Елена Осокина. За фасадом «сталинского изобилия»

Советские художники создали не только индустриальный пейзаж (абсурдное по сути название), но и особый советский натюрморт. Главным в нем стало выражение общественного содержания и бытовых функций предмета. Натюрморт превращался в «активное средство пропаганды задач партии и социалистического строительства». Приведем для примера хотя бы творчество Б.Н.Яковлева, художника большого таланта. Наряду с классическими натюрмортами, лиричными и изысканными, у него есть и иные полотна. Картина «Что дает соя» (1931) показывает разнообразие продуктов, которые можно получить из этого растения, и «помогает пропаганде одной из задач партии в области реконструкции сельского хозяйства». Картина с передвижной выставкой путешествовала по колхозам, представляя средство наглядной агитации. Кисти Яковлева принадлежит и картина «Советские консервы» (X., м. 138x162, 1939. Государственная Третьяковская галерея. Не исключено, что в момент создания она называлась «Сталинские консервы»). Хотя изобилие, которое представляет эта картина, может показаться скромным, сам выбор сюжета для художественного полотна знаменателен. Эта картина – скорее реклама, чем живопись: банки со всякой снедью призваны были показать успехи советской консервной промышленности, созданной в 1930-е годы. Яковлеву принадлежит и другая картина подобного рода – «Советское вино» (X., м. 139x161, 1939. Государственный художественный музей. Кишинев). Но, наверно, наилучшим примером декоративного фасада, скрывавшего реальность экономики страны, являлась ВДНХ – Выставка достижений народного хозяйства, открытая в 1939 году.

В благополучии нэпа немалую роль играло частное предпринимательство на заготовительном рынке. Особенно значительна была роль частника в глубинных районах, где государственные заготовители отсутствовали. Во второй половине 20-х годов частник закупал около четверти хлеба в производящих районах, до трети сырья. Он обеспечивал более 20% поставок хлеба в потребляющие районы, в том числе треть поставок пшеницы! Частник был очень мобилен – забирался в глухие уголки, скупая продукцию, перебрасывал ее на рынки отдаленных районов, перепродавал мелким рыночным торговцам, владельцам ларьков, палаток, ресторанов, чайных, кафе, снабжал кустарей, занимавшихся промыслами, делал запасы, дожидаясь более выгодных условий продажи.

В определении планов доминировали политики, а не ученые-экономисты. Планирование первой пятилетки отличалось особым экстремизмом. Громоздкая, неповоротливая машина централизованного распределения делала быстрое маневрирование фондами невозможным. Торговля страдала от хронических перебоев и неразберихи. Товар отправлялся ради самого факта выполнения «бумажных предписаний»: картофель шел через всю страну из Западной области в Закавказье; в болотистые с тучами москитов районы лесозаготовок и сплава посылались летние футболки, купальные костюмы, детские летние костюмчики, тонкие женские чулки и фильдеперсовые носки; сандалии и майки поступали в торговлю в декабре, а ватные пальто и телогрейки в мае. Фабрики отгружали продукцию без сортировки прямо из-под станка, и, в результате, районы получали платья только одного размера или большую партию галош, но все на левую ногу.

Массовые репрессии начались в конце декабря 1927 года кампанией арестов частных скупщиков, заготовителей и торговцев вначале на хлебо-фуражном, а затем мясном, коже-заготовительном и мануфактурном рынке.

Какие последствия для потребительского рынка имела «битва за хлеб», которая велась в 1927/28 году? – Хлебный рынок стал первым разрушенным рынком, а первые карточки – хлебными. В результате репрессий и конфискаций по меньшей мере на треть сократился один из важнейших источников снабжения населения – частная патентованная торговля. Одни боялись торговать, другие уже не имели товара.

Одним из таких средств (борьбы с «зажимщиками» хлеба) стали запреты и бойкоты. Они принимали самые курьезные формы. Запрет на воду означал посты у колодцев, которые определяли, кому давать воду, а кому нет. Бойкот на здравствования означал запрет здороваться с бойкотируемыми. Бойкот на курение запрещал давать закурить или прикуривать. Бойкот на огонь запрещал затапливать печь, а если хозяин ослушался, то приходили и заливали ее. Бойкот на свет – забивали окна, чтобы в избе было темно. Запрещалось ходить к бойкотируемым в гости, а если нужно по делу, то брали понятых. О бойкоте предупреждал плакат на воротах: «Не ходи ко мне – я враг советской власти». В случае исчезновения плаката бойкотируемого штрафовали, поэтому его семья беспрерывно дежурила у ворот, дабы плакат не стащили.

Перебои с продовольствием привели к тому, что в 1928/29 году в регионах в дополнение к хлебным карточкам стали стихийно распространяться нормирование и карточки на другие продукты: масло, мясо, сахар, крупу и пр. Открытая продажа непродовольственных товаров в магазинах также постепенно сворачивалась из-за огромных очередей и эксцессов. Вместо этого вводилось их распределение на предприятиях и в организациях по талонам и ордерам. Как и в случае с хлебом, нормирование и карточки оформлялись «снизу» решениями торгующих организаций и санкциями местной власти. Распространение нормирования шло без участия Политбюро.

Только в начале 1931 года, когда массовый голод стал реальной перспективой и карточки уже фактически существовали по всей стране, Политбюро официально установило нормы снабжения не только для избранных промышленных центров, но всего городского населения СССР.

1930-й стал первым годом, когда продовольственное снабжение стало серьезно волновать Сталина: пагубные последствия кризиса сказались на производстве. Вопрос о рабочем снабжении часто ставился на повестку дня Политбюро.

Три процесса разворачивались в деревне осенью-зимой 1929/30 года: конфискация продукции в ходе заготовок, насильственное обобществление земли, скота и инвентаря, которые передавались в распоряжение создаваемых колхозов, репрессии против кулаков и середнячества.

Сталин не хотел ждать – с конца октября должен был начать поступать на рынок американский хлеб. Вывоз зерна происходил в условиях мирового экономического кризиса, когда цены на сырье и продовольствие падали, а цены на машины и оборудование, которые составляли главную статью советского импорта, росли. Импорт потребительских товаров был ничтожен.

Другим следствием инфляции стал кризис разменной монеты. Госбанк выпускал серебро в обращение, откуда оно мгновенно исчезало, оседая у населения, которое его переплавляло и хранило в слитках. «Серебряный прорыв», как назвал его Пятаков, начался в апреле 1930 года и к июлю достиг Москвы. Работники кооперации «зажимали» серебро в кассах магазинов, трамваи из своей выручки не сдавали ни одной серебряной монеты. Очереди в несколько сот человек собирались у касс размена денег в филиалах Госбанка. Частники на серебро продавали дешевле, чем на бумажные деньги. Правительство не смогло остановить «серебряный прорыв». В январе 1932 года Политбюро приняло решение о выпуске никелевой и медной монеты взамен серебряной.

По мнению Сталина, индустриальный прагматизм должен был определять принципы всесоюзной карточной системы. Место в иерархии государственного снабжения должно было определяться близостью к индустриальному производству. Принципы социальной справедливости, членства в кооперации за ненадобностью были выброшены за борт.

Политбюро отказалось взять на себя ответственность за ухудшение продовольственной обстановки в стране. Начался поиск «козлов отпущения». ОГПУ по заказу Политбюро «раскрыло» контрреволюционную организацию «вредителей снабжения», которая якобы ставила цель «создать в стране голод и вызвать недовольство среди широких рабочих масс и этим содействовать свержению диктатуры пролетариата». Во главе организации якобы стояли профессор Рязанцев и Е.С.Каратыгин, в прошлом чиновник министерства финансов и главный редактор «Торгово-промышленной газеты».

Стержнем карточной системы являлся крайний индустриальный прагматизм – порождение форсированного промышленного развития и острого товарного дефицита. Революционный лозунг «Кто не работает, тот не ест» получил индустриальный подтекст: «Кто не работает на индустриализацию, тот не ест». Карточки выдавались лишь работающим в государственном секторе экономики (промышленные предприятия, государственные, военные организации и учреждения, совхозы), а также их иждивенцам. Вне государственной системы снабжения оказались крестьяне и лишенные политических прав («лишенцы»), составлявшие более 80% населения страны! «Где вы живете? На каком предприятии работаете?» – эти главные два вопроса следовало задать рабочему или служащему, чтобы составить представление об условиях их жизни. С начала 1931 года в стране существовало 4 списка снабжения (особый, первый, второй и третий). Их называли «списки городов», но, по сути, это были группы промышленных объектов, ибо предприятия одного города могли относиться к разным спискам снабжения.

Даже дети, с точки зрения творцов карточной системы, были не просто дети. Они имели свою иерархию, которая повторяла неравенство снабжения их родителей. В индустриальных центрах дети получали высшие нормы и более богатый ассортимент продуктов. В малых и неиндустриальных городах дети не получали из центральных фондов ни мяса, ни рыбы, ни масла, ни яиц.

В условиях карточной системы, когда покупка товаров в открытой торговле была ограничена, сельское население практически лишалось возможности выжить. Кроме того, пытаясь держать факт голода в секрете, правительство предприняло меры к изоляции голодающих деревень: заградительные отряды останавливали бегство в города, в том числе и стремительно возраставший поток беспризорных детей.

Голод 1932-33 годов – один из наиболее трагических уроков истории, который показывает опасность соединения государственной монополии снабжения и тоталитарной власти. В огосударствленной экономике система снабжения легко превращалась в орудие наказания и расправы.

Убийство 1 декабря 1934 года руководителя ленинградской партийной организации С.М.Кирова повлекло не только политические репрессии («кировский поток»), но и экономические санкции.

Американский инженер Джозеф Томсон, который работал в Свердловске, вспоминает, что единственным преимуществом в питании ударников, по сравнению с другими рабочими, была тарелка горячих постных щей, которую они получали сразу же при перевыполнении нормы. Значит, по существу, реальную разницу в этой стратификации представляла всего лишь тарелка кипятка, в котором сварили капусту.

Самой большой привилегией элиты в голодные годы первых пятилеток являлась сытая жизнь. Но, строго говоря, в стране был только один человек, который не жил «на пайке, по ордерам и талонам» – Сталин. Обильные застолья в Кремле и на даче «хозяина» описаны в мемуарах.

Григорий Климов вспоминает, что в конце войны наркоматчиков Москвы можно было безошибочно узнать по светло-коричневым кожаным пальто. Эти пальто, в качестве спецодежды для шоферов, вместе с автомашинами присылались американцами по лендлизу. Машины уходили по назначению на фронт, а кожаные пальто оставались в Москве.

В 1933 году, в разгар массового голода в стране, по словам официального документа, «ежемесячное потребление продуктов служебными вагонами ЦК» составило: 200 кг сливочного масла, 250 кг швейцарского сыра, 500 кг колбасы, 500 кг дичи, 550 кг разного мяса, 300 кг рыбы (кроме того, 350 кг рыбных консервов и 100 кг сельдей), 100 кг кетовой икры, 300 кг сахара, 160 кг шоколада и конфет, 100 ящиков фруктов и 60 тыс. штук экспортных папирос.

Для питания участников сентябрьского 1932 года пленума партии (500 человек на 15 дней) был затребован ассортимент продуктов из 93 наименований: более 10 тонн мясных продуктов (мясо, колбаса, грудинка, ветчина, куры, гуси, утки и пр.), свыше 4 тонн рыбы (судак, осетр, севрюга, балык), 300 кг икры, 600 кг сыра, 1,5 тонны масла, 15 тыс. штук яиц, а также овощи, фрукты, ягоды, грибы, молочные продукты, кофе и другое!

Избирательность и скудность государственного снабжения заставляли людей искать дополнительные источники самообеспечения. Одним из них являлась «барахолка» – место обмена и продажи бывших в употреблении вещей.

Мешочничество являлось верным признаком продовольственных кризисов и проверенным способом выживания. Жители небольших городов, крестьяне с котомками, заручившись справками сельсоветов о своем бедственном положении, ехали в крупные города за продовольствием.

С.Коткин, анализируя работу черного рынка в Магнитогорске, тоже приходит к выводу о том, что для людей запрещенная рыночная деятельность являлась борьбой за выживание или средством наживы. Именно власть с ее неприятием рынка рассматривала подобную деятельность как сопротивление.

Разрешенные размеры личного хозяйства оказались более чем скромными. Еще в 1934 году специальная комиссия ЦК рассматривала, но не решила «проблему двух коров» в личном подсобном хозяйстве колхозников. Отсутствие решения определялось вмешательством Сталина, который считал,что две коровы для крестьянина – это слишком много.

В стране существовал и подпольный рынок услуг. Нэп остался позади, но люди продолжали зарабатывать деньги привычными способами. Портнихи шили на дому, прачки стирали, стоматологи лечили зубы, ювелиры изготовляли украшения на заказ, репетиторы давали уроки и т.д. В каждой семье был свой способ подработать. Нелегальная деятельность и доходы от нее тщательно скрывались от соседей и фининспекции, клиентура формировалась через друзей и знакомых.

По официальному курсу доллар равнялся 1 руб. 94 коп. В действительности же, как показывали американские инженеры, покупательная способность рубля в начале 30-х годов составляла 4-10 центов. При таком соотношении за доллар следовало бы давать от 10 до 25 рублей.

Более 80% товаров, проданных Торгсином в 1933 году, составляли продукты. Львиная доля (более 60%) приходилась на хлеб. Хотя доля наличной валюты и валютных переводов в платежах в Торгсине в абсолютном выражении и росла, однако относительно роста поступлений «бытовых» ценностей граждан (ювелирные изделия, монеты старой чеканки и пр.) она стремительно уменьшалась. Таким был звездный час Торгсина: голодные люди меняли свои сбережения на хлеб. В период голода резко возросла сдача серебра. Случай с серебром интересен, так как показывает стратегии выживания в то тяжелое время. После того как в октябре 1932 г. правительство разрешило сдавать в Торгсин серебро, предприимчивые люди начали скупать серебряные монеты советской чеканки, сплавлять их и сдавать слитки в Торгсин.

Анатолий Жигулин, потомок декабриста Владимира Раевского, вспоминает, как в голодные дни были снесены в Торгсин золотые ордена деда вместе с золотыми нательными крестами и перстнями. Виктор Астафьев пишет о страшном 1933 годе, когда «в заведении под загадочным названием «Торгсин», которое произносилось в селе с почтительностью и даже трепетом», в обмен на золотые серьги получили пуд муки, бутылку конопляного масла и горсть сладких маковух (Жигулин А. Черные камни. М., 1989. С. 6; Астафьев В. Последний поклон // Собр. соч. М., 1980. Т. 3. С. 139).

Золотые ордена, обручальные кольца и серьги незримо мерцают в станинах станков, турбинах и двигателях индустриальных гигантов. Благодаря голодному спросу и высоким ценам Торгсин частично компенсировал неэффективность советского экспорта и примерно пятую часть затрат на импорт оборудования и сырья в первой половине 30-х годов. Звездные годы Торгсина, 1933-й и 1934-й, покрыли около трети импорта этих лет.

Невалютными торгсинами в СССР в первой половине 30-х годов являлись государственные коммерческие магазины. Они были открыты для каждого, но цены в них в несколько раз превышали пайковые. Из-за дороговизны люди называли коммерческие магазины музеями. Сахар, например, который стоил по карточкам 92 коп. килограмм, в коммерческом магазине продавался по 8 рублей; сыр – соответственно 5-7 и 13-24 рублей; сметана – 2-3 и 6-8 рублей (1931).

Рынок, который развивался в рамках плановой централизованной экономики, решениями власти и предприимчивостью людей выполнял важнейшие функции. Он закрывал «бреши», исправлял огрехи системы централизованного распределения.

В 1935-36 годах отменили карточки. Вместо красных флагов, лозунгов и бюстов Ленина – или рядом с ними – в витринах магазинов появились продукты и товары. На месте закрытых распределителей открывались магазины, доступные для всех. Образцовые универмаги, фирменные магазины тканей, одежды, обуви, посуды, электротоваров, специализированные продовольственные магазины – «Бакалея», «Молоко», «Гастроном» – стали приметами нового времени. Процветал крестьянский рынок.

Одной из черт наступавшего времени стало рождение в середине 30-х годов нового образа советского гражданина. То, что советская пропаганда ранее объявляла буржуазной роскошью, становилось желательным и даже обязательным: украшения, косметика, дамские туалеты, перманентная завивка, маникюр, лакированные туфли. Всего лишь несколько лет назад комсомолка с накрашенными губами вызвала бы гнев и ужас и была бы исключена из комсомола за моральное разложение, но времена изменились... Мосторг продавал вечерние платья и смокинги. Можно было вызвать такси по телефону, а не ловить извозчика. Появилось больше личных автомашин. Вырос спрос на услуги косметологов. В городах открывались парфюмерные и цветочные магазины... О том, насколько резким был поворот партийной линии во взглядах на образ жизни, манеру поведения, стиль одежды, может рассказать такой факт. В одном из мемуаров я нашла описание санатория ЦК ВКП(б) тех лет. Особым шиком в одежде считались кремовые шелковые пижамы, которые выдавались обитателям санатория. Партийцы появлялись в них не только во время прогулок и на обеде, но были случаи, когда и на митингах перед трудящимися близлежащего города ораторы выступали в шелковых пижамах.

Из-за искусственно низких «карточных» цен, скудных пайков обороты государственно-кооперативной торговли оставались небольшими. Это явление получило точное определение – замораживание товарооборота. В результате выплаченные населению в виде зарплаты деньги не возвращались в госбюджет через торговлю.

Посмотрим, за счет каких ресурсов проводилась «радикальная реформа» перехода к «свободной» торговле. В отмене хлебных карточек хороший урожай сыграл роль. К тому же к середине 30-х годов сельское хозяйство оправилось от шока коллективизации, что ослабило продовольственный кризис в стране и стало залогом развития пищевой и легкой промышленности. Однако продукция колхозов по-прежнему шла не на рынок, а через систему заготовок в государственные закрома. Планы экономического развития на вторую пятилетку являлись более реалистичными и сбалансированными. Увеличились капиталовложения в производство предметов потребления за счет уменьшения капиталовложений в тяжелую промышленность! Это позволило начать создание крупной легкой и пищевой индустрии, которые до этого развивались на кустарной основе.

