Новизны Европы и стрельцы России

 

Б. И. Гаврилов пишет в «Истории России»: «На рубеже XVII–XVIII вв феодальная Россия всё более отставала от Европы, где развивался капитализм. Причинами отставания были и 240‑летнее иго, разорение в „Смутное время“, огромные неосвоенные пространства, определявшие экстенсивный путь развития, и отсутствие удобных морских портов».

Вот к каким нелепым выводам приходят историки, не учитывающие скачкообразного характера нашей истории. Оказывается, к XVIII веку Россия отстала от Европы из‑за того, что в XIV веке подчинилась монгольским скотоводам. А ведь всего за сто двадцать – сто пятьдесят лет до Петра, при Иване Грозном, били крымских татар, побеждали «продвинутых» шведов и поляков, – да и вообще всех, кто претендовал на наши земли. А вот после того рывка действительно стали отставать, но не из‑за «ига», а потому что ход истории у нас такой; стали жить, «как все», и пришли к стагнации. Уровень жизни народа был достаточно высоким, а крепости разрушались…

Для отражения внешнего вызова, противодействия Швеции и Турции требовался новый рывок, чтобы Россия сумела встать вровень с соседями и отразить их притязания на свои земли; он мог произойти при любом царе, а если бы возглавить процессы не сумел царь, это сделал бы какой‑нибудь временщик.

И ведь в самом деле, ещё до воцарения Петра начались перемены, предвещавшие новый мобилизационный этап и рывок; этот период олицетворён князем В. В. Голицыным. Несколько лет безрезультатно шла война с Турцией. Требовалась техническая и промышленная модернизация, развитие торговли и образования. Внутри страны происходили постоянные волнения, – по сути, одновременно шёл процесс «подбора» личности, которая могла бы возглавить рывок, и процесс противодействия переменам со стороны высшей части элиты. Князь Голицын вводил в царском окружении европейские порядки, приглашал иностранных специалистов, занимался судостроением, достиг серьёзных дипломатических успехов; юный Пётр командовал «потешными» полками и строил корабли в Преображенском, отрабатывая элементы своей будущей военной реформы.

Наконец, в 1689 году царь сместил князя и сослал его в Архангельский край. Затем, после попытки Софьи узурпировать власть (в решительный момент стрельцы её не поддержали, и перешли на сторону Петра) он велел сестре удалиться в Новодевичий монастырь, и стал править вместе с Иваном. Болезненный Иван, правда, государственными делами не занимался, и умер в 1696 году.

В первые годы власти Пётр умножал свои «потешные» полки, причём в потешных манёврах стрельцы изображали всегда «польское войско» и были разбиваемы солдатами нового строя. Царь плавал по Белому морю, и, достаточно поняв географическое положение своей страны, утвердился в мысли овладеть Балтикой. Но сначала требовалось завершить вопрос об Азове: война с Турцией, начатая Голицыным, ещё не кончилась. Для взятия морской крепости – Азова, требовался флот, ибо турки при осаде крепости с суши получали всё необходимое для обороны морем.

Здесь нам придётся сделать некоторые политэкономические замечания, и прежде всего сказать несколько слов о меркантилизме. Это институциональное изобретение по всей Европе смягчило переход от феодализма к современному капитализму. Дело в том, что в тот период государства должны были показывать своё военное могущество, а экономической предпосылкой военной мощи было серебро или золото, за которые покупали оружие и содержали войска. Меркантилистское решение требовало продажи за границу больше, чем закупок там же, чтобы разницу получать серебром или золотом.

Крупнейшим практическим деятелем российского меркантилизма был ближних дел боярин Афанасий Ордин‑Нащокин (1605–1680), бывший псковский воевода, дипломат, экономист и предприниматель. Он составил, а царь утвердил Новоторговый устав, который предусматривал ряд мер для пополнения казны звонкой монетой и для поддержки национального купечества, теснимого иностранцами на российском рынке. Иностранцам была запрещена розничная торговля внутри России, а оптовая разрешена только в приграничных пунктах или при условии значительной проезжей пошлины. Пошлины иностранцы должны были платить в золотой и серебряной монете.

Ордин‑Нащокин видел большие выгоды для России от её срединного положения на евразийском материке, и полагал для неё весьма выгодным стать средоточием транзитной торговли между Западной Европой и Востоком (Хива, Бухара, Сибирь, Индия, Китай). Но для этого России необходимо было установить контроль над частью побережья Балтики и упрочить позиции на Чёрном и Каспийском морях!

В 1689 году экономическую программу действий для 17‑летнего Петра предложил Франц Лефорт. По свидетельству И. И. Голикова, написавшего биографию этого сподвижника Петра, основные мысли Лефорта были таковы:

 

«Ваши владения граничат с пятью морями, но ни на котором из них не имеете Вы флота и нижепорядочной пристани корабельной. Купечество (коммерция) Ваших подданных заключается в столь тесных пределах, что не может оно ени Государства обогатить, ни доходов Ваших умножить… Известно же, что доходы Государственные существенно почитаются такие только, которые получаются от вне и которые дают свободнейший в государстве ход и оборот. Средством же к приобретению таковых доходов есть торговля. Она, доставляя в казну Вашу пошлины с привозимых и отпускаемых товаров, продуктови издельев, обогащает купно Государство, умножает силы его и доходы, а что всего важнее – избавляет народ от тягостных налогов, и поощряет как владельцев земель, так и крестьян, к охотнейшему прилежанию в земледелии и умножению нужных для торговли же продуктов. А дабы наиболее распространить и усилить оную, нужно всё Твоё старание обратить на отверзение для иностранной торговли пристаней на брегах морей, Тобою обладаемых, и в пособие как внутренней, так и внешней торговле доставить свободнейший и легчайший провоз товаров соединением и вычищением реки соделанием лучших дорог; чего наипаче требует Твоё Государство, как обширнейшее из всех… Таковая торговля оплодотворяет и обогащает и самую бесплоднуюз емлю, кольми же паче благословенную всяким обильем, какова есть Твоя. Воззрите, Ваше Величество, на Голландскую карту. Она ничто иное, как малый участок земли бесплодной, но торговлею и рачением обогатила себя и Республику довела до могущества, равняющего её с великими державами».

 

В Англии действовали законы, согласно которым приехавший в страну и распродавший свои товары купец должен был истратить вырученные суммы на закупку английских товаров, – тем самым предупреждался вывоз денег из страны. Вот и Пётр, во время своего пребывания в Англии в 1698‑м, уступил англичанам за 20 тыс. фунтов стерлингов монополию на ввоз в Россию табака при условии, что деньги, полученные от продажи табака в России, будут израсходованы на покупку русских товаров, чтобы предотвратить вывоз из России национальной валюты. Потому‑то он и внедрял курение среди подданных, – не чтоб их здоровье подорвать глупости ради, а чтоб ускорить торговые обороты.

Пётр старался развивать вывоз казённых товаров на казённых же судах, чтобы экономить на уплате иностранным перевозчикам. Если иностранный товар ввозился или вывозился на российском корабле, то пошлина на этот товар снижалась на 2/3. Предпринимались попытки повысить стоимость вывозимых товаров за счёт улучшения их качества и углубления степени обработки. Поскольку стоимость масла, добываемого из льна и конопли, выше, чем стоимость исходного сырья, Пётр запрещал экспорт семени льна и конопли; по той же причине был запрещён вывоз невыделанных кож. Царь заставлял отечественных экспортёров вывозить пеньку в виде готовых изделий (верёвок), и на российских судах.

Многое во внешней политике Петра становится понятным, если помнить о меркантилизме. Ещё в 1690‑е годы он пришёл к выводу, что для устранения международной изоляции необходим выход к морям – Чёрному и Балтийскому. Первоначально российская экспансия устремилась на юг: в 1695 и 1696 состоялись азовские походы. Потерпев неудачу под Азовом в 1695 году, царь энергично принялся за строительство флота.

Так мобилизационная экономика, как всегда, началась с выполнения военного заказа. В Воронеже построили мелкие суда, 23 галеры, и большой корабль «Апостол Пётр». Весной 1696 года под командой Ф. Я. Лефорта они по Дону спустились к Азову; турецкий флот сожгли казаки, а сухопутное войско воеводы А. С. Шеина осадило Азов с суши. Через два месяца Азов сдался. В руководстве государства во множестве появились новые люди. Для создания флота на Азовском море многих бояр, дворян, духовенство и посадских людей объединили в «кумпанства», которые должны были построить 52 судна, а шестьдесят молодых знатных людей были посланы в Европу, изучать корабельное дело.

Итак, в 1696 году с помощью флота Пётр выиграл первую свою войну – завоевал Азов, а с ним и выход в море. В том же году был основан Таганрог – база флота. После победы Пётр посетил Тулу и положил начало знаменитым Демидовским оружейным заводам. 1697  .– Кёнигсбергский договор Бранденбурга с Россией о дружбе и торговле. Избрание Фридриха Августа I, курфюрста Саксонского, на польский трон. «Великое посольство» Петра I в Западную Европу (Курляндия, Пруссия, Голландия, Англия, Священная Римская империя) в целях формирования антиосманского союза, закупок вооружения и приглашения специалистов.

Лубочные рассказы о «Великом посольстве» Петра в Европу годятся разве что для художественных фильмов. Это в них можно разыгрывать в лицах сказки о скромности Петра и о том, что Европа якобы не узнавала его в бомбардире Петре Михайлове. Европа не «не узнавала», а не желала признавать его официально, возможно, от страха перед могущественной Турцией, к союзу против которой он эту Европу призывал. Вот он и прикидывался, что ездит «инкогнито». К счастью для царя, Голландия того времени была мировым центром, как Нью‑Йорк сегодня. Её решения было определяющими для остальной Европы, и в конце концов Пётр занял своё место в здешнем политическом истеблишменте.

В Голландии, как известно, царь отличился тем, что, вопреки всем принятым правилам, лично работал плотником. В книге «Государи дома Романовых» говорится, что он во время благородного пребывания своего на верфи «был прилежным и разумным плотником, также в связывании, заколачивании, сплачивании, поднимании, прилаживании, натягивании, плетении, конопачении, стругании, буравлении, распиливании, мощении и смолении поступал, как доброму и искусному плотнику надлежит». Кстати, в Голландии, в пику московскому Печатному двору, находившемуся в ведении патриарха Адриана, Пётр основал русскую типографию, где затеял печатать светские книги. «Вмешательство» в традицию московского книгопечатания сам царь считал первой своей реформой.

Практики корабельного дела, которую Пётр получал в Голландии, ему было мало. Он хотел узнать и теорию постройки корабля, быть не только корабельным плотником, но и инженером.

В предисловии к Морскому регламенту рассказано, что в Голландии на Ост‑Индской верфи царь «своими трудами и мастерством новый корабль построил и на воду спустил. Потом просил той верфи баса Яна Пола, дабы учил его препорции корабельной, который ему чрез четыре дня показал. Но понеже в Голландии нет на сие мастерство совершенства геометрическим образом, но точно некоторые принципы, прочее же с долговременной практики, о чём вышереченный бас сказал, и что всего на чертёж показать не умеет, тогда дело ему стало противно, что такой дальний путь для сего восприял, а желаемого конца не достиг. И по нескольких днях прилучилось ему быть на загородном дворе купца Яна Тесинга в компании, где сидел гораздо не весел, ради вышеписанной причины; но когда между разговоров спрошен был, для чего так печален? тогда оную причину объявил. В той компании был один англичанин, который слышав сие сказал, что у них в Англии сия архитектура так в совершенстве, как и другие, и что кратким временем научиться можно. Сие зело обрадовало, по которому немедленно в Англию и поехал и там… оную науку окончил».

Самое в аглицком опыте примечательное, что он имеет прямое отношение к истории цивилизации: английские корабелы первыми начали применять закон Архимеда для расчёта водоизмещения судов, что позволило им прорезать люки для пушек, не спуская корабль на воду – а в Голландии таких расчётов делать ещё не умели! Вот так «древняя греческая наука» и проявилась – в конце XVII века. И отправился Пётр учиться этой новинке к лорду Кину в английское Адмиралтейство.

В журнале («Юрнале»), который вёл царь, о приезде в Англию отмечено: 11 января «с яхт перебравшись в мелкие суды, называются баржи, с греблею поехали рекою Темсом. Проехали на правой стране здание, именуемое Тур, где англинских честных людей сажают за караул; проехали мост, на котором дворы построены; приехали в город Лондон; поставлены в трёх дворах мещанских и тут кушали».

14 января прибыл английский король с визитом. Недели через полторы Пётр отдал ему визит, а под 9‑м февраля в «Юрнале» читаем: «После полудня в 3‑м часу совсем перебравшись, переехали в Детфорт». Это маленький городок на правом берегу Темзы, верстах в трёх от Лондона. Пётр нанял здесь дом у самой верфи и прожил два с половиной месяца, проходя высший курс кораблестроения.

