Избирательные кампании XVII века
Выборность соборов была для своего времени их самой замечательной чертой. Развитию выборного начала способствовало Смутное время, когда города взаимно «пересылались» грамотами и представителями и вопросы решались «сослався с городы». На этой основе и возник выборный «Совет всея Земли», особенно проявившийся на соборе 1613 г. Сложилась разработанная система выборов – с избирательными округами, институтом выборщиков, наказами избирателей. Избирательным округом считался каждый город со своим уездом. Выборы проходили в форме избирательных собраний. Выбирать имели право выборщики – полные налогоплательщики или люди, несшие службу. Составлялся протокол собрания, он именовался «выбор за руками»[119], который заверяли все участники, и по прибытии выборного в Москву он служил ему верительной грамотой, подтверждавшей его избрание на собор. Местные власти не имели права вмешиваться в выборы. Имущественного ценза для выборных не было, но, так как соборы могли длиться годами, а жалованье выборным хоть и полагалось, но было невелико (в 1648–1649 гг. по 14 руб.), неимущие отсеивались уже этим.
Все, происходящее на соборе, записывалось дьяками, а затем скреплялось печатями царя, патриарха и высших чинов, а низшие чины «заверяли» его крестным целованием; кроме того, соборный акт подписывали участники собора. Соборный приговор приводился исполнительной властью в действие, для чего на места рассылались нарочитые грамоты.
|
|
|
Собор имел компетенцию в вопросах кодификации права: Судебник 1550 г. и Уложение 1649 г. были не просто утверждены соборами, как может подумать кто-то, – соборы по многу месяцев занимались кодификационной работой.
Как появилось на свет Уложение 1649 г.? В рассказе о его происхождении история Земских соборов соединяется с историей Думы, вполне наглядно освещая русский XVII в. Появление этого кодекса было вызвано настойчивыми требованиями дворянства. Еще в челобитной 1637 г. дворяне ставили вопрос об упорядочении законодательства, но тогда правительство заволокитило дело. В первых числах июня 1648 г. дворяне и «дети боярские», собравшиеся в Коломенском по пути на Дон для несения сторожевой службы, воспользовались ситуацией Соляного бунта и совместно с верхушкой посада взяли в свои руки переговоры с царем. Они предъявили целый список своих сословных притязаний, потребовали удаления правительства Бориса Ивановича Морозова, а главное – созыва Земского собора для принятия нового Уложения и изменения – в его рамках – всей судебной системы. Петиция «блока дворян и купцов» (Л. В. Черепнин) содержала, среди прочего, прямые обвинения молодому царю в том, что он не борется с мздоимством и терпим к «разорителям»: «… и ты, великий же государь, долго же терпиш и щадиш, и милуеш, не хочеш своего царского суда и гневу пролити на них…» Царю ставится в вину то, что в государстве процветает «всяких приказных людей продажа [сегодня мы бы употребили иностранное слово «коррупция»] болшая, а все плачутся на государя, что государь-де за нас бедных и малородных и беспомощных не вступаетця …». Авторы петиции предлагают, чтобы «всяких чинов мирским людям… выбрать в суды меж себя праведных и расудительных великих людей, и ему государю будет покой ото всякия мирския докуки, ведати о своем царском венце». То есть предлагалось устранить царя от верховного суда[120]. Возможно, это был способ давления: ценой сохранения судебной прерогативы заставить царя уступить в чем-то другом. Патриарх Никон (в 1649 г. – еще митрополит в Новгороде) даже утверждал впоследствии: «Всем ведомо, что збор был не по воли – боязни ради и междоусобия от всех черных людей».
|
|
|
16 июля спешно созванный Земский собор создает временный Уложенный приказ из членов Думы – бояр Никиты Ивановича Одоевского (руководитель) и Семена Васильевича Прозоровского, окольничего Федора Федоровича Волконского, дьяков Гаврилы Леонтьева и Федора Грибоедова для подготовки Уложения.
|
|
|
Работать эти люди, прямо скажем, умели. Проект огромного, но внутренне со всем тщанием согласованного Уложения (в нем 25 глав, число статей в некоторых главах превышает 100, а в главе «О суде» 287 статей) они впятером – писцы и подручные не счет – составили за 11 недель: уже 3 октября 1648 г. началось чтение и утверждение готового текста. При всех чудесах современной оргтехники и информатики такую скорость в наши дни представить трудно, куда менее сложные документы готовятся большими коллективами несоизмеримо дольше.
