О СТАРЫХ И НОВЫХ СКРИЖАЛЯХ часть 1 19 страница
По мнению Заратустры, по моему мнению, это не жизнь. Вы обманываете себя — ведь у вас такой огромный потенциал. Вы можете взрастить в своем существе столько цветов; вы можете дать рождение звездам. Все, что вам нужно — чтобы кто-нибудь зажег в вас огонь, заставил вас загореться такой страстью, чтобы ничто не могло вас удовлетворить. Даже если сам Бог окажется в вашем распоряжении, подлинный искатель божественного спросит: "Ну и что? Ведь я хочу выйти за пределы Бога. Бог не может стать тупиком".
Только невозможное, которое всегда похоже на горизонт — вы подходите все ближе, ближе и ближе, но расстояние между вами и горизонтом остается прежним — только горизонт может помочь вам постоянно расти, все время становиться выше. И это единственная надежда: если человек сможет быть так недоволен собой, что будет готов умереть ради рождения сверхчеловека.
Вседоволъство, умеющее находить вкус во всем, — это не лучший вкус! Я уважаю строптивые, привередливые языки и желудки, научившиеся словам "Я", "Да", "Нет"
Густой желтой и яркой красной краски требует вкус мой, примешивающий во все краски кровь. Но тот, кто белит дом свой, обнаруживает бескровную душу свою.
Спросите Рональда Рейгана: "Что происходит в Белом Доме?" — у него бескровная душа. Человек должен быть радугой. Все цвета, все разнообразие, все, что предоставляет жизнь, должно быть испробовано, должно быть прожито, и прожито интенсивно. Только жизнь, прожитая тотально, во всех своих оттенках, дает вам возможность родить нечто превышающее вас, нечто большее, чем вы, нечто более величественное.
|
|
|
Вы не цель.
Вы должны стать почвой.
Достаточно, если вы сможете стать почвой, на которой расцветет великое множество роз.
Несчастными называю я и тех, кто всегда должен быть на страже — противны они вкусу моему: все эти мытари — включая тех, кто собирает налоги в Пуне — торгаши, короли и прочие стражи стран и сундуков. Все они очень ничтожные люди. Им по вкусу только самое тривиальное. Их интересуют деньги, они жаждут власти, они жадны до почестей, уважения — но в них нет никакого стремления к звездам. Они нисколько не стремятся познать даже собственную сущность.
Поистине, я тоже научился быть на страже — и научился этому хорошо, — только на страже самого себя. Заратустра говорит: "Я тоже жду — нетерпеливо жду, недовольно жду -но жду только самого себя. Не денег, не власти, не почестей -лишь бы познать себя и быть собой". И в особенности учился я стоять, и ходить, и бегать, и лазить, и танцевать. Я не просто жду.
Он говорит: И в особенности учился я стоять, и ходить, и бегать, и прыгать, и лазить, и танцевать. Но я жду не сложа руки. Мое ожидание наполнено песнями, музыкой и танцами.
|
|
|
Я жду самого себя. Я готовлю себе пышную встречу. Мое ожидание не печально, мое ожидание не негативно, мое ожидание не безнадежно, оно полно надежды, необычайной надежды. Я знаю: как бы ни темна была ночь, придет рассвет... как бы долго мне ни пришлось ждать. И пока я жду, я не теряю времени; я максимально творчески использую свое время — ибо я должен приготовиться ко встрече самого себя, я должен быть достоин самого себя.
Таким, какой вы есть, вы не сможете узнать себя. Вы должны отшлифовать себя, вы должны научиться большей тишине, вы должны быть поэтичнее, вы должны быть чувствительнее, вы должны быть более алертным, более медитативным, вы должны быть благодарнее. И вы должны быть абсолютно неудовлетворенным всем тривиальным; люди довольны...