А. С. Пушкин пишет в «Истории Петра Первого»:

 

«Король подарил ему 25‑пушечную яхту и модель военного корабля и велел дать морское примерное сражение. Тогда‑то, восхищаясь манёврами, сказал он: „Если б я не был русским царём, тожелал бы быть английским адмиралом“. Потом ездил он в Гордервики видел там такие же морские эволюции. На возвратном пути претерпел он бурю. Пётр, ободряя с ним бывших, говорил им: „Слыхали ль вы, что б царь когда‑либо утонул?“

В Лондоне нанял он множество корабельных плотников и матросов и при двух мастерах, Денеи Нае, отправил их в Россию. В числе их (посвидетельству Катифора) находилось 23 шкипера (из оных 3 для военных судов), 30 квартермейстеров, 30 лекарей, 60 подлекарей, 200 пушкарей, 4 компасных мастеров, 2 парусных и 2 якорных, 1 резчик, 2 кузнеца, 2 конопатчика, 20 корабельных работников etc».

 

Всё свободное от работы на верфях время царь употреблял на обзор различных достопримечательностей, посещал музеи и лаборатории и не упускал случая поучиться. Так было и в Голландии, и в Англии. В Амстердаме царь под руководством гравёра Шхонебека успел даже попробовать гравировать… Часто посещал лекции по анатомии, был в больнице на операциях. Впоследствии Пётр считал себя отчасти медиком и с удовольствием выдёргивал больные зубы у приближённых. В Дельфте учёный натуралист Левенгук показал царю обращение с микроскопом, и отзывался с удивлением о чрезвычайных способностях и любознательности Петра. В дневник часто попадали заметки вроде таких: «Смотрел лабораториума, где огнестрельные всякие вещи и наряжают бомбы»; «Ездил в «Острономику»; «Приехали в город Винзер, а в нём королевский двор зело изряден»; «Был с Яковом Брюсом в Туре, где деньги делают».

В этом «Туре» – Тауэре, тогда помимо сажаниязакараул «англинских честных людей» ещё и монеты печатали, и руководил сим процессом как раз в это время Исаак Ньютон, выдающийся физик, математик, алхимик и хронолог. Он в 1696 году покинул Кембридж и, переехав в Лондон, стал смотрителем, а затем директором Монетного двора. Учёный был назначен на эту «экономическую» должность, потому что стараниями Королевского (научного) общества была разработана концепция денежной реформы ради улучшения экономического положения страны; как один из разработчиков реформы, Ньютон полностью занялся новым делом, повысив выпуск монет в восемь раз.

Директор Монетного двора был представлен русскому царю, и они имели беседу, причём Пётр был восхищён умом собеседника. Надо полагать, он почерпнул из беседы немало сведений о правильном ведении государственных финансов и экономики. Также во время пребывания в Лондоне Пётр закупил у Королевского общества геодезические приборы, возможно, тоже не без посредничества Ньютона. Интересно, что каждый набор этих приборов был страшно дорогой, и Петра уговаривали взять только один, но он настоял, чтобы купили двадцать, заявив, что в таком деле негоже экономить.

Особенное удовольствие доставляли царю осмотры военных и торговых кораблей, гаваней, доков, верфей, фабрик, заводов и мастерских. Всякое ремесло, всё то, в чём сказывалось торжество искусной человеческой руки над грубой материей, привлекало к себе его внимание. Гораздо менее интересовался он произведениями чистого искусства: эстетическое удовольствие, доставляемое ими, было для него мало понятно, а всего меньше царя занимало изучение политического и общественного строя тех государств, в которых он гостил. Пётр не выказывал никакой охоты познакомиться с их государственными учреждениями, законами и порядками. В его дневник, испещрённый множеством отметок о посещении заводов и мастерских и тому подобных учреждений, попала за все три месяца житья в Англии только один раз отметка «были в парламенте».

Епископ солсберийский Бернет, несколько раз побывавший у Петра, дал о нём неблагоприятный отзыв. «Царь – человек весьма горячего нрава, – пишет он, – склонный к вспышкам, страстный и крутой. Он ещё более возбуждает свою горячность употреблением водки, которую сам приготовляет с необычайным знанием дела… Особенную наклонность он имеет к механическим работам; природа, кажется, скорее создала его для деятельности корабельного плотника, чем для управления великим государством».

21 апреля 1698 года царь выехал из Англии, присоединился к посольству, ожидавшему его в Голландии, и, недолго пробыв там, отправился, опережая посольство, в Вену, куда и прибыль 16 июня. Людовика XIV, как пишет романовская история, он якобы не успел навестить в Париже из‑за начавшегося стрелецкого бунта. Это неправда, ибо стрелецкий бунт 1698 года был подавлен без Петра, и даже узнал он о нём только после его подавления. Так что, скорее, «Король‑Солнце» Людовик XIV просто не захотел встречаться с русским царём. Императорскую Вену Пётр тоже посетил как частное лицо. В нашей истории ещё не раз повторится ситуация, когда с Россией вступают в союз и зовут её на помощь в своих интересах, но когда помощь нужна России – демонстративно её не замечают. По плану после посещения цесарского двора в Вене предстояло побывать в Венеции у другого участника священного союза, – но не сбылось. В Вене он получил известие о стрелецком бунте, что побудило его ускорить возвращение в Россию. По возвращении из‑за границы Пётр немедля возобновил следствие о бунте стрельцов.

Бунт этот возник так. По взятии Азова стрелецкие полки несли там гарнизонную службу, затем их перевели в Великие Луки на польскую границу, а в Азов на их место двинули из Москвы всех тех стрельцов, которые в ней оставались. Так из Москвы вывели все стрелецкие полки, а среди стрельцов на польской границе разнёсся слух, что их навсегда вывезли из столицы (где они раньше привольно жили со своими семьями, занимаясь хозяйством, торговлей и ремёслами), и что стрелецкому войску грозит уничтожение.

 

«Они не могли не догадываться, что скоро придёт конец их привольной жизни, и станут их учить новому иноземному строю; поэтому они так легко верили всякому неблагоприятном услуху » (см. «Государи дома Романовых», стр. 203).

 

Виновниками стрельцы сочли бояр и иностранцев, завладевших делами в столице, и решили противозаконно вернуться в Москву. По предложению князя Б. А. Голицына против них были высланы боярин Шеин и генерал Гордон с 4 000 войска и 25 пушками. 17 июня эти войска встретили мятежников под Воскресенским монастырём на реке Истре, и нескольких залпов оказалось достаточным, чтобы разогнать их. Бежавших перехватали. Шеин произвёл розыск, кто из них были воры, а кто добрые люди, и множество их было казнено. Остальных разослали по монастырям и тюрьмам под стражу.

Мы помним, что в 1689 году стрельцы, по крайней мере большинство, отказались идти против Петра по призыву Софьи. Но они тогда не выразили и особенно горячего стремления идти за него, предпочитая остаться спокойными зрителями борьбы, чтобы примкнуть к той стороне, которая одержит победу.

Теперь добавим к изложенному выше ещё кое‑какие подробности: когда четыре полка переходили к польской границе, до полутораста стрельцов бежали с дороги, и в марте 1698 года объявились к Москве. Здесь, помимо слухов о «сгинувшем» в неметчине царе, они услыхали призывы из Девичьего монастыря от Софьи, рассылавшей грамотки такого типа: «Вам бы быть к Москве всем четырём полкам, и стать под Девичьим монастырём табором и бить челом мне иттить к Москве против прежнего на державство: а кто бы не стал пускать – и вам бы чинить с ними бой». Это был открытый призыв к государственному перевороту посредством бунта. Московское правительство потребовало, чтобы дезертиры вернулись в свои полки.

Они отказались и были выбиты из города вооружённой силой. Казалось бы, странно, что до того они больше месяца спокойно жили в Москве, но дело в том, что от царя долго не было известий; пошёл слух, что он умер, и правительство было в растерянности. Вдруг бы и впрямь Софья взяла власть… Наконец, Ф. Ю. Ромодановский, правивший Москвой в отсутствии Петра, получил от него из‑за границы выговор: «Зелом непечально и досадно на тебя, для чего ты сего дела в розыск не вступил… Я не знаю, откуда на вас такой страх бабий. Мало ли бывает, что почты пропадают, к томуже в ту пору было и половодье. Неколи ничего ожидать с такою трусостью! Пожалуй, не осердись: воистину от болезни сердца писал ».

Изгнанные из Москвы стрельцы вернулись в свои полки на границу, принеся туда московские разговоры и царевнины грамоты, а 28 мая пришёл указ: переходить в смоленские и тверские города впредь до указа, а бегавших в Москву послать в Малороссию на вечное житьё с жёнами и детьми. Стрельцам бы согласиться, но они отказались выдать товарищей, ходивших в Москву: «Мы за них не стоим, – отвечали стрельцы на требование командиров, – да мочи нашей нет их выдать». Теперь уже беглецы мутили войско из чувства самосохранения; началось открытое сопротивление власти.

Вот после этого стрельцы постановили, что надо идти к Москве, бить бояр, бить немцев, и даже были более решительные предложения: «государя в Москву не пустить и убить, за то, что почал веровать в немцев, сложился с немцами». Сменив полковников и капитанов на новых, выборных, стрельцы двинулись на Москву; тут‑то и разбили их войска боярина Шеина и генерала Гордона.

Петра розыск, произведённый Шеиным, не удовлетворил, судя по тому, что, получив известия об этих событиях, он отписал Ромодановскому: «…Хотя зело нам жаль нынешнего полезного дела (визита в Венецию, – Авт .), однако сей ради причины будем к вам так, как вы не чаете », и затем, быстро вернувшись, начал новое следствие. Проблема была, разумеется, не в стрельцах, сколь много ни попортили они ему крови в детстве и юности. Десятилетним ребёнком он стоял на Красном крыльце, когда стрельцы сбрасывали на копья любимых им людей и близких родственников. Осенью того же года он с братом и сестрой‑правительницей вынуждены были укрываться от стрельцов за стенами Троицкого монастыря. В августе 1689 года его ночью опять внезапно будят: снова бунтуют стрельцы, грозят убийством. Перед поездкой за границу – стрельцы, заговор на его жизнь, составленный Цыклером, Соковниным и Пушкиным! Наконец, и за границей жить и учиться не дают спокойно.

И всё же для царя проблема была не в стрельцах, а в тех силах, которые стояли за ними. Тайными пружинами, приводившими в движение их полки, были, конечно, интриги Софьи и Милославских; но боярину Шеину не по рангу было расследовать такое дело. Вот почему Пётр начал новое следствие: надо было вырвать корни мятежей.

26 августа 1698 года по Москве разнёсся слух, что накануне приехал царь в мрачном настроении: не был во дворце у жены, вечер провёл в Немецкой слободе, на ночь уехал в Преображенское. С середины сентября повезли в Москву разосланных ранее по тюрьмам и монастырям стрельцов, и всего свезли их до 1700 человек.

 

«Начались страшные допросы и пытки в 14 застенках в Преображенском, под руководством знаменитого своею жестокостью начальника Преображенского приказа кн. Ф. Ю. Ромодановского, которого сам Пётр называл «зверем » («Государи дома Романовых, стр. 206).

 

С 30 сентября начались массовые казни, и затем продолжались весь октябрь. 17 октября в Преображенском в присутствии царя головы осуждённым рубили приближённые; всех превзошёл «Алексашка», будущий светлейший князь Меншиков, хвалившийся тем, что отрубил двадцать голов. Всего за октябрь казнено было до 1000 стрельцов; 195 из них были повешены под Девичьим монастырём перед кельей Софьи, где и висели пять месяцев. Саму бывшую правительницу постригли под именем Сусанны.

Ошеломляющие события 1698 года страшно подействовал и на московское общество, и на самого Петра. В обществе слышался ропот на жестокости, на новшества, на иностранцев, «сбивших царя с пути». На это царь отвечал новыми репрессиями. Однако, ведь с дезертирами и мятежниками всегда и везде обходятся достаточно сурово!

С подавлением стрелецкого бунта (на деле – с разгромом политической оппозиции со стороны аристокрации ) Пётр окончательно взял государственное управление в свои руки. Как писал П. Я. Чаадаев, «Пётр кинул нас на поприще всемирного прогресса». В том же 1698 году царём был разорван брак с Евдокией, и она отправилась в Суздаль, за крепкие ворота Покровского монастыря, где и была наречена монахиней Еленой…

 

Основа славных дел

 

1699  , январь . – Проведение крупной общественной реформы. Предоставление права самоуправления тяглым общинам через выборные Бурмистерские палаты. Эти палаты (и все тяглые люди) изъяты из ведения воевод и подчинены московской Бурмистерской палате, также выборной, которая ведала посадским населением с 1699 года, в 1700‑м была преобразована в Ратушу, а в 1720 – в Главный магистрат. Вместо Боярской думы в 1699 году учреждена Ближняя канцелярия, с 1708 года получившая название Консилия министров .