Выборные на Уложенный собор съехались из 116 городов. Заседали две палаты, Л. В. Черепнин называет их Боярской и Дворянско-Посадской (в документах XVII в. эта палата, повторюсь, именуется Ответной). У бояр председательствовал царь, у выборных – князь Юрий Алексеевич Долгорукий. Собор длился почти полгода. Таким долгим он был потому, что проект Уложения утверждался постатейно и в него было внесено 80 новых статей на основе предложений, поданных выборными. Усилия оказались не напрасны – в большинстве случаев был найден компромисс, устроивший почти всех. Но все же не всех: по подсчетам историка А. Н. Зерцалова, Уложение подписали 315 участников собора, а около тридцати не подписали. Наиболее видной фигурой среди отказавшихся ставить подпись был популярный среди москвичей боярин Никита Иванович Романов, двоюродный дядя царя. Годы спустя, отражая эти оппозиционные мнения, патриарх Никон называл Уложение «беззаконной книгой».
|
|
|
Отпечатанное в течение 1649 г. дважды, по 1200 экземпляров в каждом тираже, что очень много для того времени, Уложение было доведено до самого глухого угла России. Не зря этот кодекс законов прослужил, с обновлениями, два века, до 1845 г. Достаточно сказать, что он действовал на протяжении всей жизни Пушкина.
Список тех, кто принимал участие в выработке Уложения и скрепил его своими подписями, поражает своим демократизмом. Первые 13 мест отданы высшему духовенству страны, начиная с патриарха Иосифа. За ними следуют 15 бояр, 10 окольничьих, казначей, думный дворянин, печатник (хранитель печати), думный дьяк, протопоп кремлевского Благовещенского собора, «просто» князь Федор Оболенский. А далее – разгул демократии: 155 представителей от городов (среди них только двое титулованных) и 116 – от слобод, посадов, пригородов, «сотен» (Суконной, Гостиной и т. д.) и приказов (ведомств). Вот наугад семеро из 315 подписантов (а из семерых трое по доверенности): «По выбору Лучан и Пустожерцов Микита Сумороков р. п. [руку приложил]», «Кодашевец выборной человек Афонасей Карпов р. п.», «Выборной Болахонец посадской человек Ефимко Милютин р. п.», «Суконные сотни Михайло Футин р. п.», «Петрова Приказу Лаврова вместо пятидесятников и десятников и всех рядовых стрельцов пятисотной дьячок Стенка Марков р. п.», «Алексеева Приказу Философова стрелец пятисотной дьячок Гришка Гвоздев вместо тогож Приказу стрелца выборного Меркулья Иванова по его веленью р. п.», «Артемонова Приказу Матвеева пятисотной дьячок Родка Семенов вместо выборного пятидесятника Ивана Семенова старика по ево веленью р. п.». Отнесемся с почтением к этим именам.
Известны забавные случаи, когда выборные по окончании собора опасались возвращаться домой: наказ избирательного собрания оказался невыполненным в силу того, что собор принял какое-то иное решение, и они опасались, что их сочтут виновными в этом. Курские служилые люди вручили своему выборному на собор 1648–1649 гг. Гавриле Малышеву наказ с изложением своих желаний и по окончании собора «шумели» на Малышева за то, что «он на Москве разных их прихотей в Уложенье не исполнил». Ожидая за то неприятностей от своих избирателей, злополучный выборный просил у государя выдачи ему «береженой грамоты».
