Буржуа Нового времени в типологических исследованиях немецких буржуазных авторов
а) В. Зомбарт. В предыдущих главах мы воспроизвели некоторые из буржуазных личностных образцов. Теперь мы хотели бы критически рассмотреть некоторые из наиболее известных в буржуазной литературе теорий относительно факторов, повлиявших на формирование этих образцов. Прежде чем перейти к рассмотрению роли, которую сыграли в их формировании, а также в развитии капитализма вообще, определенные религиозные секты, остановимся на взглядах тех авторов, которые формирование буржуазных образцов приписывали определенному типу человека . Хотя социальные тенденции этих авторов нам чужды, а их постановка вопроса представляется нам принципиально неверной, мы не хотим обойти молчанием теории, которые в свое время широко обсуждались и которые тесно связаны с интересующей нас проблематикой.
Особенно много внимания типологическим вопросам подобного рода уделил В. Зомбарт в своей книге «Буржуа». «Он — «мещанин», говорим мы еще и ныне, чтобы обозначить тип, а не сословие», — замечает Зомбарт Зомбарт В. Буржуа. М., 1924, с. 83. Далее цитируется то же издание книги Зомбарта.. Этот тип, согласно Зомбарту, складывается в XIV веке в городах Италии, прежде всего во Флоренции. Жажда обогащения стара как мир, но лишь итальянский капитализм той эпохи формирует человека, желающего обогатиться методичным, каждодневным трудом. В отдаленные времена усилия человека были направлены на пропитание и дальше не шли. Могущественные феодалы средневековья не проявляли ни малейшего уважения к цифрам, покрывая бюджетный перерасход контрибуциями, десятинами, повышением арендной платы или оброка. Их богатство выражалось в великолепном, богатом оружии, кубках, блюдах, упряжи, мехах и т.д. Городское же население не проявляло особой склонности к хозяйственным заботам, устраивая праздники по любому поводу.
|
|
|
Обогащение благодаря определенным личным достоинствам, таким, как трудолюбие, следование намеченному плану, солидность, бережливость (не вынуждаемая обстоятельствами, а добровольная и заслуживающая похвалы), — такое обогащение было чем-то новым. Программу подобной жизни сформулировал в классической форме писатель XV века Л. Б. Альберти, влияние которого, по мнению автора, было очень большим.
С течением времени мещанский дух, каким его изображает Зомбарт, подвергается изменениям. Буржуа старого стиля, преобладавший до XVIII века, по мере развития капитализма уступает место новому типу. В XVIII веке деньги считают еще лишь средством; жизнь ведут размеренную; осуждают заманивание клиентов путем рекламы, привлекая их скорее заботой о качестве товара; осуждают конкуренцию путем сбивания цен и не слишком благоволят к техническим нововведениям.
|
|
|
По мере развития капитализма экономическая активность все реже проявляется как отношение человека к человеку. Бизнесмен маниакально поглощен своим предприятием и прибылями, которые оно приносит ему. Классические мещанские добродетели объективизируются, то есть становятся свойством не человека, а предприятия. Бережливость не присуща уже личному стилю жизни — как частное лицо крупный предприниматель живет в роскоши. Солидность — свойство фирмы, но не обязательно ее владельца, Последний получает полную свободу пробиваться к успеху с помощью локтей.
Качество товара перестает быть предметом особой заботы, а трудолюбие — добродетелью, которую нужно развить в себе. Современный Зомбарту буржуа затянут в водоворот, требующий от него неустанной активности, но это не прежняя добровольная самодисциплина. Приведенная характеристика относится, разумеется, к крупным предпринимателям, рядом с которыми по-прежнему существуют и мелкие. Но только первые из них определяют, по Зомбарту, лицо зрелого капитализма. Явно имея в виду американских капиталистов, он подчеркивает инфантилизм крупных предпринимателей, которые гонятся за колоссальными величинами, за всем, что дает ощущение могущества; он подчеркивает также их погоню за новизной и быстрым движением.
