Ю.М. Днтанян Преступление и раскаяние

Рис. 70. Континуум форм взаимодействия индивида и общества по Кевен; А — контркультура недоконформизма (отклонение от принятых норм является настолько ярко выраженным, что совокупность новых норм образует девиантную культуру, находящуюся в оппозиции к господству­ющей культуре); В — крайняя степень недоконформизма; С — минимальный уровень недоконфор­мизма; D — нормальный конформизм; Е — минимальный сверхконформизм; F — крайняя степень сверхконформизма; G — контркультура сверхконформизма

Тех, чье поведение попадает в зоны В и F, называют маргинальными инди­видами. Это недоконформисшы. Они вечно спорят, конфликтуют и даже враж­дуют с родителями, учителями и полицией. Но это не значит, что они долж­ны покинуть общество или быть изолированными от него. Общество предуп­реждает их и делает все возможное, чтобы исправить неправильный образ жизни. Сверхконформная молодежь в зоне /'расположена вдоль наружной гра­ницы приемлемого поведения и рискует быть исключенной из нормальной социальной деятельности. Взрослые пытаются убедить их в необходимости быть более непринужденными, веселыми, непосредственными. Молодых людей из зон В и ^окружающие люди либо принимают в свой круг, либо от­талкивают вовсе. Если индивиды из зоны В ощущают отчуждение, они про­являют враждебность, агрессивность, вандализм. Напротив, индивиды из зоны /"начинают заниматься самокопанием и критикой. Кевен писала:

Формальные стандарты, доминирующие в зоне D, это социальные нор­мы. Они связаны, но не тождественны ценностям. Ценности суть иде­алы или конечные цели, которые остаются недостижимыми. Это абст­ракции. Социальные нормы —это специальные формулы, помогающие перевести ценности в практически достижимую форму. Вместе они конституируют ожидания общества и часто утверждаются в таких тер­минах, которые подразумевают, что просто невозможно не достичь со­гласия с нормами в повседневном поведении. Однако можно выявить еще и третий уровень — рабочие планы, или модальное поведение боль­шинства людей.

Чтобы общество нормально функционировало, необходим баланс меж­ду жесткими социальными нормами и более мягким модальным пове­дением. Абсолютное согласие (конформизм) с социальными нормами, проявляющееся у всех и всегда, редко требуется. Надо делать уступку человеческой природе — трудности постоянной концентрации на том,

318

чтобы следить за каждой нормой и своими действиями. Определенная уступка институционализирована в знакомом нам ритме смены свя­щенного и карнавального. Так, после религиозных ритуалов, связанных с Рождеством, мы идем домой и отмечаем светский Новый год... Дела­ются и другие уступки, особенно самым молодым и самым старым. Поведение в зоне D, таким образом, нельзя считать жестко конформ­ным. Ему делаются некоторые уступки в отклонении от нормы. Зона D — это область гибкого и толерантного поведения, но лишь до оп­ределенных границ, переход за которые угрожает социальной стабиль­ности и порядку³².

Самые экстремальные зоны А и G — это больше, чем только отклонение от принятых норм. Здесь концентрируются проявления отчужденного и про­тивостоящего поведения. Молодежи с таким поведением не так много, она

всегда в меньшинстве, но она создает контркультуру со своими ценностями, иерархией отношений, методами кон­троля, механизмами распределения ролей. В этих меньшинствах есть «твердое ядро», включающее наиболее последовательных противников цен­ностей официальной культуры. Пред­ставители подростковой контркульту­ры со временем пополняют ряды взрослой криминальной контркульту­ры. Так делинквентная контр культура перерастает в криминальную контр­культуру. Мальчиков из зоны Gобзыва­ют «очкариками», «бананами», «лю­бимчиками учителей», «тюхтями» и т.п. О мальчиках из зоны А говорят ина­че: «трудновоспитуемые», «хулиганы» и т.п. На полюсахЛ и С сосредоточены те, кто нарушает рутинное течение жизни, но делает это по-разному.

