ЭКСПЕРИМЕНТЫ С ЖЕРТВАМИ В БЕДЕ
Образ Нью-Йорка становится еще более полным благодаря экспериментам, разработанным для изучения реакции людей на жертву, попавшую в беду. В одном исследовании психологи Ирвинг Пилиавин, Джудит Родин и Джейн Пилиавин подстроили ситуацию, чтобы проверить, придут ли пассажиры нью-йоркского метро на помощь пассажиру, который внезапно упал[199].
Поскольку экспериментаторы хотели удержать свою аудиторию, они выбрали экспресс на 8-й Авеню между 59-й и 125-й улицами, который идет почти 8 минут. Пока один из ученых тайком делал записи, сидя в конце вагона, студент мужского пола стоял в начале вагона. Приблизительно через минуту после отправления поезда он «споткнулся» и рухнул на пол. Ему была дана инструкция лежать и не вставать, пока кто-то не придет ему на помощь. Если никто этого не сделает до прибытия поезда на станцию, другой ассистент поможет ему встать. В любом случае ученые должны были выйти на станции, затем повторить то же самое в другом поезде, идущем в другом направлении.
Эксперимент проводился в двух вариантах. В первом варианте пассажирам давали понять, что жертва больна, у студента еще до того, как он упал, в руках была палка. Во втором варианте предполагалось, что жертва будет казаться пьяной. В этом случае студент опрыскивал себя сильно пахнущим алкогольным напитком и нес бутылку в коричневом бумажном пакете.
Пилиавин и коллеги выяснили, что жертва с палкой получает помощь по крайней мере от одного пассажира в 62 из 65 случаев. Как и ожидалось, пьяная жертва получала помощь реже, но даже ей помогли в 19 из 38 случаев.
|
|
|
Психологи Бибб Латейн и Джон Дарли сообщают о серии похожих экспериментов[200]. В отличие от экспериментов Пилиавина и его коллег, их эксперимент был устроен так, чтобы только один единственный человек был в состоянии помочь жертве. В одном из них ассистент опрашивал студента в одной комнате, затем уходил в соседнее помещение, оставив его заполнять формуляры. Из соседнего помещения, отделенного от первого лишь тканевой занавеской, ассистент начинал кричать от боли: «О боже, нога! Я... я... не могу ею пошевелить. О, колено! Я... не могу... не могу... стряхнуть с себя это»[201]. В этом эксперименте, типичном и для множества других, 70% подопытных устремлялись на помощь жертве.
СНОВА КИТТИ ДЖЕНОВЕЗЕ
Нью-Йорк, где проводились описанные эксперименты с попавшими в беду жертвами, — это, конечно, еще и место, где 38 соседей Китти Дженовезе более получаса игнорировали ее крики о помощи, пока ей наносили раны ножом и насиловали (см. главу III). Откуда такой резкий контраст в поведении? Разбираясь с этим вопросом, Б. Латане и Дж. Дарли выяснили, что, если вместе с подопытным в помещении находится никак не реагирующий на происходящее посторонний человек, подопытный гораздо менее расположен помогать жертве. В эксперименте, в котором участвовала женщина с поврежденной ногой, например, только 7% подопытных, кого сопровождал пассивный свидетель, вмешивались. Латане и Дарли предполагают, что, когда в деле замешано более одного человека, происходит распыление ответственности.
|
|
|
Когда на месте происшествия оказывается всего один свидетель, помощь может исходить лишь от него. Хотя он может проигнорировать происходящее (из соображений своей безопасности или не желая «быть замешанным»), любые просьбы о помощи обращены лично к нему. Но когда свидетелей несколько, просьба о помощи не обращена ни к кому конкретно: вместо того, чтобы броситься помогать, наблюдатели делят ответственность между собой. В результате каждый может проявлять меньшую готовность помочь[202].
Латане и Дарли указывают, что, хотя соседи Дженовезе были одни в своих квартирах, каждый прекрасно понимал: другие тоже могут слышать ее крики. Таким образом, осознавая себя частью большой группы, ни один из соседей не чувствовал, что на нем лежит полная ответственность.
|
|
|
Это объяснение кажется вполне разумным. Но оно полностью противоречит результатам экспериментов Пилиавина и его коллег в метро. В этих экспериментах в вагоне было более восьми других пассажиров. И тем не менее почти во всех случаях, когда участвовала жертва с палкой, хотя бы один человек спешил на помощь. Пилиавин и коллеги также выяснили, что вероятность оказания помощи не сокращалась по мере увеличения числа пассажиров. В данном случае объяснение через распыление ответственности явно не работает.
