ТАКСЫ СВЯЩЕННОЙ АПОСТОЛИЧЕСКОЙ ПЕНИТЕНЦИАРИИ
(выдержка)
Отпущение для священника, который сочетал браком родственников в недозволенной степени родства и отправлял богослужение в их присутствии: 7
Отпущение для того, кто тайно занимался ростовщичеством: 7
Отпущение для того, кто написал ложные свидетельские грамоты: 7
Отпущение для тех, которые были свидетелями в таких подложных грамотах: 7
Отпущение для того, кто в церкви познал (плотски) женщину и совершил другое непотребство: 6
Отпущение для священника, который сочетал браком каких‑либо лиц, не имевших разрешения своего приходского священника: 7
Отпущение для священника, который тайно сочетал браком каких‑либо лиц и участвовал в тайных бракосочетаниях: 7
Отпущение для духовного лица, сожительствующего с женщиной незаконно: 7
Отпущение для мирянина по поводу того же: 7
Отпущение для мирянина, взявшего священные предметы из святого места: 7
Отпущение для того, кто плотски познал мать, сестру или другую кровную родственницу, или свойственницу, или крестную мать: 5
Суммы штрафов указаны в гроссах. Гросс – очень распространенная с XIII века в Европе серебряная монета среднего достоинства. В начале XIV века гросс равен был 1/10 золотого гульдена или дуката.
Пренебрегая обетом безбрачия, одни плодили незаконнорожденных отпрысков, другие предпочитали хорошеньких мальчиков. Имели незаконных детей папа Пий II, и папа Иннокентий VIII, и папа Юлий II, и папа Павел II. Папа Климент VII сам был незаконным сыном Джулиано Медичи.
|
|
|
Кардиналы открыто поддерживали отношения с куртизанками, соблазняли замужних женщин. Так, кардинал Алидозио, пользовавшийся особым благоволением папы Юлия II, похитил жену почтенного и родовитого флорентийца и увез ее в Болонью, где был тогда папским легатом. Кардинал Биббиена, друг папы‑гуманиста Льва X, имел постоянную любовницу. По распространенной версии, некоторые из куртизанок даже удостаивались чести быть изображенными на стенных росписях Ватикана. Так, Рафаэль, живописуя Парнас, оставил там портрет знаменитой гетеры по прозвищу Империя.
При Юлии II в Ватикане часто происходил бой быков. Папа Лев X был страстным охотником и очень любил маскарады, игры и придворных шутов. Бой быков и борьба обнаженных борцов нередко устраивались им во дворе Ватикана. Считалось вполне обычным, что папы, кардиналы и высшее духовенство принимали участие в этих увеселениях.
Кардинал Бернардо Довизи (1470–1520), более известный как кардинал Биббиена (по названию города, в котором он родился), был автором не только многочисленных проповедей и духовных сочинений, но и написал весьма популярную комедию «Каландро». Он входил в число приближенных папы Льва X, в миру – Джованни Медичи, поддерживал его в 1494 году, когда Джованни был изгнан, затем добивался для него папского престола. В 1518 году он отправился послом во Францию и безмерно полюбил эту страну. Его чрезмерные восторги даже стали причиной охлаждения отношений между ним и папой Львом, патриотом Италии. В 1520 году, за год до папы, Биббиена умер, скорее всего, от яда.
|
|
|
Биббиена всегда покровительствовал художникам, особенно Рафаэлю, с которым был знаком с юношеских лет. Великий живописец создал для кардинала множество картин и эротические фрески его ванной комнаты в Ватикане: кардинал не был поборником целомудрия.
Премьера «Каландро» состоялась в 1507 году. Декорации к постановке писались Рафаэлем. Лев X стоял в дверях зала и благословлял зрителей, в числе которых были очень знатные особы.
Сюжет пьесы был достаточно фриволен: крестьянин Каландро (его образ заимствован у Боккаччо) пытается выследить свою неверную жену Фульвию и сам влюбляется в ее любовника Лидио, переодетого в женское платье.
Комедия сразу стала очень популярной, ей подражали такие признанные мастера, как Ариосто и Макиавелли, а спустя 200 лет Стефано Бенедетто Палавичини даже использовал ее в качестве либретто для своей оперы.
|
|
|
Но если Лев X был в целом любим народом и его развлечения носили хоть и фривольный, но безобидный характер, то были среди римских пап и те, которых ненавидели. Например, Сикст IV. После его смерти народ устроил настоящую расправу, сжег дворцы его племянников, не пощадив даже деревьев в великолепных садах. Толпа спалила замок, который первосвященник воздвиг для себя на деньги паломников, и разграбила склады с провиантом. В своей «Повести о горьком времени» Баттиста Мантовано пишет, что «продажность при нем превосходила всякое обыкновение, и предметом торговли стало все, начиная с кардинальского звания и кончая мельчайшими дозволениями».
Из дневников секретаря Сената Стефано Инфессуры – о папе Сиксте IV: «Этот папа был врагом всех образованных и честных людей; по душе ему были только дурные. По этому поводу (то есть на смерть папы. – М.Б.) было составлено, неизвестно только кем, много стихотворений, вроде следующих: «Прелюбодеи, сводники, блудницы и доносчики,/Стекайтесь в Рим скорей, здесь вы будете богаты!» или: «Губитель города, небес позор, насильник / мальчиков, прелюбодей и вор!» или: «Радуйся, покойный Нерон, в злодействе/ превзошел тебя Сикст, все преступления / и пороки заключал он в себе одном!».
|
|
|
Были и другие стишки: «Сикст, бесчестие, голод, разруху, расцвет лихоимства, кражи, грабежи – все, что только есть подлейшего на свете, Рим перенес под твоим правлением. Смерть, как признателен тебе должен быть Рим, хотя ты слишком поздно пришла. Наконец ты зарываешь все преступления в кровавую могилу Сикста».
