Новые русские позапрошлого столетия
«Наше омское слово», Александр Жиров
Как малиновые пиджаки и комсомольское прошлое «новых русских» в 90-х годах прошлого века сменились на дорогие костюмы и европейское образование их детей, так и в середине XIX столетия произошёл перелом между поколениями сибирских предпринимателей. Вместо «старой гвардии» - людей, которыми буквально своими руками ковали капитал, мёрзли с обозами в степях, сами работали на своих мануфактурах, а иногда и откровенно грабили соседей, - пришло новое поколение активных, интеллигентных, образованных предпринимателей, мечтавших о славе и богатстве.
Иван Ефимович Щербаков происходил из государственных крестьян. Перебравшись в город, Иван Ефимович в начале 1835 года был зачислен Тобольской казенной палатой в купцы 3-й гильдии. Это было время расцвета «новых купцов». Пример Якова Андреевича Немчинова, наиболее удачливого купца из Прииртышья, ставшего самым богатым человеком Сибири, был для большинства недостижимой мечтой. Но многие его земляки не только мечтали, но и пробовали свои силы на коммерческом поприще. Одни разорялись, другие, как Иван Щербаков, оказывались удачливее, даже поднимались до уровня первогильдейцев.
Действуя жестко, И.Е. Щербаков умело прибрал к рукам разорившийся Екатерининский винокуренный завод под Тарой. На его базе он завёл салотопню и кожевенный завод. На вырученные от заводов средства начал торговлю в Западном Китае, стал одним из защитников прав россиян в торговле с Китаем, даже ратовал перед государем о предоставлении посольской защиты сибирским торговцам заграницей. Став капиталистом, он все более укреплял свое общественное положение: его избирали и городовым судьей, и городским головой, и председателем попечительского совета женского училища.
|
|
|
Иван Ефимович, будучи человеком основательным – даже повторный брак его был «по расчету», - хотел, чтобы сыновья его от первого брака стали грамотными, деловыми людьми, а поэтому послал первенца Алексея учиться в Санкт-Петербургский университет.
Жизнь и деятельность Алексея Ивановича Щербакова (1840–1912), в конце XIX – начале XX веков в Сибири человека известного и влиятельного, часто удивлявшего своими смелыми предпринимательскими проектами, изучена, к сожалению, плохо. Но она интересна и во многом поучительна.
Нельзя сказать, что Алексей не оправдал надежд отца. Но период его жизни, предшествовавший предпринимательской деятельности, был наполнен исканиями, гульбой и прочими вольностями. Время его учебы совпало с мощным подъемом студенческого движения. В России начиналась полоса реформ 1860-х годов. Вместе с известным народником Евгением Михаэлисом Алексей Щербаков активно участвовал в деятельности сибирского студенческого землячества. Оба они были исключены из университета и заключены в Петропавловскую крепость одновременно с Григорием Потаниным, в октябре 1861 года. Молодые и беспечные романтики, многие из них – дети состоятельных родителей, арестованные студенты, не ощущая особых тягот, когда разрешались посещения, были веселы, общительны и разыгрывали целые спектакли, превращая место свидания в ресторан.
|
|
|
Революционная биография
Позже, будучи высланными в Тобольскую губернию, они продолжали «бунтарский» образ жизни и даже привлекли к распространению прокламаций и другой запрещенной печати городскую молодежь. В феврале 1867 года произошло событие, которое перевернуло жизнь Алексея Щербакова. Вместе с друзьями он устроил демонстративные поездки по городу в повозке, запряженной четверкой лошадей в сопровождении верховых. Участники поездки имели на лице штемпельные знаки, употреблявшиеся прежде для осужденных на каторжные работы. Нарисованные синие знаки под глазами намекали на частые кулачные расправы, устраиваемые тарским городничим, а верховые пародировали казаков городничего, сопровождавших повозку его жены с подругами.
|
|
|
Маскарадная шутка закончилась серьезным скандалом. Люди Щербакова были арестованы. Сам же Алексей Щербаков после ареста своих друзей явился в полицию и потребовал их освобождения. Городничий, взяв за грудки молодого человека, пригрозил арестом и ему. На что получил ответ: «А я Вам дам в морду».
Конфликт каким-то образом замяли, но враждебные отношения остались: 1 января 1867 года его неприятель городничий Серков произвел обыск в доме отца нашего героя - Ивана Ефимовича. Поводом, якобы, послужил фальшивый кредитный билет рублевого достоинства, сданный накануне одним из служащих Щербаковых в тарское казначейство. При обыске фальшивок не нашли, но «в одном из ящиков комода, в котором хранились старые, ненужные бумаги, года три не отворявшемся, найдены были несколько номеров издававшейся за границей в 1863 году газеты «Колокол», накрытых трехлетним слоем пыли».
