке. Археологи обнаружили люки в носовой и средней части палубы. Трюм для грузового судна на удивление узкий: 21 метр в длину при ширине 5,2 метра. Некоторые исследователи предполагают, что это отражает потребность в скорости, связанную с необходимостью уходить от пиратов, хотя могли быть и экономические причины для строительства более быстроходных судов. Рангоут не сохранился, но, учитывая форму корпуса и предполагаемое расположение грот-мачты и боковых рулей, судно, скорее всего, было двухмачтовым, с латинским парусным вооружением, а не с прямым парусом.
|
|
|
Судно из Серче-Лиманы,[489] вероятно, имело размеры 16 на 5 метров при глубине трюма почти 2,5 метра — там можно было стоять в полный рост — и полной осадке примерно 1,4 метра. Неизвестно, где оно было построено, но киль сделан из вяза, обшивка — сосновая. Примечательно, что кораблестроители работали преимущественно пилами, а не топорами[490] и стругами, основными инструментами корабелов по всему миру. В конструкции примерно сорок шпангоутов; шпангоуты или полушпангоуты прибиты к килю железными гвоздями, а доски обшивки приколочены к ним гвоздями и деревянными нагелями; соединений «шип в гнездо» между досками не обнаружено. Тридцатипятитонный корпус, очевидно, строился с расчетом на максимальную вместимость; судно, по всем признакам, имело две мачты и латинскую парусную оснастку.
|
|
|
Когда, где и почему[491] корабелы осознали, что можно построить каркас судна на киле и затем обшить его досками, — вопросы, ответов на которые нет ни в одном источнике. Большинство современных исследователей связывает этот технологический скачок с экономическими трансформациями, происходившими в Средиземноморье между III и XI веком: нашествием варваров и распадом Римской империи, эпидемиями чумы в VI веке, войнами между Византией и халифатами, внутрирелигиозными распрями как среди христиан, так и среди мусульман. То не была эпоха постоянного упадка, случались и периоды яркого расцвета. И все же римский Pax Mediterraneana (Средиземноморский мир) — аномальный исторический период, когда морских конфликтов почти не было, — остался в прошлом. При меньшей государственной поддержке морской торговли, которая всегда была делом опасным и ненадежным, судовладельцы боялись вкладывать средства в большие дорогостоящие корабли. Преимущество отдавалось маленьким, несложным в постройке судам. Эти относительно недорогие суденышки, которые строились начиная с каркаса, позволили мелким странам, таким как итальянские города-государства, развить нишевую торговлю, в которой они успешно конкурировали с более крупными морскими державами.
Для строительства «от обшивки» на всех этапах требуется большое умение; при строительстве «от каркаса» опытные корабелы собирают киль, форштевень, ахтерштевень и шпангоуты, досками это все обшивают менее квалифицированные работники, а для смоления швов плотницкого мастерства и вовсе не нужно. Такие суда строятся и ремонтируются быстрее и дешевле (правда, в итоге чаще требуют мелкой починки), и воспроизвести их форму проще. Кроме того, на них уходит меньше дерева, что тоже снижает общую стоимость. Переход к строительству «от каркаса» стал технологическим прорывом в судостроении.
Равным образом неизвестно, как эволюционировал латинский парус. Всякий парус работает за счет разницы давления воздуха с двух его сторон. В случае прямого паруса ветер, дующий с кормы, создает высокое давление с задней стороны и низкое — с передней; парус стремится переместиться в область низкого давления и таким образом движет судно. Не обязательно понимать физическую сторону вопроса; основной принцип очевиден всякому, кто хоть раз стоял на сильном ветру. Тот же принцип действует в случае косых парусов (латинский парус — одна из их разновидностей), которые шьют так, чтобы они надувались; таким образом с подветренной стороны возникает область низкого давления и создается тяга. Прямой парус наиболее эффективен при попутном ветре, однако, наклоняя и поворачивая рей, такому парусу можно придать треугольную форму, сходную с латинской. Латинский парус в идеале позволяет идти круче к ветру — под углом 45–66 градусов (прямой не позволяет идти круче, чем под 90 градусов к ветру). Латинский парус особенно хорош для маленьких и средних кораблей водоизмещением от тридцати до шестидесяти тонн,[492] характерных для описываемого периода, поскольку для управления косыми парусами требуется меньше матросов, чем для судна такого же размера с прямым парусным вооружением. Латинская оснастка отвечала требованиям эпохи,[493] поскольку обеспечивала скорость и маневренность, необходимые, чтобы уходить от пиратов или от неприятеля в это нестабильное время.
Латинский парус утвердился между II веком (дата самого древнего изображения)[494] и VI; в следующие несколько столетий нет ни одного изображения прямого паруса в Средиземноморье. Обычно считается, что от прямых парусов отказались совсем до их возвращения в XIV веке, но, вероятно, это не так. Когда в XIII веке художники вновь стали рисовать корабли с прямыми парусами, они запечатлели детали оснастки, характерные для античного Средиземноморья, а не для Северной Европы. Это наводит на мысль, что прямой парус сохранялся, но лишь на маленьких и незначительных суденышках, не привлекавших внимание живописцев.
Судно из Серче-Лиманы интересно не только свидетельствами о переменах в корабельной конструкции; анализ сопутствующих находок[495] заставляет пересмотреть характер отношений между христианами и мусульманами. Стеклобой, загруженный в качестве балласта, свидетельствует, что судно, скорее всего, шло из сирийского порта, где существовало местное стеклодувное производство, в Константинополь — стеклодувную столицу тогдашнего мира. Помимо стеклобоя, археологи нашли восемьдесят неразбитых стеклянных предметов — кубков и других вещей, не предназначенных для переработки. Они сами по себе заметно обогатили науку о средневековом стекле. Тщательное извлечение и каталогизация почти миллиона фрагментов стекла позволили восстановить сотни сосудов, мисок, чаш, ламп и других предметов, что произвело революцию в представлениях о средневековом исламском искусстве.
