Вторник третий. Мы говорим о сожалении
В следующий вторник я приехал, как обычно, с пакетом продуктов – макароны с кукурузой, картофельный салат, яблочный пирог – и еще кое с чем: магнитофоном «Сони».
Я сказал Морри, что хочу запомнить то, о чем мы говорим. Хочу сохранить его голос, чтобы слушать его… потом.
– Когда я умру, – уточнил он.
– Не надо так говорить.
Морри засмеялся:
– Митч, это ведь случится. И скорее рано, чем поздно.
Морри стал разглядывать новое устройство.
– Какой большой, – заметил он.
Я почувствовал, что веду себя бесцеремонно – это нередко свойственно репортерам, – и начал подумывать, что, возможно, эта штуковина в присутствии двух друзей, каковыми мы себя считали, была инородным телом, каким‑то искусственным ухом. К тому же столько людей жаждали внимания Морри, а я, наверное, в эти вторники претендовал на слишком многое.
– Послушайте, – сказал я, отодвигая от профессора магнитофон, – нам вовсе не обязательно этим пользоваться. Если вам от него не по себе…
Он прервал меня, погрозив пальцем, а потом снял очки, и они закачались на веревочке на его шее.
– Поставь его на место, – сказал Морри.
Я поставил.
– Митч, – голос Морри звучал теперь очень тихо, – ты не понимаешь. Я хочу рассказать тебе о своей жизни. Я хочу рассказать тебе, пока еще в силах. – Его голос снизился до шепота. – Я хочу, чтобы кто‑нибудь послушал мой рассказ. Ты послушаешь?
Я кивнул. В комнате стало совсем тихо.
|
|
|
– Ну, – сказал вдруг Морри, – он включен?
По правде говоря, значение магнитофона было не только ностальгическое. Я терял Морри, мы все теряли его: семья, друзья, бывшие студенты, коллеги‑профессора, приятели из групп политических дискуссий, которыми он так увлекался, бывшие партнеры по танцам – все мы. А магнитофонные пленки – так же, как и фотографии и видеофильмы, – отчаянная попытка тайком умыкнуть хоть что‑то из саквояжа смерти.
Но помимо этого, мне становилось все яснее и яснее: из наблюдений за мужеством, юмором, терпением, открытостью Морри, – что он смотрит на жизнь с какой‑то совсем иной, никому из моих знакомых не свойственной, точки зрения. Более здоровой. Более разумной. И он должен был вот‑вот умереть. Морри заглянул смерти в глаза, и мысли его приобрели некую необъяснимую ясность. Я знал: он хочет ими поделиться. А я хотел удержать их в памяти – как можно дольше.
Когда я увидел Морри в шоу «Найтлайн», мне стало любопытно: жалеет ли он о чем‑то теперь, когда знает, что скорая смерть неминуема. Жалко ли ему потерянных друзей? Хочется ли ему, чтобы многое было по‑другому? С присущим мне эгоизмом я думал: «А если бы я был на его месте, снедали бы меня грустные мысли о безвозвратно утерянном? Стал бы я сожалеть о скрываемых мной тайнах?»
|
|
|
Когда я упомянул об этом Морри, он кивнул:
– Это волнует всех, не правда ли? А вдруг сегодня мой последний день на земле?
Морри пристально посмотрел на меня и, возможно, заметил, что на лице моем отразилась растерянность. Я вдруг увидел, как в один прекрасный день, не успев завершить очередной репортаж, я замертво валюсь на письменный стол, а редакторы судорожно хватают неоконченную рукопись, в то время как медики уносят мое бездыханное тело.
– Митч? – послышался голос Морри.
Я встряхнул головой и ничего не ответил. Но профессор уловил мое замешательство.
