Сладков Николай Иванович (1920–1996)
Апрельские шутки
Любит пошутить этот Апрель. Взял нынче и прикинулся на первое апреля зимой. Снегу высыпал, морозом ударил.
Скворцы и грачи, что с юга уже прилетели, испугались. Плохо дело: надо назад заворачивать.
Услыхал про то Апрель и перетрусил. «Что ж я, – думает, – за Апрель, что за весенний месяц, коли всех птиц разогнал?»
Давай кричать:
– Эй, птицы перелётные! Не бойтесь, не улетайте! Я пошутил. Я вас просто с первым апреля надул! Я весенний, не зимний! Сейчас снегопад остановлю, морозы прогоню. Потом за снега возьмусь, потерпите!
Легко сказать: потерпите. А есть что?
Ой, не твёрдое апрельское слово!
Не серьёзный это месяц, весенний. Всё бы ему шутить да обманывать. Не только на первое апреля может обмануть, но даже и на пятнадцатое, а то и на двадцатое. Ему – шутки, а лесным птицам и зверям – горе.
Но, спасибо, юннаты помогают. Скворечники и дуплянки [41] развесили. Голодных подкормят, замёрзших отогреют, слабых поддержат – тех, кто к человеческому жилью в непогоду жмётся.
Апрель тоже не одни шутки шутит, но и дело делает. Снега растопляет, льды взламывает, землю прогревает. Большое дело делает. Нешуточное.
Бегство цветов
Долину у высокой снеговой горы за безводье назвали Мёртвой.
Мы пришли в долину в сумерках – ничего не успели разглядеть. А утром вдруг видим: по всей долине синие озёра в золотых берегах и холмы красных песков. Но глаза обманули нас. Не было в долине ни синих озёр, ни золотых песчаных берегов, ни красных холмов. Были цветы. В сырых впадинах синели незабудки. Они были такие яркие и такие синие, будто в них отразилось весеннее небо. Озёра незабудок окружали золотые лютики. А на сухих гривах горели маки. Маки были похожи на красные фонарики, зажжённые в зелёной траве. Их было много. Так много, что у нас начинало рябить в глазах и кружилась голова. Вот так мёртвая долина! Как хорошо!
|
|
|
– Плохо, – сказали чабаны. – Мёртвая долина. Скоро всё сгорит от жары. Овцам нечего будет есть.
– И цветы сгорят? – пожалели мы. Чабан прищурился.
– Цветы уйдут.
– Как уйдут? Куда?
– Нас поведут на новые пастбища.
Шутник чабан. Нашёл проводников…
Прошло несколько дней. И вдруг мы заметили, что цветы‑то действительно пошли! Цветы стали подниматься в гору! Каждый день они поднимались всё выше и выше.
Цветы уходили из Мёртвой долины. Цветы спешили!
Синими волнами вверх по сырым лощинкам выплеснулись незабудки. По скатам лощин поднимались жёлтые лютики. Будто среди жёлтых песков бежали синие ручьи.
Маки поднимались по гребням отрожков.
Всё злее жгло солнце.
Всё выше и выше поднимались на гору цветы. Высокая гора. Первыми стали отставать незабудки. Они поднялись до верхних родничков и окружили их бирюзовыми колечками. Но лютики и маки поднимались ещё выше.
|
|
|
Ночи стояли душные, жаркие. За горами метались зарницы.
Вершина горы из белой стала бурой – сошёл последний снег. Из бурой стала зелёной – покрылась травой. И наконец – золотой: это на саму вершину поднялись первые лютики. А скоро среди зелени и лютиков зажглись красные фонарики – на вершину вскарабкались маки!
Вслед за цветами и травой потянулись в горы и отары белых овец. Они, как курчавые весенние облака, ползли по горным склонам.
А внизу в долине всё сгорело. Долина стала мёртвой.
Но мы смотрели на горы и радовались: там, наверху, сочные травы, красные цветы – большие будут курдюки у овец, душистое будет овечье молоко.
Бежал ёжик по дорожке
Бежал ёжик по дорожке – только пяточки мелькали. Бежал и думал: «Ноги мои быстры, колючки мои остры – шутя в лесу проживу». Повстречался с Улиткой и говорит:
– Ну, Улитка, давай‑ка наперегонки. Кто кого перегонит, тот того и съест.
Глупая Улитка говорит:
– Давай!
Пустились Улитка и Ёж. Улиткина скорость известно какая – семь шагов в неделю. А Ёжик ножками туп‑туп, носиком хрюк‑хрюк, догнал Улитку, хруп – и съел.
|
|
|
Дальше побежал – только пяточки замелькали. Повстречал Лягушку‑Квакушку и говорит:
– Вот что, пучеглазая, давай‑ка наперегонки. Кто кого перегонит, тот того и съест.
Пустились Лягушка и Ёж. Прыг‑дрыг Лягушка, туп‑туп‑туп Ёжик. Лягушку догнал, за лапку схватил и съел.
Съел Лягушку – дальше пятками замелькал. Бежал‑бежал, видит – Филин на пне сидит, с лапы на лапу переминается и клювищем щёлкает.
«Ничего, – думает Ёж, – у меня ноги быстрые, колючки острые. Я Улитку съел, Лягушку съел – сейчас и до Филина доберусь!»
Почесал храбрый Ёж сытенькое брюшко лапкой и говорит этак небрежно:
– Давай, Филин, наперегонки. А коли догоню – съем!