Есть по крайней мере одно важное различие между ситуациями, с какими сталкивались подопытные в экспериментах Пилиавина и его коллег и Латане и Дарли. У первых подопытные имели все основания полагать, что другие пассажиры точно так же не знакомы с жертвой, как и они. В эксперименте же Латане и Дарли подопытные могли подумать, что безответный незнакомец — завсегдатай офиса, кто-то, кто знает жертву. Они могли предположить, что у этого человека есть основания для бездействия.
Но как результаты Пилиавина могут быть соотнесены с поведением соседей Китти Дженовезе? Большинство из них, как уже отмечалось, наверняка сознавали, что многие другие тоже могут слышать ее крики. От пассажиров метро их отличало то, что никто не мог знать наверняка, пришел ли кто-то на помощь жертве. Вполне понятно: каждый мог горячо желать, чтобы кто-то помог ей, и в то же время сам не хотел вмешиваться[203]. Если бы никто из пассажиров метро ничего не предпринял, каждый бы сразу знал, что жертва все еще в опасности. Соседи Китти Дженовезе не имели возможности знать, что никто другой не сделал простого, очевидного шага и не позвонил в полицию. Мы надеемся, что, знай они это, кто-нибудь наверняка взял бы трубку и сделал звонок.
|
|
|
РЕАКЦИЯ НА ПРОСЬБЫ О ПОМОЩИ
В дополнение к экспериментам с жертвой в беде Латане и Дарли посылали своих студентов на улицы Нью-Йорка, чтобы те обращались к прохожим с разными просьбами им помочь. Участников, которые по большей части казались «чистенькими студентами», просили быть максимально «неразборчивыми» в выборе респондентов. Они просили о трех видах мелкой необременительной помощи (спрашивали время, дорогу или просили разменять деньги), просили деньги или спрашивали имя у выбранного ими наугад человека. Результаты одного из вариантов эксперимента приводятся в табл. XI.1.
Любой, кто когда-либо ходил по улицам Нью-Йорка, всегда отмечал, насколько занятыми и спешащими кажутся большинство жителей этого города. Тем не менее немалое число людей все-таки были готовы остановиться и показать незнакомцу дорогу или сказать, который час. Меньшее число людей соглашались дать деньги или сообщить свое имя, но более трети благосклонно отреагировали даже на эти просьбы. Доля позитивных откликов была еще больше, если участник эксперимента давал себе труд сформулировать просьбу в более вежливой форме. Например, в ответ на «Прошу прощения, меня зовут... Не скажите ли, как вас зовут?» 64% людей давали свои имена. Когда студенты спрашивали: «Простите, не могли бы вы дать мне какую-нибудь мелочь? У меня украли кошелек», — 72% давали.
Такого рода исследования проводились практически в каждом более или менее крупном городе, где есть университет. Во всех этих исследованиях я видел результаты, очень похожие на те, что обсуждаются здесь. Я сосредоточил внимание на экспериментах, проходивших в Нью-Йорке, ибо трудно себе представить какую-то другую среду, более склонную к преследованию своих личных интересов. Здесь в интеракциях незнакомых людей почти полностью отсутствуют условия для принципа «ты — мне, я — тебе» и других форм взаимного альтруизма. Очевидная трудность модели эгоистического интереса состоит в том, что практически в каждом эксперименте ньюйоркцы вели себя иначе, нежели предсказывала эта модель.
ПРОБЛЕМА «БЕЗБИЛЕТНИКА»
Экономисты и другие ученые уже давно озабочены так называемой проблемой «безбилетника» — трудностью, которая возникает, когда группы пытаются производить общественные или коллективные блага на добровольной основе. Эта проблема связана с двумя простыми особенностями, характеризующими общественное благо: (1) когда оно произведено, трудно помешать людям его потреблять; (2) потребление его одним человеком не уменьшает ценность потребления другими. Наглядный пример — программы общественного телевидения. Когда транслируется эпизод «Театра шедевров», трудно помешать людям включить телевизор, а когда они его включают, они не уменьшают силу сигнала, доносящегося и до других людей. Проблема «безбилетника» заключается в том, что, хотя большинство людей может очень хотеть получить общественное благо, у каждого есть стимул рассчитывать, что заплатят за него другие. Таким образом, эта проблема очень напоминает дилемму заключенного: поведение, наиболее выгодное группе, не является самым выгодным поведением для индивида.
Один из путей решения проблемы «безбилетника» — использование принудительной власти государства. Поскольку налоги носят обязательный характер, мы фактически исключаем для себя вариант неучастия в оплате общественных благ, таких как очистка улиц. Таким образом мы обходим трудность, с которой часто сталкиваются в многоквартирных домах, где каждый жилец имеет стимул ждать, что кто-то другой вымоет вестибюль.
