Участие во Всероссийском конкурсе) 5 страница
С улыбкой, что понятна без труда:
Ведь белые крещальные одежды
На нем так и остались навсегда!
СВЕТ МИРУ
На троне важно и беспечно
Сидел блистательный Нерон.
Ему казалось, будет вечно
И всюду прославляться он.
Перед Нероном лицемерно
Сенаторы наперебой
Кричали, как он непомерно
Талантлив и хорош собой.
«Довольно! — с деланным смущеньем
Нерон на свиту поглядел. —
Пора заняться развлеченьем
И отдохнуть от важных дел!
Что там у нас сегодня в планах?»
И тут префект без лишних слов
Сказал: «В саду на христианах
Готово все для факелов!
Плащи из шкур, медвежье сало...
Весь Рим, клянусь, придет сюда
Взглянуть на то, что не бывало
Еще нигде и никогда!»
«Ты только обещаешь муки! —
Нерон поднес ладонь к губам
И уточнил, зевнув от скуки: —
И сколько же их будет там?»
Смеялись все: «Два-три десятка,
Если и вовсе не один!..»
Префект склонился для порядка:
«Нет — тысяча, мой господин!»
«О! Это будет интересно, —
Сказал Нерон, нарушив тишь. —
А то все как-то скучно, пресно!
Так — тысяча их, говоришь?»
Префект кивнул и, удостоясь
Кивка в награду за труды,
Повел всех развлекаться, то есть —
На казнь, в роскошные сады.
Прикрытый копьями от люда
Из Рима и далеких стран,
Нерон в лорнет из изумруда
Смотрел на странных христиан.
Здесь были старики и дети,
Мужчины, женщины, — с чего
Вдруг отказались люди эти
Чтить жертвой — гения его?
|
|
|
Убавилось от них бы, что ли?
Другие вон, не веря, чтут,
Включая тех, кто, словно роли
Свои сыграв, стоит с ним тут!
Нерон взглянул, не выбирая,
На ближнего к нему льстеца
И перевел лорнет, взирая
На тех, кто ожидал конца...
Вдоль нескончаемой аллеи,
От жажды мучась у пруда,
Как настоящие злодеи,
Они стояли в два ряда.
Столбы — и перед каждым колья
Под подбородком, чтобы он
Не опустил лица, и болью
Налюбоваться мог Нерон.
Как только мрак ночной сгустился
И начал литься через край,
Префект Нерону поклонился
И дал команду: «Поджигай!»
Довольный, как всегда, собою
Нерон — чтоб видел весь народ,
Приветливо махнул рукою
Толпе, подавшейся вперед...
Не в силах усидеть на месте,
Он, без вина как будто пьян,
Смотрел со зрителями вместе
На непокорных христиан.
Но, право, что это случилось?
Вместо того, чтобы вокруг
Все страшным криком огласилось,
Они запели гимны вдруг!
Справляясь, чудом, с дикой болью,
Их голоса в один слились...
Им даже не мешали колья —
Они и так смотрели ввысь!
Горели головы и руки,
Трещали, лопаясь, уста,
И все же, несмотря на муки,
Упрямцы славили Христа!
И не понять было Нерону,
Скрывала от него печать:
|
|
|
Как жизни — вопреки закону —
Так можно было смерть встречать?!
Они ж, ликуя и страдая,
Так пели Богу своему,
Что он, за ними наблюдая,
Уже завидовал Ему...
Скорей бы все кончалось, что ли!
Нерон, давно уже не пьян,
Смотрел, скривившись, как от боли,
На непонятных христиан...
А те, мучителей прощая,
Неслись в блаженные места,
Собою ярко освещая
Мир, чтоб увидел он Христа!
СВЯТОЕ ПЛЕМЯ
Не для Зевса гекатомбы*
Не Гермесу фимиам, —
Сами жертвой в катакомбы
Христиане шли, как в храм!
На стене — согретый свечкой,
Милость и любовь в очах —
Со спасенною овечкой
Пастырь Добрый на плечах.
3-й век. Волна гонений,
Даже до полночных стран,
Из неслыханных мучений
Катится на христиан!
Раб, купец, матрона, ритор
Здесь не знали власть и лесть.
Все равны, и всем пресвитер
Сообщал Благую Весть.
Он воскресное зачало
В будни выбрал неспроста.
И оно, как гимн, звучало
Воскресению Христа!