Такова в общих чертах концепция Кевен. Ей удалось связать степени от­клонения от среднего стандарта с социальным положением девиантов. На­пример, поведение, которое низший класс оценивает как попадающее в зону D, средний класс может поместить в зону С либо в зону В. В частности, беспорядочные сексуальные отношения подростков из низшего класса пред­ставители этого класса считают нормальными, но они же выглядят как де-линквентные с точки зрения представителей среднего класса, учителей и по­лицейских.

Можно сказать, что оценки одних и тех же поступков представителями разных классов редко совпадают. Поэтому схематически континуумы сред­него и низшего классов смещены относительно друг друга; если шкалы рас­положить друг над другом — низшего класса наверху, а среднего внизу, то зона А среднего класса окажется под зоной В низшего, В — под Си т.п., т.е. все будут смещены на один сегмент вправо. Исследование показало, что проступки мальчиков и девочек из школы-интерната более серьезные и со­вершаются чаще, чем у мальчиков и девочек того же возраста, посещающих

³² Cavan R.S. Op. cit. P. 255-256.

319

гимназии и лицеи. Кражи более чем на 50 долл. встречаются у 90% первых и лишь у 5% вторых³¹.

Когда Р. Мертон писал о конформизме и девиантности, он указывал на два вида последней — заблуждение (aberrant behavior) и нонконформизм. Заблуж­дение можно расположить на левом полюсе шкалы Кевен. Заблуждающийся знает и принимает норму, но ради собственной выгоды склонен ее нарушать. Он ведет себя безответственно по отношению к обществу. Напротив, нонкон­формист займет крайний правый фланг шкалы. Он знаком с общественны­ми нормами, но считает их несправедливыми и открыто попирает их, призы­вая других к изменению существующего строя. Нонконформист ищет новую

мораль и действует вполне ответственно, хотя и отклоняется от существующих ожиданий. Это социальный реформатор, намного опередивший свое время. С точ­ки зрения долговременной перспективы подобную форму девиации следует на­звать конструктивной. А заблуждение как форму девиации надо признать деструк­тивным³⁴.

Социологические теории ювенальной делинквентности базируются на общетео­ретическом фундаменте концепции пре­ступности. Одну из них — теорию делин-квентной субкультуры— построил амери­канский социолог и ученик знаменитого Мертона — Альберт Коэн. А. Коэн рас­пространил известную со времен Мерто­на теорию аномии на делинквентное по­ведение. Делинквентная и криминальная субкультура имеет своим истоком разли­чие между ожиданиями и трудностями их реализации на структурном уровне. Обычно эта субкультура распространена среди бедняков, неквалифицированных работников, не имеющих шансов сорев­новаться за богатство и успех законными путями. Они организуют банды, где находят признание и удовлетворение. Ее истоки кроются также в расхождении между надеждами, которые дает культура, и ограниченными возможностями добиться успеха. Существуют три типа делинквентной субкультуры, и каждая из них имеет свою карьеру и источники притяжения:

1)для криминальной — собственность и богатство;

2)для конфликтно ориентированной — насилие;

3)для отступления (ретритизма) — уход от девиантного и конформистского давления.

³³ Short J.F. Jr., Nye I.F. Extent of Unrecorded Juvenile Delinquency: Tentative Conclusions // Journal ofCriminal Law, Criminology and Police Science. 1958. Vol. 49. P. 296-309.

³⁴ Lowry R.P., Rankin R.P. Op. cit. P. 499.

320

Коэн обнаружил, что питательной средой ювенальной делинквентности выступает классовая дифференциация общества, неравные жизненные стар­ты для молодежи из высшего, среднего и низшего классов³⁵. Молодых делинк­вентов поставляет, как правило, низший класс, а преобладающей формой их организации являются подростковые банды. Ценностные ориентации и нормы ювенальной делинквентности противостоят ценностям господству­ющей культуры. Она формируется в трущобах больших городов. Фактора­ми, которые поощряют развитие такой субкультуры, по Коэну, выступают: классовые различия, родительские практики воспитания и ожидания отно­сительно будущего своих детей, школьные стандарты и качество обучения.