Понятно, что выборы не могли везде проходить гладко и умильно, такого не было и не будет нигде в мире. Документы доносят до нас то драматические, то смешные эпизоды. При выборах на собор 1651 г. в Крапивне (ныне в Тульской области) воевода Василий Астафьев самовольно заменил двух выборных посадских людей своими ставленниками, один из них был боярский сын Федосий Богданов. Избиратели энергично взялись защищать свое правое дело и подали царю челобитную: «…вместо посадских людей приехал к тебе, государю, к Москве тот Федоска по отписке (воеводы), будто в выборных, а мы… такова воришка, и сставщика, и пономаренка к твоему государеву великому делу не выбирали и выбору не давали и такому воришке Федоску… у такова твоего государева царственного дела быть нельзя». Вследствие этой жалобы царь велел исключить Богданова из числа соборных членов; воевода же был вскоре смещен.
Если иностранец приезжал в Москву из страны, имевшей представительный орган, он не просил объяснить, что такое Земский собор. Для польского подданного Филона Кмиты собор 1580 г. – сейм[121], англичанин Джером Горсей опознает собор 1584 г. как парламент, ливонский дворянин Георг Брюнно называет собор 1613 г. риксдагом, а немец И. – Г. Фоккеродт пришел к выводу, что это был род сената. Вполне симметрично видит английский парламент Герасим Дохтуров, русский посланник в Англии в 1646 г.: «Изо всяких чинов выбраны думные люди… сидят в двух палатах; в одной палате сидят бояре, в другой – выборные из мирских людей». Единственное, что его смутило: «…сидят с пять сот человек, а говорит за всех один речник [ударение на первом слоге]». Английские бояре, о которых говорит Дохтуров, сидели в Палате лордов. Ее русским аналогом, напомню, была Дума, не пережившая Петровских реформ.
Важнейшие решения соборов
То, что в России к соборам привыкли и ценили их, иностранцы хорошо понимали. Так, польский претендент на русский престол, королевич Владислав, всячески обещал ограничить свою власть не только аристократической Боярской думой, но и «Собором Земли». Свое обязательство не менять русские законы и не налагать новые подати он также отдавал под контроль собора.
Соборы решали вопросы войны и мира, в те времена неразрывно связанные с территориальными спорами. О том, как соборы решали вопросы о Ливонии и Азове, речь у нас уже шла. В 1651 г. Земский собор, пойдя против воли патриарха Иосифа, не дал прямого согласия на принятие в подданство гетмана Богдана Хмельницкого «со всем войском козацким» (точнее, возможность положительного решения была поставлена в зависимость от действий Речи Посполитой, но это, в контексте ситуации, был отказ), а в 1653 г. согласился безоговорочно.
Вот как это было. 1 октября 1653 г. царь Алексей Михайлович созывает в Грановитой палате земский «Собор всех чинов». Участники собора должны были дать ответ на вопрос: удовлетворить ли просьбу гетмана, принять ли православных братьев «под высокую царскую руку»? Положительное решение означало две неизбежные войны с государствами, одно из которых (Польша) считало казацкие земли своими, а другое (Крымское ханство) имело на них собственные виды, причем получили в итоге и третью – со Швецией. Однако отрицательный ответ воспринимался собором как отдача единоверцев на растерзание еретикам (Польше) и «басурманам». Высказывались по куриям. Освященный собор (патриарх и духовенство) дал благословение, Дума ответила положительно, служилые люди обещали биться, не щадя головы, купечество вызвалось жертвовать деньги на предстоящую войну.
Приняли во внимание даже мнение «площадных людей» – не участников собора, а народ, что толпился (речь об этом у нас уже шла) на Ивановской площади Кремля в ожидании, что решит собор. Но вообще-то решение стало возможным благодаря именно голосам купечества, без их денег предприятие было бы обречено, но торговые люди, как один, вызвались оплатить расходы. Не «бюджетными» деньгами – своими!
