ПРОБЛЕМА МЫШЛЕНИЯ В АРХИТЕКТУРЕ

Стр 1 из 3Следующая ⇒

К ПОНИМАНИЮ АРХИТЕКТУРНОЙ ФОРМЫ

Диссертация

на соискание ученой степени доктора искусствоведения

Москва 2000

СОДЕРЖАНИЕ

ВВЕДЕНИЕ

ПРОБЛЕМА МЫШЛЕНИЯ В АРХИТЕКТУРЕ

Подходы к изучению архитектурного мышления

Методологические принципы исследования мышления

К истории и логике понимания архитектурной формы

Категория и понятие Иконическое и вербальное описание

К истории категории

КОНЦЕПЦИЯ АРХИТЕКТУРНОЙ ФОРМЫ

Принципы построения парадигмы

Морфология архитектурной формы

Символика архитектурной формы

Феноменология архитектурной формы

КОНЦЕПЦИИ АРХИТЕКТУРНОЙ ФОРМЫ

Систематизация концепций

Морфологические концепции

Символические концепции

Феноменологические концепции

АНАЛИЗ И СИНТЕЗ

Полнота и бедность архитектурных форм

Концепции факторного анализа и синтеза

Концепции системного проектирования

Кристофер Александер. От «синтеза формы» к форме синтеза

Пропедевтические концепции

Метафора и синтез архитектурных форм

От метафоры к мифу

АРХИТЕКТУРНАЯ ФОРМА И МИФ

Проблематизация

Мифология, мода и идеология

Мифология и профессиональная культура

К истории мифологических представлений в архитектуре

Канва архитектурной мифологии

Субстанциальность архитектурных форм

Архитектурная форма и система ордера в архитектуре

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Список опубликованных работ по теме диссертации

«Понимание состоит... в том, чтобы постичь специфическую

логику специфического предмета».

К.Маркс

Введение

Актуальность предлагаемого исследования связана с тем, что хотя технический прогресс, несомненно, будет и впредь оказывать влияние на развитие архитектуры, можно утверждать, что эпоха технической революции в архитектуре уже позади и что новые решительные изменения в архитектурной практике и теории скорее всего коснутся области социальных и культурных проблем зодчества. Если к числу завоеваний ХХ столетия можно отнести расширение сферы архитектурных форм с их исторических прототипов на всевозможные пластические и пространственные структуры, в конечном счете включающие и поначалу отвергнутые исторические формы, то вопрос о релевантности новых форм миру человеческой культуры остается открытым. Эти формы со временем начали утрачивать пафос самой промышленной и научной революции в архитектуре, но новых человеческих значений они еще не обрели. В результате они стали как бы знаками самих себя, образуя все более замкнутый мир геометрического и технического совершенства, наподобие ледяных дворцов из сказки Андерсена. Дальнейшее движение архитектуры, на наш взгляд, предполагает возвращение мира архитектуры и архитектурных форм в культуру со всем ее богатством человеческих отношений и уникальностью места человека в мире космоса и природы.

Постмодернизм сделал первый шаг в этом направлении, но скорее лишь заявил о необходимости, нежели развил средства гуманизации архитектуры. Наиболее интересные архитектурные сооружения конца ХХ века остаются своего рода музейными экспонатами, порой поражающие своей смелостью и изяществом, но все же далекими от того, что можно было бы условно назвать «планетарной человеческой обыденностью».

В этой ситуации вновь, уже далеко не в первый раз, архитектуре приходится вновь задуматься « об основах» и задаться вопросом о ее месте среди прочих сфер культуры, о независимости ее исходных постулатов и принципов от искусства, науки, дизайна технических задач обустройства среды.

Радикальность и масштабность предполагаемого поворота архитектурной мысли скорее всего заставит ставить не столько вопрос о том, какие архитектурные формы завоюют себе место под солнцем в ближайшем будущем, сколько вопрос о том, что такое архитектура и архитектурная форма. Специфика новой постановки этого вопроса состоит в том, что на сей раз он не будет предопределен противопоставлением старых, преодолеваемых и новых, открываемых форм. Едва ли что-либо из арсенала архитектурных форм будет считаться устаревшим или отжившим. В новой постановке вопрос скорее будет состоять том, чтобы вернуть всем формам и старым и новым субстанциальный смысл, человеческую полноту содержания, избавиться от привкуса омертвелости, вторичности этих форм.

Но подойти к такой постановке вопроса невозможно, не переосмыслив весь исторический опыт зодчества и не воссоздав для себя всю историю архитектурной мысли. Здесь мысль зодчих должна будет обратить внимание на способы понимания и переживания профессиональной реальности, ставшие за сотни лет основной профессиональной традиции и интуиции.

Сделать это придется, прежде всего, потому, что радикально меняется культурноисторический контекст профессиональной деятельности зодчих. Это прежде всего крушение ряда сменявших друг друга великих культурноисторических программ или утопий, в рамках которых развивались прежние архитектурные школы и концепции. Это ощущение «конца истории». Но «конец» истории обязательно должен быть и началом ее нового этапа, а для того, чтобы понять, как происходит превращение « конца» в «начало», необходимо своего рода дистанцирование от культурноисторической инерции и пересмотр всего сделанного под новым углом зрения.