Коэн выделил три категории подрост­ка с тремя различными типами соци­альной судьбы — corner boy, college boy, delinquent boy.

Уличные мальчишки {corner boys) рождаются у родителей, представля­ющих верхний слой низшего класса и нижний слой среднего класса. Для их поведения характерны пассивные стратегии мобильности, конформизм и конвенциональные стили жизни. Выс­шая точка на их социальном пути — средний слой среднего класса. Чем-то они напоминают взрослых мещан: если и хулиганят, то вполне в пределах допустимых норм. Они никогда не со­вершают серьезных уголовных пре­ступлений. Пройдет время, и они пре­вратятся в законопослушных граждан. Delinquent boys — выходцы из соци­ального дна. 11очти все свое время они проводят не в школе и не с родителями, а на улице с такими же, как они сами, оторвиголовами. Поначалу они могут курить в подвалах, играть здесь в азартные игры и распивать спиртное. Они устраивают уличные драки и даже воруют. Со временем уровень агрессивности у них повышается, растет и уровень организованной преступности. От отдель­ных нападений на граждан и покушения на чужое имущество они переходят к формированию подростковых банд. Они организуются в уличные банды для того, чтобы отстоять свой статус «хозяина улицы». Их поведение импульсивно и агрессивно, они опираются на групповую солидарность и физическую силу, не планируют свое будущее, полагаясь на ценности текущего момента. Делинк-вентная субкультура формируется по поводу решения статусных проблем низ­шего класса и сводится, по мнению Коэна, к выворачиванию наизнанку сис­темы ценностей среднего класса, т.е. предполагает явное и полное отрицание стандартов среднего класса и принятие их крайней антитезы.

Книга Коэна «Делинквентные подростки: культура бандформирований» прочно вошла в золотой фонд мировой криминалистики и считается самым значимым исследованием социологии девиантного поведения. Исследова-

³⁵ Cohen Л.К. Delinquent Boys: the Culture of the Gang. Glencoe, II.; 1955.

321

ние Коэна продолжает методологические традиции знаменитой Чикагской школы, особенно идеи социальной дезорганизации Эдвина Сазерленда.

Концепция делинквентной субкультуры получила развитие в работах Р. Клоуарда и Л. Оулина, которые выделили криминальную субкультуру (рэ­кет), конфликтную субкультуру (активные шайки) и субкультуру «ухода в себя» (наркомания). Криминализирующие функции субкультуры заключаются в со­хранении и передаче традиций определенной социально-культурной делинк­вентной среды, которая способна противостоять социальным институтам, за­нимающимся воспитанием детей, и прежде всего семье и школе.

Наряду с Коэном значительный вклад в изучение делинквентных, или асоциальных, субкультур внес американский криминолог В. Миллер. Со­гласно теории субкультур, у преступников складывается своя особая асоци­альная субкультура,т.е. своя мораль, своя система ценностей и норм, про­тивостоящая ценностям общества, в которой даже преступление является морально оправданным. В этой субкультуре возможно, например, такое противоречивое понятие, как «честный вор». Личность развивается и дей­ствует в соответствии с ценностями и нормами своего криминального ок­ружения, не воспринимая ценностей культуры общества. В делинквентной

Врезка

Дискуссию о высшей мере наказания пора пере­водить с идеологических рельсов на научные. И если уж у нас имеются специалисты, которые способны математически просчитывать соци­альные процессы (или говорят, что способны), то они могли бы кое-что для общества посчитать. Например, сопоставить два показателя: 1) коли­чество судебных ошибок в делах об убийстве; 2) число убийц, которым была сохранена жизнь и которые после этого снова пролили человече­скую кровь.

Только при подсчетах желательно обойтись без шулерства. «Судебной ошибкой» называть имен­но судебную ошибку, т.е. осуждение невиновного, а не ситуации типа: убивали втроем, а присяжные потом месяц гадали, какой из 10 ударов оказал­ся смертельным. И убийством называть всякое умышленное и преступное лишение жизни друго­го человека, включая те случаи, когда реальные обстоятельства специально маскируются более мягкой статьей.

