Менталъностъ и грамматический строй

⇐ ПредыдущаяСтр 2 из 2

Как показала Анна Вежбицкая в работе «Русский язык», сравнивая английский и русский языки, этническая ментальность ярко отражается и в словарном составе языка, и в его грамматическом строе. Англо-саксонской культуре свойственно неодобрительное отношение к ничем не сдерживаемому словесному потоку чувств, англичане с подозрением относятся к эмоциям, в то время как русская ментальность считает вербальное выражение .эмоций одной из основных функций человеческой речи.

Эмоциональность русских обусловила большое количество глаголов, называющих эмоции, — радоваться, тосковать, скучать, грустить, волноваться, беспокоиться, огорчаться, хандрить, унывать, гордиться, ужасаться, стыдиться', любоваться, восхищаться, ликовать, злиться, гневаться, тревожиться, возмущаться, негодовать, томиться, нервничать, — которые, как считает А. Вежбицкая, почти не переводимы на другие языки, в том числе на английский, в котором эмоции называются прилагательными и псевдопричастиями типа заа, р1еа$еа, ап§гу. Русские глаголы выражают эмоции более энергично, чем английские прилагательные. Частый в русских глаголах эмоций постфикс -ся создает впечатление, что эмоции возникают не под действием внешних причин, а сами по себе. Человек как бы попадает во власть эмоций: — Часто предается унынию; Не отдаваться чувству досады.

«Эмоциональная температура текста» у русских весьма высока, гораздо выше, чем у английского текста, и выше, чем в дру-

РЛЗД1У1 11. ЬАЗОВЫЕ ПОНЯТИЯ лишшжулы .

гих славянских языках [Вежбицкая 1997: 55]. «Температура» создается обилием уменьшительно-ласкательных форм, диминути-вов, реальное экспрессивное значение которых описать крайне сложно. «...Нам не остается ничего иного, как ввести в толкование прилагательного представление о неопределенном свободно плавающем 'хорошем чувстве', не обязательно направленном на человека или вещь» [Вежбицкая 1997: 54].

Давно уже отмечено, что русский язык с его богатейшей системой суффиксов идеально приспособлен для выражения огромного спектра разнообразных эмоциональных отношений: вор, воришка, ворюга, ветрище, шоферюга, доходяга, малявка и т.п.

Анна Вежбицкая высказывает интересные суждения о семантике и функционировании суффикса -ушк-, который используется в названиях взрослых (дедушка, бабушка, тетушка), и суффикса —енък, не применимого в отношении к старым людям. В суффиксе -ушк- исследовательница ощущает чувство жалости, сочувствия: Николенька Ростов — благополучный мальчик, а Николушка — сирота. Наличие в русском фольклоре слов, называющих абстрактные экзистенциальные понятия, — горюшко, волюшка, работушка, смертушка, думушка, заботушка, силушка, долюшка — обусловлено этим чувством. В этом случае суффиксы -енък- или -очк- не употребляются.

В русской ментальное™ исключительно важную роль играет степень интимности личных отношений, что обусловливает экспрессивную деривацию русских имен: Катя, Катенъка, Катюша, Катька, Катюха, Катюшенька. Если в английской культурной традиции диминутивы у личных имен единичны и оканчиваются на согласный ( Тот, Тгт, Коа), то русские мужские имена приобретают «женское» окончание (Володя, Митя). Исключение -сравнительно молодое, возникшее не без влияния западной традиции, — Влад (от Владислав).

А. Вежбицкая обратила внимание на то, что «русская грамматика изобилует конструкциями, в которых действительный мир предстает как противопоставленный человеческим желаниям и волевым устремлениям или как, по крайней мере, независимый

4. УТНИЧЕСКАЯМШГГЛЛЫЮСТЬ

от них. В английском языке таких единиц крайне мало, если вообще есть. Зато в английской грамматике имеется большое число конструкций, где каузация положительно связана с человеческой волей» [Вежбицкая 1997: 70—71]. Не зиссеа'еа' 'Он преуспел <в этом>', Не/аг1еа"Он не преуспел <в этом>' — часть ответственности на субъекте. Ему это удалось, Ему это не удалось — субъект свободен от ответственности за конечный результат. Я должен -необходимость, признаваемая самим субъектом и внутренне им осознаваемая. Мне нужно, Мне надо, Мне необходимо — необходимость, навязанная субъекту извне. Красноречив заголовок одной из статей А. Солженицына «Как нам обустроить Россию».