Есть немало признаков того, что такой пересмотр традиции исподволь уже начался и хотя и не приводит к какимто немедленным творческим результатам. Но иначе и не может быть. Вызревание нового взгляда или новой «парадигмы» архитектурной мысли не может по самому существу дать немедленные результаты. На это требуется историческое время.

Материал исследования составили разные идеи и концепции, возникшие в последние десятилетия в теории архитектуры, однако сегодня нельзя сказать, что эти отдельные взгляды уже сформировали некую новую парадигму архитектурного мышления. Скорее, можно говорить лишь о постепенном проникновении в сферу архитектуры новых идей из области философии, экологии, антропологии. Сам факт такого проникновения идей и открытость архитектурной мысли к их восприятию безусловно указывает на потребность архитектурной мысли в новой парадигматике. Но сложение новой парадигмы не сводится к тем или иным внешним заимствованиям. Требуется огромная работа по соотнесению и трансформации новых идей, их соединению с традиционными представлениями, чтобы контуры новой парадигмы обрели какуюто осязаемую форму.

В настоящем исследовании автор стремился, по мере сил, нащупать некоторые подходы, на пути к этой новой парадигме, опираясь на анализ и критику теоретических концепций последних десятилетий.

Методологические принципы исследования вырастают из двух традиций традиции методологического исследования мыследеятельности, предложенной и развитой в московской методологической школе под руководством Г.Щедровицкого и традиции философии культуры, развитой в отечественной философии первой половины ХХ века, прежде всего в трудах А.Лосева. Эта традиция предполагает рассмотрение логики мышления, не связанного нормами лишь научной мысли, но охватывающей и иные формы мысли, в частности, включающие в себя и мифологическое мышление.

В ХХ веке не угасал интерес к мифу и мифологии, но во второй половине столетия , после критики тоталитарных мифов к мифологии стали относиться с удвоенной осторожностью, стала видеть в ней прежде всего форму подавления человеческой личности. Но такой взгляд при всей своей политической актуальности исторически односторонен. Поэтому рядом с ним живет и позитивный интерес к мифу, как к совокупности фундаментальных представления человека о мире и о себе самом. Из структурализма анализ мифологических представлений перешел в литературоведение и искусствоведение, с помощью категории мифа стали осмысляться многие явления современной массовой и элитарной культуры.

Однако, мифологическое мышление важно соединять не только с оценкой готовых культурных продуктов, но и с внутренней логикой профессиональной мысли, что делается значительно реже, хотя движение к сближению профессиональной логики и культурноантропологического анализа мифологии сегодня нельзя не видеть в самых разных сферах.

Трудность с которой сталкивается исследователь при таком подходе состоит в том, что , признавая продуктивность мифологического мышления в той или иной сфере деятельности, исследователь должен критически переоценить и арсенал собственных научноаналитических средств.

Задача исследователя в таком случае сталкивается с противоречием. С одной стороны, он обязан воспроизвести логику и историю развития творческой или теоретической мысли в той или иной сфере культуры, в частности в нашем случае архитектуры, и опираться на нормы научной систематизации и обработки источников, а с другой понять и охарактеризовать все то, что не укладывается в логику науки, но оказывается не менее продуктивным для развития деятельности, а в некоторых случаях как например в архитектуре и просто решающим.

Никаких апробированных способов соединения этих двух контрастных задач на сегодняшний день еще не выработано. Можно опираться лишь на индивидуальный опыт предшественников в философии, сталкивавшихся с подобными задачами, на типологию знаний и форм мышления, разработанную в методологии и на собственную интуицию.

Целью данного исследования и была попытка дать вариант синтеза этих методологических установок чисто исследовательской и проектно жизнестроительной, которая в данном случае выражает устремление к мифологизации архитектуры, как необходимому условию выполнения ею своих жизнестроительных функций.

Задачи работы сводились не только к разработке модели архитектурной формы, как особой организованности профессионального мышления, и не только к систематизации архитектурных концепций на базе этой модели, но и к выявлению возникающей изнутри самих архитектурных концепций потребности к переориентации фундаментальной парадигмы понимания архитектурной формы, обнажения ее синтетической и мифологической природы.

Насколько убедительно, корректно, объективно и продуктивно удалось сочетать эти начала, судить не автору.

