Социологическое направление правопонимания.



Позитивисткий (легистский) тип правопонимания.

Социологическое направление правопонимания.

Юснатурализм (естественно-правовой) подход.

Юридический либертаризм. Фактическое и формальное равенство индивида. Право как форма свободы людей.

Психологическое направление. Феноменологические концепции права. Экзистенциалистское и герменевтическое направление правопонимания.

2. Позитивисткий (легистский) тип правопонимания.  В качестве самостоятельного, теоретически осмысленного направления правовой мысли позитивисткая юриспруденция начала формироваться в Западной Европе в раннебуржуазный период ее развития. Первоначально данное направление было представлено лишь легистским позитивизмом (социологический и антропологический течения в рамках позитивистского правопонимания появились значительно позже). Родоначальниками легистского позитивизма считаются английский философ и политический мыслитель Т.Гоббс (1588-1679) и английский юрист Д.Остин (1790-1859). Суть подхода к праву этих ученых и их последователей состояла в трактовке права как приказа суверенной власти, обращенного к подданным. «Правовая сила закона, - говорил Т.Гоббс, - состоит только в том, что он является приказом суверена». «Право, - вторил ему Д.Остин, - это «агрегат правил, установленных политическим руководителем или сувереном».

То обстоятельство, что именно Англия стала родиной легистского позитивизма как самостоятельного научного направления, не случайно – это была наиболее развитая в промышленном отношении страна, нуждавшаяся в создании системы четких, внутренне непротиворечивых и обеспеченных государственным принуждением нормативных регуляторов, освобожденных от метафизики, которую, как считали позитивисты, привносит в юриспруденцию теория естественного права. Подобные ожидания социальной практики стимулировали теоретическое обособление и последующее широкое распространение легистского направления в юриспруденции, ориентированного на прагматический, инструментальный подход к праву, с позиций которого «важно не то, что представляет собой норма права, а то, что она делает, как работает в обществе, каким образом функционирует». Задачу легистской теории права Д.Остин и его последователи видели в юридико-догматическом анализе основных понятий права, поэтому данное направление получило также название «аналитической юриспруденции» или «аналитической теории права». Особенности английской правовой системы прецедентного права, в рамках которой законы играют вспомогательную роль, предопределили и специфику сформировавшегося здесь направления легистского позитивизма, которое называют «позитивизмом решений» в отличие от «позитивизма законов», получившего распространение в странах континентальной Европы, относящихся к романо-германской правовой семье. В ХХ в. заметный вклад в развитие неопозитивистских концепций аналитической юриспруденции внесли работы английского юриста Г.Харта.

В рамках легистской юриспруденции, развивающейся в русле «позитивизма законов», выделяют юриспруденцию понятий (формально-догматическую юриспруденцию), которая занимается главным образом «анализом общих юридических понятий, выведением из них более конкретных понятий, их комбинаторикой с целью получения новых знаний о праве», и юриспруденцию интересов, представляющую собой социологизированный вариант легизма.

Основоположником юриспруденции интересов является немецкий юрист Р.Иеринг (1818-1892). Юриспруденция интересов связывает процесс познания права не с анализом законодательных текстов, а изучением социальных интересов, лежащих в основе тех или иных законодательных решений. Предназначение права Р.Иеринг видел в обеспечении общих интересов против агрессивного, угрожающего общему началу частного интереса. В этом смысле он определял право как защищенные государством интересы. В учении Р.Иеринга социологическая трактовка процесса формирования права как результата борьбы различных интересов в обществе сочеталась с юридико-позитивистским подходом к праву как совокупности принудительных норм, установленных государством, которое и решает, какой из интересов взять под свою защиту. Таким образом, защищенный интерес по Р.Иерингу - это интерес, который защищается государством путем закрепления его в законодательстве и реализация которого обеспечивается принудительной силой государства. В этом смысле концепция права Р.Иеренга не выходит за рамки легистского правопонимания.

Предложенная Р.Иерингом легистско - позитивистская концепция социологических исследований права получила довольно широкое признание и распространение в России в конце Х1Х в. и дала важный импульс для формирования социологического направления в рамках российской теории права. Отличие правовых норм от нравственных он видел в том, что «нравственность дает оценку интересов, право - их разграничение». Преимущество такой трактовки права как разграничения интересов по сравнению с правом как защищенным интересом у Р.Иеринга состоит, по его мнению, в том, что охрана интересов предполагает более всеобъемлющий контроль за ними со стороны государства, а разграничение интересов означает, что регулировать надо только взаимное столкновение интересов.

Вотличие от юриспруденции интересов, в рамках которой легизм сочетается с элементами социологического подхода, юриспруденция понятий( формально-догматическая юриспруденция) основана на чисто легистском типе правопонимания. Как отмечает Г.В.Мальцев, в юриспруденции понятий «законнический позитивизм достигает своего апогея. Именно здесь право полностью отождествляется с законом, а сам закон трактуется абсолютно формально». Для данного типа правопонимания характерно стремление очистить норму закона от каких-либо связей с ее социальным контекстом.

Наиболее последовательно эту установка была реализована в рамках неопозитивистского подхода к праву, разработанного австрийским юристом Г.Кельзеном (1881-1973). Задачу своего «чистого учения о праве» он видел в том, чтобы очистить право от всего неправового, а правоведение – от всех его междисциплинарных связей с другими науками об обществе. Критикуя под этим углом зрения характерное для естественно-правовых концепций смешение права и морали, сам Г.Кельзен считает отличительным признаком права его принудительность. «Очищение» права осуществляется Г.Кельзеном с помощью разработанного им специфического нормативистского метода изучения и описания права как системы норм. Трактуя право исключительно как сферу должного, а не сущего, он рассматривает норму в качестве своего рода схемы (модели) толкования сущего и придания ей правового смысла. При этом норма, придающая акту правовое значение, сама, согласно Г.Кельзену, создается посредством правового акта, который, в свою очередь, получает правовое значение от другой нормы. Таким образом, право предстает у него как иерархически выстроенная система норм, восходящая в конечном итоге к так называемой основной норме. Но поскольку, согласно кантианству (а учение Г.Кельзена с методологической точки зрения представляет собой одно из направлений неокантианства) должное не выводится из сущего, то эта основная норма, является не позитивной нормой, а некоей мыслимой нормой, которая выступает в реальности предпосылкой правопорядка.