Ликование Серкова было безмерным, представлялся удобный случай свести счеты с неблагородными Щербаковыми. В ряде доносов в Тобольск городничий выставлял А.И. Щербакова государственным преступником, агитатором и отчаянным нигилистом. Было заведено следствие, которое показало, что Щербаков оказался виновным лишь в хранении «Колокола» и приложенного к нему «Общее вече». Но и это ударило по авторитету начинающего предпринимателя. Щербаков вынужден был лично отправиться с прошением к министру юстиции. Обращаясь к высокопоставленному члену правительства, он просил спасти его от несправедливого наказания.
|
|
|
Трудно сказать, что его беспокоило в тот момент больше – наказание или его последствия. В это время он начинал коммерческую деятельность. Как ни тяжел арест, отдача под надзор полиции была опаснее. Она неминуемо вела к потере «общественного уважения», кредита, невозможности частых переездов, необходимых для ведения торговых дел, усиливала зависимость от местной администрации. Стремление избежать этих неприятностей и привело вновь А.И. Щербакова из Сибири в столицу. Вероятнее всего, выход из сложившейся ситуации он искал не один, поскольку так просто «грехи молодости» ему бы не простили. Помогли отзывы тарского протоирея и двенадцати «уважаемых граждан». Они дали «хорошие во всех отношениях» отзывы «об образе жизни и нравственных качествах» Щербакова. Лишь вскользь упоминалось в деле о студенческой истории, «бывшей в Петербурге в 1861 году», когда он находился под арестом в Кронштадте и Петропавловской крепости.
Дорогой созидания
С годами основная энергия Алексея все больше стала направляться на осуществление смелых предпринимательских проектов. От отца своего, Ивана Ефимовича, получил он винный завод, салотопню, свечной заводик, кожевню. Дело отца не заглохло, а получило развитие. Винзавод, строительство которого началось в 1866 году, был расширен, к нему был пристроен водочный завод. В 1886 году, наладив кирпичное производство на месте бывшего стекольного завода, Щербаков стал строить по улице Никольской и Солдатскому переулку в Таре складские помещения. Часть из них сохранилась до настоящего времени. На берегу Иртыша, рядом с винзаводом, появилась лесопилка и причал для судов.
На заводе был смонтирован новый брагоперегонный аппарат непрерывного действия, изготовленный на заводе Гербста в Москве, установлено два паровых котла. В начале 1890-х годов завода производил вина на сумму 365 тысяч рублей. Среди рабочих было много политических ссыльных, в основном поляков. Но вряд ли стоит связывать это с оппозиционностью Щербакова. Ссыльные европейцы были более квалифицированными, более бесправными, а потому были более выгодными работниками для хозяина завода.
Впрочем, владелец не был равнодушен к их материальному положению, за что вновь чуть не пострадал. В его доме как-то года был устроен концерт, каждому приглашенному предлагалось внести пожертвования в пользу политических ссыльных, находящихся на севере Тобольской губернии. Но к этому времени Щербаковы уже успели «подмять» местных чиновников и дело, заведенное на А.И. Щербакова, не ушло далее столицы губернии.
Деятельность винозаводчиков Тобольской губернии подвергались серьезной критике со стороны интеллигенции, в частности, за принятие так называемых «ноябрьских соглашений». По этим соглашениям, принимаемым съездами винопромышленников, устанавливались договорные цены на продукцию их заводов.
«Бедность и экономическое устройство часто загоняют людей в кабак и служат процветанию питейной торговли», – писала газета «Восточное обозрение». Из Тары корреспонденты газеты сообщали: «Наш кабатчик А. Щербаков отбил торговлю у своих конкурентов и теперь орудует один на всей своей воле».
Деятельность А.И. Щербакова, наделенного прогрессивными взглядами, предприимчивого, активного, не могла, естественно, ограничиваться «спаиванием населения». В киргизской степи он завладел несколькими соляными участками на Большетаволжанских озерах и сформировал собственную торговую флотилию, с помощью которой обеспечивал все города Западной Сибири солью.
Но наибольшее значение для Сибири и для России в целом имели два других начинания нашего земляка, о которых в советское время говорить было не принято, а историки с партбилетами стремились сделать так, чтобы само имя Щербакова и дела его и вовсе оказались забытыми потомками...
Социально ответственный бизнес по-щербаковски
В селе Заводо-Успенском Червишевской волости Тюменского уезда Тобольской губернии, где была упразднена каторга, около 2,5 тыс. рабочих не находили себе применения. Они разбегались по соседним селам, превращались в грабителей на дорогах. Осевшие на прежнем месте пытались заняться ремеслом, но не получали от этого занятия достаточных для жизни средств из-за сложности со сбытом своих изделий.
За 15 тысяч рублей Алексей Иванович Щербаков купил Успенскую фабрику на торгах. Впрочем, доверенные лица сообщали в одной из своих записок, что нехитрое имущество, оставшееся от завода, состояло из двух деревянных корпусов, деревянной мукомольной мельницы и хлебных амбаров.