«Сикст, наконец ты труп, ты, презиравший благочестие и справедливость. Смертельный враг мира, тебя успокоила смерть./ Сикст, наконец ты труп, и Рим, страдавший при тебе от голода «всех бедствии, скорбен и войны, может ликовать./ Сикст, наконец ты труп, ты, воплощенный раздор нашего века./ Ты нападал на самого бога, – иди теперь мутить ад./ Сикст, наконец ты труп, ты – мастер мошенничества, могущество которого выросло на вероломстве./ Сикст, наконец ты труп. Пусть все распутники, развратники, сводники, притоны и кабаки оденутся в траур./ Сикст, наконец ты труп и не сможешь больше марать своими злодеяниями папство. / Сикст, ты наконец труп. Римляне, раздерите его проклятое тело и бросьте его части ястребам».
«К чему эти торжественные похороны? Ведь дело идет о Сиксте, надо молиться преисподней./ Всю свою жизнь он смеялся над небом и, умирая, порочил и отрицал божество./ Ты умер, Сикст, да будет проклята твоя память богом и людьми./ Тебя надо было задушить еще во чреве матери».
Эти язвительные стишки назывались паскино, или паскинадами (отсюда слово – пасквиль). Их наклеивали на мраморный цоколь античной статуи без рук и без ног, найденной у мастерской портного Паскино. Обломок был приставлен к стене мастерской, а после смерти этого портного перенесен к углу дворца Орсини. К тому времени статую тоже стали называть Паскино. Вскоре на мраморном постаменте стали появляться листки с политическими эпиграммами, главным образом против пап, получившие название «паскинад». Их авторы, за редким исключением, предпочитали оставаться анонимными. Впрочем, находились и те, что не скрывали свои имена, например – Пьетро Аретино.
Пьетро Аретино
Этот талантливый человек писал в самых разных жанрах: сочинял пьесы, драмы и даже философские труды, но тем не менее слава его была скандальной, а репутация ужасной. Причиной были его язвительные сонеты, в которых он не щадил даже самых знатных, даже римских пап. Своим злым языком он делал себе карьеру.
Аретино – это не фамилия, это прозвище по месту рождения, городку Ареццо. Пьетро был сыном сапожника и, судя по всему, внебрачным. Затем он учился в Перуджи, понабравшись там кое‑каких знаний, но не избавившись от дурных манер и простонародного выговора.
Из Перуджи он перебрался в 1516 году в Рим, пристроившись в дом самого богатого из римских банкиров, Агостино Киджи. Аретино нельзя было отнести к интеллектуалам: образование он получил более чем среднее, латынь знал весьма приблизительно, греческого не знал совсем. Поначалу приближенные Киджи смотрели на нового пришельца свысока, но Аретино не любил оставаться в тени. Чрезвычайно наглый, находчивый и остроумный, он протискивался вперед настойчиво и энергично, сумев внушить страх даже лицам, обладавшим значительной властью. Если его пробовали осадить, он отвечал насмешкой, эпиграммой, вынося на свет нечто такое, о чем все говорили втихомолку, но о чем не решались сказать громко.
Внимание папы Льва X (Джованни Медичи) привлекла сатира «Завещание слона», написанная на смерть его любимого белого слона, содержавшегося в зверинце Ватикана. Аретино высмеял кардиналов и епископов, но сумел вызвать не гнев, а напротив – милость понтифика. В это же время он заручился покровительством еще одного члена семейства Медичи – кардинала Джулио.
Аретино часто в своих остротах переходил дозволенные границы. Но перед угрозой силы он смирялся. В 1529 году он отозвался не очень почтительно о Федериго Гонзага в присутствии мантуанского посла. Посол велел ему сказать, что если так будет продолжаться, то Аретино не спасется от него и в раю. Аретино извинился. Извинился он и в другом случае, когда по поводу его нападок на придворных Федериго тот просил передать ему, что он велит дать ему несколько ударов кинжалом в самом центре Риальто. Английский посланник не стал дожидаться извинений и велел подстеречь Аретино и избить палками. Эрколе д’Эсте тоже подсылал к нему убийц, но те не дождались главной жертвы и ушли, ранив одного из многочисленных любовников Аретино, которых он называл «ганимедами» в честь мифического виночерпия и наложника древнегреческого бога Зевса. После того как Лев X умер, новый папа Адриан VI решил расправиться со злоязычным сатириком, и тот вынужден был бежать – но ненадолго: не прошло и года, как Адриан умер, а его преемником стал друг и покровитель Аретино кардинал Джулио Медичи, взошедший на святейший престол под именем Климента VII.
Поэт снова вернулся в Рим, но практически сразу же оказался замешанным в страшном скандале, связанном с публикацией сборника порнографических гравюр.
Эти гравюры изображали разнообразные способы соития мужчины и женщин. Скандальный сборник вошел в историю под разными названиями: «Позы Аретино», «Шестнадцать поз», «Любовные позы», «Похотливые сонеты», «Развратные сонеты», «Сладострастные сонеты».