Чтобы понять природу этой кельзеновской основной нормы, важно иметь в виду, что, согласно его учению, принудительный порядок может считаться правовым только в том случае, если он действенен, т.е. если фактическое поведение людей в общем и целом соответствует смыслу нормативных предписаний. Поясняя эту мысль, Г.Кельзен замечает, что, например, принудительный порядок, установленный систематической деятельностью банды грабителей в той или иной местности не может быть истолкован как правопорядок, поскольку отсутствует допущение основной нормы, предписывающей вести себя в соответствии с этим порядком. А такое допущение отсутствует, если у порядка нет длительной действенности, без которой не мыслится основная норма. В случае же, если «бандитский» порядок (например, фашистский режим) является действенным достаточно длительное время, то он, согласно Г.Кельзену, может быть охарактеризован как правопорядок. Таким образом, Г.Кельзен не проводит сродержательного различия между правом и длящимся произволом, обладающим средствами принуждения. Но это, по мнению В.С.Нерсесянца, означает, что «для решения своей основной задачи – очищения правоведения от морали и всего неправового – у Кельзена нет объективного критерия отличия права от неправа».

Следует отметить большую роль легистского позитивизма в разработке правовой доктрины и догмы. Правда, при этом легистский подход, отождествляющий право с законом, в значительной мере ограничивает теорию права и отраслевую юриспруденцию лишь описанием, обобщением, классификацией и систематизацией действующего законодательства. В условиях доминирования в юридической науке этого подхода к правопониманию из сферы ее интересов исключаются сущностные и ценностные аспекты права, проблемы природы и специфики права как особого социального явления и т.п., что лишает ее возможности теоретически оценивать с позиций права законодательную и правоприменительную практику. Отмечая теоретическую беспомощность легизма в оценке законодательства, известный российский (а затем французский) социолог права Ж.Гурвич(1894-1965), в частности отмечал, что «декрет Калигулы, назначившего своего коня римским сенатором, согласно данной концепции не может быть отграничен от любого другого юридического явления».

Характерное для легизма отрицание сущности и связанной с ней самоценности права предопределяет инструменталистский подход к праву, в соответствии с которым право рассматривается лишь как средство решения внешних по отношению к нему задач. Последовательные сторонники легизма настойчиво возражали против аксиологического (т.е. ценностного) подхода, для которого право - это самостоятельная социальная ценность, а цель права – это «утверждение и прогрессивное развитие ценностных свойств и начал самого права». Легистская трактовка права, освящающая словом «право» любой приказ суверенной власти, и позволяющая власти произвольно использовать закон как инструмент государственного управления, всегда была удобна для абсолютных монархий, авторитарных и тоталитарных режимов.

В царской России интерес к легизму был стимулирован реформами 60-70-х годов Х1Х в., потребовавшими серьезной работы по систематизации действующего законодательства, а соответственно, и по развитию юридической догматики. В числе видных представителей сложившейся к началу 80-х годов ХХ в. школы российского юридического позитивизма следует в первую очередь отметить Г.Ф. Шершеневича(1863-1912). Трактуя право как закон и требование государства, Г.Ф.Шершеневич считал, что в основе соблюдения права лежит страх перед угрозой наказания, определяющий и все остальные мотивы правомерного поведения. Право, говорил он, всегда есть выражение интереса властвующих, а государственная власть не связана правом и стоит над ним. Признавая значение естественного права как идеала для обновления и совершенствования законодательства, он выступал против трактовки естественного права как действующего права, ведущей к правовому дуализму (т.е. к ситуации, когда одновременно действуют два типа права – позитивное и естественное). На почве этого дуализма, говорил он, «происходит постоянное взаимное непонимание, столь вредное для науки и для жизни». Большой вклад в развитие этого направления в российской юриспруденции внесли также работы С. В. Пахмана, А. X. Гольмстена, Д. И. Азаревича, Н. Д. Сергеевского и др. ученых.

Легистский позитивизм оказался весьма востребованным в Советском Союзе в период укрепления сталинизма. Начиная с Первого Совещания по вопросам науки советского государства и права от 16-19 июля 1938 г., и до середины 50-х годов ХХ в.советская теория права (которой до этого времени удавалось сохранить концептуальное многообразие) оказалась жестко привязана к официальному определению права А.Я. Вышинского, одобренному участниками Совещания. Согласно данному определению, советское право - это совокупность правил поведения, установленных в законодательном порядке властью трудящихся, выражающих их волю и применение которых обеспечивается принудительной силой социалистического государства в целях защиты, закрепления и развития отношений и порядков, выгодных и угодных трудящимся.

Советский вариант легизма в наиболее завершенном виде продемонстрировал инструменталистский подход к праву как к «средству руководства обществом», инструменту достижения экономических, политических, идеологических и т.д. целей[30]. Реализация такого подхода на практике означала подчинение законодательства сначала целям установления диктатуры пролетариата, а затем – задачам социалистического строительства, по-прежнему требовавшим (хотя и не в столь жесткой степени) подавления индивидуального начала коллективистским.