Обычный подход историков, анализирующих времена реформ, подобных петровскому, заключается в поиске: в чьих интересах – дворянства, купечества или буржуазии – проводились эти реформы. Тот факт, что государство есть та общественная структура, которая синхронизирует интересы всех социальных групп, выпадает из внимания. К счастью, большинство историков всё же склонны применять комплексный подход, с учётом всех факторов – географического, этнического, демографического, социально‑экономического, политического, государственно‑правового, идеологического и других. Только так можно с необходимой полнотой исследовать исторические процессы во всей их сложности, запутанности и противоречивости, сравнить с аналогичными процессами в других регионах.

Царю требовалось повысить эффективность налогообложения, но это не всё: целью губернской реформы 1708–1711, провинциальной реформы 1719 и реформы магистратов 1721 годов было укрепление на местах позиций государства, которое получало возможность регулировать повседневную жизнь провинциального общества.

Некоторые исследователи констатировали неоднократные попытки Петра I через местное законодательство оживить и мобилизовать инициативу снизу, побудить сословия к активным действиям в интересах государства, предоставив им возможность участия в самоуправлении. Это стремление отмечено не только в реформах городского управления 1699 и 1721 годов. Как видим, в политике Петра сочетались две тенденции: во‑первых, дисциплинировать население, усилив административное начало и, во‑вторых, пробудить инициативу, допустив все сословия, в известной мере, к участию в самоуправлении. То, что Петру удалось создать, просуществовало затем немало десятилетий, и всё же реформы именно местных органов управления, как правило, оцениваются более негативно, чем остальная часть комплекса административных преобразований царя‑реформатора. И «негатив» этот усматривают прежде всего в том, что возникли конфронтации народа с властными структурами на местах. А это и не удивительно, ибо местное управление как нижняя ступень административной пирамиды находилось в наиболее тесном и разнообразном взаимодействии с населением. Нельзя забывать и о величине страны: влияние монарха в абсолютистском государстве на периферии, по мере удалённости от престола, всегда ослабевает. Немаловажно, что царь не смог в достаточной степени обеспечить свои новые учреждения квалифицированным персоналом, а инертность прежних кадров привела к тому, что практика управления продолжала сохранять свои старые черты. Да и попытка отделить друг от друга судебную и исполнительную администрации не была успешной.

Итак, тяглые общины получили самоуправление и своё представительство в столице (Бурмистерскую палату, Ратушу, Главный магистрат). А что получили дворяне? Пётр сохранил и усилил прежнюю основу организации дворянства, его служебную повинность; присвоил дворянскому званию значение почётного благородного достоинства; дал служилому классу общее наименование шляхетства [14]; даровал дворянству гербы, заимствовал с запада аристократические титулы.

Вместе с тем, он ослабил наследственную замкнутость служилого сословия: установил выслугу дворянства, открыв свободный доступ в шляхетское сословие разночинцам, возвысил чиновную честь над честью сословной и, приблизив к себе деятелей низкого происхождения, принизил родовитое дворянство. В 1702–1705, 1713 и 1714 годах была сделана попытка дать провинциальному дворянству права избирать на посты в местном управлении своих представителей.

Наконец, вопреки примеру Запада и вопреки началам Уложения царя Алексея Михайловича, Пётр допустил смешение занятий между классами служилым и торгово‑промышленным и переход лиц из одного класса в другой.

Историки, бывало, отмечали отсутствие последовательности в осуществлении преобразований, и что они не опирались на какой‑либо «хорошо осознанный и твёрдо установленный принцип», и что государство навязывало своё мнение в самобытных территориях, разрушая местные культурные традиции. Всё это так. Однако Пётр‑то, возможно, осознавал, чего он хочет получить в конце пути, и лишь отсутствие соответствующих сложности задачи кадров и общая социальная «взбаламученность» эпохи растянули процесс на более долгий срок, чем было отпущено жизни самому Петру Алексеевичу.

О том, что у России особый путь исторического развития, сказано немало; немало и разоблачений этого «антинаучного взгляда». Мы не станем спорить; путь нашей страны в чём‑то «особый», в чём‑то нет. Точно также, изучая социальное устройство и бытовые правила в племенах, живущих, например, на Чукотке и островах Новой Гвинеи, можно найти и общее, и особое. Нам представляется верным взгляд некоторых западных историков (М. С. Андерсон, А. Гершенкрон, М. Раев, А. Лентис), согласно которому на Западе общественный строй определял правительственную и административную структуру, а в России, наоборот, государство определяло социальную структуру.

Мнение, что у нас государственная власть имеет значительно более высокие позиции по отношению к обществу, чем па Западе, нашло сторонников и среди советских историков во время дискуссии конца 1960‑х годов о российском абсолютизме. Уже тогда выдвигались положения о крестьянстве, как массовой социальной опоре абсолютизма, и о том, что роль классовой борьбы в формировании абсолютизма сильно преувеличена. Но при всей специфике российского абсолютизма и вообще истории России, в целом развитие последней шло по тем же законам, что и в других странах!

Поныне озабоченные люди ищут «русскую национальную идею», а ведь уже в допетровский период основной идеей русского общественного строя было полное подчинение личности интересам государства.

 

«Внешние обстоятельства жизни Московской Руси, её упорная борьба за существование с восточными и западными соседями требовали крайнего напряжения народных сил…Служилый человек обязан был нести ратную службу в течение всей своей жизнии «биться до смерти с нагайскими или немецкими людьми, не щадя живота». Посадские люди и волостные крестьяне должны жертвовать своим достоянием для помощи ратным людям. Все классы населения прикреплены к службе или тяглу, чтобы «каждый в своём крепостном уставе и в царском повелении стоял твёрдо и непоколебимо ».

 

Это мнение, высказанное Н. П. Павловым‑Сильванским, расставляет все точки над «ё». Для своего самосохранения перед лицом внешней опасности народ был вынужден ощетиниваться: общество расслаивалось, – служилый обязан был нести ратную службу, тяглый – долженбыл жертвовать ради нужд обороны всем своим достоянием. Также нельзя забывать, что для реализации государственных целей царям нужны были исполнители, а выбор оных всегда очень небольшой. Исполнителей надо готовить, но на это может не быть времени. Поэтому приходилось пользоваться услугами тех, кто имелся в наличии, а это, как правило, был очень неподходящий материал, нуждавшийся в обработке, для чего требовался и кнут, и пряник.

Проводились обязательные смотры дворян. В 1703 году было объявлено, что тех, кто не явится на смотр в Москву, а также и воевод, «чинящих им поноровку», будут без пощады казнить смертью. Эта угроза не приводилась в исполнение, и впоследствии правительство Петра отказалось от устрашения «нетчиков» смертной казнью. Царь предпочёл такие испытанные меры наказания, как отнятие вотчин и поместий, или (как в 1707) велел брать с дворян московских чинов и городовых, не явившихся на службу, штраф, а тех, которые не явились к последнему сроку, «бить батогами, сослать в Азов и отписать их деревни на государя».

В 1705 году велено было явиться на государев смотр в Москву всем московским дворянам и придворным чинам: стольникам, стряпчим, жильцам. Смотр не служащим дворянам и недорослям, с распределением их по осмотру в службу или учение, производился в Петербурге также в 1711 и 1712 годах. Не явившимся на этот смотр более состоятельным дворянам, имевшим не менее ста дворов, велено было прибыть в Петербург в 1713 году, а менее состоятельным дворянам (для которых поездка в отдалённый Петербург требовала непосильных расходов) велели являться на смотр в Москву. Недоросли моложе 10 лет отпускались домой, с обязательством явиться по первому призыву правительства; часть недорослей от 10 до 15 лет определялась в школы или посылалась в заграничное учение; 15 лет и выше – зачислялись в военную службу или к гражданским делам.

Пётр, меняя многие правила, оставил сословную организацию почти в том виде, в каком получил её от своих предшественников. Он сохранил прежнее разделение классов по различию лежавших на них повинностей, увеличил служебные и податные требования и усилил зависимость лиц от государственной власти, пресекая уклонение от службы или тягла. Новая подушная система обложения вернее настигала каждого плательщика. Строгие меры против дворян, укрывающихся от службы («нетчиков»), и преобразование войска обеспечивали более исправное исполнение дворянством военной повинности.

И дворян и простолюдинов, как сообщает Ричард Пайпс, без разбору подвергали телесным наказаниям. Боярина и генерала лупили кнутом так же нещадно, как последнего крепостного. (Высший класс был избавлен от телесных наказаний лишь грамотой дворянству в 1785 году.) Дворянин, не получивший образования или скрывший крепостных от переписчика, изгонялся из своего сословия. Дворянина на гражданской службе, показавшего себя за пятилетний испытательный срок негодным к канцелярской работе, отправляли в армию простым солдатом…

До Петра I в России отсутствовала единая военная организация, переход к регулярной армии происходил постепенно. Царь, распустив в 1698 году стрелецкие полки, создал регулярную армию на основе полков «нового строя» и «потешных полков». Были унифицированы форма и вооружение. Дворянин по‑прежнему нёс пожизненную службу; даже старость и увечье не всегда освобождали его от этой повинности: ставшего неспособным к военной службе переводили на считавшуюся более лёгкой службу гражданскую. В 1721 году, в связи с реформой центральных и губернских учреждений, предпринят был общий смотр всем (всем!) дворянам: жившим в городах Петербургской губернии следовало явиться в Петербург, остальным – в Москву. Только жившие или служившие в отдалённой Сибири и Астрахани были избавлены от явки на смотр. Обязаны были явиться и уволенные в отставку за старостью или увечьем, и все, кто в губерниях и провинциях находился у дел. Чтобы в отсутствие их дела не остановились, все дворяне были разделены на две смены: одна смена должна была прибыть в Петербург или Москву в декабре 1721, другая – в марте 1722 года.

В 1731 году Военная коллегия доносила Сенату о прошлых правилах: «По указам Петра Великого для учреждения регулярного войска, всероссийское шляхетство, кроме старолетних и увечных, определены были в службу, и определены были в армию по смерть, а иные по то время пока за старостью и за разными неисцельными болезнями отставкой абшид получили».

Но вернёмся немного назад.

Указами от 19 и 20 декабря 1699 года было введено новое летосчисление: не от Сотворения мира, а от Рождества Христова; новогодие наступало не с 1 сентября, а с 1 января, как во многих европейских странах. Празднование Нового года должно было происходить с 1 по 7 января. Ворота дворов надлежало украшать сосновыми, еловыми или можжевельными деревьями, а ворота бедных владельцев – ветвями. Каждый вечер по большим улицам предписывалось жечь костры, а при встрече поздравлять друг друга. В столице в эти дни устраивались фейерверки.

В присутственных местах во всём государстве новое летосчисление было принято, и отпраздновали, будь здоров: с молебном, колоколами, парадом под распущенными знамёнами и орудийной пальбой. «Народ, однако, роптал, – пишет Пушкин. – Удивлялись, как мог государь переменить солнечное течение, и веруя, что бог сотворил землю в сентябре месяце, остались при первом своём летосчислении».

1700  .– После смерти патриарха Адриана царь оставляет патриарший престол незанятым и создаёт органы временного управления церковью. (В 1721 году патриаршество будет вообще отменено; руководство духовной жизнью страны Пётр возложит на Святейший синод с государственным чиновником – обер‑прокурором, во главе.)

В 1700 году был принят специальный указ об обязательном ношении венгерского платья (кафтана), а в следующем году было запрещено носить русское платье; его изготовление и продажа карались законом. Также предписывалось носить немецкую обувь, сапоги и башмаки. Не раз публиковались указы, угрожавшие нарушителям различными карами, вплоть до каторги. В том же году Пётр указал, чтоб женщины и девицы имели в обращении с мужчинами полную свободу, ходили бы на свадьбы, пиршества и прочее, незакрываясь. Он учредил при дворе и у бояр столы, балы, ассамблеи, повелел быть в Москве театральным представлениям, на коих сам всегда присутствовал. Были запрещены браки по неволе, когда молодожёны не видели друг дружку до свадьбы; отныне жениху и невесте повеленобыло иметь свидания до брака.

1701  . – Пётр I издал Указ, запрещающий опускаться на колени при виде государя и снимать шапку зимой, проходя мимо его дворца. По этому поводу Пушкин сообщает следующее: «Когда народ встречался с царём, то по древнему обычаю падал перед ним на колена. Пётр Великий в Петербурге, коего грязные и болотистые улицы не были вымощены, запретил коленопреклонение, а как народ его не слушался, то Пётр Великий запретил уже сие под жестоким наказанием, дабы… народ ради его не марался в грязи».

1705  . – Началось Астраханское восстание (1705–1706).Православные миссионеры доходят до Камчатки. В ноябре Пётр издал Указ о формировании первого в России полка морской пехоты.

В 1705‑м Пётр первым в Европе ввёл обязательный рекрутский набор; солдат и матросов набирали из крестьян и посадских людей (одного человека от 20 дворов); освобождались от призыва только гражданские чиновники, духовенство и некоторые категории крестьян.