|
|
|
Из этого очерка развития буржуа уже видно, что тип буржуа у Зомбарта неоднороден. В рамках общего буржуазного типа личности он выделяет две разновидности: предпринимательские натуры и мещанские натуры. Буржуазные натуры вообще — это натуры с капиталистическими наклонностями, а в каждом законченном буржуа заключены две души: душа предпринимателя и мещанская душа. Только их сочетание формирует капиталистический дух. Однако соотношение этих составляющих непостоянно, что и позволяет выделить две вышеозначенные разновидности. Что из человека получится — крупный предприниматель или незаметный мещанин, — зависит от наследственной предрасположенности (с. 155-156). Зомбарт явно убежден в большой роли биологического фактора, отвергая ламаркизм и любые «теории среды», которые он связывает с либеральными и социал-демократическими воззрениями (с. 307-308). Нефтяной магнат Дж. Рокфеллер имел «в крови» склонность к ведению расходной книжки с детских лет; молодому Байрону, полагает Зомбарт, ничего подобного и в голову бы не пришло (с. 160).
|
|
|
Предприниматель по натуре должен быть завоевателем. Он должен уметь воплощать далекие замыслы, быть организатором, подчиняющим других своей воле. И негоциантом, умеющим договариваться и торговаться (Зомбарт употребляет здесь слово Handler, оговариваясь, что понимает его в самом широком смысле). Пока не сформировался капитализм, подобного рода натурам находилось самое разное применение. Мы встречаем их среди корсаров, среди тех, кто искал новые земли в надежде на золотое руно. Предпринимательским духом обладали феодалы, которые на своих землях разрабатывали рудники и сооружали горные заводы. К этой категории принадлежали и государственные мужи типа Кольбера, и крупные спекулянты акциями английских торговых компаний, и флорентийские купцы, начинавшие с мелких лавчонок, которые они превращали в крупные торговые дома.
Чтобы быть завоевателем, организатором и умелым негоциантом, нужно уметь быстро ориентироваться, схватывать главное. Необходимо разбираться в людях и в обстановке, быть энергичным, смелым, решительным, обладать внушительным запасом жизненной силы при слабой, в общем-то, эмоциональности, дабы чувства не осложняли жизнь и не мешали осуществлять задуманное.
Натуры по преимуществу мещанские не противопоставляются резко завоевателям, коль скоро эти качества обычно уживаются в одном человеке. Но это в противоположность сеньориальным, беззаботным натурам люди заботливые. Это люди порядка и долга в отличие от людей наслаждения жизнью. «Те мечтают, эти считают» (с. 160). Мещанские натуры противостоят эротическим, при понимании этого слова настолько широком, что к эротическим натурам причисляются и св. Августин, и св. Франциск Ассизский. Ведь любить — значит расточать; хозяйствовать — значит сберегать. А мещанин экономит все: время, деньги, материал, тщательно следя за тем, чтобы доходы превышали расходы, и придавая своей хозяйственности сакральный характер.
Этот очерк исторического развития буржуа и характеристика двух разновидностей буржуазных натур вызывают серьезнейшие сомнения. Как было уже замечено критиками, необоснованно усматривать «капиталистический дух» лишь в итальянском капитализме, если под капиталистическим духом понимать стремление к наибольшей прибыли. ПомнениюЛуйоБрентаноСм.: Brentano L. Die Anfänge des modernen Kapitalismus. München, 1912, S. 116., в итальянских городах, особенно приморских, торговля, сочетавшаяся с понимаемым таким образом духом капитализма, не прекращалась со времен античности (о чем речь еще пойдет ниже). Феодалы средневековья тоже гнались за богатством, и капитализм не внес в этом отношении ничего нового, только жажда богатства нашла себе новый объект: деньги вместо земли.
