ОБЕЗГЛАВЛЕННАЯ ФРАНЦИЯ: ПОДЪЕМ БУРЖУАЗИИ И ЖАКЕРИЯ 13 страница
Но не совсем. В Париже, как свидетельствует Жан де Венет, монахини Отель-Дье, муниципальной лечебницы, «не страшились смерти и ухаживали за больными со смирением и любовью». Когда одни монахини умирали, их сменяли другие, и «теперь, как мы верим, многие покоятся с миром в Божьих объятиях».
Когда в июле 1348 года чума пришла в Северную Францию, она сначала распространилась в Нормандии. На церквях наиболее пострадавших в Нормандии деревень вывесили черные флаги, знак то ли скорби, то ли предупреждения. «Смертность среди нормандцев была столь высокой, — писал некий монах, — что пикардийцы [чума пришла в Пикардию лишь год спустя] посмеивались над ними». Так же не по-соседски повели себя и шотландцы, узнав, что губительная болезнь косит «южан». Шотландцы даже стали собирать силы для вторжения в Англию, «смеясь над своими врагами», но вторгнуться в Англию не успели — чума пришла и в Шотландию.
Летом 1349 года чума пришла в Пикардию, и в замке Куси Екатерина умерла вместе со своим мужем. Пощадила ли болезнь ее девятилетнего сына, или он в это время был в другом месте, доподлинно неизвестно. На создавшееся положение в Пикардии люди реагировали по-разному. В Амьене мастеровые кожевенной фабрики, ссылаясь на потери рабочей силы, объединились и потребовали увеличить им жалование. В деревне, не затронутой, в отличие от других, страшной болезнью, селяне то и дело танцевали под бравурную музыку, полагая, что «весельем своим» отпугнут чуму. А вот Жиль ли Мюизи, настоятель аббатства Святого Мартина, рассказывал о том, что городские пономари решили заработать на эпидемии и с этой целью день и ночь звонили в колокола. Объятый погребальным звоном колоколов, город пребывал в страхе, и муниципальные власти в конце концов положили предел этому звону и заодно запретили носить траурные одежды, а хоронить умерших разрешали не более чем двум родственникам. По такому же пути пошли и муниципальные власти большинства других городов. Так, в Сиене запретили носить траур всем, за исключением вдов.
|
|
|
Состоятельные люди, спасаясь от эпидемии, уезжали из городов в поисках безопасного пристанища. Боккаччо в «Декамероне» рассказывает о том, как «дамы с несколькими прислужницами и трое молодых людей с тремя слугами» нашли себе для пристанища место, которое «лежало на небольшом пригорке, со всех сторон несколько отдаленном от дорог». Вокруг этого места были «полянки и прелестные сады, колодцы свежей воды и погреба, полные дорогих вин». В то время бедные люди умирали у себя дома и «давали о том знать соседям не иначе как запахом своих разлагавшихся тел».
Шотландский хронист Иоанн Фордунский отмечал, что чума поражала гораздо чаще бедных людей, чем людей состоятельных. Такого же мнения придерживался и Симон де Ковино из Монпелье. Он полагал, что нужда и изнурительная тяжкая жизнь делают бедняков более восприимчивыми к болезни, но это являлось лишь частью правды. Другая часть правды заключалась в тесных контактах между людьми и недостатках санитарии. Было также замечено, что молодые умирают в большей пропорции, чем люди старшего возраста. Симон де Ковино сравнил истребление молодых с быстрым увяданием полевых цветов.
|
|
|
В сельской местности крестьяне умирала один за другим. Оставшиеся в живых впадали в апатию, не работали в поле, не пасли скот. Крупный рогатый скот, а также ослы, козы и овцы, свиньи и куры без присмотра дичали и тоже погибали от смертельной болезни. В Англии овцы гибли повсюду, да еще скопом. Генри Найтон, каноник Лестерского аббатства, сообщал, что только на одном пастбище погибло пять тысяч овец. «Их разложившиеся тела испускали такое зловоние, что ни один зверь и ни одна птица даже не приближались к ним». В австрийских Альпах волки приближались к пасущимся овцам, но, «словно получив предупреждение об опасности, поворачивали назад и убегали, поджав хвосты». А вот в Далмации волки ворвались в пораженный болезнью город и напали на остававшихся в живых горожан. Из-за недостатка пастухов скот перемещался с места на место и умирал, заразившись чумой. Та же участь постигала собак и кошек.