Теоретико-методологической особенностью советского варианта легистского правопонимания было то обстоятельство, что советская теория права изначально провозглашала свою приверженность марксистской доктрине исторического материализма, что придавало данному типу правопонимания внешне социологизированный характер. Однако позднее, особенно с 30-х годов, на первый план вышли классовые аспекты марксистско-ленинского учения. И хотя в теории права по-прежнему говорилось о материальной обусловленности права экономическими отношениями (и прежде всего отношениями собственности), это была всего лишь словесная дань идеологии истмата (исторического материализма). Утвердившаяся к этому времени тоталитарная система не была заинтересована в исследованиях объективных закономерностей формирования и развития права. В рамках уже господствовавшего в этот период легистского правопонимания советского образца право целиком сводилось к закону, а социальное предназначение права - к его служению в качестве классового орудия пролетариата. В результате советская теория права приобрела внутренне противоречивый характер: с одной стороны, она определяла право как систему нормативных предписаний, санкционированных государством, а с другой, сохраняя внешнюю атрибутику истматовского социологизма, декларировала социальную обусловленность этого произвольно установленного «права» экономическими отношениями.

В своей трактовке права как средства классового господства советская теория права опиралась на известное положение «Манифеста Коммунистической партии»: «Ваши идеи, - говорили К.Маркс и Ф.Энгельс, обращаясь к буржуазии как классу, - являются продуктом буржуазных производственных отношений собственности, точно также как ваше право есть лишь возведенная в закон воля вашего класса, воля, содержание которой определяется материальными условиями жизни вашего класса». Однако та интерпретация марксистского подхода к праву, которая давалась советской теорией права на основе данного положения коммунистического манифеста, не соответствовала концепции права и правопонимания, которая содержится в главном труде К.Маркса – «Капитале». Далее, при рассмотрении философского типа правопонимания, мы покажем, что подход К.Маркса к праву в ряде его фундаментальных экономических произведениях не вписывался в узкие рамки легистской доктрины. Здесь же отметим лишь, что процитированная формулировка из «Манифеста Коммунистической партии», которая оказалась столь удобной для апологетов советского легизма, содержит в себе не дефиницию права, пригодную для правовой доктрины, а полемически заостренное высказывание, направленное против господствующих в юридической науке представлений о надклассовой природе права как выразителя общей воли и всеобщих интересов.

Постоянное подчеркивание классового характера права имело в советской теории права поверхностный характер, потому что материальная обусловленность классовой природы права экономическими отношениями собственности на средства производства лишь декларировалась, но не была предметом теоретического (а тем более эмпирического) анализа. Так, теория права (да и советская историко-материалистическая философия в целом) не брала на себя труд объяснить с позиций материальной обусловленности надстроечных форм базисными экономическими отношениями переход от классовой концепции государства и права к концепции общенародного государства и права. Классовая трактовка в советской юриспруденции увязывалась не с природой права как надстроечного явления, обусловленного материальным базисом, а с присущим легизму инструменталистским подходом к праву, в рамках которого право выступало сначала как орудие классового господства, а затем – как средство социалистического и коммунистического строительства. По сути же дела, как справедливо отмечает В.М.Сырых, советский курс общей теории права «был ни чем иным, как курсом Г.Ф.Шершеневича, лишь немного причесанным под марксизм».

Правда, в конце 30-х – 40-х годах А.К.Стальгевич, а в 50-х годах С.Ф. Кечекьян и А.А.Пионтковский предложили включить в понятие права наряду с нормами также и правоотношения, а затем Я.Ф.Миколенко - правоотношение и правосознание. При этом правоотношение и правосознание рассматривались ими как формы реализации правовых (т.е. законодательных) норм. Таким образом, эта позиция, получившая название «широкого правопонимания», не выходила за рамки легизма, потому что не ставила под сомнение его главный постулат – отождествление права и закона, - а лишь несколько расширяла легистское понятие права, включая в него наряду с нормами законов также и формы их реализации на практике. Содержательная критика легистского позитивизма с позиций различения и соотношения права и закона начинается в советской юридической науке лишь в 70-е годы.

В ходе дискуссий по данной проблематике легистский подход к праву нередко называли и называют узконормативным или просто нормативным. Такая терминология представляется неадекватной. На самом деле ни один из многочисленных типов правопонимания не отрицает нормативного характера права. «Право, как бы мы его ни понимали, - пишет в этой связи Г.В. Мальцев, - в каких бы терминах ни определяли, всегда и неизменно нормативно». Нельзя ставить в упрек той или иной концепции правопонимания признание нормативного характера права, потому что право – это, конечно же, система норм. На уровне социального поведения эти нормы, реализованные в отношениях между людьми, предстают как система правоотношений, а на уровне общественного сознания они выступают как элемент правосознания. Только в этом смысле (т.е. с учетом исходного характера правовой нормативности) можно говорить о том, что право – это одновременно и нормы, и правоотношения, и правосознание. Другой необоснованный (и весьма популярный в последнее время) упрек в адрес легистского правопонимания связан с тем, что легизм будто бы отвергает возможность использования в качестве источника права судебную практику. Между тем в странах, относящихся к правовой семье общего права, с характерным для них так называемым «позитивизмом решений», право как раз отождествляется прежде всего с властными решениями, принимаемыми в форме судебного прецедента. Когда же отечественные сторонники легистского подхода выступают против смешения принципов романо-германской правовой семьи с принципами англосаксонского общего права, то они обоснованно полагают, что такая эклектика подрывает внутреннюю логику функционирования правовой системы.

Подводя итоги рассмотрению легистского типа правопонимания, можно сказать, что сутью этого подхода является отождествление права и закона (в широком смысле этого слова), отрицание сущностной специфики права как особого социального явления, обладающего самостоятельной социальной ценностью, отсутствие критериев отличия права от произвола, признание в качестве главного признака права его производного от государства принудительного характера, трактовка права как инструмента в руках государства. С учетом критики, которой в последние десятилетия было подвергнут легистский подход к правопониманию в советской, а затем российской юриспруденции, а главное, под влиянием перемен, происходящих в стране в постсоветский период, он заметно сдал свои прежние позиции в юридической науке. Однако в силу большой инерции, набранной за долгую историю своего главенствующего положения, этот подход по-прежнему остается доминирующим в нашей учебной литературе и в правовой практике.

