Права человека в допетровской Руси
Московская (в самом широком смысле слова) Русь уже триста лет остается изрядно оклеветанной, преодолевается эта инерция с огромным трудом. Обнадеживает одно: стоит серьезному исследователю углубиться в конкретный вопрос, тут же выясняются подробности, разгоняющие мрак.
Так, долгое время подразумевалось, что женщины на Руси были бесправны со времен гостомысловых. Но когда Н. Л. Пушкарева изучила проблему по-настоящему основательно (в книге «Женщины Древней Руси» – М., 1989), выяснилось совсем другое. Исследовательница на огромном материале показала объем прав женщин X–XVI вв. на владение и распоряжение имуществом, на приобретение и реализацию земельной собственности, на возможность отстоять свои интересы в суде. Жена могла быть опекуншей, «что было немыслимо в те же времена на Западе» (с. 107). Она причислялась к первому ряду наследников, причем переживший жену супруг оказывался в худшем положении, чем она, – он мог только управлять ее имуществом, но не владеть им. Жена сама, в отличие от мужа, выбирала, кому передать свое наследство. Даже незаконная жена могла претендовать на наследство. Исследовав законы о земельной собственности, Пушкарева впервые показала, что женщина на Руси могла осуществлять практически любые сделки даже без участия мужа. За ущерб женщине законы обязывали наказать виновного более сурово, чем за аналогичные преступления в отношении мужчины. Цитата: «Мнение о приниженности женщины по сравнению с социальным статусом мужчины – не более чем миф, появившийся в эпоху становления капитализма» (с. 211).
|
|
|
В число политических прав и свобод в самом современном понимании входит право на подачу обращений (петиций). В допетровские времена важным источником участия общества в развитии страны были челобитные. Царь был доступен, поскольку ходил к службе в Успенский собор Кремля пешком, а так как Кремль был открыт, теоретически любой мог подать царю челобитную. Это был обычай, известный с первых великих князей Московских. Особенно много желающих подать челобитную набиралось в праздники. При большом стечении народа редко кому удавалось передать ее лично в руки, но беды в том не было. Адам Олеарий описывает, как при приближении царя (Михаила Федоровича) люди в толпе поднимали челобитные над головой. Их собирал чиновник и уносил в Челобитный приказ. В случае надобности челобитчиков дополнительно расспрашивали и по их челобитным и «расспросным речам» составляли доклад боярам. Далее челобитная получала либо «указ», дававший ей ход, либо «отказ», оставлявший ее без последствий. В первом случае челобитная становилась «подписной» и отправлялась в тот или иной приказ, где делом занимались по существу, она была, если пользоваться современным жаргоном, «на контроле». Челобитные по делам, превышавшим компетенцию приказов, минуя бояр, передавались прямо царю. Сохранилось немало челобитных с царскими резолюциями.
|
|
|
В. О. Ключевский показал исключительно важное значение «подписных челобитных». В них «выражались нужды отдельных лиц и целых обществ, указывались недостатки суда и управления», они влияли на развитие московского законодательства. «Это была наиболее обычная, так сказать, ежедневная форма участия общества в устроении общественного порядка [выделено мной. – А. Г.]. В памятниках XVII в. есть многочисленные следы коллективных челобитных, поданных служилыми людьми московских чинов, дворянами разных уездов и другими классами с заявлением своих местных или сословных нужд, с указанием на какой-либо пробел в законодательстве. Эти челобитные подавались обычным порядком, как и другие частные просьбы, докладывались и подписывались думными дьяками, вызывали «выписи» и доклады из приказов, обсуждались в Думе и, таким образом, подавали повод к очень важным узаконениям».
Повседневное участие общества в совершенствовании общественного устройства – как раз и есть то определение, которое в современной политологии дается «гражданскому обществу.
|
|
|
Не забудем, правда, что в царствование Михаила Федоровича (1613–1645) население всей России составляло от силы 4–5 млн человек, меньше половины жителей сегодняшней Москвы. Такая малолюдность, конечно, упрощала обратную связь власти с населением и вообще делала ее возможной. Челобитные подавали, естественно, не только москвичи, их доставляли и из самых дальних концов государства.