Если ставится вопрос о пересмотре (или сохране­нии?) либерального курса, стоило бы зафиксиро­вать для современников и потомков его резуль­таты. Тогда оценочные суждения и практические рекомендации будут более убедительны. Особо отметим популярнейший шулерский прием: статистическими данными, полученными в Бель­гии, обосновывается мероприятие в Колумбии или Шри-Ланке. Посылка: отмена смертной казни не привела к ухудшению криминальной статистики. Малозначительная подробность, спрятанная в рукаве: в этой стране и до официальной отмены

смертная казнь применялась исключительно ред­ко ввиду традиционно низкого уровня бытовой преступности и отсутствия организованной. «На­учный» вывод: то же должно сделать государство, у которого тысячи граждан ежегодно становятся жертвами террористов и наркомафии. Отмена смертной казни в Латинской Америке выразилась в широчайшем распространении са­мых диких ее форм: «эскадроны смерти» (из по-

лицейских, военных и судейских чиновников, ко­торые в свободное время делают то, что им не позволено на работе); «народные трибуналы» левых повстанческих движений; организованный массовый террор наркокартелей; убийства в тюрьмах и при задержании. Говорить о какой-то отмене смертной казни в «бывшем СССР» в 1990-е гг. тоже можно только в жанре черного юмора. Число убитых только в результате откры­тых вооруженных конфликтов и этнических чис­ток, инспирированных властными элитами на ме­стах, измеряется сотнями тысяч, и в это число не входят жертвы повседневного криминального террора, которых трудно даже подсчитать, по­скольку статистика заведомо недостоверна.

322

субкультуре асоциальное поведение считается нормой, а следование зако­нам и ценностям общества — отклонением. Подобная субкультура наибо­лее распространена в бандитских шайках, преступных группировках, в мар-гинализированных слоях общества.

Миллер считал, что асоциальная субкультура чаще развивается в низших слоях общества. Ее ценности и установки возникают в результате иммигра­ции из других стран, внутренней миграции из сельской местности в город, перемещения из одной социальной группы в другую, когда мигрант не мо­жет (или не хочет) быстро освоить ценности новой среды. Субкультура раз­вивается постольку, поскольку существует проблема адаптации (приспособ­ления) к другой культуре, но это приспособление носит конфликтный ха­рактер. Можно сказать, что возникновение субкультуры обусловливается потребностью в адаптации к непривычной среде, а ее носителями являются маргиналы— лица, утерявшие (или сознательно отвергшие) старую культу­ру, но не сумевшие (или нежелающие) усвоить новую.

Теория субкультур широко используется при изучении рецидивной и профессиональной преступности, особенно в пенитенциарной криминоло­гии — при изучении преступности в местах лишения свободы. Считается, что основным фактором, продуцирующим преступность в исправительных учреждениях, является именно асоциальная субкультура осужденных: боль­шинство преступлений связано или с нарушением норм сообщества осуж­денных, или со стремлением отстоять или повысить свой статус в этом со­обществе.

В отечественной и зарубежной социологии и криминологии выдвигались различные гипотезы по объяснению причин возникновения асоциальной субкультуры осужденных. Некоторые ученые видят причины этого явления в остаточном действии воровских традиций. Конечно, социальное наследие играет свою роль, однако сам факт существования традиций не объясняет ни причин их возникновения, ни того, почему в них заложено то или иное содержание.

Теория власти и контроля Джона Хегана³⁶сосредоточила внимание на жен­ской девиантности". Хеган утверждает, что уровень преступности и делинк-вентности зависит от двух факторов: 1) классовой позиции (власть) и 2) функ­ции семьи (контроль). Автор полагает, что властные отношения, которые родители воспроизводят внутри семейной ячейки, отражают их место, за­нимаемое на рынке общественного труда.

