Долбленые каноэ на северо-западе Тихого океана



 

Одно из немногих мест на американском континенте, где челны широко использовались для выхода в океан, — тихоокеанское побережье между проливом Хуан-де-Фука и юго-востоком Аляски. Прибрежные племена вели торговлю[65] различными товарами, включая меха и шкуры, жир тихоокеанского талеихта, рабов и раковины лопатоногих моллюсков с берегов Британской Колумбии, широко использовавшиеся как платежное средство. В некоторых местностях к приходу европейцев лодки были практически у всех, и когда в 1805 году экспедиция Льюиса и Кларка спустилась по реке Колумбия к Тихому океану, Уильям Кларк отметил поселение численностью «около 200 мужчин[66] племени скиллут. Я насчитал 52 каноэ на берегу напротив селения, многие из них очень велики и с высоким носом». Племена нутка (нуу-ча-нулт) на острове Ванкувер и хайда на островах Королевы Шарлотты особо славились качеством своих судов и продавали их соседним племенам.

Долбленые каноэ могут изготавливаться из многих пород деревьев, имеющих прямой ствол, однако существует всего несколько видов деревьев, у которых ширина ствола дает челну устойчивость и глубину, необходимую для океанских путешествий, и одно из таких деревьев — кедр, произрастающий на северо-восточном побережье Тихого океана. Крупные каноэ,[67] использовавшиеся для дальних торговых переходов, охоты на китов и военных набегов, бывали до двенадцати метров в длину и двух метров в ширину, в них помещалось от двадцати до тридцати человек с оружием или грузом. Другие доходили до восемнадцати метров, а в XIX веке было известно каноэ длиной в двадцать пять метров; Мериуэзер Льюис поражался челнам грузоподъемностью, по его оценкам, до трех-четырех тонн. Менее крупные «семейные каноэ» вмещали от десяти до пятнадцати человек. Они обычно «украшались изображениями, вырезанными из дерева,[68] — фигурами медведя на носу и человека на корме, раскрашенными и очень аккуратно установленными на лодках, высотой почти в человеческий рост». Говоря о методах судостроения, применяемых в XIX веке — спустя века после того, как европейские торговцы завезли сюда металлические инструменты, — Льюис отмечал, что «единственным орудием,[69] которым обычно валят деревья, придают форму лодкам и прочее, остается долото, сделанное из старого напильника шириной около полутора дюймов… можно предположить, что строительство крупного каноэ с помощью такого инструмента заняло бы годы, однако здешние жители делают их за несколько недель. Свои челны они ценят весьма высоко».

 

Каяки, умиаки и байдарки[70]

 

Как бы ни были знамениты лодки племен нутка и хайда, среди судов коренного населения Америки остаются непревзойденными два вида — берестяное каноэ и лодка из шкур. В отличие от долбленых судов, при изготовлении которых часть материала удаляли, освобождая тем самым пространство внутри, лодки из шкур и берестяные каноэ получались в результате соединения частей. Каждый из этих видов судов возник в определенных природных условиях: в случае каноэ это была умеренная лесная зона Северной Америки, в случае лодки из шкур — арктическая зона, причем мы имеем три отчетливые разновидности таких лодок от Северо-Западной Сибири через верхнюю часть Северной Америки до Гренландии. Помимо каяков, существовали еще умиаки — большие открытые лодки от пяти до восемнадцати метров в длину, применявшиеся для перевозки грузов и пассажиров и для охоты на моржей и морских львов, а также байдарки, схожие с каяками, но имевшие два или иногда три места для гребцов. Каяки и байдарки использовались главным образом для охоты.

Лодки всех трех типов сооружались на гибкой деревянной раме, обычно из пла́вника. Эластичные и прочные шкуры тюленей, моржей или белых медведей, крепившиеся к раме сухожилиями, китовым усом или шнуровкой из полос кожи, предохраняли нос лодки от повреждений при ударе о лед. Легкая конструкция и традиционно плоское дно умиаков позволяли как перевозить большие грузы, так и легко перетаскивать лодку через участки льда. Каяки и байдарки имели схожее строение, но отличались тем, что деку затягивали шкурой, оставляя непокрытыми только «люки», где гребец сидел, вытянув вперед ноги. Несмотря на внешнее сходство, каяки отличались конструкцией в зависимости от природных условий разных мест.