Значительную часть груза, по-видимому, составляли несохранившиеся товары, однако среди балласта были примерно девяносто амфор с вином и маслом. Более скромные находки включают медные сосуды, замки́, струги, сверла, зубила, гребни, шахматные фигуры и 64 копья. Амфоры и оружие свидетельствуют, что команду корабля (как предполагается, одиннадцать человек) составляли эллинизированные болгары[496] из-под Константинополя. Кроме того, среди личных вещей найдены сорок византийских медных монет и три золотые фатимидские динара. На одном из девяти якорей имеется клеймо с арабскими письменами, как и на стеклянной гирьке[497] (одной из шестнадцати), позволяющее датировать затонувшее судно не позднее чем 1025 годом. О межкультурных контактах говорят и почти девятьсот узорчатых свинцовых грузил для рыболовных сетей. Они были изготовлены в Византии, вероятно в Константинополе, из добытого в Иране свинца.
Удивительное богатство материальных предметов из этой временной капсулы десятивековой давности позволяет увидеть Средиземноморье как арену торгового сотрудничества между византийскими и мусульманскими купцами за столетие до Крестовых походов, когда баланс власти резко сместился на запад. Материальное свидетельство мирного сосуществования торговцев подтверждается формулировками тогдашних морских и коммерческих законов. Эти законы не только включили, но и расширили нормы христианства, ислама и иудаизма, позволив торговле процветать вопреки религиозной розни. Таким образом «стеклянный корабль» оказался многогранной призмой, сквозь которую мы видим политическое, технологическое и коммерческое развитие, характерное для перехода от поздней античности к началу современной эпохи.
Восточная Римская империя
Столкнувшись с растущими проблемами управления огромным государством, Диоклетиан в 293 году разделил власть над Римской империей между двумя соправителями, что со временем привело к распаду страны на восточную (греческую) и западную (римскую) половины. Внешние границы империи редко бывали спокойными, так что так называемый Pax Romana [498] (римский мир) оставался не более чем мечтой. «Римский мир» заключался в бесконечной войне с варварами на севере, на западе и на юге и с более развитыми древними государствами на востоке. Безопасность империи зависела от ее длинных укрепленных границ, особенно по Рейну и Дунаю. В конечном счете армия и чиновничий аппарат, на которых держалось государство, оказались не только разорительными для казны, но и ненадежными, и набеги германских племен завершились нашествиями варваров в IV–V веках.
Консервативные современники объясняли все беды Рима распространением христианства, которое росло, несмотря на официальные гонения и внутренние расколы. Судьбы империи и религии объединил Константин, чьи войска в 306 году объявили его императором Запада. Шестью годами позже он принял христианство и в 324 году разбил своего соправителя, Лициния, в битве у Геллеспонта[499] — первом крупном сражении флотов в Средиземноморье за 350 лет. У Константина было 200 триаконтер и пентеконтер против 350 трирем Лициния. Что бы ни определило победу Константина — талант флотоводцев, которые отрядили в бой лишь часть судов, обеспечив им бо́льшую свободу маневра в узком проливе, или шторм, выбросивший корабли Лициния на берег на второй день битвы, — поражение сломило Лициния; вскоре он был схвачен и казнен.
Константин провозгласил своей столицей Византий, который в 330 году был переименован в Константинополь и со временем остался единственной столицей империи, которую современники называли Ромейской (Римской), а более поздние авторы — Византийской. Расположенный на полуострове в южной части Босфора, у выхода в Мраморное море, Константинополь (ныне Стамбул) был крупнейшим перекрестком торгового сообщения между Азией и Европой и между Черным морем и Средиземным: первая крупная европейская столица, основанная как порт. Главным соображением при выборе места для Константинополя стало его географическое положение, которое давало «тихое пристанище[500] мореходам», особенно вдоль Золотого Рога — четырехмильной бухты к северу от полуострова, «пригодной для якорной стоянки на всем своем протяжении». Что не менее важно, длина побережья позволяла разместить торговые и боевые суда коммерческого, политического и экономического центра империи. Как все дороги некогда вели в Рим, так все морские пути вели теперь в столицу Византии. Она быстро росла, и в VI веке, при Юстиниане I, в Константинополе и окрестностях проживало примерно восемьдесят тысяч человек. Даже после возникновения ислама в VII веке и появления итальянских морских республик в XI Константинополь благодаря своему размеру и стратегическому положению остался в первых рядах европейских и средиземноморских городов.
Через полвека после основания новой столицы варварские племена прорвали Рейнско-Дунайскую границу, что со временем привело к гибели Западной империи и возникновению новых государств от Британии до Северной Африки. В 410 году вестготы перешли Дунай и разграбили Рим. Император Гонорий вынужден был отозвать последние римские легионы из Британии и заручиться помощью вестготов, чтобы оттеснить вандалов в Испанию. В 429 году вандалы под предводительством Гейзериха[501] переправились через Гибралтарский пролив в Северную Африку и первыми за пятьсот лет оспорили власть Рима над Средиземноморьем. Обосновавшись в богатом, но плохо защищенном Карфагене, вандалы вышли в море и утвердились на Балеарских островах, на Корсике и на Сардинии, откуда могли совершать набеги на материковую Италию, Иллирию и Грецию. В 455 году Гейзерих безнаказанно разграбил Рим, а в 476 году последний западный император был сослан на неаполитанскую виллу, выстроенную римским полководцем Лукуллом после Митридатовых войн.