Модель эгоистического интереса предсказывает, что люди не будут добровольно вносить вклад в производство общественных благ. Точнее говоря, она предсказывает, что по мере роста потенциальных вкладчиков сумма, которую готов внести каждый, сокращается до нуля. Это предсказание часто называют «сильная форма гипотезы “безбилетника”». Когда психологи Джеральд Марвелл и Рут Эймс опросили ряд известных экономистов, верят ли они в то, что экономическая теория порождает это предсказание, все, кроме одного, ответили утвердительно[204]. (Единственным исключением оказалось заявление, что экономическая теория не производит никаких релевантных предсказаний.) Для тех, кто принимает сильную гипотезу «безбилетника», понятие «добровольного общественного блага» — оксюморон.
Эмпирические данные, опровергающие гипотезу безбилетника, столь же сильны и логичны, как и экономическая логика, на которую она опирается. Как, например, указывает экономист Джеймс Эндреони, благотворительность — в основном добровольное общественное благо, и тем не менее каждый год удается собрать отнюдь не символические объемы пожертвований[205]. Более 85% всех американских домохозяйств делает частные пожертвования благотворительным организациям, при этом среднее пожертвование составляет 200 долларов в ценах 1971 года. Религиозные организации собрали приблизительно 10 млрд в 1981 году, здравоохранительные организации и больницы — более 7 млрд, а гражданские оркестры — более 150 млн долларов[206]. И несмотря на их ежеквартальные жалобы, общественному телевидению и радио, как правило, удается собрать достаточно денег, чтобы оставаться на плаву.
Опытные адвокаты обычно имеют запасную стратегию на случай, если дело пойдет не так, как они надеялись. («Моя клиентка не стреляла в мистера Хиггинса, ваша честь, но если и стреляла, то это был момент временного умопомрачения».) Экономисты используют похожую стратегию, когда люди по каким-то причинам добровольно вносят вклад в общественное благо. В этих неудобных случаях экономическая теория предсказывает, что увеличения государственных вложений в общественные блага должны полностью «вытеснить» частные вложения. То есть каждый дополнительный доллар государственной поддержки общественных благ приводит к снижению частных вложений на 1 доллар. Однако, по оценкам экономистов Бертрана Абрамса и Марка Шмитца, дополнительный государственный доллар, идущий на поддержку благотворительной деятельности, всего лишь на 28% снижает объем частной поддержки[207].
Был также ряд экспериментальных исследований, результаты которых резко противоречат гипотезе «безбилетника»[208]. Психолог Робин Доус, лично участвовавший во многих из этих исследований, подсчитал, что к концу 1970-х годов их было уже более тысячи[209].
Эксперимент, проведенный Доусом, Жанн Мактэвиш и Хэрриет Шекли[210], передает суть этой обширной литературы. В каждом раунде эксперимента участвовала группа из восьми человек, незнакомых друг с другом. Подопытных просили дать два возможных ответа, «сотрудничать» или «не сотрудничать», что в результате давало выигрыши в форме дилеммы заключенного с несколькими участниками: отказ от сотрудничества всегда давал более высокий выигрыш, чем сотрудничество, но если все отказывались от сотрудничества, каждый получал меньше, чем если бы все сотрудничали. В таких экспериментах «отказ от сотрудничества» принимал то же значение, что и поведение безбилетника в случае общественных благ. Отказавшись от сотрудничества, человек получает выгоду за счет других участников.
Доус и коллеги провели четыре варианта этого базового эксперимента. В первом игрокам не позволялось говорить друг с другом, прежде чем выбирать. Во втором им разрешалось говорить на любую тему при условии, что она не будет иметь отношения к эксперименту. В третьем варианте им разрешалось обсуждать эксперимент, но нельзя было открыто заявлять о своем выборе. В четвертом варианте все ограничения были сняты. Игрокам разрешалось давать обещания, и в большинстве групп игроки объявляли о своем выборе на перекличке.
Во всех четырех версиях эксперимента от игроков требовалось отметить свой выбор незаметно для других. Им обещали также, что никому из игроков не будет рассказано о том, что выбрали другие. Это было сделано для того, чтобы отказавшийся от сотрудничества не испытывал страха искупления и, соответственно, чтобы не было практического способа заставить выполнить обещание о сотрудничестве.
При таких условиях гипотеза «безбилетника» предсказывает, что все откажутся сотрудничать. Поскольку конфиденциальность означала, что обещания не были обязывающими, коммуникация ничего не меняла. Однако вопреки этому предсказанию, единодушного отказа от сотрудничества не произошло ни в одном из четырех вариантов. Кроме того, результаты систематически различались в зависимости от объема разрешенной коммуникации. Чем больше людям давали общаться друг с другом, тем реже они отказывались от сотрудничества. Конкретные результаты эксперимента приводятся в табл. XI.2.