До этого, в общем и целом, крестьянин мог быть уверен, что коли ему так захочется, он до конца дней своих проживёт в кругу семьи в своей собственной избе. Введённая Петром рекрутская повинность именно потому явилась для крестьян великим бедствием, что ломала эту устоявшуюся традицию, год за годом отрывая от семей тысячи молодых мужчин. Со временем стало возможным посылать на военную службу кого‑либо вместо себя или покупать освобождение от воинской повинности, но это решение было доступно не многим. Крестьяне смотрели на призыв в войско, как на смертный приговор.

Е. Н. Водовозова, спустя полтора столетия, так описывала ужас увоза крестьянина в рекруты: «На того, кому предназначалось быть рекрутом, немедленно надевали ручные и ножные кандалы и сажали в особую избу. Это делали для того, чтобы помешать ему наложить на себя руки или бежать. С этою целью несколько человек крестьян садились с будущим рекрутом в избу и проводили с ним всю ночь, а на другой день ранним утром его отвозили в городское присутствие. В эту ночь сторожа не могли задремать ни на минуту: несмотря на то, что вновь назначенный в рекруты был в кандалах, они опасались, что он как‑нибудь исчезнет с помощью своей родни. Да и возможно ли было им заснуть, когда вокруг избы, в которой стерегли несчастного, всё время раздавались вой, плач, рыдания, причитания… Тот, кто имел несчастье хотя раз в жизни услышать эти раздирающие душу вопли, никогда не забывал их…» Офицерский корпус комплектовался из дворян, причём в 1714 году Пётр издал указ о производстве в офицеры только тех дворян, кто послужил солдатом в гвардии. Надо отметить, что, вопреки практике предыдущего века, при Петре и не дворянин мог выслужиться в офицеры и получить дворянство. Первыми гвардейскими полками стали бывшие потешные Преображенский и Семёновский. В 1698 и 1716 году были изданы «Уставы воинские», опубликованы различные наставления по военному делу. Создавались офицерские и унтер‑офицерские военные и военно‑медицинские школы.

С реорганизацией армии отменена была прежняя поместная система содержания служилых людей. Раздача поместий прекращается; денежное жалованье, которое ранее было только придатком к жалованью поместному, делается основным постоянным вознаграждением за службу. При Петре и в последующие царствования служащие нередко получали земли, населённые имения, но уже не для обеспечения службы, как прежде, а в виде особой награды за службу, и не в условное владение, а в собственность на том же основании, как ранее раздавались «выслуженные, жалованные вотчины».

Создание Петром большой постоянной армии – одно из ключевых событий в истории русского государства. К моменту его смерти Россия располагала мощным войском, состоявшим из 210 тысяч регулярных и 110 тысяч вспомогательных солдат (казаков, иноземцев и т. д.), а также 24 тысяч моряков. Население же тогда было у нас 12‑13 миллионов человек, – получается, под ружьём было более 2,5% населения; в более богатой Европе нормой была численность армии в 1% населения. Можно представить, чего стоило для такой бедной страны, как Россия, содержание подобных вооружённых сил. Военные экспедиции постоянно поглощали 80‑85% дохода России, а однажды (в 1705) обошлись и в 96%.

В эти года активно развивалась промышленность.

Мануфактуру петровского периода можно смело характеризовать, как уже капиталистическую. Опираясь на результаты статистической обработки цифрового материала (частично введённого им в научный оборот впервые), выдающийся советский экономист С. Г. Струмилин доказал, что контингент вольнонаёмных рабочих был гораздо шире, чем считалось ранее. Ещё более важно, что рабочие всех категорий получали заработную плату. Это чисто капиталистический элемент, контрастирующий с нормами феодального общества, чьим обязательным атрибутом является натуральная экономика.

С. Г. Струмилин, исследовав период с 1701 по 1724 год, выявил, что по сравнению с темпами промышленного развития предыдущего столетия произошёл мощный рост производства, сопровождавшийся возрастанием товарооборота на 76 % на внутреннем рынке. По мнению учёного, эти годы ознаменовались «скачком, в результате которого в феодальной экономике возникает капиталистический уклад». (См. Струмилин С. Г. К вопросу об экономике петровской эпохи.)

Средства для создания промышленности, армии и флота, для ведения войны были получены путём резкого повышения налогов. Специальные «прибыльщики» изобретали новые косвенные налоги: на соль и рыбную ловлю, мельницы, бороды, бани, на дубовые гробы, мёд и т. д. Правда, А. С. Пушкин, приведя большущий список податей, взимавшихся при Петре, приводит примечание Голикова: «Большая часть сих податей уже существовала, иные взимались не для государя…»

В 1718–1724 годах была проведена перепись населения, и вместо подворной введена подушная подать. Отличие в том, что её брали не со двора, а с каждого мужчины: с помещичьих крестьян 74 коп., с государственных 1 руб. 14 коп., с ремесленников и купцов 1 руб. 20 коп. Количество косвенных налогов дошло до сорока. Ввели прямые налоги на содержание армии и флота, уменьшили содержание серебра в монете. Доходы государства выросли к 1724 году в 4 раза.

Многие, очень многие историки видят в налоговой политике правительства Петра I большие неправильности и несправедливости. Увеличение количества нищих и беглых, восстания, общий ропот – вот их аргументы. Однако статистические расчёты того же Струмилина показывают, что в годы правления Петра роста налогового бремени не было! Напротив, его реальная величина снизилась на 15 %, а тот факт, что с 1701 по 1724 год, то есть за годы Северной войны, поступления в государственную казну выросли на 77%, служит явным доказательством экономического прогресса. И достигнут он был в результате реформ в целом и промышленной политики царя в частности.

А вот и результат, опять словами Пушкина:

 

«Пётр пресёк корчемство, воровство в соляных промыслах, потаённый провоз etc. Он умножил доходы отпуском в Европу, в Персию и Китай казённых товаров. Пётр заключает мир со Швецией, не сделав ни копейки долгу, платит Швеции [за территориальные приобретения, – Авт .] 2 000 000р., прощает государственные долги и недоимки, и персидскую войну окончивает без новых налогов (с пошлиной на получающих жалование). По смерти своей оставляет до 7 000 000 р сбережённой суммы »…

 

Северная война

 

То, что служилый обязан был нести ратную службу, а тяглый – жертвовать ради нужд обороны всем своим достоянием, – о чём мы писали в предыдущей главе – не является исключительно русской спецификой, и более того: война и оборона даже не чисто человеческое изобретение. Бьются за свои участки медведи и кабаны в лесу; охраняют свои гнёзда птицы; большие деревья, раскинув пошире свои кроны, лишают солнечного света траву и кустики, растущие внизу, подавляя их выживаемость и сохраняя для себя почвенные соки. Вот и государства на международном уровне всегда, когда предоставляется возможность, силовыми или другими методами подчиняют своей воле слабых соседей, вплоть до уничтожения их государственности, а в отношениях с сильными пытаются, так или иначе, «давить» на них. Чем, как не давлением, была блокада Московии, её отсечение от внешних рынков западными странами? Или ещё пример: Турция поддерживала крымских татар в их набегах на нашу страну. Но и мы поддерживали казаков в их нападениях на турецкую и иранскую территорию, одновременно не позволяя им своевольничать у себя.

Что интересно, такому поведению государств невозможно дать качественную оценку, в смысле, определить его как «хорошее» или «плохое». Давление на соседей – военное, дипломатическое, торговое или даже психологическое, – оно не хорошее и не плохое, оно естественное, как способ геополитического позиционирования. Точно так и зверь позиционирует себя в стае подобных, и если не может показать зубы собрату своему, его заставят этими зубами выкусывать блох у вожака. В человеческих «стаях», кстати, так же. Ну, а когда иерархия уже ясна, и звери, и люди, и государства ищут себе союзников, объединяясь против более сильных. Однако все «покусывания» и «толчки», дипломатические и прочие эскапады только раскачивают ситуацию, а вот если государство, излишне раскачавшись, теряет устойчивость, и его слабость становится очевидной, то наступает время прямой агрессии против него.

И тут нам пора вернуться к нашей истории.

В конце XVII века в Московии, Польше и Швеции появляются три молодых и весьма амбициозных правителя: Пётр I, его немецкий приятель – курфюрст Саксонский Фридрих, который в 1697 стал и польским королём с именем Август II, и 16‑летний Карл XII, король Швеции с 1698 года. Сообщим не очень известную деталь: Карл XII титуловался не «король (kung) Швеции» в современном географическом смысле, а «кунг шведов, готтов и вандалов», то есть был правителем населения Скандинавии, Прибалтики и части Литвы – Белой Руси от Балтийского до Чёрного моря, включая бассейны Западного и Южного Буга. Пушкин в «Полтаве» не зря титулует Карла паладином , то есть наместником, а не королём Швеции. Чьим же он был наместником? Понятно, что турецкого султана, в серале которого (сарае, дворце) и провёл изрядную часть своей жизни.

Завоевательные походы Карла XII из варяг в греки шли с севера на юг по «солнечной дороге», по‑шведски – Sul v?g (произносится Солвей ). Приключения его воинов изрядно засорили древнерусскую историю, а сам король попал в русские былины, сочинённые во второй половине XVIII века , под прозвищем Соловей‑разбойник.

1699  . – Преображенский договор Саксонии и Дании с Россией о Северном союзе против Швеции. Здесь надо напомнить, что истоком территориальных претензий России к Швеции был Столбовой мир 1617 года, по которому Швеция получила территорию от Ладожского озера до Ивангорода, а для России в очередной раз оказался закрыт выход к Балтийскому морю. Так что причину войн этого периода надо искать в интересах торговли: и ввозной, и вывозной товар дешевле, если своя страна контролирует торговые пути; дополнительный доход страны от таможенных сборов весьма значительно возрастает.

Специфика России, её «особость» в том, что в силу природно‑климатических условий прибавочного продукта с единицы площади здесь собирается меньше, а на простое выживание требуется больше. Это значит, что если люди внутри страны живут так же хорошо, как жители других, более благополучных стран, то не остаётся средств на развитие, и мы отстаём от соседей, а при агрессии с их стороны не остаётся средств и на простое выживание, – всё уходит на оборону.

И отсюда можно вывести два следствия. Первое . Чтобы скомпенсировать скудость прибавочного продукта с единицы площади и в нужный момент встать вровень пусть с небольшими, но примерно равными по численности населения богатыми странами, нам требуется большая территория и доступ к мировым торговым дорогам. Второе . Наш путь во времени принципиально скачкообразный: более или менее зажиточное существование народа, сопровождаемое технологическим отставанием страны, сменяется могучим рывком страны, сопровождаемым всеобщей нищетой народа.

Новый цикл в этих «русских горках», – когда происходит мобилизация общества и рывок – начинается с преддверия иностранной агрессии, которая, как это понятно народу, может вообще покончить с существованием страны. Так было при Иване IV Грозном, так было при Петре I Великом. И при Иосифе Сталине, кстати, тоже.

Люди, которые вводили мобилизационную экономику – хоть Иван, хоть Пётр, – с одной стороны, были обычными людьми со своими недостатками и слабостями, поэтому не следует делать из них безгрешных кумиров. Но с другой стороны, не следует и безоглядно верить «клевете» элиты о них, как о бездушных злодеях. Представители аристократического слоя, сочиняя свои воспоминания, прекрасно помнили время, когда их заставляли работать в интересах государства, а не своего кармана.

А. С. Пушкин: «…узнав о стараниях Швеции через польского посла [в Константинополе] Лещинского не допустить заключения [Турцией]мира с Россией по прошествию двух летнего перемирия, Пётр приступил к союзу с королями польским и датским, недавно противу Швеции заключившими тайный союз. 16‑го июля [1700‑го] Пётр с датским королём через посла его Павла Гейнса заключил союз, с уговором к исполнению оного не приступать прежде заключения мира между Россией и Турцией .

Ноября 11‑го заключён наступательный союз и с польским королём через посла его тайного советника фон Паткуля с тем, чтоб Польше начать войну того же года, а Росси и по замирению с Турцией. Пётр должен был действовать в Ингерманландии и Карелии, а польский король с саксонскими войсками в Лифляндии и Эстляндии, обещая склонить на тож и Речь Посполитую».

1700  . – Заключение Константинопольского мира между Россией и Османской империей. Составление Четырёхстороннего союза России, Польши, Дании и Пруссии. Начало Северной войны.

А. С. Пушкин: «Крымский хан старался всеми силами воспрепятствовать миру между Россией и Турцией. Он писал к султану, что Пётр, ниспровергая древние обычаи и самую веру своего народа, учреждает всё на немецкий образец, заводит новое многочисленное войско, строит флот и крепости на Днепре и на других реках, что, ежели султан не закончит мира, то сей опасный нововводитель непременно погибнет от своих подданных, в удостоверение ж слов сих просил он, чтоб прислан был верный человек. В самом деле, посланный от султана донёс о строении флота и крепостей. Вследствие сего верховный визирь был свержен, и султан под влиянием Швеции готов уже был объявить войну. Однакоже наш посланник Возницын, подкреплённый английским и голландским, успел заключить тридцатилетний мир 3 июня 1700, по коему Азов со старыми и новыми городками оставлен за Россиею, а новые крепости, взятые от Порты, положено разорить, а землю возвратить Порте с тем, чтоб уже никому не иметь на ней ни жительства, ни укреплений. Пётр торжественно праздновал заключение сего мира 18 августа ».