К началу VI века северное побережье Средиземного моря было разделено между византийцами, остготами Северной Италии, вестготским Тулузским королевством в Юго-Западной Франции и вандалами в Испании. Византия в целом поддерживала с остготами хорошие отношения, однако Юстиниан стремился укрепить имперскую власть на западе, чтобы защитить морскую торговлю от вандалов и вестготов — в точности как на востоке пытался подорвать фактическую монополию персов в индоокеанской торговле. В 533 году полководец Велизарий по приказу Юстиниана пустился в морской путь с девяносто двумя боевыми кораблями и пятьюстами транспортными. Он захватил Северную Африку и Сардинию и одержал победу, положившую конец королевству вандалов. Затем Велизарий двинулся против остготов в Италию, овладел Сицилией, Неаполем и Римом, однако война затянулась, а Юстиниан не слал подкрепления, в том числе потому, что опасался популярности Велизария. Тем не менее к середине столетия византийцы отвоевали Италию, Сицилию и побережье вестготской Испании, в том числе порты Севилья и Кордова на Гвадалквивире и Сеуту на другой стороне Гибралтарского пролива. За исключением запада Северной Африки и франкского и вестготского берега от Сагунта до итальянской границы, прибрежная часть Средиземного моря вновь оказалась под властью одной державы. Однако относительно сильное торговое и военное присутствие Византии в Средиземном море не компенсировало ее слабость на суше, и период имперского возрождения оказался кратким. К началу 600-х годов лангобарды из Центральной Европы захватили почти всю Италию, авары подошли к стенам Константинополя, а в 624 году вестготы окончательно изгнали византийцев из Испании. Впрочем, ни одна из новых западных держав не стремилась овладеть морским потенциалом завоеванных земель, так что Византия по-прежнему могла поддерживать судоходную связь с центрально-средиземноморскими территориями.
Идеология и вражда
Морская коммерция распространила иудаизм, ислам и христианство по всему Средиземноморью, в точности как морская торговля способствовала проникновению буддизма из Индии и Шри-Ланки в Юго-Восточную Азию и Китай. Общность веры объединяет народы, однако расколы зачастую подрывают религиозные связи. Христианство стало государственной религией Византии, но сильно политизированные догматические разногласия привели к гонениям на коптов и христиан-несторианцев. В итоге, когда в 610-х годах персы-сасаниды вторглись на Левант, копты и несторианцы поддержали их, сочтя, что уж лучше персы, чем константинопольские христиане. Сасаниды заняли Дамаск, Антиохию, Иерусалим и Александрию, а в 626 году встали лагерем в Халкидоне (ныне Кадыкей, Турция) через Босфор от Константинополя. Впрочем, дальше им продвинуться не удалось. Тремя годами позже византийцы захватили персидскую столицу Ктесифон на Тигре, а византийский флот отвоевал сирийские и египетские порты. После разгрома персов Византия осталась самым большим и прочным государством Средиземноморского бассейна.
За схваткой враждующих империй мало кто заметил появление пророка Мухаммеда, однако уже в 635 году его последовали захватили Дамаск, а затем разбили византийскую армию в битве на реке Ярмук (между Иорданом и Сирией) и таким образом освободили семитское население Леванта от почти тысячелетнего эллинистического-римского-византийского правления. Повернув на восток, арабы захватили Ктесифон, а к 642 году арабское войско подошло к Индии — то был завоевательный поход, достойный Александра Македонского и имевший куда более долгие последствия. На западе Амр ибн аль-Ас основал Фустат (впоследствии Каир) в дельте Нила и захватил Александрию.
Овладев средиземноморскими портами, арабы получили корабли и опытных моряков, что позволило им атаковать Византию с моря. Поначалу халифы стремились захватить византийские земли в западной части средиземноморского бассейна. Подчинив себе порты Египта и Сирии, арабы получили возможность угрожать Кипру[502] и самому Константинополю. В конце столетия Омейяды захватили византийскую провинцию в Африке, которую назвали Ифрикией; она стала плацдармом для наступления на Северную Африку и Пиренейский полуостров. Сицилия пала в IX веке, примерно тогда же, когда изгнанные из Аль-Андалуса арабы создали независимый эмират на Крите. Во всех этих случаях христианское правление сменялось мусульманским, однако и христианский, и мусульманский мир раздирали политическая вражда и внутрирелигиозные расколы, что создавало богатые возможности для сотрудничества между христианами, мусульманами и иудеями.
Исламская морская экспансия началось в 648 году, когда правитель Египта Муавия ибн Абу Суфьян с флотом из тысячи семисот кораблей обложил жителей Кипра ежегодной данью. Семью годами позже, когда киприоты предоставили Византии корабли, он захватил остров, положив начало первому морскому конфликту между империей и халифатом. Император Констант II, потеряв Кипр, собрал флот размером от семисот до тысячи кораблей, чтобы захватить порт Феникс на побережье Ликии севернее острова. Сохранившиеся отчеты о сражении противоречивы, но все сходятся в одном: в битве Мачт[503] (Зат ас-Саварн), которую христианские авторы называют битвой при Фениксе, мусульмане одержали безоговорочную победу. Она показала, что мусульмане могут сражаться на море, однако внутренние раздоры внутри халифата не давали арабам закрепить успех, пока Муавия не стал первым Омейядским халифом.
В 678 году Омейяды начали десятилетнюю осаду Константинополя,[504] во время которой заняли базу флота на Мраморном море, но не смогли захватить византийскую столицу. В конечном счете была достигнута договоренность, включавшая демилитаризацию Кипра: киприотов обязали соблюдать нейтралитет в любых конфликтах между империей и халифатом. Остров стал промежуточной остановкой для купцов, пассажиров, военных флотов и лазутчиков. Хотя киприоты оставались христианами, двоякий статус давал мусульманским военачальникам стратегическое преимущество против Византии, что отмечали и мусульманские, и христианские авторы. В «Тактике» (примерно 900 год) император Лев VI писал: «…пока варвары[505] собираются вместе против ромейского [то есть византийского] войска из Египта, Сирии и Киликии, следует объединить силы морских стратигов с морским флотом Кипра». Арабский автор X века подтверждает, что первым этапом всякой морской экспедиции против Византии был сбор кораблей в кипрских водах.[506] Кипр оставался в совладении до полного восстановления власти Византии в 965 году.