Сталин выказал больше понимания и по другим экономическим вопросам, ценам и спекуляции, например. Он понимал реформу отмены карточной системы как реформу снижения цен. Хотя новые цены открытой торговли были выше пайковых, Сталин справедливо заметил, что цена – это рыночная категория и действительные цены на хлеб в период карточной системы существовали на рынке, в то время как пайковая цена, строго говоря, ценой не являлась, была искусственно занижена и представляла подарок рабочему классу от государства. Он также отметил, что спекуляция и огромное воровство являлись порождением карточного распределения. Именно резкий разрыв пайковых и рыночных цен толкал, по его словам, честных людей на спекуляцию и воровство. Видел он и действительную суть планирования, называя его канцелярским, а не реальным. Он считал, что реформа не принесет немедленного денежного дохода государству. Ее цель не в этом, а в том, чтобы оживить торговлю и оздоровить экономику. Это принесет плоды в перспективе. Но понимая все это, Сталин не видел или не хотел видеть многое другое. Он считал карточную систему «гнилой», но и социалистическая торговля без частного предпринимателя, по сути, являлась таким же централизованным распределением с искусственными, а не рыночными ценами. Социалистическая торговля по-прежнему воспроизводила дефицит, что рождало спекуляцию и воровство в массовых масштабах. Речь Сталина на ноябрьском пленуме 1934 года не была опубликована, что также может служить показателем ограниченности его рыночных намерений.

Дефицит бюджета все также покрывался денежной эмиссией. Общее количество денег в обращении к концу 1940-го выросло по сравнению с началом 1938 года почти вдвое, тогда как физический объем товарооборота снизился и в расчете на душу населения упал до уровня конца второй пятилетки.

Как и во время карточной системы, централизованно распределялись только планируемые и регулируемые товары. Однако фактически они покрывали почти весь товарный фонд страны. В годы карточной системы существовало 12 планируемых непродовольственных товаров, к концу третьей пятилетки число их возросло до 30. В дополнение к тканям, ниткам, платкам, швейным изделиям, трикотажу, кожаной и резиновой обуви, махорке и папиросам, хозяйственному и туалетному мылу, в группу вошли велосипеды, мотоциклы, спички, лесоматериалы, мебель, стекло, фарфор, фаянс, патефоны, швейные машинки, фототовары, парфюмерия и даже грампластинки и иголки, ученические тетради, бумага и канцтовары, игры, книги. Группа продовольственных планируемых товаров во второй половине 30-х годов по сравнению с карточной системой возросла с 10 до 17 наименований: мука, крупа, мясопродукты, рыбопродукты, масло животное и растительное, маргарин, сахар, чай, соль, кондитерские изделия, консервы, а также сыр, печеный хлеб, сало, птица, картофель, овощи и фрукты и даже водка и другие алкогольные напитки. Группа регулируемых товаров (по ним планирование было менее детальным, но все равно проходило через утверждение Политбюро) по сравнению с карточной системой возросла с 12 до 29 наименований (меховые изделия, спортивные товары, радиоприемники, железо, гвозди, игрушки, музыкальные инструменты и пр.). В предвоенные годы планируемые и регулируемые товары составляли более 70% товарных фондов.

По-прежнему лидером в географии снабжения оставалась Москва. В столице проживало немногим более 2% населения страны, но в 1939-40 годах она получала около 40% мяса и яиц, более четверти всех рыночных фондов жиров, сыра, шерстяных тканей, порядка 15% сахара, рыбы, крупы, макарон, керосина, швейных изделий, шелковых тканей, резиновой обуви, трикотажа. Фонды других товаров также не соответствовали доле столицы в общей численности населения страны и составляли порядка 7-10%. Ленинград жил скромнее Москвы, но тоже занимал особое место в ряду городов. В 1939-40 годах он получал пятую часть рыночных фондов мяса, жиров, яиц. По этим товарам два города – Москва и Ленинград «съедали» более половины всего рыночного фонда, хотя в них жило всего лишь несколько процентов населения страны!

По сравнению с периодом карточной системы материальное положение всех групп населения во второй половине 30-х годов улучшилось. Однако товарный дефицит, который воспроизводился социалистической экономикой, по-прежнему приводил к тому, что «материальный прогресс» был медленным, государственное снабжение для основной массы населения создавало иерархию в бедности. Главный водораздел, как и прежде, проходил между номенклатурной верхушкой и остальным населением. Однако «планка богатства» советской элиты существенно не поднялась в послекарточные годы. Ее материальное положение по-прежнему уступало уровню обеспеченности высших слоев Запада.

По мере развития хлебного кризиса социальное недовольство в деревне росло. В спецсводку НКВД по Ярославской области, которую подписал капитан госбезопасности Рассказчиков, попало сочинение тринадцатилетнего школьника Алексея Соколова. Обычная школьная тема – «Как я провел каникулы». Однако директора Пречистенской средней школы, где учился мальчик, испугали выводы о взаимоотношении советской власти и крестьянства, к которым подростка привел его нехитрый жизненный опыт: «Я, ученик 6-го класса группы «Г» Пречистенской средней школы, провел зимние каникулы очень нерадостно. Я лучше бы согласился ходить в школу в это время. Когда я пришел в школу, то учителя сначала стали говорить: «Давайте, ребята, заниматься с новыми силами». Я за каникулы потерял все силы. Мне некогда было повторять уроки и прогуляться на свежем воздухе. Мне приходилось с 3-х часов (утра. – Е.О.) вставать и ходить за хлебом, а приходил человеком 20-ым или 30-ым, а хлеб привозили в 9-10 утра. Приходилось мне мерзнуть на улице по 5-6 часов (дело присходило в январе 1937 года. – Е.О.). Хлеба привозили мало. Стоишь, мерзнешь-мерзнешь, да и уйдешь домой вечером с пустом, ни килограмма не достанешь. Я думаю, что другие ученики тоже провели так же, как и я, каникулы. Если не так, то хуже моего... Судя по этому можно сказать, что Советская власть нисколько не улучшила жизнь крестьянина, а наоборот, еще ухудшила. Быть может, мое сочинение не подходит под тему, но в этом я не виноват, так как я ничего не видел, кроме обиды. Я – пионер и школьник и пишу то, что видел и делал. Так провел я каникулы».

Джин Кэллахан, «Экономика для обычных людей»

Рождение ценности.Итак, Рич оказался на острове в одиночестве, и не знает, спасут ли его и когда именно. Что экономическая наука может сказать о его поведении в этой ситуации?

Прежде всего, Рич должен определить цель своего пребывания на острове. Итак, он застрял там на какое-то время. Приняв этот факт в качестве исходного условия, что он должен делать? Ответить на этот вопрос и означает выбрать цель. Возможно, он поставит себе целью попытаться выжить до того момента, когда его спасут. Хотя эта цель кажется достаточно разумной, мы должны понимать, что возможны и другие цели. С точки зрения экономической науки, никакая конкретная цель не является более или менее обоснованной, чем другая. (Еще раз подчеркну один важный момент: это не значит, что экономическая наука считает, будто любая система ценностей столь же хороша, как и любая другая. Экономическая наука просто не пытается ответить на вопрос о том, что мы должны ценить.)

Пусть, например, Рич является убежденным последователем религии джайнизма. Тогда причинение вреда любому живому существу противоречит его религиозным принципам. Питаясь одними кокосовыми орехами, Рич понимает, что, отказываясь от в изобилии водящихся на острове крыс, которых можно пожарить на костре, он медленно умрет от голода. И тем не менее он не отступает от своих принципов. Означает ли это, что Рич игнорирует экономическую теорию или ведет себя иррационально? В то время как некоторые школы экономической науки сказали бы «да», ответом представителя австрийской школы будет решительное «нет». Рич просто преследует цель, которую ценит наиболее высоко, т.е. придерживается своих религиозных убеждений.

Теперь представим, что Рич все-таки выбирает в качестве конечной цели выживание. Для того чтобы выжить, ему нужны вода, пища, кров и отдых. Всё это средства, с помощью которых он рассчитывает достичь своей цели. Однако у него нет готового жилища. Пища ему доступна, но в поисках ее надо рыскать по всему острову, что требует некоторого приложения сил. Источники пресной воды есть, но вода в них еле сочится.

Поскольку для обеспечения себя водой, пищей, жилищем и отдыхом Ричу нужны другие средства, они становятся вспомогательными целями. Пища – средство, способствующее достижению цели выживания, но одновременно она является целью, которая достигается с помощью применения средств – охоты на крыс. Одно и то же благо может быть средством с точки зрения плана А и целью с точки зрения плана В.

Итак, Рич оказывается в ситуации, в которой находятся все прочие люди: у него есть определенные цели и ограниченные средства, с помощью которых он может их достичь. Он должен экономить свои средства, чтобы достигать наиболее значимых для него целей. Например, если он потратит все свое время на постройку жилища, то останется без пищи или воды. Рич должен экономно расходовать свое время. Он должен бережно относиться и к остальным ресурсам. Он не может позволить себе стрясти с пальмы все кокосовые орехи за один день, поскольку не съеденные сразу сгниют. Хотя Рич и хотел бы использовать воду для приготовления пищи, но если имеющегося количества воды хватает только для питья, то, чтобы выжить, ему придется использовать ее запас только для этого.

Каким образом Рич решает, как именно использовать свои ограниченные средства? Он постоянно должен делать тот или иной выбор. Даже после того, как он выбрал выживание в качестве главной цели, ему приходится выбирать, каким именно образом идти к ней. И пока минимальные потребности Рича могут быть удовлетворены с меньшими затратами энергии, чем максимум того, на что он способен, он также должен выбрать, каким образом расходовать эту избыточную энергию. Возможно, Рич тщеславен, и его очень заботит, как он будет выглядеть, когда его спасут. В этом случае он потратит большое количество свободного времени, ухаживая за своей внешностью. Если он человек с низкой склонностью к риску, то в свободное время он станет запасать пищу. Если же Рич не чужд науке, он, возможно, будет проводить эксперименты с местной флорой и фауной.

Распределяя свое время, Рич делает выбор. Скажем, он тратит первые четыре часа каждого дня на добывание пищи, следующие два часа – на получение воды и еще четыре – на постройку навеса. Остальную часть дня он отдыхает. Все перечисленные выше действия имеют своей целью непосредственное устранение некоторой неудовлетворенности. Пища непосредственно удовлетворяет чувство голода Рича, вода – жажду, а навес – его желание укрыться от ветра и дождя. Даже его свободное время представляет собой деятельность, целью которой является отдых. До тех пор, пока Рич в буквальном смысле не валится с ног от усталости и физически способен продолжать работать, прекращение работы и отдых – акты выбора.

Рич только намеревается начать связывать очередные жерди, как чувствует боль в спине. «Так, – думает он, – не пора ли передохнуть?» Он собирается делать выбор между тем удовлетворением, которое ожидает получить от связывания следующей пары жердей, и удовлетворением, которое ожидает получить в результате нескольких дополнительных минут отдыха. Поскольку предпочтение привязано к конкретному акту выбора между конкретными средствами, предназначенными для достижения конкретных целей, экономический выбор не имеет дела с абстракциями. Рич выбирает не между «работой» и «досугом», а между определенным количеством определенного вида работы и определенным количеством досуга в контексте определенных обстоятельств. Такой подход разрешает парадокс ценности, преследовавший экономистов классической школы. «Почему, – удивлялись они, – в то время как вода намного ценнее бриллиантов, люди так много платят за бриллианты и так мало, практически ничего, за воду?»

Когда Рич начинает свой день, предельная полезность, которую он ожидает получить в результате одного часа работы, значительно выше той, которую он ждет от одного часа отдыха. Если он не начнет работать, у него не будет еды и питья! Но каждый последующий час работы посвящен достижению цели, которая рассматривается как менее важная, чем та, достижению которой он посвятил предыдущий час. Наконец, скажем, после десяти часов работы, Рич подходит к точке, в которой удовлетворение, ожидаемое им от еще одного часа работы, становится ниже того удовлетворения, что он ожидает получить от дополнительного часа досуга. Предельная полезность следующего часа, потраченного на труд, становится ниже предельной полезности, которая ожидается от следующего часа, потраченного на досуг, и Рич прекращает работать и начинает отдыхать.

У истоков сбережения.Стремясь изменить то, что есть, на то, что должно быть, Рич осознаёт, что его возможности в добыче пищи и воды можно увеличить. Очень вероятно, что, смастерив несколько крысоловок, он обеспечит себя шестью жареными крысами в день вместо четырех. Если бы у него была бочка для сбора дождевой воды, он мог бы использовать ее для приготовления пищи и для разнообразия иногда лакомиться вареными крысами вместо жареных. Рич решает смастерить эти полезные приспособления.Для того чтобы их сделать, Ричу придется чем-то пожертвовать. Так как его время ограничено, изготовление этих предметов имеет издержки: они равны ценности того, что Рич мог бы сделать вместо крысоловок и бочек. Этот принцип останется верным даже в том случае, если он просто отказывается от времени, которое было бы потрачено на отдых. Усвоив принцип предельной полезности, мы понимаем: независимо от того, от какой деятельности Рич отказывается, чтобы выкроить время на изготовление крысоловок и бочек, это будет вид деятельности, следующая единица которой имеет для него самую низкую предельную полезность.

Поразмыслив, мы понимаем, что ценность таких благ, как крысоловки и бочки, проистекает из их способности производить те блага, которые приносят непосредственное удовлетворение. Рич ценит крысоловку за пойманных крыс, а бочку – за ту воду, которую можно использовать для приготовления пищи. Карл Менгер назвал блага, непосредственно снимающие некоторую неудовлетворенность, подобно воде или пище, благами первого порядка. Их также можно назвать потребительскими благами. Такие блага, как крысоловки и бочки, чья ценность проистекает из помощи, которую они оказывают в производстве благ первого порядка, называются благами более высокого порядка, средствами производства или капитальными благами. Заметим, что это различие существует отнюдь не в товарах самих по себе, а только в человеческой мысли и планировании. Если я коллекционирую бочки как предметы искусства, то для меня они являются потребительскими благами. Если же я владею бакалейным магазином, то продукты питания, хранящиеся на складе, для меня являются производственными благами.

Мастеря крысоловки и бочки, Рич со временем решает, что было бы полезно иметь молоток, пилу и некоторое количество гвоздей. Он подумывает о том, чтобы их изготовить. Теперь Рич работает над двумя порядками благ, исключенных из процесса потребления. Он будет оценивать молоток, пилу и гвозди по той помощи, которую они принесут в процессе изготовления крысоловок и бочек, а последние, в свою очередь, оцениваются за пищу и воду, которую помогают добывать.

Рич может обнаружить, что крысы на острове больны и питаться ими вредно. Для него крысы перестанут иметь ценность. До тех пор пока Рич не найдет другого применения сделанным им крысоловкам, они тоже утратят для него свою ценность.

Величина осуществляемых индивидом сбережений объясняется его временным предпочтением – степенью, в которой он предпочитает удовлетворение в настоящем такому же удовлетворению в будущем. Возможные значения временного предпочтения изменяются в диапазоне от нуля до бесконечности, причем в крайних точках – в нуле и бесконечности – человеческая деятельность прекращается.

Мы подготовлены к тому, чтобы более строго исследовать решение Рича о необходимости сберегать. Пусть, чтобы высвободить время, требующееся для изготовления одной крысоловки, Рич должен целую неделю жертвовать текущим потреблением в количестве одной крысы в день. Кроме того, предположим, он считает, что крысоловка будет служить ему одну неделю, в течение которой он поймает на 14 крыс больше, чем без помощи крысоловки. Грубо говоря, мы можем сказать, что он должен пожертвовать семью крысами сейчас, чтобы получить 14 через неделю. Его норма отдачи от этих инвестиций равна 100 процентам в неделю. Если Рич решает смастерить крысоловку, можно сказать, что он оценивает одну крысу, которой мог бы располагать сегодня, ниже, чем двух, доступных через неделю. Недельной нормы отдачи в 100 процентов оказалось достаточно, чтобы убедить его заменить настоящее потребление будущим. Если же Рич не делает крысоловку, то понятно, что он оценивает одну крысу в настоящий момент выше, чем двух в будущем. Нормы отдачи в 100 процентов недостаточно, чтобы убедить его отказаться от потребления крыс сегодня ради потребления большего количества крыс в будущем.

Важно отметить, что оценка Рича зависит от обстоятельств, в которых он находится. Если бы ему неожиданно удалось найти ящик с консервированными сардинами и печеньем, забытый съемочной группой, его решение могло существенно измениться. Вспомним, что, согласно закону предельной полезности, каждая следующая единица блага имеет для индивида меньшую ценность по сравнению с предыдущей. Я мог бы заплатить 50 долларов, покупая одну кошку, но к тому времени, когда у меня их было бы 300, я бы с удовольствием заплатил уже за то, чтобы от них избавиться. Таким образом, Рич, имея большой запас пищи для потребления в настоящем, с гораздо большей вероятностью отказался бы от охоты на крыс сегодня, чтобы произвести капитальные блага, обещающие большее предложение пищи в будущем. В этом случае дополнительная крыса сегодня имела бы для него меньшую ценность, чем до того, как он нашел ящик, так как сардины и печенье удовлетворяют ту же физиологическую нужду, что и крыса, и, кроме всего прочего, наверняка вкуснее.

Обратите внимание еще на один важный момент: даже в таком чрезвычайно простом хозяйстве, как у Рича, капитальные блага имеют структуру. Мы говорили о том, что он изготовил молоток, гвозди и пилу. Молоток и гвозди имеют примечательную взаимосвязь – они являются комплементарными благами. Без молотка у Рича нет ничего, чем можно забивать гвозди, а без гвоздей нечего забивать молотком. Каждый день мы имеем дело с благами, которые бесполезны без других, комплементарных благ: портативный радиоприемник и батарейки, усилитель и динамики, люстра и лампочка. Во всех этих случаях одно благо в отсутствие другого либо частично, либо полностью теряет свою ценность. Если какой-нибудь изобретатель разработает способ использования направленного потока электронов в качестве дешевого и мощного источника освещения и производители прекратят выпускать электрические лампочки, то люстры, висящие сейчас у вас под потолком, будут иметь ценность лишь как объекты ностальгии.

Чтоб не пропасть поодиночке. О прямом обмене и общественном порядке. Рич наладил функционирование изолированного хозяйства и обеспечил себе вполне комфортное существование. И вот однажды, прогуливаясь по берегу, он видит, что навстречу ему идет не кто иной, как... Хелена Бонэм-Картер! Его одиночество нарушено, и что же Рич станет делать? Какие факторы, вообще говоря, оказывают влияние на выбор человека между изолированным существованием и жизнью в обществе?

Еще Адам Смит обратил внимание на достигаемое в результате разделения труда грандиозное увеличение материального производства. Смит начинает свою книгу «Богатство народов» с анализа процесса изготовления булавок. Не обученный этому производству отдельный рабочий «едва ли может, пожалуй, при всем своем старании сделать одну булавку в день». Но даже 225 лет назад, когда Смит писал свой труд, небольшая булавочная мастерская из 10 рабочих с помощью разделения производства на 18 операций производила 48 000 булавок в день, или 4 800 на одного человека.