В русском языке частотны конструкции, в которых субъект выражен дательным падежом существительного, — дативы: — Он завидовал \ Ему было завидно, — Он мучился \ Ему было мучительно... Дативная конструкция говорит о том, что данное чувство не находится под контролем человека. По мнению А. Вежбицкой, фразы — Ему было хорошо прекрасно \ холодно — не перевести на английский язык, как и строки из Есенина: Пастушонку Пете \ Трудно жить на свете.

Инфинитивные конструкции без модальных слов — характерная особенность русского языка: — Не бывать Игорю на Руси святой; — Все уже говорят, что вместе нам не жить! — Ни пройти, ни проехать (Чехов); Не догнать тебе бешеной тройки (Некрасов).

Как полагает А. Вежбицкая, русские очень часто рассказывают о событиях своей ментальной жизни, подразумевая при этом, что эти события просто «случаются» в их умах и что они не несут за них ответственности: Мне сегодня не читается; — Писалось тебе? — Чудесно писалось (Вересаев). По этой причине чрезвычайно частотен русский глагол хочется (в «Частотном словаре русского языка» его индекс 247 против английского Лезгге — индекс 41). В английском языке нет точного соответствия выражению Мне ужасно хочется. РееЬ ИЪе не адекватно. Глагол хочется передает неопределенное желание чего-то как бы управляемого извне некоей силой [Вежбицкая 1997: 70]: Сердцу хочется любви.

11. 1ЭЛ.ЮВЫ1-.

Обилие безличных предложений в русском языке — рефлекс некоей иррациональности как элемента русской ментальности: Его переехало трамваем; Его убило молнией. Весьма конкретные трамвай и молния предстают как орудие какой-то, неведомой силы, направленной против человека. Люди в этом случае не контролируют события и представляют их не полностью постижимыми. «...Неуклонный рост и распространение в русском языке безличных конструкций отвечали особой ориентации русского семантического универсума и в конечном счете русской культуры» [Вежбицкая 1997: 75].

Моральные суждения — тоже заметная черта русской ментальности. При этом и положительные, и отрицательные оценки, как правило, весьма категоричны и зачастую гиперболизированы. Русское прекрасный — выражение «морального восторга» [Вежбицкая 1997: 84].

Замечено, что в славянских языках вспомогательный глагол «есть» играет значительно меньшую роль, чем, например, в романских и германских. Это объясняется тем, что проблема существования, и в первую очередь проблема реальности, в славянских языках не выражена так остро, как в романских и германских языках [ФЭС 1998: 556].

Полагают, что особая роль в трансляции культурно-национального самосознания, в стереотипизации его мировоззрения принадлежит синтаксическому ярусу языка. Используя методику валентного сопоставления, можно выявить этнокультурный компонент семантики глаголов-предикатов с отличным от других близкородственных языков управлением, которое, по мнению некоторых исследователей, отражает специфику восприятия и организации картины мира в сознании носителей языка. Так, сравнивая конструкции с управлением в русском и белорусском языках — издеваться, насмехаться, смеяться + над + твор. пад. и смеяцца з каго; жениться на ком и жанщца з кгм — автор одной из публикаций делает вывод о том, что в русском языке якобы выражается явное превосходство над объектом-лицом, явно проступает оттенок преобладания, подчеркивающий роль мужчины в

4. этническая мвитальность

обществе, что не соответствует толерантному мышлению белорусов [Чумак 2001].

Петрозаводский профессор З.К. Тарланов вступил в полемику с «оригинально задуманными исследованиями А. Вежбицкой», поскольку, по его мнению, предложенные в них «интересные и остроумные» решения не соотнесены ни с историей самих интерпретируемых фактов, ни с историей языка, что не могло не сказаться на характере общих выводов [Тарланов 1998].