 

Социологическое направление правопонимания.

Формирование и развитие социологического правопонимания всегда шло под знаком борьбы с доминированием легистского подхода в юридической теории и практике. И хотя с точки зрения методологии исследования социологическое правопонимание, также как и легизм, оставалось в рамках позитивистского подхода, ограничивая сферу своего научного интереса лишь уровнем эмпирического анализа (т.е. наблюдаемым правом), однако право при этом толковалось уже не как система нормативных предписаний государственной власти, а как специфические явления социальной жизни, которые стихийно возникают в результате процессов социальной саморегуляции.

Начало формирования социологического подхода к праву как самостоятельного направления правопонимания связывают обычно с именем австрийского юриста Е.Эрлиха(1862-1922) и его концепцией «живого права».Суть этой концепции такова: «Центр тяжести развития права … находится не в законодательстве, не в юриспруденции, не в судебной практике, а в самом обществе». «Живое право» Е.Эрлих он определял как внутренний порядок человеческих союзов (государства, семьи, корпорации и т.п.). «Живое право», считал он, является результатом спонтанного процесса правообразования в обществе, а также деятельности отдельных представителей государственной власти (судей, администрации, чиновников). Концепция «живого права» Е.Эрлиха получила также название концепции «свободного права» или судейского усмотрения, поскольку судьи, по мнению Е.Эрлиха, должны в своих решениях ориентироваться не на писаное законодательство, а на «живое право», берущее начало в самом обществе, в фактических общественных отношениях. И хотя сам Е.Эрлих основное внимание в своей концепции уделил правотворческой роли судей и администрации, тем не менее научный потенциал данной концепции гораздо шире.

Одно из наиболее значительных течений в рамках социологического позитивизма, развивавшихся под влиянием учения Е.Эрлиха о «живом праве», представлено американской школой социологической юриспруденции, признанным главой которой является Р.Паунд (1870-1954). На его концепцию права, изложенную в работе с характерным названием – «Право в книгах и право в действии», повлияли также идеи известного американского юриста, члена Верховного Суда США О.Холмса, трактовавшего право как своего рода предсказание решений, которое примут судьи по тем или иным делам. В трактовке Р.Паунда процесс правообразования почти целиком сводится к деятельности суда и администрации, а под правом понимается правопорядок, складывающийся на практике главным образом под влиянием решений, принимаемых судами и администрацией. Это и есть то «право в действии», которое отлично от «права в книгах».

Эти общие для американской социологической юриспруденции идеи особенно активно и последовательно развивались в рамках школы «реалистов», которая сложилась в США в первой половине ХХ в. Представители данной школы в духе положений «свободного права» утверждали, что закон - это всего лишь исходный материал, предоставленный в распоряжение судей, и он, закон, приобретает правовое значение лишь тогда, когда он истолкован судом и, следовательно, принял форму прецедента. Как справедливо заметил В.А.Туманов, в формировании такой научной традиции немалую роль сыграло прецедентное происхождение американского права, вследствие чего закону долго отводилась второстепенная роль. Причем, прецедентный характер американского права имеет заметную специфику по сравнению с английским правом. Примечательны в этой связи следующие слова В.Вильсона (известного юриста, а затем и президента США): «Американцы всегда чувствовали себя связанными не буквой законов, а только практическим их пониманием, вытекающим из продолжительного предшествующего опыта. Для этой расы закон, под которым она живет, в любой момент есть то, что под ним в этот момент понимают, а это понимание есть нечто производное от обстоятельств момента». Поэтому даже в рамках единой англо-саксонской правовой семьи американская доктрина судейского усмотрения отличается от принятой в Англии правовой доктрины, согласно которой судья лишь провозглашает, декларирует право, но не создает его.

Теоретико-методологическим недостатком правопонимания, основанного на концепции права как свободного судейского или административного усмотрения, является то обстоятельство, что оно не дает теоретических критериев для оценки решения, принимаемого на основе подобного усмотрения, заранее одобряя любое такое решение как правовое. Сторонники этого подхода нередко ищут специфику правовых норм в наличии определенного порядка рассмотрения дел, т.е. в так называемой “юстициабельности” норм, когда правовыми признаются нормы, дающие возможность вынесения судебного или административного решения. Принципиальным недостатком этих теорий является то обстоятельство, что они хотят найти искомый критерий в сфере реализации норм права, между тем как задача состоит в поиске тех сущностных черт права, которые как раз и должны определить специфику его реализации.

В практическом отношении (т.е. с точки зрения возможностей практического применения) рассматриваемая версия социологического правопонимания, основанная на концепции свободного судейского усмотрения, оправдана в условиях развитой судебной системы, при наличии высокопрофессионального, эффективно работающего судейского корпуса и ответственной перед обществом не коррумпированной бюрократии. В этой ситуации практическое значение рассматриваемого типа правопонимания связано с тем, что он ориентирован на преодоление формализма в деятельности практикующих юристов, на необходимость выхода за рамки застывших законодательных норм в поисках более гибких правовых решений, способных полнее отвечать сложным и постоянно меняющимся жизненным обстоятельствам. Однако в любой другой ситуации данный подход оказывается теоретически беспомощным и практически опасным, поскольку предоставляет большие возможности для произвольного усмотрения со стороны носителей власти. Противники концепции «свободного права» и свободы судейского усмотрения критиковали Е.Эрлиха и его сторонников за размыв законности, недооценку роли государства и его законотворческой деятельности, преувеличение значения фактических общественных отношений. И эта критика во многом была справедливой. Ведь отвергая сведение права к закону, приверженцы рассматриваемого типа правопонимания по сути дела отвергали и сам закон, подменяя его фактическими социальными нормами, судейским и административным усмотрением и т.д.