Еще до осады Константинополя мусульманские войска захватили всю Северную Африку — Билад аль-Магриб, или Закатные земли — до Ифрикии.[507] В 695 году Карфаген пал под натиском арабской армии, однако новый правитель счел порт слишком плохо защищенным от нападения с моря и основал новый неподалеку, в Тунисе, в почти неприступном месте[508] — на озере, отделенном от моря узким перешейком, в котором арабы прорыли канал. Византийцы не делали попыток отбить Карфаген из-за внутренних разладов в Константинополе, где с 695 по 717 год сменилось семь императоров. В 717 году Омейяды начали крупное наступление и продвигались без помех, пока на трон не взошел Лев III Исавр, который укрепил стены Константинополя, собрал припасы и натянул цепь[509] через устье Золотого Рога — первый известный случай применения такой меры. Несмотря на флот в тысячу восемьсот кораблей и большое войско, Омейяды не смогли перекрыть Константинополю доступ к черноморским житницам и сняли осаду.
Этот неуспех не помешал продвижению Омейядов в Северной Африке. Основав Тунис, Муса ибн Нусайр повел арабо-берберское войско в Танжер, а в 711 году двенадцатитысячная армия под предводительством Тарика ибн Зияда переправилась через Гибралтарский пролив и высадилась у скалы, получившей в его честь имя Джабаль аль-Тарик, или Гибралтар. Муса и Тарик двинули свои войска на север к реке Тахо, Толедо, Таррагоне и Барселоне. Они дали захваченным землям название Аль-Андалус и учредили столицу в Севилье,[510] примерно в восьмидесяти пяти километрах вверх по Гвадалквивиру от Атлантического океана. Хотя через сорок лет столицей стала Кордова, Севилья оставалась важным военным и торговым портом и при мусульманских, и с XIII века христианских правителях. Аль-Андалус стал первой частью мусульманского мира, решительно порвавшей с политическим главенством халифата. В 750 году Абуль-Аббас ас-Саффах основал Абассидский халифат. Он перебил почти всех членов Омейядского рода, кроме Абд ар-Рахмана I, который бежал на запад и основал независимый Омейядский халифат Аль-Андалуса. Даже безотносительно такого явного разрыва Аль-Андалусу предстоял отдельный исторический путь. Тому было несколько причин: близкий и продолжительный контакт с латинской Европой, географическое положение на двух сторонах Гибралтарского пролива, набеги викингов и в целом враждебные отношения с Ифрикией и мусульманской Сицилией.
Самый ранний мусульманский набег на Сицилию датируется 652 годом, однако настоящее завоевание началось лишь в первой половине VIII века, когда корабли из Ифрикии начали нападать на Сицилию, Сардинию и Балеары. В конце VIII века Карл Великий отозвался на просьбу Балеарских островов защитить их от мавров, и в следующие тридцать лет архипелаг был базой для франкских кораблей, несущих дозор меджу Италией, Сардинией, Барселоной и франкским побережьем.
Интерес франков[511] к Северной Италии усилился после того, как захват Ломбардского королевства и попытка Карла Великого присоединить к своим владениям Венецию привели к столкновению с Византией в 806 году. Венецианские купцы были формально подданными Константинополя, но хотели торговать с франками; мирный договор 812 года подтвердил статус Венеции как византийской территории, однако разрешил ее гражданам торговать с франками и обязал их помогать франкам в борьбе с пиратами в северной части Адриатического моря. Под защитой двух великих держав военный и торговый флот Венеции неуклонно увеличивался.
Франко-византийская вражда и тот факт, что Византии пришлось бросить значительную часть флота на отражение булгарской угрозы в Черном море, открыли дорогу ифрикийскому завоеванию Сицилии. В 800 году аббасидский халиф Гарун аль-Рашид назначил эмиром Ифрикии Ибрагима I ибн аль-Аглаба, первого из автономных аглабидских эмиров, правивших в течение столетия. Одной из главных задач Ибрагима стало создание флота для защиты ифрикийской торговли. Через год после разрешения венецианского кризиса византийский стратиг Сицилии достиг с мусульманскими послами соглашения,[512] по которому купцы одной страны могли заходить в порты другой, а чуть позже правители христианского Неаполя попросили у Аглабидов помощи против соседнего герцогства Беневенто. Мусульманские войска, высадившись в Италии, разбили врагов Неаполя на обоих побережьях и захватили контроль над заливом Отранто; их корабли дошли на севере до устья реки По и Истрии (современная Словения) на противоположном побережье от Венеции.
Аглабиды начали[513] совершать набеги на Сицилию в 820-х годах, но закрепились на острове лишь после того, как поддержали мятеж против византийского морского стратига . Экспедиционный корпус в 70–100 кораблей, на которых находились десять тысяч воинов, отплыл из Туниса летом 829 года, а двумя годами позже Аглабиды захватили Палермо. Переименованный ими в аль-Мадину, он стал столицей, главной военно-морской базой и коммерческим центром нового эмирата. Завоевание острова продолжалось до конца столетия: Сиракузы пали в 878 году, Таормина в 902-м. Все это время Аглабиды продолжали наступательные действия в Адриатике. В 866 году они осадили Рагузу (Дубровник, Хорватия), но город спасло неожиданное появление ста византийских кораблей, которые перетащили в Адриатическое море волоком по древним диолкам через Коринфский перешеек, вероятно, чтобы избежать встречи с критским и аглабидским флотами в Эгейском море и заливе Отранто. В следующие три десятилетия византийские, каролингские и аглабидские силы сражались за контроль над Южной Италией и Адриатикой, но к началу X века Мессинский пролив стал фактически демаркационной линией между мусульманской Сицилией и христианской Италией. Неаполь, Амальфи и другие южноитальянские порты, оказавшиеся между двумя воюющими державами, всячески избегали конфликтов с мусульманской Сицилией. Купцы из Амальфи, имевшие давние торговые привилегии в отношениях с Константинополем, между IX и XI веком, успешно используя нейтралитет и географическое положение своего города, стали посредниками между королевствами Западной Европы, мусульманской Северной Африки (особенно Египта) и Византийской империей. Амальфитяне «славились почти по всему миру»,[514] а их порт, место встречи «арабов, ливийцев, сицилийцев и африканцев», считался «самым процветающим городом[515] в Ломбардии, благороднейшим и прекраснейшим, самым богатым и изобильным». Мусульманская власть в Средиземноморье достигла зенита в начале X века, когда тот или иной эмират либо халифат полностью или частично владел Кипром, Критом, Сицилией, Мальтой и Балеарскими островами, а в Эгейском море Паросом и Наксосом в Кикладском архипелаге к северу от Крита и Эгиной неподалеку от Афин. Из крупных средиземноморских островов лишь Корсика оставалась под властью христианских правителей. Но хотя Дар аль-Ислам рос, мусульмане были так же далеки от внутреннего единства, как и христиане, — этот факт имел особую важность для баланса морского господства в Средиземноморье. На западе Омейяды правили в Испании и расширили свои владения за счет Балеарских островов, которые остались под властью мусульман на следующие три века. Марокко принадлежало трем мелким эмиратам, а аглабидские правители Ифрикии пользовались значительной свободой действий в Северной Африке, на Мальте и на Сицилии. Дальше на восток Критский эмират был полностью независим; Кипр находился в совместном владении мусульман и Византии, а в Египте с 868 по 905 год правила династия Тулунидов.