Типология Зомбарта, повторявшаяся потом многими авторами, представляется сомнительной уже в своем исходном пункте. Кто этот «человек с капиталистическими склонностями», который выступает затем в различных разновидностях? Не зная точно, что именно подвергается дальнейшей конкретизации, трудно занять какую-либо позицию по отношению к типологии Зомбарта. Веру в биологическую предопределенность его типов сегодня не может разделять никто; и сам Зомбарт выставляет ее в смешном свете, причисляя Рокфеллера к мещанским натурам за ведение расходной книжечки, якобы наследственно обусловленное. Трудно сомневаться в том, что впоследствии, в качестве нефтяного магната, Рокфеллер представлял собой уже натуру по преимуществу крупнопредпринимательскую. Предопределяла ли здесь наследственность превращение «мещанина» в «завоевателя» и не подрывает ли возможность таких превращений самой типологии? Эти соображения, как видно, не приходят в голову Зомбарту. Он верит в «расу» и, вероятно, именно за это удостоился в немецких энциклопедиях времен нацизма одобрительного упоминания как один из лучших историков капитализма и критик социализма. Мы, «верящие в первенствующее значение крови» — так говорит он о самом себе (с. 173), возражая тем, кто переоценивает роль среды.
Все европейские народы, по его мнению, обладают определенными капиталистическими наклонностями, но в этом отношении между ними имеются как количественные, так и качественные различия. К народам с неразвитыми капиталистическими предрасположениями Зомбарт относит кельтов и готов. У кельтов верхний слой живет широко, по-господски, а средние слои не проявляют какой-либо хозяйственной предприимчивости. Это можно наблюдать в Шотландии, Ирландии и тех областях Франции, где сильна примесь кельтской крови. В Испании предпринимательством также занимались прежде всего евреи и мавры, а потомки кельтов не проявляли экономической активности (с. 166-167). Народы с особыми капиталистическими способностями Зомбарт делит в свою очередь на «народы героев», с задатками к предпринимательству крупного размаха, и «народы торговцев», склонные скорее к мирной торговой деятельности. К первой группе автор относит римлян, норманнов, лангобардов и франков. Среди мирно торгующих народов фигурируют этруски, фризы, евреи. Примеси этрусской крови якобы обязаны своими экономическими успехами флорентийцы, примеси крови фризов — голландцы (с. 167).
Эти биологические предрасположения, признает Зомбарт, меняются от поколения к поколению в результате отбора наиболее приспособленных и смешения крови. Так, например, во Флоренции приходят в упадок дворянско-рыцарские элементы из-за неприспособленности дворянства к торговле. В рамках мещанства в свою очередь торгаши уступают место предпринимателям с широким размахом. Для того чтобы мог появиться на свет Л. Б. Альберти, пишет далее Зомбарт, подчеркивая роль смешения крови, немало торгашеской крови должно было влиться в благородную кровь семьи Альберти. Иначе нельзя объяснить появление такого труда, как «Книги о семье» Л. Б. Альберти. Тут Зомбарт замечает, что сам Л. Б. Альберти был, скорее всего, внебрачным ребенком: бог знает, какого рода была его мать, имени которой биографы установить не смогли (!) (с. 172).
Мы здесь не будем полемизировать с этими «расистскими» взглядами, поскольку все, о чем пойдет речь дальше, достаточно ясно показывает удивительную для социолога слепоту Зомбарта к роли социальных факторов. Сегодня каждому ясно, до какой степени способности к торговле обусловлены социальным положением. Известно, что они с удивительным постоянством проявляются у неполноправных граждан, для которых путь к продвижению по служебной лестнице закрыт. Не входя пока в детали этого вопроса, мы хотели бы еще обратить внимание на представления нашего автора о кельтах. Кельтов он находит там, где сохранился кельтский язык: в Шотландии, Ирландии или Бретани, не замечая их там, где их «кровь», несомненно, сыграла роль, хотя язык был утрачен. Обычное смешение языка с расой, непростительное для социолога!