Филин глазищи прищурил и отвечает:
– Бу‑бу‑будь по‑твоему!
Пустились Филин и Ёж.
Не успел Ёж и пяточкой мелькнуть, как налетел на него Филин, забил широкими крыльями, закричал дурным голосом.
– Крылья мои, – кричит, – быстрее твоих ног, когти мои длиннее твоих колючек! Я тебе не Лягушка с Улиткой – сейчас целиком проглочу да и колючки выплюну!
Испугался Ёж, но не растерялся: съёжился да под корни и закатился. До утра там и просидел.
Нет, не прожить, видно, в лесу шутя. Шути, шути, да поглядывай!
|
|
|
Медведь и солнце
Просочилась в берлогу Вода – Медведю штаны промочила.
– Чтоб ты, слякоть, пересохла совсем! – заругался Медведь. – Вот я тебя сейчас.
Испугалась Вода, зажурчала тихим голосом:
– Не я, Медведушка, виновата. Снег во всём виноват. Начал таять. Воду пустил. А моё дело водяное – теку под уклон.
– А, так это Снег виноват? Вот я его сейчас! – взревел Медведь.
Побелел Снег, испугался. Заскрипел с перепугу:
– Не я виноват, Медведь. Солнце виновато. Так припекло, так прижгло – растаешь тут!
– Ах, так это Солнце мне штаны намочило! – рявкнул Медведь. – Вот я его сейчас!
А что «сейчас»? Солнце ни зубами не схватить, ни лапой не достать.
Сияет себе. Снег топит, воду в берлогу гонит. Медведю штаны мочит.
Делать нечего – убрался Медведь из берлоги. Поворчал, поворчал да и покосолапил. Штаны сушить. Весну встречать.
Эхо
Стоит на берегу лес, густой, как стена. Крикнешь – лес ответит. Спросишь один раз – лес три раза ответит.
– Эхо лесное, спросить могу?
– Ау, ау, ау…
– Куда это листья лесные пропали?
– Опали, опали, опали.
– Трава лесная, где ты, не вижу?
– Ниже, ниже, ниже.
– Цветы луговые, а вы что пропали?
– Завяли, завяли, завяли.
– Птички‑певички, давно ли вы пели?
– Они улетели, они улетели.
– Рыбы речные, куда вы уплыли?
– А мы на дне в иле, в иле, в иле.
– Лягушки и раки, куда подевались?
– А мы закопались, мы закопались.
– Белки и зайцы, про вас мы не знаем!
– Мы шубки меняем, меняем, меняем.
– Так что же случилось в лесу? – мы спросим.
– Пришла к нам осень, осень, осень.
Зарубежная литература
Сказки народов мира
Златовласка ( Чешская сказка )
В одной стране – забыл я её название – был королём злой и сварливый старик. Пришла однажды к нему во дворец торговка, принесла в корзине свежую рыбу и говорит:
– Купи у меня эту рыбу, король. Жалеть не будешь.
Король покосился на рыбу:
– Не видел я ещё такой рыбы в своём королевстве. Ядовитая, что ли?
– Что ты! – испугалась торговка. – Прикажи эту рыбу зажарить, съешь её – и ты сразу начнёшь понимать разговор всех зверей, рыб и птиц. Даже самый малый жучок что‑нибудь пропищит, а ты уже будешь знать, чего он хочет. Станешь самым умным королём на земле.
Королю это понравилось. Он купил у торговки рыбу и, хотя был скупой и жадный, даже не торговался и заплатил, сколько она запросила. «Вот теперь, – подумал король и потёр костлявые руки, – буду я самым умным на свете и завоюю весь мир. Это уж как пить дать! Поплачут теперь мои не́други».
Король позвал своего слугу, молодого Иржика, и приказал ему зажарить рыбу к обеду.
– Но только без плутовства! – сказал король Иржику. – Если ты съешь хоть один кусочек этой рыбы, отрублю голову.
Принёс Иржик рыбу на кухню, поглядел на неё и ещё больше удивился: никогда он не видел такой рыбы. Каждая рыбья чешуйка светилась разноцветным огнём, как радуга. Жалко было чистить и жарить такую рыбу. Но против королевского приказа не пойдёшь.
Жарит Иржик рыбу и никак не может понять, готова она или нет. Рыба не румянится, не покрывается корочкой, а становится прозрачной.
«Кто её знает, зажарилась она или нет, – подумал Иржик. – Надо попробовать».
Взял кусочек, пожевал и проглотил – как будто готова. Жуёт и слышит тоненькие писклявые голоса:
– И нам кусочек! И нам кусочек! Ж‑ж‑жареной рыбы!
Оглянулся Иржик. Никого нет. Только мухи летают над блюдом с рыбой.
– Ага! – сказал Иржик. – Теперь я кое‑что начинаю понимать насчёт этой рыбы.
Взял он блюдо с рыбой и поставил на окно, на сквозной ветер, чтобы рыба остыла. А за окном идут через двор гуси и тихонько гогочут. Прислушался Иржик и слышит, как один гусь спрашивает:
– Куда пойдём? Куда пойдём?
А другой отвечает:
– К мельнику на ячменное поле! К мельнику на ячменное поле!
– Ага! – снова сказал Иржик и усмехнулся: – Теперь‑то я понимаю, какая это рыба. Пожалуй, одного кусочка мне маловато.