В своей книге «Народная монархия» поразительный автор Иван Солоневич, кажется, первым привлек внимание к тому факту, что русский Судебник 1550 г. содержит положения, на век с лишним опередившие то, что считается главной вехой на европейском пути к правам человека. Пересказываю доводы Солоневича из 4-й главы его книги. Русским интеллигентам, пишет он, тыкали в нос английский Habeas corpus act, забывая упомянуть, что в России подобный акт был введен на 129 лет раньше английского: по Судебнику 1550 г. власти не имели права арестовать человека, не предъявив его представителям местного самоуправления – старосте и целовальнику, иначе последние по требованию родственников могли освободить арестованного и взыскать с представителя администрации соответствующую пеню «за бесчестье».
|
|
|
Солоневич приводит далее слова В. О. Ключевского, который «напоминает о старинном праве управляемых жаловаться высшему начальству на незаконные действия подчиненных управителей»: «…по окончании кормления обыватели, потерпевшие от произвола управителей, могли обычным гражданским порядком жаловаться на действия кормленщика», причем «обвиняемый правитель… являлся простым гражданским ответчиком, обязанным вознаградить своих бывших подвластных за причиненные им обиды… при этом кормленщик платил и судебные пени и протори… Истцы могли даже вызвать своего бывшего управителя на поединок…»
Читаем у Ключевского далее: «Съезд с должности кормленщика, не умевшего ладить с управляемыми, был сигналом к вчинению запутанных исков о переборах и других обидах. Московские судьи не мирволили своей правительственной братии…» То есть, бюрократической солидарности в те времена в Москве не существовало. И сидевшим «на кормлении» воеводам лучше уж было «уметь ладить» с населением: иначе суды, пени, штрафы, а не то и поединок, «поле», т. е. дуэль, способ в те времена общепринятый.
Исключая последний «способ», описан вполне правовой, юридически грамотный образ действий. Приятно удивившись, спросим у себя: есть ли в копилке нашей памяти что-либо, относящееся к допетровскому суду? Забавная сказка «Шемякин суд»? Убеждение, что судопроизводство было примитивным и несправедливым, что в судах сидели сплошные мздоимцы? А собственно, где доказательства? Примитивным оно точно не было – половина нашего юридического словаря оттуда: «очная ставка», «вчинить иск», «ничтожная сделка», «допрос», «истец», «свидетель», «улика», «с поличным», «с повинной», «розыск», «обыск», «понятой» и т. д.
Суд, и не Шемякин
Тот, кто брал и давал взятки, лжесвидетельствовал, подделывал улики, рисковал в те времена куда больше, чем сегодня. За неправосудные приговоры и злоупотребление властью судейских ждали строгие уголовные наказания. За намеренное извращение протокола дьяку грозила тюрьма, подьячего за то же ждала «торговая казнь» (наказание кнутом).
Подкинутая улика называлась «подмет», подлог актов – «подписка». Виновным в особо тяжких фальсификациях подьячим отсекали пальцы, «чтобы впредь к письму были непотребны», но иногда оставляли в должности. Так и работали – без пальца или даже двух.
Начиная с XV в. для страховки от возможного судебного произвола жители стали посылать в суды своих выборных (сотских, старост, целовальников). Эти люди становились как бы понятыми на суде, чтобы судящимся «не творилось неправды». Тем самым публичность судопроизводства приближалась к совершенству, а возможность злоупотреблений резко падала.
Статья 97 Судебника 1550 г. ввела положение о том, что закон обратной силы не имеет – этот принцип еще не стал очевидным даже четыре с лишним века спустя, в начале заката СССР, хотя это время принято считать почти травоядным (дело Рокотова, Файбишенко и Яковлева 1961 г.).
Понятию судебной защиты чести и достоинства в Московской Руси посвящена монография Нэнси Коллман[107], исследовавшей вопрос на основе анализа законодательных актов и судебных дел об оскорблении чести. Изучено свыше шестисот дел, что обеспечило надежность выводов. Работа Коллман охватывает время от Ивана Грозного до Петра I – между 1560 г. и началом XVIII в. Около трети изученных Коллман случаев составили дела, где истцами выступали крестьяне, холопы, посадские и даже гулящие люди, причем далеко не всегда (примерно в 55 % случаев) равные судились с равными. В 148 случаях иск о возмещении за «бесчестье» вчинял человек с более высоким статусом, зато в 120 случаях удовлетворения требовало нижестоящее лицо. Разрыв, как видим, не так уж велик. Н. Коллман убедительно показывает, что система защиты чести охватывала все население Русского государства, эта система была именно средством охраны личного достоинства, а не орудием социального контроля или угнетения, как утверждали советские историки. Закон регулировал не только отношения частных лиц. Как бесчестный поступок, позорящий должностное лицо, рассматривалось злоупотребление служебным положением! Человек, пострадавший от произвола воеводы или дьяка, имел право требовать возмещения вреда.
«Бесчестье» возмещалось в денежной форме: «Торговым людем и посадцким людем и всем середним бесчестиа пять рублев, а женам их вдвое бесчестиа против их бесчестиа; а боярскому человеку доброму бесчестиа пять рублев, опричь тиунов и довотчиков, а жене его вдвое; а тиуну боярскому или довотчику и праведчику бесчестна против их доходу, а женам их вдвое; а крестианину пашенному и непашенному бесчестиа рубль, а жене его бесчестиа два рубля; а боярскому человеку молотчему или черному городцкому человеку молодчему рубль бесчестиа, а женам их бесчестиа вдвое».