Заметный вклад в формированиеи развитие социологического подхода к пониманию права внес российский юрист, ставший в последствии социологом с мировым именем, - Ж.Гурвич. С позиций своей концепции «социального права» Ж.Гурвича, вслед за Е.Эрлихом, рассматривал право главным образом не как продукт государства, а как результат жизнедеятельности общества отдельных коллективных сообществ. Концепция Ж.Гурвича была основана на различении «социального права», носителями которого являются коллективные субъекты (социальные группы) и традиционного права, которое он называл «индивидуалистическим правом» (субъектами такого права являются физические и юридические лица). Социальное право в трактовке Ж.Гурвича нацелено на социальное партнерство, на обеспечение интеграции людей, а индивидуалистическое право – на субординацию и координацию субъектов права и их поведения. Отрицая монополию государства на создание права, Ж.Гурвич в своих юридико-социологических исследованиях исходил из множественности, плюралистичности источников права. Этот подход к пониманию права находится в русле научных традиций институционального правового плюрализма,видными представителями которого были также П.А.Сорокин, М.Ориу, Л.Дюги и др.

Формирование и становление социологического правопонимания в каждой стране имело ярко выраженные особенности, обусловленные тесной связью социологического подхода с изучением социальной реальности в ее конкретно-исторической и национальной специфике. В России социологический тип правопонимания начал активно формироваться в 70-80-годы XIX в. в условиях официальной кампании против историко-сравнительного направления в юриспруденции, получившего здесь в силу ряда причин либеральную направленность. Критика шла главным образом с позиций легистского подхода, традиционно служившего опорой власти в ее консервативно-охранительных усилиях. Социологический подход к праву, изначально тесно связанный в России с историко-сравнительным правоведением, вскоре взял на себя существенную нагрузку по противостоянию формально-догматической юриспруденции. Важную роль в становлении социологического правопонимания к праву сыграли также концепции возрожденного естественного права, которые в конце Х1Х - начале ХХ в. начали активно использоваться в Европе, а затем и в России в качестве теоретико-методологической основы для борьбы с засильем легистского подхода в правовой теории и практике. Речь идет прежде всего о тех версиях естественно-правового направления в теории и философии права, которые связывали истоки права с социально-политической природой человека. Таким образом, внутри российского правоведения в конце Х1Х в. сложился ряд важных предпосылок для формирования как социологического подхода к изучению правовых явлений, так и социологического типа правопонимания. В результате в России сформировалась целая плеяда юристов, ставших впоследствии социологами с мировым именем (М.М.Ковалевский, Л.А.Петражицкий, П.А.Сорокин, Г.Д.Гурвич, Н.С.Тимашев и др.)

К концу Х1Х в. рамках российской теории права можно было выделить несколько направлений социологического типа правопонимания, основанного на позитивистской методологии анализа. Одним из наиболее ярких представителей социологической направления в российской теории права был Председатель первой Государственной Думы С.А.Муромцев, трактовавший право как юридически защищенного порядка общественных отношений. Вместо совокупности юридических норм, подчеркивал он, под правом разумеется совокупность юридических отношений (правовой порядок). Такая трактовка права определила приверженность С.А.Муромцева идее свободы судейского усмотрения. Он считал, что в ситуациях, когда законодательство вступает в противоречие с фактическим правовым порядком, судья, учитывающий общественные воззрения на справедливость, нравственность опирающийся на позицию юридической науки и т.д., способен принимать решения в соответствии с требованиями правового порядка. По его мнению, при определенных условиях (избрание судей самой судейскою корпорацией, независимость и несменяемость судей, контроль гласности и т.п.) правотворческая деятельность судов способствовала бы либерализации общественных отношений в стране. Заметный вклад в развитие социологического подхода к праву внесли работы М.М.Ковалевского, трактовавшего право как «отражение степени достигнутой обществом солидарности», Н.М.Коркунова, видевшего специфику права в разграничении социальных интересов («нравственность, говорил он, - дает оценку интересов, право – их разграничивает»), и других теоретиков права.

К первой четверти ХХ в. уже можно было говорить о наличии в России влиятельной социологической школы в юриспруденции, осуществлявшей свои исследования как на теоретическом, так и на эмпирическом уровнях. Наибольшее влияние социологическое понимание права оказало на развитие эмпирических исследований в области уголовного права и формирование новой науки - криминологии. Работы И.Я.Фойницкого, Е.Н.Тарновского,С.К.Гогеля, М.Н.Гернета и других ученых в значительной мере способствовали преодоление ограниченности тради­ционного юридико-догматического анализа правовых яв­лений и формированию преступления как «социального явления, име­ющего глубокие корни в исторической жизни народа и в массе других окружающих его явлений». Усилиями этих ученых было привлечено внимание к социально-экономическим причинам преступности. Убедительно разру­шив «иллюзии о преступлении как о продукте злой во­ли», исследования первых российских криминологов показали, что преступление как социальное явление обусловлено социальными условиями жизни общества и что борьба с преступностью должна включать в себя и совершенствование общественной жизни.