Разделение труда обеспечивает больший физический объем производства продукции по трем причинам. Во-первых, люди живут в разных частях земного шара, во многом отличающихся друг от друга. У жителей Флориды гораздо более благоприятные условия для выращивания апельсинов, чем у жителей Новой Англии. С другой стороны, в Новой Англии лучше условия для производства кленового сиропа. Второе преимущество разделения труда состоит в том, что все люди одарены по-разному. Книга по экономической теории, конечно, не место для того, чтобы пытаться ответить на вопрос о роли природы и воспитания в развитии способностей, поэтому мы просто скажем, что, по тем или иным причинам, люди выходят на рынок труда с различными способностями. При своем росте 172,5 см я с трудом перепрыгиваю даже через толстый воскресный выпуск «Нью-Йорк Таймс», так что и в случае «правильной тренировки» едва ли смогу заменить на площадке баскетболиста Кобэ Брайанта, когда ему понадобится немного передохнуть во время игры. И все же третьим преимуществом является именно специальная подготовка. Разделение труда позволяет людям концентрировать свои усилия на выработке одних навыков и игнорировать большое количество других, не столь необходимых для их работы.

Смит говорил, что Шотландии, к примеру, не имеет смысла стремиться производить вино, хотя виноград можно выращивать в оранжереях. Если Шотландия производит шерсть, а Испания делает вино, и граждане этих двух государств обменивают их на товары, которые в их собственной стране не производятся, то в результате такого обмена жители обеих стран окажутся в выигрыше. Но что произойдет в том случае, если в одной стране по сравнению с другой менее выгодно производить все товары, например, вследствие неудачного географического положения и необразованности населения? Разве более отсталому государству не следует установить торговые барьеры, позволяя тем самым развиваться промышленности внутри страны? Может ли оно вообще предложить что-нибудь более развитому государству для обмена? Решением этой проблемы является закон сравнительных преимуществ Рикардо, названный так в честь английского экономиста Давида Рикардо.

Возьмем для примера великого спортсмена Майкла Джордана. Его физические данные поистине уникальны.

Нет практически никакого сомнения в том, что, если бы Джордан решил применить их, например, в малярном деле, он стал бы одним из лучших маляров в мире.

Однако весьма сомнительно, что Джордан сам красит стены своего дома. Невзирая на то, что после небольшой подготовки он, вероятно, мог бы покрасить свой дом лучше, чем любой нанятый им маляр, он все же поручает покраску дома другим людям. Как это объяснить?

Секрет — в действии закона сравнительных преимуществ. Хотя Джордан лучше маляра и играет в баскетбол, и красит дом, он имеет сравнительное преимущество в игре в баскетбол, в то время как его маляр имеет сравнительное преимущество в покраске дома. Это проще всего понять на арифметическом примере, сравнивая ставки заработной платы.

Скажем, Джордан может нанять маляра за 20 долларов в час. Немного попрактиковавшись, Джордан мог бы сделать работу в два раза лучше, чем маляр, которого он нанял. Представим, что он мог бы продавать на рынке свои услуги по покраске домов за 40 долларов в час.

Однако предположим, что, играя в баскетбол, Джордан в состоянии зарабатывать 10 000 долларов в час. А его маляр Джо, который едва способен попасть в корзину со свободного броска, не смог бы, играя в баскетбол, зарабатывать больше доллара в час. (Возможно, некоторые найдут его игру забавной!) Джордан в качестве маляра имеет преимущество 2 к 1, а его преимущество как звезды баскетбола — 10 000 к 1.

Пусть Джордан планирует работать 20 часов в течение одной недели. Если он разделит свое время поровну между покраской дома и игрой в баскетбол, ценность произведенного им продукта составит:

10 ч малярных работ × 40 долл./ч = 400 долл.

10 ч игры в баскетбол × 10 000 долл./ч = 100 000 долл.

Итого: 100 400 долл.

Если Джо разделит свое время в такой же пропорции, ценность произведенного им продукта составит:

10 ч малярных работ × 20 долл./ч = 200 долл.

10 ч игры в баскетбол × 1 долл./ч = 10 долл.

Итого: 210 долл.

Общая ценность продукта, произведенного Майклом и Джо, составит 100 610 долларов. Теперь рассмотрим ситуацию, когда Джордан нанимает Джо для покраски дома. Теперь ценность продукта, произведенного Джорданом, составит:

20 ч игры в баскетбол × 10 000 долл./ч = 200 000 долл.

Итого: 200 000 долл.

А ценность продукта, произведенного Джо, составит:

20 ч малярных работ × 20 долл./ч = 400 долл.

Итого: 400 долл.

Общая ценность продукта, произведенного Майклом и Джо, возрастет до 200 400 долларов. Однако более важным для понимания закона образования связей является тот факт, что они оба оказываются в выигрыше, по крайней мере в денежном выражении. Маляр, хуже выполняющий обе работы, в состоянии почти в два раза увеличить ценность производимого им продукта, сосредоточившись на покраске домов (в которой он имеет сравнительное преимущество) и затем совершив обмен с Джорданом. Закон образования связей демонстрирует, что, даже оставляя в стороне моральные соображения, в материальных интересах каждого человека сотрудничать с другими людьми, принимая участие в разделении труда и добровольном обмене. Этот закон лежит в основе расширенного общественного порядка.

Рич будет готов обменивать крысоловки на крыс до тех пор, пока издержки производства дополнительной крысоловки не превысят пользу от того количества крыс, которое даст ему Хелена за дополнительную крысоловку. И издержки, и польза здесь – исключительно субъективные оценки Рича. Хелена со своей стороны будет готова обменивать крыс на крысоловки до тех пор, пока субъективные издержки на поимку следующей крысы, от которой она должна отказаться, не превысят ожидаемую ею пользу от получения еще одной ловушки. Предельными единицами в этом обмене будут следующая крысоловка, которую предполагает обменять Рич, и следующая крыса, которую предполагает обменять Хелена. Соответственно, пропорция обмена определяется связанными с этими единицами выгодами и издержками, субъективно воспринимаемыми участниками обмена.

Для участников обмена ценность каждой следующей приобретаемой единицы будет меньше, чем ценность первой. По мере того как у Рича растет запас крыс, он будет использовать каждую новую крысу для удовлетворения менее насущной потребности. Обеспечив себе дневной запас пищи, он может начать коптить крыс, чтобы сохранить их на будущее. Но копчение крыс не будет для него столь же важным занятием, как заготовка крыс для того, чтобы не умереть с голоду. И другой участник сделки, Хелена, не посчитает вторую крысоловку столь же ценным приобретением, как первая – в конце концов, она может поставить ее только на второй по оживленности крысиной тропе. Каждая следующая крысоловка будет использоваться менее важным, с точки зрения Хелены, способом, чем предыдущая.

Двое – это компания, четверо – мини-рынок.Теперь быстро перемотаем вперед историю «Ричлан-дии» и ее экономики. Оставим позади несколько поколений. (Вполне естественно представить, что Рич и Хелена нашли еще один способ взаимовыгодного сотрудничества.) По каким-то странным причинам остров остался изолированным от мировой экономики. Тем не менее население увеличилось, построена деревня, возделаны поля, открыты магазины, развивается ремесло. Между жителями острова ведется оживленная торговля. Основа обмена осталась той же, что и в экономике, состоящей из двух человек. Увеличение числа участников обмена усложняет картину, но принципиально ее не меняет.

Если динамика спроса и предложения изменится, рыночный процесс приспособит цену к новым реалиям. Благодаря добровольности рыночного обмена каждый участник может выразить интенсивность своего спроса на конкретные блага. Это обстоятельство позволяет людям преодолевать ограниченность средств путем сотрудничества, а не с помощью насилия и грабежа. Спрос, о котором мы говорим, называется эффективным, или реальным, спросом. Чтобы принять участие в добровольном обмене, мы должны предложить другим нечто, что имеет для них ценность. Предъявление спроса путем приставления ножа к горлу и спрос как просто желание иметь некоторое благо не имеют ничего общего со спросом на рынке.

Деньги есть, так всем ты нужен. О косвенном обмене и экономическом расчете. Хотя в экономике Ричландии образовались рынки, состоящие из нескольких покупателей и продавцов одного и того же товара, ее развитие сдерживается двумя важными факторами. Как мы видели в предыдущей главе, человек, желающий приобрести коз и выращивающий кукурузу, должен найти кого-то, кто растит коз и хочет купить кукурузу. Однако не всегда бывает просто найти кого-то, кто имеет товар, нужный вам, и одновременно хочет приобрести товар, имеющийся у вас. На поиск торгового партнера можно потратить очень много времени, на протяжении которого необходимо обеспечивать кормом своих коз и предохранять зерно от порчи.Кроме того, хотя теперь население Ричландии составляют несколько сот жителей, и экономика, развиваясь, становится все более сложной, в их распоряжении нет никаких средств экономического расчета. Ремесленник, назовем его Марко, занимающийся производством снастей для рыбной ловли, не может на основе своих записей определить, прибылен его бизнес или нет. Пока в его книгах регистрируется лишь движение тех или иных количеств несопоставимых между собой товаров. В гроссбухе в графе затрат у него значатся 1 000 рыболовных крючков, 4 сети и 20 удочек. В графе доходов соответственно значатся 4 молотка, 20 фунтов железа, 2 кресла и 10 вязанок дров. У него нет никакого способа понять, приносят его операции в конечном итоге прибыль или нет. Идут ли его дела достаточно хорошо, чтобы обеспечить его не только средствами к существованию, но и капитальными благами, необходимыми для продолжения бизнеса? Более того, он не в состоянии сказать, была ли некоторая другая комбинация капитальных благ, которую ему следовало бы купить вместо той, которую он приобрел. Хуже или лучше было бы для него, имей он 8 молотков, 10 фунтов железа, 3 кресла и 14 вязанок дров? Для того чтобы вести бухгалтерский учет в привычном для нас смысле слова, Марко требуется общая единица, в которой можно выразить эти предметы в своих бухгалтерских книгах. В условиях бартерной экономики Ричландии самое большее, что он может сделать, пытаясь определить, правильно действует или нет, – это использовать свою интуицию.

Исторически в качестве средства обмена использовались самые разнообразные товары: коровы, соль, ракушки каури, большие камни, перья экзотических птиц, какао-бобы, табак, железо, медь, серебро, золото и др. Экономист Милтон Фридмен отмечает, что в Европе после Второй мировой войны роль денег исполняли сигареты. Однако не каждый товар подходит на роль денег. Есть определенные характеристики, способствующие использованию товара в роли посредника в косвенном обмене.

Товар должен быть ликвидным

Товар должен легко транспортироваться

Товар должен быть относительно редким

Товар должно быть относительно непортящимся

Товар должен легко храниться

Товар должен легко делиться

Каждая единица товара должна быть очень похожа на любую другую единицу

Экономический расчет.Помимо легкости обмена, есть и другое существенное различие между бартерной экономикой и экономикой, использующей деньги: применение денег делает возможным экономический расчет. Деньги обеспечивают общую единицу для выражения различных количеств совершенно разных благ. Поскольку в высокоразвитой системе косвенного обмена все экономические блага обмениваются на деньги, мы можем выразить любое количество любого блага в виде суммы денег, требующейся для его приобретения, или, наоборот, суммы денег, за которую оно будет продано.Чтобы понять разницу, поместим Марко в экономику, использующую деньги. Теперь он в состоянии вести свою бухгалтерию, отражая определенные численные значения, которые приписывает каждому предмету, – скажем, количество золота, за которое этот предмет был бы продан. Взглянем на два бухгалтерских баланса, составленных для двух следующих один за другим месяцев. В графе пассивов наличествует как золото, которое Марко занял, чтобы открыть магазин, так и некоторые предметы, которые проданы по предоплате – когда, например, заказ на следующий месяц оплачивается сегодня.

 

Активы	Пассивы
1 молоток по 0,25 унции золота = 0,25	80 крючков по 0,01 унций золота = 0,80
2 стула по 1 унции золота = 2,00	9 унций золота =9,00
20 вязанок дров по 0,5 унции золота — 10,00	1 сеть по 1 унции золота = 1,00
10 фунтов железа по 0,1 унции золота = 1,00	3 удочки по 0,25 унции золота = 0,75
100 крючков по 0,01 унпии золота = 1,00
1 удочка по 0,25 унции золота = 0,25
Итого: 14,50 унций золота	Итого: 11,55 унций золота

 

Через месяц имеем:

Активы	Пассивы
2 молотка по 0,25 унции золота = 0,50	120 крючков по 0,01 унции золота = 1,20
3 стула по 1 унции золота = 3,00	7 унций золота = 7,00
18 вязанок дров по 0,5 унции золота = 9,00	5 удочек по 0,30 унции золота = 1,50
8 фунтов железа по 0,05 унции золота = 0,40
1 сеть по 1,2 унции золота = 1,20
200 крючков по 0,01 унции золота = 2,00
Итого: 16,10 унции золота	Итого: 9,70 унции золота

 

Активы Марко через месяц увеличились на 1,6 унции золота, в то время как пассивы сократились на 1,85 унции. Складывая эти изменения, мы видим, что в течение месяца он увеличил свой капитал на 3,45 унции золота. Тот факт, что его капитал увеличился, показывает Марко, что он не изъял из своего бизнеса на текущее потребление столько, чтобы не быть в состоянии продолжать операции. В действительности он мог бы изъять больше. Марко накапливал капитал. Если бы, сложив величину изменений активов и пассивов, мы получили отрицательное число, это означало бы, что Марко проедал капитал. Для бизнеса очень важно иметь возможность определять, накапливается или проедается капитал, поскольку предприятие, проедающее капитал, в долгосрочной перспективе нежизнеспособно.

Ценность денег.Спрос на деньги – это спрос на остатки наличности. Вся человеческая деятельность осуществляется в условиях неопределенности будущего. Из-за этой неопределенности люди хотят оградить себя от непредвиденных потрясений, шоков, имея «что-то на черный день». В рыночной экономике это выражается прежде всего в желании иметь под рукой запас наличных денег. Хотя запас других предметов – например, зерна, консервов, топлива и т.д. – тоже может помочь, однако невероятная гибкость денег при удовлетворении наших потребностей, делает их наиболее желательным благом для хранения в виде резерва. Сама природа события, которое мы называем шоком, состоит в том, что мы точно не знаем, в чем будем нуждаться, когда получим сюрприз. Может заболеть ребенок, и нам понадобятся лекарства. Сломается автомобиль, протечет крыша, и придется их ремонтировать.

Ученик Мизеса Фридрих Хайек был совершенно прав, когда говорил о том, что в долгосрочном периоде цена продажи товара будет стремиться к издержкам его производства. Однако это происходит не потому, что издержки производства являются причиной цены, которая будет заплачена. Скорее, если цена, вырученная за товар, оказывается ниже издержек, товар просто-напросто больше не будет производиться! Весьма маловероятно, что, понеся на продаже первого экземпляра своей книги убытки в размере 9 990,05 доллара, я захочу продолжать производство. А если вырученная цена оказывается выше издержек, рынок привлечет других продавцов, надеющихся воспользоваться возможностью получить прибыль, в результате чего цена снизится до уровня издержек производства. Тем временем оценки изменяются, появляется новая информация, возникают новые прибыльные рынки, на которых цены превышают затраты. Хотя в долгосрочном периоде цены сравняются с издержками производства, мы никогда не достигнем этого долгосрочного периода. Утверждение о том, что цены равны издержкам производства, выражает тенденцию, господствующую на рынке, но не является описанием состояния, которого рынок когда-либо достигнет.

Если вы смотрели фильм «День сурка», то у вас есть некоторое представление, как мог бы выглядеть такой мир. Исполнитель главной роли Билл Мюррей, просыпаясь каждое утро, обнаруживает, что новый день в точности похож на предыдущий и одни и те же события происходят снова и снова. Единственное отличие фильма от нашего воображаемого мира заключается в том, что в кино герой Билла Мюррея продолжает обучаться и изменяться. Если закрыть глаза на эту разницу, «День сурка» можно считать точной копией мира, который мы нарисовали в своем воображении. О такой экономике иногда говорят, что она находится в равновесии. Однако, поскольку экономическая активность при этом не прекращается, а все экономические действия повторяются в течение одного и того же времени снова и снова, Людвиг фон Мизес окрестил эту ситуацию равномерно функционирующей экономикой.

Мизес определяет наши функции таким образом: «В контексте экономической теории смысл обсуждаемых терминов заключается в следующем. Предприниматель – это человек, действия которого ориентируются на изменения рыночной информации. Капиталист и землевладелец – это люди, действия которых ориентируются на изменения ценности и цены, происходящие (даже если вся рыночная информация остается неизменной) в результате простого течения времени – как следствие различной оценки ценности настоящих благ и будущих благ. Рабочий – это человек, действия которого сводятся к использованию труда как фактора производства» («Человеческая деятельность»). Каждой функции на рынке соответствует свой вид дохода: предприниматели благодаря творческим суждениям зарабатывают прибыль; капиталисты, планируя будущее, получают процент; а рабочие – за свой труд – получают заработную плату.

Предприниматели.Чтобы понять «предпринимателя» как экономическую категорию, необходимо посмотреть на роль предпринимателя в равномерно функционирующей экономике, или, скорее, на полное отсутствие такой роли! Главная характеристика равномерно функционирующей экономики – отсутствие всякой неопределенности в отношении будущего. При введении такого специфического условия функции предпринимателя не существует – здесь нет неопределенного будущего, с которым нужно было бы справляться.

Именно риск и неопределенность создают потребность в предпринимательской функции. Если у нирва-нианцев увеличится количество детей, то будут ли они потреблять соответственно больше продуктов питания? Сохранится ли в будущем новый уровень рождаемости, или же это единичный случай, или лишь первый эпизод в целой серии фактов увеличения рождаемости? Человеческий выбор одновременно предполагает и создает неопределенность. В условиях равномерно функционирующей экономики выбор отсутствует, поскольку все необходимые данные уже известны. Столь идеальные знания несовместимы с настоящим выбором. Настоящий выбор подразумевает, что человек, который его делает, может выбрать бифштекс, а может и лобстера. Пока выбор не сделан, даже сам человек не знает, что предпочтет, – если же знает, то ему нет нужды что-либо обдумывать и принимать какое-то решение. Если он выбирает бифштекс вместо лобстера, то нет никакой гарантии, что завтра он не предпочтет лобстера. Если он предпочел бифштекс лобстеру, то это не означает, что он выбрал бы два бифштекса вместо двух лобстеров. (Предельная полезность бифштекса может убывать быстрее, чем предельная полезность лобстера.) Если он сегодня предпочтет бифштекс лобстеру, а завтра лобстера фазану, то это еще не означает, что на следующий день он, допустим, не предпочтет фазана бифштексу. Мизес охарактеризовал значение подлинного человеческого выбора при установлении различий между экономикой и физическими науками так: «Поскольку существуют постоянные взаимосвязи между различными механическими элементами и поскольку эти взаимосвязи можно установить экспериментально, то становится возможным использовать уравнения для решения определенных технологических проблем. Наша промышленная цивилизация как раз и является результатом успешного использования дифференциальных уравнений в физике. Но между экономическими элементами таких постоянных взаимосвязей не существует» («Человеческая деятельность»).