Изначальным автором этих «поз» называют Джулио Романо – талантливого и знаменитого ученика Рафаэля. По одной версии, Романо нарисовал непристойные фрески по заказу герцога мантуанского Фредерико II для дворца Палаццо дель Те в Мантуе, по другой, более шокирующей, он поссорился с папой Климентом VII, так как тот недоплатил ему гонорар за какую‑то работу, и в отместку расписал зал Константина в Ватикане вместо заказанных фресок на божественные сюжеты – порнографическими сценами. Случился скандал, росписи были уничтожены, но их успел перекопировать гравер Маркантонио Раймонди, другой ученик Рафаэля, и создал по этим сюжетам серию гравюр. Пьетро Аретино, увидев то ли фрески Романо, то ли гравюры, сочинил к каждой из них по непристойному сонету.
Образец сонета:
М: Интересно все‑таки знать, куда Вы
Собираетесь крепкую вставить пробку?
Ж: Неужели? А если, положим, в попку –
Разве ты откажешься от такой забавы?
М: О, Мадонна! Здесь все‑таки Вы не правы,
Я скорей бы выбрал иную тропку,
Хоть на ней и чувствую себя робко, –
Но монахов слишком презренны нравы.
Впрочем, раз Вы склонны таким макаром
Нас принять – как гранды, то как хотите
Поступайте, главное – с должным жаром.
Ухватите свечку и поместите
В Ваш чуланчик. Капающим нагаром
Обжигаясь, тьму его осветите.
Поглядите, милая, я уж ярым
Полыхаю пламенем от одной раскачки –
Не сгорю ли я в настоящей скачке? [8]
Издание Маркантонио получило большую известность, но вызвало гнев Ватикана. В 1524 году гравер был арестован, а все копии его книги – сожжены. Автора оригиналов – Джулио Романо, имевшего богатых покровителей, папский гнев минул.
Джорджо Вазари: «После этого Джулио Романо поручил Маркантонио вырезать по его рисункам на двадцати листах все возможные способы, положения и позы, в каких развратные мужчины спят с женщинами, и, что хуже всего, мессер Пьетро Аретино написал для каждого способа неприличный сонет, так что я уж и не знаю, что было противнее: вид ли рисунков Джулио для глаза или слова Аретино для слуха. Произведение это было строго осуждено папой Климентом, и, если бы, когда оно было опубликовано, Джулио уже не уехал в Мантую, он заслужил бы суровое наказание от разгневанного папы. (…) А так как некоторые из этих рисунков были найдены в местах, где это меньше всего можно было ожидать, они не только были запрещены, но и сам Маркантонио был схвачен и заключен в тюрьму, и плохо бы ему пришлось, если бы кардинал Медичи и Баччо Бандинелли, находившиеся в Риме на службе у папы, его не выручили. (…) да и в самом деле не следовало бы, как это, однако, часто делается, злоупотреблять божьим даром на позор всему миру в делах омерзительных во всех отношениях».
В 1527 году было осуществлено второе издание гравюр, теперь уже вкупе с сонетами Пьетро Аретино. По приказу папы и этот тираж был снова уничтожен. Раймонди избежал нового заключения чудом. От этих двух первых изданий сохранились лишь отдельные листы. В 1550 году в Венеции было выпущено третье издание – очень плохо сделанное с грубо исполненными гравюрами, от него дошло 15 из 16 поз. Четвертое издание «Поз» было осуществлено в конце века Агостино Карраччи, дошедшее до нас полностью, хотя и редкое. Этот издатель дал звучные имена каждой паре любовников: Марс и Венера, Антоний и Клеопатра, – и снабдил их соответствующими атрибутами, в то время как в первоначальном варианте любовники были простыми людьми, занимающимися сексом в обычных интерьерах того времени. Описавший гравюры Аретино упомянул имена двух женщин – Анжелы Грека и Беатриче де Бонис; обе они были его современницами, известными куртизанками.
Ныне наиболее распространен тираж 1798 года, отпечатанный в Париже.
Брантом: «Знавал я принца, поступившего еще остроумнее: он приобрел у ювелира великолепный кубок позолоченного серебра тончайшей работы, истинный шедевр ювелирного искусства, доселе невиданный: в нижней части этого кубка весьма изящно и прихотливо были вырезаны фигурки мужчин и женщин в позах Аретино, а наверху столь же мастерски изображались различные способы соития зверей; там‑то и увидал я впервые (впоследствии мне частенько доводилось любоваться сим кубком и даже, не без смеха, пить из него) случку льва со львицею, вовсе не похожую на спаривание всех прочих животных; кто сие видел, тот знает, а кто не видел, тому и описывать не берусь. Кубок этот стоял у принца в столовой на почетном месте, ибо, как я уже говорил, отличался необыкновенной красотою и роскошью отделки что внутри, что снаружи и радовал глаз.
Когда принц устраивал пир для придворных дам и девиц, а такое случалось часто, то по его приказу виночерпии никогда не забывали поднести им вина в этом кубке; и те, что еще не видали его, приходили в великое изумление и, взяв кубок в руки или уже после того, прямо‑таки теряли дар речи; другие краснели, не зная, куда деваться от смущения, третьи шептали соседкам: “Что же тут такое изображено? По моему разумению, это мерзость из мерзостей. Да лучше умереть от жажды, нежели пить из эдакой посудины!” Однако же им приходилось либо пить из описанного кубка, либо томиться жаждою, вот почему некоторые дамы пили из него с закрытыми глазами, ну а другие и этим себя не утруждали. Те дамы или девицы, кто знал толк в сем ремесле, посмеивались втихомолку, прочие же сгорали со стыда.