Отец, занятый физическим трудом, и мать-домохозяйка, ухаживающая за многодетным семейством, обычно прибегают к патриархальному стилю воспитания, мелочной опеке и авторитарному давлению на детей. Внима­ние родителей главным образом сосредоточено на социализации девочек, воспитании их нравственности и строгих правил поведения. Между тем мальчики предоставлены сами себе и перенимают во взаимоотношениях со сверстниками авторитарные замашки отца. Из дочерей воспитывают по­слушных помощниц матери, хранительниц домашнего очага и семейных

Джон Хеган (John Hagan) (род. в 1946 г.) живет в Канаде, трудится на факультете социологии уни­верситета Торонто. В 1960-е гг. он переехал из США, опасаясь, что его призовут воевать во Вьетна­ме. По совместительству он также профессор нескольких американских вузов. Hagan J. Structural criminology. Cambridge, 1988.

323

ценностей. Напротив, сыновьям позволяется рисковать и, что называется, заниматься социальным экспериментированием. В результате участие дево­чек, находящихся под жестким контролем, в девиантном поведении почти исключено, чего не скажешь о мальчиках, которые отпущены родителями на свободу (рис. 72 и 73).

Рис. 72. Теория власти и контроля Л'е/ена. (источник: Над an J. Structural criminology. Cambridge. 1988. P. 151-153)

В противоположность им в так называемых эгалитарных семьях^м, пред­ставляющих средний класс, отмечается равное участие родителей в воспи­тании детей. Как правило, карьеры того и другого супруга равностатусные, оба заняты на работе полный день и несут равную ответственность за вос­питание детей. Родители часто меняют место работы и место жительства, им присущи высокая социальная мобильность, нравственные ценности и пе­редовые педагогические модели. Детям прививают самостоятельность, уме­ние принимать рискованные решения и брать на себя ответственность, ори­ентацию на ценности успеха. Дочери и сыновья придерживаются одинако­вых моделей девиантного поведения. В постиндустриальном обществе эгалитарной модели стали следовать также представители рабочего класса, уровень благосостояния которых заметно повысился. Кроме того, она спра-

³⁸ Эгалитарный — равноправный.

324

ведлива и для монородительских семей. При отсутствии отца в семье матери начинают замещать его функции, но в разных типах семей результаты не­одинаковы: в одном случае воспроизводится авторитарный стиль воспита­ния, в другом — эгалитарный.

Рис. 73. Уровни депинквентности детей в семьях 1 3. Ъ - сыновьи. 2,4.3 - дочери;

1. 2 -- патриарханьные семьи- 3. -1 — эгалитарные семьи. 5. 6 — семьи, возпавляомые матерями

(источник Надан J. Structural criminology. Canbndge. 1988. P. 183-135)

Результаты исследования оказались неожиданными. Так, девочки из среднего класса больше, чем представительницы рабочего класса, склонны к насилию и нарушениям, поскольку интеллигентная мать неспособна вос­произвести авторитарный стиль контроля, который, как показывают иссле­дования, необходим девочкам гораздо больше, чем мальчикам. Если в семьях среднего класса оба родителя исповедуют авторитарную модель, то итог получается тот же, что и в семьях рабочего класса. Таким образом, приня­тие подростками делинквентного поведения зависит не от материального положения семьи, а от практикуемого в семье типа контроля и власти. В об­щем и целом теория власти и контроля Хегана утверждает парадоксальные вещи: уровень преступности подростков обоих полов в среднем классе выше, чем аналогичный показатель у рабочего класса. Вот почему ее автор призы­вает вернуться к патриархальным временам.

Представители другой точки зрения (Я. Курчевский) объясняют возник­новение субкультуры сексуальной изоляцией, которая делит людей на ак­тивных и пассивных гомосексуалистов, позволяя первым морально оправ­дывать сексуальную эксплуатацию вторых. Из этой гипотезы следует, что

325

сексуальная изоляция должна вызывать проявления асоциальной субкуль­туры везде, где ограничена свобода разнополых сексуальных контактов.