Северную войну со Швецией начали саксонские войска польского короля Августа II (ибо он был ещё и саксонским курфюрстом). В 1700 году они вступили в Ливонию, а датчане вторглись в Голштинию и изгнали тамошнего герцога, союзника Швеции. Войска Августа II осадил Ригу, 35 тысяч русских – Нарву.

Опять читаем А. С. Пушкина: «Карл, оставя часть своих войск на границах русских, с прочими обратился в Ригу, на короля польского. Он до весны оставался в Дерпте. Из Нарвы распустил он свои манифесты (3 декабря 1700), в коих возбуждал он россиян к бунту противу царя, описывая его жестокости etc., обещая всем свою королевскую милость и грозясь в случае ослушания истребить всё огнём и мечом. Но русские остались верны ».

Молодой шведский король быстро разбил Данию, заключил с ней мир и двинул войска на помощь Нарве, – тут и русская армия была разбита: удар 8 тысяч шведов вызвал панику, иностранные офицеры сдались в плен. Только Семёновский и Преображенский «потешные» полки устояли и выговорили условие отступить с оружием. Пётр получил известие о поражении в походе, когда спешил под Нарву с 12 000 войска с амуницией и военными снарядами. Согласно русской истории, он не упал духом и сказал только: «Шведы, наконец, научат и нас, как их побеждать», а шведы выпустили медаль с изображением плачущего Петра. Вслед за этим они обратились против Польши, а Россия получила передышку.

Нарвское поражение дало сигнал о серьёзнейшей внешней опасности и стало той точкой во времени, за которой Россия начал разворачиваться к рывку.

Под Нарвой мы потеряли всю артиллерию. Взамен отлили за следующий год 300 пушек, в том числе из снятых с церквей колоколов, и обучили две новые армии. Первая дважды разбила врага в Лифляндии, а потом присоединилась ко второй, которая направилась к устью Невы. Вместе они в ноябре 1702 года взяли крепость Нотебург (Орешек). Это был ключ к морю, и Пётр переименовал крепость в Шлиссельбург (Ключ‑город).

1703  . – Строительство крепости Ораниенбург на Рязанщине. 2 января в Москве вышла первая русская печатная газета «Ведомости о военных и иных делах, достойных знания и памяти, случившихся в московском государстве и во иных окрестных странах» (затем просто «Ведомости»). 1 мая взяли крепость Ниеншанц в устье Невы и вблизи неё, на Заячьем острове, 16 мая 1703 года заложили Санкт‑Петербург.

1704  . – Увеличение доходов с государственных откупов в результате централизации с 299 до 569 тыс. руб. Запрет умерщвлять детей с врождёнными дефектами или родившихся вне брака. В том же году султан Ахмет III, с извещением о своём восшествии на престол, через посла своего жаловался Петру на построение крепостей: Троицка, Каменного Затона, Таганрога и других, как на нарушение договора. Пётр давал послу публичную аудиенцию, но ответ обещал отдать после.

1704 . – После мощного штурма русские берут Нарву. Август – Заключение Нарвского союзного договора. Восстание уральских башкир (1704–1711), недовольных произволом чиновников. В мае 1708 года А. С. Пушкин писал: «Башкирский бунт был усмирён простительною грамотою. Он продолжался с 1705 года («Ежемесячные сочинения», 1759 год, стр. 12 в примечании) ».

Между тем Карл XII захватил Варшаву и низложил Августа II, и война переместилась на территорию Белой Руси. Август с войском отошёл к Гродно, где соединился с Петром. Смелым манёвром Карл отрезал гродненскую армию, но Пётр и А. Д. Меншиков вывели войска из окружения. Тогда шведы опустошили Саксонию, и в 1706 году Августу пришлось заключить с Карлом XII мир.

1706  . – По настоянию царя митрополит Новгородский устраивает приют для бездомных нищих и сирот. Открытие в Москве первого военного госпиталя со школой хирургии, анатомическим кабинетом и ботаническим садом. Открытие казённых аптек в Санкт‑Петербурге, в Казани и Риге.

1708  . – Введение казённой монополии на соль и табак. Шведское наступление в России. Карл XII идёт к Гродно. Казацкий гетман Мазепа, находившийся в тайных связях со шведами с 1705 года, открыто выступает на стороне Швеции против России. Летом Карл двинулся на Украину, где Мазепа обещал ему помощь и всенародную поддержку. Шведы взяли Могилёв. На соединение с ними шёл большой обоз и 16‑тысячный отряд генерала Левенгаупта. У деревни Лесной 28 сентября 1708 года русское войско Петра разбило шведский отряд, захватив 7 тысяч повозок с боеприпасами и продовольствием. Позже Пётр назвал эту победу «мать Полтавской баталии». Собранные Мазепой припасы для войны захватил Меншиков. Пётр обратился к казакам с призывом избрать нового гетмана; казаки избрали Скоропадского.

Порой можно услышать легенду о том, что князь Меншиков был «подобран» Петром I на базаре, где Александр Данилович продавал пирожки с требухой. Однако это вымысел. А. С. Пушкин писал: «Меншиков происходил от дворян белорусских. Никогда не был он лакеем и не продавал подовых пирогов. Это шутка бояр, принятая историками за истину».

1707–1709  . – Восстание на Дону. Староверы, дезертиры, беглые холопы, казаки под предводительством атамана К. А. Булавина в течение почти двух лет сопротивляются царским войскам.

Историки говорят, что «непрерывные войны заставили Россию развивать прежде всего военную промышленность» . Нет, и развивать промышленность, и вести войны Россию заставил геополитический вызов. Страна втянулась в новый рывок; создавался военно‑промышленный комплекс. Были расширены и переоборудованы старые тульские заводы; новые оружейные заводы построили в Петербурге и Сестрорецке, железоделательные – в Олонецком крае. Центром металлургии стал Урал, где возник целый промышленный район (заводы Н. А. Демидова). В Забайкалье началась работа на серебряных рудниках; в Нерчинске в 1704 году построили серебряноплавильный завод. К 1724 году тульские заводы выпускали 15 тысяч ружей и 1 тысячу пистолетов в год. Всего в 1700–1725 годах возникло около 200 мануфактур; их продукция шла в основном на военные нужды.

С 1712 года Россия перестала ввозить оружие.

С военными заказами связано открытие полотняных и суконных фабрик. Раньше сукно для солдатских мундиров ввозилось из‑за границы; Пётр принял меры, чтобы производить его в России.

Создавались новые отрасли фабричного производства: шёлковая и кожевенная, бумажная и шляпная, ковровая, цементная, сахарная, обойная. Военные потребности тянули за собой всю экономику и общественную жизнь! Поощрялась частная инициатива и предпринимательство, правительство давало фабрикантам кредиты. Пётр продолжал начатую до него политику протекционизма , например, запретил ввозить заграничные чулки, дабы обеспечить сбыт Московской чулочной фабрике. Считая отечественное производство иголок достаточным, Пётр не стал повышать ввозную пошлину, а попросту запретил ввоз, но потребовал, чтобы цена на иголки фабрик Томилина и Рюмина была ниже, чем цена импортных игл.

Для иных иностранных товаров, которые могли производиться в России, вводились высокие пошлины, до 40% в валюте.

Квалифицированных рабочих не хватало, их выписывали из‑за границы, а рынок своей рабочей силы практически отсутствовал. Благодаря тому, что мануфактуры создавались в условиях крепостничества , была возможность посылать для работы на них бродяг и преступников. Появилась практика «приписывания» к казённым мануфактурам государственных крестьян, которые отрабатывали государственные подати. Эти крестьяне так и назывались приписными. В 1721 году купцам разрешили покупать и приписывать к своим заводам деревни, но крестьяне становились собственностью не купцов, а этих предприятий; такие крестьяне назывались посессионными.

Для подготовки специалистов в 1711 году при мануфактурах были учреждены ремесленные школы; началось профессиональное образование рабочих. Покровительство государства производству и ремеслу выразилось также в создании в городах в 1722 году цехового устройства: всех ремесленников записали в цехи по профессиям, кстати, строго регламентируя качество продукции.

…25 апреля 1709 года шведы осадили Полтаву.

1709  . – Полтавское сражение. Баталия кончилась тем, что шведы бежали, потеряв более 9 000 человек убитыми и 3 000 пленными; сам Карл XII и бывший гетман Мазепа бежали в Турцию. Наши потери составили 1 345 убитыми и 3 300 ранеными.

Карл XII восемнадцать лет воевал против Петра отнюдь не потому, что претендовал на московскую корону. Он открыто заявлял, что причина его личной войны против Петра и Августа заключается в вопиющем, по его мнению, вероломстве этих родственничков, которые, заключив с ним договор о дружбе (прямо скажем, вынужденный), за его спиной сговорились поделить его земли. Более того, Пётр дождался получения шведских пушек по заключённому договору, и через три дня начал нарвскую кампанию. Наш царь умел показывать зубы!

Обиженный швед (с соизволения турецкого султана) серьёзно оттрепал Петра в 1700 году под Нарвой, и практически вывел из политики польскую сторону в 1704‑м. Впрочем, личный момент присутствовал и с российской стороны. А. С. Пушкин:

 

«Пётр был столь же озлоблен; и когда английский и голландский министры вздумали было от войны его удерживать, то он, в ярости выхватив шпагу…, клялся не вложить оной в ножны, пока не отомстит Карлу за себя и за союзников. Если же их державы вздумают ему препятствовать, то он клялся пресечь с ними всякое сообщение и обещался удержать у себя (в подражание Карлу) имения их подданных, находящихся в России».

 

И вот, через пять лет Карл и Пётр встретились под Полтавой, и Пётр своими решительными действиями с лихвой рассчитался с Карлом за нарвскую обиду 1700 года. А ведь Карл, о чём пишут шведские исследователи, имел двукратное превосходство в численности регулярных войск и шестикратное – в артиллерии и боеприпасах!

Е. В. Тарле («Северная война и шведское нашествие на Россию») сообщает:

 

«В генеральной баталии, шедшей с 9 до 11 часов утра, участвовало русской пехоты всего 10 тыс человек „в первой линии“, а прочие „ещё и в баталию не в ступили“. Этот факт, старательно замалчиваемый всеми без исключения западными историками Полтавской битвы, стоит подчеркнуть, также как и другой факт, категорически опровергающий выдумку Нордберга (сдавшегося в плен в конце битвы), будто шведы начали своё „отступление“, лишь пробыв несколько часов близ поля битвы. Наши источники отмечают, что сдавшаяся под Полтавой шведская армия „большая часть с ружьём и с лошадями отдалась и в плен взяты“. Только на самом „боевом месте и у редут“ пересчитано было 9224 неприятельских трупа. Русская кавалерия преследовала разбежавшихся в разных направлениях шведов: „В погоне же за бегущим неприятелем гнала ноша кавалерия болши полуторы мили, пока лошади утомились и иттить не могли“, и „от самой Полтавы в циркумференции [в окружности] мили на три и болшина всех полях и лесах мёртвые неприятелские телеса обретались“. Пришлось разбросать кавалерию для преследования и добивания разбежавшихся. Поспешное бегство главной массы к Днепру отсрочило взятие их всех в плен на трое суток».

 

Деморализованная армия Карла бежала, и почти все, кроме свиты, погибли. Многие сдались ещё до начала основного боя. Когда к Петру привели пленных шведских военачальников, им было велено сдать шпаги, после чего Пётр, знавший о хвастливых речах Карла накануне битвы, сказал: «Вчерашнего числа брат мой король Карл просил вас в шатры мои на обед, и вы по обещанию в шатры мои прибыли, а брат мой Карл ко мне с вами в шатёр не пожаловал, в чём пароля своего не сдержал, я его весьма ожидал и сердечно желал, чтоб он в шатрах моих обедал, но когда его величество не изволил пожаловать ко мне на обед, то прошу вас в шатрах моих отобедать».

За обедом Реншильд и Пипер сказали Шереметеву, что они многократно советовали королю прекратить войну с Россией, заключив с нею вечный мир. Все, кроме Левенгаупта, думали, что под Полтавой встретятся с войском, вроде того, что было при Нарве в 1700 году, «или мало поисправнее того». Никто не подозревал, что у России такое сильное регулярное войско: только Левенгаупт утверждал, что «Россия пред всеми имеет лучшее войско». Однако интересно, что прославление Полтавской битвы и придание ей нынешнего значения в глазах общественного мнения началось через много‑много лет, уже после завоевания Екатериной II Малороссии. Первая памятная доска об этом событии в Санкт‑Петербурге, с надписью, сочинённой Г. Рубаном, датирована 1778 годом. Ниодной оды в честь полтавской победы до 1751 года, когда об этом событии напомнил в оде к Елизавете совсем ещё юный тогда Михайла Херасков, написано не было, хотя по поводу других побед их было немало (например, «На взятие Хотина» Ломоносова, 1739).