Иржик съел второй кусок рыбы, потом красиво разложил рыбу на серебряном блюде, посыпал петрушкой и укропом и понёс блюдо королю.
С тех пор Иржик начал понимать всё, о чем говорили друг с другом звери. Он узнал, что жизнь зверей не такая уж лёгкая, как думают люди, – есть у зверей и горе и заботы. С этого времени Иржик стал жалеть зверей и старался помочь каждой самой маленькой зверюшке, если она попала в беду.
После обеда король приказал подать двух верховых лошадей и поехал с Иржиком на прогулку.
Король ехал впереди, а Иржик – за ним следом. Горячий конь Иржика всё рвался вперёд. Иржик с трудом его сдерживал. Конь заржал, и Иржик тотчас понял его слова.
– Иго‑го! – ржал конь. – Давай, брат, поскачем и перенесёмся одним махом через эту гору.
– Хорошо бы, – отвечал ему конь короля, – да на мне сидит этот старый дуралей. Ещё свалится и сломает шею. Нехорошо получится – как‑никак, а всё‑таки король.
– Ну и пусть ломает шею, – сказал конь Иржика. – Будешь тогда возить молодого короля, а не эту развалину.
Иржик тихонько засмеялся. Но король тоже понял разговор коней, оглянулся на Иржика, ткнул его коня сапогом в бок и спросил Иржика:
– Ты чего смеёшься, нахал?
– Вспомнил, твоя королевская милость, как сегодня на кухне два поварёнка таскали друг друга за вихры́.
– Ты у меня смотри! – с угрозой промолвил король.
Он, конечно, не поверил Иржику, сердито повернул коня и поскакал к себе во дворец. Во дворце он приказал Иржику налить себе стакан вина.
– Но смотри, если не дольёшь или перельёшь – прикажу отрубить голову!
Иржик взял кувшин с вином и начал осторожно лить вино в тяжёлый стакан. А в это время влетели в открытое окно два воробья. Летают по комнате и на лету дерутся. Один воробей держит в клюве три золотых волоса, а другой старается их отнять.
– Отдай! Отдай! Они мои! Вор!
– Не дам! Я их подхватил, когда красавица расчёсывала золотые косы. Таких волос нет ни у кого на свете. Не дам! За кого она выйдет замуж, тот будет самым счастливым.
– Отдай! Бей вора!
Воробьи взъерошились и, схватившись, вылетели за окно. Но один золотой волос выпал из клюва, упал на каменный пол и зазвенел, как колокольчик. Иржик оглянулся и… пролил вино.
– Ага! – крикнул король. – Теперь прощайся с жизнью, Иржик!
Король обрадовался, что Иржик пролил вино и можно будет от него отделаться. Король один хотел быть самым умным на свете. Кто знает, может быть, этот молодой и весёлый слуга ухитрился попробовать жареной рыбы. Тогда он будет опасным соперником для короля. Но тут королю пришла в голову удачная мысль. Он поднял с полу золотой волос, протянул его Иржику и сказал:
– Так и быть. Я тебя, пожалуй, помилую, если ты найдёшь девушку, что потеряла этот золотой волос, и приведёшь её мне в жены. Бери этот волос и отправляйся. Ищи!
Что было делать Иржику? Взял он волос, снарядился в дорогу и выехал верхом из города. А куда ехать, не знает. Отпустил он поводья, и конь поплёлся по самой пустынной дороге. Она вся заросла травой. По ней, видно, давно не ездили. Дошла дорога до высокой тёмной пущи. Видит Иржик: на опушке пылает огонь, горит сухой куст. Пастухи бросили костёр, не залили, не затоптали, и от костра куст загорелся. А под кустом – муравейник. Муравьи бегают, суетятся, тащат из муравейника своё добро – муравьиные яйца, сухих жучков, гусениц и разные вкусные зёрна. Слышит Иржик, как кричат ему муравьи:
– Помоги, Иржик! Спаси! Горим!
Иржик соскочил с коня, срубил куст и погасил пламя. Муравьи окружили его кольцом, шевелят усиками, кланяются и благодарят:
– Спасибо тебе, Иржик. Век не забудем твоей доброты! А если понадобится тебе помощь, надейся на нас. Мы за добро отплатим.
Въехал Иржик в тёмную пущу. Слышит: жалобно кто‑то пищит. Осмотрелся и видит: под высокой елью лежат два воронёнка – выпали из гнезда – и пищат:
– Помоги, Иржик! Покорми нас! Умираем с голоду! Мать с отцом улетели, а мы ещё летать не умеем.
Король нарочно дал Иржику старого, больного коня – настоящую клячу. Стоит конь, ноги у коня трясутся, и видно, что поездка эта для него – одно мучение.
Иржик соскочил с коня, подумал, заколол его и оставил воронятам конскую тушу – пусть кормятся.
– Кар‑р, Ир‑ржик! Ка‑р‑р! – весело закричали воронята. – Мы тебе за это поможем!
Дальше пошёл Иржик пешком. Долго шёл глухим лесом, потом лес начал шуметь всё сильнее, всё громче, ветер гнул уже вершины деревьев. А потом к шуму вершин прибавился плеск волн, и Иржик вышел к морю. На песчаном берегy спорили два рыбака. Одному попалась в сеть золотая рыба, а другой требовал эту рыбу себе.
– Моя сеть, – кричал один рыбак, – моя и рыба!
