Каковы основные черты древней и современной мысли (и культуры)?

(……………………)

Историко-феноменологическая схема развития этого цикла такова: до-сократики ставят проблему космологии и онтологии, встречают в ней неизбежные противоречия, которые приводят к полному скепсису софистов. Но в полноте чистого отрицания и зарождается самая сущность греческой философии, так как новое слово, которое она внесла в общее развитие человечества — ПРОБЛЕМА ПОЗНАНИЯ.

Сократ воплотил в своем сознании этот момент общечеловеческого развития, и в трагедии его личной судьбы впервые выразилась трагическая антитеза между бездушной порабощающей формой (жречеством) и свободой духовной сущности. Он был первым, открывающим нескончаемый ......……...... Далее Платон развил начала, положенные Сократом, основывая диалектику как метод, но этот метод хотя и привел его к концепции идеи как высшей реальности, но не освободил от дуализма.

Дальнейший ход философии, вплоть до закатных времен эллинизма в смысле гносеологии, есть разработка диалектического метода.

Великий перелом в феноменологии Духа — Явление Христа — дал особое направление всей философии и привел ее по содержанию к Христологии, причем метод диалектики в учении о Логосе и в чистой Христологии показал всю свою познавательную мощь, но одновременно и недостатки его тогдашнего развития: диалектика формы не соответствовала диалектике содержания, познавательный анализ еще не разложил кажущуюся непосредственность предположительного содержания, и поэтому дальнейшее синтетическое построение философских систем поражено было догматизмом.

Но в результате развития цикла осталась закрепленной сама постановка проблемы знания и метода философского мышления. Отныне эти два момента становятся неизбежными в пути развития познания.

Согласно общему филогенетическому закону, новый цикл истории начинается со схематического, символического прохождения через предшествовавшие формы. В этом смысле средние века не дали существенно нового в развитии мысли, несмотря на их большое значение как цивилизационного периода. Для наследников греко-римского мира, не внесших новых проблем, их роль, главным образом, сводилась к формальной разработке полученного философского наследства, преимущественно для нужд теологии, царившей над всей культурой и уже застывшей в святом кругу традиций, соборных правил и запрещений; таким образом, средние века скорее устраивали полученное от предыдущей эпохи, нежели развивали философию.

Справедливо поэтому, собственно начало нового цикла, "новой философии" связывают с именами Декарта и Бекона. Если динамическим принципом первого периода является знание, хотя еще и не прошедшее диалектику познания (джнана-йога), второго периода — благо, этический принцип (бхакти), то принципом третьего периода является действие (карма-йога).

Первый период поставил проблему бытия вообще, второй — познание бытия, третий — бытие познающего субъекта. Начальный период диалектики развил проблему так, что проблема предыдущего цикла переходила в проблему последующего. В этом смысле новая история справедливо остается веком индивидуализма. Новая оценка личности дана была Христом, но как философская проблема она осозналась лишь с периодом новой философии, начинающейся с провозглашения положения: "Я мыслю, следовательно я существую" — как исходного принципа познания и условия его возможности.

Философия начинается с ничто; как принцип отрицания есть условие возможности развития диалектики, ее миропроявления жизни, как скепсис есть условие возможности развития философии, ее динамический принцип, но как отрицание, не создает, а производит, не зарождает, а лишь производит (ср. выше Мать богов), так и скепсис есть не активно-творческое начало философии, но ее пассивно-творческое начало. Скепсис есть необходимое в явлении (философии) и для явления (философии) — величина, которая настолько есть произрождающая, поскольку она есть разрушающая и обратно.

Скепсис и догма связаны между собою. Начало нового цикла есть разрушение старого, и скепсис в такой момент являет всю мощь своей диалектики.

Первое движение новой философии есть раскрепощение от догматико-теологических уз, в которых она пребывала начиная с византийских времен. Это дело совершает скепсис. Два великих начала философии — конкретизирующее начало Диониса и абстрагирующее начало Аполлона (уже ярко выявленные греческой философией, прошедшие через средние века в борьбе реалистов и номиналистов) вновь возрождаются в рационализме и сенсуализме до-кантовского периода.