b) M. Шелер. Книга Зомбарта сделала типологическую характеристику буржуа широко популярной и вызвала к жизни целый ряд работ на ту же тему. В1919 г. появилосьисследование М. Шелера Scheler M. Der Bourgeois und die religiösen Mächte. — In: Scheler M. Vom Umsturz der Werte. Leipzig, 1919, Bd. 2, S. 247-279. — ученика Гуссерля и наиболее активного теоретика этики среди феноменологов. Перейдя уже взрослым человеком из иудаизма в католицизм, он стал особенно ревностным его защитником. Некоторые течения польского католицизма испытали его сильное влияние. Вера в абсолютный характер мира ценностей, познаваемых путем некой непосредственной интуиции, а также возвышенный стиль изложения сочетались у него с неприязнью ко всему демократическому, привязанностью ко всему господскому и рыцарскому, с антипатией к любым движениям «снизу», с верой во врожденные склонности и в «благородство души», не зависящее от влияний среды. В работах Шелера, нередко весьма интересных (в тех случаях, когда их вообще можно было понять), сказывалась какая-то склонность к интеллектуальной провокации.
Буржуа для Шелера, как и для Зомбарта, — биологический тип, которому Шелер приписывает все неприятные для себя черты, основываясь не на каком-либо конкретном материале, а, как это было принято у феноменологов, «на интуитивном постижении». Это «интуитивное постижение» говорит тем же языком, каким обычно критиковалось мещанство в конце прошлого и в первой четверти нынешнего столетия.
Разные авторы, пишет Шелер, с давних времен выделяли тип человека риска и тип боязливого человека, человека открытого и замкнутого в себе (hommes ouverts и hommes clos y Бергсона), человека широкого, отдающего себя другим, и человека, закованного в жесткие рамки самодисциплины, натуры господские и натуры мещанские. Люди первого типа (к которому Шелер явно относит себя самого) любят опасность и риск. Твердо уверенные в собственной ценности, они далеки от каких-либо завистливых чувств. Они не заботятся постоянно о себе и своих близких, верят в жизнь и относятся к ней легко. Эта вера позволяет им не осторожничать, быть великодушными и щедрыми, оценивать людей согласно их внутренней ценности, а не пользе, которую можно от них получить.
Люди второго типа, к которому как раз и относится наш буржуа, обделены жизненной силой. Поэтому они боязливы и постоянно ищут в жизни стабильности, каких-то гарантий. Не доверяя даже себе самим, они ищут подтверждения собственной ценности в своих достижениях. Они озабочены, недоверчивы, относятся к миру неблагожелательно; завистливо сравнивают себя и других, никогда не отдают себя людям, никогда не забываются. Они рассчитывают, не доверяют самим себе, огораживаются целой системой самозапретов. Они не спрашивают, справедливо ли это, но только «что я от этого получу?». Их эротической жизни, не включенной в эмоциональную жизнь, сопутствует «нечистая совесть». Шелер относится к авторам, которые особенно сильно подчеркивают роль ressentiment [Злопамятство, зависть (франц.)] в буржуазной нравственности. В работе, специально посвященной этой теме, он выводит из подобных чувств лозунги Великой французской революции, особенно лозунг равенства, проистекающий будто бы из зависти к привилегированным Подробнее об этом см.: Ossowska M. Podstawy nauki o moralności. Warszawa, 1947, s. 166-167..
с) Э. Шпрангер. В «Формах жизни» Цит. по 5-му перераб. изд.: Spranger E. Lebensformen. Halle, 1925. (1-е изд.: 1914).ученик Дильтея Э. Шпрангер, автор, имя которого в годы войны часто встречалось на страницах нацистских еженедельников, выделил шесть основных человеческих типов, довольно широко известных в довоенной гуманистике. Это должны были быть «основные, идеальные типы индивидуальности», совершенно сознательно выделенные в социальной пустоте — путем рефлексии, которую сам автор называет изолирующей и идеализирующей. Эта рефлексия привела Шпрангера к различению следующих типов: 1) теоретик; 2) «человек экономический»; 3) эстетическая натура; 4) общественник; 5) человек, руководимый стремлением к силе; 6) человек религиозный. Интересующая нас здесь характеристика «человека экономического» не зависит, согласно автору, от того, идет ли речь о земледельце, ремесленнике или промышленнике. «Человек экономический» — это тот, кто руководствуется экономической мотивацией; последняя рассматривается как величина постоянная независимо от того, кто ею руководствуется и к каким благам стремится.