Открытие бумажной фабрики было спасением для семей рабочих и сибирского села. Фабрика вдохнула в него вторую жизнь. 9 сентября 1886 года в селе Успенском, в 53 верстах от Тюмени, праздновали закладку единственной в Сибири в 1880-е годы писчебумажной фабрики, которая должна была обеспечивать бумагой сибирских потребителей. Товарищество с основным капиталом в 300 тысяч рублей поставило задачу реконструировать завод в течение двух лет.
Сибирь в бумаге нуждалась. В архивных фондах на старой бумаге то и дело находишь тиснения фабрик Ятеса, Первушина, Платунова, Рязанова, Сумкина, располагавшихся в Центральной России. Сибирской бумаги тогда не было в принципе. Как раз в это время резко возрос интерес к книгопечатанию, увеличилось число типографий и литографий. В Тобольской губернии к началу Первой мировой войны существовало 230 таких предприятий. Казалось бы, в таких условиях сибирская администрация должна была дать "зеленый свет" смелому и необходимому краю начинанию. Но факты свидетельствуют о том, что администрация губернии не только осталась сторонним наблюдателем, но и принимала решения, невыгодные для строителей фабрики.
Тем не менее, неторопливо обследовав завод, пруд и прилегающие к нему окрестности, побеседовав с местными властями и мужиками, «дабы разузнать их настроения», Щербаков пришел к решению строить фабрику. Объявление о найме рабочих в Заводо-Успенке и окрестных селах для строительства фабрики «безмерно обрадовало крестьян, особенно малоземельных, и кустарей». Люди видели в фабрике свое спасение. Прибывавшие из разных деревень крестьяне допытывались у местных, каков хозяин, добрый ли мужик, и получали ответ: "Свой. С каждым по рукам, по имени и отчеству величает. Знать, сработаемся". Информация насчет заработка также воспринималась с одобрением: "Кому как. На подряде - одно, на сдельщине - другое. Ежели мастеровой, то поболе положит". Профессионалов Щербаков ценить умел.
В Заводо-Успенском развернулось по-сибирски грандиозное строительство. Параллельно со строительством цеховых корпусов большая группа мастеровых клепала паровые котлы, ремонтировала старое заводское оборудование. Главным приобретением стала бумагоделательная машина английской фирмы «Паркс», которая была куплена «совершенно случайно» у князя Гагарина в Ярославской губернии за 200 тысяч рублей. В периодической печати сообщалось, что машина будет выделывать все сорта бумаги, «не исключая высших сортов и почтовой».
Фабрика работала в две смены, иногда по 12 часов каждая. Стремление её учредителей Щербаковых, Айтыкиных и Смолиных быстрее окупить расходы, вложенные в строительство, заставляло администрацию фабрики усиливать эксплуатацию рабочих, закрывать глаза на недостатки в технике безопасности. Машины не имели ограждений, что приводило к частым травмам. Пытаясь как-то сгладить возникавшие противоречия, А.И.Щербаков ввел на фабрике пособие инвалидам труда - 7 рублей в месяц.
Особые условия труда, или Московская зависть
Тем временем в Москве и других городах Европейской России со вниманием присматривались к новым начинаниям сибирских предпринимателей. В столице широко обсуждались проблемы и перспективы Томской суконной фабрики, Минусинской сахарного завода и, конечно, такое предприятие, как писчебумажная фабрика, в то время единственная на всю Сибирь, не могла быть обойдена вниманием. Все понимали, что сибирская промышленность "только пробует силы", и даже названные предприятия не могли изменить в целом достаточно унылого фона. Но они, как утверждал корреспондент "Ирбитского ярмарочного листка" Н.М. Чукмалдин, сам купец, "доказывают, что сибирякам присуща энергия и предприимчивость, что сибиряки готовы приняться за любое промышленное предприятие". Главным препятствием на пути промышленного освоения Сибири признавался недостаток технического образования, технической практики, а уже потом: громадные расстояния, через которые нужно провозить фабричные механизмы, отсутствие хороших механических заводов, дороговизна капиталов... Большинство же сибирских предпринимателей не шло дальше купли-продажи привозных товаров. Упреки в косности и лености, которые иногда можно было услышать в их адрес, не всегда можно было считать справедливыми. В центре России паи или акции "задуманного с толком" выше, и владельцы их, кроме дивиденда, "получают премии от повышения цен на акции, сами не ударив палец о палец". В Сибири иные условия, в Сибири намного труднее, предприятие Алексея Щербакова "бумагу выделывает хорошую, а дивиденды выдаст незначительные", - так пытался защитить земляков Н.М. Чукмалдин, сам купец в первом поколении, вышедший из среды сибирских крестьян.
Для постановки дела "на широкую ногу" Щербаков и Смолин стали готовить собственных специалистов, организаторов производства, и обучать секретам писчебумажного дела бывших рабочих Успенского винзавода. Еще в 1885 году на фабрику Варгуниша в Санкт-Петербург была отправлена группа представителей формирующегося товарищества для знакомства с ее работой, изучения опыта одного из передовых предприятий писчебумажной отрасли.