Во-первых, З.К. Тарланов подвергает сомнению правомерность вывода А. Вежбицкой о том, что особенности русского национального характера раскрываются и отражаются в трех уникальных понятиях русской культуры — душе, судьбе и тоске. Исходный тезис профессора сформулирован так: «Считая приведенные суждения А. Вежбицкой вполне занимательными, а в чем-то, пусть и априорно, не лишенными действительной почвы, нельзя не обратить внимания на их очевидную детерминированность факторами идеологического порядка в широком смысле слова» [Тарланов 1998: 66]. По подсчетам российского ученого, в крупнейшей коллекции русских пословиц и поговорок, собранных и тематически распределенных В.И. Далем, среди 180 сем на тему «судьба — терпение — надежда» приходится 157 пословично-по-говорных формул из более чем 30 тысяч, а темы «душа» и «тоска» отдельно вообще не выделены [Тарланов 1998: 73].

Во-вторых, З.К. Тарланов ставит под сомнение исходное положение А. Вежбицкой о том, что русский синтаксис свидетельствует о природной склонности русских к пассивности и фатализму, антирационализму, склонности к моральным суждениям, неконтролируемости о том, что богатство и разнообразие безличных конструкций в русском языке — свидетельство преобладающей русской культурной традиции рассматривать мир как совокупность событий, не поддающихся ни человеческому контролю, ни человеческому уразумению. Сомнительно, на его взгляд, само сопоставление синтаксиса двух — русского и английского — языков без учета того обстоятельства, что синтаксис изначально обусловлен морфологией и лексикой. Как, — спрашивает З.К. Тарла-

раздел II. базовый понятия липгвокультурологии

нов, — в английском языке могут быть дативные конструкции, если в нем вообще не представлен датив в морфологии?

Для А. Вежбицкой наличие и даже преобладание пациентист-ских конструкций с дательным падежом субъекта — результат фе-номенологизма (субъективности, импрессионизма) русского языка. Для начала З.К. Тарланов приводит статистическую справку: «...В таком показательном для оценки ментальных представлений народа жанре словесной культуры, как пословица, на долю безличных («пациентивных») предложений приходится 1-5% всех русских пословичных формул в записях XVII—XX вв. В то же время пословичные формулы, составленные по модели агентив-ных предложений, в два с лишним раза превышают количество первых» [Тарланов 1998: 68].

Далее З.К. Тарланов сравнивает исторический путь развития русского и английского безличного предложения и начинает с констатации того факта, что английский синтаксис, как и синтаксис других западноевропейских языков, беднее русского. В нем нет полных эквивалентов русским безличным предложениям, инфинитивным, номинативным, двусоставным несогласованным и др. З.К. Тарланов напоминает, что степень совершенства языка определяется мерой его способности точно соответствовать бесконечно сложному миру изображаемых и выражаемых им предметов, событий, признаков, понятий, представлений, а также субъективно оцениваемых модусов их проявлений, что языковые структуры не могут не быть скоординированными с изменчивым мировосприятием человека, с поступательным характером его познавательного опыта. Отсюда делается вывод, что более совершенен тот язык, который разные события выражает по-разному [Тарланов 1998: 70].

По мнению Тарланова, язык развивается в направлении все возрастающего объективирования заключенного в нем содержания. Специфическим и структурно существенным результатом действия тенденции к объективированию, являются безличные предложения, получившие в русском языке широкое распространение. Английская конструкция безличного предложения типа

4. Этничкскля мнитллыюсть

(«Холодно») И гз со1а или Меня тошнит (Гт жЬ) исторически отстает от русской, оставаясь ориентированной на архаическое языковое состояние, т.е. на субъективность. Она, продолжает Тар-ланов, лишена того объективирования, абсолютизации, обобщения, которые составляют синтаксическую суть и придают маневренность соответствующей русской [Тарланов 1998: 72].

О синтаксисе одного языка нельзя судить с точки зрения синтаксиса другого языка, не учитывая ни исторических процессов в языках, ни важнейших тенденций, обусловливающих языковые процессы. Чтобы характеризовать ментальные представления народов и их культурные традиции по языковым свидетельствам, следует синхронизировать соответствующие процессы в сопоставляемых языках. Преобладающее начало в русской культурной традиции — безграничная широта, делающая эти традиции открытой, лояльной, адаптируемой, протеистическои по отношению к иноэтническим традициям. Об этом и свидетельствует типология русского предложения.

