ОБЕЗГЛАВЛЕННАЯ ФРАНЦИЯ: ПОДЪЕМ БУРЖУАЗИИ И ЖАКЕРИЯ 36 страница
Как граф Бедфорд и как член семьи де Куси ехал в растянувшейся на милю похоронной процессии вместе с королем Эдуардом и братьями принца позади катафалка, который тащили двенадцать лошадей. На памятнике в Кентербери, где принц хотел быть похороненным, высекли стихи на французском языке на традиционную тему о недолговечности земной власти: высокородный покойный, имевший земли, дома, богатства, серебро и золото и лишившийся всего вместе с красотой, лежит теперь один, напоминая прохожему:
Таким, как ты сейчас, был когда-то и я,
Таким, как я сейчас, будешь и ты.
Облаченная в броню надгробная статуя говорит о другом: из-за длинных усов и надвинутого на лоб шлема лица человека почти не видно, но и в этом немногом ни следа христианского смирения.
Оставшись с выжившим из ума королем, с ребенком-наследником и с взявшим на себя властные полномочия ненавистным регентом Ланкастером, нация погрузилась в горе, смешанное со страхом. Поражения на море оживили страх перед французским вторжением, англичане чувствовали себя лишившимися защитника, «ибо, когда он жил, — писал Уолсингем, — они не боялись никакого вражеского вторжения, а даже если оное и происходило, их не страшило никакое сражение». Хотя, даже будь принц жив и здоров, он смог бы отвести неприятности от короля-ребенка, но вряд ли справился бы с социальными волнениями. Пусть Уолсингем и восклицал: «Твоя несвоевременная смерть!», смерть не может быть несвоевременной. В отличие от своего отца, принц умер в глазах людей героем. Фруассар называл его «цветом рыцарства всего мира», а хронист «Четырех первых Валуа» именовал «одним из величайших рыцарей на земле, самым известным среди всех». Карл V заказал заупокойную мессу в честь своего бывшего врага в часовне Сен-Шапель и сам присутствовал на богослужении вместе с французскими аристократами.
|
|
|
Что же такого было в Черном принце, что приводило всех в восхищение? Товарищи гордились им, ведь он воплощал собой представление рыцарей о самих себе, а на побоище в Лиможе они смотрели сквозь пальцы. Простой народ оплакивал принца, потому что при Пуатье он захватил в плен вражеского короля, да и другие его победы возвеличили страну. Хотя его знаменитая победа в Испании оказалась эфемерной, а империя в Аквитании развалилась и героизм померк в результате болезни, принц тем не менее представлял собой тот эмоциональный выбор, который делают люди из желания иметь лидера нации.
Смерть принца стала решающим доводом в пользу Иоанна Гентского. Парламент, однако, принял меры предосторожности и утвердил наследником малолетнего Ричарда. Собрание завершилось 10 июля, парламентарии заседал и семьдесят четыре дня, дольше, чем когда-нибудь. Впечатляющее завершение парламентских слушаний в тот же миг померкло. Стоило всем разъехаться по домам, и Общины прекратили свое существование как орган власти, поскольку у них не было постоянного организационного комитета и возможности проведения независимых заседаний. Предложенные реформы не облеклись в форму законов и, как французский Великий ордонанс, были попросту сведены к нулю рукой, обладавшей настоящей властью. Ланкастер взял верх привилегиями и угрозами и нейтрализовал лидеров оппозиции, а графа Марча принудили подать в отставку. На его место назначили сэра Генри Перси, одно время союзника Марча, позднее переметнувшегося к герцогу.
|
|
|
Отсутствие у лордов политической принципиальности стало причиной коллапса. Ланкастер объявил заседание парламента незаконным, восстановил в правах лорда Латимера и его соратников, распустил новый совет и призвал старый, арестовал и посадил в тюрьму без суда сэра Питера де ла Мара, изгнал из двора епископа Уильяма Уикема, а когда тот попытался протестовать, забрал его собственность. Затем Ланкастер вернул Алису Перрерс, чтобы восстановить ее влияние на короля, а епископы, которые ранее действовали заодно с Общинами, «были словно немые собаки, неспособные лаять».
|
|
|
Работа Доброго парламента, за исключением череды отставок, не оставила конституционного следа. И все же, выразив на короткое время столь отчетливо и эффективно волю среднего класса, Общины произвели большое впечатление на нацию и заронили семена политической активности, которые дадут всходы впоследствии.
