Конфигурация и функционирование власти 6 страница
На XIX съезде КПСС было принято решение о значительном увеличении состава Политбюро, преобразованного теперь в Президиум ЦК. В его состав, избранный съездом, вошли 25 членов и 11 кандидатов. Такого большого количества Политбюро не насчитывало еще никогда. Вскоре Сталин образовал неуставной орган — Бюро Президиума ЦК (во многом, по аналогии с Бюро Президиума Совмина), в который не включил Молотова и Микояна. Вспоминая об этих переменах, Хрущев отмечал, что «Президиум фактически не собирался, все вопросы решало Бюро»[458].
Немало вопросов вызывает согласование кандидатур для включения в состав Президиума и Бюро. Среди них было немало новых людей, что, вне всякого сомнения, отражало серьезные намерения Сталина по кардинальному обновлению правящей верхушки. Как отмечал в своих мемуарах Хрущев: «Я и другие прежние члены Политбюро были удивлены, как и с кем составлялся этот список? Ведь Сталин не знал этих людей, кто же ему помогал? Я и сейчас толком не знаю». [459] Утверждение Хрущева о том, что Сталин не знал этих людей, верно лишь отчасти. Сопоставление списочного состава нового президиума с данными журналов посетителей кремлевского кабинета вождя позволяет установить: Сталин действительно плохо знал только 12 человек (т. е. ровно 1/3 президиума), которых принимал всего 2-3 раза в жизни или до Х1Х съезда не видел вообще (как А. Аристова, Л. Мельникова, Д. Чеснокова, Л. Брежнева, Н. Игнатова, А. Пузанова). Все остальные, судя по журналам приема, должны быть ему хорошо известны или, по крайней мере, знакомы. [460]
|
|
|
В фонде Маленкова имеется черновой набросок состава высших органов партии, которые предполагалось создать в ходе работы съезда. В списке намеченных кандидатур в состав ЦК знак вопроса был поставлен (безусловно, по инициативе Сталина) напротив фамилий А. Н. Косыгина, П. К. Пономаренко, М. А. Суслова, а также В. М. Андрианова, А. Б. Аристова, Л. И. Брежнева, А. Я. Вышинского, С. Д. Игнатьева, В. В. Кузнецова, Н. А. Михайлова, Н. С. Патоличева. Вычеркнуты были две фамилии — Микоян и Молотов[461].
В другом документе из этого фонда приводятся наметки персонального состава Президиума ЦК. Знаком «+» здесь были отмечены фамилии, которые либо не вызывали никаких дополнительных вопросов у Сталина, либо должны были составить в будущем «руководящую группу» членов Президиума: Сталин, Берия, Булганин, Каганович, Маленков, Хрущев и Сабуров[462]. Все секретари ЦК должны были являться членами или кандидатами в члены Президиума ЦК.
Весьма интересно и распределение обязанностей между членами Президиума ЦК, утвержденное на его заседании 18 октября 1952 г. Были созданы три постоянные комиссии при Президиуме.
|
|
|
Комиссию по внешним делам возглавил Маленков, а в ее состав были включены Брежнев, Вышинский, Игнатьев С. Д. , Каганович, Кузнецов В. В. , Кумыкин, Куусинен, Михайлов Н. А. , Молотов, Павлов В. Н. (ему отводилась роль секретаря комиссии), Первухин, Пономарев, Поскребышев и Суслов.
Во главе комиссии по вопросам обороны был поставлен Булганин, а в ее состав вошли Берия, Василевский, Ворошилов, Громов Г. П. (предполагавшийся секретарем комиссии), Захаров С. Е. , Каганович, Кузнецов Н. Г. , Малышев В. А. , Первухин М. Г. , сабуров М. З.
Комиссию по идеологическим вопросам возглавил Д. Т. Шепилов. В ее состав были включены Румянцев А. М. , Суслов М. А. , Чесноков Д. И. , Юдин П. Ф. (для которого Маленковым было дано специальное поручение по осуществлению контроля за работой идеологических журналов)[463].