В первые годы советской власти и вплоть до середины 30-х годов традиции социологического подхода, сложившиеся в российском правоведении до 1917 г., оказывали живое и плодотворное влияние на формирование советской юридической науки. Разрабатываемые советскими теоретиками права концепции права как порядка общественных отношений (П.И.Стучка), права как формы материальных экономических отношений (Е.Б.Пашуанис, И.П.Разумовский), классово-психологическая концепция права (М.А.Рейснер) в значительной мере формировались под влиянием социологического подхода к праву, основы которого были заложены российскими учеными старшего поколения. На первых этапах своего становления марксистская теория, как отмечал в тот период И.П.Разумовский, права была ни чем иным, как “социологической и социалистической критикой буржуазной общей теории права”. Социологизм марксистского правоведения был обусловлен историко-материалистическими основами марксова учения об обществе, праве и государстве. “Марксистская концепция права, - писал позднее венгерский юрист К.Кульчар, - возникла с самого начала как часть социологической мысли, - социологии в широком смысле слова, марксистского учения об обществе”. Исследования советских теоретиков права 20-х годов, осуществлявшиеся в рамках историко-материалистической концепции общества, сформировали так называемое социологическое направление, являвшееся самым крупным в советской теории права того периода.

Однако в 30-е годы, когда в стране резко усилились гонения на все сколько-нибудь неиделогизированные исследования в сфере обществоведения, в юридической науке началась кампания против “буржуазного социологизма”. В результате социологическое правопонимание на долгие годы ушло из отечественной теории права. И хотя с середины 50-х годов у юристов появилась возможность проводить эмпирические исследования, социологический подход к праву распространялся на весьма ограниченный круг проблем и был направлен главным образом на изучение и обобщение практики реализации уже принятого законодательства”. К концу 70-х годов уже можно было говорить о том, что в рамках советского правоведения сформировалось специфическое направление исследований социологического профиля. Правда, это социологическое направление исследований, вынужденное приспосабливаться к жесткому социалистическому варианту юридического позитивизма, имело весьма ограниченную сферу приложения и была связана преимущественно с изучением действия уже принятого законодательства и социального контекста его реализации (включая проблематику эффективности законодательства и правоприменительной деятельности, правосознания, социального, юридического и психологического механизмов действия права, социально-правового эксперимента и т.п.). И хотя в теоретических дискуссиях 70-80-х годов вновь заговорили о социологическом правопонимании, речь при этом шла не о «живом» праве в его различении с законом, а лишь о «правопонимании, ориентированном на право в действии», которое не выходило за рамки легистского подхода, поскольку право здесь отождествлялось с законом.

В последние годы в отечественной теории права наблюдается заметное оживление интереса к социологическому типу правопонимания. Правда, до сих пор не появилось сколько-нибудь заметных самостоятельных социологических концепций права, и основные усилия исследователей направлены на построение интегративных теоретических конструкций, в которых предпринимаются попытки объединить легистский, социологический и естественно-правовой подходы к правопониманию.

Основным теоретико-методологическим недостатком социологического правопонимания является то обстоятельство, что оно не позволяет сформулировать критерии, с помощью которых можно было бы определить, какие сложившиеся в форме обычая социальные нормы имеют правовую природу и могут рассматриваться в качестве источника права, а какие относятся к сфере нравственности, религии, делового обыкновения и т.п. Таким образом, общий методологический порок позитивистского подхода, исключающего из сферы своего интереса познание сущностных характеристик права, обуславливает ограниченность познавательных возможностей как легистского, так и социологического направлений юридического позитивизма.

4. Юснатурализм (естественно-правовой) подход.Естественно-правовая концепция правопонимания прошла долгий путь в своем развитии, неоднократно возрождаясь и трансформируясь с учетом новых потребностей социальной практики. Анализ всемирной истории показывает, что «изучение проблем естественного права становится наиболее интенсивным в эпохи кризиса, конфликтов между существующим правом и новаторскими тенденциями и стремлениями. Во времена великих реформ и особенно революций естественное право всегда играло существенную роль».

Идеи естественного, принадлежащего человеку от рождения, неотчуждаемого права зародились в Древней Греции на основе мифов о божественном происхождении существующего миропорядка. По мере десакрализации и рационализации мифов складывалось философское представление об этическом, нравственно-правовом порядке в человеческих отношениях, который основан на законе природы, порожденном божественным разумом. Эти идеи древнегреческой философии получили развитие в юриспруденции Древнего Рима, рассматривавшей естественный закон (естественное право) как выражение разумности и справедливости божественного порядка, управляющего миром. В Средние века принципиально иной по смыслу, содержанию и значению естественно правовой подход к анализу феномена права был осуществлён, как подчёркивают В.А. и В.В. Роговы, в трудах Отцов Церкви.[1]Естественный закон в его православной интерпретации — это тождественный и единосущный закону Божьему, данному в первоначальных заповедях. И речь в них идёт об обязанностях человека перед Богом, а не о домысленных протестантами правах человека и не о теории прав человека под пером европейских «просветителей». Так, «уже Св. Ириней значительно раньше классической римской юриспруденции ввёл в христианскую теорию понятие естественного права именно как систему должного для человека, как выходящую за юридические рамки концепцию всеобъемлющей ответственности перед Богом» [2]. В эпоху «Нового времени» религиозное содержание естественных прав в европейской политико-правовой доктрине было обмирщено, получив законченную безрелигиозную, атеистическую окраску в эпоху Просвещения. Неизбежным следствием этого стала возможность идеологической интерпретации сущности и содержания естественных прав. Нравственный (религиозный) подход к правам человека был подменён идеологически подходом, который в дальнейшем стал выдаваться за истинно научный и единственно верный.

В трудах И.Канта (1724-1804) мы ещё видим нравственный подход, но затем его подменят на «свободу совести» и лживые «права человека». Нравственный закон или категорический императив И.Канта гласит: «Поступай так, чтобы максима твоего поведения могла быть вместе с тем и принципом всеобщего законодательства». Данное положение восходит к знаменитому «золотому правилу» нормативной регуляции, воспринятому христианством из греко-римской правовой мысли: «Итак, во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними». Иначе говоря: «Не поступайте по отношению к людям так, как вы не хотели бы, чтобы люди поступали по отношению к вам». Но поскольку люди в своем поведении далеко не всегда руководствуются указанной нравственной максимой, то, говорил И.Кант, возникает потребность в таком ограничении индивидуальной свободы, которое препятствовало бы обращению ее в произвол. Этой цели и служит право, выступающее как совокупность факторов, обеспечивающих «ограничение свободы каждого условием согласия ее с такой же свободой каждого другого, насколько это возможно по общему закону.