Насмотревшись на английскую смуту, де Куси вернулся во Францию в конце лета или в начале осени 1376 года. Поскольку его визит в Англию совпал с кризисом, то вряд ли он ясно представлял себе, на какие условия пойдет Англия для заключения мира, но наверняка составил доклад о попавшей в трудное положение и уязвимой стране. По словам Фруассара, он посоветовал Карлу V не дожидаться, когда король Англии по окончании перемирия возобновит войну, а предложил выманить того из страны, потому что «англичане никогда еще не были так слабы и их легко победить».
До отъезда де Куси из Англии король Эдуард тяжело заболел, «все врачи впали в отчаяние и не знали, как его лечить и какие давать ему лекарства». Хотя он быстро поправился, конец его правления явно приближался, а вместе с ним и момент, когда де Куси должен был принять решение. Было неясно, вернется ли Изабелла к нему во Францию или останется со своим угасающим отцом. Из уважения к тестю де Куси прямо ничего не высказывал, однако по возвращении немедленно принял дипломатическое предложение графа Фландрии, направленное против Англии. К этому моменту де Куси был членом королевского совета и полагался на проницательность и дипломатичность Карла V. В 1373 году короля сильно беспокоило душевное здоровье королевы Жанны, поскольку «она совсем потеряла память и утратила способность мыслить». Преданный ей муж много молился и совершал паломничества, и Жанна восстановила здоровье, а после смерти короля ее назначили опекуном дофина. Жанне должен был помогать регентский совет в составе пятидесяти человек, в совет входили прелаты, королевские и парламентские министры и десять «самых известных и достойных» парижских буржуа. Двенадцать членов совета находились в постоянном услужении у королевы. Де Куси как член совета получал жалование — тысячу франков в год в дополнение к пятистам маркам в месяц из его годовой пенсии в 6000 франков. Примерно в это время его дочь Мари, наследница де Куси, была принята ко двору королевы, и Жанна занялась ее обучением наряду с образованием дофина, его братьев и сестер. В апреле 1377 года, судя по письменным свидетельствам, де Куси на случай возобновления войны заплатил из своей пенсии две тысячи франков за закупку арбалетов для нескольких своих замков.
|
|
|
Все еще пытаясь предотвратить катастрофу, Карл снова отправил де Куси на возобновление дипломатических переговоров с Англией, на сей раз без оказания почестей герцогам, поскольку это было бы чересчур накладно для казны. С января по июнь 1377 года переговоры проводились в Булони, Кале и на полпути, в Монтрее на побережье. Как единственный «непрофессионал» в группе министров, де Куси захватил с собой своего старшего коллегу, Бюро де ла Ривьера, двоих священнослужителей — епископов Лана и Байе, а также нескольких членов совета.
С английскими посланниками, представлявшими сторонников Ланкастера и покойного принца, де Куси, скорее всего, был знаком по недавнему визиту в Англию, если не раньше. Англичане включили в состав делегации опекуна наследника трона — сэра Гишара д’Англя, галантного и популярного гасконца, закадычного приятеля Черного принца, а также сэра Ричарда Стери, которого Ланкастер восстановил в должности. Не обошлись они и без ветерана французских войн лорда Томаса Перси — брата сэра Генри Перси, без графа Солсбери и наконец без Джеффри Чосера, верного слуги двора, связанного с окружением Ланкастера.
Чосер был успешным служащим, недавно его назначили на хорошо оплачиваемый и важный пост таможенного надсмотрщика и контролера в лондонском порту. Другая его жизнь, как поэта, расцвела в 1369 году: он сочинил длинную поэму о рыцарской любви — «Книгу герцогини». Книга была написана не по-французски, как следовало бы, если судить по сюжету и предполагаемым читателям, а на нелитературном и все еще «сыроватом» английском языке. Хотя Чосер хорошо знал французский — в свое время он перевел «Роман о Розе», — нечто в атмосфере времени побудило его писать на том же языке, что и его мрачный и нищий современник из низшего духовенства Ленгленд, который называл себя «Долговязым Уиллом» и прибавлял, что он «слишком высок, чтобы низко наклоняться».