На этом же заседании были еще более ослаблены позиции Молотова, Микояна и Булганина. Молотов был освобожден «от наблюдения за работой МИД СССР», а это наблюдение было передано теперь постоянной комиссии по внешним делам (которую, напомним, теперь возглавлял Маленков). Микоян был лишен обязанностей куратора министерства внешней торговли и министерства торговли СССР (этот участок также переходил теперь к Маленкову как председателю комиссии по внешним делам). Булганин же был лишен контроля над работой военного и военно-морского министерств, так как контроль над этим участком переходил к комиссии, где он хоть и был председателем, но вряд ли мог решить что-либо без одобрения Берии[464].
|
|
|
Одновременно, по инициативе Маленкова, был создан «единый орган по изучению и распределению партийных и советских кадров» при Секретариате ЦК, где главную роль играл он сам. Это давало ему в руки контроль над кадрами не только партии, но и государства.
Между секретарями ЦК обязанности оказались теперь распределены следующим образом: Н. М. Пегов отвечал за работу с кадрами; А. Б. Аристов — осуществлял контроль за работой ЦК КП союзных республик, обкомов и крайкомов партии; Н. А. Михайлову было поручено руководство работой в области пропаганды и агитации; Л. И. Брежневу — наблюдение за деятельностью Главных политуправлений военного и военно-морского министерств; М. А. Суслов, Н. Г. Игнатов, П. К. Пономаренко оставались «разъездными» секретарями ЦК, выезжавшими по поручению руководства в регионы (а, по сути, не имевшие никаких непосредственных обязанностей)[465].
|
|
|
Кроме того, был создан Секретариат Президиума ЦК КПСС во главе с А. Н. Поскребышевым, который непосредственно уже тогда замыкался на Маленкова. Пункт четвертый соответствующего постановления обязывал Секретариат ежедневно докладывать Сталину или Маленкову о важнейших вопросах, поднятых в письмах, направленных в ЦК. В составе Секретариата предполагалось иметь шесть секторов: 1-й — общий; 2-й — архив Сталина и Президиума ЦК; 3-й — бывший архив Коминтерна; 4-й — шифровальный; 5-й — письма на имя Сталина; 6-й — хозяйственный. Фактически это было «государство в государстве», имевшее возможность реально управлять всем аппаратом ЦК[466].
Завершив организационные вопросы, Сталин вновь через два дня (20 октября) собрал членов нового президиума. На этот раз он выступил перед ними с содержательной речью, где озвучил немало интересных моментов. Их смысл представляется возможным воспроизвести в самых общих чертах по записям Шепилова. Сталин выразил неудовлетворение уровнем и качеством партийно-государственной работы, узким кругозором и недостаточной квалификацией имеющихся кадров. Он потребовал серьезного изучения международных проблем, истории развития мировой экономики и сельского хозяйства в частности, для чего необходимо иметь образованных людей со знанием основных мировых языков. Смелее обращаться к вопросам внешней политики, помня, что СССР является мировой державой, не ждать указаний сверху. Сталин потребовал серьезно поднять идеологическую работу, усилить состав редколлегии журнала «Большевик», оказать помощь журналам «Вопросы философии», «Вопросы истории», «Вопросы экономики», покончив с практикой перепечатки в них постановлений партии и правительства и их пустым комментаторством. Все эти мысли произвели сильное впечатление на участников встречи. [467]
Ситуация стала еще более стремительно развиваться после 1 декабря 1952 г. , когда состоялось расширенное заседание Президиума ЦК КПСС (иногда его называют Пленумом ЦК). В настоящее время в архивах (включая и АПРФ) не обнаружены документы с материалами этого заседания. О них лишь упоминает в своих дневниках В. А. Малышев, который пишет о том, что речь Сталина на заседании носила программный характер. Он не просто обрушился с резкой критикой на «американский империализм» и его «сионистских пособников», но и потребовал очередной перестройки органов государственной безопасности, на которые возложил ответственность за негативные стороны жизни общества. Были вновь заклеймены Молотов и Микоян.