В своей критике легизма естественно-правовая концепция всегда находила много точек соприкосновения с социологическим позитивизмом в теории права. Это особенно касается концепций «возрожденного» естественного права, которые видят источник права не в статичной богоданной природе человека, обусловливающей вечный, неизменный характер естественного права, а в динамичной «природе вещей», представляющей собой комплекс объективных, исторически изменчивых жизненных отношений, которые «несут в себе свою меру и свой порядок». И хотя по сложившейся традиции эти права человека продолжают называть естествен­ными, данное обстоятельство вовсе не значит, что они рассматриваются как естественные в прямом смысле слова, т.е. как природные, прирожденные или “принадлежащие каждому от рождения”. Для представителей концепции «возрожденного» естественного права характерно понимание того, что «права человека, как и право вообще, суть социально-культурное, а не природное явление, и те или иные права, в том или ином объеме принадлежат человеку не “от рождения человеком”, а от рождения в таком сообществе (в силу нахождения в таком сообществе), в котором эти права признаются за каждым его членом».

Большое влияние на развитие теории «возрожденного» естественного права оказала концепция «естественного права с меняющимся содержанием» Р.Штаммлера (1856-1938), согласно которой именно право и его изменения определяют основу всех социальных явлений и в целом развитие общества. Весьма характерным является следующее высказывание Р.Штаммлера, сделанное им в полемике с марксистским учением об определяющей роли экономических отношений в процессе социального развития: «Частные наблюдения над правом зависят от общих понятий права, а не наоборот. Понятие права, напротив того, совершенно независимо от того или иного социального приложения его в сфере конкретного опыта».

Начало принципиально нового этапа в развитии естественного права было положено принятием в 1789 г. во Франции «Декларации прав человека и гражданина» и основанной на ней Конституции 1791 г., а также вступлением в 1791 г. в законную силу первых десяти поправок к Конституции США (так называемый «Билль о правах»), в которых идеи естественного права получили законодательное закрепление. Если раньше позитивное право рассматривалось как нечто искусственно созданное и несовершенное по сравнению с правом естественным, выступающим в качестве недостижимого идеала, то, начиная с этого времени и вплоть до середины ХХ в. шел медленный процесс сближения действующего законодательства с идеальными стандартами естественного права. После принятия Всеобщей декларации прав человека в 1948 г. в подавляющее большинство национальных конституций был включен перечень фундаментальных прав, воспроизводящих положения Декларации.

Права и свободы человека, закрепленные в общепризнанных принципах и нормах международного права и позитивированные на конституционном уровне, стали критерием правового начала для национальных систем позитивного права. Важно иметь в виду, что речь идет здесь не о теоретическом критерии, выражающем некий сущностный, конституирующий признак права, а об эмпирическом индикаторе, фиксирующем меру соответствия законодательства фактически признанному международным сообществом набору принципов и норм гуманистического характера, которые представляют собой сплав правового и морально-нравственного начал.

В России школа естественного права всегда имела ярко выраженную социальную направленность. Еще А.Н.Радищев в своей знаменитой работе «Путешествие в Петербурга в Москву», написанной в 1780 г., с позиций теории естественных прав человека рассматривал самодержавие как состояние, «наипротивнейшее человеческому существу», а крепостное право – как нарушение естественных законов. На идеях естественного права были основаны работы представителей движения декабристов и, прежде всего, фундаментальный труд организатора и руководителя Южного общества декабристов П.И.Пестеля «Русская правда или Заповедная государственная грамота великого народа Российского…». Особое место в рамках российской школы естественного права занимают работы К.А.Неволина, который стремился преодолеть противопоставление естественного и позитивного права, рассматривая естественное право как правовую сущность позитивного закона.

В России конца Х1Х – начала ХХ в. большое распространение получило течение возрожденного естественного права, которое оно было востребовано правовой теорией для борьбы с доминировавшим в науке и практике легистско-позитивистским подходом. При этом российская школа возрожденного естественного права конца Х1Х – начала ХХ в.в. продолжила и развила традиции социально-ориентированного подхода к праву. Так, П.И. Новгородцев, выводя свое понятие права из разума и нравственности, подчеркивал связь рационального и нравственного начал с социально-историческим контекстом. Мы, говорил он, не противопоставляем природу и историю (что было характерно для ранних концепций естественного права), но только потому, что «историю мы понимаем шире, чем понимали прежде, и в ней самой находим основание для идеи прогресса. В самом течении исторической жизни мы открываем зародыш новых отношений, а вместе с тем и основания для построения идеального прав. Другой яркий представитель российской школы естественного права этого периода - Б.Н.Чичерин, - будучи сторонником концепции естественного права с меняющимся содержанием, он считал, что естественное право исторически формируется и развивается в общественном сознании в качестве некоего идеала, приложение которого к жизни «зависит, с одной стороны, от развития сознания, с другой, от разнообразных жизненных условий, с которыми необходимо сообразовываться». Н.А.Бердяев развивал идеи об абсолютных и неотчуждаемых правах человека как духовных, идущих от Бога, а не от природы, общества или государства. С этих же позиций подходил к анализу права другой религиозный мыслитель и правовед - Е.Н.Трубецкой. Заметный вклад в развитие школы возрожденного естественного права внесли работы таких ученых, как В.С.Соловьев и Б.Н.Чичерин,которые, оставаясь в границах терминологии естественно-правового подхода, по сути дела, являлись сторонником философского правопонимания, поскольку рассматривали естественное право не как не реально действующее право, а как общую идею права, его разумное начало, его смысл или логос.