Чосер, в отличие от Ленгленда, жил совсем по-другому: он получил денежный дар от короля, вдобавок тот пожаловал поэта ежедневным кувшином вина из королевских погребов. Чосер женился на Филиппе, сестре Екатерины Суинфорд, и этот брак позволил им обоим войти в дом герцога. «Книга герцогини» была красивой элегией в честь первой жены Иоанна Гентского — Бланки, всеми любимой дамы, умершей в 27 лет, но успевшей родить мужу семерых детей. Хотя выбор языка произведения показался странным, автор поэмы не утратил расположения окружающих. В 1373 году его послали в Италию с дипломатической миссией — заключить коммерческий договор с дожем Генуи и провернуть «секретную сделку» во Флоренции. В этом году Боккаччо читал во Флоренции лекции о творчестве Данте. Чосер вернулся с новыми впечатлениями, но эпическому произведению «Троил и Хризеида», источником для которого послужила поэма Боккаччо, нужно было дожидаться, пока Чосер не вернется с переговоров о заключении мира с Францией.
Поэты и писатели часто выступали в качестве послов, поскольку их риторические способности придавали изысканность речи, что и требовалось в таких случаях. Петрарка исполнял для Висконти роль посланника или, по крайней мере, украшал собой ту или иную миссию. При переговорах с папой Боккаччо выступал от имени Флоренции, а поэт Дешан служил Карлу V и его преемнику. Дипломатия была церемониальной многословной процедурой, большое внимание уделялось юридическим тонкостям и вопросам чести; возможно, это и было одной из причин, почему так часто не удавалось прийти к соглашению.
Продолжительные переговоры 1377 года познакомили де Куси со всеми особенностями сложных взаимоотношений Англии и Франции. На этих встречах обсуждали предложения и контрпредложения, запутанные сделки, трудные вопросы относительно Шотландии, Кастилии, Кале, а также новую династию в Аквитании под управлением сына Эдуарда III. Тот попробовал отречься от связей с Англией, а когда ему это не удалось, потребовал раздела или обмена феодов и затеял игру, разобраться в которой было не легче, чем в игре в тавлеи. Как и всегда с тех пор как началась война, папские нунции принимали деятельное участие в переговорах в качестве посредников. Хотя преимущество было за французами, англичане из-за слабости и нерешительности не могли прийти ни к какому соглашению, даже к будущему бракосочетанию принца Ричарда и Марии — семилетней дочери короля Карла.
Первые переговоры оказались безрезультатными и были прерваны, а месяц спустя возобновлены. Перемирие, срок которого истекал 1 апреля, продлили на месяц с тем, чтобы снова начать переговоры. Послы серьезно и долго работали. Какова была роль де Куси и какова роль Чосера? Их речи не сохранились, письменных свидетельств не осталось, поскольку дискуссии, особенно те, на которых речь шла о браке, были засекречены. Карл отдал распоряжения своим посланникам — «король не хочет обсуждать бракосочетание, но если англичане поднимут этот вопрос, выслушайте, что они скажут, а после доложите королю».
Французы сделали много предложений, в том числе дали названия двенадцати городам в Аквитании (находившейся во владении Англии), если Эдуард вернет Кале и все то, что он забрал в Пикардии; либо это, сказали они, «либо ничего». Англичане упрямо отказывались, считая, что до тех пор, пока удерживают плацдарм в северной Франции, они смогут отвоевать свои потери.
Дома — в Англии — в это время произошел еще один кризис. Ланкастер подавил его, но далеко не погасил недовольство народа. Новый парламент, сформированный герцогом, послушно выдал субсидии в январе. Епископы были не так сговорчивы, их мишенью стал Уиклиф. Он пока не сообщил прилюдно об отрицании святого причастия и клириков, но его заявление о гражданской власти и лишении клириков дохода отдавало явной ересью. Хотя призыв Уиклифа к наказанию священников, совершивших прегрешения, и его антипапизм клирики поддержали, однако они не захотели покорно дожидаться, пока их лишат доходов. Архиепископ Садбери и лондонский епископ Кортни в феврале призвали к себе Уиклифа, чтобы потребовать от него отчета за распространяемую ересь. Периодически повторявшаяся борьба между короной и церковью разыгрывалась снова, и на сей раз скандал произошел в соборе Святого Павла.