Алексей Михайлович, которому шел всего лишь 25-й год, не скрывал радости, считая происходящее началом долгожданного торжества православия и православного царства. В эти годы он даже называл себя государем Святой Руси.
В Москве были и противники такого решения. Западник и сторонник союза с Польшей, влиятельный дипломат Афанасий Ордин-Нащокин (боярин и член Думы) отговаривал царя вплоть до самого собора. Против соединения с Малой Россией были все Милославские, родственники жены царя. Но никто не сумел ослабить его решимость и благочестивое рвение. Впрочем, дело решилось во многом благодаря голосам купечества: без их денег предприятие едва ли было бы возможно.
Не все решения соборов сохранились, но, когда известен обсуждавшийся вопрос и последовавшие действия, можно составить представление и о соборном «приговоре». К примеру, в 1650 г. царь постановил «быть собору на псковском воровском заводе» (т. е. о псковском преступном деле). Речь шла об упорном мятеже в Пскове, начавшемся в феврале. Горожане упразднили власть московского воеводы и, вспомнив вечевые времена, стали решать дела мирским сходом, куда собиралось до 4–5 тыс. человек, а исполнительную власть передали «земской избе». Войско князя Ивана Хованского перекрыло пути к городу, но взять его не решалось. В июле горожанам начали выдавать хлеб из боярских житниц. Тогда Алексей Михайлович решил отправить в Псков Рафаила, епископа Коломенского, и созвать Земский собор. Помимо Думы, были созваны выборные от городских дворян, детей боярских, московских гостей, торговых людей Гостиной, Суконной и Черной сотни.
Когда выборные съехались, им подробно изложили дело и поставили вопрос: «Если псковичи Рафаила, епископа, и выборных людей не послушают, то с ними что делать?» Ответ собора не сохранился, но меры усмирения в итоге оказались «кроткими»: решено было не требовать выдачи зачинщиков, а стараться всячески успокоить бунт. В августе Псков успокоился. (Позже, в октябре, вожаков восстания все же взяли под стражу и увезли в Новгород – власть не любила расписываться в слабости.)
В конце 1681 г. бояре созвали служилых людей совещаться о войске, отдельно от них с представителями посадских людей обсуждались подати. Затем служилые люди (но не посадские, их это никак не затрагивало) соединились с Освященным собором и Думой для решения об отмене местничества. 12 января 1682 г. «враждотворное» местничество – занятие должностей в зависимости от знатности и служебного положения предков – было уничтожено. Это одно из самых замечательных достижений соборов за всю их историю. «Разрядные книги», в которых фиксировались родословие и назначение на должности, были торжественно сожжены (о чем историки, конечно, горько сожалеют), во главу угла легло служебное соответствие.
Вот как это было: «Святейший патриарх со всем Освященным собором и весь его государской синклит вси с великим усердием Бога благодариша, глаголюще: «Да погибнет во огни оное, Богом ненавистное, враждотворное, братоненавистное и любовь отгоняющее местничество и впредь да не воспомянется во веки!» И того ж числа те книги преданы огню государския передния полаты в сенях. А при том стояли от великого государя Царя и великого князя Феодора Алексеевича, всея Великия и Малыя, и Белыя России самодержца, боярин князь Михайло Юрьевичь Долгорукой да думный дьяк Василий Семенов; а от великого господина святейшего Иоакима, патриарха Московского и всея Руси, все преосвященные митрополиты и архиепископы до тех мест, покамест те книги совершенно все сгорели».
Созыв соборов не стал предписанной законом процедурой, он остался обычаем. Отменить закон можно лишь с соблюдением других связанных с ним законов, а обычай может отмереть и сам либо по прихоти власти, когда он ей неудобен. Население понимало значение Земских соборов и не раз напоминало о необходимости их созыва, что достоверно зафиксировано, в частности, в 1662 г. Это был год Медного бунта, вызванного тем, что правительство для покрытия военных расходов приравняло за несколько лет до того новую медную монету к серебряной. Следствием стал непрерывный рост цен и появление большого количества подделок. Призванные московские «гости» и другие торгово-промышленные люди сошлись в том, что мнением одной Москвы не обойтись, и дали такой совет: «То дело всего государства, всех городов и всех чинов и о том у великого государя просим, чтобы взять изо всех чинов на Москве и из городов лучших людей по пять человек, а без них нам одним того великого дела на мере поставить невозможно».