Капиталисты и землевладельцы.Капиталисты и землевладельцы являются поставщиками материальных факторов производства. Экономисты классической школы, не сумев прийти к субъективной теории ценности, были вынуждены разрабатывать специализированные теории земли и капитала, чтобы объяснять их ценность по отдельности. Однако субъективная теория ценности объединяет эти элементы в категории факторов производства, или товаров отдаленных порядков. Стоимость факторов производства определяется путем оценки их вклада в ценность тех потребительских товаров, которые они способны производить: всякая экономическая ценность возникает из чьего-либо суждения относительно той роли, которую товар или услуга могут сыграть в улучшении его жизни.Между тем перед нами возникает весьма непростой вопрос. В равномерно функционирующей экономике, суммировав стоимость всех факторов производства, задействованных в создании потребительского товара, мы обнаружили бы, что сумма несколько меньше той цены, которую производитель получил за сам товар. Откуда же возникла эта «прибавочная стоимость»?

Рассмотрим в качестве примера, в условиях равномерно функционирующей экономики, станок, который, как нам известно, будет арендован за 1 000 долларов на последующие десять лет и затем выйдет из строя, успев принести прибыль в 10 000 долларов. (В равномерно функционирующей экономике мы по определению обладаем абсолютной уверенностью в отношении будущих цен — они не будут отличаться от цен сегодняшних.) Цена, уплаченная за подобный станок, будет меньше 10 000. Откуда нам это известно? При прочих равных условиях (а в равномерно функционирующей экономике все прочие условия, разумеется, равны!) никто не уступит товар сегодня, чтобы получить в будущем все тот же товар назад. Поэтому никто не станет сегодня платить 10 000 долларов за станок, который принесет ему те же 10 000 долларов в течение последующих десяти лет.

Предположим, станок продается приблизительно за 6 144 доллара. Капиталист, который покупает его, может сдать его в аренду за 1 000 долларов в год, чтобы таким образом получать десятипроцентный годовой доход. Откуда он берется? Ответ становится очевидным из нашего прежнего обсуждения: это компенсация за время капиталиста, за готовность отказаться от текущего потребления и предоставить свои ресурсы для будущего производства. Если прибыль на капитал в равномерно функционирующей экономике составляет 10 %, то это означает, что 10 % – это предельное временное предпочтение среди покупателей и продавцов будущих товаров относительно товаров, доступных в настоящее время.

Обычно мы понимаем процент как ставку выплаты за денежные ссуды, что отчасти степени верно. Но в более широком смысле процент – это рыночная скидка с будущих товаров по отношению к наличным товарам, отражение временного предпочтения участников рынка. Допустим, предприниматель покупает у хозяев виноградника за 1 000 долларов права на урожай винограда в будущем году. Если свободная от риска ставка процента составляет 5 %, то предприниматель не будет считать, что извлек выгоду, если не сможет продать виноград за более чем 1 050 долларов. В ином случае он мог бы с меньшими усилиями и риском попросту ссудить эти деньги под 5 % и получить в конце года 1 050 долларов. Различие между процентом и подлинной предпринимательской прибылью прочно укоренилось в современной финансовой сфере. Ни один инвестор не будет доволен вложением в рискованное высокотехнологичное предприятие, которое приносит 2 процента в года, тогда как облигации Казначейства США (которые общепринято считаются наименее рискованным вложением) приносят 5 %. Он понимает, что высокотехнологичная фирма несет предпринимательские убытки.

Прибыль капиталиста возникает благодаря тому, что он обменивает товар, доступный сегодня, на будущий товар и таким образом зарабатывает разницу в ценах между ними. У капиталиста всегда есть возможность незамедлительно потратить свой капитал на потребление. Землевладелец, который сдает свои земли в аренду фермеру, мог бы вместо этого устраивать на них пышные охотничьи забавы. Тот, кто ссужает деньги под процент, мог бы потратить их на кругосветное путешествие. Тот, кто покупает на бирже фьючерсный контракт на поставку скота, мог бы вместо этого приобрести новую «ламборджини».

Рабочие. Характерным свойством работы является то, что Мизес называл отрицательной полезностью труда. Выражение указывает на тот факт, что в нашем мире люди предпочитают досуг труду. Как говорит Мизес: «Непринужденное и беззаботное расходование своих собственных сил и жизненных отправлений в бесцельно свободном состоянии подходит каждому больше, нежели строгая сдержанность целенаправленного усилия». Тягость труда отнюдь не порождение каких-то особенностей «системы». Никакие изменения в социальной структуре – общинное хозяйство, диктатура пролетариата или возврат к цеховому труду – не в состоянии отменить это явление. Генеральный директор компании, получающий 5 миллионов долларов в год, подвержен отрицательной полезности труда так же, как и продавец фаст-фуда, зарабатывающий 10 тысяч в год. Цена на труд – образуется в результате того же процесса, что и все остальные цены. Покупатель (наниматель) и продавец (нанимающийся) должны постараться прийти к соглашению о цене за предлагаемый труд. Размер заработной платы будет колебаться в определенном диапазоне. Его предельные значения определяются через оценочные суждения нанимателя и нанимающегося.

Потребители.Наша последняя функция – потребитель – также охватывает всех действующих людей. Всякий раз, прекращая работать, чтобы воспользоваться плодами своего труда — когда мы отдыхаем, или берем отпуск, или принимаем пищу – мы становимся потребителями. В популярной прессе этот термин нередко используется в узком и уничижительном значении, чтобы указать на тех, кто одержим приобретением материальных вещей ради собственного удовольствия. Однако с экономической точки зрения тот, кто наслаждается симфонией или берет годичный отпуск, чтобы отправиться медитировать в монастырь, является не большим и не меньшим потребителем, чем совершающий покупки в магазинах «Тиффани».Это отнюдь не означает, что экономика как наука считает, будто религиозное уединение ничем не лучше потребительского ажиотажа. Как мы уже выяснили, экономическая наука не пытается вторгаться в этическую сферу ценностных суждений. Мы говорим лишь о том, что в экономической системе подобные действия играют одну и ту же роль – роль потребления. Ни одно из них не создает (во всяком случае, не ставит такой цели) потребительские товары, но все они предполагают использование потребительских товаров для достижения собственной цели. Даже аскет, уединившийся в лесу, нуждается в чашке риса и набедренной повязке.Первые три рассмотренные нами функциональные роли – предприниматели, капиталисты/землевладельцы и работники – составляют производительные силы экономики. В конечном счете цель всякого производства – потребление. Бессмысленно осуждать потребление, одновременно превознося производство. Любое производство представляет собой спрос на потребление – либо в настоящий момент, либо в будущем.

Заместители денег.Как мы уже выяснили, деньги возникли в связи с тем, что люди хотели обменивать менее ликвидный товар на более ликвидный, даже если последний не являлся именно тем товаром, который им был нужен. Постепенно один предмет торговли – чаще всего золото – становился самым ликвидным из всех товаров. Когда участники экономического процесса осознали это, данный предмет торговли принял на себя роль универсального средства обмена – денег.Однако носить с собой золото не всегда удобно. Во-первых, хотя золото и обладает повышенной ценностью на единицу веса по сравнению со многими другими предметами торговли (одна из причин, по которой золото часто предпочитали использовать в качестве денег), его вес нельзя назвать незначительным. Другая проблема состоит в том, что, хотя золото легко делится на части, в ходе сделки довольно трудно произвести это с предельной точностью. К тому же золотые монеты, позвякивающие в кармане, привлекают грабителей.

Эти неудобства породили практику использования денежных сертификатов. Люди помещают свое золото в банк, который может быть либо частным, либо государственным, или, как в наши дни в США, смешанным частно-государственным учреждением. Банк хранит их золото в надежных условиях и выдает вкладчику листок бумаги. Такой документ называется банкнотой и позволяет вкладчику в любое время потребовать от банка вернуть золото в обмен на эту банкноту. Бумага легче золота, и поэтому ее удобнее носить с собой. Кроме того, вместо одной унцевой золотой монеты банк мог выпустить, к примеру, четыре банкноты на четверть золотой унции каждая, облегчая тем самым осуществление мелких обменов, получение сдачи и позволяя устанавливать более дробные цены. Эту же функцию может выполнять разменная монета, отчеканенная из металлов менее ценных, чем золото (т.е. из серебра, никеля и меди), обладая при этом некой остаточной ценностью в качестве металла.

До тех пор пока люди уверены, что банк готов принимать обратно свои денежные сертификаты и разменную монету, они будут воспринимать банкноты и монеты в качестве заместителей самих денег. Использование заместителей денег снижает трансакционные издержки.

Использование заместителей денег не влияет на количество денег в обращении. На каждую выпущенную банкноту соответствующее количество подлинных денег (т.е. золота) было спрятано в банковские хранилища. Однако банки могут заметить, что кроме комиссионных, взимаемых за хранение золота, в их распоряжении имеется еще один потенциальный источник дохода. Поскольку эмитированные банком требования на золото не предъявляются к погашению все разом, банк может решить, что способен выпустить больше погашаемых золотом банкнот, чем хранящееся в нем количество золота. Затем он может выдавать этими банкнотами кредиты и получать за это проценты. До тех пор пока все вкладчики не заявятся за своим золотом в один и тот же день, банк будет сохранять платежеспособность. Банкноты, выпущенные сверх количества подлинных денег, которое банк хранит в резерве, называются фидуциарными средствами.

Если банк ошибается при определении своих потребностей в золотых резервах, и к нему поступает больше требований о погашении, чем он может удовлетворить, он сталкивается с кризисом ликвидности. Как только выяснится, что банк не сумел выполнить хотя бы одно из взятых на себя обязательств, все вкладчики попытаются изъять свои средства. Произойдет так называемый набег на банк или наплыв требований в банк. Всем известен знаменитый эпизод с набегом на банк из голливудского фильма «Мэри Поппинс», когда Майкл потребовал от банка свои два пенса. Клиенты, узнав об этом и решив, что вкладчику отказывают в возвращении его средств, немедленно попытались изъять собственные деньги. Банку, дабы избежать банкротства, пришлось временно закрыться.

Инфляция и дефляция.Одним из исторических последствий перехода от товарных денег к неразменным бумажным деньгам стало усиление волатильностиь цен. В связи с этим возросла важность правильного понимания таких терминов, как инфляция и дефляция.

Стандартное определение инфляции – «слишком много денег на слишком мало товаров», и соответственно определение дефляции звучит примерно как «слишком мало денег на слишком много товаров». Эти определения неточны, поскольку цены со временем могут приспособиться к любому данному количеству денег, имеющихся в экономике. Существуют практические ограничения в отношении количества некоего товара, которые должны быть применимы к нему, чтобы его можно было использовать в качестве денег. Товары, не вписывающиеся в эти ограничения, не будут избраны в качестве денег. Ни металл, столь редкий, что для выдачи сдачи его понадобится делить на уровне атомов, ни товар, столь изобильный, что для оплаты упаковки жевательной резинки его потребуется целый чемодан, на роль денег не подойдут. Мюррей Ротбард подчеркивает, что для любого товара, который реально может подойти на роль денег, «не существует такого понятия, как "слишком мало" или "слишком много" денег... каков бы ни был запас денег в обществе, полезные свойства денег всегда используются в максимальной степени» («Человек, экономика и государство»).

Экономист Пол Кругман часто ссылается на пример, который, по его мнению, противоречит этому принципу. Он описывает ситуацию с кооперативом по уходу за детьми, созданным в Вашингтоне. Чтобы гарантировать справедливое распределение времени по уходу за детьми между родителями, эта организация в качестве «денег» использовала купоны, каждый из которых приравнивался к одному часу, проведенному с детьми. По сути, в ней были созданы свои собственные неразменные деньги, которые каждый участник системы мог получить в обмен на уход за детьми от любого другого участника.

Кругман утверждает, что купонов в обращении было слишком мало. Участники кооператива не расставались с ними даже тогда, когда, возможно, и хотели бы воспользоваться услугами няни, поскольку не могли накопить достаточное количество купонов, гарантирующее, что у них еще будет некая сумма, когда им в самом деле понадобится няня. Поскольку и остальные тезаврировали свои купоны, то у каждого в отдельности возникали сложности с приобретением новых купонов. Таким образом, заключает Кругман, всё, что тамошним жителям оставалось предпринять, чтобы вновь заставить функционировать свою экономику ухода за детьми, так это увеличить количество купонов в обращении. Рынок продемонстрировал свою несостоятельность, и «государству» (т.е. ассоциации нянек) пришлось вмешаться и подкачать ликвидность. На самом деле этот пример указывает скорее на опасность фиксирования цен, чем на необходимость активной денежной политики.

Поскольку со временем цены способны приспособиться к любому данному количеству денег в экономике, то инфляцию и дефляцию лучше всего рассматривать как быстрые изменения количества денег в экономике. Быстрый рост денежного предложения называется инфляцией, а быстрое сокращение – дефляцией. Тот факт, что процесс приспособления всех цен к новому количеству денег требует времени, делает инфляцию и дефляцию экономически значимыми явлениями.

Если созданием денег ведает государство, его интересы в большинстве случаев будут приводить к инфлированию денежной массы. Например, использование новых денег для увеличения государственных расходов позволяет избежать столь непопулярной меры, как повышение налогов. Это помогает понять, почему с тех пор, как правительства разных стран заменили золотой стандарт на систему неразменных бумажных денег, цены стали более изменчивыми. Золото необходимо добывать из недр земли и обрабатывать, что требует времени и усилий. Гораздо проще включить печатный станок. С введением неразменных бумажных денег добиться инфляции стало проще, чем при золотом стандарте.

Исторически дефляция имеет меньшее значение, чем инфляция, поэтому мы сосредоточим свое внимание на инфляции. Истории известно не много примеров, когда государство намеренно осуществляло дефляцию. (Восстановление золотого паритета британского фунта после Наполеоновских войн и Первой мировой войны представляет собой примечательное исключение.) Как отмечалось выше, обусловлено это тем, что для государства, прибегающего к раздуванию денежной массы, инфляция является источником дохода. Так как деньги печатает государство, оно же первым и начинает их расходовать. Чем больше денег в обращении, тем меньше стоит каждый доллар – инфляция действует как скрытый налог на стоимость остатков наличности граждан.

Процесс, в ходе которого новые деньги вливаются в экономику, не имеет ничего общего с представлением о нейтральных деньгах в виде ванны, равномерно наполняемой со всех сторон. Скорее его можно сравнить со сбросом жидкости в реку. Хаотический поток турбулентного рыночного процесса несет новую жидкость в направлениях, по своей природе непредсказуемых даже для тех, кто создает деньги. Человеческая деятельность – явление творческое, и мы сами не в состоянии предугадать, какой образ действий изберем, если завтра обстоятельства изменятся.

 