На вопрос, что они видели и отчего смеются, дамы отвечали, что видели резьбу на кубке и теперь ни за какие сокровища в мире не согласятся пить из него. Другие же говорили: “По моему разумению, здесь нет ничего худого, любоваться произведением искусства не грешно”; третьи заключали: “Доброе вино и в таком кубке доброе”. Такие уверяли, будто им все равно, из чего пить, лишь бы утолить жажду. Некоторых дам упрекали в том, что они не закрывают глаза, когда пьют из него; Ответ был таков: им, мол, хотелось воочию убедиться, что подали именно вино, а не яд или какое‑нибудь снадобье. У таких выспрашивали, от чего они получают большее удовольствие – от того, что пьют, или от того, что видят; дамы отвечали: “От всего”. Одни восклицали: “Вот чудища!” Другие: “Ну и шутки!” Третьи: “Ах, какие прелестные фигурки!” Четвертые: “Ох и точные же зеркала!” Пятые: “Уж верно, ювелир позабавился вволю, выделывая эдаких уродцев!” На что шестые добавляли: “А вы, монсеньёр, забавляетесь еще более, купив сей прекрасный сосуд!” Иногда спрашивали у дам, не зудит ли у них внутри, когда они пьют из кубка; те отвечали, что не такой безделице разбудить в них любовный зуд; у других допытывались, не разогрело ли их сверх меры вино из такого кубка, заставив позабыть о зимней стуже; на это следовал ответ, что, напротив, вино их освежило. Осведомлялись также, какие из этих изображений дамы желали бы иметь у себя в постели; те возражали, что невозможно перенести их с кубка в другое место. Короче сказать, кубок этот вызывал великое множество шуток, прибауток и острот, коими перебрасывались за столом кавалеры и дамы, забавляя себя и других, в том числе и меня, бывшего сей потехе свидетелем; но самое забавное, на мой взгляд, зрелище представляли невинные девицы либо притворявшиеся таковыми и впервые попавшие сюда дамы, которые сидели с постной миною и кислой усмешкою, строя из себя святош, как свойственно некоторым женщинам. Заметьте себе, что, даже умирай они от жажды, слуги не осмелились бы подать им вина в другом кубке или бокале. И пусть какие‑то из них клялись и божились, что ноги их больше не будет на таких пирах, однако все равно они являлись вновь и вновь, ибо принц был веселым и щедрым хозяином. Были такие дамы, которые в ответ на приглашение отвечали: “Я приду, но с условием, что меня не принудят пить из того кубка”, однако за столом не выпускали его из рук. И наконец, все дамы привыкли и стали пить из него без малейшего стеснения; надо думать, они перепробовали и пустили в дело все, на нем увиденное, в свое время и в своем месте».
Сопроводительные сонеты принесли неприятности и Аретино. Поэт вынужден был покинуть Рим, где слишком многие были готовы свести с ним счеты. И если раньше недоброжелатели вынуждены были смиряться, помня о его дружбе с папой Климентом, то теперь, воспользовавшись его опалой, к нему даже подослали наемных убийц, тяжело ранивших сатирика. Аретино спасся, бежав в земли знаменитого кондотьера Джованни делле Банде Нере Медичи. Больше в Рим он не вернулся, проведя последние годы жизни в Венеции, где писал пасквили на ее врагов. Он подружился с Тицианом, заводил себе любовниц и любовников и устраивал в своем саду оргии. По легенде, смерть Аретино стала следствием услышанной им на пиру непристойной остроты – разразившись хохотом, Аретино якобы упал и размозжил себе череп.
На оргиях в саду Аретино собирались знаменитые венецианские куртизанки. Этот промысел был чрезвычайно распространен в Италии эпохи Возрождения. В Риме в конце кватроченто насчитывалось 6800 проституток, в Венеции в начале чинквеченто – одиннадцать тысяч. Бывали времена, когда институт куртизанок приходилось специально поощрять, поскольку уж слишком распространялся «гнусный грех», то есть содомия. В связи с этим проституткам запрещалось одеваться в мужскую одежду и делать себе мужские прически. Сохранились целые трактаты, посвященные искусству продажной любви, в которых говорится, чем славились венецианки, в чем заключалась неодолимая сила генуэзок и каковы были достоинства испанок. До нас дошли мемуары некоторых известных куртизанок, из которых можно узнать, что публичные женщины часто были весьма образованными и умными особами. Своим ремеслом они начинали заниматься лет в двенадцать, а заканчивали, будучи уже за сорок. Постаревшие проститутки занимались также физиогномикой, хиромантией, врачеванием и изготовлением лечебных и любовных средств.
Частенько их привозили из Германии, так как итальянцы ценили светлые волосы немок. Те итальянки, которых природа обделила этим богатством, специально окрашивали и высветляли свои локоны, способом довольно простым, хоть и длительным по времени: волосы смачивали раствором крепкой щелочи (например, водой, настоянной на золе, лучше всего из березовых дров), а затем равномерно распределив по полям большой шляпы без тульи, сушили на ярком солнце.