– А лодка чья? – отвечал другой рыбак. – Без моей лодки ты бы сеть не закинул!
Рыбаки кричали всё сильнее, потом засучили рукава, и дело кончилось бы дракой, если бы не вмешался Иржик.
– Бросьте шуметь! – сказал он рыбакам. – Продайте мне эту рыбу, а деньги поделите между собой. И дело с концом.
Иржик отдал рыбакам все деньги, что получил от короля на дорогу, взял золотую рыбу и бросил в море. Рыба вильнула хвостом, высунула голову из воды и говорит:
– Услуга за услугу. Когда понадобится тебе моя помощь, ты меня позови. Я приплыву.
Иржик сел на берегу отдохнуть. Рыбаки его спрашивают:
– Куда шагаешь, добрый человек?
– Да вот ищу невесту для своего старого короля. Приказал достать ему в жёны красавицу с золотыми волосами. А где её найдёшь?
Переглянулись рыбаки, сели на песок рядом с Иржиком.
– Ну что ж, – говорят, – ты нас помирил, а мы добро помним. Поможем тебе. Красавица с золотыми волосами на всём свете только одна. Это дочь нашего короля. Вон видишь на море остров, а на острове – хрустальный дворец? Вот там она и живёт, в этом дворце. Каждый день на рассвете она расчёсывает волосы. Тогда занимается над морем такая золотая заря, что мы просыпаемся от неё в своей хижине и знаем, что пора нам, значит, на ловлю. Мы перевезём тебя на остров. Только узнать красавицу почти невозможно.
– Это почему же? – спрашивает Иржик.
– А потому что у короля двенадцать дочерей, а золотоволосая одна. И все двенадцать королевен одеты одинаково. И у всех на головах одинаковые покрывала. Волос под ними не видно. Так что дело твоё, Иржик, трудное.
Перевезли рыбаки Иржика на остров. Иржик пошёл прямо в хрустальный дворец к королю, поклонился ему и рассказал, зачем попал на остров.
– Ладно! – сказал король. – Я человек неупрямый. Отдам дочь замуж за твоего короля. Но за это ты должен три дня выполнять мои задачи. Идёт?
– Идёт! – согласился Иржик.
– Поди поспи с дороги. Отдохни. Мои задачи замысловатые. Их с ходу не решишь.
Хорошо спалось Иржику! В окна дул всю ночь морской ветер, шумел прибой, а изредка даже залетали на постель мелкие брызги.
Встал утром Иржик, пришёл к королю. Король подумал и говорит:
– Вот тебе первая задача. Носила моя золотоволосая дочь на шее ожерелье из жемчуга. Оборвалась нитка, и все жемчужины рассыпались в густой траве. Собери их все до единой.
Пошел Иржик на лужайку, где королевна рассыпала жемчуг. Трава стоит по пояс и такая густая, что земли под ней не видно.
– Эх, – вздохнул Иржик, – были бы здесь друзья‑муравьи, они бы мне помогли!
Вдруг слышит писк в траве, будто сотни каких‑то крошечных людишек возятся около его ног:
– Мы тут! Мы тут! Чем тебе помочь, Иржик? Собрать жемчужины? Погоди, мы это мигом!
Забегали муравьи, замахали усиками и начали стаскивать к ногам Иржика жемчужину за жемчужиной. Иржик едва успевал нанизывать их на суровую нитку.
Собрал всё ожерелье и понёс королю. Король долго пересчитывал жемчужины, сбивался, считал снова.
– Всё верно! Ну хорошо, завтра дам тебе потруднее задачу.
Приходит Иржик к королю на следующий день. Король хитро посмотрел на него и сказал:
– Вот беда! Купалась моя золотоволосая дочь и уронила в море золотой перстень. Даю тебе день сроку на то, чтобы ты его достал.
Пошел Иржик к морю, сел на берегу и чуть не заплакал. Море перед ним лежит тёплое, чистое и такое глубокое, что даже страшно подумать.
– Эх, – говорит Иржик, – была бы тут золотая рыба, она бы меня выручила!
Вдруг в море что‑то блеснуло на тёмной воде, и из глубины всплыла золотая рыба.
– Не грусти! – сказала она Иржику. – Только что видела я щуку с золотым перстнем на плавнике. Будь спокоен, я его добуду!
Долго ждал Иржик, пока наконец не выплыла золотая рыба с золотым перстнем на плавнике.
Иржик осторожно снял перстень с плавника, чтобы рыбе не было больно, поблагодарил её и пошёл во дворец.
– Ну что ж, – сказал король, – ловкий ты, видно, человек. Завтра приходи за последней задачей.
А последняя задача была самая трудная: принести королю живой и мёртвой воды. Где её взять? Пошёл Иржик куда глаза глядят, дошёл до великой пущи, остановился и думает:
«Были бы здесь мои воронята, они бы…»
Не успел он додумать, слышит над головой свист крыльев, карканье и видит: летят к нему знакомые воронята.
Рассказал им Иржик своё горе.
Воронята улетели, долго их не было, а потом снова зашумели крыльями и притащили Иржику в клювах две баклаги с живой и мёртвой водой.
– Карр, карр, берри и будь ррад! Карр!