О характере принятых на заседании решений известно также из составленной по итогам его работы Записки (от 4 декабря 1952 г. )[468]. В документе отмечалось, что партия «слишком доверяла и плохо контролировала работу Министерства госбезопасности и его органов». Особый акцент делался на то, что «обкомы, крайкомы партии и ЦК компартий союзных республик неправильно считают себя свободными от контроля за работой органов государственной безопасности и не вникают глубоко в существо работы этих органов»[469]. Весьма знаменательным фактом было и то, что авторы документа критиковали партийные организации системы МГБ как в центре, так и на местах за то, что они «не вскрывают недостатков в работе органов МГБ, зачастую поют дифирамбы руководству»[470]. Такая постановка вопроса прямо вела к усилению доносительства и новой волне репрессий в самих органах МГБ, так как в постановлении требовалось «обеспечить развертывание критики и самокритики в организациях, своевременно сообщать руководящим партийным органам вплоть до ЦК КПСС о недостатках в работе министерств, управлений и отдельных работников»[471]. Для этого предлагалось установить впредь такой порядок, чтобы секретари парторганизаций республиканских министерств, областных и краевых управлений МГБ утверждались обкомами, крайкомами, ЦК компартий союзных республик, а секретари партийных комитетов центрального аппарата МГБ СССР — ЦК КПСС.
Метаморфозы этого документа поразительны. Сталин пытался использовать его для усиления и без того, казалось, полного личного контроля над органами госбезопасности. Берия, спустя три месяца использовал основные положения этого документа при создании объединенного МВД, во главе которого он стал. Маленков в июле 1953 г. включил его основные положения в свой доклад на пленуме ЦК, развенчавшим Берию. Наконец, уже в 1954 г. Хрущев использовал это постановление как отправное при создании КГБ и объяснении необходимости контроля партийного аппарата (который он тогда возглавлял) над деятельностью органов госбезопасности.
После заседания Президиума ЦК 1 декабря 1952 г. был ускорен ряд мер органов госбезопасности по так называемому «мингрельскому делу», за которым вырисовывалась фигура «главного мингрела» — Берии. В «подвешенном состоянии» оказались и другие члены высшего руководства. Начались аресты по «делу врачей». Их справедливо полагали одним из звеньев в готовящейся Сталиным акции по смещению Берии. Более того, по сложившейся практике, при оперативной разработке членов высшего партийного руководства фамилии разрабатываемых не печатались, а вписывались самим министром (или, в зависимости от характера документа, другим ответственным лицом) от руки в готовый текст. Печатать фамилии этих руководителей в документах МГБ начинали лишь тогда, когда вопрос о его предстоящем аресте был уже решен наверху. По данным В. П. Наумова, в оперативных документах МГБ уже во второй половине 1952 г. фигурировали фамилии Молотова, Микояна и Берии.
Значение заседания Президиума ЦК, состоявшегося в день убийства Кирова (1 декабря), имеет определяющее значение для последних трех месяцев жизни вождя. Именно здесь было объявлено о т. н. «деле врачей». В выступлениях руководства МГБ оглашались материалы, касающиеся этого вопроса. Как известно, сообщение по данному делу публиковалось в «Правде» 13 января 1953 года под заголовком «Подлые шпионы и убийцы под маской профессоров-врачей». Среди жертв врачей назывались видные деятели партии и государства: А. Жданов, А. Щербаков, А. Горький, В. Куйбышев, В. Менжинский. «Красной нитью» этого сообщения был вывод о повышении бдительности и борьбе с ротозейством. С этого момента данная тема вводится в активный политический оборот. [472] «Правда» помещает письма трудящихся, адресованные Л. Тимашук, проявившей ту самую бдительность и разоблачившую врагов в медицине. Вот выдержка из одного из них: «Все — стар и млад, если бы было возможно иметь Ваш портрет, поставили бы его на самое дорогое место в рамке, в семейном альбоме». [473]
История шпиономании, замешанная на изрядной порции антисемитизма, захлестнула советское общество первой половины 1953 года. В информации ЦК КПСС об откликах на сообщение об аресте врачей-вредителей говорилось о повсеместных требованиях увольнять евреев, в школах создавалась нетерпимая атмосфера вокруг учащихся еврейской национальности, люди отказывались посещать врачей-евреев. [474] Волна шпиономании, поднятая властями, была настолько сильна, что продолжилась и после смерти Сталина. В этом смысле не случайно, что арестованный в июне 1953 года Берия был объявлен не кем-нибудь, а иностранным шпионом, агентом западных спецслужб. В существовавшей обстановке массовой истерии и поиска врагов, возникшей после «дела врачей», по-другому быть не могло. Несомненно, волна шпиономании была инспирирована самим Сталиным. По всей видимости, это можно квалифицировать как начало конкретных действий по физическому устранению его многолетних соратников по власти — Молотова, Микояна, Ворошилова, Берии и не только. Их смена, возведенная Сталиным в президиум ЦК, могла занять место ветеранов в любой момент.