|
|
|
В средневековье жизнь людей во многом обеспечивал хороший урожай зерновых. Но из-за всеобщего мора «работников не хватало, — писал Генри Найтон, — и неоткуда было ждать помощи». Чувство беспросветного будущего порождало отчаяние. Баварский хронист из Нойберга на Дунае отмечал, что «мужчины и женщины походили на безумцев и не имели никакого желания позаботиться о своем будущем». Необработанные поля зарастали сорной травой, плотины рушились, и соленая морская вода заполняла прибрежные низменности. Английский хронист Томас Уолсингем полагал, что «прежнее благополучие никогда не вернется».
От чумы умирали и обеспеченные знатные люди. Умер Альфонс XI, король Кастилии и Леона, а его сосед король Арагона Педро потерял жену Леонору, дочь Марию, а затем и племянницу. У Иоанна Кантакузина, византийского императора, умер сын. В 1349 году во Франции, в то же время, что и мать Ангеррана, умерла королева Иоанна и ее невестка Бонна Люксембургская. Еще одной жертвой чумы стала Иоанна, королева Наварры, дочь Людовика X. В Бордо умерла вторая дочь Эдуарда III Иоанна, собиравшаяся выйти замуж за Педро, наследника кастильского трона. Женщины, возможно, умирали чаще мужчин, ибо больше проводили времени дома, где была большая вероятность заразиться от блох. Умерла и Фьяметта, жена Боккаччо и внебрачная дочь неаполитанского короля. Не пережила чуму и Лаура, возлюбленная Петрарки. Он восклицал: «О счастливые потомки, на долю которых не выпадет такое большое горе и которые посчитают наши повествования небылицами».
|
|
|
Флорентийский историк Джованни Виллани умер в возрасте шестидесяти восьми лет, оборвав свой труд незаконченным предложением: «…е dure questo pistolenza fino а… (в разгар этого мора ушли из жизни…)». Вероятно, во время чумы погибли братья Амброджо и Пьетро Лоренцетги, художники из Сиены, о которых после 1348 года не упоминалось ни в одном документе. Должно быть, та же участь постигла Андреа Пизано, флорентийского архитектора и скульптора. Вероятно, в то же время умерли английский философ Уильям Оккам и английский мистик Ричард Ролл де Хэмпол. Пали жертвой чумы мэр Лондона Джон Палтени и губернатор Кале Джон Монтгомери.
Среди священнослужителей и врачей в силу их специальности смертность от чумы была самой высокой. По некоторым данным, в Венеции из двадцати четырех врачей умерли двадцать. Правда, согласно другому источнику, некоторые врачи покинули город или просто не выходили из дома. А вот в Монпелье, с его хорошо развитой медициной, по словам Симоно де Ковино, «ни один врач не уехал из города». В Авиньоне Ги де Шольяк посещал больных, по его собственному признанию, лишь потому, что боялся нанести ущерб своей репутации, но при этом «постоянно испытывал страх». В конце концов он тоже заразился чумой, но излечился благодаря своему лекарству. Если так, он был одним из немногих, кто оправился от болезни.
Смертность священнослужителей варьировалась в зависимости от их ранга. Хотя треть кардиналов сошла в могилу (что соизмеримо со смертностью среди всего населения), вероятно, это произошло потому, что все они жили в густонаселенном Авиньоне. В Англии в августе 1348 года умер Джон Стратфорд, архиепископ Кентерберийский, а за ним в странной по времени очередности ушли из жизни его преемники: первый умер через три месяца после кончины Стратфорда, а второй — спустя тот же срок после смерти предшественника. Несмотря на столь фатальные стечения обстоятельств, прелаты умирали гораздо реже, чем священнослужители более низкого ранга. Даже если священники избегали посещать умирающих, их смертность была примерно такой же, как и у всего населения.