Джаред Даймонд, Коллапс

Остров Пасхи представляет собой треугольник и состоит из трех вулканов, поднявшихся прямо из моря в непосредственной близости друг к другу в последний или один из нескольких последних миллионов лет и не проявлявших вулканической активности за все время освоения человеком этих мест. Самый древний вулкан, Поике, возник около 600 тысяч лет (возможно, что и 3 миллионов лет) назад и образует юго-восточный угол треугольника; последовавшее затем извержение Рано Kay сформировало юго-западный угол. Примерно 200 тысяч лет назад произошло извержение самого молодого вулкана, Теревака, появившегося посредине, ближе к северному углу; разлившаяся при этом лава покрывает сейчас более 95% территории острова. Как площадь поверхности острова – 66 квадратных миль, – так и его высота – 1670 футов являются довольно скромными по полинезийским меркам. Рельеф острова достаточно пологий, без глубоких долин, знакомых всем, кто побывал на Гавайских островах. Я обнаружил, что на острове Пасхи практически везде, за исключением крутых кратеров и конусов лавы, можно спокойно идти напрямик в любое место, в то время как на Гавайях или Маркизских островах подобная прогулка очень скоро привела бы меня к какому-нибудь обрыву. Субтропическое расположение на 27 градусе южной широты (примерно на таком же расстоянии к югу от экватора, – как Майами и Тайбэй – к северу) определяет умеренность здешнего климата, а относительно недавнее – по геологическим меркам – вулканическое происхождение острова наделяет его почву плодородием. Само по себе подобное сочетание благоприятнейших условий должно было способствовать возникновению здесь подобия рая на земле, не обремененного трудностями, которые преследуют большую часть населения остального мира. Однако географическое положение острова Пасхи ставило перед колонистами и некоторое количество проблем. Хотя субтропический климат можно назвать теплым по меркам европейских и североамериканских зим, он тем не менее является сравнительно холодным по сравнению с остальной частью Полинезии, которая является преимущественно тропической. Все остальные населенные полинезийцами острова, исключая Новую Зеландию, Норфолк, Рапа и острова Чатам, лежат ближе к экватору, чем остров Пасхи. Вследствие этого некоторые тропические сельскохозяйственные культуры, традиционно важные для Полинезии, например кокосовая пальма (прижившаяся на острове Пасхи только в наше время), растут здесь плохо, а вода в окружающем остров океане слишком холодна для коралловых рифов, выходящих на поверхность, и, соответственно, для связанных с такими рифами рыб, ракообразных и моллюсков. Во время пеших прогулок вокруг Теревака и Поике мы с Барри Ролеттом выяснили, что остров Пасхи представляет собой довольно-таки ветреное место; это вызывало проблемы у ревних земледельцев, вызывает их и сейчас – плоды культивируемого на острове с недавних пор хлебного дерева падают, не успевая созреть. Изолированность острова Пасхи означает, кроме всего прочего, дефицит не только свойственной коралловым рифам рыбы, но и рыбы вообще, которой в здешних водах насчитывается всего лишь 127 видов в сравнении с более чем тысячей видов на Фиджи. Все вышеперечисленные факторы приводят к тому, что источники пищевых ресурсов у жителей острова Пасхи более скудны, чем у обитателей большинства других тихоокеанских островов. Помимо вышеуказанных, существует еще одна проблема, связанная с местоположением острова, – это количество выпадающих осадков: в среднем всего около 50 дюймов в год – обильное увлажнение для Средиземноморья или Южной Калифорнии, но недостаточное для Полинезии. Недостаточное поступление влаги в виде осадков усугубляется тем, что выпавший дождь очень быстро впитывается пористой вулканической почвой. Как следствие, источников пресной воды на острове мало: всего один периодически наполняющийся водой ручей на склонах горы Теревака – во время моего визита он был сухим; мелкие озерца либо топи на дне трех вулканических кратеров; колодцы, вырытые в местах неглубокого залегания грунтовых вод; родники, бьющие со дна океана неподалеку от берега или между линиями прилива и отлива. Тем не менее местные жители добывают достаточно воды для питья, приготовления пищи и полива, но это требует некоторых усилий... Сельскохозяйственные культуры, возделываемые на острове Пасхи, – бананы, клубни таро, батат (сладкий картофель), сахарный тростник и бумажная шелковица – типично полинезийские растения, преимущественно из Юго-Восточной Азии. Единственное домашнее животное, курица, тоже была типичной для Полинезии и, в конечном счете, для Азии, как, впрочем, и крысы, пробравшиеся в каноэ первых поселенцев... Чем питались здешние аборигены и какова была их численность? Ко времени прибытия европейцев они занимались преимущественно земледелием, выращивая батат, ямс, таро, бананы и сахарный тростник, а также разводили кур. Отсутствие близ острова коралловых рифов и лагун означало, что рыба и морепродукты занимали в рационе местных жителей гораздо меньшее место, чем у остальных обитателей Полинезии. Дельфины, морские и наземные птицы первоначально имелись в достаточном количестве, но в результате активной охоты их численность резко уменьшилась либо они исчезли совсем. В итоге в пище стали преобладать углеводы, что усугублялось обильным употреблением сока сахарного тростника по причине ограниченности ресурсов питьевой воды на острове. Ни один стоматолог не удивился бы, узнав, что в результате у здешних туземцев самый высокий уровень поражения зубов среди всех известных первобытных народов: у многих детей кариес наблюдался уже к 14 годам, а после 20 лет он встречается практически у каждого... Свидетельств интенсификации сельского хозяйства существует несколько типов. Одно из них представляет собой вымощенные камнем углубления 5–8 футов в диаметре и до 4 футов глубиной, которые использовались для получения компоста, повышающего урожай при выращивании зерновых культур, или как силосные ямы для растительных остатков. Другим примером является пара каменных плотин, сооруженных поперек русла пересыхающего ручья на юго-восточном склоне горы Теревака для отвода воды на широкие каменные платформы. Эта система водоотвода напоминает системы ирригации посевов таро, распространенные повсеместно в Полинезии. Примером хозяйственной деятельности также являются многочисленные каменные строения для содержания домашней птицы (так называемые харе моа), в основном длиной до 20 футов (имеются также и несколько 70-футовых громадин), шириной 10 и высотой 6 футов, с небольшим отверстием у земли для входа и выхода, и примыкающие к ним огороженные каменными стенами дворики – для предотвращения побегов драгоценных кур и хищения их соседями. Если бы основное наше внимание не привлекали к себе еще более внушительные каменные платформы и статуи, при имеющихся в таком обилии на острове больших каменных харе моа остров Пасхи был бы известен среди туристов как остров ольших каменных курятников. Они доминируют на большей части прибрежного ландшафта, потому что древние каменные курятники – всего 1233 штуки – сейчас гораздо заметнее, чем древние человеческие обиталища, у которых из камня выкладывались только фундаменты и иногда были вымощены дворы, но каменные стены отсутствовали. Но самый распространенный способ увеличения урожайности заключался в разнообразном использовании кусков застывшей лавы; он был изучен археологом Крисом Стивенсоном. Большие валуны нагромождались в виде ветровых заграждений для защиты растений от высушивания частыми в здешних краях сильными ветрами. Булыжники размером поменьше выкладывались на поверхности земли или утапливались на определенную глубину для защиты посевов бананов или начинающих проклевываться семян. Обширные участки земли были частично укрыты камнями, уложенными почти впритык друг к другу, но так, чтобы растения могли пробиться меж камней. Другие участки земли – довольно большие – подвергались так называемому «каменному мульчированию», то есть перемешиванию верхних слоев почвы и камней на глубину до одного фута; камни добывались как из близлежащих выходов пород на поверхность, так и из подстилающих пород – их извлекали наружу и дробили, низины для возделывания таро были вырыты прямо в природных галечниках. Сооружение всех этих каменных ветрозащитных стен и каменных огородов требовало колоссальных усилий, поскольку приходилось перемещать миллионы или даже миллиарды камней. Как говорил во время нашего первого совместного визита на остров Пасхи археолог Барри Ролетт, которому довелось работать и в других частях Полинезии: «Ни на одном из полинезийских островов люди не предпринимали таких отчаянных усилий, как здесь, где им приходилось выкладывать загородки из маленьких камней, чтобы вырастить несколько несчастных чахлых кустиков таро и защитить их от ветра. На островах Кука, в местах, где выращивают таро и где его достаточно просто поливать, люди никогда не станут ради этого гнуть спину!» В самом деле, почему крестьяне на острове Пасхи занимались столь тяжким трудом? Причина кроется в ветреном, сухом и прохладном климате острова Пасхи. Каменное мульчирование было изобретено независимо друг от друга земледельцами многих других испытывающих нехватку влаги областей планеты; например, такие «каменные огороды» использовались в пустыне Негев в Израиле, в пустынях юго-западных штатов Америки, в засушливых частях Перу, Китая, Италии времен Римской империи, в маорийской Новой Зеландии. Камни удерживают влагу в почве, прикрывая ее и снижая потери воды от испарения на солнце и на ветру; они образуют защитную корку на поверхности, которая препятствует размыванию во время сильных дождей. Они смягчают суточные колебания почвенной температуры, аккумулируя солнечное тепло в течение дня и отдавая его в ночные часы; они защищают почву от забивания каплями дождя; темные камни на светлой почве согревают ее, вбирая в себя больше солнечной энергии; и, наконец, камни могут служить некоторым подобием таблеток с удобрением длительного действия (подобно таблеткам с витаминами, которые многие из нас принимают на завтрак), поскольку содержат минералы, постепенно растворяющиеся в воде и вымываемые в почву... Что может объяснить объединение всего острова в единое целое и каким образом это было выявлено археологически? Оказалось, что «пирог» поделен на двенадцать неравнозначных долей, разные территории обладали различными природными ресурсами. Наглядный пример: на территории Тонгарики (называющейся Хоту Ити) находится кратер Рано Рараку, единственный на острове источник лучшего камня для резьбы, также здесь добывали мох для конопачения каноэ. Все красные каменные цилиндры на головах некоторых статуй добыты в карьере Пуна Пау на территории Ханга Поукура. Территории Винапу и Ханга Поукура контролировали три главных карьера обсидиана – мелкозернистой вулканической породы, используемой для изготовления острых режущих инструментов, в то время как на Винапу и Тонгарики добывался лучший базальт для каменных плит в харе паенга. Анакена на северном побережье имела в своем распоряжении два самых лучших пляжа для спуска на воду каноэ, а третий, он же и последний, пригодный для выхода на воду пляж находился в Хекии, соседней территории на том же побережье. Соответственно, археологические находки, имеющие отношение к рыбной ловле, были обнаружены преимущественно на этом побережье. Но эти же территории на северном побережье имели самые бедные почвы для выращивания продуктов питания, а лучшие в этом отношении земли располагались вдоль южного и западного побережий. Всего лишь пять из двенадцати территорий обладали значительными пространствами на возвышенностях внутри острова для производства сельскохозяйственной продукции на каменных плантациях. Гнездящиеся морские птицы в конечном счете были вытеснены на несколько небольших прибрежных островов у южного побережья, главным образом на территории Винапу. Прочие ресурсы, такие как лес, кораллы для изготовления напильников, красная охра и деревья бумажной шелковицы (источник коры, которая использовалась для получения ткани mana), тоже были распределены неравномерно. Самым достоверным археологическим доказательством определенного уровня интеграции территорий соперничающих кланов служит тот факт, что каменные статуи и их красные цилиндры, изготовленные в каменоломнях на территориях кланов Тонгарики и Ханга Поукура соответственно, оказались распределены в конечном счете на платформах во всех 11 или 12 территориях по всему острову. Следовательно, дороги для перемещения статуй и каменных «корон» из этих каменоломен к местам назначения в разных частях острова тоже должны были пересекать многие территории. Клан, проживающий в отдалении от карьеров, должен был испрашивать разрешения от нескольких кланов, располагающихся на пути транспортировки статуй и цилиндров, чтобы пересечь их территории. Обсидиан, лучший базальт, рыба и другие локализованные ресурсы таким же образом распределялись по всему острову... В каменоломне Рано Рараку можно увидеть незавершенные статуи, с еще не обработанной, бугристой поверхностью, окруженные узкими вырубленными канавками шириной около двух футов. Ручные базальтовые кирки, которыми работали резчики, тоже остались в каменоломне. Наименее завершенные статуи представляют собой просто блоки породы, грубо вырубленные из скалы, вероятно, предположительно лицом кверху; задняя часть оставалась прикрепленной к скале некоторым подобием длинного киля. Потом вырубались голова, нос и уши, позже руки, кисти и набедренные повязки. На этой стадии киль, соединяющий спину статуи со скалой, пробивался насквозь, и затем статуя покидала «родную» нишу. Все статуи в процессе транспортировки оставались с пустыми глазницами, которые, очевидно, были таковыми вплоть до водружения на аху. Одно из выдающихся открытий последнего времени, касающихся статуй, сделали в 1979 году Соня Хаоа и Серджио Рапу Хаоа: они нашли в земле возле одного из аху отдельно лежащий комплект глаз из белого коралла со зрачками из красного вулканического шлака. Впоследствии были извлечены из земли фрагменты других подобных глаз. Когда такие глаза вставили в глазницы статуи, она вдруг обрела пронзительный взгляд, приводящий в благоговейный трепет всякого, кто на нее смотрел. Тот факт, что при раскопках найдено очень мало глаз, говорит о том, что их и изготовлено было немного, они хранились у жрецов и вставлялись в глазницы только во время церемоний... Самым опасным этапом установки было заключительное опрокидывание статуи в строго вертикальное положение из предшествующего, уже близкого к вертикали, потому что существовал риск, что в момент последнего наклона из-за инерции статуя качнется сильнее, чем нужно, и упадет вниз, за платформу. Очевидно, чтобы уменьшить эту опасность, резчики делали плоскость основания статуи не строго перпендикулярной ее вертикальной оси, но с небольшим наклоном (например, это мог быть угол величиной около 87 градусов). Таким образом, когда статуя установлена в устойчивое положение, всей плоскостью основания на платформе, она оказывается слегка наклоненной вперед, без риска опрокидывания назад. Затем с помощью тех же рычагов медленно и осторожно поднимается передний край основания статуи, под него подкладывают камни для фиксации текущего состояния, и так продолжается, пока статуя не принимает вертикальное положение. Но трагические инциденты все же случались на этой последней стадии, что, по всей видимости, и произошло в процессе установки на Аху Ханга Те Тенга статуи, которая была даже выше Паро, – она упала и разбилась. Весь комплекс операций по возведению платформ и статуй должен был быть обеспечен весьма значительными запасами продовольствия, накопление, перевозка и доставка которого требовала, в свою очередь, согласования между вождями кланов. Требовалось кормить двадцать резчиков в течение месяца, – возможно, что и труд их оплачивался тоже продовольствием, – затем обеспечить питанием занятых в транспортировке рабочих численностью от 50 до 500 человек и примерно такое же количество людей, участвующих в установке статуй; необходимо также учесть, что все это – очень тяжелый физический труд, стало быть и пищи требовалось больше, чем обычно. Помимо этого, конечно же, по окончании работ устраивался праздник и пир, на котором надо было накормить всех членов клана, в чьем владении был аху, и пригласить на угощение кланы, через чьи территории транспортировали статуи. Археологи, которые первыми пытались подсчитать количество проделанной работы, затраченных калорий и, в итоге, потребляемого продовольствия, не придали значения тому факту, что собственно статуя и все операции, с ней связанные, были лишь малой частью процесса: вес аху превышает вес установленных на нем статуй раз в двадцать, и все камни для аху тоже нужно было переносить. Джо Энн Ван Тилбург и ее муж Ян, архитектор, связанный по роду деятельности с возведением современных высотных зданий в Лос-Анджелесе и калькуляцией работ подъемных кранов и лифтов, произвели приблизительный расчет для соответствующих работ на острове Пасхи. Они сделали вывод, учитывая количество и размеры аху и моаи на острове Пасхи, что работы по их сооружению требовали примерно 25-процентной прибавки к обычной потребности населения острова в пище на протяжении более 300 лет, на которые пришелся пик строительных работ. Эти расчеты подтверждают утверждение Криса Стивенсона, что именно 300 лет активного строительства совпадают во времени со столетиями сельскохозяйственного освоения плоскогорий в глубине острова, когда производились большие излишки продовольствия, которые невозможно было получить на старых, низинных посевных площадях. Однако мы упустили из виду другую проблему. Строительные работы требовали не только значительных излишков продовольствия, но и большого количества толстых длинных веревок (в Полинезии их делали из волокнистой коры деревьев), с помощью которых несколько сотен человек могли тащить статуи весом от 10 до 90 тонн, а также изрядного количества больших, крепких деревьев, пригодных для изготовления салазок, канойных лестниц, рычагов. Но на том острове Пасхи, который застали Роггевен и прочие европейцы после него, было очень мало деревьев, все небольшие, не более 10 футов высотой, – это был самый безлесный остров во всей Полинезии. Где же росли те деревья, из которых можно было делать канаты и стропила? На острове Пасхи существовал довольно разнообразный лес. Многие из 21 исчезнувшего вида растений, не считая пальмы, были весьма полезны для островитян. Два самых высоких дерева, Alphitonia cf. zizypoides и Elaeocarpus cf. rarotongensis (высотой до 100 и 50 футов соответственно), используются на других островах Полинезии для изготовления каноэ и гораздо более пригодны для этой цели, чем пальма. Полинезийцы везде делают канаты из коры хаухау (Triumfetta semitriloba); вероятнее всего, жители острова Пасхи перетаскивали свои статуи такими же веревками. Кору бумажного тутового дерева (Broussonetia papyrifera) перемалывали и делали из нее ткань тапа; Psydrax odorata имеет гибкий прямой ствол, хорошо подходящий для изготовления гарпунов и некоторых деталей парусного и весельного вооружения плавсредств туземцев; малайская яблоня (Syzygium malaccense) приносит вполне съедобные плоды; произрастающее в Океании розовое дерево (Thespesia) и по меньшей мере восемь других растений имеют твердую древесину, пригодную для резьбы по дереву и для строительства; торомиро превосходно горит, подобно акации и мескиту; а сам факт, что Орлиак определила все эти деревья по обгоревшим остаткам из раскопов костров, говорит о том, что они использовались также в качестве дров... Дельфины, рыба, моллюски, ракообразные, пернатые и крысы не исчерпывают список источников мяса, доступных первым поселенцам острова Пасхи. Я уже упоминал о нескольких находках, связанных с тюленями; некоторые другие костные останки свидетельствуют о случавшемся время от времени употреблении в пищу морских черепах и, возможно, крупных ящериц. Все эти деликатесы готовились на дровах, которые заготавливались – это уже практически не подлежит сомнению – в исчезнувших впоследствии лесах. Сравнение ранних доисторических мусорных отложений с более поздними и сегодняшнее состояние острова Пасхи позволяют сделать вывод о кардинальных изменениях изначально обильных источников пищи. Дельфины и океаническая (не прибрежная) рыба вроде тунца практически исчезли из рациона питания туземцев по причинам, о которых речь пойдет ниже. Рыба, которую продолжали ловить, была преимущественно прибрежных видов. Наземные пернатые полностью пропали из рациона по той простой причине, что каждый вид начинал исчезать вследствие определенного сочетания чрезмерной охоты, обезлесения и истребления крысами. Это была худшая из катастроф, обрушивавшихся на птиц тихоокеанских островов, превзошедшая по своим масштабам и последствиям даже случившееся в Новой Зеландии и на Гавайях, где полностью вымерли моа и бескрылые гуси, некоторые виды находились на грани исчезновения, но все же многие виды пернатых выжили. Ни один из тихоокеанских островов, кроме острова Пасхи, не оказался в итоге полностью лишенным каких-либо птиц, ранее на нем обитавших. Из 25 или более видов ранее гнездившихся морских птиц охота и истребление крысами привели к тому, что 24 больше не водятся на самом острове, примерно 9 видов, насчитывающих весьма скромное количество особей, вытеснены на несколько прилегающих каменных островков, а 15 видов нет и на этих островках. Даже моллюски и ракообразные были почти полностью выловлены, так что людям в конце концов пришлось есть все меньше и меньше особо ценимых каури и больше второсортных, меньших по размерам черных улиток, и размеры раковин каури и улиток в раскопанных мусорных кучах становятся со временем все меньше и меньше из-за предпочтительного вылова более крупных экземпляров... Образцы древесного угля из печей, проанализированные Орлиак, прямо указывают на то, что лес использовался в качестве источника дров. Дрова также сжигали при кремации тел умерших: крематории на острове Пасхи содержат останки тысяч тел и огромное количество пепла, что означает массированное потребление топлива для кремации; топливо на острове – это дрова, дрова – это лес. Лес также подвергался расчистке под посевы и огороды, поскольку большая часть земли на острове, за исключением возвышенностей, в итоге использовалась для выращивания урожая. По обильному содержанию костей дельфинов и тунца в мусорных кучах раннего периода освоения острова можно заключить, что большие деревья, как Alphitonia and Elaeocarpus, срубались для изготовления больших мореходных каноэ; легкие, протекающие тростниковые суденышки, которые увидел Роггевен, не годились для охоты с гарпуном или для дальних и рискованных плаваний. Мы предполагаем, что лес был источником древесины и веревок для транспортировки и установки статуй и несомненно находил намного более широкое применение. Крысы, завезенные ненароком на остров, «использовали» пальмовые и, очевидно, некоторые другие деревья для своих собственных нужд: на каждом из ископаемых пальмовых орехов сохранились следы крысиных зубов; крысы прогрызали скорлупу и делали орехи негодными к прорастанию... В целом остров Пасхи представляет собой самый яркий пример истребления лесов в Океании и один из самых драматичных в мире: лес был вырублен полностью и все виды деревьев исчезли. Последствия не заставили себя ждать: исчезло сырье, не стало добываемых в лесу дикорастущих съедобных растений, упала урожайность культивируемых злаков. Сырья не стало совсем, или же оно оказалось доступно лишь в очень ограниченном количестве — это коснулось всего, что изготавливалось из местных пород деревьев и птиц, включая древесину, веревки, кору для производства ткани и перья. Отсутствие строевого леса и канатов привело к остановке работ по транспортировке и установке статуй, равно как и строительства каноэ для дальних морских плаваний. Когда пять небольших протекающих двухместных каноэ с аборигенами пристали с целью торговли к французскому кораблю, бросившему якорь у берегов острова Пасхи в 1838 году, капитан записал впоследствии: «Все туземцы часто и в некотором возбуждении повторяли одно слово — миру, их раздражало то, что, как они видели, мы не понимали, о чем идет речь: это слово было названием дерева, из которого полинезийцы делают свои каноэ. Это было предметом их отчаянного поиска, тем, чего они жаждали больше всего, и они пытались использовать любую возможность, чтобы мы это поняли…» Название Теревака — самой большой и высокой горы на острове Пасхи — означает «место постройки каноэ»: до того как ее склоны были полностью очищены от деревьев и превращены в поля, тут валили лес и обрабатывали стволы для изготовления из них корпусов каноэ. Здесь по сей день можно найти каменные сверла, скребки, ножи, зубила, долота и другие инструменты этого периода для обработки древесины и строительства каноэ. Нехватка или полное отсутствие дерева означало также, что люди лишились дров для отопления жилищ, приготовления пищи и согревания у пламени костров ветреными и дождливыми зимними ночами, когда температура падает до 10 градусов по Цельсию. Вместо этого после 1650 года приходилось жечь траву, солому, сушеный сахарный тростник и прочие отходы земледелия для отопления. За обладание оставшимися древовидными кустарниками должна была развернуться нешуточная борьба: нужда в тростнике и мелких ветках для покрытия крыш жилищ, в древесине для утвари и в коре для ткачества никуда не исчезла. Должны были измениться даже традиции погребения: кремация, которая требовала большого расхода дров в расчете на одно тело, вышла из употребления и уступила мумификации и захоронению. Большая часть дикорастущих съедобных плодов исчезла вместе с лесами. Без пригодных к дальним плаваниям каноэ кости дельфинов (эти млекопитающие были главным источником мяса для островитян на протяжении первых столетий) почти исчезли из мусорных куч к 1500 году, так же как и кости тунца и морской рыбы. Количество найденных в пищевых отходах рыболовных крючков и рыбных костей в целом тоже уменьшилось, оставшиеся представлены в основном видами, которые можно было ловить на мелководье или с берега. Наземные птицы вымерли полностью, а количество видов морских птиц уменьшилось до трети от прежнего разнообразия, да и те гнездились в основном на нескольких небольших островках в некотором отдалении от острова Пасхи. Пальмовые орехи, малайские яблоки и другие дикие фрукты исчезли из рациона аборигенов. Стало меньше моллюсков, а сохранившиеся виды измельчали как по размеру отдельных особей, так и по общей численности. В дикой природе осталось неизменным наличие только одного источника пищи – крысиного мяса... Вырубка пальм привела к масштабной эрозии, в результате которой расположенные иже по склону аху и постройки оказались погребены под слоем земли, а расположенные выше поля пришлось покинуть – произошло это примерно в 1400 году. Когда через некоторое время травяной покров восстановился, сельскохозяйственные работы на полуострове возобновились, с тем, однако, чтобы столетие спустя прерваться из-за второй волны эрозии. Кроме снижения урожаев, вырубка лесов нанесла урон почве и в другом отношении: в частности, произошло снижение увлажненности и вымывание питательных веществ. Крестьяне остались практически без листвы, плодов и ветвей дикорастущих растений, которые они использовали в качестве компоста для удобрения полей. Все это было прямым следствием вырубки лесов и другого воздействия человека на окружающую среду. Более отдаленные последствия проявились, когда начался голод, население стало вымирать и опустилось до каннибализма. Воспоминания выживших островитян о голоде наглядно подтверждаются быстрым увеличением количества маленьких статуй моаи кавакава, изображающих изможденных людей со впалыми щеками и выступающими ребрами. Капитан Кук в 1774 году описывал туземцев как «невысоких, истощенных, робких и несчастных». По итогам раскопок, количество домов в прибрежных низинах, где проживало подавляющее большинство населения, к 1700-м годам сократилось на 70% по отношению к максимальному уровню 1400–1600 годов, что означало и соответствующее падение численности населения. Вместо мяса, в прежние времена добываемого с помощью охоты и рыбной ловли, островитяне перешли к самому большому, дотоле ими не использованному ресурсу – человечине. Человеческие кости стали встречаться не только в захоронениях, но и – в раздробленном виде для извлечения костного мозга – в кучах пищевых отходов позднего периода. Устные предания туземцев преисполнены упоминаниями о каннибализме; самым страшным оскорблением, которое только можно было нанести врагу, было примерно такое высказывание: «Мясо твоей матери застряло у меня между зубов»... Раньше вожди и жрецы острова Пасхи обосновывали свой привилегированный статус принадлежащим им исключительным правом на отношения с богами и обещанием обеспечить процветание и щедрый урожай. Они подкрепляли эту идеологию монументальной архитектурой и торжественными церемониями, предназначенными производить должное впечатление на простой народ. Поскольку их обещания становились все более и более невыполнимыми, примерно в 1680 году власть вождей и жрецов была низвергнута военачальниками-мататоа, и бывшее до этого момента целостным общество острова Пасхи рухнуло в пучину гражданской войны. Копья из обсидиана (которые называются матаа) из той эпохи войн и сейчас разбросаны по всему острову. Простолюдины стали строить свои хижины в прибрежной зоне, которая прежде отводилась для жилья элиты (харе паенга). В целях безопасности многие жители начали заселять пещеры, которые дополнительно раскапывались изнутри для увеличения жизненного пространства, а входы частично замуровывались, превращаясь таким образом в узкие лазы, которые было легче защищать. Остатки пищи, швейные иглы из костей, деревянная утварь и мелкий инструмент для починки одежды из тапа – все говорит о том, что пещеры служили жилищем достаточно долгое время, а не были временным укрытием...