Иногда члены собора, не довольствуясь ответами на царские вопросы, проявляли инициативу сами. Так, на соборе 1621 г., созванном по поводу очередной войны с Польшей, служилые попросили царя «разобрать службу», чтобы тяготы служб распределялись бы правильнее. В 1642 г. члены собора жаловались на злоупотребления администрации, а на «Долгом соборе» 1648–1649 гг. подавали челобитные для разрешения самых разных вопросов – например, о необходимости выделения самостоятельного Монастырского приказа, что и было сделано.
Часть четвертая
Двухсотлетнее испытание
Глава одиннадцатая
Конец губных целовальников
Абсолютизм побеждает повсюду
Российские парламенты не смогли стать постоянным институтом. Плохо ли, хорошо ли, но судьба нашего парламентаризма на стыке XVII и XVIII вв. оказалась ближе к французскому, чем к английскому варианту. И в России, и во Франции упадок представительных органов стал следствием усиления регулирующего начала государства.
Это была пора победы абсолютизма практически на всем европейском континенте (исключая Польшу). Государство то в одном, то в другом конце Европы подминало под себя сословное представительство или упраздняло его вовсе. Французские Генеральные штаты были созваны последний раз в 1614 г., после чего о них, за ненадобностью, забывают на 175 лет. Ландтаги германских княжеств, с развитием в них неограниченной княжеской власти, утрачивают в XVII в. политические права, а в XVIII в. либо исчезают совсем, либо не играют никакой роли. Кортесы в Португалии созываются последний раз в 1698 г. (как и последний Земский собор). Шведский король Карл XI объявляет себя в 1680 г. самодержцем, а риксдаг – лишь своим «помощником». И так далее.
Русское государство во второй половине XVII в. экономически окрепло, усилился правительственный класс. Этому классу была не по душе деятельность Земских соборов, участники которых не раз указывали на его злоупотребления. Возможно, московскую верхушку настораживала растущая сила «Земли». Проводя, выражаясь сегодняшним языком, непопулярные реформы, власть стала опасаться приезда в Москву большого количества служилых и выборных. Появились авторитетные лица, враждебно настроенные против соборов, например патриарх Никон.
Менее всего можно было ждать созыва новых соборов от Петра I. В своей реформаторской деятельности, потребовавшей огромного напряжения сил всей страны, он не дерзнул опереться на соборы, явно не веря в их жертвенность. Парадоксально (или нет?), но к окончательному упразднению важнейшего русского демократического института привела «европеизация» России, начатая в конце XVII в. сперва царицей Софьей, а с 1694 г. – Петром I.
То, что демократии в это время не наблюдалось в остальной Европе, не служит утешением. Самобытная русская демократическая традиция надолго прервалась. При Петре I же произошло почти полное удушение низовой демократии – выборного местного самоуправления, о котором также следует сказать несколько слов.
Судебник 1497 г., запретивший судье вести процесс без участия присяжных («на суде… быть старосте и лучшим людям целовальникам», а «в которых волостях прежде старост и целовальников не было, в этих местах всюду теперь быть старостам и целовальникам»), делал обязательной для окраин практику, давно сложившуюся на основной территории. «Лучших людей», а это и есть присяжные заседатели, выбирала вся волость.
Историк русского права М. Ф. Владимирский-Буданов по документам дальних уездов и волостей, куда годами не назначались наместники, показывает, что и без них «управление шло», его осуществляли сотские и старосты. Население выбирало их согласно обычаям, восходившим ко временам старинной «верви». Такие обычаи рождаются из инстинкта социальной справедливости. Что же касается Избранной рады, она, ликвидируя кормления, упорядочивала и развивала механизмы, давно выработанные народной жизнью. В 1555–1556 гг. было отменено наместничье управление в общегосударственном масштабе. Наместников и волостелей почти повсеместно заменили выборные земские власти.