Уходили из жизни и представители власти, сокращение численности которых способствовало хаосу в государстве. В Сиене умерли четверо из девяти муниципальных чиновников. Во Франции погибла треть королевских нотариусов. В Бристоле умерли пятнадцать из пятидесяти двух членов городского совета. Эпидемия отрицательно сказывалась и на сборе налогов. Во Франции во время чумы в государственную казну поступила лишь часть субсидий, обещанных Филиппу VI провинциальными штатами.
Чуму сопровождали беззаконие и безнравственность в той же мере, что и чумную эпидемию 430 года до н. э. в Афинах. Тогда Фукидид писал: «С появлением чумы в Афинах все больше начало распространяться беззаконие. Проступки, которые раньше совершались лишь тайком, теперь творились с бесстыдной откровенностью. Действительно, на глазах внезапно менялась судьба людей: можно было видеть, как умирали богатые и как люди, прежде ничего не имевшие, сразу же завладевали всем их добром. Поэтому все ринулись к чувственным наслаждениям, полагая, что и жизнь, и богатство одинаково преходящи».
Человеческая природа существенно не меняется. Еще святой Иоанн Богослов, описывая в своем Откровении обрушившиеся на человечество «язвы», с осуждением говорил: «Люди, которые не умерли от этих язв, не раскаялись в делах рук своих… И не раскаялись они в убийствах своих, ни в чародействах своих, ни в блудодеянии своем, ни в воровстве своем».
В средневековье первопричина чумы людям была неведома, и никто даже не предполагал, что распространителями этой болезни являлись блохи и крысы. Хотя блохи, естественно, были в тягость, в отчетах и повествованиях о чуме о них не говорится ни слова, а о крысах упоминалось только в фольклоре. Так, в 1284 году появилась легенда о Крысолове. Возбудитель чумы микроб Pasturella postis был описан только в XIX веке. Паразитируя в желудке блохи и в кровеносной системе крыс, чумной микроб передавался как людям, так и животным укусами блох и крыс. В средневековье этот микроб путешествовал вместе с небольшими черными крысами, селившимися на судах, или вел «оседлую жизнь» вместе с крысами, обитавшими в канализационных системах. Какие условия способствовали переходу микроба из безвредной формы в опасную, неизвестно, но появление чумы в XIV столетии, как ныне считают, началось не в Китае, а в Центральной Азии, откуда болезнь распространилась по караванным путям. Незавидное первенство в свое время приписывали Китаю, видимо, по той причине, что в тридцатых годах XIV столетия в этой стране наблюдалась большая смертность среди населения, вызванная голодом, последовавшим за засухой, и когда в 1346 году чума появилась в Индии, то решили, что она пришла из Китая.
Смертельная болезнь, распространившаяся в середине XIV столетия, медицинского названия не имела. Позже ее стали называть «Черной смертью», а во время первых губительных проявлений ее именовали «великим мором». В те времена с Востока поступали жуткие сообщения о диковинных смертоносных бурях, сопровождавшихся низвергавшимися с небес языками пламени и огромными градинами, «убивавшими почти все живое», да еще распространялись слухи об «огненном смертоносном дожде», сжигавшем людей, животных, деревья, камни, деревни и даже целые города. По другому источнику, «бурные порывы ветра» разносили инфекцию по Европе.
В те же времена люди, рассуждая о землетрясениях, говорили о сопутствующих этим явлениям зловонных серных парах, выделяющихся из недр земли, а иные, объясняя эти явления, толковали о титанической борьбе суши и океана, в результате которой вода может полностью испариться, и тогда рыбы погибнут и, разложившись, отравят воздух. Согласно этим источникам, люди считали, что губительные болезни вызываются отравленным воздухом и вредными испарениями, которые, в свою очередь, вызываются как природными, так и воображаемыми явлениями: от стоячих болот и озер до пагубного соединения планет, козней дьявола и Божьего гнева. Недалеко ушли от этих воззрений и средневековые медики, не имевшие никакого понятия о настоящих распространителях смертельной болезни. Впрочем, существование двух видов ее носителей — блох и крыс — усложняло проблему. Блохи любили жить и перемещаться вне зависимости от крыс и, заразившись чумой, передавали эту болезнь людям самостоятельно. Положение еще более осложнялось тем обстоятельством, что, кроме бубонной чумы, получила распространение чума легочная, которая действительно передавалась по воздуху с мельчайшими капельками мокроты, выделявшимися больным.