Многие из куртизанок были прекрасными музыкантшами и поэтессами.
Вероника Франко
Самой знаменитой из них на сегодняшний день является Вероника Франко, жившая во второй половине XVI века – чинквеченто.
Вероника сама была дочерью куртизанки и считалась cortigiana onesta, «достойной куртизанкой», принадлежащей к самой высшей категории представительниц этой профессии. Она была включена в «Il Catalogo di tutte le principale et piщ honorate cortigiane di Venezia» – перечень всех основных и наиболее уважаемых куртизанок Венеции и согласно этому перечню жила на Кампо‑Санта‑Мария‑Формоса вместе с матерью. Готовя дочь в жрицы любви, мать постаралась дать ей хорошее образование, не хуже чем у трех ее братьев.
В юности Вероника вышла замуж за какого‑то доктора, но семейная жизнь не привлекла молодую женщину, и она вскоре развелась с мужем, вернув себе приданое. Разводу не помешала даже ее беременность. Всего от разных отцов у нее родилось шестеро детей, трое из которых умерли в младенчестве.
Пока Вероника была молода, жизнь ее складывалась счастливо: богатые любовники, в числе которых был даже французский король, достаток, роскошь, интересное, интеллектуальное окружение: она была участницей литературного салона сенатора Доменико Веньера. Вероника славилась красотой и умом, она писала стихи и вызывала всеобщее восхищение.
Но в 1575 году в Венеции разразилась эпидемия чумы. Испуганная Вероника покинула город, а когда вернулась, то нашла свой дом разграбленным. К тому же на ее плечи легла забота об осиротевших племянниках.
Ну а тут свалилась новая беда: Веронику обвинили в ведьмовстве. Клеветником стал Ридольфо Ваннителли, учитель ее сына, долго и безнадежно добивавшийся взаимности знаменитой куртизанки. Сохранились документы суда, из которых видно, что Вероника сумела защитить себя в суде и сделала это блестяще. Клеветнику она отомстила, обвинив его в воровстве.
Но репутация ее была повреждена, молодость миновала и с этого момента ее карьера пошла на спад. Вероника была вынуждена переселиться в менее престижный квартал и, по некоторым сведениям, стала очень религиозной. Свою литературную деятельность она прекратила. Умерла она в возрасте 45 лет от тяжелой болезни.
ПОСЛАНИЕ V.
От Вероники Франко к неизвестному мужчине
«Так явна доблесть в Вас, и ярка добродетель,
А красноречье столь неистово сильно,
Что сердце Вы спасли из чуждой сети,
И только Вами лишь оно теперь полно,
И биться хочет только рядом с Вашей грудью
И жить лишь так, как Вами решено.
Боготворила то, что ныне чту беспутьем…
Но больше не ищу я бренной красоты,
Казнюсь, что наслаждалась ее сутью.
Позор мне, полюбившей полного тщеты,
Когда наоборот, любить Вас надо было,
Ведь добродетельны, мудры Вы и чисты.
Песчинок меньше волнами намыло,
Чем слез об этом излила за раз:
О добродетелях, любя тщету – забыла…
В ошибке этой я, вздыхая, созналась,
Сейчас же клятвой непреложной обещаю,
Что ожидает красоту теперь отказ.
От Ваших совершенств томлюсь, изнемогая,
Стучится сердце, больше не в сети,
Меня не держит Купидона воля злая –
Отныне – разум, ты один меня веди»! [9]
Туллия д’Арагона
Туллия д’Арагона, старшая современница Вероники Франко, также была дочерью куртизанки. В отличие от матери, которая считалась знаменитой красавицей, Туллия красивой вовсе не была. Тогда ценились женщины дородные, с пышными формами и мягкими чертами лица. Туллия же была высокой, худощавой, с большими тонкими губами и крючкообразным носом. Зато она была очень умной (сейчас ее бы назвали вундеркиндом), остроумной, обладала прекрасным голосом и отлично играла на лютне. Покровительствовал девочке кардинал Луиджи д’Арагона, архиепископ Палермо, который, возможно, был ее отцом.
Туллия жила то в Венеции, то в Сиене, то в Болонье, то в Риме, то в Ферраре – она вообще любила путешествовать. Туллия занялась древнейшей профессией лет в восемнадцать и довольно быстро, благодаря своему уму, оказалась в элите.
В двадцать один год она пленила Филиппо Строцци, флорентийского банкира. Этот довольно грубый человек был «славен» тем, что унижал, оскорблял и довел до ранней смерти влюбившуюся в него красавицу‑куртизанку, поэтессу Камиллу Пизана. Тем не менее он влюбился в Туллию настолько, что стал делиться с ней государственными секретами, что вызвало скандал и банкира срочно отозвали домой во Флоренцию, где Козимо Медичи приказал его убить.
Любовниками Туллии были люди весьма выдающиеся. Эмилио Орсини основал даже «Общество Туллии», состоявшее из шести кавалеров, поклявшихся защищать ее доброе имя.
Венецианский поэт Бернардо Тассо, феррарские поэты Джироламо Муцио и Эрколе Бентиволио посвящали ей стихи. Во Флоренции она пользовалась расположением Козимо Медичи и его жены – Элеоноры Толедской. Благодаря их ходатайству, Туллия получила право не соблюдать запрет куртизанкам носить драгоценности и шелковые платья, получив статус «поэтессы». В эти годы она написала неоплатонические «Диалоги о бесконечности любви» (1547) и еще много стихов и поэм.