Взгляните на своих так называемых великих людей! Они совсем как дети: кто-то получил Нобелевскую премию, и он сходит с ума — а ведь Нобелевская премия всего лишь конфетка. Она ничем не лучше конфетки; это игрушка для взрослых, плюшевый мишка. Но люди хвалятся — только посмотрите на' военных и их мундиры, на больших полицейских чинов и их мундиры. Лампасы становятся все шире и шире, добавляются все новые и новые цвета — и как они счастливы! Неужто этот мир еще пребывает в таком детстве? Люди пишут свои степени... Как раз на днях я видел визитную карточку. Она была заполнена с обеих сторон: президент этого общества, вице-президент того общества, ушел в отставку с такого-то поста, был консультантом правительства... и так далее и так далее. На этой маленькой визитной карточке он уместил всю свою биографию — все свои степени, все посты, на которых он служил. Возможно, он никогда не думал, что все это — детский сад.
|
|
|
Вы — не ваши звания, вы — не посты, которые вы занимали, вы не президенты и не вице-президенты разных глупых клубов — ротари-клубов, клубов львов. Соберите двадцать идиотов, и клуб готов; клуб шакалов — так будет правильнее, потому что я бывал во многих клубах львов и не видел ни одного льва. Всякие трусы... но они испытывают удовольствие уже от того, что они — члены клуба львов. Если бы в этот клуб пришел лев, вы увидели бы, что на самом деле случилось бы с этими членами клуба, которые притворяются львами. Но сейчас у их жен появились клубы львиц, у их детей — клубы львят.
Как легко себя обмануть.
Как легко создать фальшивую личность.
|
|
|
Ибо вот учение мое: кто хочет научиться летать, тот должен сперва научиться стоять, и ходить, и бегать, и лазить, и танцевать: нельзя сразу научиться полету!
Вы должны идти шаг за шагом. Если вы хотите однажды полететь к звездам, двигайтесь постепенно, шаг за шагом. Танцуйте непринужденно. Танцуйте так глубоко, чтобы танцор исчез и остался только танец, и возможно, у вас вырастут крылья. Такой танцор может взлететь; такой танцор наверняка долетит до звезд.
Многими способами, разными путями пришел я к истине своей: не по одной лестнице поднимался я в высоту, откуда взор мой устремлялся вдаль.
Неохотно расспрашивал я, какой дорогой пройти, — это всегда претило вкусу моему! Я предпочитал вопрошать и испытывать эти дороги.
Испытывать и вопрошать — таковы были пути мои: и поистине, надо еще научиться отвечать на эти вопросы! Но таков вкус мой:
— не хороший, не дурной, а мой вкус.
Он всегда отстаивает индивидуальность: не хороший, не дурной, а мой вкус, которого мне не надо ни стыдиться, ни скрывать.
"Это теперь мой путь, а где же ваш?" — так отвечаю я тем, кто расспрашивает меня: "Каким путем следовать?" Ибо пути как такового не существует!
Это одно из самых величайших заявлений, сделанных когда-либо: Ибо пути как такового не существует!
Его нужно создать- шагая, танцуя, через поиск. Вы должны делать и то и другое: идти по пути, творя его; постоянно прокладывать путь и постоянно двигаться по нему.
На самом деле, прокладывать путь и идти по нему — это один и тот же процесс. Нет готовых путей. Вот почему только очень смелые люди — те, что готовы заблудиться, те, что готовы потерять всякую связь с толпой, с ее уютом и удобствами: "Вместе со мной так много людей, столько людей не могут ошибаться. И если все они правы, то я на верном пути" — только самые отважные покидают толпу.
Толпа вообще не может найти истины. Толпа совершенно не движется, толпа не растет. Толпа — не река, это пруд. Она не течет; она никогда не достигает океана. И если вы хотите достичь океана, вы должны стать рекой, рискнуть.
Вы видели, как реки текут к океану? У них нет готовых путей; им никто не указывает направление. Они не похожи на поезда, которые едут по рельсам. Рождаясь высоко в Гималаях, Ганг начинает свое путешествие, не зная, где путь — даже не спрашивая. Но он все время старается найти путь в горах, в долинах. И в конце концов он находит океан.
Это чудо: все реки в конце концов находит океан. Почему с человеком должно быть иначе? Нужна только смелость.