Ланкастер надеялся дискредитировать епископов с помощью мирян. На помощь Уиклифу он призвал четырех магистров теологии и сам явился в собор вместе с маршалом сэром Генри Перси и вооруженной свитой. В собор набился взволнованный народ, возмущенный слухами о том, что Ланкастер хочет доверить маршалу исконное право города поддерживать общественный порядок. Люди разгневались еще больше, когда вооруженные стражники стали расталкивать их в стороны, освобождая дорогу герцогу и маршалу. После того как Кортни отказал герцогу, потребовавшему стул для Уиклифа, началась перебранка. Молодой и энергичный епископ, сын графа и потомок Эдуарда I, не намерен был слушаться приказов у себя дома.
«Я заставлю подчиниться и вас, и всех остальных епископов», — прорычал Ланкастер. Толпа зашевелилась, послышались злобные выкрики; Ланкастер пригрозил арестовать нарушителей порядка, на что Кортни ответил, что если герцог сделает это в храме, то будет отлучен от церкви. Слышно было, как герцог произнес: «Еще что-нибудь в этом роде, и я вытащу тебя из собора за волосы». Толпа рассвирепела, и герцог с маршалом благоразумно решили удалиться. Уиклиф даже ничего не сказал. Ланкастеру удалось прервать допрос, что и было его целью, однако, сделав это, он еще больше озлобил народ, но не против священников, а против самого себя.
Лондон кипел и при известии, что Перси арестовал человека за то, что тот оскорбил герцога, взорвался. Собравшаяся толпа в воинственном настроении кинулась к Савойскому дворцу, по пути им попался священник, который оскорбительно высказался о Питере де ла Маре, и люди забили его до смерти. Вот так же двадцать лет назад марсельская толпа убила несчастную жертву, попавшую ей под горячую руку. Ланкастер и Перси в это время во дворце завтракали устрицами, их предупредили о случившемся, и они бежали — взяли лодку и по Темзе добрались до дворца уважаемой всеми принцессы Уэльской и ее сына, где никто не осмелился бы к ним подступиться. Епископа Кортни тоже предупредили. Опасаясь катастрофы, за которую его могли бы осудить, он поспешил к Савойскому дворцу и успокоил толпу.
После побега и унижения Ланкастер потребовал, чтобы город принес ему официальное извинение. Принцесса попросила горожан примириться ради нее с герцогом, власти Лондона заплатили за свое поведение тем, что освободили Питера де ла Мара, а духовенству вернули должности канцлера и казначея. Но в итоге противодействие между сторонами только усилилось, и впоследствии это не лучшим образом сказалось на государстве.
В связи со скандалом в соборе Святого Павла к рассмотрению дела Уиклифа так и не приступили. Английские прелаты, разрывавшиеся между клерикальными интересами и чувством патриотизма, возможно, были довольны, что так все получилось, но о папстве этого сказать было нельзя. В мае Григорий XI издал пять булл, адресованных английскому епископату, королю и Оксфордскому университету, в них он клеймил прегрешения Уиклифа и требовал его ареста. Все дискуссии о еретических доктринах должны были быть прекращены, а все те, кто его поддерживал, — уволены со службы. Новый парламент при этом пребывал в постоянной оппозиции к папе; король, бормотавший только о соколиной охоте и не думавший о спасении души, уже умирал. На какой-то момент Англия застыла в тревожном ожидании смены власти, и тут епископы все-таки начали процесс против Уиклифа.