Другие исследователи (А. Подгурецкий, Б. Холыст) подвергают критике эту гипотезу как весьма ограниченную. Действительно, условия сексуальной изоляции не всегда ведут к возникновению субкультуры (вспомним поляр­ников на зимовке). В то же время она проявляется в закрытых учреждениях для подростков 11 — 12 лет, у которых сексуальные устремления еще не со­риентированы. Поэтому представляется более естественным, что истоки возникновения субкультуры осужденных связаны с изменением характера жизнедеятельности личности в условиях лишения свободы, т.е. и субкультура

осужденных по своей социальной сущ­ности является адаптивным, приспо­собительным механизмом.

Для мест лишения свободы асоци­альная субкультура есть явление зако­номерное и объективное. Ее не следует считать продуктом «злой воли» пре­ступников, объяснять социально-нрав­ственной запущенностью осужденных. Специфичность субкультуры определя­ется уникальностью взаимосвязанных факторов, присущих в полной мере только наказанию в виде лишения сво­боды, а именно: принудительной изо­ляцией индивидов от общества; вклю­чением индивидов в однополые группы на уравнительных началах; жесткой регламентацией поведения во всех сфе­рах жизнедеятельности. Действие этих факторов постоянно и принципиально неустранимо, по­скольку они являются необходимыми элементами лишения свободы. Все это нарушает привычные способы жизнедеятельности, лишает или резко огра­ничивает человека в удовлетворении ряда элементарных потребностей, сни­жает возможность получения новых впечатлений, делает жизнь монотонной. Осужденные пытаются найти новые способы выполнения ведущих соци­альных функций или найти такие заменители, которые бы давали возмож­ность реализоваться потребностям в общении, самоутверждении, самоува­жении³⁴.

Таким образом, источником возникновения асоциальной субкультуры осужденных является существенное отличие условий жизни на свободе от условий жизни в исправительном учреждении, и стремление их приспосо­биться к этим новым условиям, восстановить, насколько возможно, привыч­ные формы жизнедеятельности (хотя это приспособление может осуществ­ляться в необычных, на наш взгляд, формах). Указанные социальные фак­торы являются объективными, внешними по отношению к социальной среде мест лишения свободы.

¹⁹ Подробнее см.: Курганов СИ., Кравченко А.И. Социология для юристов: Учебное пособие для ву­зов. М., 1999.

326

Но существуют и внутренние социально-психологические факторы. Общество осудило и изолировало осужденных и тем самым противопоста­вило их основной массе законопослушных граждан. Благодаря общности социального положения, наличию общих ценностей (свобода, справедли­вость) осужденные начинают осознавать себя членами единого сообщества (Мы), имеющего общие интересы и противопоставленного людям, живу­щим на свободе (Они). А сообщество, имеющее особые интересы и ценно­сти, вырабатывает и специальные нормы, направленные на защиту этих ин­тересов и ценностей и сплочение самого сообщества.

Структурный подход к девиантности развивает К. Эриксон (1966). Он обна­ружил, что пропорция девиантов в населении остается примерно постоянной во все эпохи. Она увеличивается только в периоды резких социальных изменений, когда пересматриваются критерии девиации. В спокойные времена, напротив, изменяется сама система социального контроля. Аномия возникает, когда нор­мы конфликтуют, ослаблены или отсутствуют, а также в том случае, когда про­возглашают множество норм и целей, но людям закрывают доступ к ним.

Другой распространенной точкой зрения на девиацию является теория стигматизации(от греч. stigma — клеймо, пятно), т.е. навешивания оскорби­тельного ярлыка. Эта теория разработана в 1950-е гг., и ее корни надо искать в символическом интеракционизме, а также в теории культурного реляти­визма. Ее основоположниками считаются американские социологи Э. Ле-мерт и Г. Беккер. Они ввели два важнейших допущения. Согласно первому, большинство индивидов постоянно нарушают некоторые социальные нор­мы. Однако при этом они не считают себя девиантами, их действия не за­мечают другие люди. Такой тип поведения получил название первичной де­виации. В соответствии со вторым допущением, девиантным в собственном смысле становится только такое поведение, которое квалифицируется в качестве отклоняющегося не самим человеком, а окружающими его людь­ми, ставшими свидетелями проступка. С этого момента на правонарушите­ля навешивается клеймо девианта (стигма). Таким образом осуществляется переход от первичной девиации к вторичной.