Таким образом, в итоге проведенного автором исследования,

на защиту выносятся:

● концепция понимания архитектурной формы как продукта исторически развивающегося профессионального мышления, в котором синтетически сплавлены ее морфологические, символические и феноменологические аспекты, для чего потребовалось поновому истолковать саму категорию «форма». Здесь автор предлагает использовать новую категориальную парадигму истолкования формы как отношение языковых представлений объекта, соотнесенных с познавательным и конструктивным отношением к нему в деятельности,

● систематизация имеющихся в литературе основных концепций архитектурной формы, построенная на основе предложенной парадигмы ее истолкования и различения уровней рефлексивности (непосредственное, мотивированное и рефлектирующее знание),

● сопоставление аналитических и синтетических аспектов профессиональной мысли в различных концепциях и вывод о необеспеченности синтетических процедур средствами научной методологии,

● гипотеза о мифологической природе архитектурной формы и о необходимости дополнения научнотехнической рефлексии профессиональной деятельности ее мифологической рефлексией, постановка вопроса о мифологизации, как неустранимой составляющей «жизнестроительной» функции архитектурного воображения

● предложение некоторых путей анализа и построения мифологии архитектуры, как части организма профессионального мышления, способной обеспечить возвращение архитектуре ее центральное положение среди искусств формирования среды человеческого обитания.

ПРОБЛЕМА МЫШЛЕНИЯ В АРХИТЕКТУРЕ

Архитектурная мысль в культурно-историческом контексте

За последние тридцать лет архитектурная теория и критика пережила период чрезвычайно плодотворный по богатству идей, глубине критических дискуссий. Впечатление затухания архитектурного процесса, возможно, вызвано тем, что теоретическая деятельность последних десятилетий не была связана с широкими социальными программами, как то было в годы становления современного движения и не воплотилась в масштабных строительных и планировочных работах.

Критический характер архитектурной мысли после 1968 года сделал ее невостребованной строительной практикой постиндустриального общества, вполне удовлетворяющегося невзыскательной массовой застройкой и избранным числом дорогих, но, как правило, также достаточно стереотипных сооружений плюс небольшое число оригинальных построек и проектов, остающихся своего рода лабораторными, академическими упражнениями. Это понимает и сама постмодернистская критика, складывающаяся под влиянием постмодернистской философии. Критикуя современное движение не только как стиль, но и как утопию продуктивного функционирования человека, архитектурная теория и критика последних десятилетий столкнулась с тем, что иной модели человека в их распоряжении нет.

Может ли в будущем архитектурная мысль вернуть себе общественное и культурное значение, которое она имела в период бурных дебатов по поводу духовной миссии зодчества? Хочется дать утвердительный ответ на этот вопрос, ответ оправдывающий усилия теоретического и методологического исследования. Интеллектуальные упражнения новых теоретиков представляются необходимой подготовкой к будущим задачам архитектуры , когда в обществе созреет социальный заказ архитектурного переосмысления условий планетарной жизни и характеру глобальной цивилизации.

Думать так позволяет история экологического движения, которое, начиная с первых докладов «Римского клуба» постепенно становится важной политической силой. Экологическое движение родилось в ответ на неограниченные претензии технологии к потреблению планетарных ресурсов. Сегодня ясно, что задачи защиты биосферы смыкаются с задачами защиты ноосферы, что загрязнение атмосферы двуокисью углерода и засорение ландшафта посредственными сооружениями и планировочными схемами явления одного плана.

Попытаемся восстановить линии развития архитектурного мышления, начиная с послевоенного времени. Тогда казалось, что формы современной архитектуры и градостроительства найдены, и задача проектирования состоит в том, чтобы применить их адекватно социально-экономическим потребностям. В связи с этим одним из основных направлений архитектурного мышления было проведение широкого круга прикладных исследований, призванных конкретизировать потребности в планировочных и архитектурных решениях. И вот к концу шестидесятых годов этот подход стал постепенно терять свое значение, и перед архитектурным мышлением начали маячить совершенно новые ориентиры.

Прежде всего, обнаружилось, что процесс урбанизации в промышленно развитых странах идет на убыль и количественные задачи, стоявшие ранее, постепенно уступают место задачам качественным. Не менее ясно становилось, что общество массового потребления, сложившееся в передовых промышленных странах, делается заложником монополий и постепенно утрачивает свои культурные ценности. Одна за другой рушились утопии начала века, в том числе и коммунистическая утопия. Многие социотехнические задачи прошлого в то же время получили совершенно новое решение в связи с развитием новых технологий связи и коммуникаций.

Архитектура же постепенно теряла роль универсального посредника между человеком и природой, культурой и техникой, индивидом и массой. Средства архитектурного проектирования, как и техника строительства, продолжали развиваться, но цели и формы архитектурного освоения мира становились все менее ясными. Началось переосмысление современного движения в архитектуре.

Его первый этап был связан с критикой функционализма и формированием постмодернизма. Была предложена семиотическая критика утопизма современного движения и началось расширение языка архитектуры. Второй этап, который проходит сейчас, можно охарактеризовать как переход к всестороннему переосмыслению профессии, методологическому и философскому анализу профессиональной мысли, итогом которого оказывается не отказ от ее прошлых завоеваний и приобретений, но отказ от ее исторических иллюзий и выдвижение новых профессиональных ориентиров. Этот процесс далек от завершения, но косвенным показателем его продуктивности может служить интенсивность теоретических дискуссий последних десятилетий. В русле этих дискуссий находится и предлагаемый в докладе подход к переосмыслению природы архитектурного мышления и его основной категории - категории архитектурной формы.