Экономической мотивацией руководствуется у Шпрангера тот, кто думает прежде всего о полезности, ставя ее выше всех остальных ценностей (с. 148). В свою очередь полезность чего-либо — это способность удовлетворять потребности, связанные с сохранением жизни, биологические потребности.
При таком понимании полезности (и определяемой при ее помощи экономической мотивации) приходится, если быть последовательным, признать, что крестьянин, распахивающий два морга [Мера площади (1 морг — 56 акров)] земли, чтобы прокормить себя и свою семью, относится к категории homo oeconomicus, а Рокфеллер, не нуждающийся в обеспечении своего биологического существования и целеустремленно скупающий акции конкурирующих нефтяных компаний на территории США, к этой категории не относится. Между тем у Шпрангера все по-другому. Малоземельного крестьянина (который должен бы в первую очередь иллюстрировать концепцию «человека экономического», поскольку он действительно занят единственно удовлетворением биологических потребностей) Шпрангер, вообще говоря, не принимает во внимание, тогда как Рокфеллера без колебаний причисляет к этой категории. Это становится возможным благодаря такому расширению понятия экономической мотивации, при котором автор совершенно теряет из виду исходный пункт, и само это понятие неузнаваемо преображается — например, когда автор констатирует, что экономические потребности «ненасытны» и экономическая мотивация легко превращается в демоническую страсть. Тут уж речь идет не о биологических потребностях.
Вернемся, однако, к характеристике «человека экономического». Как мы уже знаем, ценность всего он измеряет полезностью. Он смотрит на людей, пишет далее автор, как на потребителей или производителей, как на звенья в цепи занимающих его сделок, как на рабочую силу, как на более или менее платежеспособных клиентов. Он ценит добродетели, важные в хозяйственной жизни: бережливость, трудолюбие, ответственность за слово, любовь к порядку. Человек экономический — эгоист. Альтруистическая и экономическая установки исключают друг друга. Его отношение к людям Шпрангер определяет словом «мютюализм» [От франц. mutuel («взаимный»)], имея в виду, насколько я понимаю, обмен услугами, соблюдение принципа взаимности в известной форме «do ut des» («я даю, чтобы ты дал мне»).
Человеку экономическому необходима свобода проталкиваться в обществе локтями. Ему нужна правовая система, охраняющая частную собственность. Хозяйственное право для него самая важная часть законодательства, а государство нередко рассматривается как всего лишь некий надиндивидуальный хозяйственный институт. В боге он видит верховного эконома, который дает человеку его хлеб насущный, умножает стада, направляет купеческие корабли, насылает на нивы дождь или дарует ясную погоду. Рассуждая в категориях полезности, «человек экономический» у Шпрангера мыслит рационально, ибо полезность не сиюминутное удовольствие, а нечто рассчитанное на перспективу. Рациональность здесь явно отождествляется с холодным расчетом, противостоящим минутному побуждению. В согласии с уже упоминавшимися воззрениями о нечувствительности «человека экономического» к прекрасному, Шпрангер заявляет, что «полезное, как правило, враждует с прекрасным» (с. 154). «Человек экономический» поощряет искусства разве лишь для упрочения своих деловых успехов. Меценатство богатых промышленников нередко имеет целью исключительно повышение их кредита.