Многочисленные другие исследования показали, что есть тенденция к увеличению сотрудничества с возрастанием интенсивности коммуникации[211]. Модель эгоистического интереса не может объяснить этой тенденции. В конце концов, чуждый сантиментам рационалист понимает, что факт данного обещания не значит, что соблюдать его — рационально. Наоборот, структура выигрыша в этих экспериментах четко требует, чтобы обещание не соблюдалось.
Модель обязательства, наоборот, предполагает, что решения о сотрудничестве основываются не на рассудке, а на эмоции. Как отмечалось в главе VII, она, в частности, указывает на возможность связи между коммуникацией и сотрудничеством. С точки зрения рациональности обмануть незнакомого человека и обмануть кого-то, с кем вы лично знакомы, — совершенно одно и то же. Однако со стороны эмоций это абсолютно разные вещи. Личное обсуждение вопросов, даже не имеющих отношения к игре, превращает других игроков из простых незнакомцев в реальных людей. Обсуждение того, как «правильно» поступить в дилемме заключенного, еще более возбуждает соответствующие эмоции. И еще больший уровень эмоциональной вовлеченности отмечается, когда открыто даются обещания о сотрудничестве. В любом случае нет сомнений, что эмоции сильно влияют на выбор игроков. Как пишут Доус и соавторы:
Один из самых важных аспектов этого исследования, однако, никак не проявился в анализе данных. Это исключительная серьезность, с какой участники воспринимали проблему. Комментарии вроде «Если вы предадите всех нас, вам придется с этим жить до конца жизни» были не такой уж редкостью. Как и то, что люди нередко хотели выйти через заднюю дверь, что они не хотели видеть «сукиных детей», которые их обманули, не хотели разругаться с ними или при них расплакаться.
Уровень аффекта был столь высок, что мы были не готовы [экспериментировать с уже существующими группами] из-за того воздействия, какое игра могла оказать на чувства их членов друг к другу[212].
Таким образом, чувства, вызванные отказом от сотрудничества, были обострены до предела, даже если конфиденциальность не позволяла узнать, кто именно оказался предателем. Само знание, что кто-то отказался от сотрудничества, часто отравляло атмосферу во всей группе.
В предварительном варианте своего эксперимента Доус и коллеги сказали одной группе, что ее выбор позднее будет раскрыт. Тем не менее три человека отказались сотрудничать — к ожидаемому возмущению остальных. В этом случае реакции людей, естественно, были гораздо четче сфокусированы:
Три предателя стали объектом большой неприязни («Вы даже не представляете, до чего вы мне противны», — крикнул один из сотрудничающих, прежде чем выбежать из комнаты); они еще долго сидели после эксперимента, пока не разошлись все предполагаемые «кооператоры»[213].
Эксперименты с «безбилетниками» не ограничиваются искусственными играми в лаборатории. В одном из первых важных исследований Питер Бом заплатил людям за участие в том, что он описал как исследование аудитории для научного отдела «Шведской телевещательной компании» (шведский эквивалент Би-би-си)[214]. Участники эксперимента приходили в телестудию смотреть пилотную версию программы, сделанную двумя самыми известными шведскими юмористами. Им говорили, что вещательная компания должна выяснить, как люди реагируют на шоу, чтобы определить, покроют ли доходы от показа по подписке затраты на ее производство. После того как они посмотрели запись, их просили сказать, какую максимальную сумму они готовы заплатить за то, чтобы смотреть эту программу.
Для нашей работы интерес представляют две группы ответивших: (1) группа, которой сказали, что ей действительно придется заплатить ту сумму, о которой они говорили, если программа будет выпущена; и (2) группа, которой сказали, что программа будет субсидироваться и что плата за подписку никак не будет зависеть от того, во сколько они оценят программу. Предсказания гипотезы «безбилетника» ясны: первая группа должна назвать гораздо меньшую сумму, а вторая — гораздо большую, чем те суммы, которые они реально готовы заплатить.
Однако Бом не обнаружил почти никакого расхождения между группами. Он отметил, что участники обеих групп очень серьезно отнеслись к своей задаче и, кажется, верили, что «денежная оценка телепрограммы станет важной информацией для тех, кто принимает решение»[215]. Вопреки предсказаниям модели эгоистического интереса, они, по-видимому, честно попытались предоставить информацию.
Эмоции, заставляющие людей сотрудничать, очевидно, сокращают их материальную выгоду в этих экспериментах на поведение «безбилетника». Модель обязательства, однако, подсказывает, что люди с этими эмоциями все же находят для себя нишу даже в материальном мире с жестокой конкуренцией.
Дата добавления: 2018-06-01; просмотров: 276; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!