Молчали об этом событии известные писатели того времени Прокопович, Сумароков и Тредьяковский. Ничего по поводу полтавской победы не написал и поэт А. Кантемир, хотя его отец, молдавский господарь Д. Кантемир, писатель и историк, был сначала союзником, а потом и ближайшим сподвижником Петра I. В трудах же самого Д. Кантемира, посвящённых истории Молдавии, Полтавская битва, в результате которой Карл XII оказался в столице Молдавии г. Бендеры, представлена частным эпизодом в ходе ликвидации Молдавской автономии Османской империей в ходе русско‑турецкой войны… 1710–1713 годов . Особо отмечаем даты, так как согласно русским источникам эта война была окончена уже в 1711 году, когда Пётр попал в окружение к Мехмет‑паше. Но не только в молдавских, но и в других источниках (в частности, черногорских) есть сведения о русско‑турецкой войне 1710–1713 годов. Что за война, откуда взялась, и куда делась?.. Загадка.

Битва под Полтавой была стратегически важной, и ведь это был единственный крупный военный успех Петра на юге страны. Но мы говорили уже: историки выбирают для своей истории только то, что нужно власти. По каким‑то причинам при жизни Петра упоминать эту битву было не принято, о ней и не писали. Но затем возвеличивание сражения под Полтавой оказалось нужным Екатерине II, для её собственной редакции истории России, и о нём стали писать.

Сам Карл XII в этом сражении участия не принимал, потому что накануне был случайно ранен в ногу и лежал с температурой, а шведскими войсками командовали вовсе не шведы, а немцы: Левенгаупт, Крейц, Розен, Шлипенбах и другие, впрочем, как и нашими войсками. Место захоронения шведов, погибших в этой битве, вообще неизвестно, а место захоронения русских называется «Шведской могилой».

Древняя белорусско‑литовская столица город Полтава в 1709 году в «екатерининской» редакции оказывается казачьим хутором, едва вмещающим 4 000 человек, однако при этом там обороняется от осаждающих её шведов гарнизон полковника Келина как раз численностью в 4 000 человек, да ещё тут же путается 2 500 вооружённых горожан. Но ежели так, то численность населения «скромного казачьего хутора Полтавы» никак не могла быть меньше 10 000 человек. Самое забавное, что фамилия прославленного впоследствии в «екатерининской» редакции полковника Полтавского гарнизона – Келин , не русская, а как раз шведская (kelen означает по‑шведски «баловень»).

…После двухнедельного пиршества по случаю Полтавской победы Пётр на три недели заболел, а потом отправился осаждать Ригу и, закрепляя успех, покорил Лифляндию. В декабре он торжественно въехал в Москву, а 1 января здесь был устроен особенно пышный «триумф». А Карла XII «с триумфом» встретили янычары в Бендерах, где он и поселился: турецкая казна брала на себя все расходы по содержанию шведов (см. С. Э. Цветков, «Карл XII», стр. 356). Был ли он гостем Османской империи, или получившим отпуск паладином , судить трудно. Напомним, что Турция оставалась сильнейшей державой мира, а память о временах, когда все христианские владыки получали помазание на власть у патриарха в Царьграде, ещё могла быть жива.

Победа изменила соотношение сил в Европе и закрепила Прибалтику за Россией. Август II и Дания снова заключили с Петром союз, а позже, в 1714 году к союзу присоединилась Пруссия.

Пока шёл быстрый рост мощи России, Карл, сидя в Турции, призывал к войне с нею, уговаривая султана (а пуще самого себя), что Россия истощена. Осенью 1710 года Турция начала против нашей страны войну. И хотя мобилизационная экономика не достигла ещё пределов роста, сила у России уже была. Пётр, рассчитывая на помощь христианских народов Балкан, вступил в Молдавию и перешёл Прут. Здесь, в Прутском походе, 200 тысяч турок окружили 40 тысяч русских, но разгромить их не смогли. Ловкость дипломата П. П. Шафирова (Шапиро) и подарки визирю ускорили заключение Прутского мира (12 июня 1711 года): Россия возвращала Турции Азов, разрушала крепость в Таганроге, выводила из Польши войска. Затем ещё дважды Россия подвергалась нападению Турции.

Даже собрав все силы в рывке, наша страна не могла решать все проблемы сразу. Ивану IV удалась целиком лишь попытка выхода по Волге на Каспий. Выйти к Чёрному морю не смогли окончательно ни Иван, ни Пётр. Зато Пётр, отступив на юге, закрепил военные успехи на севере.

Наша армия вступила в Померанию и взяла Штеттин, Гельсингфорс и всю Финляндию. 27 июля 1714 года произошло сражение при мысе Гангут, и это была первая победа русских на море. Усиление России обострило наши отношения с Англией, которая не только подталкивала Турцию к новой войне с Россией, но и послала свою эскадру на Балтику. В 1718 году Швеция пошла на мирные переговоры с Россией, однако война продолжалась; в том же году Карл погиб при осаде крепости в Норвегии. В 1719‑м русский десант высадился у Стокгольма; затем в переговорах участвовала сестра покойного Карла XII королева Ульрика‑Элеонора. 27 июля 1720 года Россия одержала крупную морскую победу при острове Гренгам. 30 августа 1721 года в финском городе Ништадт Швеция и Россия подписали мир: Россия получила Лифляндию, Эстляндию, Карелию и бассейн Невы. Наконец, то, чего Россия добивалась на протяжении нескольких веков – выход к Балтике, было достигнуто. Северная война закончилась. Сам Пётр считал одержанную победу самой большой радостью в своей жизни.

«Великая Северная война и тесносвязанные с ней преобразования Петра Великого, закончившие период борьбы Московского государства за своё существование и обеспечившие на будущее время его политическую самостоятельность и внутреннее развитие, потребовали от народа чрезмерных усилий и жертв », – пишет Н. П. Павлов‑Сильванский (выделено нами).

Жертвы не были напрасными: они обеспечили России величие на столетия вперёд. 1721  , январь . – Учреждение Духовной коллегии (будущего Святейшего синода). Московское патриаршество заменено соборным коллегиальным правлением, которому поручено ведать текущими церковными делами и осуществлять контроль за духовенством. Октябрь . – Продолжавшиеся месяц празднества в столице по поводу окончания Северной войны завершились торжественной церемонией: Сенат упразднил титул царя, и 22 октября канцлер Г. И. Головкин от имени Сената преподнёс Петру I титул императора. При жизни Петра его новый статус императора признали Швеция, Дания, Пруссия, Голландия и Венеция. В том же году по императорскому указу был создан Балтийский военно‑морской флот; к 1725 году он состоял из 32 линкоров, 16 фрегатов, 8 шняв, 85 галер и господствовал на Балтике.

 

Гетманство на Украине

 

Говоря об истории Российской империи, нельзя обойти и нынешнюю Украину. Её историю выстраивают, базируясь в основном на описаниях гетманского периода, сделанных сторонниками «западенства», а они явно ставили историю на службу политике. В их изложении или отсутствует всякое упоминание, или упоминается только вскользь роль Польши: якобы шла борьба украинской («древней киевской») культуры с некоей «низшей» московской культурой, которая и «поработила» к концу XVIII века Украину. А тот факт, что украинская культура уже к моменту воссоединения была в значительной степени полонизирована и быстро шла по пути полного исчезновения, в большинстве случаев просто замалчивается.

Мало того, навязывается ложное мнение, что если бы не вмешательство России, то украинская культура свободно бы развивалась и пышно расцветала. На самом же деле, как пишет А. Дикий, «беспристрастное изучение той эпохи даёт основание утверждать, что в Речи Посполитой эта „киевская культура“ была обречена, и, не приди Воссоединение, она бы была без остатка поглощена и переварена чуждой, польско‑католической культурой» .

Суть в том, что до конца XVIII века Украина, один из регионов былой единой Руси, была разделена на две части – российскую (Левобережье) и польскую (Правобережье Днепра). Каково было бы будущее всей Украины без участия в её судьбе России? Это видно из того, что на рубеже XVIII и XIX веков в польской части всё население в религиозной жизни было окатоличено навязыванием унии; в социальном положении превращено в крепостных «хлопов» польских помещиков, а национальная культура приведена в безмолвие. Не там, а в российской части некогда единой страны возродилась, точнее, возникла литература на украинском, уже не «книжном», а народном языке (Котляревский, Артемовский, Квитка).

Надо пояснить, что «книжный» язык был смесью украинско‑церковно‑славянского и польского, и было в нём ещё огромное число слов и целых выражении на средневековом латыни. Всё это делало «книжный» язык малопонятным для простого народа и, разумеется, сдерживало развитие культуры. Правда, в Великороссии тоже были некоторые отличия «книжного» и народного языка, но всё же меньшие, ибо здесь не было ни полонизмов, ни латинизмов.

Народ же и Москвы, и Киева мог прекрасно понимать друг друга. Именно поэтому оказались «без надобности» два переводчика, включённые в многочисленную свиту Бутурлина, ехавшего в 1653 году к Богдану Хмельницкому, оформлять воссоединение Великой и Малой Руси: московские бояре и казацкие старшины понимали друг друга без всяких переводчиков. Позже в объединённой стране политическим и культурным центрам стал европеизированный, светский Петербург, с его учебными заведениями (вроде Шляхетского Корпуса), Академией Наук, газетой, книгоизданием. Петербург стал местам, где можно делать блестящие карьеры, приобретать, как тогда говорили, «чины, звания и имения». И уроженцам Украины никаких ограничений для достижения всего этого не ставилось; культурные люди её потянулись на север без всякого принуждения! А свою, киевскую культуру, начали синхронизировать с культурой общероссийской, освобождаясь в то же время от всего чуждого, наносного, польско‑латинского.

В этот переходный период сыграл свою роль на исторической сцене гетман Иван Степанович Мазепа (1644–1709).

Точной его биографии нет. Одни историки (Вольтер, Леклерк, Голиков, Симоновский, Лэсюр) считают его природным польским шляхтичем; другие (Город, Шафронский, а также его современник Феофан Прокопович), утверждают, что он происходит из шляхты Правобережья, и родился около 1640 года в селе Мазепицах, около Белой Церкви. Мать его была православной, но вопрос о том, была ли вся его семья православной, униатской или католической, не выяснен.

Учился он у иезуитов, образование по тому времени получил очень хорошее: в совершенстве владел не только польским, но и латинским, и немецким языками. С юности находился при дворе польского короля, где воспринял манеры, обычаи и взгляды польских придворных кругов и делал карьеру в польском высшем свете.

О его моральных качествах мнения историков расходятся. Его апологеты приписывали Мазепе все возможные гражданские и человеческие добродетели. Он, де, не только высокообразованный человек (чего никто не оспаривает), но также идеалист, отдавший все свои силы и способности делу свободы, блага и процветания Руси‑Украины и прадедовской православной веры, покровитель православных церквей и монастырей, попечитель наук и искусств. Совсем другой портрет рисуют противники Мазепы. В одной из характеристик, данных ему современником, содержатся такие оценки: хитрость и осторожность, злоба, мстительность, любостяжение, славолюбие, неблагодарность.

…В результате скандала из‑за его романа с замужней женщиной, Мазепа очутился далеко от Варшавы, в Приднепровье. В начале 1674 года он был казацким старшиной и находился в окружении гетмана Дорошенко, враждебного Москве и запорожцам. Тот послал его в Крым, просить у татар помощи, но по дороге Мазепу поймали запорожцы, и он, как агент Дорошенко, был доставлен к левобережному гетману Самойловичу, а потом в Москву. Однако Мазепе удалось завоевать доверие Самойловича, и через несколько лет он стал уже генеральным есаулом, одним из высших сановников и ближайших сотрудников гетмана; причём против доверявшего ему Самойловича он серьёзно интриговал. После смерти Самойловича выборы нового гетмана организовывал князь Голицын. Собрав старшин, он провёл выборы, настоятельно советуя выбрать генерального есаула Ивана Мазепу, – по преданию, он получил за это от Мазепы 10 000 червонцев. Мазепа был «единогласно» выбран гетманом 7 августа 1687 года, но при этом его противники от участия в выборах были искусно отстранены, а поскольку дело происходило в походе, многие казачьи старшины даже и не могли в них участвовать. Однако легитимность выборов немедленно подтвердил Голицын, а вскоре и Москва.

В начале своего правления Мазепа, учитывая усиление России и ослабление Польши, а прежде всего мнение народа, пошёл на сближение и даже слияние с Россией. По его инициативе было решено, что «Гетман и старшины обязаны стараться о соединении малороссийского народа с великороссийским посредством супружеств и другими способами, для чего дозволяется малороссийским жителям вольный переход в города великороссийские» (документ сохранился).

Новый гетман настаивал, чтобы в гетманской резиденции – Батурине, был на постое московский стрелецкий полк; Голицын согласился. (Документы об этом тоже сохранились.)