Как показывают документы, радикальные кадровые решения могли последовать уже в первые дни марта. Во всяком случае, журнал посетителей кабинета Сталина 2 марта 1953 г. зафиксировал последних его посетителей перед началом болезни. Ими стали неизменный спутник падения высших партийных чиновников председатель Комитета партийного контроля Шкирятов (причем дважды), секретарь ЦК Суслов и заместитель председателя СМ СССР М. Г. Первухин (введенный 30 августа 1952 г. в состав Бюро Президиума Совета Министров). Показательно, что Берия и Маленков последний раз перед болезнью посетили кабинет Сталина лишь 17 января, а Молотов вообще лишь 1 октября 1952 г.
Все это говорит о том, что смерть Сталина пришлась как нельзя более кстати многим членам Президиума ЦК. И это вновь ставит вопрос о необходимости внимательного изучения обстоятельств внезапной болезни и смерти Сталина. Сегодня не кажутся абсолютно нелепыми и безосновательными утверждения А. Авторханова и других авторов о возможном убийстве вождя. Во всяком случае, к началу февраля Сталин не жаловался на здоровье, неплохо выглядел, был полон планов. Внезапный инсульт случился именно тогда, когда все лечащие врачи Сталина оказались под арестом, а начальник личной охраны генерал Власик — под следствием. Еще раньше, в мае 1951 г. были значительно сокращены расходы по Управлению охраны МГБ СССР (предложение исходило от Берии), а начальник личной охраны Сталина генерал Н. С. Власик снят со своей должности. Характерно, что информация о реальных злоупотреблениях Власика служебным положением имелась у Берии давно, но пущена в ход была лишь в нужный момент. О том, что Власик был снят по инициативе Берии, свидетельствуют не только воспоминания самого Власика, но и то, что в состав комиссии по расследованию поступившего на него «сигнала» был назначен именно Берия, а возглавил ее близкий ему Маленков. В сентябре 1952 г. по инициативе Берии П. И. Егоров был заменен на посту начальника Лечсанупра Кремля генерал-майором И. И. Купериным, работавшим начальником медико-санитарного отдела АХУ МГБ СССР и тесно связанным с Берией. Наконец, устранение от должности ближайшего помощника Сталина — А. Н. Поскребышева в канун смерти вождя также наводит на серьезные раздумья. По свидетельству дочери Поскребышева, при аресте ее отца тот произнес весьма знаменательную фразу: «Дни Сталина сочтены. Ему мало жить осталось»[475].
В личном фонде Сталина имеется фактически две истории болезни (д. 1482 — с 25 марта 1921 по 14 апреля 1952 гг. и д. 1483 — с 31 августа 1944 по 9 ноября (?!) 1953 гг. ) и д. 1484 с советами о лечении и жалобами на неправильное лечение вождя (охватывающее период с 4 марта по 4 апреля 1953 г. ). В этих важнейших документах обращают на себя внимание многочисленные подчистки, нехватка листов, измененная нумерация страниц. Относятся они к периоду, когда Сталина уже не было в живых.
Напомним, что вплоть до середины 40-х гг. серьезных заболеваний у вождя не зафиксировано. Лишь в начале 20-х гг. в ходе внутрипартийной борьбы у него на короткий срок была диагностирована неврастения. Суставный ревматизм левой руки имел еще более раннее происхождение (с 1885 г. ) и давал о себе знать чаще всего после гриппа.