Меньше чем за столетие картина изменилась бесповоротно. Аббасидский халифат распался из-за внутрирелигиозных несогласий. Сирия в 906 году досталась шиитским Хамданидам из Ирака, Ифрикия тремя годами позже — шиитским Фатимидам, а Египет, во второй раз — недолговечной династии Ихшидидов (935–969), которые, как и Аббасиды, были суннитами. Тем временем на западе Абд ар-Рахман III окончательно порвал с остальным мусульманским миром, объявив себя халифом, то есть преемником Мухаммеда, а не просто военачальником или правителем. Омейядский халифат Кордовы не надолго его пережил, и к концу века Аль-Андалус и Балеарские острова были разделены между тридцатью независимыми микрогосударствами, так называемыми «тайфами» . Самым значительным из этих событий было воцарение Фатимидов,[516] свергших Аглабидов в Ифрикии и на Сицилии. В 921 году они основали новую столицу примерно в девяноста милях севернее Туниса, в порте Махдия, который стал базой для рейдов на Италию, Францию, Испанию и острова от Мальты до Балеар. Затем Фатимиды завоевали Египет и значительную часть Леванта, а их новая столица в Каире (Эль-Кахира, «Победоносная», основанная в 969 году) быстро затмила Багдад, став коммерческим и политическим центром мусульманского мира, что имело значительные последствия для торговли в Средиземноморье и в муссонных морях. Центр тяжести мусульманского мира переместился из верховьев Персидского залива и Багдада в Восточное Средиземноморье, и при этом правящие Фатимиды были всерьез ориентированы на морскую торговлю, — однако для средиземноморских морских путей появление фатимидского Египта обернулось не триумфом, а катастрофой.
Борьба за Крит
Изъяны морской стратегии — или ее полное отсутствие — в этот период лучше всего можно проследить на примере Крита, история которого иллюстрирует собой многие социорелигиозные, политические и военные сложности эпохи. Завоевание Магриба и Аль-Андалуса положило конец римско-византийскому влиянию в Северной Африке и Западном Средиземноморье. Однако на протяжении почти всего исламского периода в самом Аль-Андалусе единства не было: страну раздирали этнические и религиозные противоречия между арабами, берберами, сирийцами и новообращенными мусульманами романо-готского происхождения, которых называли мувалладами . В 813 году после кровавой резни пятнадцать тысяч мувалладов бежали из Аль-Андалуса. Примерно половина — по большей части ремесленники из Толедо и Кордовы — перебрались в Марокко. Вторая половина, несмотря на отсутствие морского опыта, отплыла через Сицилию или Ифрикию и Эгейское море в Египет, где «люди, называемые андалусцами,[517] прибыли [в Александрию] с богатой добычей, награбленной на греческих островах». Аббасидский правитель Египта не позволил им остаться или осесть на других мусульманских территориях, так что примерно в 824 году они отплыли на Крит.
Остров плохо оборонялся; кроме того, критяне недолюбливали византийцев, чье правление сопровождалась высокими налогами и поборами. Андалусцы основали свою столицу Аль-Хандак (ныне Ираклион), которая стала процветающим центром независимого критского эмирата. Налоги были умеренные,[518] и из бедной провинции на границе Византийское империи остров превратился в благополучное самостоятельное государство, экспортирующее вино, мед и сыр, а также лес для египетских верфей. Что не менее важно, Крит стал базой, с которой совершались набеги на острова Ионийского и Эгейского морей, материковую Грецию и Малую Азию. Потеря острова, вероятно, произошла из-за неспособности византийцев верно оценить геополитические изменения, происшедшие после завоевания мусульманами Египта, Леванта и Северной Африки. Упускать из виду Крит, не обладая безоговорочной властью на море, — непростительная ошибка для страны, имеющей стратегические интересы в данном регионе: стоит власти ослабнуть — и остров станет добычей держав-соперниц.
Критский эмират процветал независимо от материковых государств. Хотя у мусульман был общий враг — христианский Константинополь, политические разногласия между Аббасидами и новыми династиями на Западе исключали согласованность действий. Яркий пример тому — события, последовавшие за дерзким набегом мусульманина Льва Триполитанского[519] на Фессалоники, второй по значимости город империи, в 905 году. Учитывая стратегическое положение острова и опыт критян в борьбе с Византией, разумно было бы обратиться к ним за помощью и советом. Однако Лев, возвращаясь в Триполи (Ливан), не сообщил критянам о своем намерении, и те приняли его флот за византийский, идущий захватить остров. Ошибка вполне понятна, учитывая, что Константинополь по крайней мере четырежды безуспешно пытался отбить Крит у мусульман.