Начало его правления не обошлось без волнений на Украине. При помощи российских полков и верных ему казаков Мазепа быстро ликвидировал беспорядки и произвёл чистку административного аппарата в пользу верных ему людей. Со многими он расправился очень жестоко, отправив их в ссылку в Сибирь, не щадя даже некоторых идеалистов, содействовавших его избранию, – так, были смещены и лишены званий полковники Думитрашко и Гамалея.

Вслед за этим он «заложил» и своего благодетеля, князя Голицына: находясь в Москве в момент свержения царевны Софьи (в 1689), представил Петру I донос на Голицына, как вымогателя, с подробным перечислением всех взяток, которые, по его словам, Голицын от него получил. После такой «антикоррупционной акции» Мазепа почти 20 лет пользовался исключительным доверием и расположением Петра.

А во внутреннем управлении он продолжал политику своего предшественника Самойловича: щедро раздавал универсалы на потомственное владение землями, сёлами и деревнями, а крестьян обременял всё новыми и новыми повинностями, вплоть до никогда не виданной здесь барщины (панщины) включительно. Несомненно, начало закрепощения украинцев положено не «москалями» и Екатериной II, а гетманом из поляков, Мазепой, в пользу казацкой старшины.

О том, как к этому относился народ, записано у Грушевского, которого нельзя заподозрить в пристрастно‑отрицательном отношении к Мазепе. В своей «Истории Украины» он пишет: «Разумеется, эта новая барщина страшно возбуждала крестьянство, у которого ещё были свежи в памяти времена без помещичьи, когда оно хозяйничало на вольной земле. Горькая злоба поднималась в нём на старшину, которая так ловко и быстро сумела взять его в своё подчинение. Особенным гневом дышали люди на гетмана Мазепу, подозреваючи, что это он, как шляхтичи „поляк“, как его называли, старался завести на Украине польские панские порядки. С большим подозрением относился народ ко всем начинаниям его и старшины».

Далее Грушевский, естественно, желая свалить всю вину на Москву, пишет, что крестьяне «не подозревали в этом руки московского правительства и даже готовы были верить, что всё это делается против его воли». Но никаких доказательств, что в действиях Мазепы по раздаче своим сторонникам имений была «рука Москвы», конечно, не приводит, ибо их не существует. Ни в одном историческом документе об этом не сохранилось никаких, даже косвенных, упоминаний. Зато сохранился приказ Петра I Мазепе: «надзирать за малороссийскими помещиками, удерживать их от жестокости, поборов, работ излишних» (в Архиве Коллегии Малороссийской, дела 1693 года, №39).

Приказа Мазепа не выполнил, а казачьи полки, дабы, узнав о жестокостях и несправедливостях, не стакнулись они с крестьянством против него, старался держать подальше, и охотно посылал их в любые походы, которые предпринимала Москва, взамен формируя возле себя наёмные полки «сердюков» и «компанейцев».

О религиозных же проблемах Малороссии того времени вот что пишет А. Дикий:

«О настроениях народа Мазепа, конечно, знал, и особенно его беспокоило обвинение, что он „поляк“, то есть униат или католик. Ненависть же против униатов и католиков была всеобщей. В этом вопросе весь народ был единодушен. Если в вопросах социальных Мазепа мог рассчитывать на поддержку некоторых высших классов и наёмного войска, то в вопросе религиозном господствовало редкое единодушие. Одного подозрения в униатстве было достаточно для самого жестокого самосуда. В церковных книгах бывшего сотенного местечка Карабугова сохранилось описание расправы с одним родственником сотника… Его били „киями“ (палками), а потом повесили перед церковью. Интересно…, что это осталось безнаказанным. На следствии, которое производил судья Нежинского полка, выяснилось, что повешенный „намовляв (подговаривал) пидкоритись папи Римському“. Этого было достаточно для прекращения дела».

Учитывая такие настроения, Мазепа, чтобы доказать своё православие, строил церкви, а также посылал богатые дары деньгами и имениями монастырям, в том числе Киевскому женскому, где игуменьей была его православная мать, Мария‑Магдалина. Даже в Палестину послал он свой дар: художественной работы серебряную доску‑антиминс. На доске выгравировано: «подаянием ясновельможного его милости пана Иоанна Мазепы, российского гетмана». Как видим, он сам называл себя российским гетманом. Надо полагать, он лучше знал, как себя назвать, чем его почитатели, посмертно переименовавшие его в «гетмана украинского». Но даже это не вызвало у народа симпатий и доверия к Мазепе: он всегда оставался чужим, «паном» и «поляком», и когда попытался опереться на народ при переходе к шведам – народ за ним не пошёл.

В 1692 году от Мазепы бежал его канцелярист Петрик, сначала на Запорожье, а потом к татарам, и начал выпускать и распространять призывы к свержению власти гетмана и старшин, «превратившихся в панов и вводящих польские порядки». Затем, с помощью части запорожцев и отряда татар Петрик вторгся в пределы южных полков, но был отбит верными Мазепе войсками. Четыре года беспокоил он Мазепу, и только в февраля 1696 года совместными усилиями казаков Мазепы и русских войск Шереметьева крымский хан с Белгородскими татарами были разбиты и почти полностью изрублены или потоплены в Ворскле и в Днепре. Погиб при этом и Петрик.

Затем появилась новая неприятность: правобережный гетман Самусь и его сподвижник полковник Палий своими успешными действиями против татар и защитой населения от польско‑католических притеснений снискали необыкновенную популярность не только на Правобережьи, но и на подвластном Мазепе Левобережьи. Особенно Палий, который в глазах народа был легендарным героем. Не сумев справиться с ним, Мазепа использовал донос: в результате длительной и тонкой интриги ему удалось добиться, что Палий (как уроженец г. Борзны на Левобережьи) очутился в 1705 году в ссылке в Сибири.

Так, удачно выходя из всех затруднений, неизменно подчёркивая свою преданность России, Мазепа правил Левобережьем, принимая участие в походах Петра и на юге, и на западе, и в Прибалтике. Пётр осыпал его подарками и наградами, дал ему в потомственное владение целую волость в Великороссии, а когда учредил орден Андрея Первозданного, та Мазепа получил этот орден раньше самого Петра.

Так продолжалась верная служба Мазепы Петру до появления в северо‑восточной Европе Карла XII, с его блистательными победами над всеми противниками. Когда же Карл вмешался в польские дела, в которых была заинтересована Россия, Мазепа решил затеять политическую игру, в надежде выиграть для себя более независимое положение. Ведь, несмотря на всё расположение к себе Петра, он всегда чувствовал его крутую волю и твёрдую руку: Пётр не терпел своеволия, столь обычного в польских шляхетско‑магнатских кругах, в которых Мазепа получил своё политическое воспитание.

В Польше в то время шла ожесточённая борьба между двумя претендентами на престол: Августом Саксонским, союзником Петра, и Станиславом Лещинским, союзником Карла. С победами Карла и его вторжением в Польшу росли и шансы Лещинского, а война постепенно приближалась к границам Левобережья. Мазепа установил контакт с возможными победителями – сначала с Лещинским, а когда Карл XII приблизился к границам Украины, то и с ним. Гетман обещал выступить на стороне Карла с двадцатитысячным войском, как только он появится на подвластной Мазепе территории.

Об этих переговорах никто ничего не знал, и только генеральный судья Кочубей и полтавский полковник Искра послали Петру донос (который сохранился). В нём было 26 пунктов, но ни один из них не подтверждался какими‑либо доказательствами, отчего при чтении возникало впечатление бездоказательного навета. Так его и воспринял Пётр, и с ним согласились Головкин и Шафиров, которым царь поручил произвести дознание. Эти двое были личными друзьями Мазепы. В результате доносчиков выдали Мазепе, и он их казнил.

В это время (1707) Пётр усиленно готовился к столкновению с Карлом, и призывал Мазепу подготовить и возглавить войско. Не желая раньше времени выявлять свои планы, гетман притворился больным, а Петру писал о там, что как только оправится, то сейчас же выступит в поход. Обеспокоенный болезнью своего любимца, Пётр даже послал к нему своего лекаря‑итальянца. Но Мазепа всё не поправлялся, а, как умирающий, попросил митрополита совершить над ним соборование, о чём немедленно был уведомлён Пётр.

Но «болезнь» Мазепы помешала ему сосредоточить обещанные Карлу 20 000 войска. В результате осенью 1708 года, когда Карл занял Могилёв и переправился через Днепр, у Мазепы в Батурине было всего около 5 000 войска, преимущественно не реестровых казаков, а наёмных «компанейцев» и «сердюков». Но медлить он уже не мог, ибо с севера приближался с большим отрядом Меншиков и, если бы он успел застать Мазепу в Батурине, весь план пропал бы. Оставив гарнизон в Батурине, Мазепа с группой старшины и отрядом около 3–4 тысяч войска (точных данных нет), отправился навстречу Карлу, который уже вошёл в пределы Стародубского полка и стоял в селе Горки, южнее Новгорода‑Северского. «Войско не знало, куда и зачем его ведёт Мазепа, предполагая, что их ведут против шведов», – так рассказывал Петру перебежавший от шведов компанейский полковник Игнатий Галаган.

Узнав об измене, Пётр немедленно принял решительные меры: приказал Меншикову взять Батурин (что и было сделано), обратился к населению с манифестом, призывающим не идти за Мазепой, а тех, кто пошёл – вернуться, и назначил выборы нового гетмана. Население Мазепу не поддержало, и отдельные старшины начали прибывать к Петру с изъявлением верности. Одними из первых был Стародубский полковник Иван Скоропадский, Черниговский – Полуботок, и много других. Некоторые полковники, например, Галаган, Апостол и другие, вначале пошедшие за Мазепой, возвращались к Петру, который их не только не наказывал, но ещё и награждал за верность.

6 ноября 1708 в Глухове был торжественно выбран гетманом полковник Иван Скоропадский. При этом находившимся там же Петром была подписана и оглашена царская грамота, подтверждающая «сохранение вольностей и преимуществ Малороссийских». А через пять дней прибывший сюда же Киевский митрополит Иосиф Кроковский, и архиепископы с епископами, в особой церемонии предали вечному проклятию Мазепу и его помощников. Мазепа же находился в походе со шведским войском, которое двигалось к городам Ромны и Гадяч на зимние квартиры, где для шведов предателем было заранее заготовлено продовольствие и возведены укрепления. Но, начав теперь сомневаться в победе Карла, Мазепа через полковника Апостола обещал Петру содействовать поражению и даже пленению Карла. Пётр его обнадёжил, но предложению не поверил, и продолжал готовиться к решительному сражению с Карлом.

Зима 1708/1709 прошла без особенно крупных столкновений. Шведы сидели в Ромнах и Гадяче, а русская ставка была в Лебедине. Наши силы росли, благодаря прибывавшим подкреплениям; силы же и запасы шведов таяли, и они искали, кого бы ещё склонить к предательству. К маю 1709 года, после длительных уговоров, Мазепе и Карлу удалось подбить на это дело запорожцев, и те, под предводительством кошевого Гордиенка, двинулись на помощь Карлу.

В ответ Пётр молниеносно, смешанным русско‑казацким отрядом, захватил Сечь, и уничтожил её до основания. Командовали этой экспедицией полковник Галаган (сам бывший запорожец) и Яковлев. Спасшиеся запорожцы бежали на турецкую территорию и основали там новую Сечь, Карл же двинулся на юг на соединение с запорожцами и по пути хотел взять Полтаву. Когда это ему не удалось, он и начал осаду этого города, которая продолжалась безуспешно полтора месяца и закончилась известной Полтавской битвой. Шведы были разбиты наголову. Остатки войск бежали на запад к Днепру, бросив все обозы и артиллерию. У Переволочни их настиг Меншиков и казаки, и принудили к капитуляции. Спаслись только Карл и Мазепа, переправившись через Днепр первыми, да небольшой шведско‑казачий отряд. Дальше бежали они на территорию Турции, в Бендеры, где и задержались продолжительное время. Здесь вскоре Мазепа умер и был торжественно похоронен в монастыре.

Несколько старшин, оказавшихся в Бендерах после смерти Мазепы, выбрала гетманом его ближайшего сотрудника Филипа Орлика, который совместно с Карлом начал усиленно уговаривать Турцию нарушить мир с Россией и начать войну. В 1710 Орлик с группой казаков, запорожцев и татар предпринял набег на Правобережье, но был разбит и отогнан обратно. В 1711‑м, наконец, Турция начала войну, о которой мы ещё скажем (в главе «Разные «мелочи»), – на эту войну подстрекали её Карл XII и Орлик, обещая помощь и запорожцев, и всего населения Украины, и верных Станиславу Лещинскому поляков.