Стоит подчеркнуть, что, беря за исходный момент профессиональное мышление, мы делаем шаг одновременно банальный , ибо всякое рассуждение об архитектуре есть в какой то мере обсуждение архитектурного мышления и архитектурной мысли, и в то же время достаточно необычный, ибо предлагаем рассматривать профессиональное мышление не в виде традиционных для него собственно предметных задач архитектуры и градостроительства, а рефлексивно, беря его в целом как специфический организм со своими собственными законами. Такой подход к архитектурному мышлению встречается крайне редко и по сути дела не имеет готовой методики анализа. Мы имеем множество фрагментов архитектурной и градостроительной мысли, мы имеем отдельные исторические и философские истолкования путей развития этой мысли, но мы не имеем теоретического и философского представления о ней в целом.

Архитектурное мышление и подходы к его изучению

Но как исследовать архитектурное мышление и его категории? Упомянутые выше теоретические работы носят критикофилософский характер. В них предлагается рефлексия архитектурного мышления и сами они дают образцы высоко развитой архитектурной мысли, но в них едва ли можно найти объяснения самому феномену архитектурного мышления или теоретическую модель «архитектурной формы».

Критический аспект доминирует над теоретическим анализом. Может возникнуть подозрение, что за моделями архитектурного мышления нужно обращаться не к архитектурной критике, а к наукам о мышлении.

Но если мы обратимся к наукам, которые, как принято считать, исследуют «мышление», а именно, к психологии и логике, то увидим, что исследований архитектурного мышления эти науки еще не начинали. Психология равно как формальная или диалектическая логика не интересовалась ни историей, ни логикой архитектурного мышления. До сего дня исследование категориального аппарата архитектурной мысли, ее методов, критериев, например, наличия в ней собственных «парадигм» (Т.Кун) и специфического архитектурного «дискурса» (М.Фуко) остается крайне мало развитым, хотя эти категории на Западе в последние десятилетия вошли в широкий обиход. Поэтому приходится так сказать «полагаться на собственные силы» и возвращаться к профессиональной рефлексии, тем более, что едва ли можно понять специфическую природу архитектурного мышления со стороны, не владея профессиональным опытом и интуицией.

Однако в профессиональных архитектурных кругах само «мышление» остается понятием, методологически не отрефлектированным. До сих пор оно обычно понимается как некий синоним «размышления», в которое включено воображение, принятие решений, вынесение суждений архитектором, решающим ту или иную конкретную функциональную или композиционную задачу. То, что мышление есть всеобщая, как и язык, форма человеческой деятельности, имеющая свою собственную, исторически изменяющуюся логику, редко принимается во внимание. Даже признанные теоретики архитектуры предпочитают теоретическому моделированию историко-критический комментарий.

Быть может именно отсутствие опыта логического исследования профессионального мышления и привело к тому, что вербальные формы мысли стало принято недооценивать и противопоставлять им мышление образами. Часто приходится слышать, что архитектор мыслит не понятиями, а пространством и объемами, формами и композициями, то есть материалом и следами его мысли является сама архитектура - проекты или постройки. При этом упускают из вида, что появлению на свет проектов и построек предшествуют замыслы, внутренняя критика вариантов, обсуждение и выбор решений и многое другое, что в готовой постройке уже скрыто. Если ограничиться анализом сооружений или проектов, то едва ли удастся отличить подлинник от копии.

Конечно, нет ни малейшего сомнения в том, что архитектор решает мыслительные задачи, связанные с объемами, пространствами и формами, что визуальные и тактильные образы и представления играют в архитектурном мышлении роль, не меньшую, чем вербальные понятия и категории. Но языка подобного рода, с помощью которого могла бы осуществляться мысль как таковая, мы пока что не имеем. То, что мы имеем, - это, как правило, перевод средств невербального мышления в вербальные формы и Возможно, что в будущем невербальные формы мышления будут освоены логикой и философией . Но и в этом случае едва ли можно будет утверждать, что мышление ограничится таким визуально-пространственным языком. Вербальный компонент архитектурного мышления остается существенным. Ведь, говоря о мышлении пространством, объемами, линиями или цветом и светом, мы понимаем эти категории в двух смыслах. С одной стороны - это категории, обозначающие некоторые среды воображения, в которых архитектурное мышление свободно трансформирует и изобретает формы и конфигурации. Так пространство это то, в чем находятся все так называемые пространственные формы. С другой стороны мыслить пространством, линией, светом - значит формировать некоторые определенные структуры в этих средах. Но для того, чтобы зафиксировать эти структуры, мышление с необходимостью должно давать им имена, обозначать их. Эти имена входят в слои вербального мышления не только потому, что такова техническая необходимость их фиксации. Если внимательнее приглядеться к возникновению этих образов и форм, то можно заметить, что именованность присуща им с самого начала их формирования. Именно здесь мы можем говорить о генетике образов и форм, в частности о метафорах, а также разного рода уподоблениях и расподоблениях, которые совершаются с образами при опоре на вербальные знаки.