«Все, — сказал он, — Божье семя
Вам посеяно в сердца.
А теперь настало время
Для тернового венца!»
Видя, что не верят люди,
Он сказал: «Один из нас
Уподобился Иуде
Для себя в недобрый час!»
Услыхав об этом, ритор
Побледнел и задрожал,
Но тем временем пресвитер,
|
|
|
Чуть волнуясь, продолжал:
«Чтобы свет Христовой веры
Погасить, как злой недуг,
Римские легионеры
Оцепили все вокруг!
Там, за горестным порогом
Ждут нас муки, а потом
Встреча сладостным итогом —
Со Спасителем Христом!
Но до этого, с любовью
И со страхом, как всегда,
Телом Господа и Кровью
Причастимся навсегда!»
Все сказав, умолк пресвитер.
И тогда по одному
Все (остался только ритор)
Стали подходить к нему.
Скорой смертью не смущались.
Люди, с радостью в глазах,
Причащались и прощались
До свиданья в Небесах!
Вот и все, святое племя...
Только вдруг спросил купец:
«Неужели будет время
Нашей веры, наконец?»
«Да! — добавил голос дамы,
Знатной, из далеких мест, —
И повсюду будут храмы,
На которых будет крест?»
Это выслушав, пресвитер
Улыбнулся на вопрос,
Так что подивился ритор,
И с надеждой произнес:
«Времена эти настанут! —
Но... — помедлил он, — тогда
Многие ли только станут
Без помех ходить туда?..
А теперь, — сказал он, — братья,
Мы из-под земли пойдем
Прямо в Божии объятья
И в родной небесный дом!»
Сотник, грубый и суровый:
Руки — жесть, а сердце — лед,
Приказал: «Людей — в оковы!»
И скомандовал: «Вперед!»
|
|
|
Были выходы и входы
Перекрыты насовсем.
Но дало благие всходы
Семя Божье, видно, всем...
«Стойте! — крикнул: — Подождите! —
Остававшийся один
Ритор, — И меня ведите...
Я теперь — христианин!»
Хмурые легионеры
Пленных в город повели,
Чтобы там за крепость веры
Их пытали, били, жгли...
И за пастырем старалась
Паства не отстать не зря:
Даже в небе загоралась —
Небывалая заря!
*
Особенно щедрые жертвоприношения, состоящие из быков, во времена античности.
БИТВА В ПУСТЫНЕ
(Марк Аврелий)
Походным маршем по пустыне,
Почти как по камням дорог,
Шли римляне. И их твердыне
Никто противиться не мог.
Шли зло — без шуток и веселий.
Тела жгла бронза крепких лат.
И император Марк Аврелий
Улыбкой подбодрял солдат.
Как истинный философ<стоик,
Он жил для внутренней борьбы
И был невозмутимо стоек
К любым превратностям судьбы.
Вот и сейчас, в песке и пыли,
Он даже глазом не моргнул,
Когда ему вдруг доложили,
Что проводник их обманул:
Привел вместо реки к барханам
И убежал, невесть куда,
Как раз когда, согласно планам,
У них закончилась вода!
«Остаться без воды в пустыне,
Не ведая, куда идти,
Причем на самой середине
Столь многодневного пути...»
Чем больше перед луком целей,
Есть шанс попасть хотя б в одну.
Но тут не ведал Марк Аврелий,
Как быть, и чувствовал вину.
«Как мог довериться так слепо
Проводнику-шпиону я?
Теперь бездарно и нелепо
Погибнет армия моя...»
Сильнее лат жгла сердце совесть,
И он тогда, в конце концов,
Не за себя так беспокоясь,
А за других, позвал жрецов.
Они пришли, узнав причину,
И от Верховного жреца
(Им император был по чину)
Услышали, как от отца:
«Настало время вашей битвы:
Вся армия глядит на вас
В надежде, что дойдут молитвы
До небожителей сейчас!
Я не велю — прошу сердечно:
Молите их, сил не щадя,
Ну, и Юпитера, конечно,
О ниспослании дождя!»
Жрецы все враз, без промедленья
У лагерного алтаря
Послушно начали моленья,
Хотя и понимали: зря!
Всегда уверенные, ныне
Они тряслись: «Спасенья нет!
Какой тут дождь, когда в пустыне
Бывает он лишь раз в сто лет?!»
Меч среди глиняных изделий —
Он или есть, иль нет его.