Для России война оказалась неудачной. Но и Карлу с Орликом она многих успехов не принесла. Орлик уехал в Швецию; в дальнейшем жизнь его протекала в интригах среди иностранцев за расчленение России. Однако европейские государи, убедившись в невозможности оторвать от России Украину (из‑за отсутствия сепарататистских настроений у её населения), прекратили выдачу подачек Орлику. Католическая церковь, верным сыном которой он был, по‑видимому, ему тоже не помогла, и он умер в нищете в Молдавии в 1742 году.

Измена Мазепы и присоединение к нему некоторого числа старшин и казаков, а также выступление на стороне Карла запорожцев вызвали взрыв негодования во всей России; о прежнем доверии к гетманству не могло быть и речи. Неудивительно, что новый гетман – Скоропадский, сразу после избрания, несмотря на подтверждение Петром «прежних прав и вольностей», получил комиссара, с которым должен был согласовывать все свои мероприятия. В придачу Скоропадский находился «под башмаком» своей жены и давлением алчных старшин, буквально вырывавших у него универсалы на потомственное владение разными имениями. В общем, элита и здесь больше думала о своём кармане, чем о благе страны и народа. Казаки же продолжали ходить на работы и в походы. В 1716‑м несколько тысяч казаков были отправлены на рытьё канала Волга‑Дон; в 1720‑м 12 000 – на работы на Ладожский канал, и 5 000 на постройку Киевской крепости; в 1722 ещё 10 000 в Ладогу. Работы были тяжелы и изнурительны; казаков косили болезни, и значительная часть их погибла. Сохранились сведения, что только в 1721 году на Ладожском канале умерло 2 461 человек; за остальные годы сведений нет.

В 1721 году 10 000 ушли в поход на Персию – Индию. Между тем, находившийся при гетмане комиссар Протасьев в своём рапорте за 1720 год сообщил царю, что «в Малороссии самые последние чиновники добывают себе богатство от налогов, грабежа и винной торговли. Если кого определит гетман сотником, хотя из самых беднейших и слуг своих, то через один или два года явится у него двор, шинки, грунты, мельницы и всякие стада, и домовые пожитки».

Надо полагать, подобные рапорты комиссар подавал и раньше, ибо в архивах сохранился приказ ему Петра ещё за 1715 год: «строго смотреть за полковниками, чтобы они не обременяли народ взятками и разными налогами». А в 1722 году в инструкции Вельяминову, сменившему Протасьева, Пётр пишет: «препятствовать, с гетманского совета, Генеральной Старшине и полковникам изнурять работой казаков и посполитых людей». По словам А. Дикого, «как видно из … документов, оспаривать достоверность которых невозможно, защитником народа от притеснений его высших классов являлся Пётр». И несмотря на это, некоторые политически ангажированные «историки» уверяют, что Россия вообще угнетала весь украинский народ, а Пётр был «катом» (палачом). На деле же «катами» были свои же украинцы – старшины, а защитником от них был «москаль» Пётр. Это не значит, что жизнь населения Левобережья в эпоху Петра была лёгкой. Но если ту глубокую ломку всех сторон жизни, которую вызвали Петровские реформы, сравнить на Левобережьи и в остальной России, то нельзя не признать, что в Великороссии она была гораздо глубже, резче и болезненнее, чем на Украине.

Здесь‑то ломки жизни и быта почти не было: усы и чубы с оселедцем остались в неприкосновенности, и никто на них не посягал, как на великорусские бороды. Пышные одежды старшин никто не перекраивал на немецкий лад; их детей не забирали принудительно для обучения или на царскую службу, а их жён и дочерей не заставляли проводить время на «ассамблеях». Администрация оставалась такой же, какой она установилась во времена Хмельницкого.

Интересно ещё вот что. Россия посылала в Малороссию людей для занятия разных должностей, но, с другой стороны, очень много представителей наиболее культурной части населения – прежде всего, высшего духовенства – в этот же период заняли в Великороссии руководящие посты. Известный проповедник, архиепископ Феофан Прокопович, местоблюститель Патриаршего Престола Стефан Яворский и целый ряд архиепископов и епископов (Димитрий Ростовский, Гавриил Бужинский, Василий Григорович, Сильвестр Кулябка, Амвросий Зертис и многие другие), происходили из Малой России.

От времён Раскола, а особенно с первой четверти XVIII века православной церковью Российской империи руководили главным образом украинцы. А так как церковь в ту эпоху имела огромное влияние на всю культурную жизнь, то можно утверждать, что культурное развитие России в значительной степени направлялось и определялось церковно‑культурными деятелями с киевским образованием. И Пётр такому положению дел всячески содействовал! Вот и получается, что во время гетманства Скоропадского, и даже ранее, шёл своего рода обмен кадрами между Велико– и Малороссией. Первая давала администраторов с твёрдыми традициями централизованного государства, вторая – идеологических деятелей. Процесс этот, несомненно, вёл к сближению и слиянию воссоединённых частей Руси, а потому помимо «обрусения Украины» происходило параллельно «обукраинизирование» общероссийской православной церкви.

Лишь при поверхностном взгляде на события создаёт впечатление , будто всё правление Скоропадского было периодом утраты прежних вольностей. На деле шёл процесс эволюции общественных институтов, такой же, что и во всех других странах мира. Ведь нет ни одной, в которой всё осталось бы, как в день Творения. Скоропадский среди «плебса и патрициев» большой популярностью не пользовался, а когда умер (3 июля 1722), то летописец записал: «Доброта сердца без других украшений не составляет истинного достоинства правителя народа». Надо сказать, у Петра бывал соблазн поменять его на другого, «мудрого» деятеля, но он предпочёл стабильность мудрости. Тем более, что имел уже опыт предательства слишком образованного Мазепы. После смерти Скоропадского, по соглашению старшин и председателя Малороссийской Коллегии Вельяминова, впредь до избрания нового гетмана был назначен наказным гетманом черниговский полковник Павел Полуботок, человек умный, но излишне горячий. А Вельяминов вёл себя диктаторски, что сразу вызвало трения и недоразумения между ним, гетманом и старшинской элитой.

К Петру полетели доносы и с той, и с другой стороны. Вельяминова обвиняли в грубом обхождении, в «перемене слога в письме малороссийском, к которому Генеральная Канцелярия издревле при всех гетманах привыкла», во взяточничестве и в самовольстве. А он обвинял малоросскую элиту в самоволии, присвоении казённых земель, отягощении населения неправедными повинностями и поборами.

Одновременно начался спор об избрании нового гетмана, но Пётр с выборами не торопился. Он желал подобрать в кандидаты, как он сам писал: «…весьма верного и известного человека…; а пока оный найдётся для пользы вашего края, определено правительство, которому велено действовать по данной инструкции; так до гетманского избрания не будет в делах остановки, почему о сём деле докучать не надлежит».

А вслед затем он вызвал Полуботка и его сотрудников в Петербург, и поговорили так, что закончилось помещением и Полуботка, и сопровождавших его старшин в Петропавловскую крепость. Причиной гнева Петра была не только резкость Полуботка при разговоре, но и то, что от самих казаков, от Стародубского полка, поступила Петру просьба на выборы гетмана не соглашаться.

А кстати, не прекращались доносы Вельяминова на старшин, и старшин на Вельяминова. Для выяснения дел на месте Пётр послал Румянцева с приказанием произвести расследование и выяснить, чего хочет народ. Расследование выяснило злоупотребления со всех сторон – и Полуботка, и старшин, и Вельяминова (за это у него впоследствии были отобраны все имения.). А Полуботок послал на Украину гонцов с инструкциями, что говорить при расследовании, о чём Петру доложили в искажённом виде: будто Полуботок возбуждает народ против России. Потому его и держали в тюрьме, и могли за измену крепко наказать, но, пока шло расследование, Полуботок удачно умер (в 1724), а старшинская верхушка или сидела в Петропавловской крепости, или была так запугана событиями, что беспрекословно подчинялась Вельяминову, который всё управление взял в свои руки.

Уже в 1723‑м Генеральная старшина была вообще упразднена, а в полковники начали назначать комендантов из московских, «впредь до выбора полковника». В 1724 году в десяти полках было только три полковника – не великоросса: Апостол, Галаган и Маркевич, да и то Апостола держали в Петербурге. Из 50 000 казаков половину распустили по домам «на отдых»; 12 000 находились в походе в Коломаке, а 10 000 в Сулаке. «От прежнего широкого самоуправления осталась только жалкая тень», пишет А. Дикий.

Так продолжалось до смерти Петра. Его преемница Екатерина I начала своё правление с освобождения старшин из Петропавловской крепости, с разрешением возвращаться домой. Строгий режим Малороссийской Коллегии начал смягчаться, а вскоре, при преемнике Екатерины (ум. в 1727) – Петре II, одно за другим начали отменяться решения Петра и Малороссийской Коллегии. Была восстановлена Генеральная Старшина; управление Малой Россией возвращено из ведения Сената в ведение Коллегии Иностранных дел; упразднена сама Малороссийская Коллегия и отозван Вельяминов; наконец, было разрешено произвести выборы нового гетмана.

Но об этом мы расскажем позже.

 

Товары эпохи Петра I

 

Полтавская победа стала возможной не только благодаря патриотическому порыву царя и храбрости, стойкости солдат его армии. Она стала возможной, прежде всего, в силу всеобъемлющей милитаризации России, импорту вооружений, налаживанию собственного производства, ориентированного на снабжение армии и флота, широкому привлечению иностранных мастеров и военных специалистов. Всё это требовало колоссальных государственных расходов. «Воистину достижение военной победы над врагом было поставлено во главу угла жизни всей страны», – пишет А. Г. Кушнир.

Вот как описывал тогдашнее положение с вооружением российской армии и обеспечением её всем необходимым австрийский дипломат Отгон Плейер в записках «О нынешнем состоянии государственного управления в Московии» (1710): «Относительно военных сил России справедливость требует сознаться, что благодаря неусыпному труду и старанию царя, строгим наказаниям, милостям и подаркам, также и опытности таких разноплемённых иностранных офицеров высшего и низшего чина, надо весьма удивляться, до чего они доведены, до какого совершенства дошли солдаты в военных упражнениях, в каком они порядке и послушании приказам начальства и как смело ведут себя в деле…

…Артиллерия снабжена всеми принадлежностями, многими сведущими немцами и другими иностранцами, также и русскими людьми, которых много было разослано по разным местам Германии для основательного изучения пиротехники, сверх того и хорошими лошадьми, но в коннице в этих последних большой недостаток, несмотря на то, что царь мог бы запастись добрыми конями у калмыцких, ногайских и башкирских татар. А что для долговременного ведения войны нет недостатка в военных принадлежностях в России, это можно видеть из многого: уже больше двух лет не работает ни одна пороховая мельница, потому что пороху везде большой запас находится наготове, несмотря на то, что все упражнения новобранных солдат… производятся постоянно с пальбой…

Да и кроме того, сколько ещё выходит у них пороху на ежегодные дорогие потешные огни, и при частых забавах тех знатных господ в Москве, во время царского отсутствия; порох для того, как мало ценимую вещь в России, им легко выпросить у коменданта. Железо у царя теперь в Сибири, и такое хорошее и мягкое, что даже и шведского не отыщешь лучше; дубового и другого крепкого леса с излишком, потому что рубить его запрещено под строжайшим наказанием, кроме как для царского употребления, серы и селитры вдоволь у них из Украины; для бомб и гранат ни в каком месте нечего и желать лучше железа тульского и из Олонца при Онежском озере, по его твёрдости и хрупкости, потому что при разрыве оно рассыпается на множество кусков; металла для литья пушек и мортир навезено из Польши, Ливонии, Финляндии и Литвы; для переливки есть ещё в Москве порядочный запас старинных пушек, в которых, однако ж, нет надобности, потому что и без того у них пушек невероятное множество. Ружья уже больше им не нужно с такими расходами выписывать из‑за моря: сибирское железо даёт такие хорошие ружейные стволы, которые на примерной стрельбе всегда выдерживают тройной заряд без всякой опасности. Всё воинское платье у царя теперь своей собственной земли; потому что заведена большая прекрасная фабрика для выделки сукон и хорошо идёт. Чулочников много пришло из Пруссии, которые и работают все, сколько нужно; шляп делается достаточно, а о башмаках, сапогах, холсте для рубашек нечего и говорить, так как этот товар доставляет Вратславская (вроцлавская, – Авт .) торговля через Киев. Всё нужное для кораблестроения там в изобилии, так как другие иностранцы большую часть грузов вывозят из Москвы в другие страны, а как скоро поспевают постройкою в здешних местах корабли, это давно уже показал опыт…» (см. Чтения в обществе истории и древностей российских. Т. II, отд. 2. СПб., 1874, стр. 2–7).

И мы, чтобы читатель мог сам проанализировать состояние производства и внешней торговли того времени, да к тому же «пропитаться» духом эпохи, приведём ассортимент товаров, покупаемых и продаваемых западноевропейскими купцами на архангельской ярмарке 1710 года, как они приведены в книге В. Н. Захарова «Западноевропейские купцы в России. Эпоха Петра I». Они занимают здесь 10 страниц.

 

---

Дата добавления: 2018-09-22; просмотров: 181; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!