В архитектурном мышлении, если взглянуть на весь его исторический опыт, неуклонно растет роль вербального мышления и, соответственно, разного рода текстов от первых трактатов античности до необъятного моря архитектурной литературы наших дней, в чем можно видеть процесс «интеллектуализации» архитектуры, ее исторического превращения из ремесла в профессию, когда плоды творчества поколений передаются уже не только в форме личного и индивидуального обмена опытом, но и через аппарат профессиональной культуры.

Показателен рост взаимной заинтересованности архитектурной и философской мысли. Если в эпоху модернизма только редкие философы уделяли внимание архитектуре , то в постмодернистской философии архитектуре повезло больше.

До середины 60х годов интерес к архитектурному мышлению стимулировался методологическими проблемами междисциплинарных исследований в архитектуре и градостроительстве. Первое время, когда он был направлен на поиски синтетической системы знаний в духе «унифицированной науки», появился проект единой науки о человеческих поселениях - «экистики», который осуществить не удалось, хотя в ходе исследований и обмена мнениями была предложена так называемая «шкала экистики» как средство систематизации знаний, имеющих отношение к архитектуре и градостроительству.

Были выдвинуты и программы переосмысления архитектурных знаний и представлений в свете новых категорий, обладающих мощным интеграционным потенциалом: пространство, система, среда, культура и язык. Были попытки подчинить архитектурное мышление и чисто количественным методам в так называемой «архитектурной квалиметрии» Во всех этих теоретических и методологических программах, однако, само по себе мышление архитектора не выступало в виде самостоятельной проблемы изучения. Все усилия постоянно направлялись лишь на задачи архитектуры ,а мышление бралось постольку, поскольку оно требовалось для решения тех или иных практических задач. Так что опыт анализа мыслительной деятельности зодчих до сих пор принадлежал не профессионалам, а философам, рассматривавшим архитектуру в более широком контексте развития культуры и мыслительной деятельности.

Первые попытки философского истолкования архитектуры мы встречаем в эстетике Г.Ф. Гегеля и Ф.Шеллинга, откуда они перешли в теоретические построения Г.Земпера. В ХХ веке контакты науки, философии, искусства и архитектуры расширяются и самопознание архитектуры делает первые решительные шаги в Баухаузе и Вхутемасе, Ульмской школе дизайна, среди итальянских историков архитектуры, затем во Франции в кругу структуралистов и пост-структуралистов.

С конца шестидесятых годов мы можем отметить небывалый интерес к архитектурной мысли и к рефлексии в профессиональных кругах, который сам по себе никак не объясняется. Он просто складывается. Однако, не трудно предложить объяснение этого феномена. Ведь в условиях интеллектуализации всех сфер общественной жизни развитие архитектуры не может опираться только на пластическую или конструктивную одаренность отдельных зодчих. Архитектор вынужден находиться в сложных коммуникативных отношениях с обществом и поддерживать свой культурный статус и авторитет.

Архитектура, конечно, остается сферой, занятой «обслуживанием» потребностей общества, но теперь перед ней стоит задача вновь превратить это «обслуживание» в подлинное служение. А достичь этого, уподобляя архитектур иным культурным формам или сводя архитектурное мышление к иному (научному или художественному) невозможно, ибо в таком случае архитектура будет оставаться чем то вторичным, производным и, следовательно, не авторитетным.

Интерес к проектному мышлению был пробужден работами по теории дизайна и инженерного проектирования в России середине 60х годов. И хотя собственно архитектурному мышлению в этих исследованиях особого внимания не уделялось, именно методологические дискуссии конца 60х - начала 80х годов дали импульс и логические средства для того, чтобы по новому поставить проблему мышления архитектора и его основной категории - архитектурной формы.

Подытоживая, можно сказать, что мы сейчас вступаем в такой этап развития архитектуры, когда проблема архитектурного мышления должна ставиться как особая и специфическая проблема , не отменяя, но дополняя прочие традиционные проблемы архитектуроведения.

Методологические принципы исследования мышления

Подходя к исследованию архитектурной мысли, важно различать типы мышления, чего не делала ни логика, ни психология. В частности, долгое время игнорировалось принципиальное различие между проектным и научным мышлением, так как в идеологии позитивизма и марксизма основным видом мышления считалось научное мышление, и все виды мышления стремились свести к науке.

Архитектуру тоже пытались отнести к науке, затем решили считать ее отраслью техники. Сейчас архитектуру предпочитают относить к искусству, хотя позволительно спросить: «не назвать ли нам кошку кошкой».

При всех этих пертурбациях, так и не были установлены принципиальные отличия научного, проектного, технического и архитектурного мышления. Этим занялись методологи московского логического кружка, развивавшие онтологию естественных и искусственных систем .

Различие между научным и техническим мышлением заключается в том, что наука выясняет свойства уже существующих, естественных объектов, а техника занята проектированием (изобретением) и производством (строительством) искусственных объектов, способных служить какой -либо цели. С такой точки зрения, архитектурное мышление начали отождествлять с «проектным».