И сразу понял Марк Аврелий:
Жрецы не смогут ничего!
С трудом сдержав себя от стона,
Он, словно статуя, застыл...
И тут — начальник легиона,
Надежного, как крепкий тыл,
Подъехал, доложил по форме:
«Все без потерь, побегов, ран.
Вода, конечно, не по норме...
Но есть — молитва христиан!»
«Чья?!» — и хотя философ-стоик,
Что б ни было: везде, всегда
Бывал невозмутимо стоек,
Вскричал, как, может, никогда.
«Она, — продолжил без смущенья
Седой, прославленный легат, —
Не раз в тяжелые сраженья
Уже спасла моих солдат.
Уверен я, что ни барханам,
Ни жажде нас не одолеть,
Если сейчас же христианам
Ты помолиться дашь посметь...»
«Как я могу? Ведь эти люди
Не признавались никогда,
Но так как речь идет о чуде
И армии нужна вода...»
Да, это был вопрос вопросов —
Но выхода иного нет...
И цезарь, воин и философ,
Дал положительный ответ.
Легат ушел, и удивленно
Смотрел с бархана с войском он,
Как стал коленопреклоненно
Молиться целый легион!
А дальше — больше: из-за кручи
Внезапно темной пеленой
На небе появились тучи,
И хлынул ливень проливной!
Он шел недолго, но так сильно,
Что дал управиться с бедой,
И армия смогла обильно
Надолго запастись водой!
И снова маршем по пустыне,
Почти как по камням дорог,
Шли римляне, и их твердыне
Никто противиться не мог.
Хватало шуток и веселий,
Хотя тела жгла бронза лат.
И император Марк Аврелий
Улыбкой одобрял солдат.
Потом поход сменился битвой,
Но еще долго помнил он,
Как его армию молитвой
Спас христианский легион.
Казалось бы, за то спасенье
Ему судьбой было дано
Признать Христово Воскресенье
И тех, кто верил в это, но...
Как истинный философ-стоик,
Он, по ученью своему,
Вновь был невозмутимо стоек
И равнодушен ко всему!..
КНЯЗЬ-ЧЕРНЕЦ
Ехал князь по чисту полю,
Низко голову клоня,
Ехал днем и ночью, долю
Свою тяжкую кляня.
Тяжелы беды объятья:
Весь родной удел его
Не враги — родные братья
Отобрали у него!
Выла рядом волком вьюга,
Обжигал лицо мороз.
Поседела вся округа
От снегов и от берез...
«Господи, прости, помилуй!» —
Слезно князь молился — ведь
Ехал он к врагам за силой,
Чтобы силу одолеть.
Значит, будет кровь реками,
Звон мечей, свист стрел и стон
Уводимых степняками
Русских жителей в полон.
Понесутся вслед проклятья,
Их не отразить мечом.
Да, во всем повинны братья,
Но а люди тут при чем?
Оторвут жену от мужа,
А от матери детей...
И от этих мыслей стужа
Становилась все сильней.
И когда уже казался
Вместо отчих мест — пустырь...
Впереди вдруг показался
Храм и строгий монастырь.
Сам игумен князя встретил.
И неважно: мил — не мил,
Как родной отец приветил,
Обогрел и накормил.
А потом до поздней ночи
В келье, у святых икон,
Часто утирая очи,
Молча слушал князя он.
«Ну и что же мне осталось?» —
Тот закончил свой рассказ.
И услышал: «А ты малость
Погости еще у нас!»
Князь, подумав, согласился
И остался на денек.
Там и месяц прокатился,
А за ним и год протек...
Из не ведавшего страха
Воеводы и бойца
Превратился князь в монаха:
Иерея-чернеца!
Жил, сложив земное бремя,
Он, стремясь лишь к небесам,
А потом — настало время —
Стал игуменом и сам.
Были сладостны объятья
Служб, труда, поста, молитв.
Только вдруг однажды... братья
Появились после битв.
Прискакали, объявились,
Все избитые, в крови.
Подошли и поклонились,
Не узнав: «Благослови!»
Он, благословив их, встретил
И неважно: мил — не мил,
Как родной отец приветил,
Подлечил и накормил.
А потом до поздней ночи
В келье, у святых икон,
Часто утирая очи,
Долго слушал братьев он...
Так его и не узнали
Те в игумене они.
Отдохнули, ускакали:
«Служба, отче, извини!..»