– Митч, наше общество не поощряет мыслей о таких вещах до тех пор, пока мы не стоим на пороге смерти. Мы вовлечены во все индивидуалистическое: карьеру, семейные дела, зарабатывание денег, погашение кредита на дом, покупку новой машины, починку радиатора, – мы совершаем миллиарды мелких действий, одно за другим. У нас нет привычки остановиться, взглянуть на свою жизнь и спросить: «И это все? Это все, что я хочу? Может, чего‑то не хватает?»
Он помолчал.
– Надо, чтобы кто‑то подтолкнул тебя в этом направлении. Это не случается само по себе.
|
|
|
Я понимал, о чем он говорит. Каждому из нас в жизни нужен учитель.
Мой сидел напротив меня.
«Что ж, – решил я, – раз суждено снова стать студентом, буду стараться вовсю».
По дороге домой, в самолете, в маленьком желтолистом блокноте я написал список вопросов, которые всех нас мучают: начиная от счастья, старения, воспитания детей и кончая смертью. Конечно, есть миллионы книг на эти темы, и тьма телевизионных передач, и консультативные занятия по девяносто долларов за час. Америка превратилась в восточный базар взаимопомощи.
И все же ясных ответов не было. То ли надо заботиться о других, то ли о своей душе? Вернуться к традиционным ценностям или отвергнуть традиции за их полной ненадобностью? Стремиться к успеху или стремиться к простоте? Научиться говорить «нет» или научиться действовать?
Я знал одно: Морри, мой старый профессор, не был вовлечен в систему взаимопомощи. Он стоял на рельсах, прислушивался к свистку паровоза смерти и с полной ясностью представлял, что в жизни было важно.
А мне нужна была ясность. Каждой сбитой с толку и мучимой сомнениями душе нужна ясность.
– Спроси меня о чем хочешь, – бывало, говорил Морри.
Вот я и написал этот список:
|
|
|
Смерть.
Страх.
Старение.
Жадность.
Брак.
Семья.
Общество.
Прощение.
Осмысленная жизнь.
Этот список лежал у меня в сумке, когда я вернулся в Западный Ньютон в четвертый раз во вторник в конце августа. В аэропорту Логан в тот день не работали кондиционеры, люди обмахивались чем попало и сердито вытирали пот с лица; каждый встречный, казалось, готов был кого‑нибудь пристукнуть.
К началу последнего года учебы в университете я прошел столько курсов социологии, что до степени бакалавра уже рукой подать. Морри предлагает мне написать дипломную работу повышенной трудности.
– Мне? – изумляюсь я. – О чем же я напишу?
– А что тебя интересует?
Мы перебираем множество идей и в конечном счете – трудно поверить – останавливаемся на спорте. И я берусь за годовой проект о том, как футбол в Америке задурманивает сознание людей, превратившись в священный обряд, чуть ли не в религию. Я понятия не имею, что проект этот станет прологом моей будущей карьеры. Я думаю лишь об одном: благодаря этому проекту каждую неделю я лишний раз встречусь с Морри.
И с его помощью к весне у меня готов 112‑страничный проект, со сносками, приложениями, с результатами исследований и комментариями, аккуратно переплетенный, в кожаной обложке. Я приношу его Морри с гордостью спортсмена‑юниора, одержавшего первую в жизни победу.
– Поздравляю, – говорит Морри.
Он листает проект, а я, улыбаясь, обвожу взглядом его кабинет. Полки с книгами, деревянный пол, ковер, кушетка. Я думаю, что в этой комнате, наверное, нет ни единого места, где бы я ни сидел.
– Знаешь, Митч, – Морри с задумчивым видом поправляет очки, – с такой работой тебя могут взять к намучиться на магистра.
– Да, как же, – усмехаюсь я.
Усмешка усмешкой, а мысль эта мне по душе. Мне немного страшно уходить из университета и в то же время – отчаянно хочется уйти. Напряжение противоположностей. Я наблюдаю, как Морри читает мой проект, и меня вдруг начинает разбирать страшное любопытство: каков он, этот огромный мир за стенами университета?
Дата добавления: 2018-09-22; просмотров: 95; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!