Взял Иржик баклаги и пошёл к хрустальному дворцу. Вышел на опушку и остановился: между двух деревьев чёрный паук сплёл паутину, поймал в неё муху, убил и сидит сосёт мушиную кровь. Брызнул Иржик на паука мёртвой водой. Паук тут же умер – сложил лапки и упал на землю. Тогда Иржик побрызгал муху живой водой. Она ожила, забила крылышками, зажужжала, разорвала паутину и улетела. А улетая, сказала Иржику:
– На своё счастье ты меня оживил. Я тебе помогу узнать Златовласку.
Пришёл Иржик к королю с живой и мёртвой водой. Король даже ахнул, долго не верил, но попробовал мёртвую воду на старой мыши, что бежала через дворцовую комнату, а живую воду – на засохшем цветке в саду и обрадовался. Поверил. Взял Иржика за руку, повёл в белый зал с золотым потолком. Посреди зала стоял круглый хрустальный стол, а за ним на хрустальных креслах сидели двенадцать красавиц, до того похожих одна на другую, что Иржик только махнул рукой и опустил глаза – как тут узнать, которая из них Златовласка! На всех одинаковые длинные платья, а на головах – одинаковые белые покрывала. Из‑под них не видно ни волоска.
– Ну, выбирай, – говорит король. – Угадаешь – твоё счастье! А нет – уйдёшь отсюда один, как пришёл.
Иржик поднял глаза и вдруг слышит – жужжит что‑то у самого уха.
– Ж‑и‑и‑и, иди вокруг стола. Я тебе подскаж‑жу.
Взглянул Иржик: летает над ним маленькая муха. Иржик медленно пошёл вокруг стола, а королевны сидят, поту́пились [42] . И у всех одинаково щёки зарделись. А муха жужжит‑жужжит:
– Не та! Не та! Не та! А вот эта – она, золотоволосая!
Иржик остановился, прикинулся, будто ещё сомневается, потом сказал:
– Вот золотоволосая королевна!
– Твоё счастье! – крикнул король.
Королевна быстро вышла из‑за стола, сбросила белое покрывало, и золотые волосы рассыпались у неё по плечам. И сразу же весь зал заиграл таким блеском от этих волос, что казалось, солнце отдало весь свой свет волосам королевны.
Королевна взглянула в упор на Иржика и отвела глаза: такого красивого и статного юноши она не видела ни разу. Сердце у королевны тяжело билось, но отцовское слово – закон. Придётся ей идти замуж за старого злого короля!
Повёз Иржик невесту своему господину. Всю дорогу берёг её, следил, чтобы не спотыкался её конь, чтобы холодная капля дождя не упала на её плечи. Грустное это было возвраще́ние. Потому что и Иржик полюбил золотоволосую королевну, но не мог ей об этом сказать.
Старый сварливый король захихикал от радости, когда увидел красавицу, и приказал быстро готовить свадьбу. А Иржику сказал:
– Хотел я тебя повесить на сухом суку за ослушание, чтобы труп твой склевали вороны. Но за то, что ты нашёл мне невесту, объявляю тебе королевскую милость. Вешать я тебя не буду, а прикажу отрубить голову и похоронить с честью.
Наутро отрубили Иржику голову на плахе. Зарыдала золотоволосая красавица и попросила короля отдать ей безглавое тело и голову Иржика. Король насу́пился [43] , но не решился отказать невесте.
Златовласка приложила голову к телу, побрызгала живой водой – голова приросла, даже следа не осталось. Побрызгала она Иржика второй раз – и он вскочил живой, молодой и ещё более красивый, чем был до казни. И спросил Златовласку:
– Почему я так крепко уснул?
– Ты бы уснул навсегда, – ответила ему Златовласка, – если бы я не спасла тебя, милый.
Король увидел Иржика и остолбене́л: как это он ожил, да ещё стал таким красивым! Король был хитрый старик и тут же решил извлечь из этого случая выгоду. Позвал палача и приказал:
– Отруби мне голову! А потом пусть Златовласка побрызжет на меня чудесной водой. И я оживу молодым и красивым.
Палач с охотой отрубил голову старому королю. А воскреси́ть [44] его не удалось. Зря только вылили на него всю живую воду. Должно быть, было в короле столько злости, что никакой живой водой не поможешь. Похоронили короля без слёз, под барабанный бой. А так как стране нужен был умный и добрый правитель, то и выбрал народ правителем Иржика, – недаром он был самым мудрым человеком на свете. А Златовласка стала женой Иржика, и они прожили долгую и счастливую жизнь.
Так и окончилась эта сказка о том, как звери отплатили добром за добро и как король потерял голову.
Золотое яблоко ( Армянская сказка )
Жил‑был царь. Царствовал он год, царствовал два года, царствовал три года.
Все его боялись, все ему угождали. И стало царю скучно‑скучно.
Сидит он на троне и скучает.
Приказал он созвать во дворец музыкантов со всей страны. Играли ему музыканты и на свире́ли, и на ци́тре, и на бу́бне, и на барабане. И надоели царю до смерти.
Приказал он позвать плясунов. Уж плясали плясуны, плясали, и так и этак коленца выкидывали, едва ноги себе не отбили. А царь и смотреть на них не хочет.
Скучно царю.
Приказал царь созвать самых искусных наездников. Скакали они перед царём, и сидя в седле, и стоя на коне, и по ровному месту, и по горным склонам. А царь смотрит и зевает, зевает и не смотрит.
Скучно царю.
Приказал царь созвать самых сильных силачей. Стали они бороться, свою силу‑ловкость показывать. И только ещё больше скуку на царя нагнали.