Византийцы отвоевали Крит лишь спустя более полувека после набега Льва на Фессалоники. Судьбу острова в конечном счете решил разлад между мусульманскими государствами. Фатимиды были заняты покорением Египта и не думали о стратегическом значении острова для себя и для Дар аль-Ислама в целом. Мусульманские правители проявили ту же недальновидность, что византийские в IX веке, и как следствие баланс власти в Восточном Средиземноморье полностью изменился. В 961 году Никифор Фока захватил остров, а четырьмя годами позже, уже в качестве императора, положил конец трехсотлетнему совместному владению Кипром. Никифор и его преемники объединили под византийским правлением значительную часть Сирии и Леванта — впервые с 640-х годов. Впрочем, их попытки вернуть Сицилию не увенчались успехом, и остров целое столетие процветал под властью арабской династии Кальбитов. Фатимиды не отказались от своих интересов в Италии и призывали Кальбитов на помощь в войне с Омейядской Кордовой. В 950-х годах Кальбиты совершили набег[520] на Аль-Андалус, но их флот был гораздо слабее омейядского, и Абд ар-Рахман III ответил набегами на Ифрикию.
Эти примеры показывают неверность укоренившегося взгляда, будто Средиземноморье делилось на монолитные сферы влияния: христианскую и мусульманскую. В действительности мусульманский мир был политически раздроблен. Это явствует не только из хроники военных событий, но также из расширения торговли между Византией и мусульманскими портами в XI веке и многообразия предметов на затонувшем судне из Серче-Лиманы. Международные отношения в XI веке и позже еще более осложнятся расколом между греко-православным Востоком и римско-католическим Западом в 1054 году, а после — появлением новых морских держав, которые совершенно изменят характер средиземноморской торговли.
Военный флот
Дробление мусульманских государств лишь отчасти было благом для византийцев. После VII века им уже не приходилось противостоять крупным флотам, как в битве Мачт или при осаде Константинополя, так что разгром византийскому флоту не угрожал. Однако из-за отсутствия единого мусульманского флота византийцы не могли собрать боевые корабли в одном месте и одержать решительную победу на море. Им приходилось распылять свои силы, как во время неудачной попытки отбить Сицилию после утраты Крита. Византийцы и Аббасиды могли снаряжать дальние военные экспедиции, флоты других государств действовали лишь в относительно небольшом радиусе от портов.
Поскольку у Византии не было противников, способных построить большой постоянный флот, ее собственный флот ограничивался небольшими эскадрами, к которым при необходимости добавляли купеческие и рыбацкие суда. Когда увеличенный флот выполнял свою миссию, его распускали, поскольку содержать большое число военных судов в мирное время было слишком накладно.
За время от основания Константинополя до возникновения ислама размер боевых кораблей уменьшился, отчасти потому что в больших кораблях не было нужды, отчасти из-за варварской угрозы северным границам: основные стычки происходили на реках и озерах,[521] где корабли действовали совместно с наземными войсками. При необходимости империя могла собрать большой флот, как, например, во время войны с вандалами в V и VI веках, но сами корабли были значительно меньше,[522] чем в античности. К V веку основным византийским боевым кораблем стал дромон[523] («бегун») с одним рядом весел. Поначалу так называли маленькие суда с командой от 20 до 50 человек, но в VII веке с появлением халифатских флотов и возобновлением войны на море размер дромонов вырос, хотя такие суда с более чем двумя рядами весел нам неизвестны. У дромона имелась одна палуба, обеспечивающая защиту гребцам, и две или даже три мачты с латинскими парусами. Число гребцов составляло от 100 до 120, более крупные дромоны брали на борт примерно 160 человек, в исключительных случаях до 200. В отличие от античных галер, дромон не нес подводного тарана. Вместо этого на нем крепился шпирон[524] — тяжелый деревянный бивень, который помещался над ватерлинией и должен был крушить вражеские рули и весла. Шпирон не был интегральной частью корпуса, и его появление, вероятно, объясняется переходом к строительству «от каркаса» (корабли, выстроенные таким способом, были недостаточно прочны, чтобы таранить противника). Кроме того, отказ от таранов может быть связан с тем, что сражения происходили не столько в открытом море, сколько на реках и озерах, где применять таран нецелесообразно. Мусульманские суда мало отличались от византийских (в конце концов, они восходили к одной традиции кораблестроения), но, как считается, были больше, тяжелее и медлительнее, что отражает извечное противоречие между размером и скоростью в корабельной архитектуре.
Корабли брали на борт не только гребцов, команду и воинов, но и лошадей.[525] Несколько независимых источников упоминают всадников, съезжавших на берег по сходням, хотя неизвестно, как те садились на застоявшихся коней в тесных стойлах. Хотя морские конфликты Византии и мусульманских государств продолжались долгое время, за которое методы кораблестроения претерпели большие изменения, обе стороны не придавали расширению флота такого значения, которое привело бы к гонке морских вооружений и военным кризисам, характерным для эллинистической эпохи или для XII века.
Напряженные отношения с сасанидской Персией вынудили византийцев организовать постоянные поселения[526] воинов и моряков, набираемых в конкретной провинции для ее обороны. Позже, в VII веке, для защиты от халифата флоту придали более постоянную основу, учредив флот карависиан ,[527] буквально «относящихся к боевым галерам» под началом флотоводца. Карависианы стали значительной самостоятельной силой и приняли участие в нескольких государственных переворотах, прежде чем Лев Исавр их распустил. Была создана трехчастная структура флота: имперский флот с базой в Константинополе, провинциальные флоты, действующие по большей части в своих провинциях, и три флота, приписанных к военно-морским фемам[528] (военным округам), командующие которыми подчинялись непосредственно императору. Провинциальные флоты, зависящие от поддержки Константинополя, составляли военно-морскую часть фемных войск, а их небольшие корабли боролись с пиратами и отражали вражеские набеги. Военно-морские фемы сами обеспечивали свои корабли людьми и припасами. Эгейская фема защищала Дарданеллы, Самосская — южную часть Эгейского моря, а Кивирреотская с центром в Атталии (ныне Анталия) в Малой Азии напротив Кипра — Восточное Средиземноморье. Деление на имперский, фемные и провинциальные флоты сохранилось почти без изменений до середины XII столетия.