Такова в общих чертах шпрангеровская характеристика «человека экономического» вообще, характеристика абстрактная, лишенная плоти и крови; она, собственно, имеет в виду только тип, сформированный некоторыми разновидностями европейского капитализма, однако автор трактует ее так, как если бы она была действительна всюду и для любого экономического строя. Воображение автора не выходит за рамки привычных ему экономических форм; он не замечает, что многие черты его «человека экономического» вовсе не имеют обязательного характера.
Шпрангер, несомненно, сознает необходимость конкретизации сконструированного им типа. Так, например, среди тех, кто руководствуется экономическими мотивами, он различает, во-первых, производителей по преимуществу, во-вторых, потребителей по преимуществу; он сознает необходимость отдельно рассматривать тех, кто имеет дело с вещественными благами, и тех, кто имеет дело только с абстрактными деньгами, как банкир или биржевой спекулянт. Особенно антипатичен ему непроизводительный накопитель, живущий негативной, сумрачной, аскетической жизнью, — обычный образ жизни женщин в мещанских семьях. Но эти и подобные им наблюдения, конкретизирующие понятие «человека экономического», не спасают положения. Виною тому прежде всего неверный исходный пункт: допущение какой-то общей установки у всех тех, кто руководствуется экономической мотивацией, которая понимается как нечто однородное. Дальнейшие рассуждения автора нередко лишь подрывают эту и без того сомнительную концепцию.
Между тем, даже если ограничить «человека экономического» только типом купца (который чаще всего служил теоретикам моделью для обобщений), то и тогда мы имели бы дело с разнородностью, не укладывающейся в рамки единой схемы. С оседлым городским западноевропейским купцом конца XIX века трудно сравнивать купцов античности, бороздивших кишащие пиратами моря; путешественников, открывающих новые земли, как Марко Поло, пересекший всю Азию на пути из Италии в Китай и обратно; английских морских купцов, жизнь которых была полна приключений, наподобие Томаса Бетсона, средневекового купца, скупавшего в Англии шерсть (его жизнь интересно описана в книге Э. Пауэра «Люди средневековья» См.: Power E. Medieval people. Hardmondsworth, 1937.на основе сохранившейся переписки Бетсона); польских купцов на спишском торговом пути [Спиш — область в Словакии и южной Польше], которые, подвергаясь опасности ограбления, пробирались под стенами рыцарских замков Недзицы и Чорштына.
Тем не менее теоретики все же пробовали выделить общие черты, свойственные купечеству. Так, например, К. Каутский в «Происхождении христианства» рассматривает, какое вообще влияние оказывает торговля на склад ума См.: Каутский К. Происхождение христианства. М. — Л., 1930. Далее цитируется то же издание.. Торговля, по его мнению, «развивает совершенно другие формы мышления, чем ремесло и искусство» (с. 166). Купец менее консервативен, чем земледелец или ремесленник, поскольку его профессия требует гибкости ума и широты кругозора. Он не должен быть слишком привязан к одному месту, ему необходима подвижность (Дефо, напомним, был противного мнения). В то время как искусства и ремесла связывают человека с конкретными вопросами, мышление в категориях кредитов и процентов развивает способность к абстрагированию. Купцу не нужно замыкаться в какой-либо одной отрасли хозяйствования. Ему, в сущности, все равно, что именно покупать или продавать, лишь бы купить подешевле, продать подороже и найти покупателя (с. 167). Купеческое отношение к труду, считает Каутский, специфично: труд интересует купца только как фактор, определяющий цену. Зажиточность и благосостояние крестьянина или ремесленника ограниченны, богатство купца может возрастать беспредельно, отсюда его ненасытная жажда прибылей, не останавливающаяся — как это происходит, например, в колониях — перед жестокостью.