Причиной возникновения чумы являлся «самый ужасный из всех существующих ужасов» — писал некий авиньонский священнослужитель своему адресату в Брюгге. О чуме знали и раньше. В V веке до н. э. эта болезнь появилась в Афинах (однако неточность изложения античными авторами симптомов болезни не позволяет с уверенностью сказать, что это была именно чума), в VI веке «великий мор» свирепствовал в Римской империи, а в XII, а затем и в XIII веке в Европе возникали спорадические вспышки смертельной болезни, но опять же нельзя с достоверностью утверждать, что это была чума. О том, что к чуме приводит контакт с больным человеком, было ясно и раньше, но каким образом передается инфекция, об этом не знал никто. Ближе всех к пониманию злободневной проблемы подошел Джентиле да Фолиньо, врач из Перуджи, преподававший медицину в университетах Падуи и Болоньи. Он предполагал, что болезнь передается «вдыхаемым и выдыхаемым воздухом». Не имея понятия о микроскопических частицах мокроты, выделявшейся больным, он полагал, что чума передается по воздуху, который инфицируется под планетарным воздействием. А вот Ги де Шольяк считал, что можно заразиться чумой «от одного лишь взгляда больного». Три века спустя Джошуа Барнс, биограф Эдуарда III, писал, что инфекция передается «лучами, которые источают глаза больного».
Врачи, столкнувшись с необычной болезнью, не могли не обосновать ее появление с помощью астрологии, которая, как они полагали, определяет физиологию человека. Церковники астрологию порицали, но не могли помешать ее влиянию на умы. Ги де Шольяк, врач, последовательно лечивший трех римских пап, в своей практике тоже прибегал к астрологии. В труде «Хирургия» он не только описал средства анестезии, такие как болиголов, мандрагора и опиум, но и рекомендовал использовать при определенных болезнях кровопускание и слабительное в зависимости от положения планет, а также писал, что на хронические болезни влияет Солнце, а на острые болезни — Луна.
В 1348 году Филипп VI повелел медицинскому факультету Парижского университета выяснить причины ужасного бедствия, которое угрожает всему человечеству. Ученые мужи представили королю пространное заключение, резюмировав, что губительную болезнь вызвало тройное соединение Марса, Юпитера и Сатурна в созвездии Водолея, случившееся 20 марта 1345 года, но в то же время мудрецы признали, что природа воздействия этого явления на людей недоступна для понимания. Это заключение стало официальным, его перевели с латыни на многие языки, и оно было признано единственно правильным даже арабскими врачами Кордовы и Гранады. В связи с тем что интерес к проблеме был чрезвычайно высоким, перевод труда французских ученых на национальные языки способствовал развитию письменности, что стало единственной пользой от «великого мора».
Заключение французских врачей нашло распространение и признание в научных кругах, а простые люди считали, что «великий мор» — Божья кара за человеческие грехи. Маттео Виллани сравнивал чуму с Всемирным потопом и считал, что цель смертельной болезни — истребить человечество. Стали предприниматься попытки смягчить Божий гнев, умилостивить Всевышнего. В Руане местные власти запретили спиртные напитки, азартные игры и сквернословие. Стали устраиваться одобренные папой многолюдные шествия кающихся грешников, продолжавшиеся иногда по нескольку дней. Босые, во власяницах, посыпанные золой, стенающие и рвущие на себе волосы, а некоторые с веревкой на шее или истязающие бичом плоть, грешники шли по улицам, умоляя святых и Деву Марию простить им грехи. Подобную картину можно увидеть в богато иллюстрированном «Великолепном часослове» герцога Беррийского. Картина изображает процессию во главе с папой и четырьмя кардиналами в алых мантиях. Папа в мольбе простирает руки к ангельской фигуре на замке Святого Ангела, а сопровождающие папу священники с мощами в руках обращают свой взор на пораженного болезнью страдальца, лежащего на земле и корчащегося от боли. На заднем плане монах в серой сутане склонился над другой распростертой на земле жертвой чумы, в то время как горожане с ужасом наблюдают за разыгравшейся сценой. (В действительности эта картина изображает процессию во время «великого мора», случившегося в VI веке во времена папы Григория I, но она актуальна и для XIV столетия.) Когда стало очевидным, что во время народных шествий чума еще больше распространяется, Климент VI запретил подобные церемонии.