Практика показала, что товариществу оказалось под силу не только производство оберточной бумаги, но и производство высококачественных сортов гербовой бумаги. Первые партии товара были поставлены на Ирбитскую ярмарку. Затем товарищество стало торговать на Крестовско-Ивановской и Никольской ярмарках, в Шадринске и Ишиме. Дела фабрики Щербакова шли успешнее, чем у других торговцев. Фабрика нашего земляка успешно конкурировала с предприятиями из Центральной России. В 1895 г. на сибирском рынке осталось всего три «бумажных» фирмы: Платунова из России, Ятеса с Урала и фабрика Алексея Щербакова.
Успехи и падения сибирской бумаги
В феврале 1895 года правление товарищества "А.Щербаков и К" сообщало покупателям, что на фабрике "выработана для продажи... партия почтовой, писчей, газетной, альбомной, оберточной и прочих сортов бумаги, качество которой, благодаря приглашению товариществом на фабрику опытного писчебумажного мастера и введению новых усовершенствований, еще значительно улучшено ".
Улучшение всех сортов бумаги на фабрике стало возможным благодаря возвращению из Европы ее нового директора - Виктора Алексеевича Щербакова, сына Алексея Ивановича. Виктор Алексеевич продолжительное время изучал в Бельгии, Германии и Англии организацию типографского дела и основы менеджмента. Новый директор фабрики один за другим вводил все новые усовершенствования. На фабрике было установлено 5 паровых машин общей мощностью 169 лошадиных сил. Такое оснащение еще было редким даже на европейских предприятиях. Часть простаивающего оборудования была продана "за ненадобностью".
Правление товарищества переехало в предпринимательский центр Западной Сибири - Тюмень, а в целом ряде городов были открыты писчебумажные склады фабрики. Продукция стала отпускаться потребителям прямо с этих складов. Открытие сети филиалов на местах делало продукцию фабрики более доступной, для приобретения бумаги не нужно было ездить на ярмарки. Агент фабрики в Томске в объявлении, данном в местной газете, убеждал клиентов в том, что изготавливаемая из тряпья бумага отличается превосходным качеством и дешевизной. Он заверял, что продукция Успенской фабрики не только не уступает, но и во многом превосходит продукцию «европейцев». Имея в своем распоряжения громадный запас всех изготавливаемых фабрикой сортов бумаги, "льщу себя надеждою, - писал агент, - что господа торговцы, а также правительственные и частные учреждения, как городские, так и иногородние, не откажут почтить меня своим благосклонным вниманием».
Так, почтительно и с достоинством, оптовым покупателям предлагалось сделать покупки или оформить заказы на все сорта бумаги. Постоянные склады были открыты при фабрике в Заводо-Успенском, в Томске, Тюмени, Екатеринбурге, а позднее в Омске и Иркутске. Дела на складах шли довольно хорошо. Томский склад только в течение ноября 1894 года отпустил бумаги на 28 тысяч рублей. Серьезных проблем на рынке сбыта не возникало. Для перевозки грузов фабрика использовала железнодорожный транспорт и приписанные к фабрике грузовые пароходы А.И. Щербакова.
С момента открытия до середины 90-х гг. XIX века писчебумажное производство, несмотря на серьезные трудности, связанные с организацией промышленного производства в условиях Сибири, успешно развивалось. Выросли объемы производства, увеличилась производительность труда, постоянно усовершенствовалась технология производства, улучшалось качество бумаги, осваивались новые рынки сбыта. Фабрика входила в тройку крупнейших промышленных предприятий Тобольской губернии.
На рубеже веков относительное благополучие фабрики закончилось. Уровень благосостояния населения близлежащих населенных пунктов явился одним из препятствий в деле развития производства. Дешевое тряпье становилось все более дорогим. Перевозка же сырья на большие расстояния увеличивала издержки и делала производство невыгодным. Все попытки перехода на выработку продукции из суррогатов - тряпья, сосновых опилок и соломы, оказывались неудачными. Страдало качество. Резкое снижение качества вело к падению спроса. Образовывался замкнутый круг.
Положение усугублялось возросшей конкуренцией со стороны И.Е. Ятеса, красноуфимского купца английского происхождения, построившего в Пермской губернии еще одну бумагоделательную фабрику. Ятес стал постепенно увеличивать поставки на сибирский рынок, все более и более завоевывая его. Сказывались его «неформальные» связи с сибирской администрацией.
Вероятно при поддержке местного чиновничества или более заинтересованного отношения к делу компаньонов Щербаковых можно было продлить существование Успенской фабрики. Но восторжествовал рыночный принцип – побеждает сильнейший. Участники предприятия, вначале отдавшие инициативу в ведении дел Щербаковым, требовали объяснений и рассчетов. Убытки, долги и просроченные платежи росли, как снежный ком. Кредиторы были неумолимы и требовали расплачиваться.