Конечно, жизнь пруда очень безопасна и удобна — нет никакой опасности потеряться в пустыне, сбиться с пути, лишиться вседовольства — но пруд мертв, а река жива. Пруд становится все мутнее и грязнее, а река остается чистой. Движение сохраняет вас молодым и чистым. Человек должен быть рекой.
...Так говорил Заратустра.
О СТАРЫХ И НОВЫХ СКРИЖАЛЯХ часть 1
16 апреля 1987 года
Возлюбленный Ошо,
О СТАРЫХ И НОВЫХ СКРИЖАЛЯХ Часть 1
Я сижу здесь и жду: вокруг меня старые разбитые скрижали, а также новые, наполовину исписанные. Когда же настанет час мой?
— час моего нисхождения, час заката моего: ибо снова хочу я идти к людям.
Пока еще жду я: ибо тому, что час мой настал, должно предшествовать знамение — смеющийся лев со стаей голубей.
В ожидании я говорю сам с собой, как тот, у кого достаточно времени. Никто не рассказывает мне ничего нового: вот я и расскажу сам себе — о себе.
Когда пришел я к людям, то обнаружил, что восседают они на старом предубеждении своем: все верили, что давно уже знают, что есть для человека добро, и что — зло.
Чем-то отжившим и утомительным казался им спор о добродетели, а тот, кто хотел хорошенько выспаться, разглагольствовал перед сном о "добре" и "зле".
Эту сонливость встряхнул я, когда начал учить: никто еще не знает, что есть добро и зло, никто, кроме созидающего!
Созидает же тот, кто придает земле смысл и дарует ей будущее, а человеку — цель; он же и создает добро и зло.
И велел я им опрокинуть их старые кафедры и все, на чем восседало их чванливое самодовольство; я велел им смеяться над всеми их учителями добродетели, поэтами, святыми и избавителями от мира.
Я велел им смеяться над мрачными их мудрецами и над всеми, кто когда-либо сидел на древе жизни, подобно черному пугалу...
...и смеялся над их прошлым и его сгнившим, развалившимся великолепием.
Поистине, подобно безумцам и проповедникам покаяния, излил я гнев свой на все, что было у них великого и малого: "Лучшее их ничтожно, плохое и дурное их ничтожно!" — так смеялся я.
Криком и смехом изливалась из меня мудрая страсть моя, дикая мудрость моя, в горах рожденная! Высочайшая страсть моя, шумящая крыльями!
И часто, когда я смеялся, она внезапно увлекала меня вдаль и ввысь: и летел я, трепеща, как стрела, в напоенном солнцем восторге:
— туда, в далекое будущее, которого не видела еще ничья мечта, на Юг столь знойный, что и не снился художникам; туда, где боги, танцуя, стыдятся всяких одежд;
— так говорю я сравнениями, запинаясь и хромая, как все поэты: поистине, стыжусь я того, что приходится мне быть еще и поэтом!
Туда, где всякое становление казалось мне божественным танцем и дерзким весельем, а мир — разрешенным от уз и свободным, стремящимся снова и снова к себе самому. ...
— где само время казалось мне блаженной насмешкой над мгновениями, где необходимостью была сама свобода, блаженно игравшая жалом своим:
— где нашел я и старого дьявола своего, и извечного врага — Духа Тяжести со всем, что создал он — Насилием, Законом, Необходимостью, Следствием, Целью, Волей, Добром и Злом. ...
В последний раз иду я к людям: среди них хочу я свершить закат свой и, умирая, дать им свой самый богатый дар! ...
...Так говорил Заратустра.
Заратустра верит лишь в одну религию: религию эволюции. Естественно, если эволюция — религия жизни, то ее принципом должно быть изменение — постоянное изменение. Все религии зависят от вечных и неизменных ценностей; их ценности определены раз и навсегда.
Жизнь непрерывно изменяется; их ценности статичны и теряют связь с существованием. Это создает в человеческом уме огромное напряжение. Если он придерживается этих ценностей, он перестает быть современным; он больше не соприкасается с живым источником жизни. Если он не следует им, он чувствует вину, он чувствует себя безнравственным, он чувствует себя нерелигиозным. И тогда его охватывает страх.