Мышление ученого, инженера и архитектора объединяет то, что они оперируют знаками, из которых строят модели реальности. Научные модели проверяются в экспериментах и, в случае удачи, становятся знаниями об объектах, а проекты реализуются и становятся объектами реального мира. Важно подчеркнуть, что ученый может узнать только те свойства естественных объектов, которые могут быть построены с помощью имеющихся в его распоряжении средств моделирования. А объекты проектирования могут быть сознательно наделены только теми свойствами, которые ко времени проектирования освоены языками проектной культуры.

Различие между научным и проектным мышлением состоит еще и в том, что ученый старается выделить максимально узкий спектр свойств, в рамках которых формулируются законы жизни уже существующего естественного объекта. Его теоретические модели и экспериментальная техника рассчитаны на эту изолирующую абстракцию и аналитическую редукцию. В проектировании и технике, напротив, мышление пытается соединить все необходимые качества объекта. Ученый не создает свой объект и потому не стоит перед проблемой «полноты» выделенных им свойств. Инженер и архитектор, напротив отвечают за искусственный объект и, чтобы он действовал в соответствии с поставленными целями, он должен обладать такой полнотой.

Но архитектура обладает рядом признаков, отличающих ее и от проектирования технических систем. Объекты архитектуры служат множеству целей и главное - тем духовным и культурным целям самосознания человека, которым не служат машины и орудия труда.

Характерен известный парадокс: наука по мере развития познавательных средств строит все более полные и глубокие модели действительности, ее прогресс несомненен. В архитектуре прогресс далеко не столь очевиден, хотя количество знаний и средств архитектурного проектирования в ходе истории явно увеличивается.

Сама палитра архитектурных форм и средств архитектурного проектирования не успевает за техническим прогрессом. Возникает вопрос - где и как формируются эти средства.

В древности и в средние века развитие архитектуры было в значительной степени анонимным, хотя до нас и дошли некоторые имена зодчих - Фидия, Иктина и Калликрата, Виллара де Оннекура, мастера Петра. Начиная с эпохи Ренессанса развитие архитектурных форм и стилей принимает характер индивидуального творчества . Нововведения чаще всего происходят в проектировании и строительстве какого-либо уникального объекта, который затем становится образцом для подражания.

Вопрос о том, почему некоторые новые формы завоевывают мир, остается теоретически не ясным. Ведь в отличие от науки здесь нельзя говорить о том, что обнаруженные формы оказались «истинными». Можно сказать, что они отвечали определенным историческим условиям и потребностям. Но не ясно, в какой степени это соответствие сохраняется во времени и как должны изменяться формы при изменении этих условий. Постмодернистская философия видит здесь, как правило, волю тех общественных структур, в руках которых находится власть. Однако, если учесть что многие теоретические и проектные идеи последних десятилетий отличались резким нонконформизмом, такой ответ будет верен лишь отчасти. В известной мере в поисках новых архитектурных форм мы видим и развитие имманентной архитектурной мысли, независимую реакцию профессионального мышления на историческую ситуацию.

Спрашивается, с чего начать и как «схватить» такой предмет как профессиональное творческое мышление?

В современном архитектурном мышлении мы имеем несколько разнородных областей или суб-организмов. Прежде всего, это собственно проектное мышление, решающее функциональные, планировочные и конструктивные задачи.

Во вторых, это образное или художественное мышление, связанное с воплощением архитектурных замыслов в виде образов, наконец - это нормативно-организационное мышление, сопряженное с коммуникацией архитектора с заказчиком, властями, строителями.

Над этими тремя сферами мышления надстраиваются три сферы иных профессиональных организмов архитектурного мышления - история, критика и эстетика архитектуры. Еще выше - теория архитектуры и архитектурная педагогика. Наконец в последнее время мы видим появление фрагментов методологического мышления в архитектуре и градостроительстве. Нет сомнений в том, что все указанные области архитектурной мысли имеют нечто общее и нечто специфическое и что со временем эти моменты архитектурной мысли должны быть изучены как в отдельности, так и во взаимодействии. Но на первых порах нам хотелось бы найти такой аспект изучения архитектурной мысли, который бы в максимальной мере схватывал специфику, присущую всем ее сферам. Таким аспектом и является, на наш взгляд, подход к архитектурной мысли через категорию «архитектурной формы». Эта категория оказывается не просто «центральной», то есть равно распространенной во всех указанных сферах и горизонтах, но и такой, которая отличает архитектурную мысль от науки, в которой категория «формы» давно уступила место другим, более специализированным понятиям и категориям.

К истории и логике понимания «архитектурной формы»

Категория и понятие

Несмотря на широкое употребление понятий архитектурного пространства и архитектурной среды, все таки центральное место в инвентаре архитектурной мысли остается за понятием архитектурной формы. В известной степени употребительность этого понятия можно объяснить тем, что оно выступает и в функции категории, то есть на его основе строятся более конкретные понятия, такие как «классические архитектурные формы», «современные архитектурные формы» и т.п.