13 ноября 1899 года Успенская бумажная фабрика была остановлена.
В 1902 году Хозяином Успенской фабрики стал английский подданный И.Е. Ятес. Он купил фабрику всего за 72 тысячи рублей.
Кому выгодно?
Второе большое начинание А.И.Щербакова связано с его участием в открытии Северного морского торгового пути из Сибири в Европу. Дело это выходило за рамки сибирских масштабов. Его важность и выгодность понимали многие сибиряки. Осуществлялось много попыток проложить северный морской путь, но большая часть этих попыток оказывалась неудачной. Щербакову и его компаньонам пришлось приложить немало усилий, вложить без отдачи немало средств и испытать горечь поражения в этом нелегком деле.
Известно, какой серьезный интерес проявляли к Сибири капиталисты многих европейских стран, видя в ней мощный рынок дешевого сырья, а также выгодный рынок сбыта готовой продукции и перспективную сферу приложения своих капиталов. Понимали этот интерес и сибирские предприниматели, видевшие в сотрудничестве с европейскими странами свою выгоду.
Сибиряки шли на контакты с иностранцами, заслуживая серьезные упреки москвичей. Российские же купцы не хотели понять тюменских, иркутских, омских предпринимателей, «рвущихся в Европу». «Сибирская торговая газета» - практически вестник купечества Западной Сибири – поместила десятки статей и заметок об активных действиях сибиряков. Известный публицист и исследователь Севера Константин Носилов утверждал, что сибирские коммерсанты - другой народ, нежели москвичи, «...у них шире взгляды, они не сидят в своих конторах, они деятельнее, предприимчивее, больше наживают, им пора заявить о самостоятельности...»
Столкновение «россиян» – купцов из Москвы, Петербурга и Нижнего Новгорода – с «сибиряками» напоминало подчас идеологическое противостояние. Москвичей вполне устраивало угнетенное состояние сибирского предпринимательства, их готовность работать «вторым номером». Имея хорошие связи в правительстве и при дворе, «российские» купцы не упускали случая указать «сибирякам» на их место.
Когда сибирские купцы самостоятельно вышли на связь с английскими коммерсантами, этот шаг вызвал самые различные оценки их деятельности в российской прессе. «Предприимчивость сибиряков, без сомнения, желательна и даже необходима», - считали экономисты. Но эти действия вызвали отпор со стороны российских европейских купцов, которые хотели, чтобы товарообмен Сибири развивался «далеко не с одной Англией». В Центральной России резкую критику вызвало требование сибирского купечества дать им возможность беспошлинного ввоза иностранных товаров морским путем. «Таких предприимчивых купцов, которые не прочь нажить рубль на копейку, благодаря беспошлинному привозу иностранных произведений, найдется немало и в Москве, и во всех уголках России», - писали центральные еженедельники. Объяснения действиям сибиряков, искавших новый торговый путь, давала все та же «Сибирская торговая газета»: «...им надоело оставаться «вечными данниками москвичей» и они предпочли сделаться данниками англичан, немцев и американских янки».
В 1874 году англичанин Уиггинс вошел на своём корабле в Обь. В 1875 году профессор Норденшельд на парусной шхуне достиг устья Енисея, поднялся вверх по реке на шлюпке, а затем на местном речном пароходе доплыл до Енисейска. В 1876 Уиггинс доставил на Енисей первые образцы товаров «на показ», его пароход поднялся на 1000 верст по Енисею до устья реки Курейки. Через год туда же прошли два парохода. Этими плаваниями могло быть заложено прочное основание для налаживания торговых связей Европы с Сибирью морским путем.
Торговля, затёртая во льдах политики
В 1877-78 годах был разрешен беспошлинный ввоз товаров в устье Енисея и Оби. В 1879-85 годах иностранные товары стали завозиться в устье реки Лены. Эти меры вызвали ожесточенное сопротивление фабрикантов Центральной России, которые настояли на запрете беспошлинного ввоза сахара, готового платья, сукна, полотна, стекла, спиртных напитков, чая, табака, лекарств, книг и других товаров – товаров, которые они сами поставляли в Сибирь. Разрешалось ввозить керосин, машины, корабельные принадлежности, земледельческие орудия, фаянс, музыкальные инструменты и ряд других товаров, производство которых российской промышленностью осваивалось с большим трудом.
Двадцать лет в этой торговле активно участвовали русские купцы, но с 1887 года они полностью были вытеснены иностранцами. Ряд сибирских предпринимателей, включая А.К. Трапезникова, А.И. Щербакова, М.Е. Функа, Э.Р. Вардоппера, пытались воздействовать на сибирские и петербургские власти. Тюменская городская дума вместе с пароходовладельцами направила ходатайство об открытии морского пути в Сибирь.