Казалось бы, все складывалось отлично, но свойственная Туллии тяга к перемене мест взяла свое: в тридцать восемь лет она перебралась в Рим, где прожила еще восемь лет. Об этом последнем периоде ее жизни известно мало. Последняя ее поэма о странствиях юноши Джиаррино, обращенного в рабство и совершившего путешествие по Европе, Азии, Африке, Чистилищу и Аду, была опубликована посмертно.
Туллия скончалась в 1556 году, похоронена в церкви Сант‑Агостино, рядом с матерью и дочерью.
К Пьетро Манелли, молодому флорентийцу и поэту
«Вас и меня природа (иль Создатель) сотворили
По мерке сходной, очень старой; и материя одна.
Так в чем причина, что мне гордость с честью не дана,
И мыслить дар – коль Вас, Манелли, ими наделили?
Духовно я весьма проста, Вы как‑то говорили,
На людях не осмелюсь петь, настолько смущена,
Вы знаете – отвага во мне страхом сожжена,
Ведь никогда мне с Вашим не сравняться стилем?
Нет, Пьетро, точно знаю, не сумеете поверить:
Я в точности как Вы тружусь, чтоб к небесам взлететь
Душой; а именем – внизу добиться славы вечной.
И коль судьба не будет злой – мечтаний не развеет,
То прежде чем наступит час покинуть тела клеть,
Увижу утоленье своей жажды вековечной». [10]
Гаспара Стампа
По некоторым предположениям, куртизанкой была и Гаспара Стампа – самая известная итальянская поэтесса того времени, прожившая всего лишь чуть больше тридцати лет. Но скорее всего, она не принадлежала к когорте «жрицей любви», а занималась пением и музицированием. Современники восхищались ее игрой на лютне и нежным сильным голосом.
Родилась она в Падуе в семье ювелира. Отец ее умер, когда Гаспаре исполнилось всего лишь восемь лет, и ее мать с тремя детьми – двумя девочками и сыном – вернулась в свой родной город – Венецию и постаралась дать детям хорошее образование. Девочки учились пению и музыке и вскоре стали пользоваться успехом, их приглашали на частные концерты. Гаспара исполняла стихи Петрарки, а также песенки собственного сочинения.
Самые большие надежды семья возлагала на брата Гаспары, который учился в университете Падуи и писал стихи, получившие одобрение знаменитых литераторов. Его безвременная смерть стала для семьи тяжелым ударом, Гаспара даже подумывала уйти в монастырь. Прожив за его стенами несколько месяцев, она вернулась к мирской жизни, снова занявшись музыкой. Замуж она не выходила, но часто заводила романы, более или менее длительные. Страстная влюбленность в графа Коллатино ди Коллальто, длившаяся несколько лет, до самой ее смерти, стала для Гаспары мукой и одновременно источником вдохновения. Их отношения были разорваны в 1551 году: граф охладел к прекрасной лютнистке и женился на другой. Однако сама Гаспара продолжала любить его!
Стараясь забыть своего возлюбленного, Гаспара создала целый цикл стихов, впоследствии сделавших ее знаменитой. Она так и не сумела вернуть душевный покой и умерла, возможно покончила с собой, в возрасте тридцати одного года. Ее сестра Касандра, восхищавшаяся талантами сестры, посмертно издала сборник ее сонетов и мадригалов, который двести лет спустя был переиздан одним из потомков жестокого графа Коллальто.
«Нередко господина моего
Я сравниваю с небом дня и ночи,
Где солнце – лик его, а звезды – очи,
Где в высоте вещает божество
Делийское, где страшен гнев его,
Страшней, чем гром, и град, и снег, и прочий
Укор небес, о нет, мой страх жесточе,
Но небо после бури не мертво!
Весну торопит зелень луговая
В моей душе, когда, лучом дразня,
Росткам велит пробиться он наружу,
Но вновь зима вселяет в сердце стужу,
Когда грозит покинуть он меня,
Листву надежд последних обрывая» . [11]
Кондотьеры
Как можно легко догадаться, в условиях, когда в стране и в мире не было никакого единства, между итальянскими городами не прекращались междоусобные войны. Партия гвельфов выступала за ограничение власти императора Священной Римской империи в Италии и усиление влияния папы римского. Гибеллины, напротив, были приверженцами императора.
Города заключали договора («кондотты» – по‑итальянски) с военачальниками, набиравшими отряды солдат (это слово произошло от «сольдо» – названия мелкой монеты, которыми выплачивалось жалованье). Такие «полевые командиры» назывались кондотьерами. Им было все равно за кого воевать, лишь бы платили. Часто они переходили от одной воюющей партии к другой и сражались со своими вчерашними нанимателями. Случалось, что кондотьеры захватывали власть в городах и основывали династии: Сфорца, Малатеста, дела Скала… Но чаще они погибали во цвете лет, становясь героями легенд. Их наемные шайки носили звучные наименования: «Белый отряд», «Великая компания», «Отряд святого Георгия»… Они внушали современникам ужас и восхищение: с одной стороны, наемники отличались поистине звериной жестокостью, с другой – они являлись олицетворением силы и некоторой стабильности, так как пользовались реальной властью. Сейчас описания «подвигов» кондотьеров внушают ужас, но люди чинквеченто воспринимали все это иначе. Кондотьеры для них были героями, ими восхищались, о них слагали песни и анекдоты, совершенно как об отечественном «Василии Ивановиче».