Эти корабли строились и размещались в портах разного размера[529] и направления по всей империи. Неорионом называлась любая искусственная гавань, но в военном флоте так именовали доки, где снаряжали и чинили корабли, а также хранили оружие. Главная военная база Константинополя на Золотом Роге звалась просто Неорион, хотя были и торговые неорионы; самые известные из них Просфорион на Золотом Роге, а также гавани Юлиана (или Софии) и Феодосия на Мраморном море. Верфи, специализирующиеся на строительстве боевых кораблей (там же хранились флотские припасы и оружие), носили имя эксартисис (от греческого глагола «снаряжать»); со временем термин распространился на чиновников, ответственных за поддержание имперского флота. У каждой фемы был один материковый и один островной военный порт: в Абидосе и на Лемносе, на Самосе и в Смирне, в Атталии и на Родосе. Важные провинциальные верфи находились на Сицилии и в Калабрии, в Равенне и Диррахии (Дуррес, Албания), на Эвбее и на Черном море в Амисосе (Самсун, Турция), Амасре, Трапезунде и Херсоне. Благодаря протяженности и оживленности своего побережья империя не знала недостатка в опытных моряках. На флоте служили свободнорожденные граждане; за это они получали земельный надел, доходами с которого кормились. Служили они обычно там же, где жили, хотя военно-морские фемы отправляли людей и в другие провинции. Небольшие постоянные команды военно-морских фем и провинциальных флотов при необходимости всегда можно было расширить за счет рекрутского набора[530] или за счет наемников, в том числе иноземных: варягов из Киевской Руси, франков, венецианцев, генуэзцев и других.
При всем значении, которое морская торговля и военно-морская оборона имели для жизни Византийской империи, средневековое отношение к морякам и купцам было довольно сдержанным. Византийские наследники римской морской традиции сделали свою столицу величайшим портом эпохи; усеянное архипелагами море было так же богато ресурсами, как и во времена их аттических и ионических предков. И как в Древней Греции, на мореходов смотрели свысока. В IX веке император Феофил, узнав, что корабль, стоящий в виду дворца, принадлежит его супруге, повелел сжечь и корабль, и припасы, ибо негоже императору заниматься торговлей; упрекая жену, он сказал так: «Ты меня, царя Божьей милостью,[531] превратила в судовладельца». В местнических списках[532] IX и X веков командующие имперским флотом и Кивирреотской фемой никогда не бывали в верхней двадцатке, а командующие Самосской и Эгейской фемами находились в самом низу.
В то же время снабжение таких городов, как Константинополь, зависело от купцов, доставлявших по морю съестные припасы, обычные ремесленные товары и предметы роскоши. Забота Византии о флоте показывает, что правительство пеклось о безопасности морских путей. Кроме того, оно стремилось направить торговые суда в определенные порты, чтобы, с одной стороны, обеспечить сбор налогов и пошлин, с другой — следить за прибытием иноземных гостей. Им выдавали грамоты, в которых ограничивалось время торговли и пребывания. Характерны условия договора 907 года с Киевской Русью: «Приходящие сюда русские[533] пусть живут у церкви Святого Мамонта, и пришлют к ним от нашего царства, и перепишут имена их, и тогда возьмут полагающееся им месячное, — сперва те, кто пришли из Киева, затем из Чернигова, и из Переяславля, и из других городов. И пусть входят в город только через одни ворота в сопровождении царского мужа, без оружия, по пятьдесят человек, и торгуют сколько им нужно, не уплачивая никаких сборов». Несмотря на подозрительность к чужеземным купцам, Византия все больше зависела от них из-за недостатка собственных, к которому приводил низкий статус торговцев внутри империи.
Набирать на флот иностранцев — практика очень распространенная, хотя ее частенько не замечают, если речь не идет о государствах, изначально враждебных к морю. Именно такое отношение обычно приписывают исламским халифатам. Некоторые исследователи утверждают, что поскольку ислам зародился в пустыне, в нем заложено отвращение к мореходству, или, как написал недавно один историк: «В худшем случае ислам был враждебен[534] к морю, в лучшем — не замечал его». Часто в подтверждение приводят следующий эпизод. Умару, второму праведному халифу, сказали: «Море — огромное существо,[535] по которому носятся другие существа, подобно червям на куске дерева», и Умар «повелел мусульманам воздерживаться от мореплавания. Если кто из арабов и выходил в море, то лишь без ведома Умара, и бывал за это наказан». Для арабов Мекки и Медины мореплавание и впрямь было новостью, однако Аравия — полуостров; Оман, Йемен и Набатея издревле славились морскими традициями. Доисламская арабская поэзия свидетельствует о знакомстве с морем, а в Коране есть немало упоминаний о море и кораблях, ведомых милостью Всевышнего: «Аллах[536] — Тот, Кто подчинил вам море, чтобы корабли плыли по нему по Его воле и чтобы вы искали Его милость. Быть может, вы будете благодарны». Арабы, посредничавшие между Византийской и Сасанидской империями, хорошо знали их флотскую и фискальную политику, а также быстро перенимали административное устройство завоеванных стран. Это особенно видно в организации халифатского флота, которая копировала византийскую практику и была воспроизведена в Северной Африке и Аль-Андалусе.