 

Обитатели полярных и приполярных областей Северной Америки умели ориентироваться в море уже около 6000 года до н. э. — этим периодом датируются археологические находки на Алеутских островах. Дальнейшая история полярного мореходства отмечена возникновением культурных традиций на Аляске, распространившихся впоследствии к востоку, до Гренландии. Люди ранней палеоэскимосской традиции охотились на тюленей и белых медведей начиная примерно с 2500 года до н. э.; для обогрева и освещения они использовали деревья приполярных лесов. Важным изобретением дорсетской культуры, появившейся около 500 года до н. э., была каменная лампа, наполненная моржовым или тюленьим жиром, из-за чего охота на каяках приобрела особую важность. Из оружия использовались дротики и гарпуны, часто бросаемые с помощью атлатлей или копьеметалок; к гарпунам веревкой крепились кожаные пузыри, позволявшие удержать гарпун на поверхности и утомить жертву. Судя по размерам животных, на них охотились сразу несколькими каяками, в непогоду каяки часто крепились между собой попарно, для большей устойчивости.

Дорсетскую традицию сменили[71] представители культуры туле — предки современных инуитов, — появившиеся на Аляске около тысячи лет назад, во время того же периода средневекового потепления, который облегчил викингам переселение в Исландию, Гренландию и Северную Америку. Распространение культуры туле на восток было стремительным и мощным — на территории от Северной Аляски до Гренландии люди говорят на одном языке (пусть и на разных его диалектах), в то время как Аляска и соседствующая с ней Сибирь насчитывают пять отдельных языков. Каяки культуры туле были крупнее, чем в дорсетский период; в эпоху туле использовались также умиаки — с их помощью охотились на белуху (полярного дельфина). К началу малого ледникового периода, наступившего около 1300 года, жители этих областей были прекрасно оснащены и перешли на более выраженную, чем у их предков, сезонную охоту: они мигрировали между летними стоянками, где занимались рыбной ловлей и охотой на карибу, и зимними стоянками, где охотились на тюленей, но неизменно в пределах полярных и приполярных областей.

 

Берестяные каноэ

 

Создатели лодок, жившие в лесной зоне, располагали куда более разнообразным материалом для строительства судов, чем их арктические соседи. От 1000 года до прихода европейцев лесные индейские поселения располагалось большей частью на главных реках — особенно Миссисипи, Миссури, Огайо, Иллинойс и Теннесси, — которые ценились за обилие рыбы и за плодородие прибрежных равнин, а также за то, что они служили путями сообщения между землями. Проследить эволюцию внутриматерикового судоходства индейцев за всю историю не представляется возможным, однако мы знаем, что к XVI веку берестяные каноэ уже давно существовали и способы их создания были доведены до совершенства. Эти суда широко использовались на территории, включающей побережья Ньюфаундленда, Новой Англии и приморских провинций Канады, долину реки Святого Лаврентия, Центральную Канаду и Аппалачи и далее земли вплоть до Среднего Запада. Несмотря на то, что в настоящее время каноэ ассоциируются исключительно с реками и озерами, индейцы микмак пользовались ими для перевозки медных слитков от Новой Шотландии через залив Мэн до полуострова Кейп-Код.

Самые ранние описания каноэ почти не содержат подробностей, однако сходятся в восторгах по поводу их вместительности, легкости и скорости — факторов, по-видимому, впечатлявших даже самих строителей лодок: в языке индейцев пенобскот каноэ обозначались словом agwiden , что значит «легко плывущий». Английский путешественник Мартин Принг, исследовавший побережье Массачусетса в 1603 году, был так поражен свойствами каноэ, что даже привез одно в Англию.

 

Оно сшито прочными и упругими ивовыми прутьями [72]или лозой, а швы покрыты сверху смолой или живицей… оно открытое, как верейка, и острое с обоих концов, только нос округло загнут кверху [73]. И хотя оно способно перевезти девять мужчин стоймя, весит оно никак не более шестидесяти фунтов — что почти невероятно, учитывая размер и грузоподъемность. Весла на конце плоские… сделаны из ясеня или клена, очень легкие и прочные, около двух ярдов длиной, и гребут ими весьма быстро.