Исторически содержание этого понятия неуклонно расширялось. Об объеме понятия до эпохи Возрождения говорить трудно, у нас нет достаточных текстуальных свидетельств. Достаточно сказать, например, что Витрувий его вообще не употребляет. Но начиная с Ренессанса оно все прочнее входит в обиход, а его объем неуклонно расширяется. Сначала к архитектурным формам относят только реконструкции архитектурных форм классической древности, затем , к концу 18 столетия, в число архитектурных форм попадают рациональные геометрические и изобразительные метафоры французских зодчих, вслед за ними - усилиями романтиков в круг архитектурных форм включается готика. В 19 столетии археология обогащает число архитектурных форм материалами археологических обмеров и реконструкций сооружений древних цивилизаций, в том числе и архитектуры стран Азии, Ближнего востока и Нового света, вслед за чем к ним присоединяются и этнографические материалы. Наконец, уже в нашем столетии в число архитектурных форм включаются все варианты архитектурных поисков современного движения, от модерна до постмодерна. Как реализованные, так и оставшиеся на бумаге.

Несмотря на то, что увлечение наукой и научными категориями временами оттесняло традиционную категорию - «архитектурная форма» на периферию архитектурной мысли, она продолжала широко использоваться в среде проектировщиков, в архитектурной критике и в истории архитектуры. Единственным исключением была, пожалуй, критика времен борьбы с «формализмом» в советской архитектуре конца 30х - начала 60х годов. Понятие «форма» в полемике тех лет приобретало столь негативный оттенок, что авторы расширенных тезисов «Основ советской архитектуры» старались этого слова вообще не употреблять, хотя это им не удавалось, так как бороться с формализмом, не употребляя термин форма, невозможно.

Понятие архитектурной формы остается и в центре современных теоретических дискуссий, хотя теоретической модели его найти не удается. М.Тафури называет современные архитектурные формы «регрессивной утопией», то есть средством скрыть неразрешимые противоречия поздней капиталистической культуры, но что такое «архитектурная форма», как понятие, сложившееся задолго до капитализма, он не объясняет. Не делают этого и другие авторы, предлагающие самые разные теоретические и экспериментальные опыты интерпретации архитектурных форм.

Как только мы начинаем рассматривать понятие архитектурной формы с точки зрения логики профессионального мышления, мы сталкиваемся с тем, что имеем дело с одной из основных философских категорий, но сразу же обнаруживаем, что категория формы в философии разработана не настолько, чтобы можно было «применить» ее в архитектуре. И дело тут не в отсталости советской философии. Если взять современный философский словарь, отражающий основные направления современной западной философской мысли, то в нем статьи «форма» не найдем вообще.

В «Философской энциклопедии» советских времен статья «форма» написана А.Кураевым, который пишет: «Содержание и форма - философские категории, во взаимосвязи которых, содержание, будучи определяющей стороной целого, представляет единство всех составных элементов объекта, его свойств, внутренних процессов, связей, противоречий и тенденций, а форма есть способ существования и выражения содержания». Это определение весьма туманно. Особенно неясно, что такое « способ существования и выражения содержания» , то есть слова, относящиеся как раз к форме.

В работах советских теоретиков форма обычно рассматривалась в противопоставлении к содержанию. Но, будучи необходимым в борьбе с «формализмом», это категориальное противопоставление мало что дает для понимания многообразия смыслов этой категории, ее происхождения и развития и уж почти ничего не дает для понимания логики архитектурного мышления.

Более конкретными были историко-философские исследования этой категории, особенно, работы М.Мамардашвили о «превращенных формах» мышления. М.Мамардашвили показал, что в представлениях о форме постоянно смешиваются знания о предмете мысли и логике самой мысли. Закон движения самой мысли даже у Гегеля не отделен от закона движения предмета, отчего возникает представление о тождестве бытия и мышления, а диалектические отношения формы и содержания в философских истолкованиях метафорически представлялась чем то вроде змеи, время от времени сбрасывающей старую форму под давлением нового содержания.

Подобного рода схоластические метафоры дают мало . Поэтому приходится начинать с наивных вопросов о том, что такое форма вообще.

Кажется очевидным, что всякий предмет имеет какую то форму. Скажем - вот это яблоко имеет форму шара, а вот эта груша - форму ...груши. Этот пример показывает, что мы зачастую не можем назвать форму предмета никаким именем, отличным от его собственного. Говоря о форме мы постоянно обращаемся к некоторому каталогу форм. В случае с яблоком мы обратились к геометрическому понятию - шару. В случае с грушей у нас такого геометрического понятия нет и мы можем пользоваться либо очень приблизительными определениями типа «треугольник», «конус» или просто назвать форму груши «грушевидной».

Но есть и другая сторона проблемы. Всякий ли предмет действительно имеет форму? Имеет ли, например, форму лес, по которому мы идем, или какая-то часть воды под поверхностью моря. Если все имеет форму, то какой смысл мы вкладываем в выражение «совершенно бесформенный»?