Отсюда следует принципиальный для науки вывод: девиация определя­ется не поведением или конкретным поступком, а групповой оценкой. Кде-виантам повсюду относятся очень плохо: их презирают, изгоняют, калечат, изолируют, убивают. Самое страшное то, что сообщество может ошибочно заподозрить человека в проступке, присвоить обидный ярлык, от которого ему никогда не избавиться. Иногда община ошибается намеренно. Зная убивающую силу слова, соседи навешивают клеймо девианта на того, кто им не нравится по тем или иным причинам, например, он вызывающе одева­ется. Его называют сумасшедшим, избегают при встрече, дети издеваются открыто, а взрослые им не препятствуют. Вскоре объект стигматизации пре­вращается из изолированного и одинокого человека в настоящего изгоя. Стигматизации подвержены даже профессионалы в своем деле. В каждом государстве существует статистика ошибочных решений прокуратуры, в ре­зультате которых у людей ломалась судьба, от них отворачивались люди. Даже после снятия неправомерного приговора за человеком тянется незри­мый след стигматизации — подозрительное отношение соседей.

Таким образом, девиация — интерактивный процесс между теми, кто нарушает нормы, и теми, кто интерпретирует и реагирует на нарушение. На-

327

пример, в Англии курение расценивается как девиантное поведение, в Кем­бридже запрещено курить во всех публичных местах. Если человек закурил в общественном месте, его считают правонарушителем, но если он курит в частном месте (в квартире) — никакого ярлыка он не получит.

Рис. 74. Теория стигматизации

Для социологов умственные расстройства — форма девиации, хотя ме­нее очевидная и трудно распознаваемая, чем, скажем, убийство или двоежен­ство. Диагноз зависит от эпохи. В XIX в. гомосексуализм считался умствен­ной болезнью, а привычка курить — нет. Сейчас — наоборот: девиантной считается привычка курить. Употребление алкоголя — культурно приемле­мая норма в дружеских застольях и праздниках, но пьянка без причины, ставшая постоянной привычкой, ведет к алкоголизму, а это уже умственное расстройство. Алкоголизм — форма зависимого (аддиктивного) поведения и определенного отношения к миру, так как алкоголики стремятся убежать от неприятностей жизни, разрушают семьи, ролевую структуру воспитания детей и, переобременив функциями жен, усложнив им жизнь, толкают и их к алкоголизму. Негативный ярлык умственного расстройства следует при­сваивать тогда, считают современные медики, когда такое поведение стано­вится угрозой для окружающих.

Некоторые ученые называют девиацией всякое неуместное или непри­стойное поведение. Соглашаясь с ними, Беккер четко выделил четыре ка­тегории: действительные девианты и конформисты и две промежуточные группы — ложно обвиненные и скрытые девианты. Ложно обвиненные — это те, кто, будучи конформистом, воспринимается обществом как девиант. Причиной может служить ошибка судебного приговора, сознательное иска­жение фактов следователем, распространение порочащих слухов, клевета и иные формы обмана общественного мнения. На практике с ложно обвинен­ным, или ложным девиантом, общество ведет себя так же, как с действитель-

328

ными: их судят, приговаривают, наказывают, подвергают остракизму, всеоб­щему презрению или осуждению. Бывает очень сложно различить истинных и ложных девиантов.

Социологи установили следующую закономерность: человек тем легче усваивает образцы девиантного поведения, чем чаще с ними сталкивается и чем он сам моложе.