Что приводит к обезлесению на островах Тихого океана? Обезлесение сильнее на:

• засушливых островах, чем на влажных;

• более холодных островах умеренных широт, чем на теплых экваториальных островах;

• старых вулканических островах, чем на молодых вулканических островах;

• островах, где отсутствует выпадающий в виде осадков пепел, чем на островах с такими осадками;

• островах, находящихся на более значительном расстоянии от центральноазиатского пыльного шлейфа, чем на тех, которые располагаются ближе;

• островах, на которых отсутствуют макатеа (приподнятые борты коралловых рифов), чем на тех островах, где они есть;

• низких островах, чем на высоких;

• более удаленных островах, чем имеющих близких соседей;

• небольших островах, чем на крупных.

Как согласно вышеуказанным девяти факторам оценить предрасположенность острова Пасхи к дефорестации? По географическому расположению, а именно по значению широты, он находится на третьем месте по удаленности от экватора; по количеству дождевых осадков он среди последних, равно как и по выпадению азиатской пыли и вулканического пепла; на острове нет макатеа; от соседних островов его отделяет второе по величине расстояние в Океании. Он принадлежит к числу самых незначительных по величине и средней высоте среди 81 изученных Барри Ролеттом и мною островов. Все восемь перечисленных факторов делают остров Пасхи уязвимым с точки зрения обезлесения. Вулканы острова Пасхи имеют «средний» по геологическим меркам возраст – от 200 до 600 тысяч лет; полуостров Поике, с находящимся на нем самым древним из вулканов острова Пасхи, первым лишился лесов и наглядно демонстрирует самое сильное проявление эрозии почвы. Учитывая воздействие всех приведенных выше факторов, расчеты по нашей с Барри статистической модели показали, что острова Пасхи, Нихоа и Некер должны быть самыми обезлесенными местами в Океании. Действительность подтверждает это предположение: Нихоа и Некер в конце концов полностью обезлюдели, из деревьев выжил только один вид (пальма Нихоа), в то время как на острове Пасхи не осталось ни одного дерева и численность населения сократилась примерно на 90%. Если подытожить вышесказанное в двух словах, причина высочайшего уровня дефорестации на острове Пасхи вовсе не в том, что эти кажущиеся столь милыми аборигены в действительности были невероятно глупы и недальновидны. Дело в том, что им крупно не повезло: этим людям досталась одна из самых хрупких, с высочайшим риском обезлесения экосистем во всей Океании... Оторванность острова Пасхи от окружающего мира дает ярчайший пример общества, разрушившего самое себя чрезмерной эксплуатацией собственных ресурсов. Если мы вернемся к нашему перечню из пяти факторов, рассмотренных в связи с экологическими катастрофами, то два из них – нападение враждебных соседей и потеря поддержки со стороны дружественных соседей – не играют никакой роли в крушении древней цивилизации острова Пасхи, так как нет никаких свидетельств в пользу того, что происходили какие-либо контакты с врагами или друзьями после открытия острова. Даже если выяснится, что какие-либо каноэ впоследствии прибывали на остров, то такого рода контакты не могли составлять значительную опасность. Что касается третьего фактора – климатических изменений, – у нас тоже в настоящее время нет никаких доказательств их влияния, хотя они могут появиться в будущем. Это оставляет нам только два основных набора факторов, вызвавших катастрофу острова Пасхи: интенсивное воздействие человека на окружающую среду, прежде всего вырубка лесов и уничтожение популяции птиц, и политические, социальные и религиозные факторы, стоящие за этим воздействием, – такие, как невозможность при неблагоприятном развитии событий покинуть остров из-за его огромной удаленности, сосредоточенность на строительстве статуй и соперничество между кланами и вождями, приводившие к возведению все больших и больших статуй, что в свою очередь требовало большего расхода древесины, канатов и пищи...