Болезнь, начавшаяся в ночь с 1 на 2 марта 1953 г. была диагностирована как нарушение мозгового кровообращения (инсульт). Она же указывалась и как непосредственная причина смерти в официальных документах, опубликованных после кончины Сталина. Однако в истории этой последней болезни с самого начала обращают на себя внимание неполадки вовсе не в головном мозге, а в желудке и печени. Врачи отмечали некие изменения мочи, которые консилиум расценил как результат нефросклероза. В первые часы после начала заболевания 2 и 3 марта отмечалось вздутие живота больного, а также рвота. Однако очистки кишечника решили не производить, чтобы «не беспокоить больного» (!?), а рвотную массу впервые за все годы наблюдения первого лица не отправили на специальную экспертизу (чтобы убедиться в отсутствии яда), как это было предусмотрено прежде. 4 марта врачи отмечали новую особенность — «печень выходит из-под ребер на 3 см». После относительно спокойного течения болезни, в 4. 55 утра 5 марта у больного появилась икота, в 8. 00 — кровавая рвота (данные об этом содержались в дневнике консилиума, но не нашли отражения в официальном бюллетене), а в 11. 20 — новые позывы на рвоту. Как отмечали специалисты, «состояние больного сразу резко ухудшилось. Лицо побледнело. Дыхание стало очень поверхностным, с длительными паузами». Пытаясь разобраться в причинах внезапно открывшейся кровавой рвоты, консилиум в 12. 00 пришел к выводу, что «она является результатом сосудисто-трофического поражения слизистой оболочки желудка, связанной с основным заболеванием». В проекте официального заключения консилиума врачей 5 марта, составленного сразу после смерти Сталина, говорилось, что непосредственной причиной его смерти стало внезапно возникшее желудочное кровотечение. Именно оно «способствовало возникновению повторных приступов коллапса, которые закончились смертью». Однако именно эта фраза, равно как и упоминания о кровавой рвоте и других симптомах, связанных с желудком и печенью, были вычеркнуты из окончательного варианта документа чьей-то рукой. В том, что ни один врач, и даже министр здравоохранения не мог взять на себя ответственность за такой шаг, сомневаться не приходится. Это могло быть лишь одно из высших лиц в государстве.
Патолого-анатомическое исследование тела Сталина показало, что ущерб, причиненный кровоизлиянием в мозг не так велик, как могло показаться: «В области полюса левой височной доли небольшой очаг кровоизлияния, диаметром 0,5 см…». Зато в желудке обнаружена «черного цвета жидкость». При вскрытии были обнаружены очаги кровоизлияния не только в желудке, но и в кишечнике.
Поскольку официальные бюллетени о состоянии здоровья генералиссимуса публиковались в открытой печати и горячо обсуждались, особенно среди специалистов-медиков, а в памяти у всех еще было «дело врачей», еще в период болезни Сталина в ЦК стали поступать советы о лечении вождя, а после его кончины — указания на неправильное лечение.
Так сотрудники Горьковского мединститута высказывали беспокойство в связи «с целесообразностью применения при высоком давлении и кровоизлиянии тонизирующих средств камфары и кофеина». Некий аноним обращал внимание именно на множественные кровоизлияния в сердечную мышцу и органы брюшной полости, в то время как «кровоизлияние в мозгу ограничилось подоболочечным и внутриузловым. В желудочках мозга кровоизлияния не было».
Самым обстоятельным было письмо врачей Е. Е. Филипповой, А. А. Никонова и Ф. Н. Евлахова, написанное 10 марта. В нем отмечалось, что назначение и подкожное впрыскивание 20% камафарного масла при гипертонической болезни и кровоизлиянии в мозг губительно, опасно и ничем не оправдано, так как оно «повышая кровяное давление и усиливая сокращение мускулатуры сердца и сосудов, способно лишь выбросить кровь из сосудов головного мозга под мозговую оболочку», что и произошло. Они полагали неправильным и назначение больному кислорода, что вызвало охлаждение тела, спазмы и сокращение сосудов в легких, а это, в свою очередь, повышает кровяное давление и ведет к выбрасыванию крови из мозговых сосудов под мозговую оболочку. Авторы письма обвиняли в неправильном лечении «старых буржуазных профессоров» Тареева, Мясникова и Лукомского и требовали их к ответу. Понятное дело, что власти взяли врачей под защиту.
Дата добавления: 2018-09-20; просмотров: 141; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!