Приходится признать, что форма предмета принадлежит не столько самому предмету, сколько нашим познавательным средствам, мышлению. Мы умеем видеть в предметах только те формы, которые освоены знанием и мышлением в культурной традиции и языке. Это можно назвать «эпистемологическим» принципом .Там где соответствующих стереотипов усмотрения формы нет, там мы ее попросту не видим, хотя предмет перед нами и в его существовании нет никаких сомнений. Формы, которые мы видим в предметах, есть конструкции мысли и в какой то мере - формы самого мышления.

Возникает и еще более кардинальный вопрос - почему предметы вообще обязаны иметь форму, точнее, почему вообще мышление выработало эту именно категорию и так сильно держится за нее в архитектуре? Ответов на эти вопросы в готовом виде нет.

Поэтому прежде чем приступить к анализу архитектурной формы и архитектурного мышления нам пришлось выдвинуть рабочую гипотезу о смысле категории «форма» , ее судьбе в истории мышления и отношении к архитектуре, опираясь на предложенные в методологических работах Г. Щедровицкого представления о содержательногенетической логике и «языковом» мышлении , используя противопоставление иконических и вербальных языков.

Иконическое и вербальное описание в становлении категории «форма»

Категория формы возникает из философской рефлексии над ремесленной деятельностью изготовления вещей, предметов.

Противопоставление формы содержанию можно истолковать как противопоставление графического рисунка предмета его имени. Форма относится к графической фиксации предмета, а содержание - к понятийно-вербальной. Остановимся на этом чуть подробнее. Если у нас есть , скажем, ваза, то мы можем описать ее с помощью слова «амфора» или с помощью рисунка, ее изображающего. Но с помощью рисунка или чертежа, мы можем сделать другую амфору. Слово же само по себе никак не может помочь мастеру сделать новую вещь.

Исходя из этого, мы можем подойти к вопросу о категории. Отвечая на вопрос: какое описание разумно отнести к «форме» и какое к «содержанию» мы предлагаем опираться на принцип «конструктивности», то есть относить к форме те описания, которые могут быть использованы в конструировании или проектировании предмета. Тогда рисунок или чертеж вазы и окажутся его «формой», а слово «амфора» содержанием.

Эту модель можно перенести на более сложные случаи описаний, одни из которых сообразны проектированию и производству изделия, в том числе строительству сооружений, а другие относятся к использованию, социальному функционированию вещи. Так мы получаем ответ на вопрос о необходимости категории форма в мышлении и деятельности. С помощью этой категории фиксировался тот тип знаний о предмете, который был тесно связан с операциями по его изготовлению и проектированию, тогда как то, что относилось к свойствам предмета в быту или в иной сфере его функционирования - считалось содержанием. Так что форма и содержание - не просто априорные категории мышления, а универсалии и категории соответствующие видам деятельности.

В производственной деятельности рисунок используется не как предмет созерцания, а как инструмент производства. Рисунок и чертеж способны не только фиксировать конфигурацию и размеры предмета, но и варьировать их, сохраняя его основную топологическую схему, а также компоновать (то есть соединять, расчленять и сознательно деформировать) схемы предметов в процессе их конструктивного преобразования.

По мере развития техники и архитектуры появлялись все более сложные модели в которых рисунки и чертежи дополнялись числовыми данными и схемами расчетов, обретали специфический предметный характер, но сохраняли при этом свой главный категориальный смысл - как фиксация «формы» предмета.

К истории категории «форма»

Античное понимание категории «форма» и близких к ней «морфе», «эйдос» и «идея» не скрывает их ремесленное происхождение, связанное с производством вещей по определенным нормативным описаниям, которые и толковались как формы самих предметов и философски возводились к некоей «вечной» и неразрушимой на фоне разрушающихся предметов космической сущности: идее, форме или эйдосу предмета.

Позднее категория «форма» начала осознаваться не как форма вещи, а как форма самого мышления. Философская мысль Нового времени, исследуя категорию «форма», имеет дело уже не с ремесленным производством, а с производством научных знаний и их систем, сменой стилей в искусстве и с развитием самих философских концепций.

Наконец, в наши дни категория «форма» развертывается в систему новых категорий для нужд научной и технической деятельности, социального и культурного действия.

Строительство и архитектура были и остаются важнейшими сферами социальнокультурного развития общества.

Чтобы повысить эффективность разработки проектов в настоящее время прибегают к их системной организации, используя принцип разделения и кооперации труда. Но этот метод, во всяком случае, до сих пор, остается практически бесплоден для решения творческих задач, которые и сегодня под силу только индивидуальному творчеству. Едва ли привлечение большого числа архитекторов, искусствоведов, психологов и тому подобных специалистов могло бы позволить достичь того же, что удалось Ле Корбюзье или И.Леонидову. Поэтому теория и методология архитектурного мышления пытаются понять, каким образом в индивидуальном мышлении осуществляются процессы и порождаются продукты социально-культурной значимости, недоступные коллективной работе. Понять это можно только при условии адекватного представления о том, что такое «архитектурная форма» как категория профессионального мышления.

Дата добавления: 2018-09-20; просмотров: 261; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

12 3 Следующая ⇒

Мы поможем в написании ваших работ!