Как Сократ воплотил в лице своем сущность греческой философии, первый сказал ее новое слово — проблему познания, так и Кант сказал новое слово третьего периода, выдвинув проблему человека.До Канта активным диалектическим началом философии являлись чувства и разум. Кант ввел третье начало — волю ("Критика практического разума") и тем закончил диалектику субъективных начал философии. Лишь со времени Канта приобретает значение проблема волюнтаризма, завершающаяся призывом Ницше к переоценке всех ценностей и к преобразованию человека. Кант разрешил диалектику познавательного сенсуализма и рационализма расторжением связи между субъектом и объектом, и тем превратил вещь в себе в непостижимую отвлеченность, бытие которой выражается лишь как отрицание ее существования, а субъект — в лишенное бытия существование антиномичной в себе схемы чистого разума. Таковыми оказались диалектические результаты критической философии.

Вся задача последующего классического периода философии осознается как стремление восстановить эту разбитую связь и создать диалектическое единство нерасторжимых моментов Бытия субъекта и объекта, рассеченных мечом неумолимого анализа великого кенигсбергского разрушения.

В классический период диалектика философии тождественно выражалась в трех своих моментах тремя великими системами. Философия Фихте характеризуется волюнтаристически, в основе ее лежит действие, философия Шеллинга характеризуется эстетико-иррационалистически (то есть, в основе ее лежит момент иррационалистического созерцания). Философия Гегеля характеризуется логически (рационалистически), в основе ее лежит умозрение и абсолютное понятие. В диалектическом развитии проблемы познания, нашедшей полноту своего выражения в абсолютном методе гегелевской логики, очерчивалась с еще большей настоятельностью проблема познающего Субъекта. Гегель в своей "Логике" предпослал "Феноменологию Духа", но Пневматология и Пневмотеургия есть не только начало логики как науки о познании (гносеология), но и ее завершение, не только ее источник, но и то иное, во что Логика переходит.

Несмотря на глубинность постановки проблемы познания классического периода философии, несмотря на имманентную неопровержимость таких систем, каковой является система Гегеля, несмотря на их целостность, завершенность, они оказались недостаточными для жизни, не удовлетворяли ее требованиям. Эти системы в настоящее время очень часто называют великими руинами, поражающими своей грандиозностью, совершенством, и именно потому возбуждающими глубокий пессимизм, разочарование в силах духа человеческого, в стремлении достижения реальности, в постижении адекватной системы — в грандиозных системах немецкой философии кажутся неисчерпаемыми все возможности постижения Реальности.

Системой Гегеля завершился первый диалектический цикл гносеологической проблемы новой философии, закончился классический период; ............….... в полноте своего завершения переходит в свою противоположность, в иррационализм.

Властители дум второй половины XIX века — Шопенгауэр, Гартман, Штернер, Ницше с возрастающей силой развивают Дионисийский иррациональный момент сознания, доведя силу отрицания до патологии, которую они воплотили в патологии своих индивидуальностей.

Полвека до смерти Гегеля (1831) представляется периодом отрицания утверждения классического периода. Но если, по существу, в гносеологию этот период не внес ничего нового, существенного, то он развил и диалектически выявил поставленную предшествующим периодом проблему гносеологического субъекта. Стесненная рационалистической формой философии, феноменологическая дисциплина в своем стремлении освободиться из-под опеки философии, все же была оплодотворена силою ее метода.

Влияние гегелевской философии оказалось особенно сильно на науках биологических, осознавших себя, по существу, эволюционистическими, динамическими науками и преодолевших статическую форму, в которую они были закованы до этого. Эволюционизм, заложенный в Кант-Лапласовской теории, в своем дальнейшем движении выразился в Ламарк-Дарвиновской теории развития живых организмов и, в частности, человека. Биология включила человека как последнее звено в цепь живых динамизмов[7] на земле, но не заключила принципиально этим звеном цепь, разбив миф о венце творения. Они естественно-исторически выразили ту проблему, которую философия уже давно нащупывала в иных аспектах (логическом, феноменологическом, мистическом и т.д.).

(…………………..)

Ни сенсуализм, ни рационализм не оказались в силах дать адекватное знание для того, чтобы свидетельствовать о достоверности, выдвинулся третий момент — воля, которой сначала и была приписана способность достоверного свидетельства о мире как о практическом моменте. Кант, Фихте и последующие мыслители, особенно Шопенгауэр, выявили недостаточность одной воли для создания адекватного, положительного миросозерцания, миропостижения и из силы положительной (категорический императив Канта, постулат Фихте) превратили ее силу отрицательную, введя ее сначала как иррациональный элемент, сочетанный с разумом (Шеллинг), а затем, развили антитетику воли и разума, причем воле приписывалось одно бытие, а разуму — одно представление. Результатом этой диалектики было сознательное разумение разумом воли (бытия) (Шопенгауэр). Таки образом, все три элемента психики оказались диалектичными и как изолированные моменты не удовлетворяли требованиям познания.