Сидит царь и думает: как бы ему развеселиться? И придумал.
Послал он гонцов по всем дорогам и велел вывесить на всех площадях и перекрёстках его царский указ:
Наш милостивый царь,
Пребывая в великой печали, объявляет:
Кто придумает небыли́цу,
Такую хитрую, что самого царя обманет,
Тот получит в награду золотое яблоко.
Много на свете людей, которые соврут и дорого не возьмут, а тут им золотое яблоко обещают. И не хочешь, а соврёшь.
Повалил к царю всякий народ – и вельможи, и торговцы, и судьи, и менялы. Врут, завираются, невесть что плетут. А царь только рукой машет:
– Ступайте, слушать вас скучно! Даже соврать толком не умеете!
И вот пришёл во дворец бедняк. Низко поклонился царю и поставил перед ним кувшин.
– Чего тебе надо? – удивился царь.
А бедняк отвечает:
– Я пришёл получить с тебя долг. Разве ты забыл, милостивый царь, что должен мне кувшин золота?
Царь так и подскочил на троне.
– Да ты что, в своём ли уме? Когда я у тебя золото брал? Вот уж врун так врун!
– Ну, если я такой хороший врун, – говорит бедняк, – тогда давай золотое яблоко. Для бедного человека и этого немало!
Видит царь, что попался, как мышь в мышеловку.
– Да какой ты врун! – говорит. – Разве же это вранье?
– А если это не вранье, – говорит бедняк, – тогда сыпь сюда золото, – и постучал пальцем по кувшину.
Не знает царь, что делать. Отдать золотое яблоко жалко, а кувшин золотых монет – ещё того больше. Думал он, думал – ничего не придумал. Пришлось ему отдать золотое яблоко.
Бедняк рад.
А царь с тех пор и скучать перестал.
Музы́ка‑чародейник ( Белорусская сказка )
Жил на свете парень. Поглядеть на него, так ничем не приметный – и умом не быстрый, и в работе не ловкий, а вот на дудочке или на другом чем сыграть – великий был мастер. За то и прозвали его люди – Музы́ка, а про настоящее его имя, отцом‑матерью данное, совсем позабыли.
Еще когда малым хло́пчиком [45] он был, пошлют его волов пасти, а он смастерит себе из лозы дудочку да так заиграет, что волы и те заслушаются, развесят уши и стоят, точно их кто околдовал.
А то пойдет Музыка в ночное. На дворе лето, ночи тёплые, аж пари́т. Приведут хлопцы и девки коней на луг, пляшут, смеются, песни поют. Ведомо, молодость! Ей всегда весело!
А Музыка как заиграет на своей дудочке, все разом и притихнут. И сдаётся, словно какая сладость в сердце входит, словно какая сила подхватывает и несёт, и несёт всё выше и выше, к ясным зорькам, в чистое синее широкое небо.
Сидят парни и девки тихо‑претихо. Сидят и слушают. И ведь всю бы жизнь так сидели, всё бы слушали, как Музыка играет!
Вот замолчит он. Никто ворохнуться не смеет, как бы только голос тот не спугнуть, что поёт‑рассыпается по лугам и дубравам, по земле стелется, в небе звенит. Все птахи лесные примолкнут. Уж на что лягушки болтливы, так даже они замолчат, вылезут из своего болота и сидят на кочках словно неживые.
А то вдруг заиграет Музыка протяжно, жалостливо. Заплачут тогда и лес, и дубрава, откуда ни возьмись, хмурки набегут, с неба слёзы польются.
Идут мужики и бабы домой – после целого‑то дня работы, – заслышат ту музыку и остановятся. И уж такая разберёт их жалость, что даже мужики – старые, бородатые – и те в голос заплачут.
А Музыка тем часом возьми да и сверни от жалостливого на весёлое. Что тут сделается! Побросают все свои косы и вилы, грабли и бакла́ги [46] , возьмутся за бока и давай плясать. Пляшут старики, пляшут малые дети, пляшут кони, пляшут дубравы, пляшут зорьки, пляшут хмурки – всё пляшет, всё смеётся!
Вот какой был Музыка‑чародейник! Что захочет, то с сердцем и сделает.
А когда подрос Музыка, смастерил он себе скрипку и пошёл по белу свету тешить людей. Ходит он по деревням и сёлам, играет на своей скрипочке, и кто его ни услышит, всякий в дом к себе позовёт, напоит, накормит да ещё на дорогу чего‑нибудь даст.
Так и жил бы себе Музыка, да на беду в тех местах чертей было видимо‑невидимо. В каждом болоте водились, в каждом овражке. И никому от этой нечисти проходу не было.
Видят черти, что куда Музыка ни придёт, где на своей скрипочке ни сыграет, там люди в мире живут, – и невзлюбили они его. На то ведь и черти! Им жизнь не в жизнь, если людей не перессорят. Раз как‑то шёл Музыка лесом, а черти его и выследили.
– Уж теперь‑то, – говорят, – мы его изведём.
И наслали они на него двенадцать волков.
Вышли волки на дорогу, стоят, зубами ляскают, во все глаза на Музыку смотрят. А глаза‑то у них круглые, что твои лукошки, и точно горячие уголья горят.
Остановился Музыка. Нет у него в руках ничего, чем бы от волков защититься, только скрипка в мешочке. Что тут делать? Что придумать? Видит Музыка – пришёл ему конец.