Вплоть до петровских преобразований власть в России (исключая верховную власть государя и власть воевод в городах с уездами) была выборной. Вертикаль власти, начиная от воеводы и вниз, была представлена уездными, волостными и посадскими самоуправляющимися органами. Вполне демократическая процедура была у сельского «мiра», а в городах существовали свои структуры средневекового гражданского общества – «сотни» и слободы («слобода», кстати, – вариант слова «свобода») с выборными старостами.
На выборных должностных лицах – земских (волостных) и губных старостах и целовальниках – лежали административные и судебные обязанности. Губа представляла собой судебный округ и включала 1–2 уезда. Губные старосты (именовались также «излюбленными старостами») избирались обычно на год, они расследовали серьезные уголовные преступления. Выборными были земские судьи («судейки» – фамилия художника Судейкина отсюда) с дьяками («кому у них всякие дела писати»), отвечавшими за правильное оформление дел. Земские власти ведали важнейшими для населения делами, включая землеотвод, межевание, сбор податей, поддержание порядка, разверстку общественных обязанностей и повинностей, борьбу с эпидемиями, клеймение лошадей, контроль за состоянием мер и весов и т. д., а также проведение выборов.
На этих выборах из местных дворян избирались старосты, а их помощники – целовальники – из местных крестьян и посадских людей. Выбирались также сотские и пятидесятские. Слово «целовальник» сегодня звучит забавно (особенно сочетание «губной целовальник»), но объясняется просто: вступая в эту выборную должность, человек приносил присягу, целуя крест.
Историк В. Л. Махнач проводит следующие параллели: «Если земский староста подобен испанскому алькальду, то губной староста подобен англосаксонскому шерифу… Власть [в допетровской России] имела под собой мощную демократическую базу. Это была не бюрократическая, а антибюрократическая система правления», поскольку бюрократия, представленная классической фигурой дьяка, «воспринималась всем населением, начиная с низов, не как власть, а как наемное чиновничество, исполняющее (пусть зачастую не без корысти для себя) волю власти – прежде всего выборной. Развитая система самоуправления существует вплоть до петровского переворота, и существует она на фоне чрезвычайно низкой бюрократизации на местах». Даже в таком крупном городе, как Нижний Новгород, весь «аппарат» городового воеводы состоял из дьяка с подьячим. О русской нелюбви к «крапивному семени» свидетельствует тот факт, что земских и городовых дьяков (в отличие от дьяков приказных) порой именовали дьячками и даже обзывали дьячишками – совсем как церковнослужителей без степени священства. Последнее порождает путаницу в головах современных читателей, в прежние века никакой путаницы быть не могло.
Земская реформа не везде была доведена до конца. Кое-где, особенно на юго-западных окраинах, приказные люди теснили выборных. Были и такие места, где кормления без перехода сменились жесткой властью воевод. Тем не менее на законодательном уровне права земств даже расширялись. В 1648–1649 гг. в ведение земских властей перешли подгородные земли, по тем или иным причинам изъятые у владельцев, а по Новоторговому уставу 1667 г. – судебные дела купцов, находящихся в длительных отлучках по торговым делам. На земства был возложен и сбор новых налогов, которые надлежало сдавать в приказы, минуя воевод, к большой досаде последних. Вместе с тем сохранившиеся наказы избирателей Земским соборам о том, чтобы вместо приказных людей сбором налогов занимались выборные целовальники, говорят о том, что борьба земских и приказных начал шла с переменным успехом.
В целом же по участию низового демократического элемента в местном самоуправлении допетровская Россия принципиально опережала Англию, где лишь реформы 1888 и 1894 гг. покончили с монополией аристократии в местном самоуправлении.
Дата добавления: 2018-09-22; просмотров: 297; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!