«Не «производительные» занятия, земледелие и ремесло, а как раз торговля, эта «непроизводительная» деятельность, развивает умственные способности, которые составляют основу научного исследования» (с. 169). В то же время, однако, «бескорыстное мышление, стремление к правде, а не к личной выгоде меньше всего характеризуют именно купца» (с. 169). «Торговля, — читаем мы дальше, — развивает только необходимые для этого умственные способности, но не их научное применение. Напротив, там, где она приобретает влияние на науку, она старается фальсифицировать ее выводы в свою пользу» (с. 170). «Всюду, — продолжает Каутский свою характеристику, — ... купец является в одно и то же время наиболее интернациональным и наиболее националистическим элементом в обществе» (с. 172-173). Эту черту мы действительно имели возможность заметить у Дефо: он был крайне националистичен, когда выступал против импорта; в то же время нужды торговли делали из него человека, чуждого национальным барьерам.
d) Психоаналитики. Раз уж речь зашла об отношении к вещественным благам и деньгам, которыми якобы особенно интересуется определенный тип человека, стоит еще упомянуть о своеобразных воззрениях психоаналитиков на факторы, будто бы формирующие подобный тип личности.
Интерес к деньгам и к имуществу формируется, по мнению некоторых из них, в результате «замещающего» вытеснения из психики интереса к собственным экскрементам Взгляды психоаналитиков по этим вопросам излагаются в кн.: Lewis R., Maude A. Ор. cit., p. 296 и сл.. Это первый продукт ребенка, первая его собственность, и его дальнейшее отношение к имуществу складывается по образцу младенческого отношения к собственным выделениям. Любые реакции обладания, удержания чего-либо, расходования носят иррациональный характер, обусловленный воспитанием в младенчестве. «Анально-эротический тип», проявляющий особенный интерес к собственным экскрементам, — это впоследствии тип, активный в финансовой жизни (!). Он легче расстается с бумажными деньгами (что опять-таки якобы обусловлено детскими привычками), чем с металлическими. Средние классы, склонные к финансовой экспансии, смогли развиться как следует лишь тогда, когда в обращении появились бумажные деньги, которыми легче было манипулировать — между прочим как раз потому, что они не пробуждали стремления к коллекционированию. С интересом к обладанию собственностью связан ряд других черт: любовь к порядку, методичность, чистоплотность, упоминавшаяся уже тяга к коллекционированию, склонность к контролю над жизнью других, а также к пропаганде идей (?). Таким образом, можно сказать, что в соответствии со взглядами психоаналитиков социальные условия, при которых к власти приходила буржуазия, поощряли «анально-эротические типы»; они-то и стали поэтому выдвигаться на первый план.
«Деньги не пахнут» — это для психоаналитиков изречение даже слишком симптоматичное. В нем будто бы как нельзя лучше заявляет о себе «анально-эротический тип», у которого, впрочем, интерес к деньгам принимает порою форму маниакальной ненависти. И так же, как антирелигиозную манию считают иногда проявлением обманутой, но еще живой потребности верить, проявлением религиозной неудовлетворенности, так, по-видимому, и в осуждении денег психоаналитики желали бы видеть доказательство того, что деньги осуждающему небезразличны.
Заканчивая рассмотрение этих типологических построений, выскажем вкратце свое отношение к ним. Трудно что-либо возразить против убеждения, что отношение человека к экономической жизни принимает различные формы и что можно попробовать выделить в связи с этим различные типы личности. Точно так же вряд ли можно сомневаться в том, что занятие купца в какой-то степени определяет его психологию, чем интересовался Каутский. Если тем не менее представленные выше характеристики вызывали у нас сомнения, то это потому, что они либо переоценивали роль биологической предрасположенности, либо не слишком ясно представляли себе область применимости собственных заключений (что мы наблюдали у Зомбарта и у Шпрангера в связи с их расплывчатой концепцией «человека экономического»), и типология, справедливая для определенных общественных отношений, объявлялась типологией человека вообще, либо, наконец, потому, что связь между выделенными чертами и их мнимой основой была если не прямо фантастической (как у цитировавшихся психоаналитиков), то, во всяком случае, неубедительной.
Дата добавления: 2018-08-06; просмотров: 300; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!