Поэтому человек все время колеблется между жизнью и так называемыми вечными ценностями. Где бы он ни был, все он делает вполсердца. Где бы он ни был, он несчастен -ибо радость рождается лишь тогда, когда вы живете с полным сердцем.
Радость — не что иное, как аромат полного сердца, а несчастье — порождение сердца, рассеченного на части, разбитого на фрагменты.
По мнению Заратустры, есть только одно неизменное, и это — само изменение. Все меняется, кроме изменения. И сознание человека будет отвечать на каждую перемену — не в соответствии с какими-то застывшими ценностями, но в соответствии с его бдительностью, сознательностью, в соответствии с его спонтанностью.
В видении Заратустры спонтанность должна играть очень фундаментальную роль. Если ценности не фиксированы, то единственным источником, из которого вы можете почерпнуть ценности, будет ваш спонтанный ответ реальности, в которой вы находитесь. Он будет свежим и новым; и не нужно чувствовать никакой вины. Вы должны жить сейчас. Люди, который жили пять тысяч лет назад, не имели никакого представления о том, какой будет жизнь в будущем. Они определяли свои ценности соответственно своему времени.
Например, четырнадцать столетий назад родился ислам, и он родился в великой Аравийской пустыне. В Аравии была проблема: женщин там было в четыре раза больше, чем мужчин, потому что мужчины постоянно воевали друг с другом, сражались друг против друга, убивали друг друга. В результате женщин оказалось в четыре раза больше, и это превратилось в серьезную проблему для общества. Таково было положение, и реакция Мухаммеда была очень спонтанной. Он решил, что каждый мусульманин может иметь четыре жены. Но мусульмане во всем мире до сих пор настаивают, что им следует иметь четырех жен. Положение изменилось: число мужчин и женщин сравнялось. И настаивать: "Поскольку в наших религиозных писаниях разрешено иметь четыре жены..." Делать из этого вечный закон — явная глупость.
Но такова ситуация во всех религиях. Они правильно отвечали своему времени, но время не останавливается. Жизнь — текущая река. Она вступает в новые районы, новые территории, она охватывает новые возможности, и она должна быть к ним бдительной.
Нельзя жить согласно прошлому.
Это одно из главных учений Заратустры: нужно жить согласно настоящему, осознавая будущее. И следует помнить: то, что правильно для меня, правильно не для всех, и то, что правильно для меня сегодня, не обязательно будет правильным завтра. Наши ценности должны соответствовать жизни — а не наоборот.
В тот момент, когда вы пытаетесь привести жизнь в соответствие со своими ценностями, вы становитесь разрушителем жизни, жизнеотрицающим. А разрушить жизнь -значит разрушить себя. Тогда вашим уделом будет несчастье.
Заратустра говорит: Я сижу здесь и жду: вокруг меня старые разбитые скрижали, а также новые, наполовину исписанные.
Жизнь меняется так быстро, что к тому времени, когда вы написали законы, они уже устаревают. Вот почему Заратустра говорит: Я сижу здесь и жду: вокруг меня старые разбитые скрижали, а также новые, наполовину исписанные.
Почему наполовину? Потому, что к тому времени, когда вы их допишете, они будут уже неактуальны. Нужно жить спонтанно, а не соответствовать каким-то писаным законам. Нужно взять ответственность целиком на свои плечи.
Он не может сказать... потому что это было написано Ману пять тысяч лет назад, или Моисеем четыре тысячи лет назад, или сказано Иисусом два тысячелетия назад. Возможно, это было правильно в то время, когда утверждалось, но теперь все эти скрижали законов разбиты. А новые написаны наполовину. Новые скрижали никогда не будут дописаны. К тому времени, когда они будут дописаны, они станут старыми, их разобьют и бросят в ту же кучу, что и старые.
Когда же настанет час мой? Он говорит: "Я жду". Чего?
— жду своего часа... час моего нисхождения, час заката моего: ибо снова хочу я идти к людям.