Достал он тут из мешочка свою скрипочку, чтобы напоследок ещё хоть разок поиграть, прислонился к дереву и начал водить смычком по струнам. Живая заговорила скрипка!
Притаился лес, листком не шелохнёт. А волки как разинули пасти, так словно и окаменели. Стоят, слушают Музыку, а слёзы из волчьих глаз сами собой текут.
Вот перестал Музыка играть, опустил свою скрипочку, к смерти приготовился. Вдруг видит: повернули волки в тёмный лес. Головы повесили, хвосты поджали, кто куда разбреда́ются.
Обрадовался Музыка. Дальше своей дорогой пошёл.
Шёл, шёл и дошёл до реки. Солнышко уже за лес закатилось, только самые верхушки своими лучами трогает, будто золотом их вызола́чивает. Больно хороший вечер! Сел Музыка на пригорке, достал свою скрипку и заиграл, да так ладно, так весело, что и небо, и вода, и земля – всё в пляс пустилось.
Сам водяной не утерпел. Как начал он по дну реки скакать да разные коленца выкидывать!.. Забурли́ли, закипели ключом волны, выплеснулась река из берегов и пошла всё кругом заливать…
Уже к самому лесу подступает, всю опушку затопила… А на опушке как раз черти собрались – поминки по Музыке справлять. Ну и натерпелись же они страху! Едва живые из воды повыскакивали. «Это что же за напасть такая?» – думают.
Поглядели туда‑сюда, что за диво! Сидит на пригорке Музыка – целый, невредимый – и на своей скрипочке наигрывает.
– Да что же это такое! – плачут черти. – И волков он заворожи́л! Как же его сгубить? Житья от него нет!
А Музыка увидел, что водяной на радостях уже деревню топить хочет, и не стал больше играть. Спрятал свою скрипочку в мешочек и пошёл дальше. Да не успел десяти шагов отойти, встречаются ему на дороге два па́ныча [47] .
– Послушай, Музыка, – говорят ему те па́нычи, – сделай милость, поиграй нам на вечеринке. Уж мы тебе всего дадим, чего ни захочешь, и напоим, и накормим, и спать уложим.
Подумал, подумал Музыка: ночевать ему негде, гро́шей нету, и пошёл с ними. Привели панычи Музыку в богатый дом. Смотрит он, а там народу видимо‑невидимо.
Вот вытащил он свою скрипочку, приготовился играть.
А гостей всё больше и больше набивается. И кто ни придёт – сперва к столу подбежит, обмакнёт палец в миску и потрёт себе глаза. Чудно это Музыке. «Дай, – думает, – и я попробую».
Сунул он палец в миску и чуть только тронул глаза – такое увидел, что дух у него захватило! Панов и панночек [48] словно и не бывало, а вокруг него снуют самые настоящие черти и ведьмы. И дом‑то – вовсе не дом, а само чёртово пекло! «Ну, – думает Музыка, – поиграю же я, на славу поиграю, чтобы им, чертям, жарко стало!» Начал он наигрывать на своей скрипочке. Минуты не прошло – всё вихрем закружилось. Столы‑стулья вприсядку пошли, за ними окна с места сорвались, двери с петель снялись, а стены так ходуном и заходили. Да и где же устоять под такую музыку! Ни один гвоздик на месте не удержался, всё пекло в щепки разлетелось.
А черти кувырком да колесом, вприпрыжку да вприскочку разбежались кто куда.
С той поры боятся черти Музыку, больше не цепляются к нему. А он ходит себе по свету, добрых людей веселит да тешит, лихих – без ножа по сердцу режет.
Мифы Древней Греции
Олимп
Высоко на светлом Олимпе царит Зевс, окруженный сонмом богов. Здесь и супруга его Гера, и златокудрый Аполлон с сестрой своей Артемидой, и златая Афродита, и могучая дочь Зевса Афина, и много других богов. Три прекрасные оры охраняют вход на высокий Олимп и подымают закрывающее врата густое облако, когда боги нисходят на землю или возносятся в светлые чертоги Зевса. Высоко над Олимпом раскинулось голубое бездонное небо, и льётся с него золотой свет. Ни дождя, ни снега не бывает в царстве Зевса; вечно там светлое, радостное лето. А ниже клубятся облака, порой закрывают они далёкую землю. Там, на земле, весну и лето сменяют осень и зима, радость и веселье сменяются несчастьем и горем. Правда, и боги знают печали, но они скоро проходят, и снова водворяется радость на Олимпе.
Пируют боги в своих золотых чертогах, построенных сыном Зевса Гефестом. Царь Зевс сидит на высоком золотом троне. Величием и гордо‑спокойным сознанием власти и могущества дышит мужественное прекрасное лицо Зевса. У трона его богиня мира Эйрена и постоянная спутница Зевса крылатая богиня победы Ника. Вот входит величественная богиня Гера, жена Зевса. Зевс чтит свою жену; почётом окружают Геру, покровительницу брака, все боги Олимпа. Когда, блистая своей красотой, в пышном наряде, Гера входит в пиршественный зал, все боги встают и склоняются перед женой громовержца. А она идет к золотому трону и садится рядом с Зевсом. Около трона Геры стоит её посланница, богиня радуги, легкокрылая Ирида, всегда готовая быстро нестись на радужных крыльях в самые дальние края земли исполнять повеления Геры.