Мангарева, Питкэрн и Хендерсон – единственные пригодные для проживания острова в районе, известном как Юго-Восточная Полинезия, где, кроме них, находятся лишь несколько едва выступающих из воды атоллов, на которые время от времени кто-нибудь высаживается, но постоянного населения нет. Эти три острова были заселены около 800 года н. э., в ходе экспансии полинезийцев на восток. Даже Мангарева, самый западный из трех островов и, следовательно, расположенный ближе к уже обжитой к тому времени части Полинезии, лежит на расстоянии примерно в тысячу миль от ближайших крупных высоких островов, таких как острова Общества (включая Таити) на западе и Маркизы на северо-западе. В свою очередь, острова Общества и Маркизы – крупнейшие и самые населенные острова Восточной Полинезии – лежат на расстоянии более чем в тысячу миль к востоку от ближайших высоких островов Западной Полинезии и, возможно, оставались необитаемыми в течение двух тысяч лет после заселения Западной Полинезии. Таким образом, Мангарева и его соседи отличались особой оторванностью от внешнего мира даже внутри отдаленной самой по себе восточной половины Полинезии. Они были заселены с Маркизских островов или островов Общества в ходе того же процесса колонизации, который охватил более удаленные Гавайи и острова Пасхи и завершил освоение Полинезии. Из трех пригодных для обитания островов Юго-Восточной Полинезии лишь один – Мангарева – имел необходимые условия для проживания большого количества населения и был щедро наделен важными для человека природными ресурсами. Он состоит из большой – 15 миль в диаметре – лагуны, укрытой за внешним рифом, и включает в себя два с половиной десятка потухших вулканических островов и несколько коралловых рифов суммарной площадью поверхности около 10 квадратных миль. Лагуна, находящиеся в ней рифы и океан за пределами лагуны изобилуют рыбой и моллюсками. Среди моллюсков особой ценностью обладает моллюск Pinctadamargaritifera, у которого очень крупная раковина с черными губами. Количество устриц в водах лагуны было почти неисчерпаемым для полинезийских поселенцев, а сегодня этот морской обитатель используется для искусственного выращивания знаменитых черных жемчужин. Сами устрицы съедобны, а их толстая раковина, длиной до восьми дюймов, служила полинезийцам идеальным материалом для изготовления рыбных крючков, терок для овощей и приспособлений для лущения зерна, а также для украшений. Самые высокие из островов лагуны Мангарева получали достаточно осадков, чтобы вода в источниках не иссякала и ручьи не пересыхали; изначально эти острова были покрыты лесами. На узкой полосе ровной земли у побережья колонисты-полинезийцы строили свои поселения. На склонах позади деревень они выращивали сладкий картофель и ямс; на террасах, разбитых на склонах, и на ровных местах ниже источников выращивался таро – для его полива использовали воду из источников; на возвышенностях культивировали древесные растения – хлебное дерево и бананы. Таким образом, сельское хозяйство, рыбная ловля и добывание моллюсков должны были обеспечить проживание на Мангареве нескольких тысяч человек, что во времена древней Полинезии более чем в 10 раз превышало вероятную численность населения на двух других островах, Питкэрне и Хендерсоне, вместе взятых. С точки зрения полинезийцев, самым большим недостатком Мангаревы было отсутствие на острове высококачественного камня для изготовления тесел и других каменных инструментов. (Это можно сравнить с ситуацией, при которой США имели бы на своей территории все важнейшие полезные ископаемые, за исключением богатых залежей железной руды.) На коралловых атоллах в лагуне Мангаревы вообще не было хорошего камня, и даже на вулканических островах встречался только относительно крупнозернистый базальт. Он годился для возведения зданий и защитных стен, использовался для кладки печей, из него можно было изготовить якоря, ступы для измельчения пищи и другие грубые инструменты; но тесла из крупнозернистого базальта получались плохие. К счастью, этот недостаток был с лихвой восполнен на Питкэрне – гораздо меньшем (две с половиной квадратные мили) острове вулканического происхождения с крутыми берегами, лежащем в 300 милях к юго-востоку от Мангаревы. Представьте радость, охватившую мангареванцев, которые открыли Питкэрн после нескольких дней путешествия по океану и пристали к единственному пригодному для высадки берегу. Поднявшись на крутой склон, они попали в карьер Даун Роп – единственное в Юго-Восточной Полинезии месторождение вулканического стекла, расщепленные осколки которого могли служить в качестве острых режущих инструментов для кройки и вырезания – полинезийских аналогов ножниц и скальпелей. Их возбуждение должно было и вовсе превратиться в экстаз, когда, не пройдя и мили вдоль берега на запад, они наткнулись на залежи мелкозернистого базальта – карьер Таутама, который впоследствии стал самой крупной в Юго-Восточной Полинезии мастерской по изготовлению тесел. С другой стороны, условия для жизни на Питкэрне были гораздо более ограничены, чем на Мангареве. На острове была пресная вода – ручьи стекали со склонов гор, в лесах можно было найти достаточно большие деревья для изготовления каноэ. Но крутизна склонов и небольшая общая площадь означали, что пригодных для ведения сельского хозяйства более или менее ровных площадок практически нет. Столь же серьезным недостатком являлось и то, что вдоль побережья Питкэрна не было рифов, а морское дно резко понижалось – это существенно затрудняло ловлю рыбы и поиск моллюсков, с чем на Мангареве обстояло значительно лучше. В частности, морское дно вокруг Питкэрна не подходит для обитания устриц Pinctada margaritifera – ценного источника мяса и раковин для изготовления мелкого инструмента и домашней утвари. Следовательно, общее количество населения на Питкэрне в «полинезийские» времена составляло, вероятно, не более ста человек. Потомков мятежников с «Баунти» и их полинезийских подруг, проживающих сейчас на Питкэрне, насчитывается всего 52 человека. Когда количество жителей выросло с изначальных 27 человек в 1790 году до 194 в 1856 году, такая численность населения оказалась чрезмерной для ресурсов острова, и британскому правительству пришлось эвакуировать часть населения на далекий остров Норфолк. Третий обитаемый остров в Юго-Восточной Полинезии, Хендерсон, является самым большим (14 квадратных миль) и самым удаленным (100 миль к северо-востоку от Питкэрна и 400 миль к востоку от Мангаревы), а также наименее пригодным для людей. В отличие от Питкэрна или Мангаревы, Хендерсон не является островом вулканического происхождения – в действительности это коралловый риф, который в результате геологических процессов поднялся на 100 футов над уровнем моря. Следовательно, на Хендерсоне отсутствует базальт и другие каменные породы, пригодные для изготовления инструментов. Это серьезное препятствие для общества, не знающего металла и пользующегося каменными инструментами. Вдобавок на Хендерсоне нет ручьев или других надежных источников пресной воды, так как остров состоит из пористого (кораллового) известняка. Это также накладывает ограничения на возможности постоянного обитания людей. В лучшем случае в течение нескольких дней после непредвиденного выпадения дождя вода по капле стекает с потолков пещер, и лужи воды можно найти на земле. Есть родник, бьющий со дна океана примерно в 20 футах от берега. Во время своего многомесячного пребывания на Хендерсоне Маршалл Уэйслер обнаружил, что добывание питьевой воды даже с помощью современных непромокаемых тканей для сбора осадков превращается в столь утомительное, требующее постоянных усилий занятие, что при приготовлении пищи в значительной мере, а при стирке и умывании – полностью он использовал соленую морскую воду. Даже почва на Хендерсоне лежит отдельными пятнами, окруженная известняком. Самые высокие деревья на острове имеют лишь около 50 футов в высоту и недостаточно толстые стволы для изготовления из них корпусов каноэ. Низкорослый лес и густой подлесок настолько плотны, что без мачете в них не войти. Пляжи на Хендерсоне узкие и располагаются только на северном конце острова; южное побережье состоит из вертикальных обрывов, и пристать к берегу там невозможно; ландшафт на южной оконечности острова представляет собой макатеа, покрытый перемежающимися рядами острых как бритва известняковых гребней и расщелин. Этот южный край острова посещался группами европейцев всего три раза, одной была группа Уэйслера. Чтобы покрыть расстояние в пять миль от северного побережья острова Хендерсон до южного, Уэйслеру, обутому в прочные туристские ботинки, понадобилось пять часов; там он обнаружил каменные укрытия, где когда-то жили босоногие полинезийцы. Все неудобства компенсируются на Хендерсоне привлекательными сторонами. Среди рифов и на мелководье у побережья обитают омары, крабы, осьминоги и некоторое количество видов рыб и моллюсков – к сожалению, среди них нет черной жемчужницы. На Хендерсоне находится единственный известный в Юго-Восточной Полинезии песчаный пляж, где выводят свое потомство черепахи. Каждый год в период с января по март зеленые черепахи выползают на берег и откладывают в песок яйца. В прежние времена на Хендерсоне гнездилось по меньшей мере 17 видов морских птиц, включая колонию буревестников, насчитывавшую, возможно, до миллиона особей; поймать в гнезде взрослую птицу или птенца, должно быть, было довольно просто – но население в сто человек, каждому из которых достаточно съедать по одной птице в день, не создавало угрозы для выживания колонии. Остров также служил пристанищем для девяти видов наземных птиц, пять из них были либо вовсе бескрылыми, либо нелетающими (что делало их легкой добычей), в том числе трех видов больших голубей, вероятно особенно вкусных. Все эти особенности превращают Хендерсон в отличное место для вечернего пикника на берегу или для непродолжительного отпуска, чтобы наесться до отвала морепродуктами, птичьим и черепашьим мясом, – и они же делают остров рискованным и ненадежным приютом для тех, кто решился бы поселиться здесь надолго: такой человек едва сводил бы концы с концами. Проведенные Уэйслером археологические раскопки тем не менее показали, к удивлению всех, кто побывал на Хендерсоне или что-либо слышал об этом месте, что на острове когда-то проживало немногочисленное постоянное население, возможно, составлявшее несколько десятков человек, которые предпринимали титанические усилия, чтобы выжить. Подтверждением являются 98 человеческих костей и зубов, принадлежавших по меньшей мере 10 взрослым (как мужчинам, так и женщинам, некоторые из них были старше 40 лет), шести юношам и девушкам подросткового возраста и четырем детям в возрасте от пяти до десяти лет. О существовании в прошлом постоянного населения прежде всего свидетельствует наличие детских костей: современные жители острова Питкэрн обычно не берут с собой детей, когда приплывают на Хендерсон для сбора дров или даров моря. Дополнительным свидетельством того, что люди жили на острове длительное время, является прикрытая землей громадная мусорная куча, одна из самых больших, которые известны в Юго-Восточной Полинезии, протяженностью 300 ярдов и шириной 30 ярдов; она расположена вдоль пляжа на северном побережье, напротив единственного прохода сквозь риф, окружающий весь остров. Уэйслер и его коллеги проделали несколько пробных шурфов в этой мусорной куче, которую поколения едоков оставили после себя. Она содержит огромное количество рыбьих костей (всего в двух третях кубического ярда из взятой пробы песка найдена 14 751 кость!), 42 213 птичьих костей, включая десятки тысяч костей морских птиц (главным образом буревестников, крачек и фаэтонов) и тысячи костей наземных птиц (преимущественно бескрылых голубей, пастушков и куликов). При экстраполяции числа костей из взятого Уэйслером шурфа на предполагаемое количество во всей куче получится, что аборигены острова Хендерсон должны были выбросить останки десятков миллионов рыб и птиц за несколько столетий. Древнейшая на Хендерсоне археологическая находка (с датировкой радиоуглеродным методом), относящаяся к человеку, – именно из этой кучи, а следующая за ней по времени – с песчаного берега на северо-восточном побережье, где откладывают свои яйца черепахи: это означает, что первоначально люди селились в тех местах, где легче было находить и добывать пищу животного происхождения. Где могли жить люди на этом острове, который представляет собой поднявшийся из моря коралловый риф, покрытый невысокими деревьями? Хендерсон является единственным из островов, населенных или бывших когда-то населенными полинезийцами, на котором практически полностью отсутствуют какие-либо признаки существования зданий – жилых домов и культовых сооружений. Только в трех местах остались следы строительства: каменный пол с выемками для столбов в мусорной куче, предположительно основание дома или хижины; невысокая стенка для защиты от ветра и несколько каменных плит для погребальных склепов. Но буквально каждая пещера или каменное укрытие возле берега, с ровным полом и удобным входом – даже небольшие ниши в три ярда шириной и два ярда глубиной, едва способные укрыть несколько человек, ищущих защиты от солнца, – содержат всевозможные следы жизнедеятельности людей. Уэйслер нашел 18 таких убежищ, 15 из которых на более обжитых северном, северо-восточном и северо-западном берегах возле единственного пляжа, остальные три (все очень тесные) на восточной и южной оконечностях острова, где крутые скалистые берега. Поскольку Хендерсон невелик, Уэйслер достаточно тщательно исследовал все побережье, 18 пещер и каменных убежищ, а также одно убежище на пляже на северном берегу, что, вероятно, составляло все «жилища» населения острова Хендерсон. Древесный уголь, груды камней, реликтовые посадки съедобных растений указывают на то, что жители острова выжигали северо-восточную его часть и тяжким трудом превращали эти клочки земли в плантации, где выращивали злаки и другие полезные культуры на естественных участках почвы. Эти зоны земледелия расширяли, собирая лежащие на поверхности камни и складывая их в кучи за границами полей. Среди полинезийских сельскохозяйственных и технических культур, которые были завезены поселенцами для выращивания и идентифицированы в наши дни в археологических раскопках на Хендерсоне либо продолжают асти на острове в диком виде, можно назвать кокосы, бананы, болотный таро, возможно, и собственно таро, несколько видов строевых деревьев, кукуй (свечное дерево, Aleurites moluccana), скорлупа орехов которого используется как горючий материал, гибискус, дающий волокно для изготовления веревок, кордилину верхушечную (Cordyline Terminalis) – невысокий кустарник, сладкие корни которого обычно служили в Полинезии в качестве запасного, пригодного лишь на крайний случай источника пищи; но на Хендерсоне это растение было важнейшей овощной культурой. Его листья могли использоваться для изготовления одежды, служить материалом для кровли. Потребление сладких и насыщенных крахмалом продуктов приводило к резкому преобладанию в рационе углеводов, что служит объяснением, почему в найденных Уэйслером при раскопках зубах и челюстях аборигенов Хендерсона так много следов периодонтальных болезней, стертости и отсутствия зубов. Большая часть потребляемых островитянами белков должна была поступать из мяса диких птиц и морепродуктов, но найденные свиные кости показывают, что, по меньшей мере время от времени, они разводили либо привозили и свиней. Таким образом, Юго-Восточная Полинезия могла предложить колонистам лишь несколько потенциально пригодных для жизни островов. Мангарева, которая могла прокормить самое большое население, была в значительной степени самодостаточным островом и обладала практически всем необходимым для проживания людей, за исключением качественных пород камня. Что касается двух других островов, то Питкэрн был так мал, а условия на Хендерсоне были столь суровы, что каждый из них мог обеспечить жизненные потребности только весьма малочисленного населения, неспособного создать общество, которое оставалось бы жизнеспособным на протяжении продолжительного периода времени. Сыграла свою роль и нехватка важнейших ресурсов, особенно на Хендерсоне: нам, современным жителям, не помышляющим выехать даже на уикенд без набора инструментов, воды для питья и запасов еды, состоящих не только из морепродуктов, кажется совершенно невероятным, что полинезийцы, находясь здесь постоянно, смогли выжить. Хотя, надо отметить, и на Питкэрне, и на Хендерсоне было кое-что привлекательное для полинезийцев: качественный камень на первом и обилие морепродуктов и птиц на втором. Проведенные Уэйслером археологические раскопки выявили множество свидетельств существования торговых отношений между тремя островами, с помощью чего каждый остров восполнял тот или иной имевшийся на нем дефицит излишками с другого острова. Даже в тех случаях, когда объекты торговли невозможно датировать с помощью традиционного радиоуглеродного метода из-за отсутствия в них органического углерода (например, камни), можно тем не менее определить возраст путем радиоуглеродных измерений образцов древесного угля, обнаруженных в тех же самых археологических слоях. Таким образом Уэйслер установил, что торговля началась по крайней мере около 1000 года н. э., вероятно, одновременно с заселением островов, и продолжалась в течение нескольких столетий. Многие предметы, извлеченные из земли на месте раскопок, однозначно идентифицировались как импортированные, поскольку были изготовлены из материалов, не встречающихся на Хендерсоне: рыболовные крючки из раковин моллюсков и приспособления для лущения семян, режущие инструменты из вулканического стекла, базальтовые тесла и камни для печей. Откуда же привезли эти вещи? Резонно предположить, что раковины для изготовления крючков были доставлены с Мангаревы, потому что устриц, водящихся там во множестве, нет ни на Питкэрне, ни на Хендерсоне, а другие острова, где много устриц, расположены гораздо дальше, чем Мангарева. Несколько изделий из устричных раковин найдены также на Питкэрне, но и о них можно с уверенностью сказать, что они прибыли с Мангаревы. Однако более ерьезные затруднения вызывает идентификация предметов из вулканических пород, найденных на Хендерсоне, поскольку и на Мангареве, и на Питкэрне, как и на многих других отдаленных полинезийских островах, есть источники вулканических камней. Поэтому Уэйслер усовершенствовал и адаптировал методику распознавания вулканических пород различного происхождения. Вулканы извергают много различных типов лавы; содержащийся в лаве базальт (вид вулканической породы, встречающийся на Мангареве и Питкэрне) определяется по химическому составу и цвету. Однако образцы базальтов с разных островов, и часто даже с разных карьеров на одном острове, отличаются один от другого по размеру зерна или по химическому составу, например по относительному содержанию основных элементов (таких как кремний и алюминий) и микроэлементов (как ниобий и цирконий). Еще более тонким отличительным признаком является то, что свинец в естественном состоянии встречается в виде нескольких изотопов (разновидностей одного и того же химического элемента, отличающихся атомной массой), соотношения которых также варьируются в образцах базальта из разных мест. Для геологов подобные различия в химическом составе служат своего рода «отпечатками пальцев», которые позволяют идентифицировать происхождение каменных инструментов с точностью до острова или до конкретной каменоломни. Уэйслер проанализировал химический состав и соотношения изотопов свинца в десятках каменных инструментов и фрагментов камня (вероятно, осколков разбившихся при изготовлении или ремонте каменных инструментов), которые он извлек из датированных археологических слоев при раскопках на Хендерсоне. Для сравнения он подверг анализу вулканические камни из карьеров и геологических обнажений на Мангареве и Питкэрне – самых вероятных источниках поступления камней на Хендерсон. Чтобы быть до конца уверенным, он также провел анализ вулканических камней с более отдаленных полинезийских островов – включая Гавайи, остров Пасхи, Маркизы, острова Общества и Самоа, которые в силу своей удаленности с меньшей вероятностью могли служить источниками поставок камня на Хендерсон. Полученные результаты привели к однозначному заключению: все исследованные образцы вулканического стекла, найденные на Хендерсоне, происходят из карьера Даун Роп на Питкэрне. Такой вывод уже напрашивался при визуальном осмотре образцов, еще до химического анализа, поскольку вулканическое стекло с Питкэрна имеет характерные черные и серые вкрапления. Большая часть найденных на Хендерсоне базальтовых тесел и кусочков базальта (предположительно отколовшхся в процессе изготовления тесел) также сделаны из камня с Питкэрна, хотя, очевидно, некоторые сделаны и из мангаревского. На самой Мангареве, несмотря на то что поисками каменных артефактов занимались здесь намного меньше, чем на Хендерсоне, некоторые найденные тесла тоже оказались сделанными из базальта с Питкэрна, импортированного, по-видимому, по причине его более высоких потребительских свойств, чем у местного базальта. И наоборот: куски пористого базальта, раскопанные на Хендерсоне, в основном были завезены с Мангаревы, и лишь небольшая часть – с Питкэрна. Подобные камни постоянно использовались везде в Полинезии как печные камни, их разогревали огнем для приготовления пищи, подобно тому как брикеты древесного угля используются в современных барбекю. Много предполагаемых печных камней найдено в ямах для приготовления пищи на Хендерсоне; на них имелись следы нагревания, подтверждающие их предполагаемое использование. Подытоживая вышесказанное, отметим, что археологические исследования документально подтвердили существование в прошлом процветающей торговли сырьем и, возможно, готовыми изделиями: раковинами – с Мангаревы на Питкэрн и Хендерсон; вулканическим стеклом – с Питкэрна на Хендерсон и базальтом – с Питкэрна на Мангареву и Хендерсон и с Мангаревы на ендерсон. Кроме того, полинезийские свиньи и бананы, таро и другие основные зерновые культуры не встречались на островах Полинезии до появления на них человека. Если Мангарева была заселена раньше Питкэрна и Хендерсона, что выглядит более вероятным, поскольку Мангарева – ближайший из этих трех к остальным полинезийским островам, тогда, по всей вероятности, именно с Мангаревы были завезены на Питкэрн и Хендерсон жизненно важные растения (злаки) и животные (свиньи). Особенно в те времена, когда мангареванские колонии на Питкэрне и Хендерсоне только основывались, каноэ, доставлявшие грузы с Мангаревы, представляли собой «пуповину», необходимую для заселения и снабжения новых колоний; затем они выполняли роль постоянной «дороги жизни». Что касается товаров, которые, в свою очередь, вывозились с Хендерсона на Питкэрн и Мангареву, то о них мы можем только гадать. Должно быть, это были скоропортящиеся либо недолговечные предметы или сырье, которые вряд ли смогли сохраниться ко времени проведения раскопок на Питкэрне и Мангареве, поскольку на Хендерсоне нет сколько-нибудь ценных для вывоза камней или раковин. Вероятным кандидатом на вывоз являются живые морские черепахи – сейчас в Юго-Восточной Полинезии они водятся только на Хендерсоне; черепахи в Полинезии всегда ценились как деликатес, который могли позволить себе только вожди – аналог трюфелей и икры в современном мире. Второй кандидат – красные перья некоторых гнездящихся на Хендерсоне птиц: попугаев, фруктовых голубей и краснохвостых фаэтонов; красные перья были предметом роскоши, в Полинезии они использовались для изготовления украшений и мантий, как золото и соболиные меха сегодня. Конечно, тогда – как и сейчас – обмен сырьем, готовыми изделиями и предметами роскоши не мог быть единственным мотивом морской торговли и путешествий. Даже после того как население Питкэрна и Хендерсона разрослось до максимально возможной величины, его численность – около сотни человек в первом случае и нескольких десятков во втором – была столь невелика, что достигшие брачного возраста юноши и девушки могли найти лишь нескольких потенциальных партнеров в пределах острова, да и те в большинстве случаев оказывались близкими родственниками, – а на кровосмесительные браки накладывалось табу. Следовательно, обмен брачными партнерами мог быть дополнительным аспектом взаимодействия с островом Мангарева. Торговые связи могли также способствовать переселению квалифицированных ремесленников и мастеров, обладающих техническими навыками, с более населенной Мангаревы на Питкэрн и Хендерсон и для реимпорта зерна на Питкэрн и Хендерсон, если в случае неблагоприятно складывающихся обстоятельств урожай на крошечных культивируемых участках на этих островах погибал. Таким же образом в более поздние времена целые флотилии покидали Европу, груженные жизненно необходимыми товарами, предназначавшимся не только для заселения новых земель и пополнения запасов, но и для снабжения заморских колоний в Америке и Австралии, которым требовалось достаточно много времени, чтобы научиться обеспечивать себя самостоятельно. С точки зрения жителей Мангаревы и Питкэрна, у торговых связей с островом Хендерсон могло быть еще одно возможное объяснение. Путешествие на полинезийских парусных каноэ с Мангаревы на Хендерсон могло занимать четыре-пять дней; с Питкэрна на Хендерсон – примерно один день. Мой личный опыт плавания по морям в каноэ опирается на гораздо более короткие путешествия, во время которых я не мог избавиться от ужаса перед возможным переворотом лодки или ее поломкой; однажды такое путешествие едва не стоило мне жизни. Все это сделало для меня саму мысль о многодневном плавании в каноэ через открытый океан невыносимой, предпринять подобное мероприятие могла бы заставить только необходимость спасать свою жизнь. Но для современных мореплавателей, бороздящих в каноэ в течение пяти ней просторы Тихого океана с одной целью – купить сигареты, такие путешествия являются частью повседневной жизни. Для прежних, полинезийских обитателей Мангаревы и Питкэрна поездка на Хендерсон могла быть чудесным пикником, возможностью полакомиться черепашьим мясом и яйцами, а также птицами. Хендерсон был также весьма привлекателен из- за обилия рыбы, морской живности, да и просто возможности поваляться на песке – в особенности для жителей Питкэрна, живущих на острове, где нет рифов, укромных внутренних заливов и богатых скоплений моллюсков. По тем же причинам нынешние потомки мятежников с «Баунти», которым надоедает сидеть в тесноте на своем крошечном острове, охотно используют любую возможность провести «каникулы» на пляже кораллового атолла в нескольких сотнях миль от дома. Мангарева, как выяснилось, была географическим центром разветвленной торговой сети, в пределах которой путешествие протяженностью в несколько сотен миль на юго-восток, к Питкэрну и Хендерсону, было самым коротким из существовавших маршрутов. Более длинные расстояния, в тысячу миль каждое, соединяли Мангареву с Маркизскими островами, лежащими в направлении на северо-северо-запад, с островами Общества, находившимися на западе-северо- западе, и, возможно, с Аустралом, который располагается на западе. На десятках невысоких коралловых атоллов в архипелаге Туамоту можно было совершать промежуточные остановки для отдыха во время длительных плаваний. Как по сравнению с островом Мангарева, населенным несколькими тысячами человек, Питкэрн и Хендерсон казались карликами, так и Мангарева выглядела карликом по сравнению с островами Общества и Маркизами – на каждом из этих архипелагов проживало примерно по сто тысяч человек... Так как деревья на самом Хендерсоне были слишком малы для постройки каноэ, то несколько десятков человек – все население Хендерсона – оказались заперты в ловушке на одном из самых удаленных, самых унылых островов в мире. Жители Хендерсона остались наедине с проблемами, которые нам сейчас кажутся непреодолимыми: выжить на одиноком известняковом рифе, возвышающемся над бескрайним океаном, не имея ни запасов металла в каком-либо виде, ни камня, кроме известняка, при полном отсутствии завозимых извне ресурсов! Способы, к которым они были вынуждены прибегать в борьбе за выживание, стали для меня впечатляющими свидетельствами находчивости островитян и в то же время – безысходности и трагизма их жизненной ситуации. В качестве материала для тесел вместо камня они использовали раковины гигантских двустворчатых моллюсков. В качестве шила для проделывания отверстий им служили птичьи кости. Для печных камней они стали использовать известняк, кораллы или раковины моллюсков; все это не могло в должной мере заменить базальт, поскольку эти материалы не держали тепло достаточно долгое время, раскалывались от нагревания и не выдерживали частого использования. Рыболовные крючки они изготавливали из раковин, которые намного меньше, чем раковины черной жемчужницы, так что получается только один крючок (вместо двенадцати крючков из раковины жемчужницы), форма которого также оказывается заданной более строго... Почему связь с внешним миром на Хендерсоне прекратилась? Это явилось результатом катастрофических изменений окружающей среды на Мангареве и Питкэрне. На всей территории Полинезии заселение человеком островов, которые в течение миллионов лет развивались при полном отсутствии антропогенного воздействия, привело к разрушению естественной среды и массовому исчезновению растений и животных. Мангарева была особенно подвержена дефорестации, по тем же причинам, которые я описал в главе, посвященной острову Пасхи: высокая широта, низкий уровень выпадения пепла и пыли и так далее. Особенно сильному разрушению подверглась природная среда в холмистых внутренних районах острова Мангарева, где аборигены вырубили большую часть лесов, освобождая место для посевов. В результате почвенный слой с крутых склонов был смыт дождями и лес стал замещаться зарослями папоротников, одними из немногих растений, способных расти на земле, лишенной плодородного слоя. Из-за почвенной эрозии на склонах холмов исчезли многие ранее пригодные для возделывания плантации. Обезлесение косвенным образом снизило также и уровень добычи рыбы, потому что не осталось достаточно крупных деревьев для постройки каноэ: когда европейцы «открыли» Мангареву в 1797 году, у аборигенов не было каноэ, только плоты... Вымирание населения Питкэрна и Хендерсона непременно должно было последовать за обрывом той «пуповины», которая соединяла эти два острова с Мангаревой. Жизнь на Хендерсоне, полная трудностей, должна была стать еще тяжелее без импортируемых вулканических камней. Погибли ли все одновременно во время стихийного бедствия или население постепенно вымирало вплоть до последнего человека, проведшего остаток жизни наедине со своими воспоминаниями? Именно так произошло с индейским населением острова Сан-Николас, расположенного недалеко от Лос- Анджелеса: в живых в конце концов осталась всего одна женщина, которая прожила 18 лет в полной изоляции. Как проводили последние жители острова Хендерсон большую часть своего времени? Возможно, расположившись на берегу, поколение за поколением они вглядывались в открытое море в надежде увидеть приближающееся к острову каноэ, до тех пор пока даже воспоминание о том, как выглядит каноэ, не исчезло из памяти?