Жители Мессины, где впервые появилась чума, попросили архиепископа соседней Катаньи передать им на время мощи святой Агаты. Но жители Катаньи отказали мессинцам, и тогда архиепископ погрузил мощи в сосуд с водой и, освятив воду, доставил ее в Мессину. После того как сосуд со святой водой пронесли по улицам города, его поместили в местную церковь. И вот тогда согласно легенде, в церковь «ворвался дьявол в виде собаки; скаля зубы и орудуя зажатым в лапах мечом, он учинил в церкви погром, разрубая в куски серебряные сосуды, подсвечники и свечи на алтаре… Ужасное зрелище вогнало мессинцев в страх».
Отсутствие понятной причины «великого мора» понуждало людей объяснять его зловещее появление кознями мистических, сверхъестественных сил. Так, скандинавы во всем винили Деву Чумы, которая вырывается изо рта умершего в виде синего пламени и заражает все живое окрест. А литовцы считали, что эта злобная Дева заражает людей своим красным шарфом, просовывая его в неосторожно открывшуюся дверь или окно. Согласно легенде, некий храбрый селянин специально открыл окно и притаился за ним с обнаженным мечом в руке. Как только в проеме появилась рука с красным шарфом, он рубанул по ней. Храбрец умер, но раненая Дева Чумы в этой деревне больше не появлялась, а ее красный шарф жители повесили в местной церкви на всеобщее обозрение.
Но все же многие полагали, что чума — наказание за грехи. Климент VI в булле 1348 года отметил, что чума — «наказание Божье за грехи христиан». Такого же мнения придерживался и византийский император Иоанн VI Кантакузин. Но если чума явилась наказанием за грехи, то и грехи должны быть чрезмерно тяжкими. Что в XIV веке считалось грехами? Ростовщичество, жадность, скупость, суетность, прелюбодеяние, лживость, богохульство, неверие в Бога.
Джованни Виллани, пытаясь найти причину многочисленных бедствий, ополчившихся на Флоренцию, пришел к мысли, что всему виной ростовщичество, как паутиной опутавшее бедных людей, и скупость властей по отношению к беднякам. В те времена нередко писали о горестях, выпавших на долю простого народа, о разорении крестьян во время войны, отмечая, что все эти невзгоды — целиком на совести общества. В то же время в средневековье вся деятельность людей — в военной, коммерческой и даже половой сфере — противоречила церковным догматам. Забыл попоститься — грех, пропустил мессу — грех.
То, что «великий мор» считали Божьим наказанием за грехи, вероятно, объясняет небольшое количество комментариев, относящихся к этому бедствию. Например, в дошедших до нашего времени документах, обнаруженных в Перигоре, несравнимо больше сведений о военных конфликтах средневековья, чем о «великом море». Фруассар только в одном труде написал о чуме а Чосер упомянул об этом бедствии лишь мельком. Видно, осуждать или даже комментировать Божий гнев считалось непозволительным.
Попытки справиться с эпидемией успеха не приносили. Не в силах облегчить страдания своих пациентов, врачи стали сжигать в их жилищах благовонные вещества, чтобы очистить воздух. Врач Климента VI Ги де Шольяк разложил в личных покоях папы два огромных огня и рекомендовал папе сидеть между ними, хотя в помещении и без того было жарко — стояло лето. Климент VI избежал чумы, может быть, потому, что жара отпугнула блох, а он сам, по рекомендации де Шольяка, не выходил из своих покоев. Возможно, в те дни папа коротал время, любуясь выполненной по его повелению фресковой живописью, изображавшей пышные сады, а также сцены охоты и прочих мирских утех. Климент VI, высокообразованный человек, слыл покровителем искусств и наук, а во время чумы ратовал за вскрытие тел погибших, чтобы выяснить причину заболевания. В Авиньоне и во Флоренции муниципальные власти платили за трупы родственникам погибших и поставляли такие трупы врачам.
Дата добавления: 2018-09-22; просмотров: 182; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!