Жизнь Рожера де Флор, жившего в XIII веке, послужила основой для рыцарского романа «Тирант Белый», упоминаемого в «Дон Кихоте». Эта книга оказалась в числе немногих, спасенных от «аутодафе» при разборке библиотеки безумного Ламанчского рыцаря.
Гибеллин Каструччо Кастракане, погибший от сильной простуды в возрасте 44 лет, успел стать правителем родного города Лукки и героем многих анекдотов. К сожалению, его род не продлился: все его потомство погибло при завоевании Лукки гвельфами.
Живший чуть позже доблестный правитель Вероны Кангранде дела Скала одержал много побед и заслужил прозвище «Большого пса» из‑за своего шлема с головой собаки. Он умер в возрасте 38 лет, и на его надгробии была воздвигнута замечательная статуя, изображающая покойника улыбающимся. Современники считали причиной его смерти тяжелую кишечную инфекцию, но современные исследования трупа показали, что Кангранде был отравлен.
В середине XIV века громкой и кровавой славой пользовалась банда немецкого кондотьера Вернера фон Урслингена. Ничуть не стесняясь, он написал на своем знамени: «Враг бога, правосудия и милосердия» и оказался вполне достоин этого девиза. Ему покорились и платили дань крупные города Перуджа, Болонья, Сиена.
Его коллега и современник англичанин Джон Хоквуд (или, как называли его итальянцы – Джованни Акуто от слова l’acuto, «крутой») был сыном кожевника, однако на службе у короля Эдуарда III получил рыцарский титул. В 1360‑м он возглавил знаменитый «Белый отряд»: его члены не принадлежали к знатным родам, поэтому носили простые «белые» плащи, без гербов. Неоднократно меняя покровителей, Хоквуд и его отряд завоевали репутацию храбрецов и безжалостных головорезов. Страшную резню его отряд учинил в феврале 1377 года в Чезене, в Романье, где, возможно, простились с жизнью примерно 5000 человек. По приказу кардинала Роберта Женевского – авиньонского антипапы Климента VII – «Белый отряд» ворвался в город, закрыл ворота и перебил практически всех жителей, включая детей. Одна из хроник гласит: «Они сожгли и вырезали весь город. Река окрасилась от крови». Эта резня принесла «антипапе Клименту» прозвища «мясник» и «чезенский палач».
А вот репутация Хоквуда ничуть не пострадала. Напротив: итальянские города стали наперебой предлагать ему деньги. Он выбрал Флоренцию, предложившую ему 250 000 флоринов в год. Этому городу он остался верен до самой смерти.
На деньги, полученные за военную службу, Хоквуд приобрел несколько замков, в том числе в Тоскане, и женился на незаконнорожденной дочери миланского герцога Бернарбо Висконти, которая родила ему четверых детей. Хоквуд умер своей смертью и был похоронен с почестями. Флорентийцы считали кондотьера героем и во время его последней болезни пообещали ему роскошное надгробие, но клятву не сдержали, ограничившись лишь фреской с изображением этого памятника. Впрочем, автором фрески стал великий живописец Паолло Уччелло. Через тридцать два года после смерти военачальника его останки по настоянию Ричарда II были увезены на родину, в Англию.
Знаменитый кондотьер Браччио Монтоне забавлялся тем, что сбрасывал людей с высоких башен, разбил на наковальне одного монастыря головы девятнадцати монахам, в Ассизи сбросил трех человек с вала, в Сполетто столкнул с моста вестника, доставившего ему плохие известия. Думаете, его возненавидели за все эти зверства? Вовсе нет! «Он был прекрасен, как бог, когда гарцевал по улицам Флоренции», – говорил один современник. Карьера Браччио Монтоне имела свои взлеты и падения, одно время он даже правил Римом. При нем город пришел в совершеннейший упадок, вокруг расплодились бандиты и воры. Будучи изгнанным из города, Браччио в отместку устроил наводнение, разрушив дамбы на Тибре.
Стефано Инфессура: «В лето господне 1422, 30 ноября, в праздник св. Андрея, в Риме было столь сильное наводнение, что большая часть города была залита водой. Это причинило столь большие повреждения, что невозможно их исчислить. Вина лежала на Браччио да Монтоне, так как он, полный гнева и желая отомстить римлянам за то, что потерял господство над римским государством, по своем отъезде из Рима разрушил мраморные дамбы у Педелупо; память об этом наводнении осталась до сих пор на камне фасада церкви Минервы».
Погиб де Монтоне в возрасте 55 лет в бою: раненым его намерено оставили задыхаться под упавшей на него лошадью. По настоянию ненавидевшего его папы он был похоронен в неосвященной земле. Лишь восемь лет спустя его племянник – кондотьер Николло Фортебраччио – перенес тело в храм Святого Франциска в Перудже.
Стефано Инфессура: «В лето 1424, 2 июня, недалеко от Аквилы был убит полководец Браччио да Монтоне; по случаю убийства врага папы в Риме было большое торжество с увеселительными огнями и танцами. Римляне, с факелами на лошадях, явились сопровождать синьора Джордано Колонна, брата папы. И после того как со всеми врагами было покончено, папа Мартин пользовался в дальнейшем полнотою власти без всяких помех. В его время царили мир и благоденствие, и цена зерна опустилась до сорока сольди за руббио».