Брайан Каплан, Миф о рациональном избирателе

Можно сказать, что всеобщая невежественность избирателей подразумевает, что демократия будет работать плохо. Люди, которые принимают окончательные решения – избиратели – делают операцию на мозге, будучи не способными изучить элементарную анатомию. Было сделано много попыток поставить под вопрос эту аналогию, но самой значимой из них стало утверждение, что демократия может хорошо работать при почти любой степени невежественности избирателей. Как? Предположим, что избиратели не делают систематических ошибок. Хотя они постоянно ошибаются, их ошибки случайны. Если избирателям нужно выбрать между X и Y, притом что они ничего не знают о них, они с одинаковой вероятностью могут выбрать каждый из двух вариантов. Что это означает? Если избиратели вообще ничего не знают, все будет предсказуемо плохо. Одним из кандидатов на выборах может быть Унабомбер, стремящийся уничтожить цивилизацию. Если избиратели будут голосовать случайным образом, Унабомбер будет побеждать в каждом втором случае. В действительности допущение о 100% невежественности избирателей страдает излишним пессимизмом; информированных избирателей мало, но они существуют. Но это кажется незначительной уступкой. 100% невежество ведет к катастрофе. Может ли 99% невежество вести к намного лучшим результатам? Как ни парадоксально, но это так. Негативные эффекты невежества избирателей не линейны. Демократия с 99% степенью невежества намного больше похожа на демократию с полной информированностью, чем на демократию с полным невежеством. Почему? Во-первых, представьте себе избирателей, 100% которых хорошо информированы. Кто выиграет выборы? Ответ тривиален: тот, кого поддержит большинство хорошо информированных избирателей. А теперь вернемся к ситуации, когда только 1% избирателей хорошо информирован. Остальные 99% избирателей настолько глупы, что голосуют случайным образом. Если вы спросите о чем-нибудь человека, который собирается голосовать, то вы скорее всего сделаете тревожный вывод, что он не понимает, что делает. Тем не менее, элементарная статистика показывает, что при многочисленном электорате каждый кандидат получает около половины случайных голосов. Оба кандидата могут рассчитывать примерно на 49,5%. Однако этого недостаточно для победы. Для победы они должны сфокусировать свои усилия на одном человеке из 100, который хорошо информирован. Кто же выиграет? Тот, кто получит наибольшее количество голосов хорошо информированных избирателей. Таким образом, как отмечают Пэйдж и Шапиро, изучение среднестатистического избирателя ведет к ложным выводам: Даже если индивидуальные ответы на опросы общественного мнения являются частично случайными, полными ошибок в измерениях и нестабильными, при их агрегировании в коллективный ответ – например, в процент людей, которые выступают за конкретную политику – коллективный ответ может быть вполне осмысленным и стабильным. Предположим, политик принимает крупную взятку от «табачного лобби» и отказывается удовлетворить всеобщее требование по регулированию спроса. Решения в пользу производителей табака не влияют на популярность политика среди невежественных избирателей: они едва ли знают его имя, не говоря уже о том, как он голосовал. Но его поддержка среди информированных избирателей резко падает. Все усложняется с увеличением количества вопросов, по которым принимаются решения, но секрет успеха остается тем же самым: уговорить большинство хорошо информированных избирателей проголосовать за вас. Этот результат был очень точно назван «чудом агрегирования». Он звучит как рецепт алхимика: «Смешайте 99 частей глупости с 1 частью мудрости и получите смесь того же качества, что и чистая мудрость». Практически полностью невежественный электорат принимает такое же решение, как и полностью информированный электорат – свинец действительно превращается в золото!

Как отмечает Густав ле Бон, в книге The Crowd, есть много общего между буквальной религиозной верой и страстной («религиозной») приверженностью любой доктрине: «Нетерпимость и фанатизм являются вечными спутниками религиозной веры… Якобинцы периода «Террора» были в глубине души не менее религиозными, чем католики периода Инквизиции, и их упоенная жестокость проистекает из того же источника». Хорошо известен подробный анализ этого вопроса Эриком Хоффером в небольшой классической книге The True Believer, где Хоффер заявляет, что «все массовые движения легко могут перетекать одно в другое»: «Религиозное движение может вырасти в социальную революцию или националистическое движение; социальная революция – в агрессивный национализм или религиозное движение, а националистическое движение – в социальную революцию или религиозное движение».

Чем менее соответствуют действительности ваши взгляды, тем менее будут ваши действия соответствовать условиям действительности. Какова полная цена идеологической лояльности? Это та часть материального богатства, от которой вам придется отказаться, чтобы продолжить хранить верность своим взглядам. Предположим, что идеология Робинзона Крузо говорит ему, что коренные островитяне вроде Пятницы, не способны обрабатывать землю. Крузо тешит себя тем, что только европейцы могут разобраться в земледелии. Если взгляды Крузо соответствуют действительности, то для него правильным решением будет сосредоточиться не сельском хозяйстве и переложить на Пятницу оставшуюся работу. Но если взгляды Крузо не более чем слепой предрассудок, решение о недопуске Пятницы к сельскохозяйственным работам сократит общий объем производства и сделает обоих людей беднее. Разница между потенциальным и действительным уровнем жизни Крузо будет для него полной ценой выбора в пользу идеологии.

Самодин, «Голосовали сердцем, или почему получилось как всегда»:

В «Мифе о рациональном избирателе» одна из проблем, решаемая Капланом, обозначена в подзаголовке – «почему демократии выбирают плохую политику». За отправную точку берется факт обесценивания голосования и сознательное невежество избирателей. Автор называет «чудом агрегирования», когда при случайном выборе, который сделают невежественные 99%, результат определят осведомленные из оставшегося 1%, и тем самым будут способствовать принятию лучшего решения. Но в действительности «чудо агрегирования» не работает. Мы имеем дело с парадоксом демократии: «в теории демократия призвана быть инструментом защиты от социально вредных политических мер, но на практике они для нее весьма характерны». В «чудо агрегирования» имплицитно заложено отсутствие у избирателей систематических предпочтений и предубеждений. Однако на основе анализа данных «Опроса американцев и экономи- стов об экономике» (ОАЭЭ) Каплан показывает, что у избирателей существует, как минимум, четыре категории заблуждений: антирыночное предубеждение (склонность выбирать государственное вмешательство вместо свободного рынка), предубеждение против иностранного (склонность выбирать протекционистские меры), предубеждение в пользу наличия работы (склонность не принимать сокращение рабочих мест) и пессимистическое предубеждение (склонность переоценивать серьезность экономических проблем). Наличие этих взглядов автоматически исключает возможность случайного выбора среди 99%, так как избиратели ориентируются на указанные Капланом заблуждения. При таком положении дел, выбор 1% искушенных в политической экономии по сути перестает иметь решающее значение. Тем не менее, Каплан на основе данных ОАЭЭ показывает, что и экономисты, и наиболее образованные люди имеют сходные взгляды, которые отличаются от основной массы избирателей и должны вести к выбору лучших альтернатив. Главным вкладом Брайана Каплана в дискуссию об электоральном поведении является тезис о том, что избиратель иррационален, точнее – рационально иррационален, то есть сочетает рациональную максимизацию индивидуальной полезности. Речь идет о психологическом комфорте с иррациональным отказом от поиска истины. И это является принципиальным отличием от уже описанного экономистами рационального невежества: «в случае с рациональным невежеством предполагается, что люди устают от поиска истины, а рациональная иррациональность означает, что люди активно избегают истины». Политика в данном случае является ярким примером проявления рациональной иррациональности, так как люди в принципе склонны быть рациональными в одних сферах и иррациональными в других.

 

Томас Левенсон, Ньютон и фальшивомонетчик

Ньютону было очевидно одно: валютные преступники являются рациональными агентами, откликающимися на несложный набор стимулов. Обрезка серебряных монет давала чистую прибыль, как и переплавка полновесных шиллингов для покупки золота за границей. Люди будут продолжать стремиться к получению этой прибыли, если их не остановит принуждение или изменение на рынке. Это было ясно, как простейшее уравнение.

Ньютон понимал также, что только силой прекратить контрабанду слитков не получится, коль скоро обрезка монет продолжалась, несмотря на угрозу смертной казни. Поэтому он обратил свое внимание на источник прибыли при незаконной торговле серебром и придумал две меры, которые могли разрушить элементарную экономическую логику, стоявшую за махинациями с английской монетой. Сначала страна должна была избавиться от своей старой, изношенной валюты, качество которой все время снижалось. Для этого Ньютон и многие другие рекомендовали полную перечеканку. Все серебряные деньги Англии, старые и но вые, следовало передать на Монетный двор, расплавить и переделать в единообразные, прочные, окаймленные монеты. Только один этот шаг в основном решил бы проблему обрезывания. Если в обращении не будет выкованных вручную, не имеющих каймы денег, то срезать металл с новых монет будет чрезвычайно сложно.

Но, если не изменить соотношение веса и номинальной стоимости новых монет, перечеканка английских денег не обуздает непрерывный отток серебра через пролив. Чтобы решить эту проблему, полагал Ньютон, важно «придать гуртованным деньгам устойчивую, одинаковую внутреннюю и внешнюю ценность, какой она и должна быть, и таким образом предотвратить их расплавку и вывоз». Иными словами, следовало привести в соответствие два различных источника ценности монеты – «внутренней» рыночной цены металла, из которого она сделана, и «внешней», которую придает печать с портретом монарха, превращающая металлический диск в законное средство платежа. Поскольку в качестве денег использовалось как серебро, так и золото, это означало изменение их относительной стоимости. В случае, когда на английское серебро покупали на континенте больше золота, чем это можно было сделать, покупая гинеи по номиналу, следовало понижать количество серебра на шиллинг, что сделало бы голландское или испанское золото более дорогим в пересчете на английские серебряные деньги. Такая девальвация, выполненная правильно, устранила бы ценовые различия, которые так успешно эксплуатировались валютными пиратами.

Лаундес, крупный общественный деятель, отстаивавший девальвацию, приветствовал выводы Ньютона. Но он находил, что ее трудно реализовать на практике, потому что в ее основе лежала радикально новаторская мысль: королевское изображение было простой фикцией, а не своего рода волшебством, которое придавало абсолютную ценность кусочку серебра. По логике Ньютона, слово «шиллинг» можно было считать просто удобным способом выразить, сколько определенное количество серебра стоит как товар. С такой точки зрения единицы валюты – шиллинги, полукроны, гинеи – не могут обладать абсолютной ценностью, проистекающей из божественной власти королей. Вместо этого они являются относительными выражениями цены определенного количества металла – или чего-нибудь другого, – и эти цены могут меняться при любом изменении условий в реальном мире.

Таким образом, под аргументацией в пользу девальвации проступала идея, способная вызвать опасения: деньги не должны считаться просто вещью, материальным объектом, позвякивающим в кошельке. Их следует воспринимать как член уравнения, как абстракцию, некую переменную, которую можно проанализировать математически – что, в сущности, и делали умелые торговцы всякий раз, когда играли на рынке в Голландии против рынка в Лондоне.

Сам Ньютон поначалу не осознавал всех последствий своего исследования. Иногда у него появлялись мысли, что правительство может самостоятельно устанавливать цену серебра в Англии. Он говорил Лаундесу, что после девальвации любой продавец, который потребует более высокую цену за серебро в развес, чем номинальная стоимость гуртованных денег того же самого веса, должен быть заключен в тюрьму, «пока нарушившая закон сторона не даст ответ за свои действия». Но логика, лежащая в основе его рассуждений на тему двух источников ценности, неумолимо вела к выводу о том, что только девальвация может решить проблему английской валюты.

Это была слишком смелая мысль – если не для Ньютона, то для большинства его коллег. Бесспорным лидером противников девальвации был Джон Локк. Безусловно, Локк признавал необходимость перечеканки; плохое состояние обрезанных монет было для него столь же очевидно, как и для любого англичанина. Но, кроме переплавки старого серебра для чеканки новых монет, все остальное – вес и номинальные стоимости для каждого наименования должно остаться прежним. В противном случае, рассуждал он, будет нарушена сама природа денег. Если изменить число, привязанное к монете, например решить, что кусок серебра весом в крону – это не шестьдесят пенсов, а семьдесят пять, на него все равно нельзя будет купить больший серебряный слиток, чем раньше. «Я боюсь, никто не согласится, что изменение номинала обладает такой властью».

Рассуждение Локка правильно; это просто другой способ признать факт девальвации: обесцененный серебряный шиллинг содержит и покупает меньше серебряного металла, чем прежний, содержащий большее количество серебра. Но это не относилось к делу. Причина, по которой серебро текло в Амстердам, состояла в том, что каждая сделка приносила больше голландского золота, чем можно было купить в Англии за то же количество серебра в виде шиллингов и крон. Тем не менее Локк отрицал, что денежные единицы – все равно, шиллинги, фунты или пистоли – могут стать объектом торговли на собственном рынке и цена на них может меняться точно так же, как на любой другой товар. Главным своим противником Локк считал Лаундеса, но он не удержался и от того, чтобы возразить своему дорогому другу. Споря с рассуждениями Ньютона, он писал: «Некоторые имеют мнение, что мера торговли [валюта] произвольна, так же как и все другие меры, и может быть изменена по желанию, так, что можно помещать больше или меньше гран серебра в монету определенного номинала». Это не так, настаивал он. «Но они изменят мнение, если примут во внимание, что серебро является веществом особой природы, отличной от любой другой». Это, продолжал он, «вещь, о которой нельзя торговаться, поскольку она является мерой торговли». Для Локка серебро занимает уникальное место в материальном мире: это единственный в природе неподвижный центр, благодаря которому все вокруг приобретает свою ценность.

Ньютон был прав, но Локк понял то, чего не понял его друг. Девальвация была оружием, нацеленным на состоятельный класс, особенно на землевладельцев, рента которых упадет настолько, насколько уменьшится количество серебра в составе шиллинга. С 1691 года Локк защищал прочно фиксированную монетарную систему как социальную потребность, как гарант стабильности государства. Теперь он утверждал, что девальвация будет «служить только тому, чтобы обмануть короля и большое число его поданных и чтобы всех запутать».

Точка зрения Локка, конечно, победила. Когда 17 января 1696 года Парламент наконец одобрил перечеканку, он предусмотрел, что новые монеты сохранят прежний вес. Четыре дня спустя король Вильгельм утвердил этот акт.

...

Чалонер знакомил своего читателя с повседневной жизнью фальшивомонетчика. «Все монеты делаются путем либо отливки, либо штамповки», – сообщал он своей аудитории. Высококлассные мастера часто использовали серебро, соответствующее или близкое по качеству к стандартам Монетного двора – они изготовляли монеты чуть меньшего размера и таким образом получали прибыль. Они нуждались в особых инструментах: те, кто отливал подделки, использовали песчаные формы в жаропрочных тиглях, в то время как «штамповка денег осуществляется преимущественно при помощи прокатного станка и ножниц». Используя технику литья, по утверждению Чалонера, «в течение одного дня один человек может сделать 100 [фунтов]», в то время как несколько более трудоемким способом, «при помощи прокатного станка, фальшивомонетчики делают плоские листы серебра, на которых они выбивают изображение при помощи штампа и ножницами вырезают монету». Ключ к спасению от чумы фальшивых монет, по мнению Чалонера, лежал в лишении фальшивомонетчиков доступа к инструментам их незаконной деятельности. Трудность состояла в том, что эти инструменты использовались для множества законных занятий, и осторожные аферисты всегда прикрывались каким-нибудь честным ремеслом. «Они имеют законное право обладать такими инструментами, а ночами или в другое подходящее время они льют монеты и затем уничтожают формы». Если они хорошо делают свое дело, сообщал он, беззастенчиво разоблачая себя самого, «получаются монеты доброго серебра, и их крайне трудно обнаружить». Чалонер предложил, чтобы на все инструменты, которые могли использоваться при изготовлении монет, ставилась печать. Только те, у кого было «свидетельство от хранителя упомянутой печати», смогли бы «держать, продавать или передавать какие-либо ножницы, прокатные станки или тигли». По мысли Чалонера, каждый, кто хочет получить такую печать, должен был принести подтверждения от «двух мастеров из своего округа … в том, что он занимается таким ремеслом, в котором эти инструменты используются законным образом».

В соответствии с требованиями жанра Чалонер тщательно перечислил несколько возражений на свой план и ответил на них якобы неотразимыми контрдоводами. Кто-то скажет, что это потребует от работников по металлу слишком многого? Это не так, отвечал он, поскольку, к примеру, даже загруженному работой ювелиру не нужно больше двух пар ножниц. Возможно, фальшивомонетчики попытаются использовать легальных работников по металлу как подставных лиц, чтобы купить «ножницы, тигли и прочее для них». Но нет! Можно запросто ввести учет покупателей, и «если они пожелают купить более двух или трех пар в течение семи лет, то они должны быть подвергнуты допросу как подозреваемые в фальшивомонетничестве». Самое важное: как объяснил Чалонер, все рассуждения о черном рынке инструментов без лицензии – чистая фантазия. Во всей Англии не больше двенадцати – четырнадцати мастеров, способных сделать сложные металлические инструменты, необходимые для изготовления фальшивых монет крупными партиями. Большинство из них находится в Лондоне и не более четырех – в Бирмингеме и Шеффилде. За такой маленькой группой можно легко наблюдать. Даже если цифры, приводимые Чалонером, были неточны (а это, вероятно, так и было), они вполне отражали ритм, в котором Англия превращалась из захолустья в могущественную мировую державу. В стране были мастера, способные решать самые сложные на тот момент технические задачи, но этих умельцев было не так много. Такова была действительность, окружавшая Чалонера и Ньютона: королевство, которое торговало товарами и знаниями по всему земному шару, изготавливало гвозди вручную. Из предложений Чалонера ничего не вышло – в том смысле, что Парламент проигнорировал его советы.

...

1690-е годы для большинства бумажные деньги были оксюмороном, столь же смешным и внутренне противоречивым, как мудрый дурак или трусливый лев. Бумага не могла быть реальными деньгами. Но цена войны и снижение качества отчеканенной монеты вызвали необходимость придумать что-то, что могло стать средством взаиморасчета между покупателями и продавцами, должниками и кредиторами, и это подтолкнуло процесс.

 

---

Дата добавления: 2018-04-15; просмотров: 482; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!