Муавия понимал важность флота для обороны Египта и, овладев Александрией, сразу захватил доки, которые арабы называли дар ас-синаа ,[537] буквально «мастерская» — слово, которое вошло в романские языки как «арсенал», возможно, через венецианских купцов, торговавших с Египтом в начале VIII века. В свете репутации мусульман как людей сугубо сухопутных примечателен рост числа египетских доков после завоевания. Если византийцы обходились одним арсеналом в Александрии и другим в Суэцком заливе, мусульмане выстроили новые[538] в Розетте, Дамиетте и Тинисе, а также в Фустате. Чтобы обеспечить флот судостроительным лесом, правительство насадило и поддерживало плантации акации[539] «для флота» по меньшей мере с VIII века.
Халифат также имел арсенал в Акке[540] (Акре) и крупную базу флота в малоазийском Тарсе. Основатели Туниса переселили из Александрии тысячу коптских корабелов с семьями; именно благодаря этому Омейяды сумели создать флот, изменивший баланс сил в Центральном Средиземноморье. К югу от Туниса Сус был арсеналом Аглабидов, пока его не сменила Фатимидская столица в Махдии. Расположенная на узком полуторакилометровом полуострове, отделенном от материка стеной, Махдия обеспечивала прекрасную защиту доставшемуся от Аглабидов флоту. Порты Магриба и Аль-Андалуса возникли еще до мусульманского правления, но, несмотря на стратегическое положение Сеуты и Альхесираса в Гибралтарском проливе, вряд ли они были арсеналами до тех пор, когда в IX веке Абд ар-Рахман II создал военный флот.
К 700-м годам правители приморских провинций халифата располагали автономными флотами. Об их устройстве можно судить на примере египетского, как наиболее известного. Его обеспечение осуществлялось из трех главных источников:[541] денежные выплаты на поддержание кораблей и команды, реквизиции необходимого для флота и рекрутский набор матросов. На первых этапах мусульманских завоеваний команды судов состояли по большей части из греков и египетских коптов — уроженцев земель, находившихся прежде под контролем Византии. Хотя третий халиф Усман постановил, чтобы мусульман не забирали на флот против их воли, матросов для флота поставляли в основном две группы: потомки арабских иммигрантов в Египет (мухаджиры [542]) и обращенные в ислам представители не арабских народов (мавали ). Команды североафриканских флотов состояли из берберов, вестготских моряков и рыбаков, пришлых арабов и, возможно, коптов. Поселки, города и провинции должны были выделять моряков (и средства на их содержание) в соответствии с квотой. Для предотвращения дезертирства местные старшины или чиновники ручались, что их люди «будут исполнять обязанности[543] на кораблях» и не отлучаться самовольно. В качестве альтернативы жители местности могли вместо своего рекрута нанять кого-нибудь за деньги; эта практика вела к тому, что флот комплектовался преимущественно профессиональными моряками.
В целом флот привлекал главным образом бедняков. (При Омейядах в египетском флоте существовала трехступенчатая система оплаты:[544] меньше всего получала команда, затем шли воины не арабского происхождения, а у воинов арабского происхождения жалованье было самым высоким. Матросский хлеб тоже был самым плохим.) И тем не менее обеспечить флот большими командами можно было лишь за счет адекватной оплаты, которая находилась только при непосредственной опасности. Как заметил мусульманский историк после византийской атаки на Дамиетту в 853 году, «с тех пор[545] [правительство] начало всерьез печься о флоте, и эта забота стала в Египте первоочередной. Строили боевые корабли, плату воинам на кораблях уравняли с платой воинам на суше. На службу брали только опытных и толковых». На другом конце Средиземноморья, когда Омейяды в IX веке создали флот, Абд ар-Рахман II повелел, чтобы «моряков набирали[546] с берегов Аль-Андалуса и хорошо им платили». В крайних случаях правительство прибегало к насильственной вербовке;[547] в фатимидской Ифрикии матросов иногда сажали под замок, чтобы они не разбежались к началу навигации, — эту практику осуждали даже фатимидские официальные лица. Как и византийцы, мусульмане часто прибегали к помощи наемников. Аглабидские и Кальпитские правители Сицилии брали на корабли рабов и свободных, иудеев и христиан; офицеры были из свободных или обращенных в рабство славян.
Разительным отличием мусульманского флота от византийского было разделение труда. Мусульманские команды отличались специализацией, в то время как византийские моряки «были одновременно[548] гребцами и воинами». Если они заодно разбирались в ремонте судна, то могли в дополнение выполнять и эту работу. Подобным же образом и офицеры должны были не только разбираться в погоде и в навигации по звездам, но и вести своих людей в бой. Мусульманский командир отвечал за корабль с момента постройки: «Он должен следить[549] за строительством кораблей, их частями, сборкой деталей, тщательностью их соединения. Он должен по возможности отыскать лучших гребцов и тщательно их отобрать, а также выбрать лучшие мачты и паруса». Однако в его команду входили смолильщики, которые, по всей видимости, не имели других обязанностей,[550] а также штурманы, знатоки погоды и врачи. Отдельные офицеры командовали гребцами, которые не сражались, и воинами, которые не гребли.
Хотя андалусские правители нуждались в моряках для связи с Магрибом, мореходные сообщества Западного Средиземноморья мало упоминаются у авторов-современников. Это объясняется тем, что мусульманские и христианские властители западных земель не стремились к господству на море. Однако мореходы, безусловно, были, и к концу VIII века и мусульманские, и христианские авторы четко различали «мавров»,[551] берберов из Алжира и Марокко и «сарацин», арабов из Омейядского халифата Кордовы. Эти широкие категории маскируют значительное смешение между группами и полностью оставляют без внимания морские общины христиан-мосарабов, к которым правители Испании и Марокко относились с большим подозрением и которые совершали самовольные набеги на Прованс, Корсику, Балеары и Сицилию. Отношение эмирата к морским сообществам изменилось после набегов датских викингов в 844 году, когда Абд ар-Рахман II создал единый план обороны — от Лиссабона до Средиземного моря — и учредил арсеналы в Севилье,[552] Альмерии и Тортосе.
Дата добавления: 2018-09-22; просмотров: 419; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!