Пируют боги. Дочь Зевса, юная Геба, и сын царя Трои Ганимед, любимец Зевса, получивший от него бессмертие, подносят им амброзию и нектар – пищу и напиток богов. Прекрасные хариты и музы услаждают их пением и танцами. Взявшись за руки, водят они хороводы, а боги любуются их легкими движениями и дивной, вечно юной красотой. Веселее становится пир олимпийцев. На этих пирах решают боги все дела, на них определяют они судьбу мира и людей.
С Олимпа рассылает людям Зевс свои дары и утверждает на земле порядок и законы. В руках Зевса судьба людей: счастье и несчастье, добро и зло, жизнь и смерть. Два больших сосуда стоят у ворот дворца Зевса. В одном сосуде дары добра, в другом – зла. Зевс черпает из сосудов добро и зло и посылает людям. Горе тому человеку, которому громовержец черпает дары только из сосуда со злом. Горе и тому, кто нарушает установленный Зевсом порядок на земле и не соблюдает его законов. Грозно сдвинет сын Крона свои густые брови, черные тучи заволокут небо. Разгневается великий Зевс, и страшно поднимутся волосы на голове его, глаза загорятся нестерпимым блеском; взмахнет он своей десницей – удары грома раскатятся по всему небу, сверкнёт пламенная молния и сотрясется высокий Олимп.
У трона Зевса стоит хранящая законы богиня Фемида. Она созывает, по повелению громовержца, собрания богов на Олимпе и народные собрания на земле, наблюдает, чтобы не нарушались порядок и закон. На Олимпе и дочь Зевса богиня Дикэ, наблюдающая за правосудием. Строго карает Зевс неправедных судей, когда Дикэ доносит ему, что не соблюдают они законов, данных Зевсом. Богиня Дикэ – защитница правды и враг обмана.
Но хотя посылает людям счастье и несчастье Зевс, все же судьбу людей определяют неумолимые богини судьбы – мойры, живущие на Олимпе. Судьба самого Зевса в их руках. Властвует рок над смертными и над богами. Никому не уйти от велений неумолимого рока. Нет такой силы, такой власти, которая могла бы изменить хоть что‑нибудь в том, что предназначено богам и смертным. Одни мойры знают веления рока. Мойра Клото прядёт жизненную нить человека, определяя срок его жизни. Оборвётся нить – и кончится жизнь. Мойра Лахесис вынимает, не глядя, жребий, который выпадает человеку в жизни. Никто не в силах изменить определенной мойрами судьбы, так как третья мойра, Атропос, всё, что назначили в жизни человеку её сестры, заносит в длинный свиток, а что занесено в свиток судьбы, то неизбежно. Неумолимы великие, суровые мойры.
Есть и ещё на Олимпе богиня судьбы – это Тюхе, богиня счастья и благоденствия. Из рога изобилия, рога божественной козы Амалфеи, молоком которой был вскормлен Зевс, сыплет она дары людям, и счастлив тот человек, который встретит на своем жизненном пути богиню счастья Тюхе. Но как редко это бывает и как несчастлив тот человек, от которого отвернется богиня Тюхе, только что дававшая ему свои дары!
Так царит окруженный сонмом богов на Олимпе Зевс, охраняя порядок во всём мире.
Библейские сказания
Семь дней творения
Вначале сотворил Бог небо и землю. Но земля была пуста и безвидна; тьма царила повсюду.
Тогда сказал Бог: «Да будет свет!» И стал свет. И Бог назвал свет днём и тьму ночью. Это был первый день.
И сказал Бог: «Да будет твердь!» И стала твердь. И назвал Бог твердь небом. Это был второй день.
И сказал Бог: «Да соберется вода в одно место и да явится суша!» И стало так. И назвал Бог сушу землей; а собрание вод назвал морями. И сказал Бог: «Да произрастит земля зелень, траву и деревья». И стало так. Это был третий день.
И сказал Бог: «Да будут светила на небе!» И создал Бог солнце, луну и звезды. Это был четвёртый день.
И сказал Бог: «Да произведет вода рыб, и птицы да полетят по небу!» И сотворил Бог разных рыб и птиц. Это был пятый день.
И сказал Бог: «Да будут на земле животные разных видов!» И стало так. Наконец Бог создал человека. Это был шестой день.
И посмотрел Бог на все, что создал, и увидел, что все очень хорошо. Седьмой день Бог почил от всех дел Своих и благословил седьмой день и освятил его.
Бог сотворил первого человека
Бог сказал: «Сотворим человека по образу нашему. Он будет владычествовать над всей землёй». И сотворил Бог тело человека из праха земного и вдунул в него дыхание жизни, и стал человек душою живою. И назвал Бог человека Адамом.
Бог насадил райский сад для человека. В нем было много растений, деревьев и вкусных плодов. И сказал Бог Адаму: «От всякого дерева в саду можешь есть; только не ешь плодов дерева, которое посреди рая, ибо, если вкусишь от него, умрёшь».
Бог сказал также: «Нехорошо быть человеку одному. Сотворим ему подходящую помощницу». И навел Бог на Адама глубокий сон. И взял одно из рёбер его и сотворил из ребра женщину, и привел её к Адаму. Адам назвал свою жену Ева (то есть жизнь), ибо она стала матерью всех живущих. Адам и Ева жили праведно и свято и были очень счастливы в раю.
Дата добавления: 2018-09-22; просмотров: 224; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!