В 80-е годы попытку проторить дорогу в Европу предпринял и сам Алексей Иванович Щербаков. Вместе с компаньоном М.Е. Функом он выехал в Лондон, зафрахтовал 4 судна и отправил их из Гулля с грузом английских и французских товаров. Навстречу этим судам из Барнаула и Бийска вышли пароходы с баржами, груженные сибирской пшеницей. Хорошие урожаи хлебов, повторившиеся несколько сезонов подряд, могли принести существенную выгоду. Казалось, данное предприятие должно было обогатить обе заинтересованные стороны, но английские суда, не смотря на ряд энергичных попыток, не смогли пробиться через льды Карского моря. Щербаков получил известие о том, что английские суда, «встретя неодолимые препятствия в громадном количестве льдов,.. вынуждены были возвратиться в Англию». Сибирские же пароходы, тщетно прождав две недели в Обской губе, вернулись обратно в Тюмень.
На страницах «Сибирской торговой газеты» Щербаков рассуждал о том, что удачно проведенные экспедиции английских и сибирских коммерсантов должны были, казалось, «укрепить веру в возможность установления прочных торговых отношений Европы с Азиатской Россией и поощрить торговых людей к дальнейшим попыткам в этом направлении». А.И. Щербаков утверждал, что Сибирь может быть достойно представлена на европейском рынке, товары сибирских производителей давно стали привлекательными для иностранцев. Особо стоял вопрос о вывозе сибирского хлеба. В Тюмени скапливалось до 5 млн. пудов хлеба, залеживающегося годами, продажа его шла по крайне низким ценам. В то же время обрабатывающая промышленность была заинтересована в дешевых машинах, которые из-за неповоротливости отечественных производителей можно было получить только от иностранцев. Щербаков напоминал о неудачных попытках сибиряков пробить льды северных морей, о погубленных судах, об огромных убытках, понесенных предпринимателями, но не остановивших деятельных сторонников подъема сибирской экономики.
Но министерство финансов, очевидно, иначе смотрело на возникающую торговлю. С 1898 года беспошлинная торговля по Северному морскому пути была запрещена, и это в очередной раз остановило развитие Сибири.
Будут помнить?
Будучи разносторонне развитым человеком, Щербаков многое сделал для подъёма не только экономики, но и культуры. В 1883 году он основал в Таре общественную библиотеку. Тем самым он положил начало библиотечному делу в Омском Прииртышье: тарская библиотека – первая в регионе.
На формирование его патриотических чувств большое влияние оказал Ефим Иванович Малахов, просвещенный тарский купец, краевед, археолог, открывший в Таре частный археологический музей (первый музей на территории нынешней Омской области), составивший археологическую карту Тарского уезда, получивший на Первой Всероссийской этнографической выставке за свою археологическую коллекцию одну из девяти золотых медалей. Да и сам Щербаков был не чужд археологических изысканий.
Городской сад в Таре, сегодня называющийся безликим «парком культуры и отдыха», до революции носил имя «Щербаковского». Сохранились два каменных дома в центре Тары, принадлежавшие Щербакову, ещё один – сгорел в 80-е годы. На базе складских помещений, выстроенных Щербаковым, в Таре в советское время действовало не одно предприятие.
Вклад Алексея Ивановича Щербакова в развитие экономики Тарского уезда, занимавшего большую часть нынешней территории Омской области, в развитие бумажного производства Сибири, в развитие международной торговли по Северному морскому пути – это лишь эпизоды из бурной жизни этого поистине великого деятеля. К сожалению, когда-то забытого потомками.
…Из другой трубы вытекает
«Земля – землица», Республика Татарстан, Владимир Белосков
С ноября семья Шарафутдиновых из села Бурметьево Нурлатского района начнет выплачивать основное тело кредита, взятого в банке на строительство семейной фермы. Это почти 80 тысяч рублей в месяц. А доход от продажи молока — около 70 тысяч рублей. Ситуация…
…На семейной ферме Шарафутдиновых я впервые побывал примерно полтора года назад вместе с главой района Наилем Шараповым и управляющим допофисом Россельхозбанка Айдаром Хафизовым: тогда только-только шло строительство. Соблазн для Шарафутдиновых был велик: Министерство сельского хозяйства и продовольствия республики выделяло бюджетные средства для компенсации половины затрат на покупку технологического оборудования, по 40 рублей за килограмм живого веса скота, на инженерные коммуникации и обустройство территории. А также один миллион рублей на строительство фермы после выполнения 80% строительно-монтажных работ. Кроме того, и руководство района, понимая, что дело политическое, поддавливало: стройте, поможем. В общем, 60% затрат брали на себя республика и район.
Правда, и оставшиеся 40% — сумма тоже немалая, более 3 миллионов. У Шарафутдиновых таких денег не было, и они изо всех сил старались решить вопрос: где взять кредит? На личное подсобное хозяйство давали только 700 тысяч — это мало. Значит, нужную сумму можно было получить, оформив ссуду на крестьянско-фермерское хозяйство, но в этом случае требовался солидный залог.