 

Самую подходящую для каноэ бересту[74] получают от белой американской березы (иногда ее так и называют «березой канойской»), зона произрастания которой тянется широким поясом поперек Северной Америки: северная граница этого пояса пролегает от Лабрадора до реки Юкон и побережья Аляски, а южная — от Лонг-Айленда до тихоокеанского побережья в северной части штата Вашингтон. Слой бересты, толщиной как минимум в одну восьмую дюйма, снимали со ствола и сшивали отдельные пластины вместе, предпочтительно корнями черной ели, а затем для водонепроницаемости покрывали еловой смолой, формируя внешнюю оболочку каноэ. Вариантов таких каноэ насчитывалось великое множество, разновидности зависели как от вида лодки и типа воды, — грузовое это должно быть судно, пассажирское или военное; для озер, спокойных рек или стремнины, — так и от изготовителей. В то время как при строительстве каяка первым создавался остов, который затем обтягивали шкурой, берестяное каноэ строилось наоборот — от оболочки к остову. Джон Макфи в своем классическом труде «Как выжило берестяное каноэ» пишет: «Индеец[75] начал строить каноэ с оболочки. Он раскатал бересту прямо в месте строительства лодки, белой стороной вверх, и принялся сооружать каноэ. Присоединяя бересту к планширу, он создал по сути берестяной мешок. Затем он проложил доски, затем — одно за другим — вставил ребра. В итоге каноэ получилось гибким, упругим и прочным». Демонстрируя прочность каноэ, его создатель «вскинул руку[76] и ударил кулаком в дно одной из лодок с такой силой, которая сделала бы честь профессиональному боксеру… Дно каноэ не получило ни малейших повреждений. Мастер сказал, что кора белой березы поражает воображение — она прочна, упруга и водонепроницаема».

С прибытием европейцев в Северную Америку каноэ стало главным средством транспорта, особенно так называемые canots de maitre или maitre canots французских путешественников и их партнеров-индейцев, занимавшихся пушной торговлей в центральной части Канады. Как писал один историк, эти суда «должны рассматриваться[77] как исторические общеканадские лодки, ставшие более ярким символом великой эпохи заселения Канады, чем кибитки, повозки, паровозы и пароходы». В наше время каноэ и каяки строят не из исконных материалов, как раньше, однако модели из стеклопластика, брезента и алюминия, созданные по изначальному образцу индейских лодок, стали одним из самых популярных видов лодок для активного отдыха, а гребля на байдарках и каноэ вошла в число олимпийских видов спорта: лишнее свидетельство, что эти лодки просты по конструкции, легки в деле и не требуют сложных навыков по их управлению.

 

Дощатые лодки

 

При всей выверенности процесса изготовления берестяных каноэ, они имеют ограничения в размере и могут управляться только вручную. То же касается каяков и других лодок из шкур. Более крупные суда требуют более жесткого корпуса, такого, как у дощатых лодок; создатели долбленых челнов на северо-западе Тихого океана и на озере Ньюнан до этой стадии не дошли. Из дощатых лодок, помимо дальки в южной части Чили, в Америке доколумбовой эпохи известен лишь томол — судно индейцев-чумашей, живших на островах Санта-Барбара и вдоль побережья между Лос-Анджелесом и мысом Консепсьон, к западу от Санта-Барбары. Для Южной Калифорнии, где у индейцев не сложилось богатого опыта судоходства, острова Санта-Барбара — крайне нетипичная местность для возникновения такого тщательного подхода к конструкции корпуса судна. Первые народы, достигшие этих островов около 11 000 года до н. э., вероятнее всего, приплыли не на челнах, а на тростниковых плотах. Древесину и другие материалы для строительства томола приходилось добывать долгими поисками или выменивать при торговле: доски вырезались из пла́вника, более других пород ценились бревна секвойи вечнозеленой (калифорнийского мамонтового дерева), которые сносило к югу Калифорнийским течением от центрального побережья на расстоянии 250 миль; для связывания досок использовался мимузопс, ввозившийся с материка наряду со смолой для заделки швов и защиты корпуса. Неудивительно, что строительство таких судов требовало огромных затрат сил, времени и навыков. От чумашей, которые были основным источником сведений о томоле , известно, что «деревянное каноэ[78] было как морской дом, более ценный, чем дом на суше, и стоило больше денег». Из-за сложной конструкции этого судна и высокого статуса связанных с ним людей историю томола удалось проследить до середины первого тысячелетия н. э. — периода, для которого зарегистрированы первые данные о расслоении социальной структуры чумашей.