Анекдоты о кондотьере Каструччо Кастракане, собранные Николо Макиавелли: Однажды он велел купить куропатку за дукат, и один из друзей стал его за это упрекать. Каструччо спросил: «Ты бы не дал за нее больше сольдо?» Тот отвечал, что он не ошибается. «Так для меня дукат – гораздо меньше сольдо», – сказал Каструччо.
Около него вертелся один льстец, и он, чтобы показать ему свое презрение, плюнул на него. Льстец сказал: «Рыбаки, чтобы поймать маленькую рыбку, дают морю омыть себя с ног до головы. Я охотно позволю омыть себя плевком, чтобы поймать кита». Каструччо не только выслушал эти слова без раздражения, но еще и наградил говорившего.
Кто‑то упрекал его за то, что он живет слишком роскошно. Каструччо сказал: «Если бы в этом было что‑нибудь дурное, не устраивались бы такие роскошные пиры в праздники наших святых».
Один из друзей предложил ему развязать узел, хитро запутанный. «Глупый, – сказал Каструччо, – неужели ты думаешь, что я стану распутывать вещь, которая и в запутанном виде так выводит меня из себя».
Говорил Каструччо некоему гражданину, который занимался философией: «Вы – как собаки: бежите за тем, кто вас лучше кормит». Тот ответил: «Скорее мы – как врачи: ходим к тем, кто в нас больше нуждается».
У него спросили однажды, как он добился такого уважения к себе. Он ответил: «Когда ты идешь на пир, сделай так, чтобы на дереве не сидело другое дерево».
Кто‑то хвалился, что много читал. Каструччо сказал: «Лучше бы ты хвалился, что много запомнил».
Другой хвастал, что он может пить сколько угодно, не пьянея. Каструччо заметил: «И бык способен на это».
Каструччо был близок с одной девушкой. Один из друзей упрекал его за то, что он позволил женщине овладеть собою. «Не она мною овладела, а я ею», – сказал Каструччо.
Другому не нравилось, что ему подают чересчур изысканные кушанья. Каструччо спросил его: «Так ты не стал бы тратить на еду столько, сколько я?» Тот ответил, что, конечно, нет. «Значит, – сказал Каструччо, – ты более скуп, чем я обжорлив».
Однажды ночью, когда он, будучи у одного из своих дворян на пирушке, где присутствовало много женщин, танцевал и дурачился больше, чем подобало его положению, кто‑то из друзей стал его упрекать за это. «Кого днем считают мудрым, не будут считать глупым ночью», – сказал Каструччо.
Кто‑то пришел просить его о милости, и так как Каструччо сделал вид, что не слышит его, тот опустился на колени. Каструччо начал выговаривать ему за это. «Твоя вина, – ответил тот, – у тебя уши на ногах». За это Каструччо сделал ему вдвое против того, что он просил.
Он часто говорил, что путь в ад легкий, так как нужно идти вниз и с закрытыми глазами.
Про кого‑то, кто был красивым мальчиком, а потом стал красивым мужчиной, он говорил, что это очень вредный человек, ибо сначала отнимал мужей у жен, а потом стал отнимать жен у мужей.
Одного завистника, который смеялся, Каструччо спросил: «Почему ты смеешься: потому ли, что тебе хорошо, или потому, что другому плохо?»
Он послал однажды на смерть некоего лукканского гражданина, который когда‑то помог ему возвыситься. Ему стали говорить, что он поступает дурно, убивая одного из старых друзей. Он ответил, что они ошибаются и что убит не старый друг, а новый враг.
Он очень хвалил людей, которые собираются жениться и не женятся, а также тех, которые собираются пуститься в море и никогда не садятся на корабль.
Он говорил, что дивится людям, которые, покупая сосуд, глиняный или стеклянный, пробуют его на звук, чтобы узнать, хорош ли он, а выбирая жену, довольствуются тем, что только смотрят на нее.
Когда он был близок к смерти, кто‑то спросил, как он хочет быть погребенным. «Лицом вниз, – сказал Каструччо, – ибо я знаю, что, когда я умру, все в этом государстве пойдет вверх дном».
Его спросили, когда лучше всего есть, чтобы быть здоровым. Он ответил: «Богатому – когда хочет, бедному – когда может».
Он увидел однажды, что кто‑то из его дворян заставил своего слугу зашнуровывать себя. «Дай Бог, – сказал Каструччо, – чтобы тебе пришлось заставить кого‑нибудь класть себе куски в рот».
Ему как‑то бросилась в глаза латинская надпись на доме некоего гражданина: «Да избавит бог этот дом от дурных людей». Каструччо сказал: «В таком случае он не должен ходить туда сам».
Проходя по улице, он увидел маленький дом с огромной дверью. «Дом убежит через эту дверь», – сказал он.
Ему сказали, что один чужестранец соблазнил мальчика. «Должно быть, это перуджинец», – сказал Каструччо.
Каструччо спорил однажды с послом неаполитанского короля по вопросам, касавшимся имущества изгнанников, и стал говорить очень возбужденно. Тогда посол спросил, неужели он не боится короля. «А ваш король хороший или дурной?» – спросил Каструччо. Когда тот ответил, что хороший, Каструччо спросил снова: «Почему же ты хочешь, чтобы я боялся хороших людей?»
Дата добавления: 2018-09-22; просмотров: 187; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!