Переговорщики провели последнюю встречу в мае в Монтрее. Заседание проходило в старинном замке, западные бастионы которого были обращены к морю. В переговорах принимали участие канцлеры обеих стран — Пьер д’Оржеман от Франции и епископ Сент-Дэвид от Англии. В открытом судебном заседании долго обсуждались условия. Карл хотел, чтобы вторая сторона официально приняла его последнее предложение, и ждал твердого ответа. Он его не получил. Соглашаясь с тем, что многое оставалось в руках англичан, он настаивал на суверенитете других частей Франции, в особенности Кале. Англичане уклончиво отвечали, что им нужно посоветоваться, они, мол, должны донести до короля условия французской стороны. Как вскоре выяснилось, французы в этот момент начали подготовку к войне. За время переговоров в Париже скончалась маленькая принцесса Мария, так что вопрос бракосочетания отпал сам собой. Переговоры прервались, и не было назначено ни места, ни даты другого заседания, не заключили и нового перемирия.
Когда английские переговорщики прибыли домой, король Эдуард тоже умер, произошло это 23 июня, в предпоследний день перемирия. Юбилейный год правления короля прошел незаметно, да и смерть не обратила на себя особого внимания. Эдуард умер, оставленный своими миньонами, включая и Алису Перрерс; рассказывают, что перед отъездом она сняла все кольца с пальцев мертвого короля. На трон взобрался десятилетний мальчик, ознаменовав тем самым время раздоров, перевалившее и на следующий век и подтвердившее предупреждение Ленгленда, взятое им из Священного писания: «Горе тебе, земля, когда царь твой отрок».
Изабелла де Куси, вызванная в апреле из Франции по «неотложному делу»[12], находилась возле постели отца, когда тот скончался. Незадолго до конца она направила с этой новостью курьеров к мужу и сообщила, что необходимо обсудить «важные вопросы».
Для Ангеррана де Куси проблема заключалась не просто в вассальной зависимости. Родственные связи в то время имели огромное значение. К тому же, как кавалер ордена Подвязки, он был связан обетом. Отречься от вассальной верности, родства, дружеских отношений — задача нелегкая. Другие знатные господа, такие как капталь де Буш и Клиссон, переходили с одной стороны на другую, но это были, в основном, гасконцы, бретонцы или валлонцы, а они не ощущали себя ни чистыми французами, ни англичанами. Взять хотя бы сенешаля де Куси — храброго каноника де Роберсара: он становился англичанином, пока в шестидесятых годах был в Англии вместе с де Куси. Принеся клятву Эдуарду III, он вместе с армией Ланкастера спокойно вернулся грабить Пикардию, которую несколькими годами ранее ревностно оборонял. Он был, однако, уроженцем Эно.[13]
Де Куси не мог принимать большего участия в делах своей страны, поскольку ранее он соблюдал нейтралитет. Ему необходимо было встать на чью-то сторону, и он, без сомнения, хотел это сделать. Во времена французского возрождения возрос патриотизм. Во многих городах Пикардии, Нормандии и Аквитании, отвоеванных Карлом V, торжествовали победу. В стихотворной аллегории 1376 года «Сновидение садовника» рыцарь восклицал: «Ни Роланд, ни Артур, ни Оливье со своим оружием не совершали таких подвигов, какие свершили вы своей мудростью, властью и молитвами!» — и, как мог бы добавить автор панегирика, с помощью весьма убедительного аргумента — денег. «Когда вы взошли на трон, мечи и гордыня ваших врагов вознеслись до небес. Благодарение Господу, вы сломали их мечи и унизили их».
В военном противостоянии с Англией у французов родилось чувство национального самосознания. В диалоге французского и английского солдат, написанном около 1370 года будущим кардиналом Пьером д’Альи, англичанин утверждал, что, по крайней мере, Нормандия должна принадлежать Англии, потому они здесь в своем праве. «Успокойся! — восклицает француз. — Это неправда. На этом берегу моря вы ничего не удержите, разве только силой; море есть и должно быть вашей границей». Это была новая идея. Обязательства вассала и династические браки до сих пор являлись формой лояльности, но страна обретала доминантное значение. Французский аристократ уже не мог без зазрения совести вступить в английскую армию и напасть на родную страну. Де Куси не мог более проявлять свою верность по другую сторону Ла-Манша.
Дата добавления: 2018-09-22; просмотров: 146; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!