Философия обратилась к переоценке ценностей и к призыву о необходимости преодоления человека (Ницше). Наука, оторвавшись от философии, зашла в тупик необоснованного гносеологического позитивизма и практически оказалась неспособной разрешить социологические антитезы (индивидуум и общество); необходимо потеряла свое место "царицы разума", управляющей человечеством и направляющей его к счастью и благу, как она претендовала это сделать, вытесняя положительную философию — религию и незаметно усваивая ее черты и задачи; позорно превратилась в служанку техники, признав диктатуру разнузданных хаотических сил, приведших человечество к катастрофе мировой войны.

Пророчество Ницше, что его книги предназначены "для всех и ни для кого", осуществилось в точности. Небывалый успех сопутствовал "Заратуштре". Такой широкой популярностью не пользовался, пожалуй, ни один из новых философов. Благодаря своей внешней доступности (поэтической форме и т.п.) "Заратуштра" широко овладел умами, но не одна форма, конечно, была этому причиной; в нем чувствовалась какая-то правда, которую автор услыхал как требование человечества, провозгласил ее, и люди ответили ему миллионноустным утверждением. Правда — это есть лозунг, брошенный Ницше: человек есть то, что должно быть превзойдено. Но правда эта была воплощена в большую ложь — в положительный образ "сверхчеловека". Эта ложь была неизбежна, без нее не могла проявиться правда в массах, но она была гибельной для системы. Философия Ницше не была опровергнута, но она была низвергнута, потерпела крушение и, прежде всего в личной трагедии ее автора. Но лозунг остался, этот лозунг — единственная, все напоминающая правда Заратуштры — оказался ни для кого, даже не для того, чьими устами он был провозглашен. Физическое тело Ницше оказалось не в состоянии вынести испепеляющую силу озарившей его правды; родив эту правду, пропустив ее через себя, исказив в преломлении, оно оказалось разбитым; брошенный им в массы образ был растерзан, как некогда Орфей — обезумевшими вакханками, и низведен до скотских кошмаров всевозможных "саниных"; но как уносимая волнами голова Орфея повторяла свой странный призыв: "Эврика, Эврика!"[8], так и подхваченная мутным, вспененным людским морем проповедь Заратуштры непрестанно несла одну непонятную весть: "Человек есть то, что должно быть превзойдено".

Философия, истощив свои силы на непрестанной дыбе гносеологии, недооценила глубину его трагедии. После Ницше ее занятие — реставрация, род всяких "нео".

Гегель установил в новой философии понятие "вещи в себе", как вещи неосуществленной, имеющей бытие в себе "для себя", но не для другого. Такой "вещи в себе" он противопоставил вещь в ее осуществлении. Это понятие "вещи в себе" целиком аналогично понятию непроявленного и проявленного философии Веданты (ср., например, Гита, 28. "Не проявлены существа в начале, проявлены в середине, не проявлены также в исходе...", и учение о ……….. эллинистов). Свою мысль Гегель в "Науке логики" даже иллюстрирует примером отношения семени и зародыша и взрослого существа (человека), проходящего все стадии развития. Очень интересно сопоставление этого учения с учением о ……….. Веданты. С этой точки зрения рассматривает Гегель и человечество в целом, как проявляющийся самосознающий дух. Учение каббалистов об Адаме Кадмоне и о задании, полученном Человеком (Адамом) возделывать "адамическую почву", стоит также чрезвычайно близко к этим взглядам. Вкушением от плодов древа познания началась трагическая диалектика человека как "вещи в себе", разворачивающейся в своем проявлении.

Древность знала[9] этот принцип эволюции и выразила его в более или менее мистических (ибо вся философия древности мистична и по существу неотделима от религии) формулах.

Эллинисты и гностики, опираясь на греческую философию и вместе с гимнософистами (йогами), применяли его в индивидуальном методе развития. Это сознание необходимости эволюции человека мы можем проследить из глубокой древности, как завет тех систем, которые видны нам на заре нашей культуры, и до самых последних времен через гностиков, Оригена, Канта, Гегеля и Ницше и после него.