Из этого исходит теория дифференцированных ассоциаций(1939) американского криминолога Эдвина Сазерленда⁴⁰. Бук­вально выражение «Differential associations» надо переводить как избирательные восприятия, т.е. предпочтение человеком одних контактов и устранение от других, выбор одних моде­лей поведения, в том числе девиантных, и избегание других, в данном случае законопослушных. Основные положения те­ории Сазерленда сводятся к следующим⁴¹: ♦ криминальному поведению обучаются в процессе социаль­ного взаимодействия, у него нет особого биологического или генетического базиса;

♦ такое обучение происходит в первичной группе, а не в большом обще­стве. Мотивам и технике девиантного поведения обучаются в ходе пре­ступлений;

♦ криминальное поведение усваивается в процессе интеракции с други­ми индивидами, когда имеет место обычная коммуникация;

♦ преступные мотивы усваиваются из легально существующего кодекса законов, но одни из них рассматриваются как предпочтительные для совершения проступка, а другие — как непредпочтительные;

♦ человек становится преступником, когда выгода от нарушения зако­нов перевешивает предпочтительность их соблюдения, иными слова­ми, когда факторов, благоприятствующих криминальной деятельно­сти, больше, чем факторов, ей противостоящих;

♦ когда результаты преступления очевидны, они легко достижимы;

♦ механизмы обучения преступному поведению те же, что и обычному поведению. Например, люди, ценящие деньги, могут стать грабителя­ми, брокерами или врачами. Не существует потребностей или ценно­стей, уникальных для преступного поведения. Человек становится пре­ступником, когда поощрение нарушения законов сильнее, чем поощ­рение их соблюдения;

♦ дифференцированные ассоциации могут варьироваться по частоте, продолжительности, приоритетам и интенсивности.

Эта теория говорит о том, что преступному поведению, как и любому другому поведению, обучаются, причем у тех, с кем имеют более тесную

⁴⁰ Эдвин Сазерленд (Edwin H. Sutherland) (1883-1950) — известнейший социолог девиантности и криминолог, профессор университета Индианы. Получивв 1904 г. степень бакалавра искусств, спе­циализировался в греческой и древнеримской истории. К социологии приобщился в Чикагском университете, где в 1913 г. защитил докторскую диссертацию. Окончательная версия его знамени­той теории, продолжающей традиции Чикагской школы (символический интеракционизм, тео­рия экологической и культурной трансмиссии, теория культурного конфликта), оформилась к 1947 г. и изложена в знаменитом учебнике «Principles of Criminology». Являлся 29-м президентом Американского социологического общества. Sutherland E.H. Principles of Criminology. 3rd ed. Philadelphia, 1939.

329

связь. (Иногда ее иронически называют теорией «дурной компании».) Сте­пень влияния на человека тех или иных образцов поведения зависит от сте­пени его связи с тем или иным лицом (или группой лиц): общаясь преиму­щественно с преступниками, человек скорее станет преступником, общаясь с законопослушными лицами — законопослушным (избирательность ассо­циаций и межличностных связей). В бедных районах, пораженных преступ­ностью, намного легче стать преступником — обучиться соответствующим приемам, выработать навыки, найти соучастников, сбыть краденое и т.д. Эм­пирические исследования, проведенные М. Хинделангом (1973), показали, что слишком глубокая привязанность несовершеннолетних к сверстникам способствует правонарушениям, так как группы сверстников, действительно регулируя поведение своих членов, могут поощрять и преступное поведение.

Рис. 75. Общаясь преимущественно с преступниками, человек скорее станет преступником

Человек не наследует преступных наклонностей. Индивидуальные раз­личия между людьми если и влияют на преступность, то лишь в той мере, в какой они обусловливают частоту и устойчивость контактов с образцами преступного поведения. Эмоциональные стрессы в семье значимы постоль­ку, поскольку они гонят человека из дома и толкают его на контакты с пра­вонарушителями.

Теория дифференцированной ассоциации является описательной, а не объяснительной: она описывает механизм усвоения образцов поведения, воздействию которых подвержен индивид, но не объясняет, откуда берется то преступное поведение, которому научаются. Теория Сазерленда была одной из первых, описывающих процесс воспроизводства преступности, она вызвала серьезные научные дискуссии и способствовала развитию крими­нологических теорий социологического направления. С тех пор в США проведено множество эмпирических исследований, которые подтвердили достоверность теории Сазерленда.

330

Мы поможем в написании ваших работ!