Теперь, пожив в горах, в уединении, его видение прояснилось, и также ему стало яснее человеческое невежество. Он чувствует, что появилась возможность; может быть, он сможет принести какой-то свет в темную ночь человечества.
Пока еще жду я: ибо тому, что час мой настал, должно предшествовать знамение. Он очень чувствительный человек. Он хотел бы дождаться точного времени — когда его смогут услышать, когда его смогут понять. Как ему узнать, что пришел его час?
Есть символ, который возвестит этот час: смеющийся лев со стаей голубей.
Когда лев засмеется вместе с невинными голубками — мое время пришло. Когда лев сможет играть с невинными детьми — мое время пришло. Другими словами, согласно его категориям, верблюд становится львом, когда он восстает против рабства, и лев становится ребенком, когда он дорастает до невинности.
И пока человечество не достигнет этой невинности, для него невозможно понять Заратустру.
В ожидании говорю я сам с собой, как тот, у кого достаточно времени. Никто не рассказывает мне ничего нового: вот и я расскажу сам себе — о себе. Он один; в горах нет больше никого. Он рассказывает самому себе — возможно, для того, чтобы услышать слова ясно, ибо вскоре он будет говорить это людям. Он отшлифовывает слова, оттачивает их, делает их рациональнее, понятнее, человечнее.
Когда пришел я к людям, то обнаружил, что восседают они на старом предубеждении своем: все верили, что давно уже знают, что есть для человека добро, и что — зло. Это его первая атака на человеческие представления о морали, о добре и зле — что человек ,..восседает на старом предубеждении своем. Каждый думает, что уже знает, что правильно и что неправильно, что такое добро и что такое зло. Вы можете увидеть это в самих себе, вы можете увидеть это вне себя.
Вы можете пройти весь свет и обнаружите, что все люди -знатоки, без всякого сомнения, поскольку эти старые ценности достались им в наследство. Каждое поколение передает свои обманы новому поколению. Они называют это мудростью. Но то, что вчера было мудростью, сегодня — просто нонсенс.
Если вы хотите, чтобы ваши дети были мудрыми, никогда не давайте им мудрость. Если вы хотите, чтобы у ваших детей были ясные представления о жизни и спонтанная реакция на ситуации и людей, не нагружайте их идеями о добре и зле, ведь они не будут жить в ваше время — и вы не можете вообразить, в какое время они будут жить, в какой ситуации они окажутся.
Все, что в ваших силах — это сделать их более разумными, сделать их более алертными, сделать их более сознательными, более любящими, более тихими, чтобы всегда и везде их реакция исходила из тишины, любви и бдительности; это будет добро. Не говорите им, что такое добро, но научите верным средствам распознавать, что хорошо для разных ситуаций.
Но до сих пор налицо как раз обратное. Мы говорим: "Это хорошо, это плохо", — как будто время остановилось и наши ценности останутся такими же ценностями и для следующего поколения.
Из-за этой обусловленности прошлым все живут со своим старым предубеждениям — что они уже знают. И такое положение — самое опасное. Когда вы не знаете, но убеждены, что уже знаете, все двери к поиску и исследованию закрыты. Вы вообще не спрашиваете; это не нужно. Вы уже знаете ответ.
Каждого ребенка вместе с молоком матери кормят ответами. Он еще не задал вопроса, а вы даете ему ответ. Прекрасно зная, что ему придется столкнуться с другими вопросами — не теми, что приходилось решать вам или вашим предкам. А поскольку он будет нагружен мертвыми, устаревшими ответами, вы с самого начала превращаете его жизнь в несчастье. Когда перед ним встанет вопрос, он не будет отвечать на него, он просто будет повторять старый ответ — который не решит проблему.
Мне вспомнилась одна великая женщина, Гертруда Штайн. Если бы она жила на Востоке, она стала бы просветленной. Это можно сказать абсолютно уверенно. Ее стихи парят так высоко, что целое совсем рядом. Ее озарения настолько чисты, что еще один шаг, и она могла бы стать Гаутамой Буддой или Заратустрой.
Дата добавления: 2018-09-20; просмотров: 168; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!