Айдар Хафизов, в свою очередь, ломал голову над тем, как бы этот кредит — в сумме более 3 миллионов — предоставить. С одной стороны, застройщики — люди серьезные: глава КФХ Зиля Миначтиновна — предпринимательница, ее супруг Ахтям Минсалихович — бывший руководитель хозяйства, зоотехник по образованию, работал в нефтяной организации с неплохой зарплатой.
Но требования банковской инструкции жесткие. Это как столб, который не перепрыгнешь.
Как бы там ни было, а банковский кредит Шарафутдиновыми был получен, семейная ферма построена, коровы завезены и стали давать молоко.
…Где-то через год состоялась новая встреча с трудолюбивой семьей. Первое, что тогда бросилось в глаза, это чистота. На задах стоит ферма, а ни тебе навоза, ни запаха. Хоть в тапочках ходи. Блестят на солнце стены и крыша из профиля, внутри — молокопровод, автопоилки, молочный блок с компьютером, навозоуборочный транспортер. Ни дать ни взять — заграница! Именно такие, красивые и высокотехнологичные фермы взялось субсидировать государство.
Однако уже тогда супруг Зили — Ахтям Минсалихович — поделился тревогой:
— Вот смотрите, — говорит он, — мы сейчас продаем в сутки 300 килограммов молока. За месяц получаем примерно 100 тысяч рублей. Вроде бы неплохо. Но!..
Он сделал акцент на этом «Но!».
— 58 тысяч рублей я должен ежемесячно гасить по долгам за ранее взятые в Россельхозбанке кредиты. Плюс к этому надо платить за электричество, за газ, за вывоз навоза, а зимой — снега. Бывает, что выходит из строя электромотор, или с автопоилками случаются нелады, или с транспортером… И на все нужны деньги. Вот и считайте — маржа остается не шибко большой. Так что я продолжаю работать в нефтяной организации: пусть всего 15 тысяч в месяц у меня там выходит, но и они не лишние.
Прошли еще полгода. Недавно состоялся новый разговор с Шарафутдиновыми в тот момент, когда семья копала картошку. Оторвавшись от дела, Зиля Миначтиновна обрисовала ситуацию так:
— У меня сейчас 30 коров, из которых доятся 24, остальные в запуске. Дою, кормлю и убираюсь одна — муж на работе, сын — в школе. Ежедневно продаю 250-270 литров молока первым сортом. Ежедневная выручка получается порядка 2330-2350 рублей, в месяц — около 70 тысяч…
Семьдесят тысяч — звучит красиво. Но…
— А когда вы начнете выплачивать основной долг по кредиту, какой будет ежемесячная сумма?
Шарафутдинова ответила:
— С ноября ежемесячно будем выплачивать почти 80 тысяч. И так — в течение 6 лет…
Да, двухлетняя банковская отсрочка платежа основного долга у Шарафутдиновых заканчивается, наступают суровые будни.
Вот тут-то и наступает головомойка: доход семейной фермы — 70 тысяч, расход — 80 тысяч, не считая более мелких затрат. И что же это за экономика вырисовывается? Убыток?!
Но подождите! А разве может быть убыточной ферма, над которой, образно говоря, реет флаг Татарстана? Да что там — и России тоже. Ферма, над которой воздвигнут ореол спасительницы деревни? Хранительницы сельского уклада жизни, а значит и нравственных устоев? Это только представить — ежедневно убираться, кормить и поить коров, доить и выгуливать, следить за их физиологическим состоянием и здоровьем, а в итоге каждый месяц искать где-то дополнительно 10 тысяч рублей, чтобы рассчитываться с долгом. Что-то тут не складывается.
Шарафутдиновы — не новички в животноводстве. И до строительства семейной фермы содержали на подворье много скота. Знают, как ухаживать за буренкой. А в исконно деревенском понимании буренка — это кормилица. Где же сливки-то?