В тиши библиотеки Румянцевского музея незаметно работала мысль человека, и только преломленные отсветы ее проявлялись то тут, то там, и озаряли крупные фигуры: Достоевский, Соловьев, Трубецкой, Толстой оказались задетыми этой мыслью, но то подлинное, что дал Федоров, прозвучало тогда, когда сам он ушел в сторону отцов. "Философия общего дела" — дерзновенное новое слово, Апокалипсис ХХ века, остающийся таким же таинственным, спорным, как и Апокалипсис I века. Это еще философия будущего, ибо не нашлось еще тех могучих плеч, которые смогли бы поднять ее тяжесть, пронести далее в сознание человечества. Трудно себе представить нечто более противоположное, чем "Заратуштра" и "Записки от немудрого". И вместе с тем, если Ницше писал для кого-нибудь из своих современников, то этот "кто-нибудь", "никто" был именно Федоров. Очами прозорливца проникнул Федоров за завесу, на которой Ницше начертал свой лозунг, и там, в глубинах будущего, он увидал единое, освобождающееся, "воскресившееся" человечество и единый Храм. И так ясно увидел, что это видение стало для него неотъемлемым общим Делом, с которым НЕЛЬЗЯ МЕДЛИТЬ НИ МИНУТЫ.

Строго упрекает он Соловьева за его нерешительность в выявлении "Идеи", несмелость призыва. Как для истинного пророка, для Федорова было непонятно, как могут другие не видеть того, что так четко, так ясно видит он.

Другой смелый мыслитель, прошедший через все искушения западной философии, но исходящий не от нее, нашел в себе смелость начать воплощать то, что созерцал Федоров. В Дарнахе бился пульс живой, творческой мысли и "общего дела". Штейнер умер, но не умерла идея, ибо она живет вне своего осуществления и принимает многообразные формы.

В вопле саморазрушающейся культуры, в гносеологических дебрях философии, в Авроре Бетховена, в мистериях-драмах Вагнера, в метаниях Скрябина — всюду слышен один ... клич: Человек есть то, что должно быть превзойдено.

Если задачу древности можно было охарактеризовать как джнана-йогу, задачу эллинизма — как бхакти, то задача современности характеризуется как карма-йога.

МЫ ДОЛЖНЫ ВЫПОЛНИТЬ ТО, ЧТО ОСТАВИЛА НАМ В НАСЛЕДИЕ ДРЕВНОСТЬ, КАК НЕПОСРЕДСТВЕННОЕ ЗНАНИЕ, что разработано последующими эпохами, вплоть до наших дней, как познание. Для выполнения этого нужно Новое Слово. Познание управляется двумя великими началами, как бы они ни назывались на протяжении своей многотысячелетней диалектики, — началом абстрагирующим, исключающим и тем создающим личность — началом Аполлона — и началом конкретизирующим, включающим и тем утверждающим нераздельность бытия — началом Дионисийским.

Беспредельная абстракция Аполлона приводит к пустоте формы, лишенной всякого содержания, формы как пустого названия. Беспредельная конкретизация лишает бытие всякой формы, всякой обобщенности. Если в первом случае смысл исчезает вследствие отсутствия содержания, то во втором — вследствие отсутствия формы. Форма и содержание суть моменты одного диалектического целого. Связывает эти моменты движение. Психологически разум и чувство связывает воля. Но то, что связывает (именно в силу того, что оно связывает), есть то, что мы разбираем, то есть, полагает разделенность, опосредованность, а не непосредственную слитость. Так остаются три начала психики неразделенными (связанными, а не разобщенными), но и неслиянными (то есть, связанными, а не неразличимо слитыми).

Древность в глубоком прозрении Реальности утвердила единство санкхьи и йоги (Аполлона и Диониса) и их разрешение в едином духе (Нараяне Пуруше) — Абсолют, Пуруша, Нараяна — как бы мы ни называли, есть цель, развитие духа есть Путь. Таков завет древности, как бы он ни выражался. В этом абсолютно согласны как древнейшие ее писания (Веды, Упанишады и пр.), так и ее последнее слово — Евангелие (см. Матф. 5, 48; Иоанн. 14, 6 и многие др. места).