В поле братьев провожая,
Долго князь смотрел им в след,
Сам с собою рассуждая,
Прав ли был он или нет?...
И ответил, честь по чести,
Что и он — и видит Бог —
Удержав себя от мести,
Послужил Руси, чем мог...
ВЫСШАЯ МЕРА
Он без Христа никак не мог.
Во всем и всем ему был Бог.
И тут за жизнь по вере
Его вдруг — к высшей мере!
Правда, судья сказал потом:
Он должен искупить трудом...
Но что — было не ясно,
А уточнять — опасно!
И шел по множеству дорог
Кому во всем и всем был Бог:
Голодный, полуголый,
Махал киркой тяжелой...
Он был смиренный, как никто.
Его же били: а за что
Опять не говорили,
И только били, били...
Один-единственный предлог
Для истязателей был: Бог!
И много подтверждений
Для горестных суждений.
Он поменял немало мест,
И всюду первым делом крест
Срывали, что из щепок
Бывал и так не крепок...
И он понять никак не мог:
За что так ненавистен Бог
Всем тем, кто рушил храмы
И полнил ими ямы?
«Не осуждай врагов своих! —
Сказал сосед. — Ведь через них
То — Господи, помилуй! —
Творится вражьей силой!»
И он тогда просил, как мог,
Чтобы помиловал их Бог,
И вновь махал киркою
Слабеющей рукою.
А после шел он на расстрел.
И, хоть пожить еще хотел,
В последнюю дорогу
Во всем предался Богу!
И не оставил его Бог,
И умереть ему помог.
Спасаясь из неволи,
Он не услышал боли.
Освобожденная душа
Рванулась к Господу, спеша,
Где Бог в Свои объятья
Принял ее с распятья!
И тот, кто без Христа не мог,
Вдруг понял, что дарует Бог
Ему — за жизнь по вере:
Блаженство в высшей мере!
СВЯТОЙ ПРИКАЗ
Стрельба велась прямой наводкой
По дому, где засел солдат.
Он вытер пот со лба пилоткой,
Взял снова в руки автомат.
Он был один в горевшем доме,
И санитар себе, и друг...
Вокруг — враги. И тут в проеме
Увидел женщину он вдруг.
На палку-посох опираясь,
В платке и юбке до земли,
Стояла, словно не касаясь
Она осколков и пыли.
Солдат опешил, как от чуда.
А та, кивнув на потолок,
Сказала: «Уходи отсюда
В другую комнату, сынок!»
Он понял: возражать напрасно,
Такая прозвучала власть,
Что без вопросов было ясно:
Промедлить миг — значит, пропасть!
Он сделал, как она сказала —
Еще не осознав того,
Что эта женщина спасала
От верной гибели его!
Дорогу в пять шагов длиною
Солдат в два шага одолел,
И тут же за его спиною
Рвануло так, что дом взлетел.
Из глаз исчезло поле боя.
Потом был плен и лагеря...
Где не давала мысль покоя:
Что выжил он в том доме зря!
Прошли года. Стал ветераном
Солдат почетным, и теперь
Настало время новым ранам
От нескончаемых потерь.
Сто верст прощальных он отмерил,
И, хоть не верил в Бога сам,
Зашел раз в храм и не поверил
Однажды собственным глазам.
Стоял, застыв, он в Божьем доме,
Не понимая ничего:
Та женщина, как в том проеме
Опять смотрела на него.
На палку-посох опираясь,
Платок и юбка до земли...
Она стояла, улыбаясь,
Вблизи и будто бы вдали!
Солдат неверными шагами
К иконе, щурясь, подошел,
Но надпись древними слогами,
Как ни старался, не прочел.
«Кто это?.. — к старице согбенной
Он обратился. — Чей портрет?!»
«Икона Ксении Блаженной!» —
Ему послышалось в ответ.
Солдат опешил, как от чуда,
И вдруг услышал, как тогда:
«Не уходи, сынок, отсюда
Теперь надолго никуда!»
Вновь было возражать напрасно.
Такая прозвучала власть,
Что без вопросов стало ясно:
Ослушаться — значит, пропасть!
Шел ветеран-солдат из храма.
И, хоть нелегок груз годов,
Он вновь, как в молодости прямо,
Без промедленья был готов
Все сделать, как она сказала.
Дата добавления: 2018-08-06; просмотров: 244; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!