В то время как в Евразии дощатые лодки стали главным этапом развития для морских и океанских судов, калифорнийский томол и чилийская далька остались технологическим тупиком. Почему традиция составного крепления деталей корпуса не распространилась дальше, почему не использовались паруса (или использовались не повсеместно) и почему не успела лучше развиться сеть морских маршрутов в Северной и Южной Америке — вопросы, на которые сложно ответить. Очень соблазнительно привести аргументы о природных ограничениях — как, например, тот факт, что омывающие Америку воды не образуют морей, которые способствовали бы развитию цивилизации, как в Средиземноморье или на побережьях Балтики, или дали бы предсказуемую смену муссонов, как в Индийском океане, или позволили бы плавать короткими переходами от острова к острову, как на архипелагах Юго-Восточной Азии. Однако Великие озера — все равно что внутренние моря, а острова Карибского моря представляют собой почти непрерывную цепь островов, расположенных в прямой видимости один от другого от Венесуэлы до Флориды и Юкатана. Нельзя все списать и на нехватку природных ресурсов: начиная с XVI века европейцы широко пользовались ресурсами Нового Света с его почти бесконечным разнообразием древесины и прочего нужного для судостроения.

Те же вопросы возникают и применительно к приморским поселениям в Евразии, где, несмотря на наличие плотной сети межкультурных контактов и связей, относительно сложные технологии судостроения и разработки типов движителя развивались в одних местностях и не возникали в других. На побережьях Балтийского моря до 600-х годов н. э. не знали парусов, хотя суда служили для охоты, рыболовства и транспортировки грузов, — и это при развитых контактах со Средиземноморьем, где парус был известен как минимум с III тысячелетия до н. э. Культурные и социополитические объяснения также ничего не дают. В Центральной Америке существовали, сменяя одни других, высокоразвитые государства — от ольмеков до ацтеков, и при этом ни одно из них не стремилось воспользоваться своей близостью к морю. Как показывает пример Океании, густонаселенные централизованные государства, обладающие широкими ресурсами для судостроения и торговли, не обязательно становятся морскими державами. Жители тихоокеанских островов, куда более малочисленные, чем их современники в Евразии или Америке, покорили больше океанских просторов, чем любые другие народы. Однако морская история нередко позволяет делать глобальные обобщения. Не менее загадочен тот факт, что самый крупный массив археологических, письменных и культурных свидетельств развития древнего мореплавания дает Египет — страна, куда больше ассоциируемая с пустынями, чем с морями.

 

 

Глава 2

Реки и моря Древнего Египта

 

Древний Египет как мощное влиятельное государство возник пять тысяч лет назад. Письменные источники, древнеегипетское изобразительное искусство, археологические находки свидетельствуют, что водные пути были для египтян жизненно важными, тесная связь с лодками и кораблями влияла на все аспекты жизни, от представлений о загробном мире и путешествии солнца по небу до трудовых традиций и государственного устройства. Пустынный климат — не повод забывать, что от рек и морей ощутимо зависела политическая стабильность Египта, спокойствие внутри страны и взаимодействие с другими странами, лежащими на берегах Средиземного и Красного морей. Последняя тысяча километров Нила, между Асуаном и Средиземным морем, была колыбелью мореходства; здесь сновали бесчисленные суда, перевозившие людей и грузы, в том числе тысячетонные каменные глыбы: их путь от каменоломен до строительных площадок, где возводились пирамиды и другие монументальные сооружения, мог составлять сотни километров. К 2600 году до н. э. египтяне обыденно плавали в Левант за крупными партиями кедра и других товаров, а также к Красному морю в поисках ладана, драгоценных металлов, экзотических животных и других чудес страны Пунт. В XII веке до н. э. стабильные морские пути впервые оказались для страны бедствием: пришельцы с Ближнего Востока ускорили конец Нового царства. Между тем обращение египтян к морской торговле способствовало установлению долгосрочных связей с крупнейшими государствами Месопотамии и Малой Азии, а также помогло наладить постоянные морские переходы к берегам восточного Средиземноморья.

 


Дата добавления: 2018-09-22; просмотров: 348; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!