Трудность проблемы сознания заключается в устранении иллюзии неподвижности его. Эта иллюзия также необходима для развития и движения сознания, как необходима иллюзия неподвижности земли для движения на земле, можно сказать, что она биологически, прагматически полезна, но фактически не верна. В гносеологии это выражается законом тождества, на который разум всегда опирается, чтобы закрепить свои достижения, и который всегда нарушает, чтобы продвинуться дальше. Гегель глубоко прав, изображая диалектику бытия, как диалектику абсолютной идеи, которая есть и начало и конец ее. В этом он находится в совершенном согласии с древностью (ср., например, эволюцию мира по Упанишадам, учение о Логосе александрийцев и пр.), но он не прав в том, что "вливает вино новое в мехи старые"; его употребление терминов "понятие" и "разум" гораздо более широкое, чем обычное, и это влечет к недоразумениям и слишком односторонне-рационалистическому пониманию системы. То, что Гегель называл "умозрением", не есть простая деятельность разума в обычном смысле слова. Недаром говоря о первом моменте умозрения, о бытии, Гегель сближает свое понимание бытия с "чистым воззрением", "чистым мышлением", пространством и, наконец, с Брамою, как его понимает индус — внешним образом, неподвижным, без движения, чувства, представления, фантазии, желания и т.д. — из года в год взирающий на кончик своего носа и повторяющий про себя лишь Аум, Аум, Аум[10], или даже не говорящий ничего. "Чистое мышление" Гегеля есть более чем мышление, но сам Гегель недостаточно выявил этот необходимый момент своей системы; так глубоко понимая эволюцию, он все же недостаточно ясно показал, что само мышление в своем диалектическом развитии хотя и сохраняется, но изменяется в себе. Иррационализм сам по себе также мало плодотворен, как и рационализм. Иррационализм есть отрицание, силой которого движется в диалектике утверждение (рациональное). Истина — в их синтезе.

"Санкхья и йога приводят к одному, и это целое есть Нараяна". Феноменологически, биологически сознание развивается и движется все выше и выше. Иррациональное есть перцепционное поле сознания, рациональное — его апперцепция. История показала насколько плодотворен и необходим бывает иррационализм в переходно-творческие моменты развития. По существу, ни одно великое движение духа (изображение[11], открытие, даже философское) не совершалось рационально, но всегда "непосредственно интуитивно" и лишь затем "рационализировалось".

То, что называется "мистическим", "таинственным", "непостижимым" и пр. есть подлежащий обработке пласт действительности. Чем больше этот пласт, тем медленнее идет обработка, и тем больше в нем "мистики".

Сознание в процессе работы развивается, увеличивается количественно и потому неизбежно меняется качественно, по общим закона диалектики качественного и количественного, причем то, что составляло непреложный закон для предыдущего цикла развития, может оказаться уже относительным для последующего цикла, и в этом отношении — неверным и тормозящим дальнейшее развитие. Так, например, было с законами логики, которые представлялись абсолютными, но по мере роста сознания были сняты в своей абсолютности и заменены диалектическими законами, таким образом, мышление диалектическое значительно отличается от мышления статической логики.

Если для последнего положение "умом оглобли не выдумаешь" (пресловутое кантовское 100 реальных и представляемых таллеров) непосредственно очевидно, то для первого оно представляется далеко не таким, ибо для такого мышления мысль динамична, а следовательно - активна и является творческой. Это момент, когда мышление и воля (действие) перестают быть моментами антитетики, но сливаются в единое, динамическое и реальное целое.

Индусы в своей тонкой и глубокой динамической психологии, которая скорее заслуживает название пневматологии, давно уже осознали эволюцию психики и, в частности, мышления и строго отличают манас как диалектический разум (разделяя его на низший разум (манас) — рассудок, и высший манас — чистый разум) от разума высшего, творческого и динамического — БУДДХИ.

Настоящий период, переживаемый философией, есть период накопления новых фактов, или иначе, количественного увеличения сознания, за которым следует качественное изменение.

___________________

[1] Так как текст получался частями, через разных корреспондентов, иногда только на время, для переписки, иногда в готовом, перепечатанном виде, то редакция не уверена в правильном расположении частей статьи. Также, возможно, что все выделения статьи (курсив, жирный шрифт, прописные буквы) были сделаны редакторами текста в разное время, поэтому восстановить оригинал не представляется возможным. Здесь и далее примечания редакции сайта БоЛеСмир.

[2] Возможно, Б.Л. Смирнов указал страницу немецкого издания. В русском издании «Критики чистого разума» (М. "Мысль", 1964 г.) указанные вопросы находятся на стр. 661.

[3] В оригинале «приём». Возможна опечатка переписчика.

[4] Вариант «в храме».

[5] В некоторых вариантах слово «явно» отсутствует.

[6] Название раздела добавлено редакцией.

[7] Возможно, ошибка, и нужно читать «организмов».

[8] Возможно, ошибка, и должно быть «Эвридика, Эвридика!».

[9] В одном из вариантов «сознавала».

[10] В одном из вариантов «ОМ, ОМ, ОМ»

[11] Возможно, ошибка, и должно быть: «изобретение».

Мы поможем в написании ваших работ!