Вот и снова, в который раз, выплывает на повестку дня вопрос закупочных цен. Шарафутдиновым в Нурлате выплачивают за литр молока 1 сорта 9 рублей. Если при такой цене корова не становится кормилицей, значит, эта цена не нормальная, сформировалась искусственно. И если государство не может повлиять на эту цену, то оно может, к примеру, назначить дотацию за молоко. И эта идея не революционная. В Альметьевском районе за каждый литр проданного молока населению доплачивают по 5 рублей. Была практика, когда и из республиканского бюджета доплачивали по 2 рубля за литр. В связи с засухой 2010 года принималось решение о бюджетной поддержке личных подсобных хозяйств населения, содержащих коров. Да что там далеко ходить, и в этом году в расчете на каждую корову в течение мая-августа выделялась из республиканского бюджета субсидия из расчета по 580 рублей в месяц. И это значит, что наверху есть понимание ситуации, есть государственный подход, ибо, как гласит мудрость: «Есть корова — есть деревня, есть деревня — есть государство»…
Да, поддерживать из бюджета сельхозформирования всех форм собственности в течение года — денег, наверное, не хватит. Ведь Татарстан — самый молочный регион в стране. Но у семейной фермы — особый статус, она названа, и вполне резонно, деревнеобразующей структурой. На такой ферме воспитывается, не побоюсь сказать, человек новой формации. Человек, приспособленный жить и работать в рыночных условиях, конкурирующий с фермерами самых развитых стран. В одночасье такие люди не появляются. Ибо на протяжении всех лет советской власти нас воспитывали работать поменьше, а есть и пить послаще. В разные годы шла борьба за 8-часовой рабочий день, за 5-дневную рабочую неделю, за регламентацию поголовья скота на подворье и количества садовых насаждений на участке… Мы семимильными шагами шли к коммунизму, где каждый жил бы в свое удовольствие — «от каждого по способностям, каждому по потребностям». Коммунизм не построили, а идеалы в памяти, в крови, в генах остались. Достаточно взглянуть на основную массу нынешнего поколения молодежи: им хочется при минимальных усилиях все и сразу. И избавиться от таких предрассудков не так-то просто.
Фермеры, владельцы семейных ферм — это люди, которые встали в авангарде нашего общества, взявшего курс к новым горизонтам и к новым идеалам, основанным на реалиях. Им — тяжело, им — нелегко. И им надо помочь. Хотя бы на период выплаты долгов по кредитам. Потом будет легче.
И тут надо жестче спросить с руководства районов. Ведь в некоторых из них так и не взяли на себя 30-процентные расходы на строительство семейных ферм, предусмотренные республиканской программой. В частности, по словам Шарафутдиновых, из бюджета Нурлатского муниципального района им не выделено ни рубля.
Мы обратились по этому вопросу к главе района Наилю Шарапову. Вот что он ответил:
— Программа не обязывает и в районном бюджете не заложена такая помощь. Тем не менее Шарафутдиновым мы отдали бесплатно два десятка коров. Они помнят об этом? Да и половую плитку тоже дали...
Где тут правда, сразу не скажешь. Но вот такая картина вырисовывается: в районе построено 25 семейных ферм, действуют 15. И сосед Шарафутдиновых по улице, тоже построивший красивую семейную ферму, на сегодня распродал всех коров — не потянул…
А теперь вернемся к деревенской практике, к Шарафутдиновым, к их экономике. Возможно, кто-то дотошный, поразмыслив, скажет: а приплод? У них же от каждой коровы ежегодно рождается теленок. Это же тоже доход? Правильно. Посчитаем и тут. Если содержать теленка, нужно помещение, а это — расходы. Если продавать теленка, то его надо вырастить примерно до 6-месячного возраста, чтобы затем выручить 14-15 тысяч рублей. Дороже у семейной фермы не получится. Так что если вычесть затраты на строительство сарая, на корма, на электричество, на ремонты, услуги ветеринара и т.д., то и тут довесок в рублях выйдет не ахти.
Так рассудили и Шарафутдиновы, и стали откармливать телят до сдаточных кондиций, то есть до 400 и более килограммов. Продать такого бычка — это около 40 тысяч рублей дохода. Неплохо, да? Умножить на 30 — солидно. Это уже заработали хозяйственный расчет, частная экономика. Но и тут не все так просто. На выращивание бычка или телки на мясо до такого веса требуется полтора года как минимум. В настоящее время на семейной ферме несколько бычков и телок достигли такого веса.
В общем, не утомляя читателя долгими расчетами, скажем, что от продажи скота Шарафутдиновы будут иметь еще примерно 60 тысяч рублей выручки в месяц. Это без всяких форс-мажорных обстоятельств, которые подкарауливают крестьянина на каждом шагу. Отнимем затраты хотя бы на корма — это около 30 тысяч рублей. В общем, получится примерно 30 тысяч рублей зарплаты в месяц. В лучшем, повторюсь, случае. Согласитесь, для деревни вроде бы и неплохо. Но! Убежден, что вопрос, который задаст на сегодня 90 процентов сельского населения, прозвучит примерно так: а стоит ли убиваться ради 30 тысяч? Ведь даже за одной-двумя коровами ухаживать непросто, а тут — целых 30, да еще шлейф молодняка?
Сегодня задаются таким вопросом не только те, кто смотрит со стороны, но и сами владельцы семейных ферм, которые ощутили «прелести» работы на такой ферме своим «горбом». Не в лучшем настроении и те, кто, построив «семейную ферму», привлек туда наемную силу, поскольку в их карман денежный ручеек и вовсе не течет. Разве что чуть-чуть капает.
Сейчас действующих семейных ферм в республике более 400. Через два-три года будет 1000. И так, друг за другом, владельцы все большего количества семейных ферм будут подходить к той самой черте, за которой начнутся мучительные размышления: а туда ли мы пришли?
Дата добавления: 2018-08-06; просмотров: 255; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!