В постсоветской юриспруденции всплеск научного интереса к естественно-правовому типу правопонимания обусловлен прежде всего тем, что в основу действующей Конституции РФ заложена естественно-правовая доктрина.

При всех несомненных достоинствах рассматриваемого типа правопонимания, проявляющихся прежде всего в критике легистского произвола и стремлении найти в самом обществе объективные основания для развития права, он имеет принципиальный недостаток, связанный с отождествлением правовых и нравственных аспектов социальной жизни. Такой подход не дает необходимых ориентиров для законодательной и правоприменительной практики, отсылая ее к весьма расплывчатым «массовым представлениям о справедливом и должном». Неоднородность нравственной составляющей массового сознания свойственна даже обществам, в которых большинство населения составляет средний класс, поскольку в рамках этого социального слоя на самом деле существует весьма заметная дифференциация по социальному статусу, и по нравственным ориентациям различных групп внутри среднего класса. Тем более это относится к современной России, где речь в идет не просто о резкой социальной дифференциации, ставшей результатом глобальной трансформации всего общественного устройства, но о социальной поляризации, затронувшей глубинные пласты ценностно-нормативной системы общественных отношений, в том числе и ее этической составляющей.

В данном случае мы имеем дело с общим теоретическим изъяном естественно-правовой доктрины, не имеющей того сущностного теоретического критерия, который позволил бы отличить право от других социальных явлений (и прежде всего от норм нравственности и религии).

Неизбежным следствием этого стала возможность идеологической интерпретации сущности и содержания естественных прав. Нравственный (религиозный) подход к правам человека был подменён идеологически подходом, который в дальнейшем стал выдаваться за истинно научный и единственно верный. Последствия этого процесса мы и наблюдаем сегодня на Западе. Право в его либеральной версии ограничивается исключительно регулированием внешнего поведения[3]. Доступ к внутреннему миру человека для него закрыт, и потому «основным вопросом» западного либерального государства и права становится легальность и материальная выгода (нажива), а не моральность. Внеморальность политики, замена всеобщей этики контролем принятых в парламенте законов превратились в кредо государственности и демократии, устраняющих из политики понятие греха, а по сути, и совести — провозглашение «свободы совести» и заменяющих его исключительно понятием права: «Разрешено всё, что не запрещено законом». И вот уже «естественным правом» объявлено право на содомию, эвтаназию и всё то, что прежде у всех народов и во все времена считалось постыдным и губительным как для души, так и для тела. В сущности, в западном законодательстве закрепляется и агрессивно воплощается право на духовную и физическую дегенерацию.Примером тому могут служить законы и референдумы, легализующие однополые браки, эвтаназию и т.д. Но тем самым грубейшим образом попираются права тех, кто хотел бы защитить своих детей и внуков от складывающейся диктатуры дегенератов. И в этом тоже заключена жёсткая либеральная логика. Если есть лишь земное человеческое «Я», то нет никаких моральных и философских ограничений на человеческое своеволие. Остаётся получить лишь санкцию закона. Так недочеловеческое, порок превращается силою закона в норму. Оттого и не стоит удивляться тому, как агрессивно и последовательно придаётся статус «фундаментальных прав человека» «правам» меньшинств. Будем и под эти «права» подводить соответствующую «онтологию»? Так захлёстывает общество волна ДЕГЕНЕРАТИЗМА, а сопротивление ему со стороны общества рассматривается как «покушение на права человека». Глобальная финансовая элита использует все возможные средства, чтобы полностью оторвать человека от морали, здравого смысла[4].

«Человек» и тем более его права не могут быть «высшими ценностями» просто потому, что таковыми не являются[5]. Объявляя человека высшей ценностью, мы неизбежно должны определить некую абсолютную ценность и её человеческие параметры. И после провозглашения человека «высшей ценностью», становится уже невозможно уйти от вопроса о качестве этого человека. Падший человек — тоже человек? Трансвистит — человек? И серийный убийца — маньяк тоже человек? Он тоже «высшая ценность»? Нет! Проявления человека беспредельны, они содержат в себе и Добро, и Зло. Высшие ценности всегда трансцендентны, «иноприродны» и «нездешни». Даже советские идеология и право провозглашали трансцендентные ориентиры, что и позволяло им поддерживать своё существование, «питаясь извне». Иначе как объяснить апелляции советской идеологии к Родине, долгу.

Идеи «всемирного гражданского общества, прав и свобод человека» — это утопия, пафос которой — в агрессивном отрицании всего самобытного (в особенности — разных «образов человечности»). В концепции прав человека прямо отражены только те человеческие качества, которые характеризуют человека как автономного, свободного и правоспособного индивида, как частное лицо, представляющее только самого себя, поскольку ему изначально присущи его человеческая природа и выводимые из неё неотчуждаемые права. За этносами, культурами и религиями не признаётся собственной природы, отличной от индивидуально-человеческой, а следовательно, не признаётся ни их автономии, ни свободы, ни прав. А ведь люди могут выжить только в определённом сообществе, совместным трудом СОЗДАВАЯ СЕБЕ РЕАЛЬНЫЕ возможности для жизни (права). Поэтому концепция прав человека в своей максимальной реализации неизбежно приводит к разрушению общества и национальной государственности и, оставшись без обеспечения государства, улетучивается, как невидимый яд. Что мы сейчас и наблюдаем на примере Западной Европы и Америки. Провозглашая человека «высшей ценностью», данная концепция освобождает человека от любых самоограничений, убивая в человеке искру божественного разума, низводя само существование людей до животных инстинктов, возводя порок в добродетель. Оставшись без защиты, самоограничения и самоконтроля, человек начинает путь самоуничтожения.

 


Дата добавления: 2018-05-12; просмотров: 2611; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!