Аргументы З.К. Тарланова, основанные на статистических и лингвогенетических данных, на первый взгляд, кажутся убедительными, однако у А. Вежбицкой и ее сторонников возможен вполне правомочный вопрос, почему синтаксис русского и английского языков развивается так несимметрично. Может быть, особенности ментальное™ каким-то непостижимым образом через сферу бессознательного, которое, кстати, по мнению Ж. Ла-кана, структурировано как язык, предопределяют и линии развития, и темпы, и предпочтительность тех или иных синтаксических структур.

Анализ так называемых скрытых семантических категорий показывает, что они являются специфическими регулятивами поведения и восприятия, формирующими языковую подоснову этнической картины мира, а потому требуют учета в антропологических, этносоциальных, политологических исследованиях и в соответствующих им практиках. Т.И. Стексова в работе "Невольность осуществления" как скрытая семантическая категория и ее проявление» (Новосибирск, 1998) показала, что эта катего-

З/ШЛ II. БАЗОВЫЙ ПОНЯТИЯ

рия связана со значимой для русского менталитета категорией неконтролируемости, которая А. Вежбицкой была проинтерпретирована как реализация иррациональности и отсутствия ответственности за событие, свойственное русскому национальному характеру. Имеется в виду синтаксическая модель с семантикой 'событие, осуществляемое независимо от воли субъекта' типа Мне только что довелось быть в Нидерландах. В состав конструктивных типов, выражающих невольность осуществления, помимо указанной конструкции, автор включает глаголы с семантикой невольности типа проболтаться, оступиться, структуры с лексическими показателями невольности — невольно, непроизвольно, нечаянно, случайно, ненароком. Относятся сюда и случаи использования партитивов — частей тела человека в качестве субъекта действия (ноги не держат, кровь бросилась в голову), имени события (бешенство помутило рассудок), появления мнимых субъектов — условных (бес попутал, черт дернул) или неопределенных (что-то заставило его сдержаться) сил. Исследовательница показывает, что для русской языковой картины мира характерно наличие таких субъектов, которые способны действовать самостоятельно, не подчиняясь человеческому разуму и воле (бес, черт, кровь, бешенство и т.п.), безличных моделей, демонстрирующих таинственность силы, ответственной за событие (подмывает, тянет). Языковая имитация невольности позволяет снизить уровень ответственности за действие не только в лингвистическом (отсутствие контроля), но и в житейском и даже в юридическом смысле. Из этого следует, что языковая картина мира является скрытым регулятивом поведения и через развитие соответствующего концепта формирует культурно-национальный стереотип [Ким 1999: 14—15]

Связь языка и этнической ментальности остро ощущают мастера слова. «Разница языка говорит о различии психологического склада. Известно, что русский язык более расположен к передаче психологического состояния, он непереводим и незаменим в пейзаже-настроении, в то время как английский более подходит к чувственным описаниям, экономен в передаче действия, так

}. этническая мыггллыюсть

же, как и юмора. Музыка Достоевского может быть переведена на другой язык, но родиться она могла только на русском» (А. Вознесенский).

В статье «Испанский язык и национальный характер испанцев (пример видения мира)» рассматривается фразеология, связанная с корридой и демонстрирующая, насколько велико влияние этого типично испанского феномена на формирование испанского национального характера, менталитета испанцев. В современном испанском языке сотни фразеологизмов построены именно на метафоре корриды и не могут быть истолкованы вне данного метафорического пространства. Современная литература, масс-культура, публицистика постоянно порождают новые речения, которые построены на аллюзиях, связанных с миром тавромахии. Иными словами, коррида представляется как своего рода матрица для структурирования опыта и отображения его языковыми средствами [Вопросы языкознания. 2000. № 5. С. 135].

Тонкая связь языка и ментальности обнаруживается при выборе и пользовании языком. По наблюдениям востоковеда В.М. Алпатова, в Японии принято считать, что английский язык и англоязычность общества обеспечивают преимущества там, где важна индивидуальность, особенно в науке и технике, зато там, где дело касается взаимоотношений людей (от экономики до воспитания детей), обладание уникальным японским языком дает его носителям преимущества, даже превосходство [Алпатов 1994: 180].

Рекомендуемая литература

1. Булыгина Т.В., Шмелёв А.Д. Языковая концептуализация мира (на материале русской грамматики). М., 1997.

2. Вежбицкая А. Язык. Культура. Познание. М., 1997.

Дата добавления: 2018-05-02; просмотров: 305; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

⇐ Предыдущая 12

Мы поможем в написании ваших работ!