Появившееся век спустя Уложение 1649 г. довольно тщательно регламентирует судебный процесс, чтобы «всем людем Московского государства, от большаго до меньшаго чину» можно было доказательно отстаивать свою правоту, а суд вершился бы, «не стыдяся лица сильных». Неправедный («по посулам, или по дружбе, или по недружбе») суд сурово карался, равно как и любая фальсификация (включая «чернение, меж строк приписки и скребление») документов судебного дела. Множество статей защищали от бесчестия, клеветы и «непригожих слов», притом иск мог вчинить и крестьянин, и даже «гулящий человек».
Уложение 1649 г. обеспечивало и вовсе уникальную вещь, а именно право каждого обратиться прямо к царю через голову всех промежуточных инстанций. Надо было лишь при свидетелях выкрикнуть: «Великое государево дело» (в следующем веке – «Слово и дело»). Такого человека надлежало «бережно» доставить в Москву, он сразу становился лицом, защищенным от того, кого он изобличал, будь то хоть сам воевода.
Был и более простой, притом довольно надежный способ, известный с первых великих князей Московских: подать челобитную монарху лично; у нас шла об этом речь. Устойчивость этой практики говорит о том, что по крайней мере часть прошений удовлетворялась.
(Эта традиция – правда, с перерывами – просуществовала до 1881 г., а именно до убийства Александра II. Прошения подавались либо лично в руки, либо опускались, при Павле I, в особый ящик Зимнего дворца. Императоры Александр I, Николай I и Александр II гуляли по Дворцовой набережной во всем известное время, чем пользовались просители, которым никто в этом не мешал. Но и после 1881 г. Александр III и Николай II принимали прошения во время своих путешествий по стране, иногда в церкви.)
В ходе преобразований правительственных ведомств после Смутного времени в 1619 г. появился приказ (т. е. министерство) с красноречивым названием «Приказ, что на сильных бьют челом», наряду с Печатным, Полотняничным, Великороссийским, Малороссийским, Казачьим, Большого прихода, Аптекарским и так далее.
В Уложении 1649 г. сформулирован принцип «Жена за мужа и дети за отца не отвечают». Он содержался еще в ограничительной записи царя Василия Шуйского 1606 г.: «Отец виноват, и над сыном ничего не сделати; а будет сын виноват, отец того не ведает, и отцу никакого дурна не сделати».
В Уложении обособляются деяния умышленные, неосторожные и случайные, предусмотрена необходимая оборона. Малолетство и явно болезненные психические (бесные) состояния устраняли наказание даже при убийстве. Слуги, действовавшие по научению господ, наказывались легче, чем действовавшие самостоятельно.
Не надо думать, что высокий пост гарантировал победу в суде. В 1656 г. патриарх и царь заложили Воскресенский монастырь на реке Истре к западу от Москвы. Замысел состоял в том, чтобы создать уменьшенное подобие Святого града Иерусалима и Святой земли Палестины, с холмами Елеон и Фавор, с Иософатовой долиной, ручьем Кедрон, Тивериадским озером, местностями Галилея и Вифания. Именно с Вифанией вышла незадача. Авторитет царя и церкви позволили относительно легко решить вопросы выкупа почти всех необходимых земель. А вот Вифанию патриарх был вынужден расположить в менее удобном месте – заупрямился землевладелец Роман Боборыкин. Причем этим дело не кончилось: в 1660 г., едва положение патриарха пошатнулось, Боборыкин вчинил жалобу, что патриарх таки отхватил клин его земли. Тяжба тянулась до 1663 г., о ней узнал царь. Он дважды просил, чтобы Никон «сделался» (заключил сделку примирения) с Боборыкиным, но строптивый Никон отвечал отказом. Если бы в тогдашней России царили нравы, обычно ей приписываемые, Никон (вплоть до 1667 г. формально второе лицо в государстве) прихлопнул бы соперника как комара. Однако дело кончилось в пользу Боборыкина: спорная земля была отмежевана судом по его «сказке» (показаниям). Заодно сопоставьте приведенную историю с фантазиями Р. Пайпса (в книге «Россия при старом режиме») о том, будто все земельные владения Русского государства уже в XV и XVI вв. «перешли в полную собственность царя».
Еще один случайно попавшийся пример. Около 1660 г. у купца и предпринимателя Сергея Поганкина возник конфликт с псковским воеводой князем Хованским. Поганкин был обвинен в контрабанде (провозе товаров, минуя псковскую таможню) и сокрытии доходов от налогообложения. Несмотря на огромную социальную разницу сторон, дело решилось в пользу купца.
У сторон в суде был большой набор процессуальных прав. Очень важным было право дать отвод судье или подьячему (секретарю суда), если имелись на то основания. Стороны были обязаны до конца участвовать в судебном разбирательстве, после окончания которого подписывали судебный список, т. е. протокол заседания.
Дата добавления: 2018-09-22; просмотров: 265; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!